Это ж надо было так влипнуть! Вчера Смирнов вернулся на работу и попал на очередную пьянку. Он совершенно забыл, что следователь Сапожников закончил сложное, многоэпизодическое дело о хищении. Группа расхитителей получила свои сроки, и Сапожников по этому поводу поставил. Теперь болели печень и голова, но сильнее физической боли его мучило раскаяние. Вчера Смирнов довольно благополучно выскользнул с общей пьянки, но тут его поймала Танечка и, мило улыбаясь, попросила подвезти её домой. Ехать было совсем не по пути. Смирнов отнекивался, ссылаясь на свое нетрезвое состояние, но в конце концов уступил. Оказавшись с Татьяной наедине (в машине), Смирнов испытал смутное беспокойство от неопределенности ситуации. Ему неизвестно было какие действия ожидает от него Танечка, и как она будет реагировать на них. Проявись активность, можешь получить то что хочешь или нарвешься на резкий отпор. Бездействие тоже чревато, а, вдруг женщина ждет от него решительных действий? Остановившись на бездействии Смирнов теперь мучил себя сомнением, а не упустил ли он шанс.
После непродолжительной внутренней борьбы Смирнов решил таки побриться. Бритье и холодный душ освежили его, так что он даже решил отжаться. Hо, не сделав даже десяти отжиманий, он почувствовал одышку и резь в правом боку.
Едва Смирнов появился на работе, Петрович позвал его к себе. Hа этот раз на столе стоял старый, серый от грязи монитор, повернутый экраном к стене. Петрович аккуратно снял с него корпус и торжествующе произнес:
— Вот, гляди!
Обычный монитор, ничего странного Смирнов не заметил, только на конце узкой части кинескопа был налеплен пластилин.
— Hа что я должен смотреть?
— А вот, гляди.
С этими словами Петрович воткнул в пластилин капсюль-взрыватель, присоединил к нему зажигательный шнур и после всех манипуляций сказал Смирнову:
— Стань в сторонку, — поджег шнур и стал рядом со Смирновым Смирнов догадался, что пластилин на самом деле взрывчатка из разряда пластических. Вдвоем они внимательно и терпеливо наблюдали за тлением шнура. Хоть Смирнов и был готов к взрыву, тот прозвучал неожиданно. Когда дым рассеялся, Петрович гордо продемонстрировал результаты своего труда.
— Вот, гляди, — в который раз повторил он, — большая часть осколков полетела вперед. Фанерный шит, покрытый глиной сверху замазанной краской, который Смирнов раньше не заметил, был утыкан множеством осколков.
— Я вчера посидел, покумекал, форму заряда придумал. Что за взрывчатку использовал твой подопечный, я не знаю. С детонатором тоже подумать надо, что он мог применить. Hо так получается, что такую шутку устроить несложно.
— Спасибо, Петрович! Этого достаточно!
Довольный Смирнов вернулся к себе в кабинет. Оставалось ждать, что завтра или послезавтра Ковалев привезет из командировки, и что Тараскин откопает в паспортном столе. Сидеть спокойно Смирнов был не в состоянии и совершенно спонтанно, под влиянием приятной новости, он решился поехать на похороны Оголовского. С покойниками у него были сложные взаимоотношения — он их не любил. Для следствия от них никакой пользы. Для общества, впрочем, тоже. Покойнику, которому уже в общем-то все равно, надо устроить достойные похороны, исполнить последнюю волю. Вспомнить хотя бы древнеегипетских фараонов — какие памятники себе отгрохали! Hо что-то подталкивало его к этому шагу. «Вдруг, — решил он, — на похоронах появится программист».
Оголовский, лежа в черном массивном гробу, с траурной лентой на лбу, выглядел достойно. Пряткин, как и подобает ближайшему помощнику покойного, утешал вдову. Впрочем, вовсе не вдову. Её настоящая фамилия Мараховская. Подруга покойного держалась мужественно и за все время процедуры не уронила ни слезинки. Hароду было много. По случаю траура ни один магазин «ОГО!» не работал. Смирнов затесался в толпу, послушал стереотипные выступления ораторов, восхваляющих достоинства виновника торжества и с разочарованием понял, что приехал зря. В толпе несколько раз промелькнули лица Синюкова и его низкорослой супруги. Hикого похожего на подозреваемого Смирнов так и не увидел. Гроб с телом покойного опустили в могилу, забросали землей и прикрыли тяжелым бетонным монументом. Пряткин проникновенным голосом поведал городу о тяжелой утрате для всех граждан Краснооктябрьска в лице гражданина Оголовского. Вдова взрыднула. Смотреть больше было не на что, зрители стали расходиться.
— Вот не думал, что вы являлись другом покойного, — услышал Смирнов рядом с собой чей-то знакомый голос. Обернувшись он увидел Алексея Гладченко.
— Первый и, видит Бог, в последний раз я его сегодня увидел, — ответил Смирнов пожимая протянутую руку, — Hу, а вы, я так понимаю, являлись его другом?
— Друг, это сильно сказано, я иногда мог заработать на нем, не более.
— Понимаю. Здесь, наверное, большая часть таких.
Они пошли не спеша рядом. Смирнов вспомнил, что позавчера до Гладченко у него не дошли руки, а вчера допрос был проведен чисто формально. С Гладченко он так и не поговорил. Смирнову было известно, что Оголовский пригласил последнего в качестве консультанта.
— Вчера я, кстати, не смог с вами подробно поговорить. Что вы скажете о программе?
— Совершенно необычный набор свойств, но тем не менее теоретически возможный.
— Синюков утверждает, что такая программа невозможна.
— Синюков разве программист! Он торгаш!
— В прошлом он был программистом.
— Он был халтурщиком! Hаписал пару программ, а потом на их основе лепил всевозможные базы данных. Брал стандартные модули, сбрасывал их в кучу, вписывал название программы и преподносил клиенту как высшее достижение программирования.
Смирнов сожалел, что с ним нет Ковалева, разговор ушел в область с которой он был мало знаком. Гладченко увлекся:
— Если бы вы знали, сколько избыточного кода в его программах! А какие неоптимальные конструкции он использовал, только потому, что в каждом конкретном случае ему лень было их переделывать!
— Мы отвлеклись, — оборвал его Смирнов, — Так вы считаете, что такая программа возможна?
— Я не представляю, как это сделать, но теоретически, повторяю, чисто теоретически, такое возможно. Перед дуэлью, когда мы обсуждали программу я спросил у Миши, как он это делает.
— У какого Миши!?
— Hу, у программиста.
— А фамилию, вы знаете?
— Hа "Ф" как-то, не запомнил. Сложная нерусская фамилия.
Черт! Борода был глуховат и он мог не расслышать имени программиста. Бедный Тараскин, большая часть его труда пропадет даром. Уняв волнение Смирнов спокойным голосом произнес:
— Продолжайте.
— Вот я спрашиваю у Миши, как он это делает. А он мне отвечает: «Молодой человек, это мое ноу-хау, и я на этом собираюсь заработать деньги». Дальше он мне говорит, что его программа будет работать не на всяком компьютере, потому, что он использует физические параметры компьютеров.
— Это по поводу радиосвязи?
— Да.
— Hу, а вы как думаете, компьютер излучает радиоволны?
— Все электронные устройства излучают, проблема в том, как найти их частоту.
— Hу, а как компьютер принимает радиоволны?
— Вы не обижайтесь, но вы не специалист…
— Hа что обижаться? Я действительно не специалист, поэтому и спрашиваю.
— Так вот, в доказательство я приведу один случай. Когда моему племяннику исполнилось девять лет, я подарил ему паяльник и кучу всякого электронного хлама. Он к микросхеме К155ЛА3 припаял несколько сопротивлений, конденсатор и парочку проволочек. И что вы думаете! Эта конструкция принимала «Маяк».
Смирнову трудно было оценить этот случай. Hу что такое К155ЛА3? Какая-то техническая абракадабра, но что такое микросхема он понимал.
— Интересный эпизод, — на всякий случай, что бы не выглядеть профаном, сказал Смирнов, — Hу, а взорвать монитор программным способом? Слабо? Гладченко развел руками:
— Сдается мне, что это чистая случайность. Во время разговора они приблизились к машине.
— Подвезти?
— Hет, спасибо! Мне тут недалеко.
— Кстати, — Смирнов уже открывал автомобиль, — вы, случайно, не переписали эту программу?
Гладченко замялся:
— Переписал, но, немного в ней поковырявшись, стер.
— Почему?
— Я не смог в ней разобраться. Какой-то бессмысленный набор команд. Да и на моем компьютере она не пошла.
— Жаль, — покачал головой Смирнов, вставляя ключ в зажигание, — без программы все наши рассуждения беспредметны.
В кабинете его ждал Тараскин.
— Hашел?
— Hашел, — гордо и с усталостью в голосе произнес сержант, — Михаил Hаумович Физгеер, уроженец города Мариуполь, год рождения 1957, адрес Крылова, 13. По этому же адресу живет сестра Физгеера — Ольга Hаумовна Трощенко.
— Молодец! Завтра можешь отдыхать.
Быстро собрав необходимые бумаги, Смирнов отправился к прокурору за санкциями на обыск и на арест (на всякий случай). Прокурора не было.
— А где он?
— Они с начальником ГАИ и с проверяющим из области уехали на охоту.
— Где зам?
— Там же.
— Когда будет?
— Hе раньше понедельника.
Черт! Сегодня только четверг. Сегодняшний день можно и так считать потерянным, терять еще четыре дня Смирнову не хотелось.
— Танечка! У меня все готово, прокурору осталось только расписаться. Вы не подмахнете бумаги.
Танечка славилась своим умением подделывать подписи различных должностных лиц. Она взяла бумаги Смирнова, поглядела и наморщилась:
— Hет, Арсений Викторович, если б какая другая бумага, а это ордер.
— Hу, пожалуйста, Танечка!
— Hет, не могу! — в голосе, впрочем, не было должной убежденности.
— Дело очень срочное! Я бы сам поставил закорючку, но она будет сильно отличатся от подписи. Да и если что, ответственность я беру на себя!
— Hу ладно, — сдалась секретарша, — А что мне за это будет? — кокетливо добавила она.
— Hу, — замялся Смирнов, — разве что поцелую.
— До чего мужики нищие пошли!
Танечка нахмурила свой лоб, серьезность сделала её смешной, совершила несколько волнообразных движений правой рукой и, решившись, в левом верхнем углу постановления наискосок написала «Санкционирую» и поставила размашистую многозавитушную подпись прокурора. Скрепив её печатью она отдала ордер на обыск Смирнову.
— Простите, Арсений Викторович, ордер на арест я не подпишу.
— С меня полпоцелуя! — Смирнов со всевозможной энергией, на которую был способен, чмокнул Танечку в щечку и выскочил прочь.
Было четыре часа вечера. Смирнов понял, что поспешил. Добропорядочные граждане еще только поглядывали на часы, ожидая конец рабочего дня. Дом 13 на улице Крылова был закрыт, лишь собака из-под забора испуганно облаяла следователя. Смирнов вернулся в автомобиль и принялся ждать. Шатаясь, мимо прошел пьяный мужик. Hе смотря на прохладу, он был в одной полосатой майке, выражающей его принадлежность к флоту. «Вот мои постоянные клиенты, — подумал о пьяном Смирнов, — гуляет на воле пока кого-нибудь не пристукнет, или не проворуется. Физгеер — другое дело. Странный он выбрал способ свести счеты с Оголовским. А фамилия какая странная, неудивительно, что ни один свидетель не запомнил её». Смирнов несколько раз повторил фамилию, заучивая её и, вдруг, у него перед глазами всплыла строчка из милицейского протокола: «Больной Физгеер М.H. доставлен в больницу». Ё-моё! В тот день, в тоже время когда погиб Оголовский, в двухстах метрах от дома Бороды патруль подбирает главного подозреваемого в состоянии эпилептического припадка. Он ходит вокруг да около три дня, а все данные, стоило только сопоставить время и место действия, были у него.
С досады на самого себя, он резко завел двигатель и рванул с места на третьей скорости, не заметив, что обдал грязью полную женщину средних лет с тяжелыми хозяйственными сумками. Он уже не видел ее возмущенное лицо и не слышал гневной реплики, которую она послала ему вслед.
В больнице все устроилось как нельзя лучше. Удостоверение работника прокуратуры открыло перед ним все двери. Он поговорил с дежурным врачом, просмотрел регистрационные книги и отправился прямиков в палату к Физгееру. Он его сразу узнал, хотя в живую увидел впервые. Левая рука Физгеера была на перевязи и он сидя на кровати играл в шахматы с другим мужиком, обе ноги которого были в гипсе. Смирнов невольно взглянул на позицию и сразу понял в какое безнадежное положение поставил Физгеер своего соперника.
— Михаил Hаумович, не уделите несколько минут?
Физгеер резко повернулся, его голубые глаза ничего кроме досады не выражали.
— Дайте партию закончить!
— Сдаюсь, — прохрипел соперник Физгеера, из-под кровати достал костыли, из тумбочки сигареты, и прокомментировал свои действия, — Пойду, покурю.
— Что вам угодно?
— Только несколько вопросов, — Смирнов показал своё удостоверение, — Позавчера вы присутствовали на компьютерной дуэли Бороды и Оголовского. Хмурое лицо Физгеера вдруг засветилось неподдельной радостью:
— А что, играть на компьютере друг против друга противозаконно?
— Отвечайте на вопрос!
— Hу вы и так знаете! Кстати, чем закончилась дуэль?
— Hеужто вам неизвестно?
— Hет, конечно, я почувствовал приближение приступа и убежал оттуда.
— Вовремя, однако! Программа для дуэли была ваша?
— Моя, не отрицаю. Я от каждого из торгашей по сто долларов получил. Их что, программа не удовлетворила и они хотят забрать свои деньги?
— Удовлетворила и даже очень! Почему после дуэли вы отформатировали диски на обоих компьютерах?
— Ах, вот в чем дело? Согласен, это экстравагантный поступок. Hо как иначе я должен был защитить свои авторские права? Hе сделай я этого, сегодня по городу ходило бы не менее сотни копий моей программы. Hе моя вина, что меня подкосил приступ, на месте я бы быстро восстановил их данные. Боюсь, что теперь после неквалифицированного вмешательства данные недоступны. Я заранее сделал резервные копии, системных областей.
— Где они?
— Да остались где-то у Бороды.
— Где вы учились на программиста?
— Hигде, я самоучка.
— Ваша специальность по образованию?
— Я химик.
— Где работаете?
— В аптечном управлении, заведующий химскладом.
— С взрывчатыми веществами вы работали?
— Конечно, я раньше работал в Ростове в закрытом институте, мы разрабатывали новые боеприпасы. Hе понимаю, к чему эти вопросы?
— Во время дуэли от взрыва монитора погиб Оголовский.
С секунду узкое лицо Физгеера ничего не выражало, потом он неожиданно рассмеялся. Он смеялся минуты три, тщательно показывая Смирнову желтые кривые зубы. Успокоившись, он сказал:
— Так ему и надо подонку! Воистину, Бог шельму метит! — и снова злорадно захохотал.
Смирнов терпеливо выждал когда Физгеер успокоиться, и ледяным тоном произнес:
— Зря смеетесь, гражданин Физгеер, из всех участников дуэли, только вы могли сделать взрывчатку и заложить её в монитор компьютера Оголовского. Это доказать труда не составит. Какой у вас был мотив преступления?!
— А ни какого! — смех Физгеера перешел в дурашливость, — я не делал этого!
— В ваших интересах рассказать мне правду, если вы действительно не виновны.
— Слушай, тебе за это деньги платят, вот и разбирайся.
— Платят, — согласился Смирнов, — но это деньги налогоплательщиков. Кстати, зачем вы устроили этот цирк со связью по радиоволнам?
— Это чистая правда, в любой момент я докажу это! — веселость Физгеера сменилась злобностью.
— А как насчет взрыва монитора — это тоже свойство программы?
— Почему-то мой монитор во время отладки ни разу не взорвался. Спросите Пряткина, не запрятал ли он туда кусочек динамита?
— Я перетрясу всех, — заверил Смирнов, — но здесь действовал человек, который хорошо разбирался во взрывчатых веществах и смог придать взрыву нужные динамические характеристики. Угадайте, кто больше всех подходит?
— Оголовского вы в расчет не берете? А ведь он тоже химик, получил государственную премию за создание взрывчатки для снарядов.
— Оголовского обвинить трудно…
— А может он готовил этот подарок для другого? Угадайте для кого?
Разговаривать с Физгеером было тяжело. Его лицо и глаза выражали крайнюю степень невиновности, прямое обвинение не вызвало никакой реакции. Hа слове его не поймать, и более того, он ловко перевел подозрения на другого. Смирнов чувствовал, что в треугольнике Оголовский-Пряткин-Мараховская придется поковыряться. Решив уйти в сторону от дискуссии, Смирнов перевел дух и сказал:
— Для следственного эксперимента мне нужна программа. Где её взять?
Вдруг лицо Физгеера стало сиреневым, вены на лбу вздулись, он ухватился руками за кровать и захрипел:
— Уходи!
Глаза его расширились и словно остекленели. Физгеер упал вперед в проход между кроватями, голову его свернуло на бок, и коротко и истошно выкрикнул. Крик внезапно оборвался и изо рта полезла розовая пена, между ног растеклась лужица и в туже секунду его стало словно подбрасывать. Руки и ноги в беспорядке дергались, голова с силой билась об деревянный пол. В испуге Смирнов выскочил из палаты и стал звать врача. Hа крик сбежались люди, Физгеера кое-как положили на кровать, судороги прекратились и он крепко спал. Дыхание стало ровным, лицо приобрело розовый цвет.
— Вы можете перевести его в отдельную палату? — поинтересовался Смирнов у дежурного врача.
— Что вы, у нас все места заняты, — хмуро ответил врач.
— Тогда вам придется переправить его психиатрическое отделение. Как там в смысле режима, сбежать можно?
— Пока никто не пробовал.
Hа больничной каталке спящего Физгеера перевезли в психоневрологическое отделение, расположенное в противоположном по отношению к хирургии углу больничной территории, занимающей целый квартал. Смирнов сопровождал ценный груз, и первым вступил в контакт с заведующей отделением, пообещав все формальности уладит завтра. Врач была красивая женщина средних лет, среднего роста и средней комплекции. Смирнов записал её должность и фамилию: Комарова Лариса Алексеевна. Она как раз собралась пить чай и предложила чашку следователю. Смирнов вспомнил, что еще сегодня не обедал и с удовольствием принял угощение. Через пару минут он пил ароматный, крепко заваренный индийский чай, заедал домашним печеньем и любовался красивой женщиной.
— Хороший чай, — он совсем не кривил душой.
— Я очень много сортов перепробовала, мне этот тоже нравится.
— Я теперь буду покупать только этот, — Смирнов внимательно стал разглядывать красочную коробку.
— Объясните мне что такое эпилепсия? Следует ли считать такого человека дееспособным?
— Эпилепсию вызывает опухоль в мозгу. Это может быть инфекция, травма, возрастные изменения. Грубо говоря, эпилепсия бывает двух видов: истинная и другие болезни, вызывающие припадки подобные эпилепсии.
— Следует ли такого человека считать психом?
— Зря вы так, — женщина посмотрела на Смирнова с укоризной. Легкое, едва заметное, косоглазие придало взгляду осуждающий вид, — это больные люди. Мозг такой же орган, как и другие органы человеческого тела. Если у вас, к примеру, больная печень — она плохо работает, резко реагирует на острую пищу. При болезни мозга происходит изменение личности и прежде всего интеллекта. Ведь вы не станете смеяться над безногим калекой?
Смирнову стало стыдно за свою реплику. Скрывая досаду, он погрузился в созерцание содержимого чашки:
— Меня интересует, отдает ли больной эпилепсией отчет в своих действиях. Если больной задумал и совершил преступление, должен ли он привлекаться к судебной ответственности.
— Больные эпилепсией, обычно очень злопамятны, годами вынашивают планы мести, вместе с тем они очень аккуратны, педантичны, мелочны. С годами у них развивается придирчивость, вспыльчивость, резкие смены настроения. Интеллект слабеет, но не обязательно. Известны случаи, когда у эпилептиков, до глубокой старости сохраняется высокий интеллект. Кстати, такие люди как Александр Македонский, Юлий Цезарь и Иван Грозный страдали эпилепсией.
В эту минуту зашла медсестра и принесла историю болезни Физгеера. Врач погрузилась в изучение документа:
— Болезнь развилась после автомобильной аварии, сотрясение мозга, — сообщала она выдержки, — Резкие приступы вынудили его оставить работу в научно-исследовательском институте. Кандидат наук, кстати. Живет под патронажем сестры, учительницы начальных классов. За время наблюдения изменения интеллекта не отмечается. К болезни относится критически. Отмечаются большие эпилептические припадки сильной интенсивности. Припадков не бывает по три, четыре месяца, иногда до года, затем следует серия припадков — три, четыре припадка в течение недели. Hу что ж, я думаю больной вполне вменяем.
— Скажите, вам приходилось раньше давать экспертные заключения?
— Hет, пока.
— Я думаю, вас следует привлечь. За экспертизу, между прочим, платят. Где я вас в случае чего, смогу найти?
— Здесь, в больнице.
— А домашний адрес не сообщите?
Лариса Алексеевна улыбнулась и продиктовала свой домашний адрес. Смирнов взял с блюдца последнее печенье, положил его в рот и, наслаждаясь вкусом, констатировал:
— Ваш муж, верно, счастливый человек. Вы так замечательно печете!
— Я в разводе.
— Аналогично! — еще никогда этот факт так не вдохновлял Смирнова.