9марта 1888 года случилось то, чего давно опасался «железный канцлер». Его покровитель, император Вильгельм I, достигший почти 91-летнего возраста, ушел в лучший мир. На престол предстояло вступить кронпринцу Фридриху Вильгельму, имевшему репутацию либерала и неоднократно конфликтовавшему с Бисмарком. Это стало для канцлера тяжелым ударом не только потому, что он тем самым лишился самой важной и надежной опоры своей власти. С Вильгельмом его связывали эмоциональные узы, он чувствовал искреннюю привязанность к старому императору, который платил ему тем же. Потрясение от смерти Вильгельма было настолько сильным, что Мольтке и Бисмарк, как это бывало нечасто, почувствовали себя близкими соратниками, внезапно лишившимися своего предводителя. «Однажды заведенные часы службы не дают нам свернуть с пути», – сказал канцлер, пожимая руку шефу Генерального штаба .

Впрочем, опасаться серьезных преобразований с вступлением на трон нового монарха не приходилось. Кронпринц к 1888 году был уже смертельно больным человеком. Страшный диагноз гласил: рак горла. Правление императора Фридриха III продлилось всего 99 дней, в течение которых он не успел сделать каких бы то ни было значительных политических шагов. Вскоре это дало повод для многочисленных спекуляций на тему того, каким путем пошла бы немецкая история, если бы новому кайзеру было отпущено хотя бы несколько лет. Возможно, Фридрих III смог бы реформировать созданную Бисмарком систему, сделать ее более демократической, привести к руководству государством либеральные силы и тем самым обеспечить стране более счастливое будущее в первой половине ХХ века?

На первый взгляд, либеральные убеждения кронпринца должны были толкнуть его именно по этому пути. Однако новый монарх не отличался ни сильной волей, ни твердым характером. «То, что либерализм императора Фридриха происходил от его невероятного политического слабоумия, в этом люди еще должны убедиться. Он был очень хорошим человеком, когда его не оглупляло тщеславие, не ослепляла страсть, не убеждали в чем-то другие люди», – говорил о нем Бисмарк . У императора не было собственных прочных либеральных убеждений, те, которые он демонстрировал, появлялись под влиянием его окружения. В связи с этим полезно вспомнить, что его отец до вступления на престол также пользовался репутацией либерала, от которой затем не осталось и следа. Поэтому серьезной смены курса во внутренней политике от нового императора ожидать не приходилось. Что касается политики внешней, то Фридрих III ни в коем случае не был пацифистом и не питал добрых чувств к России, поэтому развитие международных отношений во время его правления вряд ли приняло бы иное течение, чем это произошло в реальности.

Еще сложнее вопрос о том, как складывались бы взаимоотношения Бисмарка и Фридриха, если бы последнему было отпущено больше времени на престоле. Воля нового императора по своей силе никак не могла соперничать с волей «железного канцлера». Императрица Виктория, в отличие от своей свекрови Аугусты, также вполне могла пойти на примирение с Бисмарком. Разумеется, она весьма негативно относилась к главе правительства и еще в январе 1888 года писала своей матери: «Как мы страдали при его правлении! Насколько разрушительным стало его влияние (…) на политическую жизнь. Почти невыносимо жить в Берлине, не будучи его рабом! (…) Такое чувство, что нужно громко кричать об избавлении. (…) пройдут годы, пока последствия этого несчастья удастся исправить. Конечно, все, кто видит только внешнюю сторону событий, думают, что Германия велика, сильна и едина, что у нее могучая армия (…) и министр, способный диктовать миру свою волю, монарх, чья голова увенчана лаврами, и торговля, которая идет к тому, чтобы превзойти всех конкурентов. (…) Однако если б они только знали, какой ценой куплено это все!» Однако вскоре отношения стали улучшаться. Бисмарк намеренно искал расположения новой императрицы и, по собственному признанию, вел себя «как влюбленный старик» . Эта тактика принесла успех – канцлер постепенно стал пользоваться доверием Виктории.

15 июня 1888 года Фридрих III скончался. Преемником стал его сын, 29-летний Вильгельм II, которому суждено было стать последним Гогенцоллерном на прусском и германском троне. Словно подтверждая правило конфликта поколений, молодой монарх не питал ни малейших симпатий к либерализму. Свою власть он считал полученной от бога, а монарха – главой государства во всех смыслах слова. Получив при рождении травму – его левая рука была короче правой и практически парализована, – принц Вильгельм уже в детстве отличался весьма беспокойным нравом и неспособностью держать свои эмоции под контролем. Умный и одаренный, он тем не менее страдал от болезненного честолюбия и желания находиться в центре внимания. По меткому замечанию одного из современников, он хотел бы быть женихом на всех свадьбах и покойником на всех похоронах. За этим скрывался, очевидно, глубинный комплекс неполноценности и неуверенность в собственных силах. К упорной и целенаправленной работе Вильгельм был неспособен. Исключительно темпераментный, он часто давал эмоциям управлять собой. К своим родителям он относился с пренебрежением, зато обожал деда и восхищался им. Юный принц питал самые нежные чувства к армии и любил выступать в роли офицера, пытаясь тем самым, очевидно, компенсировать психологическую травму, проистекавшую из травмы физической, которую он в течение всей жизни будет пытаться скрывать на публике.

Бисмарк достаточно рано, уже в 1882 году, высказал весьма точное суждение о юном принце: «Когда этот придет к власти, все изменится, он будет править сам, он энергичен и решителен, совсем не для советчиков из парламента, в чистом виде гвардейский офицер» . Канцлер постарался как можно раньше установить контакты с принцем, тем более что последний относился к прославленному государственному деятелю с подчеркнутым уважением и восхищением. По мере того как становилось ясно состояние здоровья кронпринца Фридриха Вильгельма, борьба за влияние на его сына усиливалась. На стороне канцлера активно действовал и Герберт, который был по возрасту ближе к Вильгельму и установил с ним почти приятельские отношения. В то же время Бисмарк прекрасно видел недостатки молодого принца, называя его «горячей головой, не умеющим молчать, слушающим льстецов и способным вовлечь Германию в войну, не подозревая и не желая того» .

Во второй половине 1880-х годов глава правительства направил принцу Вильгельму ряд меморандумов, в которых излагал свое видение внутренней и внешней политики. Эти тексты должны были способствовать «воспитанию» будущего монарха в нужном канцлеру направлении. Бисмарк убеждал молодого принца в том, что он должен опереться на консервативные силы внутри империи, в частности, придавать больше значения бундесрату и сотрудничеству с германскими монархами. Однако «железный канцлер» всерьез заблуждался, считая, что способен контролировать молодого императора. «Полгода я потерплю старика, а потом буду править сам», – заявил Вильгельм в кругу своих приближенных вскоре после вступления на трон .

Новый император с самого начала не собирался быть фигурой второго плана при могущественном Бисмарке. Он хотел править самостоятельно. Вильгельм II собирался придать своему правлению современные, динамичные черты, стать популярным во всех слоях населения. Бисмарк на этом пути мог быть только помехой. Вильгельм уважал старика, но исключительно как символ прошлого, как сподвижника своего знаменитого деда; делить с канцлером власть он вовсе не собирался. «В настоящее время, оглядываясь на прошлое, я полагаю, что в течение 21 месяца, когда я был его канцлером, император лишь с трудом подавлял свое желание отделаться от унаследованного ментора, пока наконец оно не прорвалось наружу», – напишет позднее Бисмарк в своих воспоминаниях .

На первых порах, однако, молодой император нуждался в поддержке Бисмарка, который остался на своем посту. Ошибка «железного канцлера» заключалась в том, что он считал это долговременной тенденцией. «Нынешний император слушается меня настолько, что воспринимает на лету брошенную мною мысль и делает ее своей собственной», – хвастался он в марте 1889 года . Однако отчуждение между кайзером и канцлером постепенно росло. Этому способствовал и скандал с дневниками Фридриха III, отрывки из которых, касавшиеся событий войны 1870–1871 годов, были опубликованы осенью 1888 года. Бисмарк, который представал в этих текстах не с самой лучшей стороны, громогласно заявил, что речь идет о фальшивке, и возбудил судебный процесс против профессора Геффкена, организовавшего публикацию. Геффкен вскоре был оправдан, и скандал нанес существенный ущерб авторитету «железного канцлера», в том числе в глазах монарха.

Одним из заветных желаний Вильгельма II было нравиться всем своим подданным. Поэтому он выступал за продолжение социальной политики. В принципе, это отвечало намерениям Бисмарка. Еще в 1887 году началась подготовка законопроекта, вводившего пособия по инвалидности и пенсионное обеспечение. В парламент он попал осенью 1888 года. Устанавливаемые им параметры социальной защиты были, по сегодняшним меркам, более чем скромными – так, пенсионный возраст начинался с 70 лет, рубеж, до которого большинство рабочих попросту не доживали. Финансирование пенсионной программы должно было осуществляться в равных долях за счет взносов государства, предпринимателей и самих рабочих. Тем не менее в условиях конца XIX века это было существенным шагом вперед. Пресса называла законопроект венцом социальной политики. Действительно, с принятием законопроекта Германская империя оказывалась в данной области самой прогрессивной державой мира.

Несмотря на то что в рейхстаге большинство удерживал верный Бисмарку «картель», принятие закона оказалось далеко не легким процессом. Многие консерваторы выступили против него. Партия Центра также активно боролась с законопроектом, заявляя устами своего лидера Виндхорста, что любой, кто проголосует за пенсионное страхование, является законченным социал-демократом. В ходе дебатов Бисмарк произнес свою последнюю речь в рейхстаге, которая, однако, не вошла в число лучших образцов его красноречия. В итоге 24 мая 1889 года законопроект был все же принят, хотя и незначительным большинством.

Если в вопросах социального законодательства, то есть «пряника», позиции кайзера и канцлера более-менее совпадали, то касательно «кнута» между ними существовали весьма значительные разногласия. Бисмарк считал необходимым продолжать репрессии против социал-демократии, Вильгельм же выступал за мягкую практику, желая стать «социальным императором». Когда в мае 1889 года началась общеимперская стачка горняков, кайзер принял делегацию рабочих, хотя и обрушился в ходе беседы с гневными упреками на социал-демократию. Представителям промышленников он заявил, что собирается выступать в таких ситуациях в роли посредника и одинаково учитывать интересы обеих сторон. Вскоре стачка завершилась компромиссом, в ходе которого многие требования горняков были приняты. Это вполне соответствовало интересам императора, не желавшего трудовых конфликтов. Канцлер же, напротив, считал более полезным не допустить «слишком быстрого и гладкого окончания этой забастовки со всеми ее печальными последствиями» . Это было необходимым для того, чтобы облегчить продление «исключительного закона», срок действия которого истекал в 1890 году. Проблема заключалась в том, что молодой император вовсе не считал такое продление необходимым. И в этом его поддерживали многие политические силы, считавшие, что внутренняя политика Бисмарка зашла в тупик.

Еще одним предметом разногласий между кайзером и канцлером становилась внешняя, точнее, колониальная политика. Вильгельм стремился придать своему правлению как можно больший блеск – в том числе за счет приобретения колоний. Он грезил о «мировой политике», о глобальном влиянии Германии. В этом его поддерживала значительная часть общественности – лозунг колониальной экспансии продолжал набирать популярность. Политика имперского канцлера была, напротив, сконцентрирована на европейском направлении. Бисмарк считал возможным разделить политические и экономические интересы (что, безусловно, не вполне отвечало реальной действительности конца XIX века). «Дружба лорда Солсбери мне важнее, чем двадцать болотных колоний в Африке», – заявлял он в эти годы . Из-за своей сдержанности в колониальных вопросах канцлер во всевозрастающей степени попадал под огонь критики.

Параллельно Бисмарк искал контакт с Великобританией. В условиях нараставшего сближения Парижа и Петербурга он счел необходимым предложить сотрудничество Лондону, у которого имелись трения по колониальным вопросам и с Россией, и с Францией. В январе 1889 года был предпринят первый зондаж на предмет заключения оборонительного договора против французской агрессии. Бисмарк подчеркивал, что это соглашение должно способствовать «не усилению на случай войны, а ее предотвращению» , и готов был предоставить своему партнеру для размышления любое необходимое количество времени. Одновременно он заявил в рейхстаге: «Я рассматриваю Англию как старого и традиционного союзника, с которым у нас нет конфликтующих интересов» . Однако после двухмесячного размышления британский премьер-министр лорд Солсбери заявил, что не может ответить на германское предложение ни согласием, ни отказом. Тем не менее в принципе от сотрудничества с Берлином он не отказался. Бисмарк понял это совершенно правильно – как стремление при необходимости опереться на Германию против России, не давая ничего взамен.

Вильгельм не понимал и не одобрял тонкой дипломатической игры, которую вел канцлер. Он считал Германию достаточно сильной для того, чтобы не заботиться о плетении хитрой паутины дипломатических комбинаций. В этом он опирался на значительную часть немцев, не понимавших, почему великая держава должна вести себя как можно скромнее. Даже в ведомстве иностранных дел Бисмарка критиковали за его спиной за старческую боязливость и избыточную осторожность. К тому же к военным кайзер прислушивался в гораздо большей степени, чем к политическому руководству. Вальдерзее, ставший в 1888 году преемником Мольтке, имел на молодого императора в эти годы значительное влияние. Поэтому попытка Бисмарка в 1889 году улучшить отношения с Россией, включавшая в себя допуск российских ценных бумаг на берлинскую биржу, в конечном счете провалилась благодаря действиям кайзера. Вильгельм сознательно занял антироссийскую позицию, провоцируя Петербург своими высказываниями и своим визитом в Стамбул и обвиняя престарелого канцлера в русофильстве.

В течение 1889 года отчуждение между Бисмарком и Вильгельмом II нарастало. «Новый помещик не находит общего языка со старым управляющим», – образно заявил Бисмарк в декабре . Тем не менее добровольно уходить в отставку он не собирался. Политика стала настолько важной составной частью его жизни, что «железный канцлер» был не в состоянии отказаться от нее и удалиться на покой. Однако в этот период против него начала формироваться весьма опасная коалиция, включавшая в себя императора, военных и широкий спектр политических сил, недовольных «диктатурой канцлера». Даже национал-либералы, верная опора Бисмарка, были готовы отказать ему в поддержке. Не лучшим образом сказался на позициях главы правительства и тот факт, что время с конца мая 1889 года до конца января 1890 года он с небольшими перерывами провел во Фридрихсру, лишь изредка появляясь в Берлине. К разногласиям прибавились сомнения в работоспособности старика.

Кризис разразился в конце 1889 года. Главным предметом обсуждений на открывшейся 22 октября сессии рейхстага стал «исключительный закон», который Бисмарк планировал ужесточить еще больше, в частности сделав его бессрочным. Канцлер планировал в полной мере использовать ту благоприятную ситуацию, которая сложилась для него в рейхстаге после выборов 1887 года. Однако он переоценил как крепость «картеля», так и готовность входивших в него партий следовать в кильватере политики «железного канцлера». Национал-либералы, уже планировавшие скорую предвыборную кампанию, высказались за смягчение законодательства против социал-демократии.

Спор между канцлером и правыми либералами перерос в конфликт Бисмарка и Вильгельма. На заседании коронного совета 24 января 1890 года император заявил, что готов пойти на смягчение «исключительного закона». При этом он произнес длинную напыщенную речь, в которой театрально встал на сторону рабочих, которых предприниматели выжимают как лимон, и заявил о своем намерении стать «королем бедных». Ничуть не впечатленный Бисмарк возразил ему, предупредив, что любые уступки приведут к печальным последствиям, и если император в столь важном вопросе придерживается иного мнения, то он, канцлер, зря занимает свое место. Затем он предложил высказаться присутствовавшим прусским министрам, которые заранее обязались поддержать своего шефа. Вильгельм оказался в изоляции. Это была победа Бисмарка, но победа пиррова. Честолюбивый император не простил канцлеру перенесенного унижения. Присутствовавший на заседании Микель вспоминал: «Мы разошлись с чувством, что между канцлером и его господином произошел непоправимый разрыв» .

4 февраля император нанес ответный удар, опубликовав без ведома канцлера два указа. Один касался подготовки международной конференции по защите рабочих; второй обязывал ответственных чиновников начать разработку нового пакета социальных законов. Государство, как писал Вильгельм, должно «так упорядочить время, продолжительность и характер работы, чтобы обеспечить сохранение здоровья, соблюдение этики, внимание к экономическим потребностям рабочих и их требованиям законного равноправия» . Сделано это было явно в пику Бисмарку, который в тот же вечер счел необходимым публично дистанцироваться от распоряжений императора. «Я боюсь, я стою у Вашего Величества на пути», – заявил канцлер на аудиенции четыре дня спустя. Помолчав, Вильгельм ответил: «Но новый военный закон вы еще проведете через рейхстаг?» Перспективы «железного канцлера» рисовались совершенно четко.

Информация о конфликте между императором и Бисмарком во все большем объеме проникала в прессу и становилась достоянием общественности. На данном этапе, однако, никто не рассматривал это как непоправимое бедствие; большинство немцев следили за развитием ситуации с достаточно равнодушным вниманием. Это было плохим предзнаменованием для Бисмарка, который привык использовать друг против друга различные общественные и политические силы. В сложившихся условиях опереться ему оказалось практически не на кого.

Тем не менее канцлер продолжал упорно бороться за власть. Многим историкам эта борьба представлялась чем-то унизительным для выдающегося государственного деятеля, слабостью старика, не способного достойно и своевременно покинуть свой пост. Однако на протяжении всей своей политической карьеры Бисмарку далеко не один раз приходилось отстаивать свои позиции в условиях, когда, казалось, все вокруг были против него. В тех ситуациях он проявлял завидное упорство и выходил победителем; было бы в высшей степени странным, если бы в данном случае он повел себя иначе и сдался до того, как потерпел полное поражение.

«Причины, по которым моя политическая совесть не позволяла мне уйти в отставку, – напишет потом Бисмарк в мемуарах, – лежали в другой плоскости, а именно во внешней политике, с точки зрения как империи, так и германской политики Пруссии. Доверие и авторитет, которые я в течение долгой службы приобрел при иностранных и германских дворах, я не в состоянии был передать другим. С моим уходом этот капитал должен был погибнуть для страны и для династии. В бессонные ночи у меня было достаточно времени взвесить этот вопрос на весах своей совести. Я пришел к убеждению, что для меня является долгом чести терпеть и что инициативу своей отставки и ответственность за нее я не должен брать на себя, а предоставить ее императору» . И еще, несколько страниц спустя: «Хотя я был вполне убежден, что император хотел от меня отделаться, но моя привязанность к трону и сомнения в будущем вынуждали меня считать, что будет трусостью уйти в отставку, не исчерпав всех средств для предотвращения опасности и для защиты монархии» . Задним числом «железный канцлер» пытался выдать нужду за добродетель.

20 февраля 1890 года состоялись очередные выборы в рейхстаг. «Картель», и без того раздираемый внутренними противоречиями, был буквально разгромлен, потеряв в общей сложности 85 мандатов. Особенно серьезное поражение потерпели национал-либералы – от 107 мест осталось только 41. За счет этого серьезно усилились левые либералы и – самое неприятное для Бисмарка – социал-демократы. Фракция германских левых в рейхстаге выросла с 9 до 35 депутатов. Что было еще тревожнее, социал-демократам удалось собрать почти 20 % голосов. Это был лучший результат среди всех участвовавших в выборах партий. Итоги февральских выборов 1890 года знаменовали собой оглушительный провал внутренней политики Бисмарка. Фактически они окончательно предопределили его отставку; однако сам глава правительства еще не почувствовал, что проиграл войну.

Здесь имеет смысл еще раз остановиться на итогах той политики «кнута и пряника», которую канцлер проводил по отношению к германскому рабочему движению начиная с 1878 года. Традиционно считается, что она окончилась неудачей. Несмотря на «исключительный закон» и масштабное социальное законодательство, рост влияния германских левых остановить не удалось. Их партия не была уничтожена, а наращивала свое представительство в рейхстаге, ее дух закалился в борьбе, а закон в конце концов (уже после отставки Бисмарка) пришлось отменить.

Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что рост числа приверженцев социал-демократии был объективным процессом и наблюдался практически во всех европейских странах. Остановить этот процесс было не по силам никому. Если посмотреть на динамику численности избирателей, отдавших свой голос за немецких левых, то в период с 1878 по 1887 год темпы роста были наименьшими за всю историю Второй империи. Зато, по мнению ряда исследователей, «исключительный закон» 1878 года породил внутри партии сильное ревизионистское течение, возобладавшее впоследствии, в начале ХХ века. Именно в 1880-е годы сформировались те социал-демократические политики, которые в дальнейшем предпочтут мирное сосуществование с монархической властью. В этом смысле политика Бисмарка принесла успех, плоды которого, однако, смогли пожать только его преемники.

«Исключительный закон», однако, потерпел неудачу в том плане, что он не стал основой для консолидации всех буржуазных сил, на которую рассчитывал Бисмарк и которая была необходима ему для проведения внутренней политики. Не считая короткого периода существования «картеля», канцлер в 1880-е годы не мог рассчитывать на какую-либо долговременную коалицию в парламенте, с которой он мог бы сотрудничать на постоянной основе.

После выборов 1890 года Бисмарк сомневался, сможет ли он вообще проводить внутреннюю политику или рейхстаг превратится в его постоянного противника. Казалось, возвращалась ситуация взаимной блокады, характерная для «конституционного конфликта». Однако на сей раз у Бисмарка не было уже ни времени, ни сил, ни инструментов для того, чтобы вести позиционную войну с надеждой на успех. Он видел только один выход: стремительная атака в форме государственного переворота.

1 марта на аудиенции у императора Бисмарк заявил, что «при необходимости германские князья и сенаты вольных городов могли бы принять решение о выходе из соглашения. Тем самым можно было бы избавиться от рейхстага» . Канцлер предлагал фактически разобрать Германскую империю по кирпичикам и собрать ее вновь, но уже на более консервативной основе. Справедливости ради необходимо сказать, что планы государственного переворота вынашивал в это время не он один, но и некоторые другие правые политики.

Однако такие намерения были далеки от реальности. Германская общественность, игнорировать которую было невозможно, оказала бы достаточно жесткое сопротивление подобным играм. К тому же император вовсе не собирался начинать свое правление с разрушения здания, оставленного ему в наследство дедом. На масштабный конфликт он был не готов пойти, тем более если этот конфликт отвечал интересам Бисмарка. По мнению ряда историков, канцлер сам прекрасно понимал всю неприемлемость своего предложения и использовал его как тактический ход, чтобы создать у молодого императора ощущение серьезной угрозы его правлению. В любом случае этот ход не удался. Действия Бисмарка в эти недели вообще оставляют ощущение довольно беспорядочных метаний. Объясняется это, однако, достаточно просто. Привыкший бороться со всеми, опираясь на нерушимую основу в виде доверия монарха, канцлер теперь оказался в ситуации, когда вынужден был сражаться с той силой, которую сам же и укреплял на протяжении долгих десятилетий. В той ситуации это было даже не сражение с перевернутым фронтом, а бой в окружении.

Далее события развивались стремительно. 4 марта император отказался одобрить предложенный канцлером законопроект против социал-демократов, заявив, что последний представляет собой ненужную провокацию, нарушающую внутренний мир, к которому стремится он, Вильгельм. «Тех, кто осмеливается мне противостоять, я уничтожаю», – многозначительно заявил император в эти дни . 10 марта канцлер сделал отчаянную попытку обрести опору в парламенте, проведя переговоры с Виндхорстом о возможном сотрудничестве. После разговора с Бисмарком лидер партии Центра верно охарактеризовал ситуацию: «Я вернулся от смертного ложа великого человека» . В том, что отставка «железного канцлера» не за горами, он уже не сомневался.

15 марта Вильгельм II явился в здание ведомства иностранных дел и потребовал к себе канцлера. Император начал разговор с упреков в адрес Бисмарка, заявив, что тот не имел права вести переговоры с Виндхорстом без ведома и разрешения монарха. Предметом спора стал также королевский указ 1852 года, в соответствии с которым прусские министры не имели права общаться с монархом без санкции главы правительства. Вильгельм настаивал на его отмене, канцлер яростно сопротивлялся, не упуская случая продемонстрировать молодому императору всю его неискушенность в политических вопросах. Два дня спустя Вильгельм в письменной форме обвинил Бисмарка в том, что тот недооценивает угрозу русского вторжения и вообще ведет совершенно неправильную политику по отношению к Петербургу. «Наши отношения с Россией, – писал канцлер в ответ, – по сегодняшний день настолько хороши и ясны, что не имеется никаких оснований для недоверия» . В тот же день император попросил шефа военного кабинета генерала фон Ханке сообщить Бисмарку, что от него ожидается прошение об отставке, причем как можно быстрее. Нетерпение Вильгельма было настолько велико, что он несколько часов спустя отправил к канцлеру еще одного «парламентера».

Прошение об отставке появилось на свет вечером 18 марта 1890 года. Бисмарк не пытался, как это часто бывает в подобных документах, скрывать истинную подоплеку конфликта. В своем прошении он написал все, что думал по поводу отмены указа 1852 года, полномочий главы правительства и отношений с Россией. Документ звучал как обвинение в адрес Вильгельма; император, практически открыто заявлял Бисмарк, пытается действовать как абсолютный монарх и игнорирует заветы своих великих предшественников. Вслед за канцлером в отставку подал его сын Герберт; Вильгельм хотел удержать его, не желая выглядеть гонителем семейства Бисмарков, но потерпел не удачу.

20 марта главе правительства сообщили, что его отставка принята. Играя на публику, император осыпал уходящего государственного деятеля лавиной почестей, таких, как титул герцога Лауэнбургского и звание генерал-полковника кавалерии в ранге генерал-фельдмаршала. Бисмарк со свойственной ему язвительностью охарактеризовал это как «похороны первого класса». В близком кругу Вильгельм не скрывал своей радости. Вечером того же дня он выступил перед представителями военной элиты с речью, в которой охарактеризовал Бисмарка как непокорного слугу: «Я не нуждаюсь в таких министрах; они должны повиноваться мне» . Даже генералов, не очень благожелательно настроенных по отношению к «железному канцлеру», поразило, что Вильгельм не нашел ни единого доброго слова для человека, которому был во многом обязан своей императорской короной.

Преемником Бисмарка был назначен генерал Лео фон Каприви, довольно бесцветная фигура, хорошо приспособленная для того, чтобы быть простым исполнителем монаршей воли. Он занял служебную квартиру еще до того, как его предшественник успел забрать оттуда все свои вещи – еще одно унижение, которому подвергли отставного канцлера. Впрочем, Бисмарк сумел отомстить, вместе с многочисленным личным имуществом прихватив несколько ящиков с совершенно секретными служебными документами, которые он отправил в свое поместье под покровом ночи.

Отставка Бисмарка не вызвала в политических кругах германской столицы никаких отрицательных эмоций. Господствовали скорее облегчение и надежда на то, что во внутренней политике империи наконец-то подует свежий ветер. Стиль руководства «железного канцлера» создавал из окружавших его людей либо врагов, либо безвольных марионеток. В решающий момент ему оказалось не на кого опереться, не нашлось той силы, которая выступила бы в его защиту. Даже непосредственные подчиненные и прусские министры, на коллективную отставку которых в знак солидарности с ним Бисмарк тайно рассчитывал, все без исключения остались на своих постах. Вокруг уходящего канцлера образовался вакуум, который прекрасно демонстрировал все недостатки и слабые стороны проводившейся им на протяжении десятилетий политики.

И все же далеко не везде реакция была такой. Беспокойство охватило в первую очередь европейские столицы. Здесь Бисмарка при всех оговорках рассматривали как человека, с которым можно иметь дело, поскольку он все-таки ведет Германию достаточно предсказуемым курсом и стремится сохранить мир, а не пускается в авантюры. Французская пресса, по сообщениям немецких дипломатов, считала отставку Бисмарка «событием, безрадостным для Франции, и высказывала мирной политике канцлера запоздалое признание». Из Петербурга германский военный атташе докладывал, что уход канцлера «произвел повсеместно удручающее впечатление» . Казалось, вся Европа была едина во мнении, что отставка Бисмарка создала серьезную угрозу нормальному развитию международных отношений.

Популярность «железного канцлера» была высока и среди простых немцев. 29 марта, когда отставной политик покидал Берлин, проводить его пришли сотни тысяч людей, так что эскорт лишь с трудом прокладывал путь через толпу. Приветственные возгласы, овации, пение патриотических песен сопровождали Бисмарка на всем пути от служебной квартиры до вокзала. Так одновременно с окончанием карьеры «железного канцлера» началась карьера «легенды о Бисмарке», которая просуществует долгие десятилетия и попортит еще немало крови и Вильгельму II, и некоторым его преемникам.