Этот хмурый, морозный день получился одним из самых странных в Машиной жизни. Возможно, еще более странным, чем проведенная в Эрмитаже ночь. Было так холодно, что обжигало легкие. Воздух словно наполняли крохотные кусочки стекла. При каждом дуновении ветра они больно-больно вонзались в кожу. Мысль о том, что кто-то дерется из-за нее на самой настоящей дуэли, камнем висела на душе, мешая нормально дышать. Да, она понимала: лучшего выхода не найти. Александр Сергеевич ей все объяснил. И стрелять друг в друга будут не совсем обычные люди. Даже непонятно, что же именно произойдет, если кто-то попадет в противника. Но сама мысль о дуэли просто приводила ее в ужас! Десять шагов! Всего семь метров друг от друга! Ни увернуться, ни упасть на землю! И Пушкин – он снова будет стреляться, и снова на Черной речке!

От мыслей про дуэль, а еще от пронизывающего ветра слегка гудела и подкруживалась голова. Маша почти не помнила, как запряженная грифонами черная карета рано-рано утром забрала ее из дома, чтобы отвезти куда-то почти к истоку Черной речки. Туда, где ее берега с торчащими из снега сухими камышами выглядели точно так же, как и двести лет назад, – лишь на горизонте миражом маячили многоэтажки, едва различимые на фоне серого, низкого неба. Здесь их уже поджидал какой-то поникший, прыгающий с ноги на ногу, хлюпающий носом Бутадеус со своими спутниками.

– Привезли пистолеты? – резким голосом спросил он, едва дверца кареты распахнулась.

– Да, – коротко и с достоинством ответил Пушкин, вытаскивая на свет большую деревянную коробку.

– «Ле Паж»? – сказал что-то непонятное Бутадеус. Пушкин в ответ помотал головой:

– «Ле Паж» подвел меня в последний раз. Это русские. Из Тулы. Вы не против?

Бутадеус как-то таинственно усмехнулся. Потом, будто спохватившись сказал деловито:

– С вас пистолеты, с меня распорядитель. Патрик займется всеми формальностями.

У Маши было ощущение, что она находится на кладбище, где вот-вот начнутся похороны. Тишина, нарушаемая лишь резким, неприятным карканьем ворон и скрипом снега под ногами. Хочется поскорее отсюда уйти, хочется, чтобы этого вообще никогда не случалось…

Патрик с холодным, безучастным лицом отмерял те самые ничтожные десять шагов. Потом, встав ровно посередине, провозгласил:

– Господа дуэлянты, по правилам, я прежде всего должен предложить вам помириться.

«Помиритесь, помиритесь!» – чуть не закричала Маша, но через секунду и сама поняла, как неправдоподобна будет такая развязка. Патрику на его вопрос ответили лишь несколько ворон, что, кажется, радостно каркали на деревьях вокруг в предвкушении интересного зрелища.

– Хорошо, – продолжил мальчик, подождав для вежливости с полминуты. – Тогда кинем жребий, кому стрелять первому.

Неожиданно Бутадеус сказал:

– Не надо никакого жребия. Я не против того, чтобы господин Пушкин выстрелил первым.

Его соперник в ответ коротко кивнул. Машу затрясло от нехорошего предчувствия. Почему он это предложил? Здесь наверняка какая-то уловка! Противники тем временем сняли верхнюю одежду. Пушкин остался в чем-то, что отдаленно напомнило Маше современный пиджак, Бутадеус же оказался в том самом шитом золотом кафтане, в котором она видела его на балу. Затем была раскрыта привезенная ими полированная деревянная коробка, откуда извлекли на свет два одинаковых, закругленной формы серебристых пистолета.

– Господа, – произнес Патрик все так же безразлично. – Каждый из вас стреляет от барьера, не делая никаких движений навстречу сопернику. Мадемуазель Коржикова стоит на одной линии с господином Пушкиным и наблюдает за тем, чтобы он не двигался. Выстрел делается только по моей команде. Все понятно?

Оба участника дуэли все так же молча кивнули головой. Патрик раздал им пистолеты, а затем сделал Маше знак, чтобы она встала на свое место. У нее дрожали коленки, и ей казалось, что она вот-вот упадет в снег.

– Господин Пушкин, по команде «три» стреляйте. Раз, два, три!

Тут Маша крепко-крепко зажмурила глаза. И когда раздался выстрел, вздрогнула всем телом. Послышалось радостное карканье ворон, внутри у нее все похолодело. В чувство ее привел бесстрастный голос Патрика:

– Господин Пушкин выстрелил в воздух. Некоторые своды дуэльных правил запрещают лицу, сделавшему вызов, поступать таким образом, но, учитывая… необычность нашей дуэли, я не буду возражать и объявлять дуэль фарсом. Теперь очередь для выстрела предоставляется господину Бутадеусу!

Пушкин выстрелил в воздух! Но зачем?! Она распахнула глаза, и мир тут же слегка покачнулся у нее в глазах. Нет-нет, нужно взять себя в руки! В конце концов, она сейчас секундант. Может быть, ее стойкость поможет Пушкину и заставит дрогнуть руку его противника… Глупость, конечно, но что еще она может сделать? Маша перевела взгляд на Бутадеуса, ожидая увидеть на его лице радостную гримасу, но обнаружила там что-то вроде мрачной торжественности. Тут взгляды их неожиданно встретились, и Маша с удивлением поняла, что Бутадеус улыбается ей.

– Если возможно, господин распорядитель дуэли, я скажу перед выстрелом несколько слов.

Казалось, Патрик был озадачен.

– Вообще-то, по правилам нужно просто стрелять, – пробормотал он, неуверенно поглядывая на Лилит.

– Но ведь ты сам сказал, что дуэль у нас необычная, – нетерпеливо напомнил ему Бутадеус.

Потом, подняв серебристое дуло своего пистолета к небу, Бутадеус начал говорить. Поначалу Маша, которую все еще трясло от страха, не очень понимала, о чем речь, но мало-помалу произносимые рыцарем слова начали отпечатываться у нее в сознании. Она вдруг поняла, что происходит нечто странное. Такое, чего она вообще не ожидала.

– Господин Пушкин и госпожа Коржикова, – торжественно сказал Бутадеус, слегка помахивая пистолетом в такт своим словам. – Вы наверняка считаете меня злодеем, так? И, скажу вам, совершенно правильно делаете! Я ужасный, законченный злодей, что причинил человечеству неисчислимое множество бед и несчастий. Но все равно – есть, по крайней мере, одна причина, чтобы меня пожалеть. Да, пожалеть! Всю свою длинную-предлинную жизнь я служил делу, которое никогда не сможет победить! Конечно, многим кажется как раз наоборот – наглые, бессердечные, расчетливые правят миром. Но если представить все хорошее, что делают люди, в виде реки, то из века в век эта река становится все шире, все быстрее! Все больше притоков и ручейков подпитывают ее со всех сторон! Я называю это Главной тайной жизни – ни один мудрец не сможет сказать, куда и зачем течет по времени эта река. Но нет ничего более захватывающего и красивого, чем плыть по ней! Деньги, власть, слава – жалкие, временные утешения для тех, кто не в силах понять этого великого, таинственного движения и соединиться с ним. Даже само зло, завидуя, тайно мечтает влиться в ту реку… Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. А… нет! Маша, вы прекрасно танцевали. Я уверен, вы будете очень хорошей балериной. Почти такой же, как та, которую я… встретил однажды. Прощайте!

Пистолет, которым Бутадеус словно бы дирижировал, развернулся в сторону его груди и глухо выстрелил. Машу ослепила яркая оранжевая вспышка, и Скупой рыцарь исчез, будто растворившись в воздухе. Вороны, словно были чрезвычайно озадачены таким поворотом, картаво заголосили где-то наверху, заполняя все вокруг неприятными, резкими «кар-кар».

И тогда Пушкин сказал:

– Он поступил именно так, как я и ожидал.

То было последнее, что слышала Маша. Сразу вслед за этим она потеряла сознание и упала лицом в снег.