Бывает, проснешься ярким, солнечным утром, впереди еще целых семь дней каникул, а настроение все равно ниже плинтуса. Именно так почувствовала себя, едва открыв глаза, тринадцатилетняя питерская школьница Маша Коржикова. Вспомнив причину, по которой в данный момент ее ну совершенно ничего не могло порадовать, Маша нахмурилась и, как краб в водоросли, еще глубже закопалась в одеяло. Причина была вот какая. Ее однокурсники по юношеской балетной школе при Вагановском училище просыпались в этот самый момент не в Петербурге, а в Париже, куда отправились сразу после Нового года на конкурс юных дарований. А вот Машу не взяли. И вовсе не потому, что она плохо танцует. Танцует-то она как раз очень даже ничего! Дело в другом. Она, представьте себе, слишком высокая.
– Ну как ты представляешь себе «Танец маленьких лебедей», когда один лебедь на голову выше всех остальных? – громко вопрошала ее руководитель группы Нина Ивановна, объясняя, почему парижская публика так и не увидит Машу. И хотя Маша в ответ только печально вздохнула, это вовсе не значит, что она согласилась с Ниной Ивановной. В конце концов, среди маленьких лебедей может оказаться и тот, который покрупнее. Акселерация есть и в животном мире. Откуда вообще это стремление стричь всех под одну гребенку?!
Маша провалялась в кровати еще с полчаса, перекатывая туда-обратно внутри себя неимоверные страдания, и к одиннадцати все-таки нехотя встала. В квартире было пусто. Мама, хореограф, ушла на занятия. Бабушка на школьные каникулы уехала погостить к сестре в город Северсталь. Старшая сестра Катя, экскурсовод в Русском музее, принимала одну за другой группы школьников-экскурсантов. Папа Маши несколько лет назад умер от сердечного приступа, и с ней была сейчас только его фотография на стене. Покормив кошку Муську, утонченную зеленоглазую красавицу с аккуратной белой манишкой на груди, Маша поняла, что больше ей заняться абсолютно нечем. Даже так: все, чем она может сейчас заняться, – сущая ерунда по сравнению с тем, что Сашка, Ленка и Галя сегодня вечером выйдут на сцену в Париже. На сцену в Париже! Только вслушайтесь, как это звучит! Просто ужас какой-то! Как же ей жить дальше? И какой вообще будет ее жизнь, если с самого детства ей так кошмарно не везет? Ну почему ее угораздило вырасти гораздо выше своих сверстниц?!
Подойдя к висящему на стене большому зеркалу, Маша долго и оценивающе, словно разглядывая кого-то незнакомого, всматривалась в него. Пыталась понять, действительно ли она так высока для своих тринадцати лет. Да нет, среди ее одногодок есть и повыше, чем метр шестьдесят пять… Из зеркала выглядывало мягкое, округлое лицо с задорными серыми глазами, выгнутыми дугой бровями и улыбчивым, слегка крупноватым ртом. Многие говорят, что она выглядит очень по-взрослому, уже настоящая девушка… Тогда, может быть, на следующий год ее первой из группы возьмут танцевать вместе со взрослыми балеринами? Как любит повторять бабушка, почти у каждой плохой новости есть, как у монеты, оборотная, хорошая сторона, которую мы просто не сразу замечаем…
Настроение поменялось так стремительно, словно ктото внутри нажал на нужную кнопку. Размышляя о том, как все замечательно обернется для нее через год, Маша весело подмигнула в зеркале самой себе. Так когда-то ей подмигивал отец, всерьез уверяя, что это приносит удачу. Странно, но тут же вовсю затрезвонил телефон. Подмигнув для верности еще раз, Маша побежала в маленькую прихожую, чтобы взять трубку. Интересно, кто бы это мог быть?
– Уже проснулась? Все убиваешься? Не хочешь развеяться, сходить в Эрмитаж? Там огромные очереди, но нас пустят по моему музейному пропуску. Кажется, ты очень хотела прошлым летом.
Это была сестра Катя. Оказалось, что сегодня с утра в Русском музее от лютого мороза прорвало водопровод. Музей закрыли на один день, а у всех, кто там работал, получился нечаянный выходной. И Катя, представьте себе, тут же вспомнила о своей несчастной сестричке, прорыдавшей накануне весь вечер из-за неудавшейся поездки в Париж. Какая же она у меня молодец, подумала Маша и тут же согласилась. Встретиться договорились у памятника Пушкину перед Русским музеем.
До центра Петербурга с Черной речки, где они жили на пятом этаже желтого кирпичного дома, Маша добиралась самостоятельно: уже почти два года каждый будний день она ездила в Вагановское училище на Гостинку. На улице было морозно, скупое северное солнце клонилось к горизонту, снег отражал ярко-голубое небо и тоже казался голубоватым. У Русского музея толпились недовольные туристы, перечитывая объявление на русском и английском о том, что музей закрыт по техническим причинам. Пока Маша ехала в метро, стало еще холодней. Ей показалось, что даже у статуи Пушкина изо рта вырывается столб пара. Ждавшая ее Катя смешно подпрыгивала на месте, обстукивая друг о друга изящные, не для русской зимы итальянские сапожки. Из-под огромной меховой шапки с опущенными ушами, почти скрывавшей лицо, виднелись только острый, побелевший на холоде нос и неотразимая рыжая коса. Сестры обнялись, и, словно пытаясь убежать от мороза, припустились что есть силы в сторону Невского.
Очередь в Эрмитаж заканчивалась где-то в районе Александрийской колонны, однако, как и обещала Катя, их пропустили по музейному пропуску. Внутри тоже было не протолкнуться. Катя решительно предложила отправиться на третий этаж, к ее любимым французским импрессионистам.
– Может, они немного излечат твою тоску по Парижу?
Здесь крылся и стратегический расчет: большинство посетителей, устав от огромного количества залов и экспонатов, туда просто не успевали добраться. В самом деле, на третьем этаже толпы туристов сильно поредели. Можно было не только бесчисленные чужие затылки, но и сами картины. Со всех сторон Машу тут же окружили образы уже горячо любимой, хотя еще и неведомой ей Франции. Шумные, беспорядочные города с конными повозками и чадящими фабричными трубами. Поля лаванды и подсолнухов. Крестьяне, чиновники, светские дамы. Целый мир, совершенно случайно рождающийся из карусели бессмысленных цветных мазков и пятен на холсте. Здесь не было фотографической точности в изображении, но лица людей, тем не менее, казались поразительно, неправдоподобно живыми. Это открытие почему-то заставило Машу задуматься над очень странным вопросом: как сложились судьбы тех, кто смотрит сейчас на нее с холстов? О самом художнике увлеченно пишут толстые тома биографий. А вот его герои безвозвратно теряются в толще времени, оставляя нам только свои безымянные лица. Вот, скажем, эта девочка в голубом. Кем она стала, когда выросла? Дожила ли до Первой мировой войны? Наверное, да. Ведь ей еще не было тогда и сорока. Но пережила ли войну – голод, лишения, эпидемии? Были ли у нее дети и внуки? Можно ли во Франции отыскать кого-то из ее потомков? Те, скорее всего, даже не подозревают, что портрет их прабабушки висит в музее в далекой и холодной России… Правда, мысли эти всколыхнули подзабытую обиду. Картины – это, конечно, здорово. Но ей хочется живой, настоящей Франции. Ей хочется танцевать в Париже! Хочется, чтобы не только она полюбила Париж, но и тот полюбил ее! Ну почему, почему ей так не везет…
Побродив по залам с пару часов, они спустились в буфет, где Маша скрепя сердце согласилась на шоколадное пирожное. С другой стороны, чего терять, если поезд в Париж уже ушел? Последним пунктом программы значился поход в музейный магазин. Сестра сразу убежала к полкам с толстенными альбомами по живописи и архитектуре, оставив заскучавшую Машу в отделе сувениров. И надо же, какое совпадение – здесь тоже оказалось много-много всего про балет! Паззлы, наклейки, блокноты, ежедневники с балеринами… Погрузившись в изучение обвешанного сувенирами стеллажа, Маша не заметила, как к ней осторожно, будто сомневаясь в собственных намерениях, приблизился мелкими шажками крупный белый кот с черным пятном на носу. Осознав, что посетительница магазина его не замечает, кот нехотя, словно считал данное занятие чем-то недостойным, принялся тереться об ее ноги. Это, как вы уже поняли, был Васька, что уже провел целое утро в безуспешных поисках балерин среди тысяч посетителей Эрмитажа.
– Ой, здесь кошка! – Маша улыбнулась и начала расставлять обратно балетные сувениры. – Вернее, не кошка, а кот! Да еще с цепочкой на шее! Катя, гляди, какой котяра! Почувствовал, наверное, что мы только из буфета!
Катя нехотя отвлеклась от полок с альбомами и мельком глянула вниз. Васька лишь презрительно фыркнул. Ну почему люди думают, что коты подходят к ним только ради того, чтобы поклянчить еды? Откуда в них, в людях, это удивительное зазнайство?
– Я слышала, что в Эрмитаже специально содержат несколько десятков котов, чтобы они боролись с мышами, – ответила сестре Катя, возвращаясь к книге про импрессионистов. – В Русском музее раньше тоже хотели завести, но тогдашний директор был ярым собачником и кошек недолюбливал.
– Значит, он прямо здесь живет? – рассмеялась Маша, которой отчего-то показалась крайне забавной мысль о прописанных в музее кошках. – Может быть, он самый главный среди местных котов, раз у него на шее цепочка?
«Какая догадливая! – восхитился Васька. – Только бы на самом деле оказалась балериной, а не просто так подошла поглазеть на эти штуковины. Но выглядит как самая настоящая балерина! Такая же худосочная и высокая, как те, в эрмитажном театре. Даже странно, что она была в буфете».
И тут Катя, поставив наконец альбом на место, подошла к сестре и сказала, бросив взгляд на игрушечных балерин:
– Знаешь, Машенька, иногда я тебе даже завидую. Этот твой балет – какой-то особый мир. Не расстраивайся так из-за Парижа. Ты все равно танцуешь лучше всех! Поехали домой, мама, наверное, уже вернулась.
«Прав, я был прав! – лихорадочно размышлял Васька, глядя, как сестры направляются к выходу из магазина. – Вот он, мой шанс! Почему же я еще стою на месте, раздери меня собаки?!»
Крутанувшись безумным волчком, Васька огромными прыжками поскакал за Машей и Катей в гардероб. Там ему пришлось отчаянно увертываться от сотен поднимающихся и опускающихся ног, готовых в любой момент отдавить кошачьему предводителю хвост или лапу. А когда он устранился вслед за сестрами через входную дверь, то от страха у Васьки натурально потемнело в глазах – гигантская деревянная махина просвистела в каких-то миллиметрах от его гладкой белой шерстки. Самое обидное, что ни Маша, ни Катя, как назло, не замечали белого кота с золотой цепочкой, неотступно следовавшего за ними. Лишь перед самым выходом с Дворцовой площади, когда Маша обернулась, чтобы напоследок окинуть взглядом освещенный прожекторами вечерний Эрмитаж, Васька наконец-то попал в поле ее зрения.
– Катя, смотри, тот самый кот! Он за нами увязался! Такой забавный! Может, возьмем домой еще кота к нашей Муське?
Сестра в ответ только фыркнула:
– Да, и устроим котоферму. Будем производить по двадцать котят в год. А потом бегать расклеивать объявления «отдам в добрые руки»… Нет уж, спасибо! Да и не понравится Муське такой неинтеллигентный кот. Ей нужен потоньше и посимпатичнее.
От обиды Васька чуть не развернулся на сто восемьдесят градусов! Он, оказывается, несимпатичный! Да еще толстый! Да нужна мне ваша диванная Муська, у меня в округе верных поклонниц хоть пруд пруди! Его остановил только задумчивый голос Маши:
– Такое чувство, что он хочет нам что-то сообщить. Глупо, да?
Катя собиралась съехидничать в ответ, но тут у нее пискнул телефон – пришла эсэмэска. Едва сестра изучила сообщение, ее лицо посветлело, губы сложились в мягкую, довольную улыбку. – Вот и отлично, – торопливо сказала она, – меня срочно вызывают на работу присмотреть за потопом, а ты можешь остаться здесь и выяснить у кота, что же он имеет тебе сообщить. Только недолго выясняй, хорошо? А то мама будет волноваться. Если что, звони мне на мобильный. Но… Только если что-то действительно очень и очень важное!
Вытаскивая на ходу из сумки пудреницу с зеркальцем, Катя быстро зашагала в сторону Невского. Маша только фыркнула вслед весело пританцовывающим итальянским сапожкам. На работу вызвали, ага! Ну конечно, сестра пошла ни на какую не на работу, а на свидание! Поссорилась накануне, а сейчас вот, видно, ей предложили мир во всем мире… Кот под ногами нетерпеливо мяукнул. Потом, сделав пару прыжков, очутился впереди и деловито засеменил куда-то, время от времени оглядываясь назад и недвусмысленно приглашая идти за собой. Маша, сама толком не понимая, зачем она это делает, решительно одернула свою лисью шубку и быстрыми шагами отправилась следом.