Гений – человек, который хотя бы частично смог реализовать свое предназначение, данное ему свыше. Попробуйте сформулировать, кто такой гений, забыв на время вышеупомянутое утверждение, – и у вас ничего не получится. А с позиции веры, то есть божественного происхождения мира, – все получается, все встает на свои места.

Входя в кабинет бывшего министра культуры Демичева, расположенного на седьмом этаже также бывшего Министерство культуры СССР, а ныне – Центрального дома актера, Сергей Сергеевич думал как раз об этом.

Да… Лица наших боснийских друзей совсем не отягощены печатью мудрости.

Все мило поздоровались. Все – это Александр Александрович Бизневский – спонсор и меценат будущего проекта, писатель-сатирик Сергей Флюсов, директор ЦДА Маргарита Николаевна Эскина – предводительница и идейный наставник банды «сливочного» общества актеров страны, и оба Гастарбайтера: младшенький – пухленький и розовощекий Клаус и старший – бородатый посол Боснийской республики, который, изъяснясь на довольно приличном русском, пояснил, что как государственный деятель высшего разлива имени не имеет, а располагает только фамилией.

– Господа, давайте работать… – Спонсор Бизневский посмотрел на золотые, стоимостью двадцать тысяч долларов часы. – У меня, к сожалению, сегодня время строго ограничено. Дело в том…

– Саша, – перебила его Маргарита Эскина, лицемерно состроив на отекшем лице хлебосольную улыбку, – так сразу нельзя, надо чем-нибудь для начала угостить столь дорогих гостей. Господа, пожалуйста, выбирайте: кофе, чай, вино, водка.

Папа Гастарбайтер с умилением принял посыл директриссы:

– Будьте любезны, мне, как очень старому русскому – сто пятьдесят «Столичной» и полный самовар русского чая.

– Русского чая не бывает, – пояснил Бизневский.

– Бывает.

– Грузия – это не Россия…

– А Россия – не Грузия. Что вы меня путаете, обещали чаю с водкой – так несите. А там, как выпьем, разберемся, где его выращивают, кто этим занимается и на каких основаниях.

После получасовых препирательств, обильно сдобренных язвительными улыбками и на первый взгляд безобидными шутками, гости остановили свой выбор на четырех чашках ароматного бразильского кофе после чего наконец-то, перешли к делу.

Пятым был Клаус Гастарбайтер. Он, скромно потупив опухшие глаза и довольно бесцеремонно почесав в нескольких местах свой надутый, вываливающийся через брючный ремень живот, с некоторым раздражением пояснил:

– Мне кофе нельзя – у меня диабет.

Все сочувственно закивали, а Маргарита Эскина, вероятно, сильно расстроившись из-за Клаусовского недуга, ни с того ни с сего – раньше за нею ничего подобного не наблюдалось – начала обильно потеть. Ее лицо покраснело, а на морщинистом лбу выступили огромные капли пахнущего косметикой пота.

– А как же ты петь-то собираешься, если у тебя такое серьезное заболевание? – от нечего делать спросил Флюсов.

Клаус удивился:

– Почему петь?

– Вы спутали, уважаемый Сергей Сергеевич, мой сын – известный композитор. Он нигде ничего не поет и тем более – не пляшет.

Писатель-сатирик понял: столь резкой репликой его хотят уже сейчас, с первых минут знакомства поставить на место, Сергею захотелось достойно моментально ответить на незаслуженный выпад, но он сдержался… Ну в самом деле, не плевать же в эту нахальную рожу, полную ненависти ко всему на свете вперемежку с капиталистическим апломбом. Поэтому он просто сказал:

– Да какая разница, это сути дела не меняет!

– Не понял, – удивился, немного обидевшись, Гастарбайтер-старший.

Господин Флюсов просто хотел сказать, что «отпиарить» и раскрутить он может абсолютно любого гражданина как нашего, так и любого другого дружественного России государства. – Бизневскому уже начинала надоедать манера господина посла на все обижаться.

– Извините, а что это за странное слово – «отпиарить»? – Клаус с удовольствием опять почесал свой объемный живот. – Я живу с папой в России много лет и, кажется, уже слышал этот термин. Нет ли здесь чего-нибудь нехорошего или неприличного?

– Ну что вы, дружок! Это самое безобидное словцо, – медленно произнесла Маргарита Эскина, с ужасом почувствовав, что вспотела еще больше.

Александр Александрович в задумчивости потрогал указательным пальцем кончик Клаусовского носа:

– То, о чем вы подумали, – совсем другое. Как-нибудь в более подходящей обстановке мы обсудим этот вопрос поподробнее. Где-нибудь поближе к фестивалю…

– Кстати, а кто подразумевается в качестве самых почетных гостей фестиваля, если он, разумеется, будет?

– Да кто угодно – были бы деньги! Сергей Сергеевич, к примеру, наверняка пригласит туда своего любимого политика Казимира Карловича. Как, уважаемый, позовете?

– Обязательно. Златопольский – личность настолько цельная и многогранная, что вне всякого сомнения может украсить любой самый экстравагантный и многозначительный форум.

– Да, но он же пацифист! – Младший Гастарбайтер оказался явно смущен первой кандидатурой будущего фестиваля.

– Не волнуйтесь, Клаус. Казимир Карлович – пацифист не больше, чем ваш папа, – успокоила его Маргарита Эскина. – А с учетом того, что ваш папа – ярый пацифист… – здесь директрисса элегантно подмигнула юному дарованию и, очаровательно улыбнувшись, закончила мысль, – то легко можно догадаться о том, кто же Златопольский на самом деле.

– И кто же? – спросил Флюсов.

– Он – душка!

На конкретное обсуждение деловой части проекта ушло менее получаса.

Писатель-сатирик собрался уходить; в принципе, с главными участниками будущей пьесы он познакомился, все условия обсудил. Как он и ожидал, главные герои будущего проекта оказались на редкость несимпатичными людьми. Но на самом деле это не имело никакого значения, Сергей не собирался с ними тесно общаться, тем более пить водку, дружить или крестить детей.

– Уважаемые дамы и господа! Что я хочу сказать: если ваше предложение к концу нашего разговора по-прежнему остается в силе – я его принимаю, – вынес окончательный вердикт Флюсов, поднялся со стула и поправил галстук. – Перечень необходимых мероприятий, а также смету расходов я смогу предоставить вам… приблизительно – в течение сорока восьми часов. А с вас я хочу получить штатное расписание, небольшой аванс и ключи от кабинета бывшего министра. Господин Бизневский, когда я могу иметь это все у себя в кармане?

При этих словах Александр Александрович загадочно улыбнулся и, натужно крякнув, полез в свой портфель:

– Сейчас, Сергей Сергеевич, сейчас.

Спускаясь в лифте с седьмого этажа и позвякивая в кармане ключами от кабинета, Флюсов впервые за долгое время подумал о старом товарище с какой-то необыкновенной теплотой: «Всю жизнь ведь был понтярщиком, им и остался. Но все равно – молодец, БИ-ЛЯД».

Задание, как и у Штирлица, было получено, и писатель приступил к его реализации. Первым, к кому следовало бы обратиться за консультациями прямо сегодня, по мнению Флюсова, был суперагент Иван Григорьевич Райлян.

Его офис располагался на Цветном бульваре, застать его там было практически невозможно, для встречи с ним необходимо было предварительно переговорить с тремя секретаршами – хотя, скорее всего, это была одна, которая меняла голос, перед встречей нужно было записаться на прием и несколько дней ждать приглашения, и поэтому Сергей поехал туда сейчас же.

Чудеса часто случаются в нашем прекрасном городе: узнав предмет переговоров, через тридцать восемь минут Иван Григорьевич уже лично наполнял флюсовскую чашку каким-то тонизирующим напитком.

– А в чем вы, уважаемый товарищ Флюсов, видите мое участие в вашем проекте?

– В нашем, Иван Григорьевич, в нашем!

– А как процентное соотношение от будущих прибылей?

– А как бы вам хотелось?

– По-честному – это не значит, что поровну.

– Ну, так и будет!

– Разумеется, не в мою сторону?

– Вань, все будет нормально. Если уж вы так набиваетесь ко мне в компаньоны, то, учитывая ваш высокий авторитет в определенных кругах, личное обаяние с обонянием и хорошую физическую подготовку – чего мне искать лучшего – я предлагаю вариант классического бестселлера: шестьдесят на сорок.

– Я должен подумать.

– Формулировка «я должен подумать», с моей точки зрения, предполагает торг. А торг, как известно из того же классического произведения, здесь неуместен. Ну, что – по рукам, супер агент?

– Что это еще за фамильярности?

– Ну, ладно. Бендер извинялся за «предводителя команчей», а я, следуя его бессмертному примеру, извиняюсь за «суперагента».

– В таком случае скорее всего мы договоримся.

– Опять? Что значит «скорее всего»? Окончательно и бесповоротно: да или нет?

– Ладно – согласен. Только, Сергей, мы, конечно, знакомы с вами некоторое время, но на самом деле я о вас практически ничего не знаю, – невольно вздохнул Иван Григорьевич. – Кстати, почему у тебя такая странная фамилия?

– Ничего странного. Самая обычная – Флюсов. Просто я в детстве мечтал быть стоматологом. И это при всем при том, что я ненавижу слово «кариес». Еще я ненавижу слова: «девчата», «пацаны» и «добро», когда его употребляют в качестве синонима другого слова – «хорошо». А по поводу фамилии: Райлян, между прочим, по всем законам – фамилия армянская.

Не обратив никакого внимания на последнее флюсовское замечание, Иван Григорьевич снова спросил:

– Ты, наверное, заканчивал ГИТИС?

– Нет, я в него однажды поступал, меня почти приняли. Но потом я передумал…

– Как это – передумал учиться в ГИТИСе?

– Иван Григорьевич… Ваня, если тебе, конечно, интересно, я попытаюсь вкратце изложить эту историю, хотя на первый взгляд она звучит крайне неправдоподобно. Хотя как посмотреть. Так вот, после первого курса одного технического вуза, где я тогда учился, я все же решил попробовать нырнуть именно в этот так называемый творческий вуз.

– Почему «так называемый»?

– Потому что лицедейство ничего общего ни с творчеством, ни с искусством не имеет – это заблуждение, в которое с огромным умилением любит впадать большинство людей. Но впадают они не по своей воле, а по воле тех, кому это нужно.

– Не понял.

– Ваня, ну если Рейхстаг поджигают – значит, это кому-нибудь нужно.

– Теперь ясно.

– Короче, я посоветовался с родителями в тысяча пятьдесят восьмой раз, они мне объяснили, что я их этим вопросом попросту достал, после чего папа, по согласованию с мамой, все-таки позвонил одному своему приятелю, отвечавшему в то время в Совмине за культуру в стране. Я пришел в ГИТИС в назначенное мне время прямо к ректору и стал скромно ожидать, когда меня куда-нибудь позовут. Ожидал я, разумеется, в приемной. Ровно в 14 часов – это и было назначенным временем – на столе у ректорского секретаря зазвонил телефон. Барышня взяла трубку, вскочила по стойке «смирно» и очень тихо произнесла: «Простите, пожалуйста, а это вы – Флюсов?». Я честно признался, что – да, это я и есть. Барышня тут же сказала в трубку два слова: «Он здесь», после чего тяжело бухнулась на свой стул. Еще через пару секунд из главного кабинета кузницы актерских кадров выскочил интеллигентного вида солидный дяденька, на ходу причесывая растрепанные волосы, подбежал ко мне, схватил за руку и стал методично и уважительно ее трясти.

– Так это и был ректор?

– Именно так… Он сразу представился, сказал, что он Рапохин Алексей Архипович – первое лицо данного заведения. Пока он говорил, за ним замаячили еще две фигуры, одна колоритнее другой, отлично известные любому любителю театрального жанра. «А я – декан актерского факультета, народная артистка Советского Союза – Евгения Николаевна Козырева». «А я – просто Иван Петрович Самокруткин. Я набираю в этом году свой курс». Ну что мне оставалось? Я второй раз честно признался, что я – Сергей Флюсов. «Сереженька! – тут же завопила Козырева. – Это замечательно! Я уже вижу по глазам, как вы талантливы. Знаете что? Вот вам мой домашний телефон – я тут живу недалеко, на Калининском – вы мне позвоните недельки через три, и я вам подскажу, когда вам приходить… сразу на третий тур…» Я спросил тогда: «А может, мне чего-нибудь почитать?» – «Не надо, – твердо сказал Самокруткин и, совершив несколько па, продолжил: – Ну не надо же» Тут его хитрая рожа сделалась еще хитрее, и он замурлыкал голосом кота Матроскина.

– А дальше?

– А дальше я пошел домой и больше в ГИТИС не приходил.

– Почему?

– А потому, Ванечка, что учиться по блату – это нормально, в нашей родной стране этим занимаются около половины абитуриентов. Скажу больше – это очень приятно и крайне почетно, но есть одна закавыка – не в творческом вузе.

– Даже если он «так называемый»?

– Абсолютно верно…

– Скажи мне, пожалуйста, как будем набирать штат?

– Критерий один – с позиции здравого смысла. Для начала бросим клич среди знакомых, здесь главное – показать заказчику оперативность не только мышления, но и действия. Москва – маленький город, и объективно говоря, в ней найдется не так много джентльменов, способных позитивно и здраво, а главное – интеллигентно решить подобную задачу.

Это как раз тот случай, когда инфантилизм недоумков имеет знак «плюс». На их фоне наши скромные с вами возможности, Иван Григорьевич, выглядят еще более состоятельными. Кого вы конкретно хотели бы видеть в руководстве нашего предприятия?

– Ну, во-первых, с моей точки зрения, неоценимую помощь нам сможет оказать полковник ГРУ Сопылов Леонид Геннадьевич. Боевой офицер, масса правительственных наград. Дальше… Есть у меня два помощника: старший офицер по имени Виталик и человек без имени по кличке Ниндзя… Без этих троих я как без рук.

– Понятно. Со своей стороны я тоже могу порекомендовать пару людишек с конкретными способностями и возможностями. Ну, а антураж офиса возложим на каких-нибудь очаровательных девчушек посимпатичнее. Я думаю, у нас будет из кого выбрать. Теперь – транспорт. Пока Сан Саныч не вооружил нашу организацию железными конями, я бы хотел выклянчить у тебя на денек-другой какую-нибудь тачку.

– Темно-синяя «Вольво» стоит у подъезда, за рулем тот самый Виталик, о котором я уже говорил. – Иван Григорьевич хитро прищурился, ожидая реакции, но ее не последовало.

– Сбор завтра в 11.00 в кабинете министра на седьмом этаже. Вот точный адрес, – Сергей размашистым почерком черканул на листе бумаги, – там и отсмотрим все кандидатуры.

– Шампанское пить будем? – спросил Райлян.

– По поводу?

– По поводу начала активных мероприятий.

– Шампанское пить не будем ни по поводу, ни без повода. В силу сомнительности и абсолютной ненужности этого процесса. Ты же, Иван Григорьевич, я слышал, совсем не употреб ляешь.

– Я пошутил.

– Хорошая шутка, надо запомнить. При удачном сочетании и расположении звезд на небе я напомню тебе о ней… месяца через четыре. Вот тогда – может быть.

– Сергей Сергеевич, маленький презент. – Райлян выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда небольшой диктофон.

– Для получения первого интервью у величайшего боснийского композитора? – догадался Сергей.

– И чтобы он при этом не догадывался, что у него берут интервью. Это сверхчувствительный аппарат, при записи его можно держать в кармане пиджака или брюк на расстоянии не более пяти метров. – Иван почему-то покраснел.

– О-о, вы начинаете меня технически вооружать, уважаемый. А нет ли у вас чего-нибудь посущественней… ну, например, крупнокалиберного пулемета?

– Есть, – неожиданно серьезно ответил Райлян.

Сергей успел заметить, как напрягся взгляд Ивана Григорьевича, как мигом зачерствели очертания его рта. Иван выхватил из кармана огромную пластмассовую расческу и стал судорожно водить ногтями правой руки по ее плотно прилегающим друг к другу упругим зубцам.

– Я, пожалуй, поеду.

– Подожди. – Иван Григорьевич нахмурился. – Тебе правда что-то необходимо для безопасности из оружия?

– Нет, что ты. Извини, у меня просто вырвалось – глупость сказал.

– Хорошо, – спокойно согласился суперагент, – не надо – так не надо. Пойдем, я тебя провожу, заодно дам инструкции Виталику.