Отец и сын Гастарбайтеры столкнулись с Казимиром Карловичем Златопольским нос к носу в приемной офиса на Арбате.

– О! Герр Карлыч! – поприветствовал вождя мануал-партократов Клаус. – Мы вас хорошо знаем.

– А что это ты так обрадовался, поросенок? – кивнул Златопольский, призывая жестом охрану оттеснить наглецов в сторону. – Сгущенного молока по случаю обожрался? – Потом, вероятно, о чем-то вспомнив, резко развернулся и коротко бросил: – Я вас тоже знаю. Вы – фракийцы: отец и сын. То ли Финкльгруберы, то ли Шмульдербрауны.

Сегодня Сергей Сергеевич Флюсов ввиду дефицита времени решил совместить полезное с еще более общественно-опасным.

Через полчаса должна была начаться запись беседы Златопольского как крупного знатока авангардной симфонической музыки с Клаусом Гастарбайтером как гениальным боснийским композитором, поклонником возвышенных идей российских мануал-партократов.

Диалог двух известных общественно значимых людей планировалось уже сегодня показать, как всегда, в «Сплетнях». Там уже все давно привыкли к этому обрюзгшему бородатому юному бюргеру и с огромной радостью предоставляли эфир для многочисленных проплаченных сюжетов.

После этого еще через полчаса там же, в офисе официально зарегистрированной фирмы «Фестиваль», должны были пройти первые съемки художественного фильма «Корабль двойников» со Златопольским в главной роли. Роль капитана Жарова пришлась Казимиру Карловичу по вкусу.

Здесь, в арбатском офисе, уже несколько дней шла напряженная работа по подготовке мизансцены – общения героя Златопольского с представителями криминальных кругов. В роли «кругов» с удовольствием согласилось сниматься боевое окружение Ивана Григорьевича Райляна. Для Ниндзи специально лично Канделябровым было написано несколько динамичных реплик.

На запись беседы Флюсов пригласил свою знакомую девушку Лену. Также он попросил участвовать в ней в качестве ассистента Михаила Жигульского, как известно, окончившего одно и то же высшее учебное заведение с Казимиром Карловичем.

Мало того, у них была даже одна специальность – «переводчик турецкого языка».

Когда незнакомый молодой человек обратился к лидеру МППР на их родном тюркском наречии, у того на глазах выступили слезы. Подошел Флюсов и заметил:

– Вы, господа, не думайте, что, кроме вас, никто здесь не знает ничего по-турецки. Бардак – это, господа, стакан. А дурак – это, уважаемые, остановка.

– Молодец, молодец! – заорал Златопольский и дружески похлопал Флюсова по плечу.

Руководитель съемочной группы Саша Либерзон обратился к участникам диалога с несколькими напутственными словами:

– О том, как надо снимать подобные куски, написано и сказано очень много разного вздора, придумано огромное количество правил и штампов, которых по мнению их авторов необходимо обязательно придерживаться. Разумеется, мы отойдем от всего этого. – Здесь он задумался, а затем рубанул с плеча: – Только активнейшая импровизация сможет вытянуть любое действо или разговор. Пусть даже таких неординарных собеседников, как наши сегодняшние гости.

По его команде зажглось несколько софитов, операторы прильнули к окулярам телевизионных камер, а все остальные, находящиеся возле съемочной площадки, затаили дыхание. Либерзон внимательно посмотрел на Златопольского и вдруг пронзительно закричал:

– Мотор!

По договоренности первым начинал Клаус. Он поправил у себя на шее пятнистую бабочку и, состроив гримасу радости, сказал:

– Спасибо, Казимир Карлович, за то, что вы оплатили мой билет в Москву.

Карлович моментально подхватил эстафету и коротко бросил:

– Это потому, что я очень люблю фракийский народ. Он всегда хорошо относился к нашей стране, у нас очень хорошие культурные связи.

Клаус отреагировал несколько нетрадиционно:

– Спасибо, дорогой друг, за комплимент. Но, простите, он выглядит достаточно дежурным. Наверняка то же самое вы говорите и представителям разных других народов, национальностей и рас.

Златик вскипел:

– Да ты что! Если я говорю, что люблю Фракию и ее людей – это означает лишь одно – только то, что я сказал, и ни к кому больше не относится.

– А как же быть с остальными?

– Негров, китайцев и, к примеру, эстонцев я не люблю. Будучи «тормозными», они слишком спокойно смотрят на вещи. В них нету эмоциональности сопереживаний с происходящими событиями. А мы с вами, господин Гастарбайтер, – русские и фракийцы – переживаем по любому поводу, портим себе нервы и в результате страдаем язвой. А также плохим функционированием почек, сердечно-сосудистой дистанией, болезнями Альцгеймера, Паркинсона и головной болью.

– Скажите, Казимир Карлович, вам нравится авангардный сюрреализм в музыке? Я слышал, что вы от него без ума.

Златопольский возмутился:

– Сам ты без ума! Так нельзя говорить. Я очень люблю музыку, в том числе и авангардную, но уверен на сто процентов, что ваше выражение безграмотно. Это стилистически неправильно. Послушайте, уважаемый композитор, может, вам излагать свою речь по-фракийски, а мы вызовем переводчика? – Здесь лидер МППР осклабился, настроение у него явно стало улучшаться.

Младший Гастарбайтер недовольно хмыкнул, но, вспомнив, что сегодняшний эфир в «Сплетнях» больше нужен ему, продолжил:

– Мы собираемся провести в Москве большой фестиваль и пригласить вас в нем поучаствовать в качестве исполнителя. Вы умеете играть на каких-нибудь музыкальных инструментах?

– На нервах, – на полном серьезе ответил Златопольский. – Я так сыграю на них Девятую симфонию Шостаковича – народ будет рыдать и плакать. И еще приглашу на концерт олигархов. После моего исполнения они перечислят приличные средства на счета МППР. А кто не перечислит – будет скорее всего арестован.

– Зачем же так сразу – арестовывать? – хитро поинтересовался Клаус.

– Да я пошутил. Я отлично знаю, что в личном общении все они в основном умные и доброжелательные люди. Оно и понятно – при таких деньгах нет смысла быть злобными и закомплексованными. Олигархи ведь на самом деле и не скрывают, что многое приобретено ими не совсем законным путем, и ссылаются при этом на несовершенство российских законов.

– А скажите, Казимир Карлович, какие напитки вы предпочитаете всем остальным?

– Я вообще не пью и не курю.

Здесь Либерзон стал бегать и показывать знаками, что наступила очередь задавать вопросы лидеру МППР. Сообразительный Карлович понимающе кивнул:

– Скажите, Клаус, а как вам понравились наши российские девушки?

– Они прекрасны… – даже не сказал, а пропел Клаус и зачмокал толстыми губами. – После того как мы проведем фестиваль – а он будет состоять из нескольких концертных дней мы обязательно устроим огромный фуршет, пригласим туда самых красивых московских девиц и попросим их спеть какую-нибудь известную песню в вашу, Казимир Карлович, честь.

Либерзон остался крайне недоволен записанным разговором. Прикинув, сколько придется приложить трудов для того, чтобы привести материал в надлежащий эфирный вид, он ужаснулся, но делать было нечего – второй дубль, скорее всего, оказался бы еще хуже.

Клаусу же все ужасно понравилось. Он уже весело щебетал со Светой, Аней, Наташей и Тамарой, вспоминая смешные эпизоды из однажды записанного телевидением его разговора с Президентом Фракийской республики.

– Да врет он все, – негромко сказал подошедший старший офицер Виталик полковнику Сопылову.

– А может, и не врет, – засомневался полковник.

– Врет, врет. Я слышал, у них Президент непьющий.

– Непьющий?! Ну ты даешь! – Сопылов, обуреваемый смехом, сложился пополам.

Златопольского отправили в комнату отдыха. Он расселся там со своим окружением и попросил Свету принести всем кофе.

– Вам с молоком или с лимоном? – вежливо спросила девушка.

– Это не твое дело! – визгливо закричал вождь.

Флюсовская секретарша молча вышла.

– Какое ей собачье дело, что я буду пить и с чем. Ты принеси сюда молоко, лимоны, ананасы, еще чего. А я уже сам выберу. Одурели все со своей фамильярностью. Ей просто хочется со мной поговорить. Чтоб потом внукам рассказывать. Вот, мол, Златопольского однажды видела. Имела с ним беседу. Я же не отказываюсь с ней беседовать. Пусть натянет на себя фельдеперсовые чулочки, трусишки ажурные и приходит после восьми вечера ко мне в кабинет, когда у меня рабочий день закончен. И вообще, почему я должен с кем-то персонально беседовать? Я готов говорить с народом, а с отдельной девкой мне разговаривать неинтересно. Вот тебе, Валентин, – он указал рукой на Финакова, – интересно разговаривать с дворником? Нет. А дворнику с тобой – интересно. Разные люди – разный интеллектуальный уровень. У меня знакомый дворник был. Так тот, наоборот, считал всех академиков на свете придурками. Именно придурками, а не мудаками. Потому что мудаками он считал на свете всех докторов наук. И никого больше.

Появившаяся Света принесла на подносе двенадцать дымящихся чашек.

– Вот молодец, быстро сработала. Правильно. – Вождь погладил Свету по голове.

Увернуться девушке мешал поднос, и она стерпела.

– Молодец, я всегда говорил: главное не цель, а движение. До меня, правда, эту мысль уже озвучивали два товарища: Троцкий и Бернштейн. Им не мешало даже то, что первый был лидером левого оппортунизма, а второй – его критиком. Оба кончили плохо. Вопрос: почему? – Карлович ухватил волосатой рукой ближайшую чашку и сделал несколько глотков.

Если бы на его месте был кто-то другой, сторонний наблюдатель наверняка бы подумал, что этот жест сделан сознательно, для того, чтобы задавший его сам себе человек смог бы во время паузы найти на вопрос достойный ответ. В отношении Златопольского подобные сомнения выглядели по меньшей мере глупостью – он просто хотел пить.

– А вот почему. Потому что они занимались демагогией. А я – практик. Мою идею помывки сапог в Индийском океане никто не отменял. Ее подняли на смех, и совершенно напрасно. А я ведь дойду, и со мной будут тысячи. Пойдут миллионы, а дойдут тысячи. Или сотни. Это неважно. Остальные доедут или долетят. Я всем куплю билеты за свой счет. Но только – в один конец.

Карлович разгорячился, его одутловатое, обычно сероватого оттенка лицо порозовело так сильно, что Финаков даже слегка испугался за шефа.

Все в комнате отдыха напились тонизирующего напитка и с разрешения руководства закурили.

– Перекура вам на пять минут! Владимир Михайлович, а тебя попрошу пойти поинтересоваться, как там у нас дела с дальнейшей программой.

Валерий Канделябров руководил размещением киношных камер – «Сплетни» уже уехали, освободив место. Флюсов вполголоса переговаривался о чем-то с Райляном, когда из приемной с круглыми глазами прибежала Тамара и с ужасом прошептала:

– Там Бизневский идет!

– Ну и что? А что это так возбудило тебя столь скромное событие?

– Так он пьяный…

– Ну и что? С кем не бывает. Хотя если с другой стороны посмотреть, с ним-то как раз и не бывает. Или, во всяком случае, не должно быть в силу определенных, достаточно секретных обстоятельств интимного характера.

До кабинета главный спонсор будущего фестиваля так почему-то и не дошел, что на некоторое время вызвало среди сотрудников новоявленного офиса массу сплетен и слухов.

Карловичу решительно надоело ждать, и он отправился лично проинспектировать подготовку съемочной площадки к процессу.

– Знаете, Валерий, – начал он, обращаясь к Канделяброву, – если так и дальше дело пойдет, мне придется внести некоторые коррективы в наши с вами договорные обязательства.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Канделябров, продолжая руководить.

– Разумеется, финансовый аспект.

Валера тут же схватился за сердце, потребовал валерьянки и плаксиво пообещал:

– Не волнуйтесь. Все будут в счастье. Голову даю на отсечение – через двадцать минут начнем. Вы должны меня понять – все-таки первая полноценная съемка.

– Там, где ваши двадцать, потом окажутся все сорок, – едко заметил помощник Финаков. – Пойдемте, Казимир Карлович, прогуляемся по Арбату, развеемся. А то здесь духотища.

Как только Златопольский появился на пешеходной улице, он тут же завладел вниманием огромного числа людей. Многие пытались приблизиться к главному мануал-партократу страны, и если не пощупать его руками, то уж задать какой-нибудь коварный вопрос – так это обязательно. Рядом с ним гордо вышагивал его новый молодой знакомый Михаил Жигульский. Они мило щебетали между собой по-турецки.

– А наш ли это Казимир Карлович? – спрашивали многочисленные прохожие друг друга. – Может, это его турецкий двойник?

На что Златик отвечал очередной тарабарской фразой, пряча свою загадочную джокондовскую улыбку в несуществующие усы.

Шедшее немного позади окружение долго крепилось, но, возбудившись по ходу баночным пивом, все же рявкнуло:

Исполнив куплет, соратники как по команде остановились, отхлебнули холодного «бирка» и через секунду продолжили пение.

Вождь тем временем выуживал из толпы наиболее приемлемые для беседы экземпляры, хлопал их по спине, дергал за рукав и, не дав опомниться, быстро-быстро интересовался по единой форме:

– Ну, что, охламон, за кого голосовать будем на ближайших выборах?

– За вас, – чаще всего отвечал очередной охламон.

Да и попробовал бы он ответить как-нибудь по-иному – у Владимира Михайловича Махрюткина из-под пиджака угрожающе выглядывал натруженный конец резиновой дубинки, а помощник Финаков на ходу размахивал блестящими наручниками.

Наконец на пути процессии все-таки попался странный субъект, не совсем согласный с высокими идеями МППР, с признаками оспы на лице и массой вопросов.

Я не знаю, за кого буду голосовать, – честно признался он и тут же поинтересовался: – Скажите, а в вашей предвыборной программе где-нибудь упоминается такое понятие, как «фермер»?

– А как же, – охотно отозвался Златопольский. – Еще как упоминается. У нас четко написано: «Фермер – он тоже человек». И это звучит гордо. Приблизительно так же, как и само слово «фермер».

– А по поводу кредитов для них. Я имею в виду – фермеров? Как будет налажено финансирование?

– На самом высоком уровне – правительственном. Я как лидер партии лично буду контролировать каждый кредит.

– А не обманете?

– Нет-нет, будем давать! Однозначно! – мечтательно пожевав губами, пообещал вождь и по примеру своих младших товарищей, переиначив слова, внезапно затянул одну из своих любимых песен:

Человек ошалело посмотрел прямо ему в глаза и вдруг твердо сказал:

– Не верю я тебе. Врешь ты все!

– Ну вот, блин, опять не верят… – Златик на секунду обиделся. – Что за народ… Наша Мануал-партократическая партия России никогда не лжет. Иногда нас шельмуют, изображают как чудовище какое-то, как экстремистов – у нас экстремистов нет. Мы как раз за закон. Единственная партия в нашей стране, которая стабильно реально существует, ибо ее трижды проверяли все правоохранительные органы и бывшего СССР, и России. Дважды ее запрещали без каких-либо поводов. МППР – партия дважды зарегистрированная, трижды проверенная, дважды запрещенная, имеющая свои структуры от Калининграда до Камчатки. Это в то время, как остальные лидеры только провозгласили создание партий, а членов партий этих нет нигде по стране. Им дали право где-то заседать, собираться в мэрии и говорить: «Вот здесь собрались восемьдесят пять партий». Где эти партии? Где народная партия Масина? Он там один сидит. А где его партия? И таких партий десятки. Это для видимости, чтобы вы думали, что демократия есть. Я согласен с тем, что в демократии у нас много лжи.

– Ну, теперь поверил? – спросил субъекта крайне довольный убедительными доводами шефа Махрюткин.

– Теперь – да. Это просто гипноз какой-то.

Дорогу лидеру МППР внезапно преградила сухощавая старушка с клюкой.

– Здравствуй, Казимир, – сказала она вполне мирно. – Я тебя долго искала. Дело в том, что я – твоя родная тетя.

Златопольский опешил.

– Это провокация спецслужб! – закричал вождь и тут же юркнул за спины своих помощников.

– Она сумасшедшая, – загудел Махрюткин.

– Ее необходимо срочно изолировать, – поддержал его Финаков и зачем-то стал искать по карманам ключ от наручников.

Юноши из молодежной организации мануал-партократов, подхватив старушку на плечи, потащили ее в сторону Калининского проспекта.

– Вот она была – и нету… – нежно пропел Финаков.

…Поистине сегодня в МППР был песенный день.

Возвратившись в офис, Казимир Карлович с удовлетворением констатировал, «что можно снимать». Пока ему на лицо накладывали тон, он, сидя в кресле и уставившись по просьбе гримера в одну точку, таким странным образом общался с Иваном Григорьевичем Райляном:

– Иван Григорьевич, вот вы – функционер. А к какой социальной прослойке себя относите?

Ваня такого вопроса не ожидал, а потому ответил с перепугу, не думая:

– К творческой интеллигенции.

Карлович оживился:

– Не может быть!

Стоящий тут же Махрюткин моментально дал оценку услышанному:

Средние люди, достигнув административных высот, становятся еще более усердными и сплачиваются в какие-нибудь группы себе подобных.

Творческая интеллигенция – одна из них.

– Отчасти, – согласился Райлян, с раздражением подумав: «Какого хрена привязались, суки…»

Полковник Леонид Геннадьевич Сопылов читал в своей жизни много книг, но только по одному разу. Перечитывать их, по его мнению, не имело никакого смысла, так как после что одноразового прочтения, что после повторного содержание книг он абсолютно не помнил. Ни сюжета, ни героев. Часто на следующий день он уже не мог назвать фамилию автора внимательно прочитанной, часто с карандашом, книги. И только один роман, поразивший его в самое сердце еще в ранней юности, он еженедельно мусолил мозолистыми пальцами. Это был роман Чарльза Диккенса «Пикквикский клуб». Ну, а одного из его главных героев – слугу сэра Пикквика, Сэма Уэллера – полковник Сопылов просто обожал. Отличительным качеством Сэма была способность на многочисленные события реагировать присказками, начинающимися с выражения: «Как сказал…»

Сопылов тренировался много лет, в основном на допросах граждан, и наконец достиг в данных словесных упражнениях «а-ля Сэм Уэллер» приличных результатов. Во всяком случае, в 5-м управлении КГБ по охране конституционного строя, где он раньше служил, Геннадьевича называли не иначе как «юморист» и считали хорошим парнем и отменным весельчаком.

Именно ему сегодня выпало счастье разыграть на пару со Златопольским первую сцену будущего грандиозного фильма. Роль Сопылову досталась, что и говорить, отвратительная – уголовного авторитета. Но он не отчаивался, зная по опыту своей службы, что играть или быть негодяем – проще простого.

– Киноактер – не художник, а художественный объект, – сказал Карлович, появляясь на съемочной площадке в форме капитана милиции. – Есть такое утверждение, но сегодня мы попытаемся его дезавуировать.

Канделябров скомандовал:

– Камера! Работаем!

Оператор дал отмашку актерам, и процесс начался.

Герой Златопольского капитан Жаров поднялся с дивана и почему-то вразвалку, по-матросски подошел к «криминальному авторитету».

– Я вас не боюсь! – сказал он по сценарию. – И плюю на вас!

Карлович немного переиграл, плюнув не понарошку, а на самом деле.

– Ничего – научится. Пооботрется и научится, – успокоил себя Канделябров.

Сопылов вытер с лица слюну и грозно предупредил по сценарию:

– Смотри – доплюешься.

– А чего мне бояться? Я завтра уплываю на теплоходе в Углич. Может, и не вернусь. – Последнюю фразу лидер МППР произнес с особым кайфом. Вероятно, эта позиция капитана Жарова была ему крайне близка.

– Стоп! Снято. Замечательно! – Режиссерский дебют Валерия Канделяброва наконец-то состоялся.