Невелик и немудрен историей этот городок, волей судеб возвеличенный в столицу белого движения. Да-да, всего белого движения, так как вскоре признан был адмирал Колчак в сане Верховного Правителя Российского государства вождями белого движения и на юге, и на севере, и на западе «единой и неделимой» России, а также правительствами ряда европейских государств. Во всяком случае, главные мировые державы имели своих представителей в столице белого движения — Омске.

Насчитывалось в Омске до революций семнадцатого года около 138 тыс. душ обоего пола. Заложен Омск в 1716 г. как крепость, до 1782 г. — Омский острог. С 1804 г. преобразован в город, ставший центром Степного генерал-губернаторства с 1882 г. Гордился обширной хлебной торговлей, промышленностью, товарной биржей и двумя ярмарками. Омывают его воды Иртыша и Оми — удобное для жизни местечко на земле.

Весьма полезную работу вело до революции Общество попечения о начальном образовании, основанное в 1884 г. под девизом «Ни одного неграмотного!». Общество устраивало школы, детские сады, бесплатные читальни и владело вместительным складом дешевых книг — распоследнему босяку по карману, и даже если нет у него карманов.

Вознесение Омска в столицу белого движения перенаселило его до крайности. Со всей России набежали бывшие. Бешеные деньги запрашивали за любой угол, ютились на путях, в «теплушках».

«Невеселое впечатление производят омские улицы, кишащие праздной, веселящейся толпой; бродит масса офицеров, масса здоровеннейшей молодежи, укрывающейся от фронта по разным министерствам, управлениям и учреждениям, работающим якобы на оборону, — заносит в дневник барон Будберг, — целые толпы таких жеребцов примазались к разным разведкам и осведомлениям. С этим гнусным явлением надо бороться совершенно исключительными мерами, но на это мы, к сожалению, неспособны…»

Но более всего в городе скопилось офицерства. О настроениях его дает достаточное представление эпизод с чествованием французских военных чинов. Они прибыли в Омск незадолго до переворота, с ними — батальон вьетнамцев.

На торжестве присутствовали высокий комиссар Французской Республики господин Реньо, господин американский консул и господа члены других союзных миссий.

По такому случаю оркестр вспомнил «Боже, царя храни». Другого гимна не успели сложить. Офицеры расчувствовались, вскочили — и грянули все куплеты хором. Не изволили распрямиться господин Реньо, господин капитан французской службы Пешков и вслед за ними — прочие высокородные гости.

По такому случаю русские офицеры с особенным настроением принялись лупить тех из соотечественников, что по примеру иностранцев тоже не встали. А как быть, коли взапрет благонравные лики союзников?..

Реньо заявил, что это довольно скучная история — возвращаться к старому, и изволил отбыть в сопровождении своего переводчика и вообще секретаря Зиновия Пешкова. Весьма поспособствует этот однорукий капитан утверждению Колчака единоличным правителем Сибири — ну обо всем знал и во все совал нос. Реньо в нем души не чаял. С того и образуется дипломатический уклон в службе Пешкова. Блестящую карьеру сделает этот русский француз. Впрочем, какой же он был русский?..

Отвели душу господа офицеры. Верховный главнокомандующий даже раздумывал, не предать ли зачинщиков побоища военному трибуналу.

«Эти офицеры дали слово прибить столько большевиков, — тоже с чувством вспоминал великобританский полковник Джон Уорд, — сколько их, офицеров, было сжито со свету стараниями Троцкого и Авксентьева».

«Положение в Омске в это время было просто неописуемое, — вспоминает Уорд. — Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться ружейные и револьверные выстрелы, крики по всем направлениям. Наутро санитарные двуколки поднимали от пяти до двадцати мертвых офицеров…

Тиф свирепствует почти в каждом доме… Доктора повсюду исчезли вследствие ненависти к каждому получившему буржуазное образование…» Полковник неспроста утеснил рядышком имена Троцкого и Авксентьева. Офицерство не усматривало разницы между большевиками и эсерами; все — сволота, все губили и губят Россию, всем — осиновый кол!

А как, спрашивается, быть, коли глава всех авксентьевых и зензиновых рассылает указания о развале тыла — тыла белой армии! Ну да, директивное письмо того самого Виктора Михайловича Чернова всем партийным организациям партии социалистов-революционеров. А требование этой директивы сколачивать вооруженные отряды для пресечения монархических и прочих поползновений офицерства? А это что, как не убийства офицеров здесь, в тылу?..

И господа из этой партии во главе Сибири, во главе белого дела?!

А кто подыхает на фронтах, кого косит тиф и жрет вша?!

И вот за все это на офицера — партийных карателей? Да все вообще не разваливается пока лишь благодаря офицеру!

Кто заслоняет Россию от большевиков? Кто та единственная сила, которая не дает большевикам захлестнуть удавкой всю Россию?!

Даже в смертные дни допросов в тюрьме Колчака возмутит одно лишь упоминание о черновском письме: еще бы, подлость всех этих партийных растлителей России безмерна!

Для офицерства и Колчака директивное (секретное) письмо Чернова являлось еще одним веским доказательством близости эсерства большевизму. Недаром после переворота 18 ноября 1918 г. изрядная группа эсеров во главе с В. К. Вольским завяжет переговоры с красными, и те пропустят ее через линию фронта к себе в тыл. Это ускоряло размежевание сил, а точнее — раскол в белом тылу, и без того чрезвычайно пестром.

Обреченные на истребление в советской России или в лучшем случае на положение изгоев, офицеры сражались отчаянно и ненавидели всех, кто превращал Родину для них в могилу. По всей советской России действовала тогда система заложничества. Офицеров и представителей имущих классов, даже политически совершенно инертных и безопасных, изымали и расстреливали. Были губернии, в которых за короткое время не осталось в живых ни одного помещика, а число офицеров было сведено к ничтожному минимуму. Но ведь бывшие как ни крути, а жить хотят. Им дела нет до выкладок Маркса. И потянулись эти «классово чуждые» под знамена своих вождей.

Неудивительно, что офицерство составило опору заговорщиков и 18 ноября 1918 г.

Крайне правые организации офицерства действовали почти в каждом крупном городе Сибири. Так, начальник Омского гарнизона полковник Волков, произведенный Верховным Правителем России в генералы, руководил подпольной офицерской группой «Смерть за Родину». Высокий жертвенный патриотизм полковника нисколько не линял от нахрапистой расчетливости. Условием своего участия в перевороте он поставил… немедленное присвоение генеральского звания. Нет, эсеров, как и большевиков, Волков не то чтобы готов, а рад резать в любой час дня и ночи, но вот генеральство все-таки выложь, хоть тресни, а выложь!

Однако подлинным хозяином Омска являлся войсковой старшина Красильников (или просто атаман Красильников), произведенный Правителем в полковники. За ним гуртовалось все окружное казачество. За ним — и еще атаманом Анненковым: тоже мастер животы вспарывать.

Через два дня после переворота под охраной англичан были высланы за границу Авксентьев, Зензинов, Аргунов и Роговский.

Николай Дмитриевич Авксентьев возглавил в Париже русскую эмигрантскую масонскую ложу «Северная Звезда». С полным правом стояли перед его именем шесть точек ромбом, ибо носил он звание даже не магистра, а пророка масонской ложи. Надо полагать, не совсем приятна была для пророка Николая Дмитриевича пятиконечная звезда (пентрама) — основной отличительный символ масонства. Советы ненавидел свежо, молодо до последнего мгновения жизни, а умер в 1943 г., 65 лет, отнюдь не дряхлым старцем.

Вот запись Будберга (8 мая 1919 г.):

«Утром прибыли в Екатеринбург; на вокзале встречены командующим Сибирской армией генералом Гайдой; почетный караул от ударного имени Гайды полка с его вензелями на погонах, бессмертными нашивками и прочей бутафорией; тут же стоял конвой Гайды в форме прежнего императорского конвоя.

Все это очень печальные признаки фронтового атаманства, противно видеть все эти бессмертные бутафории, достаточно опозоренные в последние дни агонии старой русской армии; еще противнее вместо старых заслуженных вензелей видеть на плечах русских офицеров и солдат вензеля какого-то чешского авантюриста, быть может, и храброго, но все же ничем не заслужившего чести командовать русскими войсками.

Сам Гайда, ныне уже колчаковский генерал-лейтенант, с двумя «Георгиями», здоровый жеребец очень вульгарного типа, по нашей дряблости и привычке повиноваться иноземцам влезший на наши плечи; держится очень важно, плохо говорит по-русски. Мне — не из зависти, а как русскому человеку — бесконечно больно видеть, что новая русская военная сила подчинена случайному выкидышу революционного омута, вылетевшему из австрийских фельдшеров в русские герои и военачальники. Говорят, он храбр, но я уверен, что в рядах армии есть сотни наших офицеров, еще более храбрых; говорят, что он принес много пользы при выступлении чехов, но ведь это он делал для себя, а не для нас; вознаградите его по заслугам и пусть грядет с миром по своему чешскому пути; что он нам, что мы ему, он показывает это достаточно своим исключительно чешским антуражем, тем чешским флагом, который развевается у него на автомобиле, теми симпатиями, которые он во всем проявляет к чехам, всячески их поддерживая. Не могу дознаться, кто подтолкнул Омск на такое назначение, которое обидно, бесцельно…»

Через два месяца барон добавит к этой характеристике своего рода запись-предостережение:

«Знающие Гайду говорят, что он не простит адмиралу своей отставки и что адмирал делает большую ошибку, разрешив ему ехать через всю Сибирь вольным человеком (и Гайда оправдает эти опасения попыткой мятежа во Владивостоке. — Ю. В.)».

Эсерами попроще за несколько недель набили губернскую тюрьму, и никому в голову не пришло отправлять их за границу вслед за партийным начальством. Среди арестованных оказался и Флор Федорович Федорóвич.

Казни полыхнули 22 и 23 декабря без ведома адмирала — ну накипело у господ офицеров! Режут большевики по всем губерниям бывших имущих мужского и женского пола и вообще несогласных — и никому нет пощады, одна кровь, горе и вообще экспроприация! И эти… Черновцы, как и большевики, тоже ведь социалисты, мать их разберет! И письма им рассылают с приказом бить офицеров при каждом удобном случае!..

— Залпом, братцы! Пли!.. Мать их, меньше будет заразы! Давай новых, унтер-офицер! А ну, рыла бодрее, господа социалисты! Кто православные, крестись!.. Залпом, ребятки… пли!.. Parfaitement agi! А ну, добить того… с бородой, мать их всех с Лениным, Троцким и Черновым! Что, дядя, не вкусно?!

И не было тем молодцам разницы — ну на просвет все одинаковы: и Ленин, и Троцкий, и Чернов!

— Просто светлейшее зрелище. Заводи их правым плечом, братки! Да на кой ляд стрелять? В штыки! Да христопродавцы они!..

Не ведал Правитель того Федорóвича и не интересовался, а напрасно, ох, как зряшно! Потому что уцелел этот Флор Федорóвич — просто забыли взять из камеры, ну запамятовали, дело-то горячее, а главное — до зарезу нужное! А ведь член ЦК партии социалистов-революционеров, свой у самого Чернова! Такого только и ковырнуть штыком, ан нет, уберег свои мяса, дождался законности, был освобожден и утек в Иркутск, где ровно через год — 24 декабря — чудом избежал нового ареста и такого неприятного свидания, как голышом на ледяной корме «Ангары» с пьяно-озорным казаком Луканом…

Нет, по справедливости должен был Флор Федорóвич стать православным святым — ну изводить себя постами и молитвами!

— …Эх, сюда бы еще и Керенского — эту коровью задницу! В распыл бы этот интернационал — и жить России по-человечески!..

Съезд членов Учредительного собрания, осевший в Екатеринбурге, оказался не в состоянии противодействовать перевороту в Омске. 20 ноября он был разгромлен офицерским отрядом. Были убитые.

Чернова, Вольского и др. арестовали и отправили в Уфу, где на арестованных был совершен новый налет…

Не все эсеры легли под пулями и штыками в те смутные для них дни. Кое-кому удалось скрыться или привычно нырнуть в подполье, дабы после сгинуть в тюрьмах при Ленине и Сталине. Там уже освоили свой, «женевский» счет на жизни…

Именно так: фатально не везло социалистам-революционерам. В советской России их ловили и расстреливали, а за линией фронта белые глушили дубинками. Что ж это за убеждения: нам они в омерзение и белым не в меньшей степени? Ну наладить бы в таком разе на месяц-другой мир с белыми — и перетопить, передушить этих самых эсеров! Само собой, и меньшевиков. Ну очистить мир от социалистов, чтоб вообще ни одного! И по справедливости: зачем они при наличии нас, большевиков?..

По мнению Гинса, эсеры, как кроты, взрыхляли почву для большевиков. До семнадцатого года эсеры являлись первой по численности революционной партией России и понесли самые значительные потери. А власть в итоге перепадает большевикам! И везде так, в малом и большом. Не удавалось им организовать революцию на свой лад — и не могли, ибо не сознавали: Россия как раз и не способна быть демократической. Не может она без диктатуры повседневной, будничной — это от ее существа и духа. Ну угадали основоположники «женевского» чуда, ну в самую душу зыркнули, когда назначили диктатуру на всю эпоху революции и мирного развития, включая и коммунизм. Ну самая родная это власть, потому что народная!

В определении к России я так сознаю народную власть: это такая, когда что хотят с народом, то и делают — ну народная и есть…

И крушили всех этих российских социалистов и демократов диктатуры слева и справа, да такие — забегай еще левее и правее, а все одно: жуть!

Чужими оказались дома все эти знатоки прав и свободы. Чужими отдавали Богу душу в неприветливых заморских землях — те, разумеется, из них, что унесли ноги из отчего дома. Там они на своей шкуре постигали разные новые понятия, в том числе разницу между такими, как «изгнанник» и «изменник».

Бывшая Родина и в эмиграции гнула их к земле. Но не многие уразумели: Родина и государство — это разное.

А вообще все оттого, что верить надо вместе с народом, почитать с ним одних святых. И будешь ты век при своем гнезде и детках.

Ценные сведения по Гражданской войне (преимущественно — интервенции) содержит сборник документов (с комментариями) под редакцией И. Субботовского, изданный в 1926 г.

Сборнику предпосланы стихи Маяковского:

За ними — слово составителя. Субботовский находился в Сибири «под белыми». Отсюда и свидетельства очевидца или его товарищей:

«…Какой-то японец-военный, подойдя на станции к одному из едущих в поезде русских, стал приставать к последнему и затем на глазах всей публики плюнул ему в лицо, с невероятной злобой сказав при этом: „У, русский собак!..“»

Анализ интервенции открывает утверждение:

«Чехи были первыми из иностранцев, набросившими петлю на шею русского народа… Первое выступление состоялось в ночь с 25 на 26 мая (1918 г. — Ю. В.) в городе Новониколаевске… затем то же произошло и в Мариинске, через некоторое время в Томске…»

Из документов мы узнаем и сумму золота, хранимого тогда Колчаком в Омске, — 650 млн. золотых рублей.

По Сибири пели частушки:

Если бы только сахаром…

Из показаний Савинкова Военной коллегии Верховного суда СССР на вечернем заседании 27 августа 1924 г.:

«Колчак назначил меня, собственно, не только для Парижа, но и для всей Европы…

Как я ни добивался, чтобы мы, русские, были допущены к обсуждению Версальского договора, сколько этого ни добивались другие члены делегации, но из этого ровно ничего не произошло… Нас, русских, не пустили на порог, мы остались за дверью. Мы не знали, что они там решают, что думают, и нас ни на какие совещания, даже с правом совещательного голоса, не приглашали, несмотря на то что трудно даже вам передать, сколько раз мы околотили пороги…

И когда шла речь об интервенции, когда они сами говорили, что нужна интервенция, то в конечном счете они ничего не делали, и если выражалась их помощь в чем-либо, то она выражалась совершенно определенно в помощи Деникину, в помощи Колчаку, в особенности Деникину, может быть, и до некоторой степени в помощи Юденичу. Да, Деникину помогли очень много; ему дали огромную сумму денег. Но опять-таки была выпита чаша унижения до дна. Потому что едва ли не за каждую пару сапог, едва ли не за каждый пулемет приходилось кланяться, вымаливать…

Вся эта работа, и в частности унижения и вмешательство в русские дела, была для меня настолько тяжелой, что я обратился к Колчаку с просьбой отозвать меня. Я ему послал очень резкую телеграмму.

Я ему написал, что здесь русское дело не защищается, по крайней мере мы не можем его защитить, что надо сделать что-то другое. Я ему написал, что все эти моления, околачивания, прошения и т. д. унижают нас; я его просил отозвать меня и просил разрешения приехать в Сибирь. Но я получил ответ, что мне не разрешается приехать в Сибирь…

Черчиль мне показал карту юга России, где были указаны флажками войска деникинские и ваши войска (то есть красные. — Ю. В.). Помню, как меня потрясло, когда я подошел с ним к этой карте и он показал мне деникинские флажки и вдруг сказал: «Вот это моя армия…»

Я помню, как у меня ноги приросли к полу… Я хотел выйти, но тогда представил себе, что вот я сижу в Париже, а там, на далеком фронте, русские добровольцы ходят разутые, и вот, если я хлопну дверью и выйду со скандалом из этого кабинета, они будут ходить без сапог. Я стиснул зубы, а унижение свое положил в свой карман. Я с вами воевал всеми способами, всеми средствами — и я говорю об этом прямо и открыто. Но война с вами родила во мне такую ненависть к ним (иностранцам. — Ю. В.), о которой лучше не говорить… у меня была вера в этих союзников, у меня было доверие к ним. Вот это все совершенно распылилось, но на этом месте выросло совсем другое. Я научился бриться на своих щеках…

Официальные соображения их были, конечно, весьма благородны… А то, что под этим скрывалось, следующее: как минимум вот нефть — чрезвычайно желательная вещь, в особенности нефть; а как максимум — ну что же, русские подерутся между собой — тем лучше. Чем меньше русских останется — тем слабее будет Россия. Пускай красные дерутся с белыми возможно дольше. Страна будет возможно больше ослаблена и обойтись без нас не будет в силах, тогда мы придем и распорядимся… в их интересах было, чтобы Россия была истощена возможно больше и чтобы они могли сделать из России свою колонию (выделено мною. — Ю. В.). Никаких благородных целей я там не вижу…»

Судебное разбирательство по делу Савинкова происходило в открытом заседании 27 и 28 августа и завершилось в ночь на 29 августа 1924 г. в Москве. Семь месяцев минуло с той поры, как умер Ленин.

Приговор Борису Викторовичу Савинкову — расстрел. Ему было сорок пять. Приговор он встретил совершенно спокойно.

Безусловно, поражает быстротечность разбирательства. Зачем, к чему эта спешка — не понять.

29 августа в 6 вечера заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда СССР В. В. Ульрих вручил Савинкову постановление президиума ЦИК СССР о замене Савинкову высшей меры лишением свободы на 10 лет.

Через неделю-другую Савинков под видом самоубийства будет выброшен чекистами в балконную дверь (это версия, это не доказано). С дела Савинкова, что называется, уже по-крупному начал свою карьеру знаменитый «красный топор» — Ульрих, вынесший смертный приговор многим тысячам жертв нового революционного порядка. Ульрих будет их штамповать до 1948 г. — редко 15 или 20 лет лагерей, как, скажем, И. М. Гронскому, в основном же пуля или даже петля: были и такие приговоры…. Родился Василий Васильевич 1 июля 1889 г. в семье латышского революционера, вскоре — большевика. Мать — учительница музыки. В 1895 г. Ульрихи последовали за главой семьи в ссылку. Это не помешало молодому Ульриху закончить Политехнический институт. С 1918 г. он в чека, с 1920-го — председатель Военной коллегии Верховного суда республики. Кого только не приговаривал!.. В 1948 г. выведен из Военной коллегии Верховного суда СССР и назначен заведующим кафедрой Военно-юридической академии. Смерть от сердечного приступа сразила его в 1951 г. Ульрих отошел в мир иной не просто заслуженным военным юристом, а генерал-полковником! В истребительной практике сталинской власти 20-40-х годов два имени сплетены навечно: генерального прокурора А. Я. Вышинского (1883–1954) и председателя военной «тройки» союзного значения В. В. Ульриха. Оба закончили свои дни, благополучно преодолев огромное кровавое озеро. Мощно разгребали клейко-кровавую гладь. Это ничего, что ноги в лакированных генеральских штиблетах не доставали дна. Значит, верно поставлен слив крови, в полном соответствии с заповедями Ильича.

Огромное это было озеро, и берега от берега не видать. И по сию пору кровь в нем не просыхает. Придирчиво выбирал Центральный Комитет «мореходов» для кровавых просторов, не каждому доверял, даже самых проверенных долго и терпеливо учил, наставлял и натаскивал. Служба эта требовала особых качеств, а главное — беспредельной любви и преданности общему делу. Их делу. Вот тут и в этом и заключалась вся наука.

Нет, не любви и заботам о трудовом человеке учили в высших партийных школах, Академии общественных наук при ЦК КПСС и прочих партийных курсах и высших учебных заведениях…

После покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. оказались казненными 4980 человек — можно сказать, цвет старонемецкой нации (не новой формации, не фашистской). Подавляющее большинство их послал на мученическую смерть председатель так называемого Народного суда Роланд Фрайслер. Этого «знатока права» в первую мировую войну благополучно занесет в безопасно-сохранный русский плен (не шибко горел складывать голову за кайзера и фатерланд). В плену, по словам американского историка и писателя Уильяма Ширера, он самовоспитается в «фанатичного большевика». Это не помешает ему вступить в 1924 г. (год смерти Ленина) в национал-социалистскую партию Гитлера, и тоже вполне искренне. Надо полагать, столь решительный бросок в совершенно противоположное состояние далеко не случаен. Согласно марксистской диалектике, противоположности тождественны. Они (эти две партии) и являлись таковыми. Различаясь в программных положениях, исповедовали одно божество: насилие, нетерпимость, единомыслие. Видели в нем, этом божестве, исключительное средство достижения всеобщего благоденствия.

Пребывание в красной России не стерлось просто так, бесследно. Фрайслер видел (а не исключено, и поучаствовал в качестве интернационалиста), как набирал энергию ленинский террор, как ВЧК и доносители превращали народ России в население. Фрайслер истово поклонялся неограниченному террору большевизма. Да разве только он? Гитлер чрезвычайно многое перенял из практики ленинизма. Тут и роль одной партии, и роль террора, и значение единомыслия, и еще очень и очень многое. Учиться у кого — было.

Идолом Фрайслера становится генеральный прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский (Солженицын как-то заметил в «Архипелаге», что так и подмывает начертать вместо «Януарьевич» — «Ягуарьевич»).

Сразу же вслед за неудавшимся покушением фюрер на совещании в Растенбурге воскликнет: «Фрайслер — это наш Вышинский!»

Вот уж похвала для Андрея «Ягуарьевича» (и характеристика, разумеется)! И от кого?! Нет, уж воистину не отмыться (это факт: черного кобеля не отмоешь добела). Все это окружение Сталина было «чернонутряным» — и это не наговор. Дело у них было такое: ставить новую жизнь через убийства и принуждения — учение это требовало. Ленин без того не мыслил счастье народа. Вот и подбирались, один к одному, мастера по умерщвлению и мысли, и жизней.

И стонет, мечется население — ан не вернуть загубленных. А были они лучшими в населении — самый производительный по труду, уму, культуре и предприимчивости слой его, и совестливый. Без него как бы омертвили людей. Но оно так и требовалось. А иначе где, как зацепиться новыми мыслями… ну тем, что от Ленина?..

А что до Фрайслера, будет он убит 3 февраля 1945 г. во время массированного налета американской авиации.

«Ягуарьевич» оказался удачливей — ни одна бомба или пуля так и не взяла его сталинско-прокурорской брони, впрочем, как и Ульриха.

В начале марта 1919 г. Колчак наносит удар по Пятой и Второй армиям красных. Одновременно в тылу красных полыхнул мятеж в Мелекесском, Ставропольском, Сызранском и Сенгилеевском уездах. Для обуздания мятежной Сызрани Реввоенсовет фронта в дополнение к действующим карательным отрядам приказал выделить «крепкий батальон с двумя орудиями». Людей клали без суда сотнями. Есть тому грустные свидетельства.

Пятая армия — под неослабным ударом: 27-я дивизия красных разгромлена, основательно растрепана и 30-я. Отдельные части явно ненадежны. Так, 45-му полку, перебазированному из Астрахани в Казань, оружие не выдано из-за ненадежности.

«Мы наткнулись на толпу красногвардейцев, которая перешла фронт у Глазова и сдалась генералу Гайде, — вспоминает Уорд. — Для переклички они были построены в колонну по четыре на рыночной площади. Я изучал их лица и общий вид, придя к заключению, что если мировой прогресс зависит от таких, как эти, то человечество стоит на очень скверном пути…»

13 марта красными оставлена Уфа. Колчак продолжает наступать между железными дорогами Красноуфимск — Сарапул и Чишма — Бугульма. Обозначился прорыв и в районе Мензеленска, сам городок тоже взят белыми.

Наконец Колчак добивается успеха и на южном участке, Уральской и Оренбургской областях. Ижевская бригада, составленная сплошь из рабочих Ижевска, наносит поражение 20-й дивизии красных.

Весь март кипят ожесточенные бои.

Еще 10 месяцев назад никакого фронта не было — обыкновенная русская земля, а теперь вдоль этой самой линии людей — на сотни тысяч: и калечат, и убивают друг друга. И с каждым часом жарче и беспощадней схватки. На куски рвут друг друга.

Время между 1 и 12 марта 1919 г. Ленин посвящает согласованию текста Проекта мирного предложения Союзных и Объединившихся стран, разработанного представителем правительства США Буллитом и правительством РСФСР.

Ленин обсуждает с Буллитом предложения правительства США и стран Антанты о прекращении Гражданской войны. Ленин старается найти такие условия, которые оказались бы приемлемыми для обеих сторон. К 14 марта текст соглашения, что называется, доведен. Последний, седьмой пункт гласит:

«Союзные и Объединившиеся Правительства, принимая к сведению заявления Советского Правительства России в его ноте от 4 февраля относительно внешних долгов, предлагают в виде неотделимой части настоящего соглашения, чтобы Советские… и другие правительства, образованные на территории бывшей Российской империи и Финляндии, признали свою ответственность за финансовые обязательства бывшей Российской империи по отношению к иностранным державам, являющимся участниками настоящего соглашения, и по отношению к гражданам этих держав. Подробности уплаты этих долгов должны быть выработаны на конференции, причем будет принято во внимание настоящее финансовое положение России. Русское золото, захваченное чехословаками в Казани или вывезенное союзниками из Германии, должно быть рассматриваемо как частичная уплата Советскими Республиками России части долга, падающего на них.

Советское Правительство России обязуется принять вышеизложенное предложение, если оно будет сделано не позже 10 апреля 1919 года».

18 января 1919 г. в Париже состоялось торжественное открытие Версальской мирной конференции, которая должна была установить новый порядок в Европе как итог мировой войны.

23 января конференция постановила пригласить представителей всех самостоятельных образований, правительств и вооруженных сил, претендующих на власть или обладающих ею, на, так сказать, вспомогательную конференцию, которую надлежит созвать на Принцевых островах. Но при условии прекращения вооруженных действий против кого бы то ни было.

4 февраля нарком Чичерин отправил державам Согласия (Антанты) ноту о готовности советского правительства на участие в данной конференции. Конференция в Версале ответила молчанием.

Стало быть, передумала…

Мирная конференция на Принцевых островах не состоялась, и не по вине большевиков, остро заинтересованных в мире.

Еще мало русская земля впитала крови, дабы мир стал желанным. Проект мирного договора превращается лишь в исторический казус, правда, небесполезный для исследователей русской революции, и прежде всего предполагаемым признанием советской властью ответственности за все долги царской России — пожалуй, первым и единственным признанием за всю последующую историю советского государства.

А работа по росписи задач народа и каждого человека в отдельности не ослабевает.

РКП(б) и Ленин решают, каким будет мир, что будут делать люди, как жить, что читать и говорить. В этом праве решать и карать за всех они, ленинцы, и, разумеется, прежде всего сам небесами ниспосланный Главный Октябрьский Вождь, не сомневаются.

На заседании пленума ЦК РКП(б) 25 марта 1919 г. (самого «отчаянного» года Гражданской войны) утверждена коллегия ВЧК — это Аванесов, Валобуев, Дзержинский (надо же родиться с предназначением карать, выслеживать, загонять в лагеря и тюрьмы!), Эйдук, Жуков, Кедров, Ксенофонтов, Лацис, Медведь, Мороз, Петерс, Уралов, Фомин и Чугурин.

14 имен.

Это они определили судьбы сотен и сотен тысяч людей (им дано было право ареста, допросов и казни). Это они с каждым восходом солнца взводили пружины и цепи «женевского» механизма, и тот обрушивался на народ лесом штыков, сабель, револьверных дул, ударами прикладов, мором от тифа и голода в нетопленых, ледяных застенках.

Это их радениями не иссыхал поток крови. Врачеватели.

Никому не подчиняясь, кроме ЦК РКП(б) (этой кучке захватчиков власти, ничтожному меньшинству народа), они назначали, кому жить, а кому ложиться в землю или до конца дней сушить душу слезами по растерзанным близким.

Не было выше их слова.

И они доказали цену каждому своему слову, каждой закорючке на форменном бланке.

И обратите внимание — у них одна родительница, у всех без исключения: это коммунистическая партия. У большинства стаж — дореволюционный, у многих — с самых истоков зарождения ленинизма, то бишь первых лет отсчета двадцатого столетия. Прежде — коммунист, а чекист — это уже производное от партийной святости. У большинства стаж в социал-демократии (что отпочковалась за Лениным) — почти вровень с вождями. Лишь таким и доверялась «женевская» тварь. Они вычисляли (происхождение, собственность, убеждения и т. п.), а она рвала на куски жертвы. Только заглоты у нее выходили необычные: на тысячи, сотни тысяч «голов», — но прокорму доставало, всегда было что «пожевать». На десятки и десятки миллионов беззаботных душ раскинулся российский народ. Это ж какое богатство для устроителей новой жизни! Какой необозримый выбор! Бери тыщу, вычисляй своих, а прочих?.. Прочих уничтожай — до родинок и ночного бреда исследовали каждого. И оставляли лишь своих — таких, что побегут в стае. И прочесывали, и просматривали… На невиданные высоты возводили сыск и шпионство…

14 имен.

Каждый слово в слово шел за Лениным.

Аванесов В. А. (1884–1930) — член партии с 1903 г. Причину смерти ни один из доступных справочников не указывает. Однако самым бочком стоял к Ленину. А таким только и доверял вождь самое главное, что вправляло кости республике, — жизни людей…

Валобуев К. М. (1879–1942) — член партии с 1918 г., для «женевских» мастеров такой, прямо скажем, незавидный стаж — исключение. С июня того же, 1918-го — начальник штаба войск внутренней охраны республики (ВОХР). Репрессирован, но все же пожил 63 года.

Эйдук А. В. (1886–1941) — член партии с 1903 г. С июля того же, 1919-го (не год, а кровавые бои со всех сторон, в кольце республика) — член коллегии НКВД РСФСР (уже придумали вместо гордого слова «Россия» набор этих шипяще-рычащих букв). В справочнике проставлено, что репрессирован. Это, безусловно, так, но, скорее всего, не погиб в лагере в 1941-м (как указано), а расстрелян на Лубянке в 1938-м. Обманные проставляли годы смерти в справочниках — занимались этим не столь давно соответствующие отделы КГБ и ЦК КПСС. Десятки лет заметают следы преступлений.

Жуков И. П. (1889–1940) — член партии с 1909 г. При подобном стаже уже все было «знамо о целительности» террора — труды и наставления «святителей диктатуры пролетариата» на сей счет не оставляли «тумана»… Расстрелян в подземелье Лубянки 30 октября 1937 г. К тому времени уже являлся членом ЦК ВКП(б).

Лацис М. Я. (1888–1938) — член партии с 1905 г. После Дзержинского, пожалуй, второй по убеждению чекист. За воду брал кровь. В 1919-м — председатель Всеукраинской ЧК, затем начальник Секретного отдела ВЧК. Его смерть в подвале любимой им Лубянки предшествовала крушению Ежова.

Ксенофонтов И. К. (1884–1926) — член партии с 1903 г. С марта 1919-го и по апрель 1921-го — заместитель неистового «ксендза» (Дзержинского) по ВЧК-ОГПУ. Заслуженный чекист (можно писать «террорист» — это то же самое). Наверное, каждый шаг его отдавливался кровью. Они, пожалуй, в одном ряду стояли: Дзержинский, Ксенофонтов и Лацис — остальные… так, в ответственных исполнителях. Ягода занимался хозяйственным делами ВЧК — в дела и носа совать не смел…

Медведь Ф. Д. (1890–1937) — член партии с 1907 г. Расстрелян по делу Кирова. Конечно, «кировское» дело — это сфабрикованное, но если бы не сфабрикованное, все равно, сколько из-за одного человечка загублено душ! За одного грохнули в могилу сотни тысяч! Вот это счет! Это по-ленински: политика начинается там, где счет на миллионы. Только так и делалось. Ленин лучился улыбкой, щурился близоруко: архиверно подмечено!

Мороз Г. С. (1893–1940) по молодости лет в партии — с 1917-го, раньше не выходило, соска да погремушка мешали. Зато в другом не помешали: с июня 1919-го — начальник Следственного отдела ВЧК… Железные люди. Жизни других обрывали без колебаний. Ленину подражали… Однако тоже репрессирован и, скорее, тоже сгинул не в лагере, а от пули чекиста в подвале Лубянки. Знал небось ту убойную площадку. Не раз захаживал глянуть, как издыхают контры. И знать не знал, что самого там же положат…

Петерс А. Я. (1886–1938) — член партии с 1904 г. Расстрелян в 1938-м. Как Ежова повязали, а точнее, сняли с грозного поста наркома внутренних дел, так и «их» (всю старую гвардию) похватали, пытать стали, бить, а после стрелять… Они свою роль палачей исполнили, трупов наваляли — аж доныне все находят и находят братские захоронения, черепов там, что градин с неба, не сосчитать. Больших заслуг перед партией был товарищ Петерс. Ленин его высоко ставил. Борец!

Уралов С. Г. (1893–1969) — член партии с 1914-го, раньше вступление по годам не выходило, однако уже в 1919-м — начальник Следственного и Секретного отделов ВЧК. Самые жизненно важные органы «женевской» твари. Шибко много крови отсасывала из этих отделов, ну сплошное обновление и омоложение не только твари, но и всей республики.

Фомин Ф. Ф. (1884–1938) — член партии с 1910 г. В 1919 г. командовал Инструкторским отделом ВЧК, затем — начальник Транспортного отдела ВЧК, одновременно — комиссар Главного управления путей сообщения. Повязан и расстрелян вместе с Ежовым.

Чугурин И. Д. (1883–1947) — член партии с 1902 г. В тот год (1919) — и член президиума, и секретарь президиума ВЧК. Почетнейший чекист, по праву мог носить обмундирование только красного цвета.

Как мы видим, практически все эти сверхответственные работники полегли под пулями своих же товарищей чекистов. Большинство — в 1938 г., несколько раньше наркома НКВД Ежова — своего прямого начальника. Надо было «оправдать», спрятать массовые убийства — могильщиков и пригробили. Кроме того, Сталин нуждался в «своих людях», абсолютно безнравственных, наподобие тех, что еще вчера мучили Н. И. Вавилова, травили инакомыслящих и выполняли разного рода деликатные задания (часто с отливом крови). Сталин вообще несколькими крупными чистками избавился от своих же слуг-чекистов — зачем лишние свидетели? Так всегда. Не было и нет преданных слуг у палачей — были глупцы, которых использовали и используют, а при необходимости выдадут или угробят (заурядный «несчастный» случай). В этой системе нет чувств — есть голый расчет и кровь. «Предаст — не предаст», «заговорит — не заговорит» здесь категории относительные — поэтому предпочитают трупное молчание, оно единственно безотказное.

Это заразная гнойная язва, сброс не людских чувств, извращенное понятие о долге. Патриотизм наизнанку.

Что тут поделаешь: кому нравится чистый воздух и блеск солнца, а кому — вид подвала с запахами крови и воплями проклятий.

Женщины производят на свет разных людей: Гитлера — и Ганди, Сталина — и Льва Толстого… Тут у человечества по всем ступеням меж данных крайностей — наибогатейший выбор.

Итак, золотой запас по-прежнему в распоряжении Верховного Правителя России адмирала Колчака.

Возня в Москве вызвала гневный протест адмирала. На каком основании союзные державы собираются признать большевистское правительство? И что за русские там, в Москве, если соглашаются выдать золото — этот залог жизненности государства — иностранцам, а эти самые иностранцы, являющиеся не то союзниками белых, не то торговыми партнерами красных, на поверку оказываются не прочь и поладить. Представитель цивилизованной страны, союзной белой России, находится в Москве и встречается с Лениным!

А эти там, в Москве, понимают: золотой запас утрачен навеки — и распоряжаются. Распоряжаются тем, что им не принадлежит и уже принадлежать не может. А как, какие долги и в счет золотого запаса или нет — это решит законное правительство, которое изберет Учредительное собрание.

Это были едва ли не самые горестные дни для адмирала, почти такие же, как после известия об Октябрьском перевороте. Тогда, в Вашингтоне, адмиралу показалось, будто разверзлась бездна: самое дорогое отнято — Россия. Ради нее рисковал в северной экспедиции: не щадя себя, осваивал военное ремесло и воевал в Порт-Артуре, на Балтике и Черном море… Тогда, в Вашингтоне, он поспешил домой — надо разобраться и решить, как быть; самое важное — понять, что нужно от него России. Та Россия, которой принадлежал он, как и многие миллионы других русских людей, была объявлена вне закона…

Война привела большевиков к власти. Война — это единственное, что задело и потрясло каждого. И не только задело или потрясло, а сплотило всех. Они выросли на бедствии народа, стали партией народа…

И адмирал снова, в который раз обращался в мыслях к большевикам. Все партии хороши, когда речь заходит о политических выгодах, но при всем том никто не посмеет шагнуть через черту, название которой — предательство. Большевики во имя своих целей и выгод готовы на все, буквально на все, и на предательство Родины — тоже. Это называется у них диалектикой.

Все и в самом деле логично, если вспомнить вехи предательства: скандальное возвращение из эмиграции вождей социал-демократии, возвращение с помощью врагов России — правительства кайзера. И — не то возвращение, не то внедрение в организм России. А затем развал фронта на потребу Германии, позор Брестского мира и разложение народа, а теперь вот и согласие на выдачу золота. И все это — без всякого обращения к России. Ее лишь оповещают, так сказать, обозначают направления подчиненности.

Нет, большевики — это захватчики власти. Они истребляют всех, кто составляет им в этом хоть какую-то конкуренцию. Это не спасители Отечества, как они себя именуют, а настоящая государственная катастрофа. Это яд, который обездвиживает и заражает общественный организм. Ни возразить, ни воспротивиться. Несогласных нет, несогласных они уничтожают. Ядом демагогии и насилием они добиваются единомыслия.

…Слава Богу, золото в подвалах Омского банка. Теперь никто не посмеет взять, разве лишь силой, и то только тогда, когда не станет другой России — белой — и, следовательно, его, Александра Колчака.

Он, Александр Колчак, сделает все, дабы не допустить мир большевизма в кровь и плоть России. Народ взбаламучен преступлениями и пороками старого режима, взбаламучен и ослеплен яростной демагогией большевизма. Задача его, Колчака, — привести Россию к успокоению. Только тогда она скажет свое настоящее слово — без принуждения, угроз и расправ. И это слово будет священно для всех…

Уорд придет к выводу:

«Тот факт, что Колчак объявил себя сторонником созыва Национального Собрания, избранного всеобщей подачей голосов для решения вопроса о форме правления в России, как только установится порядок, — разбил вдребезги мечты старого офицерства о скором возврате к самодержавию…»

А в пургу дымится снег. Ну, это не та пурга, чтоб валила, однако задувает. А порой и так, что заслонишь варежкой лицо. Снегом дымится весь наст, а белый вьюнок скользит по крышам, по самым карнизам. Сорвется, застынет на миг от крыши до наста — чисто лисий хвост. И тут же сникнет, рассыплется, дабы через мгновение снова опалить крыши стремительным ходом. Озорник и есть.

Ветер рванет дерево. Белая пыль и зависнет меж настом и ветвями: все тот же лисий хвост. И до того эта белизна вокруг опрятна, чиста — так и заулыбаешься. Не успел поворотить назад, а след уже заглажен. Ветер озаботился: негоже, чтоб наст ровность терял. Первая задача ветра — все загладить, уравнять, чтоб ничто не мешало его ходу.

И скользит ветер над настом, весело гонит верста за верстой.

Русь!

Нет ей конца и края.

Святая земля… поскольку кровью умыта и кровью ухожена.

Службу по охране банка несли отборные солдаты и офицеры. Квартал, прилегающий к банку, был объявлен на особом положении. Без соответствующих пропусков и личного сопровождения высшими чинами администрации никто не имел туда доступа. И уже строго за исключением лиц, известных охране, никто не смел приблизиться к самому банку, не рискуя быть застреленным тут же на месте.

Усиленный батальон квартировался непосредственно вокруг банка, составляя как бы живой заслон. Офицеры и солдаты тоже находились на особом положении: ни увольнений, ни каких-либо отлучек — только казарма, только при оружии. Верховный Правитель лично следил за несением службы усиленным батальоном охраны.

Вчера адмирал вернулся с фронта. Его ожидает гора дел. Какое же у него отвращение ко всем этим хозяйственно-административным заботам! Он задыхается под их напором. Но попробуй что-нибудь доверить другим — обчистят казну, оболгут, припишут… Впрочем, и за его спиной этих мерзостей не меньше. Всюду — разврат, жадность, трусость… Будто все нарочно взялись разрушать тыл. И он уже пробовал — нет такого материала, которым было бы возможно скрепить дело: гниет, лопается, разлезается, чадит…

В кабинете пахнет табаком и бумагами — той особой пылью, которая сопутствует им и от которой невозможно избавиться.

Адмирал набивает трубку и закуривает. Он потаптывается у окна и пытается разглядеть улицу, но это почти невозможно: стекла обильно выбелены изморозью.

Все это огромное дело, которому он служит, представляется ему непрочным — таким непрочным: порой становится не по себе. Подопри красные покрепче — и все посыплется… оно и без того сыплется…

Он объясняет это тем, что оно не устоялось. Сломан тысячелетний механизм государственности, и все в замешательстве, брожении, распаде.

В свое время (не столь уж давно) чтение «Протоколов сионских мудрецов» произвело на адмирала ошеломляющее впечатление. Перед ним как бы развернулась скрытая прежде картина мира. Да-да, марксизм — это порождение мирового еврейства. Осрамить, добить все то, что еще имеется на Руси незапятнанного, чистого. Подменить таким образом любовь к Родине любовью к чужеродному племени евреев. Национальное, русское должно быть замещено красным.

Красное должно быть выше Отечества, выше семьи, отца, матери…

Впервые взяв в руки «Протоколы сионских мудрецов», адмирал их уже не выпускал, перечитав десятки раз подряд. Книга как бы закалила его, отточила ненависть к большевизму и Ленину. И самое главное — добавила к этой ненависти поистине бездонное презрение…

Это неприятие им еврейского, глубокое убеждение, что оно повинно в крушении России, отмечают биографы белого адмирала.

А в эти дни присмирел, остановился воздух. Тишина, покой, белые наносы и сугробы — аж по плечи осядешь. Оглядываешься (глаза круглые) и диву даешься: лежит снег и мерцает множеством огненных кристалликов. Каждый вдруг вспыхнет, за ним соседние — и переливается огонь в замурованной воде, поскольку снег и есть замурованная вода. Ни одной пылинки вокруг, ни одного грязного пятнышка. Неизбывные просторы: пихты, ели, осины. Над ними — ширь неба: светловатая, не голубая, хотя и чистая, а по краям, где смыкается земля с небом, — сиренево-темная. И уже пылают крохотные звездочки, дабы ночью выложить небо и засиять драгоценными каменьями.

И сух воздух, не чуешь мороза, а не постоишь, однако, — сразу заледенеют ступни, скует, повяжет холод. Чугунно-вымерзшая земля звенит под ломом, а коли ковырнуть штыком — раскрошит поверху наст из смерзшихся трав, палой листвы — и отскочит.

Посему и не хоронят. Бог простит, выше это сил…

В крови и пламени Гражданской войны рождается организация, которой не будет равной во всей мировой истории, — III Коммунистический Интернационал.

За предвестие мирового пожара принимают в Москве сообщения о революции в Финляндии в январе 1918 г., рисовые бунты в Японии в августе 1918-го, революцию в Германии и Австрии в ноябре того же года, затем пролетарскую революцию в Венгрии, восстание в Китае в марте 1919 г.

Созданию Коминтерна предшествовала работа проведенного в Москве в январе 1919 г. предварительного совещания представителей советской России, Польши, Австрии, Венгрии, Латвии, Финляндии, а также Болгарской рабочей социал-демократической партии и СРП США, наметившего время открытия и порядок работы соответствующей международной конференции. Медлить нельзя. Надо взять в свои руки будущее восстание всего человечества против империализма.

Международная коммунистическая конференция заседала со 2 по 6 марта того же года. Присутствовал 51 делегат.

4 марта был поставлен и решен вопрос об основании III Интернационала. Уже с 4 по 6 марта конференция продолжила заседания в качестве I конгресса III Коммунистического Интернационала.

Конгресс сосредоточил внимание на выработке платформы Коммунистического Интернационала и вопросах буржуазной демократии и пролетарской Диктатуры. Не сегодня-завтра народы и континенты сплотятся вокруг Ленина и партии большевиков. Задача не только момента — задача истории — воспитать коммунистические партии, дать им руководящий центр, поднять народы на революцию.

«72 года тому назад коммунистическая партия возвестила миру свою программу в виде манифеста, написанного величайшими провозвестниками пролетарской революции Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом… Эпоха последней решительной борьбы наступила позже, чем ожидали и надеялись апостолы социальной революции. Но она наступила. Мы, коммунисты, представители революционного пролетариата разных стран Европы, Америки и Азии, собравшиеся в Советской Москве, чувствуем и сознаем себя преемниками и вершителями дела, программа которого была возвещена 72 года тому назад…

Противоречия капиталистического строя предстали в результате войны перед человечеством в виде животных мук голода, холода, эпидемических болезней, нравственного одичания…

Революционная эпоха требует от пролетариата применения таких средств борьбы, которые концентрируют всю его энергию, а именно методов массовой борьбы с ее логическим концом — прямым столкновением в открытом бою с буржуазной государственной машиной. Этой цели должны быть подчинены все другие средства…

Да здравствует международная республика пролетарских Советов!..»

Тезисы Ленина о буржуазной демократии и диктатуре пролетариата были приняты единогласно всеми делегатами

6 марта 1919 г. после заключительного слова Ленина конгресс закрылся.

«Пролетарии всех стран! В борьбе против империалистического варварства, против монархии, против привилегированных сословий, против буржуазного государства и буржуазной собственности, против всех видов и форм классового и национального гнета — объединяйтесь!

Под знаменем рабочих Советов, революционной борьбы за власть и диктатуру пролетариата, под знаменем III Интернационала, пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Чтение тезисов Главного Октябрьского Вождя дает однозначное представление о том, что случилось с нами, по каким причинам Россия и союзные с ней народы пришли к жесточайшему кризису.

Утопия, подкрепленная штыками и террором от имени государства, — это уже разбой, массовое умопомрачение, надругательство над мыслью, один бесконечный могильный ров как главное доказательство правоты и истинности большевизма и Ленина.

«…Развитие демократизма (в капиталистических странах. — Ю. В.) не притупляет, а обостряет классовую борьбу, которая в силу всех результатов и влияний войны (первой мировой войны. — Ю. В.) и ее последствий доведена до точки кипения…»

Это один из центральных тезисов Ленина. Порочность его не вызывает сомнений. Десятилетиями совершенствуется механизм демократии в развитых капиталистических странах именно для того, чтобы избежать гражданских столкновений, создать равную защищенность для всех. Ленин категорически отрицает подобную возможность вообще. Для него капитализм — система, которую следует безоговорочно уничтожить, она везде, всегда и во всем преступна и другой быть не может. Вся деятельность Ленина сводится лишь к одному — сплочению сил для беспощадной войны с капиталистическим строем, — войны безоговорочной и бескомпромиссной, в которой хороши и оправданны любые средства, неморальных нет и быть не может. Срыть эту систему до основания, не останавливаясь ни перед чем. На это вождь поворачивает коммунистическую партию, народы России и теперь — всего мира. Это его генеральная задача. Можно твердо сказать: дело его жизни свершилось. В нем, Ленине, сошлись муки, надежды и веления всех павших борцов с деспотизмом и властью золота…

Если следовать логике данного тезиса, развитие демократии, по Ленину, вообще исключено; реально лишь одно — классовая война. Жизнь доказала полную утопичность этого воистину людоедского положения, но дело, как говорится, было сделано. Одна шестая суши ощетинивалась в непримиримой вражде ко всему миру. Отныне России — надрывать жилы, голодать, терять своих сыновей (ложиться им в могильный ров миллионами), но раздувать огонь священной войны всех народов против капитала.

Кстати, эта посылка Ленина чрезвычайно напоминает сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму — очень много точек соприкосновения.

Сталин весь взрос из кровавой непримиримости ленинизма, это один из самых верных, «буквальных» его истолкователей и последователей.

Следующий тезис Ленина не менее поразителен.

«Советская власть, т. е. диктатура пролетариата (для Ленина нет советской власти вне диктатуры. — Ю. В.), напротив, построена так, чтобы сблизить массы трудящихся с аппаратом управления. Той же цели служит соединение законодательной и исполнительной власти при советской организации государства и замена территориальных избирательных округов производственными единицами, каковы: завод, фабрика…»

В общем, остальные граждане не интересуют вождя, пусть не голосуют.

Слияние же исполнительной и законодательной властей и привело Россию к величайшему в истории человечества произволу. Вся законность пала. Закон и власть стали одним и тем же. Власть присвоили партийные бюрократы. Они стали властью и законом на долгие семьдесят лет.

Ленин стремился к неведомой дотоле демократии, самой высшей — социалистической. Вся власть, по замыслу Главного Октябрьского Вождя, должна была сосредоточиться в партии — ЦК, затем — политбюро и, наконец, у вождя. Таким было следствие ленинского постулата о руководящей силе общества — партии.

К неослабной войне со всем миром вела и другая посылка главного вождя, зафиксированная все в тех же тезисах:

«Уничтожение государственной власти есть цель, которую ставили себе все социалисты, Маркс в том числе и во главе. Без осуществления этой цели истинный демократизм, т. е. равенство и свобода, неосуществим».

Вот так.

Сокрушить мир — лишь это и даст свободу, а без того и не помышляйте о свободе, она невозможна, она — фикция, социалренегатские штучки…

Кровавой решимостью сражаться со всем миром, непримиримостью, жестокостью и жесткостью веет от каждой буквы тезисов. В них все прошлые трагедии народа и все грядущие, ибо дело Ленина продолжает разрушать наше Отечество. И еще не раз Ленин будет подводить народ к кризисам из своего столь надежного укрывалища — мавзолея. Ибо основа ленинизма — насилие и выдающаяся политическая самонадеянность, замкнутость в строго ограниченных представлениях о жизни, которые никто и ничто поколебать не способен. Все вне этих догм и представлений подлежит разрушению и осмеянию.

Автор книги помнит о слухах и «самых достоверных фактах», которые будоражили общество в начале 60-х годов, — работала комиссия по расследованию убийства С. М. Кирова. Общество в своей основе еще верило в ленинизм (а с каким единодушием оно тогда осудило Пастернака!). Осознание трагедии нашей истории не проникало за формулу: злодей Сталин исказил учение Ленина, опозорил и опошлил святую идею социализма. Формула, надо признать, чрезвычайно живучая, не формула, а броня. «Аппарат», «система» до сих пор не без успеха обороняются ею, разумеется усложнив аргументацию и фразеологию…

А тогда, в 60-х, результаты расследования «по Кирову» были скрыты. Не то испугались распада всепобеждающего учения, не то засомневались в «массах» — для хозяев государства они всегда как бы хронически в недозрелом состоянии, поднимаясь до истинной жертвенности и самосознания только в те моменты истории, когда им надлежит жертвовать собой, скажем в войнах или разного рода рискованно-авантюрных кампаниях (освоение целины, «стройки века»…). В общем, правду народу не сказали.

Что Кирова угробил Сталин — ни для кого не составляло секрета, хотя сталинисты это всячески отрицают. В материалах Шатуновской имеются другие важные сведения, особенно цифры.

Так мы узнаём, что после убийства Кирова обрушилась не просто лавина убийств и арестов. Комитет госбезопасности СССР в состоянии какого-то расслабления, граничащего со слабоумием, не скрыл, а прислал документ с подлинными цифрами репрессий. Это не цифра, а нечто не поддающееся разумению.

С 1 января 1935 г. по 22 июня 1941 г. было арестовано 19 млн. 840 тыс. «врагов народа», из них 7 млн. — расстреляно. Остальные в большинстве своем сгинули в лагерях.

Эта дата — 22 июня 1941 г. — прямо указывает на то, что убийства с таким же размахом продолжились бы, но их пресекла война. Можно сказать, дело Сталина — НКВД принял на себя Адольф Гитлер. И он лицом в грязь не ударил, масштабно и решительно продолжил работу чекистов. Те и другие мучали и терзали народ без пощады, как братья по одному духовному ордену.

«После того как членам Президиума ЦК была разослана докладная записка, — сообщает Шатуновская, — мне позвонил рано утром Н. Хрущев и сказал: «Я всю ночь читал вашу записку и плакал над нею. Что мы наделали! Что мы наделали!..»

Тем не менее под давлением сталинистов — членов Президиума ЦК (сталинистами тогда была большая часть нашего общества. — Ю. В.) все материалы как по убийству Кирова, так и по другим процессам 30-х годов Хрущев распорядился положить в архив…

После того как 64 тома материалов были сданы в архив, а я была вынуждена уйти из КПК (1962), сотрудники КПК совершили подлог — часть основных документов они уничтожили, а часть подделали…»

И тут ничего нового. ВЧК-КГБ, головка партии и весь бескорыстно-совестливый партийный аппарат вели давнюю войну с народом, любовь которого к ним следовало обеспечивать. Для этого разум народа подлежал постоянному урезыванию. Это-то и превращало народ в «массы».

А плакать — оно, конечно, было отчего, особливо когда к этому делу имел непосредственное касательство. И в то же время эта фраза — «Что мы наделали!» — сталинисты такой взгляд на историю не могли простить. И понеслись к Кремлю черные лимузины…

Плотинили, плотинили историю. Трупами плотинили, страхом и ложью скрепляли, а не получилось. Слезы и кровь прорвали. Разлились по всей Руси…

Оберегали память о Сталине — не из преданности идеалам революции. Все гораздо проще. Все эти большие и малые господа наших жизней служили кровавому палачу; после его смерти служили не просто его делу, а духу дела. Да, все они были преступны, и те, что жили при Сталине, и те, что были потом (и так до наших дней). В этом подноготная их преданности. Не в идеалах и принципах. Просто палачи помельче оберегали покрывала палача главного, дабы самим не предстать без своих святых покрывалец голыми насильниками, захватчиками власти, цепными псами преступнейшей организации — партии большевиков…

А партия эта и не могла быть другой — целью ее было уничтожение государственности большинства стран мира, насилие и оправдание любого злодеяния во имя революции и вождей…

Такой она была зачата Лениным.

«После убийства в конце 1934 года члена Политбюро Сергея Кирова Сталин приказал службе безопасности найти человека с абсолютно похожей на него (Сталина. — Ю. В.) внешностью. Выбор остановили на бухгалтере-еврее с Украины Евсее Лубицком, которым на одной из дач недалеко от Москвы занялась целая команда косметологов, портных и парикмахеров. После «доводки» дублера эти люди были уничтожены. Сталин также отдал приказ ликвидировать семью Лубицкого.

Впервые Евсей Лубицкий сыграл роль Сталина на встрече с делегацией шотландских шахтеров, никогда не видевших до этого живого Сталина. Гораздо труднее было обмануть персонал Кремля и сотрудников МИД СССР. Но и здесь двойник выполнил свою миссию отлично.

В 1952 году Лубицкий был арестован и отправлен в один из сибирских лагерей. После смерти Сталина его освободили незадолго до его кончины».

Тут все на месте, без наклеечек, «мудрый продолжатель дела Ленина», «гениальный полководец», «отец народов». Да нет, прежде всего и всегда — преступник.

Глава преступной головки партии.

Хозяин самой преступной из тайных служб в истории человечества (ВЧК-МГБ). Руководитель пыток и сам палач.

И по сию пору (1991) тянут его портреты над головами: вот кому поклоняйтесь, вот совесть народа!..

Еще бы, Он «цены» снижал…

Так что для вас смысловое, первое — набитый желудок, водка, а с ними окрик, муки, кровь и гибель миллионов людей или борьба за достойную человека жизнь? Дайте же наконец ответ! И кто же вы? И с кем мы живем бок о бок, если вы тянете портреты убийц над собой? Ну дайте же ответ!

И многие из вас ведь в церковь ходят. Так что же вы в Боге видите, что у Бога просите, чему учите детей?..

А что до «послекировских» убийств (как-никак 7 млн. сразу и добрый десяток, так сказать, в рассрочку) и вообще убийств, то они не могли потрясти работников карательных ведомств, наших доблестных чекистов. Они не могли не принять и убийства, и обоснованность этих убийств как нечто само собой разумеющееся, даже за трудовой подвиг (их и награждали орденами). Они были к этому подготовлены всей моральной обстановкой в обществе, триумфальным шествием ленинской классовой идеологии.

Это же самое, и тоже в массовом порядке, творили ВЧК, различные смежные карательные органы, как, скажем, ЧОНы и, конечно же, трибуналы всех степеней в годы революции и сразу после нее.

ОГПУ-НКВД второй половины 30-х годов не могли не сознавать (и с гордостью), что они всего лишь продолжатели дела Ленина; они, как и сама партия, поставлены на охрану его идей и государства. Впрочем, продолжателями дела Ленина называли себя не только они. Многие из народа твердили заповеди Ленина и с ненавистью, нетерпимостью относились к любому цвету, кроме красного.

ВЧК-КГБ — это прежде всего орган партии; именно она направляла (и направляет) туда своих «лучших» представителей. Это прежде всего «обнаженный меч» партии, не революции, а партии, точнее — ее верхушки, ибо в своей существеннейшей части эта организация выродилась и приспособилась единственно для защиты головки партии, ее секретарей, вождей.

Но самое важное: ВЧК-КГБ обеспечивали и обеспечивают борьбу ленинской партии с любой другой идеологией, но только средствами физического подавления.

Конечно же, была деятельность по защите границ, против иностранных разведок, однако основу составила работа по защите вождей партии, вождя, то есть охрана тиранической сути власти, в основе которой — палачество и невинная кровь. Одна нескончаемая война против народа, в которой народ являлся все той же жертвой.

Одно событие подхлестывает другое.

11 февраля 1919 г. в газетах появляется извещение об «открытии заговора левых эсеров. Арестованы М. Спиридонова, Штейнберг и др.».

21 февраля газеты публикуют постановление ВЦИКа: «…в местностях, объявленных на военном положении, за Чрезвычайными Комиссиями (ЧК) сохраняется право непосредственной расправы».

21 марта власть в Венгрии переходит к правительству коммунистов. Венгрия провозглашается Советской Республикой.

30 марта ВЦИК единогласно избрал своим председателем М. И. Калинина (время понадобилось Ленину, чтобы подыскать надежного товарища; бывший токарь Калинин будет вместо Свердлова воплощать народную власть).

7 апреля газеты сообщают о восстании «спартаковцев» в Мюнхене. Тут же следует объявление Баварии Советской Республикой.

Положить русский народ, но высечь искру мировой революции. Плевать на людей! Мировая революция — вот цель человечества и его, Ленина, — самая первая и главная задача. Пусть останется одна десятая от русских, зато займется пожар мировой революции!..

Эх, кабы ведал Ильич, что ВКП(б) — КПСС и ВЧК-КГБ своей изуверской близорукой политикой подготовят крушение России, подведут к пропасти — и завихрят, завоют трупные ураганы и смерчи…

Но и то правда — что ему, избранному судьбой, до России? Разве сердцу интернационалиста принять боль родной земли и стон, надрыв народа?..

В дымах, слезах и проклятиях корчится Русь…

Не уберегли родную землю, не оградили, не спасли…

Все демократические представления Ленина исходили из необходимости безоговорочного подчинения низов партии верхам, верхов партии — вождям и, наконец, всех — вождю, хотя самых свободолюбивых высказываний на сей счет хоть отбавляй.

Ленин представлял демократию как организацию жизни под бдительным прессом партии, то есть все ту же обязательную подчиненность «масс» воле руководителей.

Под авторитетом руководителей он понимал опять-таки всеобщую подчиненность всех руководителям. Над всем возвышалась партия, точнее, ее секретари. Партия являлась средоточием государственности — права, власти и вообще всего…

Ленин старательно вынашивает, совершенствует, вводит в обиход шаблон партийного руководителя — сурового пастыря масс. С него самого и лепится образ партийного руководителя — полновластного хозяина. Только он, посвященный в марксизм, может знать, что полезно, что можно и чего нельзя.

Именно поэтому бюрократический класс — класс новых господ России, ее подлинный цвет и сила — столь чтит его. Нет, чтят не за «борьбу с угнетателями» и не за «социалистическую революцию». Они уже давно порвали даже с видимостью служения «идеалам Октября», превратившись в один бездонный карман. Они почитают его из-за того идейно обоснованного простора, который он открыл им, куда выпустил их, где наделил их неоспоримой властью, поставив весь народ как бы на колени. Попробуй не стать перед священной целью, которой должны служить все.

Это от него они усвоили, что любой несогласный подлежит уничтожению. Именно Ленин открыл и обосновал их право распоряжаться этим простором — всей Россией. Взгляды, вкусы, нетерпимость, идейные выкладки Ленина стали обязательны для всех, по ним строилась (и строится) жизнь, а самое главное — определяется ценность человека.

Это он, добрейший и милейший Владимир Ильич, поставил для сохранения их власти «женевское» чудище, армию, мораль, идеи — сотни тысяч книг, пьес, фильмов, учебников, платных крикунов-надзирателей, тюрем, лагерей и могил. Не скупились, под новую жизнь мостили миллионы трупов, а по ним шли с частушками, с гармониками, вприсядку: слава Ильичу!

Все в Ленине противно демократической сущности жизни. Весь он вышел из тирании революционной борьбы, из неистового и презрительного повелевания массами, которые не сознают ни своего настоящего, ни прошлого, ни смысла движения вообще. Эту тиранию революционной борьбы, сам того не сознавая, он распространил на всю организацию жизни, подкосив смертельно любую независимую мысль, а с нею и интеллигенцию, без которой народ оказался почти на доброе столетие добычей партийной и советской бюрократии, как бы умственно и духовно оскопленным.

Ленин — это святой захватчиков власти, партийной и советской бюрократии, искусственно, насильственно навязанный в святые и народу.

Из послания Патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров:

«Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние вершители судеб нашего отечества, называющие себя «народными» комиссарами. Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы. Народу, изнуренному кровопролитной войной, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций».

От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью?..

Отказавшись защитить Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска.

Против кого вы их ведете?

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду…

Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела…

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью: прикрываясь различными названиями — контрибуций, реквизиций и национализаций, — вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж…

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния, убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями…

Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляя епископов рыть окопы…

И что еще скажу. Не достанет мне времени, чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу…

Тихон, Патриарх Московский и всея Руси»

Из строго секретного письма Ленина Молотову для членов политбюро:

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления…

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)… А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать нам этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс…

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…

Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше…

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всех операций было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке».

Итак, во главе этого варварского истребления людей стояла коммунистическая партия.

Партию возглавлял ленинский Центральный Комитет. Ленинский Центральный Комитет возглавляло политбюро. Политбюро возглавлял Ленин.

Ленин, только Ленин!..

Эх, Россия, «выходит карта, да все бубновый туз»!..

Догма христианская, вечная — любить, другого смысла в бытии оно и не ведает.

Догма ленинизма — нетерпимость и ненависть к инакомыслию, любой другой мысли. Иным бытие ленинизм и не принимает. Все иное приятие его — это только «сосуществование», а на большее его не хватает, нет в нем этого «большего»…

«Ленин — надо выдержку его иметь, это черт знает как! Колоссальный характер и упорство!..» — скажет спустя полвека после смерти вождя его младший сподвижник — Молотов.

Величайший террорист в истории — таким вождь предстает ныне. Какое дело человечеству до его мечтаний — он перезалил землю кровью и слезами. А для нас он еще и разрушитель великого государства Российского. Стоять бы Руси и крепнуть — имелись в народе внутренние силы, преобразования ждали страну…

И тут — разрушительно-трупный смерч Октябрьской революции. И ни справедливости, ни мира, ни покоя, ни сытости… Беззвучным воем исходила вся земля от Бреста до Владивостока.

У каждого верстового столба по всем широтам и меридианам долбили могилу или могилы. Под тюрьмы шли казармы, склады, храмы… да мало ли еще что. И дали имя этой дьявольской работе по превращению людей в инвалидов и мертвецов — социализм. Высоко-высоко вознесся серп и молот. Государство рабочих и крестьян.

Да, зигзаги истории… Вокруг государства, в которых богатые становятся богаче, а бедные — если не беднее, то уж не богаче — это точно. И смысл жизни в которых — нажива, сытость (и ничего другого). Какая-то идиотская пародия на смысл рода человеческого…

А позади дымится, разваливается государство социализма…

Как в фильме о Чапаеве — ну куды мужику податься? Там грабят и тут грабят…

Это уж точно: грабят.

«Собственность есть кража». Скажем так: почти всегда. Но у нас — всегда.

А счастье!.. Ну так достойны счастья русские! Сколько же отнято жизней и пролито крови! Сколько задохнулось в слезах, горе и отчаянии!

Ну выгляни, солнышко, приложись к душе, выгляни, счастье! Обогрей нашу землю, высуши слезы, улыбнись…

Губы, улыбнитесь…

Русь, молю тебя о любви, нежности!

Целую твои руки… прими любовь, не оттолкни… Дай силы служить тебе. Истосковалось, иссохло сердце, дай добра!..

4 апреля белые захватывают Стерлитамак, шестого — Белебей. Колчак настойчиво пробивается к Миллеру: создать единый фронт против большевиков, получить доступ к военному снаряжению в Архангельске и Мурманске.

Пятая армия красных обескровлена. Еще немного — и белые оседлают железную дорогу Бузулук — Оренбург. Со всех фронтов спешат подкрепления в Пятую армию. Остановить Колчака!

«…Правитель омский, табак японский, погон французский, мундир английский…» Или как там распевали?..

Уорд восстанавливает в книге картину приезда в Тюмень 7 апреля 1919 г.:

«Эти рабочие видели в правлении большевиков какой-то ужасный кошмар. Они не могут ни о чем заботиться, если вы их не успокоите на этот счет. Настолько ужасен был сон, от которого они проснулись, в сравнении с цветистыми обещаниями, ими полученными, что я готов думать, что даже Ивана Грозного они встретили бы как спасителя…»

8 апреля 1920 г. пленум ЦК РКП(б) формирует главные органы власти Сибири.

Он постановляет:

«Утвердить Сибревком в составе, предложенном тов. Смирновым, с распределением по отделам:

1) Военный комиссариат — т. Шорин.

2) Земотдел — Соколов.

3) Внутренних дел — Косарев.

4) Наркомпуть — Ковылкин.

5) Контроль — Пайкис.

6) Труда — Бахутов.

7) Совнархоз — Шотман».

Председатель ревкома — И. Н. Смирнов. Этот же пленум утверждает Смирнова председателем Сибирского Бюро ЦК РКП(б).

На заседании ЦК РКП(б) 13 апреля 1919 г. среди прочих обсуждался вопрос о дезертирстве из маршевых рот и отдельных частей (драпают мужички почем зря, что им власть Советов!).

Товарищ Ленин докладывает тезисы товарища Склянского. «Необходимо, чтобы местные партийные организации включались (очевидно, «включали». — Ю. В.) в каждый эшелон по несколько товарищей специально для сопровождения до места назначения. Такой опыт, произведенный в Туле, дал хорошие результаты…»

Пленум ЦК постановляет 11-м пунктом:

«Все ведомства должны мобилизовать до 200 коммунистов, списки должны быть составлены главою ведомства, и назначаемые должны быть предупреждены, что в случае неявки будут арестованы».

…Вот-вот Восточный фронт прохудится, и белые хлынут к Москве и Петрограду. Еще немного — и Республика рухнет.

Ввиду критического положения Первая и Пятая армии с 13 апреля «переходят в оперативное подчинение командующего Южной группой товарища Фрунзе».

О Фрунзе есть несколько строк и в воспоминаниях Троцкого: «Фрунзе был серьезной фигурой. Его партийный авторитет, благодаря каторжным работам в прошлом, был выше, чем молодой еще авторитет Склянского (заместителя Троцкого по Реввоенсовету Республики. — Ю. В.). Фрунзе обнаружил, кроме того, во время войны несомненные способности полководца…»

11 апреля 1919 г. ЦК РКП(б) обращается к партии:

«Победы Колчака на Восточном фронте создают чрезвычайно грозную опасность для Советской Республики. Необходимо самое крайнее напряжение сил, чтобы разбить Колчака.

Направить все усилия… для привлечения более широких слоев рабочего класса к активному участию в обороне страны.

Все силы партии… должны быть мобилизованы немедленно, чтобы именно в ближайшие дни, без малейшего промедления мобилизации, декретированной Совнаркомом 10 апреля 1919 г., была оказана самая энергичная помощь.

Надо в особенности добиться уяснения всяким и каждым мобилизуемым, что немедленная отправка его на фронт обеспечит ему продовольственное улучшение, во-первых, в силу лучшего продовольствия солдат в хлебной прифронтовой полосе… в-третьих, вследствие широкой организации продовольственных посылок из прифронтовых мест на родину семьям красноармейцев.

В прифронтовых местностях, особенно в Поволжье, надо осуществить поголовное вооружение всех членов профессиональных союзов, а в случае недостатка оружия — поголовную мобилизацию их для всяческих видов помощи Красной Армии, для замены выбывающих из строя и т. п.

Не ограничиваться обычными приемами агитации, лекциями, митингами и пр., развить агитацию группами и одиночками рабочими среди красноармейцев… чтобы каждый… участвовал в обходе домов для агитации…

…

По отношению к меньшевикам и эсерам линия партии, при теперешнем положении, такова: в тюрьму тех, кто помогает Колчаку… Мы не потерпим в своей республике трудящихся людей, не помогающих нам делом в борьбе с Колчаком.

Надо напрячь все силы, развернуть революционную энергию, и Колчак будет быстро разбит. Волга, Урал, Сибирь могут и должны быть защищены и отвоеваны».

На исходе апреля Колчак наносит поражение красным на Уральском направлении. 22-я дивизия красных разгромлена под Горячинском и Лбищенском и отступила в Уральск. Сам Уральск осажден.

До критического ухудшается положение красных на Бугульминском и Чистопольском участках фронта.

«Ни один ни чешский, ни итальянский, ни французский, ни вообще какой-нибудь союзный солдат не дали ни одного выстрела после того, как адмирал Колчак принял на себя высшее командование», — пишет в своей книге воспоминаний Джон Уорд.

14 апреля 1919 г. опубликован декрет Совнаркома о воспрещении самовольного перехода совслужащих из одного ведомства в другое. На следующий день в газетах постановление Совета Обороны о призыве на действительную военную службу женщин-врачей.

Много крови в республике. Недостает рук штопать раны.

А 3 мая ввиду вторжения финляндских войск на русскую территорию (еще не всегда пишут «советскую») Петроград, Петроградская, Череповецкая и Олонецкая губернии объявлены на военном положении.

Независимость возлюбили, а Гражданскую войну не желаете? А интернационализм ничего вам не говорит?.. Надолго затянулось получение финнами этой самой независимости. Лишь натугой всего народа и устояли, не пристали к интернациональному братству бывшей Российской империи.

Тужится, напрягается, дрожит смертной дрожью Россия, аж на лбу жилы в палец толщиной и в очах кровавая сетка. Лечь бы, дух перевести, а то и лежать… не шевелиться…

7 мая в Версале представителям Германии вручен текст условий мирного трактата. Свирепые статьи трактата и бросят в объятия друг друга веймарскую Германию и РСФСР (после — Советский Союз).

17 мая напечатано постановление ВЦИК об организации лагерей принудительных работ… Явственней контуры «гулаговской» республики.

Главное командование красных собирает все силы для контрудара. На этот удар все упования Москвы. В командование фронтом вступает А. А. Самойло — бывший генерал-майор царской армии, талантливый генштабист и один из руководителей военной разведки до 1917 г. Членами Реввоенсовета назначены Юренев и Гусев.

И в эти же дни восстают против красной власти уральское и оренбургское казачество.

Смерть рыщет по средней России, в лесах, степях, болотах. Линия фронта в непрерывном движении.

Обозначается крупный успех за Первым Волжским корпусом генерала Каппеля, того самого, который начинал белый мятеж вместе с чехословаками. Никак не «накормить» этого Каппеля — зверем воюет…

К началу мая контрудар красных подготовлен и вычислен.

Даешь красный Урал!

Бои принимают исключительно упорный характер. Трудно определить, на чью сторону клонится успех.

30 апреля 1919 г. в Версаль на мирную конференцию прибыла германская делегация во главе с министром иностранных дел графом Брокдорф-Ранцау. На предварительном заседании графу Брокдорф-Ранцау вручен текст мирного договора. Германской делегации заявлено: никаких встреч и речей не будет. Делегации находиться только тут, в Версале. Отель уже за колючей проволокой и под стражей французских солдат: другого отношения к делегации Германии быть не может. Германские делегаты будут получать тексты с требованиями стран-победительниц. Отвечать обязательно в письменной форме.

Лишь на открытии конференции 7 мая графу Брокдорф-Ранцау было предоставлено слово.

Заседание открыл Клемансо как глава французской делегации. «Час сурового расчета пришел», — сказал он.

Отвечал Брокдорф-Ранцау: «…от нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны: подобное признание было бы в моих устах ложью…»

Брокдорф-Ранцау откажется поставить подпись под Версальским договором и в июне того же года подаст в отставку. В ноябре 1922 г. Граф Ульрих Брокдорф-Ранцау прибудет в Москву послом Веймарской республики. После Раппало ему будет оказан блестящий прием.

Но все это впереди, а пока Россия — в крови и муках Гражданской войны. Ленин окончательно оправился от ранения и в совершенном здравии и силе руководит борьбой. Он бесстрашен. Он предан идее. По образованности, знаниям он на несколько порядков выше любого из европейских государственных деятелей.

14 мая 1919 г. Будберг запишет в дневник:

«…На наше горе, красные оказались умнее нас; когда у них обозначилась невозможность сдержать наш стихийный порыв, они отдали нам Урал, ушли за Волгу, подтянули подготовленные резервы, наметили очень нехитрый и белыми нитками шитый план операции и тремя группами ударили по нашему растянутому фронту.

Ставка была обязана задержать армии на Урале, дать им устроиться и отдохнуть, обеспечить снабжение и тогда идти к Волге; вместо этого все понеслись вперед так, как будто бы красных не было…»

21 мая Будберг сделает запись о себе:

«Ставка сообщила, что я назначаюсь помощником начальника штаба Верховного главнокомандующего и управляющим военного министерства…»

Из отчета о деятельности ЦК РКП(б) от VIII съезда до 15 мая (1919 г. — Ю. В.):

«…Успехи Колчака естественно вызвали оживление деятельности контрреволюционных элементов внутри Советской России. Белогвардейцы, левые с-р., правые с-р. подняли бешеную устную и письменную агитацию против Советской власти, стараясь использовать голод и усталость городских рабочих масс, недовольство более зажиточных кругов крестьянства нашей продовольственной политикой и нежелание их воевать. Раздались призывы к забастовкам, особенно железнодорожным, к выступлениям, начали кое-где разбирать железнодорожные пути, чтобы помешать подвозу продовольствия в рабочие центры и передвижению воинских частей. Разыгрались восстания в Симбирской губернии, Брянске, Гомеле… Поэтому ЦК наметил следующую линию по отношению к с-р. и меньшевикам. «В тюрьму всех тех, кто поможет Колчаку сознательно или бессознательно. В своей республике трудящихся мы не потерпим людей, не помогающих нам делом в борьбе с Колчаком… арестовать всех видных меньшевиков и правых эсеров, о которых не было персонально известно, что они готовы активно помогать нам в борьбе с Колчаком…»

…Дальнейшее продвижение Колчака, продолжавшееся быстрое отступление наших восточных армий и естественно сопровождавшее отступление разложение их заставили нас перейти к более решительным мерам. 10-го апреля декретом была объявлена общая мобилизация пяти возрастов по девяти нейтральным фабрично-заводским губерниям… По инициативе ЦК повсеместно была проведена мобилизация известного процента членов партии (не менее 10 %, в большинстве 20 %, в прифронтовых 50 %, в непосредственно угрожаемых — поголовная)…

…Отправка большого количества и ответственных работников, и рядовых членов партии на фронт, естественно, ослабляет способность тыла сопротивляться попыткам контрреволюционных выступлений. Поэтому ЦК сразу поле съезда приступил к организации «отрядов особого назначения». Ответственным организатором этих отрядов при ЦК назначен товарищ В. М. Смирнов…»

О такой качественно новой, неизвестной дотоле работе и ее размахе в старой России и понятия не имели. Не имел и адмирал Колчак. Белые лишь формировали армию… и воевали.

22 мая 1919 г. Ленин телеграфирует Фрунзе:

«На мою телеграмму от 12 мая об Оренбурге до сих пор от Вас ответа нет. Что значит Ваше молчание? Между тем из Оренбурга по-прежнему идут жалобы и просьбы о помощи. Прошу впредь более аккуратно отвечать на мои телеграммы. Жду ответа. Ленин»

А что сообщать? Только ли Оренбург молит о помощи? Да по всему фронту кровавая сеча, и делать какие-либо выводы опрометчиво. И сил нет на ответы, даже если запрос от Ленина. Ни сна, ни покоя, и кусок хлеба в горле стрянет… И доклады, и штабные карты, линия фронта, потери, бои… и кровь, кровь…

Именно Фрунзе будет намечен в первые жертвы Сталина среди руководства родной партии. В те годы бытовало мнение, что не язва желудка доконала Фрунзе, а операция, навязанная врачами, которые находились под контролем Сталина.

Тогда же Борис Пильняк (Вогау) и написал свою «Повесть непогашенной луны» — историю об удушении знаменитого командарма хлороформом. Не было тогда для Сталина реальнее соперника, нежели Фрунзе. С Троцким расклад ясен: для партии он за прокаженного. Ясен и вопрос с Каменевым и Зиновьевым…

Оперировал нового наркомвоена Владимир Николаевич Розанов — тот самый, что оперировал Ленина. Владимир Николаевич пообещал Фрунзе, что тот не почувствует боли, — и наддал хлороформа (обезболивателя). Фрунзе и взаправду боли не почувствовал, так как остановилось сердце.

Вот такие «пироги»…

За дело — изменение лика и души народа — вождь примется с Сергея Мироновича Кирова. Чисто будет разыгран спектакль, но ранние пробы себя на эту роль начались, без сомнения, еще при Ленине, так сказать, в частных, но ответственных случаях.

Словом, журнал «Новый мир» напечатал повесть в 1926 г. Пильняк предпослал ей оговорку: пусть читатель не ошибается, мой герой не имеет ничего общего с Фрунзе. И все же номер журнала оказался конфискованным, так сказать, вычищен подчистую, хотя редактором являлся сам комиссар народного просвещения товарищ Луначарский, тоже, кстати, не чуждый сочинительству и вообще поучениям в художественно-пафосной форме.

Приложил ли руку к смерти Фрунзе Сталин или нет — этот вопрос уже не прояснить. Впрочем, уже конфискация номера доказывает верность самого анализа, предпринятого автором. Не ошибся он с направлением мысли.

Примечательно и другое: уже в младенческие лета советской власти такие деяния вполне допускались современниками и даже самыми что ни на есть просвещенными, то есть не склонными к сплетням и слухам. Стало быть, и власть успела проявить себя, и сам Иосиф Виссарионович. Впрочем, Царицын уже святился Сталинградом. А города переименовываются в первом Отечестве социализма, как правило, только в честь заслуженных «женевцев». На таких крови народной, слез — что шерсти на собаке…

Надо отдать должное мастерству Пильняка — личность Сталина в повести очерчена мощно и достоверно, а главное, пророчески намечены дали для развития ее, масштабы будущих преступлений.

В рассказе «Штосс» Борис Пильняк говорил:

«Мне жаль Лермонтова; он дурно кончит. Он не для России рожден. Его предок вышел из свободной Англии».

И там же:

«Я пью за жизнь!.. Кругом стыли лишь мертвецы. Живы были только мы».

«Женевская» уродина загребла Пильняка в 1937 г. Надо полагать, следователи припоминали «Повесть непогашенной луны». На величайшего вождя, защитника обездоленных всего мира да хулу! В стонах и корчах молил этот очкастый о смерти, а они не давали. Ибо «женевская» тварь пускает кровь лишь во имя трепетно-возвышенных идеалов, а это уже разница: просто так пускать (это чистый бандитизм) или по трепетно-идейным соображениям (это — служение народу, революции). И пытали, били, требовали саморазоблачений и покаяния…

В Японии был! В Китае околачивался! Книги за границей в белогвардейских издательствах печатал! С Троцким в приятелях хаживал! Японский шпион — вот и весь сказ!

И пулю в затылок, и в ров с десятками таких же, опасных для солнечного завтра. Так и вытесывали из глыбы народа единомыслящих — пулями, пытками, оглуплением…

Кругом стыли лишь мертвецы.

В середине мая 1919 г. Реввоенсовет фронта — Гусев, Лашевич, Юренев — обращается к Ленину с просьбой вернуть С. С. Каменева на должность командующего фронтом.

На цыпочки поднялась советская власть. Едва хватает воздуха, а дышит…

29 мая 1919 г. Ленин телеграфирует:

«По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной».

Из записи Будберга 3 июня 1919 г.:

«На фронте Сибирская армия покатилась назад (ее соседом была Западная армия. — Ю. В.), и покатилась совсем скверно, по-видимому, в положении, близком к катастрофическому; разгром ее левого фланга поставил в почти безвыходное положение ее правофланговые части… Фронт сломлен…»

Через два месяца адмирал заявит на заседании Совета Министров: неудовлетворительное настроение и состояние армии в том, что она пропитана большевизмом.

Смысл белого движения разъясняет Родзянко. Эхо его голоса доносится и в далекий Омск:

«И теперь, в дни мучительной разрухи и невероятных страданий русского люда, прежде всего нужен порядок и восстановление законности и охраны личности и прав каждого гражданина.

Довольно произвола, пора подчиняться не за страх, а за совесть единой Всероссийской власти, опирающейся на всеобщее народное доверие.

Вспомните, из сказанных мною слов, как опасна преступная агитация, которая, несомненно, имела место в первое время революционного движения и которой поверили все без надлежащего критического отношения.

Вспомните, из сделанного мною сообщения, как бессильна власть, не опирающаяся на правильно избранное народное представительство, воплощающее в себе народную волю и народное доверие. Мы эту власть и народное доверие должны всецело и без колебаний дать тем доблестным вождям, которые бесстрашно еще в дни величайшей смуты и тревог подняли знамя чести и достоинства России…

Наш доблестный Главнокомандующий, истинный и верный сын своей Родины, — генерал Антон Иванович Деникин — преподал нам внушительный урок в этом направлении. Среди громких ратных побед, среди невероятных успехов и возрастающей боевой славы он не поколебался подчиниться адмиралу Колчаку со всей своей славной армией во имя веления своего русского могучего сердца как истый гражданин, ставящий пользу общую выше своей личной власти и заслуженной славы».

С контрударом красных постепенно созревает перелом в обстановке. Летом хлынут обильные подкрепления, поспеют новые полки — и белые покатятся назад, теперь уже навсегда. Прощай, Москва с малиновым звоном!..

В августе войска красных будут наступать со средней скоростью 15 верст в сутки. Даешь Сибирь и Дальний Восток!

И как не дать, численно личный состав Вооруженных Сил Республики перевалит к тому времени за 5 млн. Мобилизация за мобилизацией прочесывали советскую Россию. Даешь республику Труда!..

Более поздний анализ характера боевых действий армий Колчака (на первом этапе — командующие Ханжин и Гайда), проведенный советскими историками, привел их к следующим выводам: главные силы Колчака были направлены не на соединение с уже оформившимся Южным фронтом, а на сближение с иностранными интервентами. «И это несмотря на то, что северное направление (отсутствие дорог, лесные пространства, малонаселенность, отсутствие важных центров и т. п.) менее способствовало действиям крупных сил, чем путь, идущий от Уфы к Средней Волге». Колчак пробивался к огромным запасам вооружения, амуниции и продовольствия, созданным англичанами в Архангельске и Мурманске.

Через эти порты он мог получать быструю помощь. Царицынское направление поневоле оказалось второстепенным…

27 мая 1919 г. «союзные и присоединившиеся правительства» направили адмиралу Колчаку совместную ноту (письмо) об условиях признания его кабинета. Ноту подписали Дэвид Ллойд Джордж, Вудро Вильсон, Жорж Клемансо, Витторио Орландо и Киммоти Сайондзи.

Вскоре последовал ответ Верховного Правителя России адмирала Колчака на ноту «признания».

«Правительство, во главе которого я стою, счастливо узнать, что политика союзных и объединенных держав по отношению к России находится в полном согласии с задачами, выполнение которых русское правительство взяло на себя. Это правительство озабочено в первую очередь восстановлением мира в стране и обеспечением русскому народу права свободно решать свою собственную судьбу при помощи Учредительного собрания.

Я высоко ценю интерес, проявленный державами по отношению к национальному движению, и считаю вполне законным желание выяснить политические убеждения, которыми мы руководимся. Я готов снова подтвердить мое прежнее заявление, которое я всегда считал неизменным.

1. 18 ноября 1918 года я взял власть, которую я не сохраню ни на один день дольше, чем этого требуют интересы страны. Моей первой задачей после полного разгрома большевиков будет — определить срок выборов в Учредительное собрание. Сейчас уже работает комиссия по подготовке выборов на основе всеобщего избирательного права. Считая себя ответственным перед этим Учредительным собранием, я передам ему власть, дабы оно могло выбрать форму управления. В согласии с этим я принял присягу перед Верховным русским сенатом (Supreme Russian Tribunal), стражем закона. Все мои усилия направлены к тому, чтобы скорее окончить Гражданскую войну, разгромить большевизм, дабы предоставить русскому народу свободно высказать свое желание. Каждая затяжка этой борьбы лишь откладывает выполнение этого.

Однако правительство не считает себя достаточно правомочным подменить неотчужденное право свободных и законных выборов восстановлением Учредительного собрания 1917 года, которое было избрано при режиме большевистского насилия и большинство членов которого сейчас в советских рядах.

Может быть только законно избранным Учредительное собрание, для скорейшего созыва которого мое правительство приняло все зависящие от него меры. Этому Учредительному собранию будет принадлежать высшее право решить все вопросы Русского государства, как внутреннего, так и внешнего порядка.

2. Мы с радостью готовы обсудить с державами все международные вопросы, заботясь о свободном и мирном развитии народов, сокращении вооружений и всех других мероприятиях, направленных против новых войн, мероприятиях, высшим воплощением которых является Лига Наций.

Однако русское правительство считает необходимым подчеркнуть, что окончательное утверждение всех решений, принятых от имени России, будет принадлежать Учредительному собранию. Россия сейчас и в будущем может быть только демократической страной, в которой все вопросы, включая территориальные изменения границ и международные отношения, могут быть ратифицированы представительным учреждением, которое является естественным выражением верховной воли народа.

3. Считая образование единого польского государства одним из главных и естественных последствий мировой войны, правительство считает себя вправе подтвердить независимость Польши, объявленную Временным правительством в 1917 году, все законы и обещания которого мы принимаем на себя. Но окончательное утверждение границ между Польшей и Россией в согласии с вышеуказанными принципами должно быть отложено до созыва Учредительного собрания. Мы готовы немедленно признать de facto правительство Финляндии, но окончательное решение финского вопроса должно принадлежать также Учредительному собранию.

4. Мы склонны сейчас же подготовить решение вопроса о судьбе национальных групп в Эстонии, Латвии, Литве и в кавказских и закаспийских странах, и мы имеем все основания полагать, что правительство быстро выработает меры для обеспечения в настоящее время права автономии всем различным национальностям. Вполне понятно, что границы и условия создания национальных образований будут разрешены конкретно в каждом отдельном случае.

В случае возникновения каких-либо трудностей при решении этих вопросов правительство готово прибегнуть к сотрудничеству Лиги Наций в деле достижения удовлетворительного разрешения.

5. Вышеуказанные принципы, включая ратификацию соглашения Учредительным собранием, естественно, относятся и к бессарабскому вопросу.

6. Русское правительство снова подтверждает свое заявление от 27 ноября 1918 года, которым оно приняло на себя все государственные долги России.

7. Что касается внутренней политики, которая может интересовать державы постольку, поскольку отражает политические тенденции русского правительства, я снова утверждаю, что не может быть возврата к режиму, существовавшему в России до февраля 1917 года. Предварительные решения, принятые моим правительством по аграрному вопросу, имеют своей целью удовлетворить интересы громадной массы населения и основываются на убеждении, что Россия может процветать и расти только при условии, что миллионы русских крестьян будут обеспечены земельной собственностью.

В освобождаемых местностях правительство, не препятствуя свободному выбору местных самоуправлений и земств, считает, что развитие этих органов, как и развитие самого принципа самоуправления, является необходимым условием для реорганизации страны, и потому правительство оказывает им всяческое содействие.

8. Ставя перед собой задачу восстановить порядок и правосудие и обеспечить личную неприкосновенность угнетенному населению, уставшему от насилий и беззакония, правительство подтверждает равенство перед законом всех классов и всех граждан без каких-либо привилегий. Все, без различия происхождения или религии, будут пользоваться равной защитой государства и закона.

Правительство, во главе которого я стою, направляет все свои силы и ресурсы к достижению задач, которые оно поставило перед собой в этот решительный момент. Я говорю от имени всей России. Я уверен, что после разгрома большевизма все вопросы, которые одинаково затрагивают все народности, чье существование зависит от существования России, найдут удовлетворительное разрешение.

Колчак»

В субботу, 7 июня 1919 г., «Известия ЦК РКП(б)» (№ 2) публикуют обращение ЦК партии.

«ЦК коммунистов постановил:

1) Всем организациям, всем членам партии принять меры, чтобы постановление Совета Обороны от второго июня о борьбе с дезертирством дало наибольшие результаты;

2) Организуйте в губернии неделю борьбы с дезертирством, используя все устные, печатные средства агитации..'

3) …разъясняйте, что уклоняющиеся и дезертиры затягивают борьбу, вынуждают власть объявлять новые мобилизации, призывать старшие возрасты; объясните необходимость карательных мер против дезертиров и их укрывателей, разъясняя, что дезертиром может быть или злостный враг рабочих и крестьян, или несознательный человек; призывайте к добровольной явке, призывайте семьи воздействовать на дезертиров…

9) Организуйте широкую агитацию так, чтобы вызвать массовую добровольную явку и сделать излишними широкое применение карательных мер…»

Количество дезертиров составляло более половины всех призываемых. Размах уходящих в подполье, леса — лишь бы не воевать — подтверждает и признание необходимости призывать старшие возрасты, дабы возместить убыль от дезертирства.

Народ воевать отказывался…

Уорд подчеркивает сложность положения Колчака.

«Положение диктатора в высшей степени неопределенно. Он издает приказы, но, если начальники армий могут уклониться от их выполнения, они делают это под тем или иным предлогом. Русский характер в этом отношении представляет большие особенности. Он повинуется только одной вещи — а именно силе…»

10 июня 1919 г. ЦК РКП(б) постановляет десятым пунктом:

«Предложить т. Ленину послать реввоенсовету Востфронта телеграмму с указанием на важность энергичных и быстрых мер для подавления восстания уральского и оренбургского казачеств».

Напряжение в республике предельное. На том же заседании ЦК принято решение «признать Петроградский фронт 1-м по важности. Руководиться этим при распределении войск и т. д.

Из дивизии, снимаемой с Востфронта, дать две трети Питеру, одну треть Южфронту…»

10 июня 1919 г. среди множества других дел ЦК РКП(б) решает одно весьма примечательное. Дзержинский просит разрешить расстреливать семьи людей, перешедших на сторону белых, — всех скопом: стариков, детей, женщин. И ЦК РКП(б) голосует за такой принципиальный подход товарища Дзержинского.

— …Сила — достоинство для рабов, — говорит узкий от худобы человек в мятом пальто и шапке «пирожком». — Только раба убедит и смирит сила. К сожалению, это история и нашей Родины! Свободные люди не нужны на этой земле! Нужны граждане… население!..

Чудновский тихонечко раздвигает толпу плечом и ближе подступает к столу (стол на этой площади вместо трибуны) — лучше разглядеть оратора. А сгодится для памяти, не пропадет. Ишь разливается…

— Буржуй! — кричит кто-то с задков толпы.

Толпа начинает переминаться, шуметь.

— Провокатор!

— Долой!..

14 июня 1919 г. державы Антанты признали адмирала Колчака Верховным Правителем России.

28 июня в Версале подписан мирный трактат между Германией и державами Согласия. Германия загнана в угол, из которого ей померещится один выход: Гитлер и тотальная война. И развалинами станет Германия. Создатель ее покарает за ненависть и убийства.

1 июля красными войсками взята Пермь, 26 июля — Челябинск.

И 27 июля в газетах краткое уведомление: Махно убил атамана Григорьева. Жил бы атаман, коли знал свое место. Это очень важно — знать свое место.

Будберг анализирует неудачи:

«Ставка швыряет на фронт все сырые резервы, гонит туда последние скудные запасы винтовок для того, чтобы раздать их еще не стрелявшим никогда парням и бросить их в наступление.

Везде в тылу спешно надевают форму новобранческие толпы, наученные ходить с песнями и в ногу, дают им первый раз в жизни винтовки и воображают, что это солдаты, затем все это спешно набивается в вагоны и гонится на восток для закупоривания образовавшихся всюду на фронте дыр…

Плохо все это кончится; ставка упрямо все тащит на фронт и не желает понимать огромной важности образования в тылу прочных и надежных гарнизонов…»

И с тревогой отмечает:

«Восстания в близком и глубоком тылу разрастаются; весна и листва дают огромные преимущества повстанческим бандам; средств противодействия у нас нет, так как все годное притянул фронт… Обобрав тыл, ставка учинила огромный и, быть может, непоправимый промах, ибо без спокойного тыла нам никогда не выгресть…»

«…Говорить с солдатами он не умеет, стесняется, — отмечает в дневнике Будберг, описывая встречи адмирала с солдатами и офицерами, — голос глухой, неотчетливый, фразы слишком ученые, интеллигентные, плохо понятные даже для современного офицерства…»

В 1933 г. в «Русском физиологическом журнале» обратила на себя внимание статья «Доминанта как рабочий принцип нервных центров».

В упрощенном представлении доминанта есть сосредоточение нервных центров организма (более или менее устойчивый очаг повышенной возбудимости нервных центров). Этот очаг повышенной возбудимости может сохраняться минуты, годы и десятилетия — это связано с выполнением жизненно важных задач.

Автор — бывший князь Алексей Алексеевич Ухтомский.

Он доказал, что из следов протекшего вытекают доминанты и побуждения настоящего, которые и определяют будущее…

Чувствуете, какие возможности для «синего воинства»?..

Оседлать эти самые доминанты — и будущее каждого и всех в их руках, намозоленных в удушениях людей и свободной мысли. Пророки нашего будущего с наручниками, кляпами для любого и программой обновления КПСС.

Поэтому, развивает логическую цепочку бывший князь, ежели нужно выработать в человеке продуктивное поведение с определенной направленностью действия, этого вполне возможно добиться ежеминутным, неустанным культивированием требуемых доминант.

Вот и угодили в точку!

Да с первой минуты советской власти эту самую доминанту и устанавливают в сознании народа: поначалу газетами, митингами, партийными собраниями, а после (с развитием техники) приобщили радио, кино, телевидение и, само собой, детские сады, школы, институты… — ну всё-всё. И запалили участок мозга на постоянное возбуждение: только ленинизм, только нетерпимость, только первые секретари, только движение в один шаг, в одно равнение, в один вдох и выдох!..

Как развитие физических наук привело к созданию самого различного смертоносного оружия, так и развитие психологии самым неожиданным образом обернулось созданием не менее жуткого оружия — возможности уничтожения всякой самостоятельной мысли. И это так. Ведь ежели приложиться к закону Ухтомского с другой стороны, то и вообще не надо крови, что существенно; неизбежность хоть какой-то огласки отпадает, а это чрезвычайно важно, когда столько слов в газетах и по радио о правах человека. Всех, кто посягает на основы власти Ленина и его славных продолжателей, можно нейтрализовать «лечением».

Ну разве могут быть психически здоровы те, кто сомневается в ленинизме и святости партии? Отныне нужно лишь следовать букве закона Ухтомского. И в людях будет размыт опасный очаг инакомыслия. Это же мечта любого партийного работника и вдумчивого серьезного служителя при «женевском» механизме — все одного цвета, роста, и всё — по команде.

Любая неугодная мысль отныне становится заурядной болезнью. Ну, скажем, вялотекущей шизофренией — это уже по Снежневскому. И какая необходимость карать, ежели человек болен? Надо направлять в психбольницу (само собой, с тюремным уклоном) и лечить, чтоб вообще никаких доминант не обнаруживалось, так сказать, до полного разжижения мозгов. Благо медицинские институты поставляют кадры — на все готовы, отбоя нет…

Для «женевской» уродины любая упорная идея — помешательство, ибо упорной идеей может быть только ленинизм и вера в партию. Схоластически вцепившись в идею доминанты Ухтомского, «женевцы» обеих служб (партийной и чекистской) уже подавляют независимую мысль как бы от имени передовых знаний, культуры.

Могущественный руководитель КГБ Андропов оценил достоинства учения (ему, правда, с большим опозданием, но все же подсказали) и, что называется, поставил на поток: надо строить коммунизм, постоянно закрепляя доминанту веры в ленинизм.

А откуда это в Андропове, в общем, понять можно, если учесть, что был он послом СССР в Венгрии, когда там полыхнуло восстание. Тогда и насмотрелся, что бывает, когда не все охвачены доминантой по Ленину.

Это и дало Юрию Владимировичу Андропову тот дополнительный закал прочности (и нетерпимости): никаких колебаний — только карать!

Гвоздем засели в памяти события 1956 г.

Ни Сталину, ни Берии и не снилось такое сокрушительное применение передового медицинского закона. Основательно взялись в стране развитого социализма за учение о доминантах с двух концов.

Лютым гонением инакомыслящих, надругательствами «психушек» оставил по себе память Андропов — глава КПСС и страны после Брежнева. Зловещая вышла замена. Впрочем, и без того страна уже давно походила на сумасшедший дом.

Когда-нибудь Россия остатками своих неленинских доминант размотает весь этот кроваво-подлый клубок мучительств и бессудных убийств от имени медицины и во славу ленинизма.

Это никоим образом не относится к личности Ухтомского и его научным достижениям. Имя его в науке почетно, и заслуги неоспоримы.

После крушения белого движения и развития советского государства социализм не становится тем, чем он был в умах людей до Октябрьской революции. Смысл, подлинность всех 55-томных построений Ленина — это не свободный труд и расцвет личности, это — глубочайшее подавление личности, непрестанное насилие, всеохватный контроль над мыслью каждого и сохранение вопиющего неравенства в интересах партийной верхушки.

Доктринеры человеческого горя.

17 июля 1919 г. в дневнике Будберга появляется запись:

«В соборе состоялась панихида по царской семье (исполнилась годовщина со дня зверской расправы. — Ю. В.) демократический хор отказался петь, и пригласили монахинь соседнего монастыря, что только способствовало благолепию служения. Из старших чинов на панихиде были… остальные постарались забыть о панихиде, чтобы не скомпрометировать своей демократичности.

После панихиды какой-то пожилой человек, оглядев собравшихся в соборе (несколько десятков преимущественно старых офицеров), громко произнес: „Ну, и не много же порядочных людей в Омске“».

Атаманщина подрывает и без того зыбкий и неустойчивый тыл.

И Будберг подводит итог:

«Вред атаманщины, это — мое credo; я считаю, что она работает на большевизм лучше всех проповедей и пропаганды товарищей Ленина и Троцкого. На это явление надо смотреть в широком масштабе… мальчики (то есть атаманы. — Ю. В.) не понимают, что если они без разбора и удержу насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что московские хамодержцы могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников…»

Нейдет из памяти диковатый случай. Складываю главы повествования о Гражданской войне, крахе адмирала, а этот случай занял место в памяти и стоит. Раз так — место ему здесь, хоть и не имеет прямого касательства к рассказу.

Багир Фархутдинов был в составе той сборной, которую сменило мое поколение. Он выступал в легчайшем весе.

Я познакомился с ним на сборах, когда он уже числился во втором составе. Это означало: не сегодня-завтра у него отнимут стипендию, и цепляйся за жизнь как умеешь.

Багир не стал чваниться чемпионскими званиями — и подался в массажисты. Это дало прочный кусок хлеба.

Именно Багир был первым нашим «мухачом», удостоенным звания чемпиона мира. Среди советских атлетов легчайшего веса до него это никому не удавалось. Он выиграл у знаменитого в те годы иранца Намдью — как говаривали, любимца шаха Реза Пехлеви.

В долгие вечера после тренировок ребята пускались в разного рода воспоминания («травили»).

И услышал я однажды от Багира историю, настолько необычную и в то же время настолько типичную для нашего времени, — в общем, умолчать грех.

Срочную службу Багир отбывал вскоре после Великой Отечественной войны в так называемых внутренних войсках. На его долю выпадало не раз конвоировать различные партии заключенных.

Однажды он с такими же солдатами, как и сам, конвоировал крупную партию — порядка полутысячи человек. Где и когда — моя память не удержала, да я и не интересовался. К чему мне это было?..

Все как водится: вокруг колонны цепочка солдат с автоматами; через одного-двух — с овчарками.

И случилось непредвиденное: навстречу, из низины, вывернула женская колонна примерно такой же численности. И, само собой, под охраной.

Женскую колонну завернули, насколько могли, в сторону. Однако, когда колонны сравнялись, мужчины-заключенные в едином порыве смяли охрану и ринулись к женщинам.

Все произошло настолько быстро — охрана только хлопала глазами, соображая, что к чему.

Женщины отозвались на порыв мужчин и опрокинули свою охрану. Две толпы бежали навстречу друг другу и неистово кричали.

И случилось то, чего Багир не может забыть и доныне.

Женщины на ходу расстегивались, заголялись и падали под мужчин. В какое-то мгновение поле оказалось усеянным плотно прижавшимися парами. Охранники пинали мужчин сапогами, прикладами, стреляли в воздух, были спущены собаки — и они рвали, кусали людей, но никто не разжал объятий.

Поле из полутысячи пар целовалось, стонало, выкрикивало имена, нежные слова… И пожилые, и юные, и почти старухи, и совсем старые — все обнимали, целовали, льнули к мужчинам…

И никакие побои, кровь не могли расцепить пары.

И только тогда, когда мужчины извергли страсть в чресла женщин, заключенных смогли разделить в колонны.

16 августа 1919 г. ВЦИК и Совнарком объявляют адмирала Колчака и его министров вне закона. Все изданные ими государственные акты считать недействительными.

17 августа конный корпус деникинского генерала Мамонтова прорвался к Тамбову и Козлову.

30 августа Киев — под Петлюрой. На следующий день Петлюра (очень много на нем невинной русской крови) вынужден оставить город. Его займут войска деникинского генерала Бредова. Вот тогда и откроют свои тайны могилы Грюнвальда.

И будет их разглядывать, щупая себя и крестясь: не во сне ли — мой собрат по «железной игре», рекордсмен России по штанге Александр Григорьевич Красовский. Точно фамилия отразит: красавец был, плечист, улыбчив. Не хотел он встревать между белыми и красными — учил мальчишек и парней «драконить» штангу, но… спугнули чекисты. Бежал на рассвете из родного Чернигова. Должен был пойти по списку заложником. Спас один из учеников. Служил в ЧК и подсмотрел в списке фамилию, шепнул тренеру.

Ушел Александр Григорьевич от пули по заложничеству. А как увидел пасти могил с останками тех, кто недавно был человеком, — надел форму, прицепил шашку и явился в первую же белую часть: подпоручик Красовский! Готов сражаться за Россию против большевиков!

Ох и насмотрелся этот сильный человек на взбесившуюся страну, на трупы, казни, стоны. И случится так, что толпа вытолкнет его на утлое суденышко — и причалит он к турецкому берегу…

Долго рассказывал мне о своих мытарствах бывший подпоручик Селенгинского полка, а было это в год 1962-й в стольном граде Париже на большом турнире атлетов.

Недоверием залег рассказ о могилах. В Киеве — и братские захоронения? И это — ЧК? Быть не может! Листал я свой партийный билет — и не верил. А после прочел… сначала у Гессена в «Архиве русской революции», после у Фомина в «Записках старого чекиста».

Все правда! Не обманул подпоручик-атлет. Носил я тогда титул «самого сильного человека в мире»…

Нелегкой окажется жизнь у Федора Тимофеевича Фомина. Забросит его судьба на должность начальника ленинградского УНКВД (начальник — Медведь — будет в отпуске), когда Николаев пристрелит Кирова. Это он, Федор Тимофеевич, первым будет докладывать Сталину об обстоятельствах убийства Кирова. И это Сталин при всех отвесит ему пощечину. Лязгнут за ним засовы — тюрьма и лагерь станут ломать его, однако Федор Тимофеевич выдюжит. Помрет Сталин, и выпустят его на волю со справочкой, что сидел напрасно, так как ни в чем не виноват…

Положим, вина имеется. Служба в ВЧК-НКВД на высоких должностях — это всегда кровь…

Вот так замкнулся сказ о тех киевских могилах. Мгновенно затянулся узел в Киеве — сколько судеб! И не своя — чужая воля уже повела людей…

«Я стоял в Никольске на платформе, ожидая поезда, — вспоминает Джон Уорд, — кругом была толпа русских; недалеко находился японский часовой. Вдруг он бросился вперед и ударил прикладом… в спину русского офицера; последний упал… катаясь от боли… между тем как японец, скаля зубы, взял ружье «на караул». Хотя кругом стояло немало народу, ни у одного из русских не хватило духу пристрелить японца… Десять минут спустя другой японский часовой повторил то же самое, но на этот раз жертвой была хорошо одетая русская дама. Русские были так запуганы, что даже ее друзья побоялись помочь ей. Я подошел, чтобы помочь; японец отстранился, но продолжал смеяться… Я отправился в японскую главную квартиру, находившуюся недалеко в вагоне, и донес о происшедшем. Офицер казался удивленным, что я вступился за каких-то русских… Я отвечал, что первый же японец, который дотронется в моем присутствии до английского офицера или солдата, будет убит на месте. Это, по-видимому, удивило японского офицера, который указал на то, что они оккупировали Сибирь и имеют право делать все, что им угодно. Я счел необходимым поставить на вид, что японцы действуют в союзе с другими державами, включая сюда и Россию; что мы здесь находимся в качестве друзей русского народа, а не завоевателей. Этого как раз он не мог или не хотел понять…»

Омское совещание имело место в июле — августе 1919 г. В боевых действиях уже обозначился перелом, весьма невеселый для белых.

Союзные державы представляли посол США в Японии Р. Моррис, командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири генерал В. С. Грэвс, высокий комиссар Англии Дж. Эллиот, глава английской миссии генерал А. В. Нокс, высокий комиссар Франции Мартель и начальник французской военной миссии, главнокомандующий союзных войск в Сибири генерал М. Жаннен, японский дипломат Мацусима и генерал Таканаяги.

По приказу Колчака русская железнодорожная администрация переподчинялась американцам — так категорически потребовал Моррис. Это произошло еще до открытия совещания и явилось как бы предварительным условием. Вообще союзники вели себя в высшей степени начальственно и грабительски.

Унижения следовало терпеть, без поддержки извне борьба против большевиков заранее обрекалась на неудачу.

26 июля открылись регулярные заседания.

Для охраны железной дороги лишь от Омска до Иркутска требовались три полные пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия и артиллерийский дивизион. Всего — около 40 тыс. солдат.

Чехословацкие войска эвакуировались. Других сил союзники на замену не имели. Это предполагало сохранение чехословацкого контроля над железной дорогой. В те месяцы линия фронта проходила еще на достаточном удалении от Омска.

29 июля обсуждалось снабжение белой армии. Союзники выразили возмущение разбазариванием того снаряжения, которое они поставляли в Сибирь. Черный рынок ломился от него. Кроме того, одно-единственное поражение каппелевского корпуса принесло Красной Армии 200 тыс. комплектов английского обмундирования…

Белый тыл гнил и разлагался.

Представители союзников потребовали контроля над распределением снаряжения и даже — подчинения армии.

19 августа совещание закончило работу.

Представители союзников приняли решение обратиться к правительствам своих стран, имея в виду:

— необходимость признания власти Колчака;

— предоставление кредита в 200 млн. долларов для оснащения 600-тысячной белой армии и приобретения некоторых товаров;

— предоставление кредита в 86 млн. долларов на покрытие некоторых долгов в США.

Вся эта помощь строго обусловливалась необходимостью решительного перелома в ходе боевых действий.

Союзники получали исключительные экономические льготы уже без всяких оговорок, то есть грабить белую казну могли непосредственно с данного момента.

«Нужна моральная и материальная поддержка в самых широких и искренних размерах, а не советы, руководства, назойливые опекуны и прочие прелести наличной интервенции, навалившиеся на нас, как какие-то новые египетские казни», — занесет в дневник Будберг…

Перелом не наступил.

Россия корчилась в судорогах Гражданской войны.

Без грабежей, насилий, мародерства — об этом мечтали вожди белой армии, об этом вдохновенно писал Василий Витальевич Шульгин. Недаром при создании Добровольческой Армии для любого вступающего требовались два поручительства.

Но масштаб войны, уклонение офицерства от участия в войне вынудили прибегнуть к мобилизации. И белая армия полыхнула грабежами, разбоем.

Не шибко отличалась от нее и рабоче-крестьянская Красная Армия. Именно по данным причинам Красная Армия времен Гражданской войны была подчистую демобилизована. Фрунзе докладывал о ней как о недисциплинированной, мародерской по существу. После демобилизации сохранялся лишь командирский состав.

Белые казались народу воплощением старого режима. Бароны и помещики посягали на землю и фабрики. И в кровавой сечи народ встал (пусть со скрипом и неохотой) на сторону большевиков, хотя и был до предела раздражен продразверсткой и жесточайшим политическим диктатом, отвращение к которому он выразил в лозунге «Советы без коммунистов».

Только крайние политические решения укладывались в сознании России.

Ни о какой постепенности, сознательной эволюции никто, за исключением невлиятельных политических сил, и помышлять не хотел.

И дымилась Россия трупами, точнее, свежей кровью, озерами этой крови. Все формулы писались лишь кровью. Побеждал тот, на чьей стороне было много крови…

Позиция чехов предельно озлобляет Будберга. Он с горечью отмечает, что чеховойско занято торговлей, скапливанием денег и имущества и «совершенно не желает рисковать не только что жизнью, а даже спокойствием и удобствами своей жизни».

И далее, 14 июня следует продолжение:

«Чехи… относятся к наличной власти снисходительно, вежливо, они отлично учитывают свою силу и нашу слабость и всячески этим пользуются, конечно, под соусом видимой помощи. На Урале и в Сибири они набрали огромнейшие запасы всякого добра и более всего озабочены его сохранением и вывозом…

Сейчас чехи таскают за собой 600 груженых вагонов, очень тщательно охраняемых… эти вагоны наполнены машинами, станками, ценными металлами, картинами, разной ценной мебелью и утварью и прочим добром, собранным на Урале и в Сибири».

Спустя десятки лет после Гражданской войны Дмитрий Иванович Мейснер в своей книге «Миражи и действительность» напишет:

«…Чехословацкие легионеры, шедшие одно время на Востоке с белыми, вывезли из России немало золота. Тема о русском золотом запасе всплывала потом при разных условиях и в разной обстановке…

Тогда же на одной из главных улиц Праги было построено огромное здание нового банка — «Легиобанка». Все знали, что и самое здание, и средства банка обязаны своим существованием все тому же золоту».

Мейснер участвовал в Гражданской войне вольноопределяющимся в армиях Деникина и Врангеля. После долгое время учился и жил в Чехословакии. В эмиграции близко знал деятелей как старой власти России, так и обновленческой — либералов, кадетов, — то есть был человеком широко осведомленным. Его воспоминания с подзаголовком «Записки эмигранта» напечатало издательство АПН в 1966 г.

3 сентября 1919 г. газеты оглашают постановление Президиума ВЦИК об организации Сибирского Революционного Комитета под председательством тов. Смирнова (с правами органа областного значения). Согласно постановлению, Сибревкому подчинены все органы гражданского управления Сибири.

5 сентября газеты сообщают о прорыве конницы генерала Мамонтова. Направление движения конных лав: Москва. Президиум Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов ввел в Москве военное положение.

6 сентября советскими войсками взят Тобол, а 30 сентября его вновь захватывают белые. Это кроваво знаменитые бои на Тоболе, решившие участь колчаковской Сибири. Весь сентябрь здесь, на Тоболе, с переменным успехом для красных и белых кипят отчаянные бои.

7 июля 1919 г. Будберг записывает:

«На всех больших станциях стоят и благоденствуют чешские эшелоны; устроились они отлично, поставив свои вагоны в лесах и рощах на особо проложенных тупиках; все красиво убрано и разукрашено; кругом идеальная чистота; временами видно, как немецкие пленные в чистых передниках и колпаках готовят для своих бывших вассалов пищу в ослепительно опрятных и блистающих полированной медью кухнях.

Щеголевато одетые чехи, жирные и гладкие, важно гуляют по платформам. Обидно смотреть на наши новенькие вагоны в 3000 пудов грузоподъемности, захваченные чехами под жилье; в вагонах выломаны стенки, сделаны окна и двери; временные хозяева с русским добром не церемонятся…»

А на другой день запишет:

«Не везет адмиралу по части ближайшего антуража; он взял к себе личным адъютантом ротмистра Князева, который дивит кутящий Омск своими пьяными безобразиями… и позволяет себе разные распоряжения именем адмирала…»

Через два месяца Будберг посетует:

«…Очень много жалоб на безобразие и насилия, чинимые польскими войсками в районе Новониколаевска, эти не стесняются грабить…

На наши жалобы, обращенные к Жаннену, не получаем даже ответа; польское хозяйничанье особенно для нас обидно; чехам мы все же обязаны, и часть их дралась вместе с нами за общее дело; польские же войска создались у нас за спиной из бывших военнопленных и наших поляков, взявших с России все, что было возможно, а затем заделавшихся польскими подданными…»

21 сентября 1919 г. войсками Деникина (белые офицеры называли его «дедом Антоном») взят Курск. Ленин с большевиками прижат к гробовой доске — нет спасения. На востоке — недобитые и еще боеспособные войска Колчака, у Петрограда — войска Юденича, а с юга все ближе и ближе к красной столице подступают армии Май-Маевского.

27 сентября в советских газетах опубликован декрет Совнаркома о регистрации бывших помещиков, капиталистов и лиц, занимавших ответственные должности при царе, «в целях установления контроля и проверки». В действительности же — для уничтожения. К тем дням их, бывших, и так уж оставалась самая крохотка — террор почти всех уложил в землю. Особенно дали обильные «урожаи» расстрелы по системе заложничества — излюбленная система Ильича. Тут по всем городам и местечкам тысячами клали «классово чуждых». Не по дням, а часам жирела «женевская» тварь.

Отчаянное положение РСФСР вынуждает II Всероссийский съезд Коммунистического союза молодежи принять постановление о мобилизации членов союза в возрасте от 16 лет «для обслуживания фронта и тыла». Съезд проходил в Москве с 5 по 8 октября 1919 г.

Голод, тиф, «испанка», бандитизм, террор, надрывная работа и стужа…

Большевизм вверг страну в состояние, когда она оказалась задворками мира. И все гребут из нее, поучают. КПСС готова для своего спасения распродать богатства страны — и культурные, и материальные. Лишь бы выжить, возродиться в новом качестве и снова погнать народ к очередной катастрофе.