Поглаживая седую бороду и щуря глаза, философ сосредоточенно проверял задание Минорис. Та выглядела подавленной и несчастной. Она уже давно поняла: от Диоксида поблажек не дождешься.

— Твои суждения поверхностны и категоричны, — вынес приговор мудрец. — А уму недостает гибкости.

— Я всегда это знала, — буркнула Минорис. — Интересно, как бы выглядел мозг-акробат или мозг-гимнаст…

— Постарайся относиться к учебе серьезнее, — кротко посоветовал Диоксид.

— Да куда уж серьезнее-то? Я и так днями напролет ваши свитки читаю. Надоело! Если ни на что не гожусь, прямо и скажите, — надулась та. — Сколько камень ни поливай, всё равно не прорастет.

— Видно, пора тебе отдохнуть, — устало проговорил философ. — А я, пожалуй, пойду, воздухом подышу.

Переубеждать ученицу он не спешил. Пусть поразмышляет да решит, способен ли прорасти ее камень. Усилием воли из любого, даже самого безнадежного камешка можно вырастить могучее дерево.

Когда Минорис осталась одна, ей страшно захотелось что-нибудь порвать. Или порезать. Она сползла с кровати, стащила вниз подушку и принялась нещадно колотить ею об пол. Ах, какое блаженство! Вскоре у подушки разошелся шов, и из нее посыпались перья.

— Почему… если… я… расстраиваюсь…. меня… никто… даже… не пожалеет?! — с придыханием на каждом слове допытывалась Минорис у деревянного пола. Потом это занятие ее утомило. Она встала с колен и потрясла истерзанную подушку.

— Интересно, откуда берутся перья? На каких фабриках их производят?

Птицу она видела всего один единственный раз — в пустыне, на плече у Вестницы Весны. Но ей и в голову бы не пришло, что оперение этих диковинных созданий служат набивкой для такой тривиальной вещи, как подушка.

В стране Лунного камня с птицами всегда было туго. Они словно вымерли. Или вымерли, или насовсем улетели за океан. Но чудное дело: сколько ни бились местные селекционеры над разведением птенцов, те упорно не желали вылупляться. Как сговорились!

В общем, Минорис с полным основанием могла бы считать себя везучей. Однако здесь Таймири ее переплюнула. Она видела птицу не один, а целых два раза! Можно сказать, родилась под счастливой звездой.

Однажды, когда тринадцатилетняя Таймири возвращалась из школы (с неудом по поведению и тяжеленным портфелем за плечами), к ней подлетела юркая пташка. И в клюве у этой пташки что-то блестело. Оказалось — серебряное кольцо с пятью голубыми бриллиантами. Оно послушно скатилось на ладошку девочки, а пернатый упорхнул прочь.

Чудо-колечко Таймири хранила как зеницу ока — никому не показывала. Вдруг отберут? Сперва носила его на цепочке, а как повзрослела — стала надевать на указательный палец, тем более что пришлось оно в самую пору. Тетушка Ария поначалу допытывалась: кто подарил, откуда взяла? Возмущалась, что племянница щеголяет такой драгоценностью. Но Таймири держалась стойко. Кольцо — это знак, а знакам не место в запыленных уголках да забытых шкатулках.

Сейчас она стояла на палубе и любовалась отсверками бриллиантов в серебряной оправе. И не тревожили ее ни страхи, ни сомнения. Чтобы воспрянуть духом, достаточно было просто взглянуть на пять голубых лепестков. Потому что в них отражалось небо. Или, лучше сказать, они сами были клочком небес.

— Распогодилось, да? — послышался голосок Минорис.

— Не то слово, распогодилось! — отозвалась Таймири.

— Остер Кинн говорит, в горах всегда так.

— А ты чего словно кислых арнелей наглоталась? Обидел тебя кто?

— Да не обидел. Я сама… — всхлипнула Минорис. — Не хочу больше учиться. До того муторно!

— Смотри, огорчишь старика, а он после этого возьмет и сляжет, — резонно заметила Таймири.

— Если не сляжет он, слягу я, — с мрачным видом пообещала Минорис. — У всех приключение как приключение, а у меня — сплошное мучение. Я тоже имею право на приключения!

— Имеешь, — подтвердила Таймири. — Но только потом не жалуйся. Потому что, чувствую, достанется нам изрядно…

Кэйтайрону отчего-то взбрело в голову сделать осмотр яхты.

— Осмотрим, — сказал он Остеру Кинну, — сверху донизу. Где надо, почистим. Где надо, вымоем. Не спускаться же грязными в массив!

— И то верно, — неохотно кивнул вахтенный. Он терпеть не мог уборку, зато беспорядок был ему и друг, и товарищ, и брат.

Покончив с трюмом да погоняв матросов по палубе, они добрались до пассажирской каюты. Вот уж где бардак, так бардак, надеялся Остер Кинн.

Кэйтайрон приотворил сварливо скрипнувшую дверцу и отшатнулся.

— Да тут, не иначе, буря с вихрем промчались!

Весь пол в каюте был усеян перьями, а по центру живописно распласталась белая наволочка.

— Экое безобразие, — вздохнул капитан. — Чужую собственность на клочки!

— Возьмёте с них штраф? — полюбопытствовал Остер Кинн.

— Да какой там штраф! У них, небось, ни гроша в кармане. Думаю, выговора вполне хватит.

— У-у-у! Выговор, — протянул тот. — Так и обнаглеть недолго. Попомните моё слово: однажды от всего на яхте, в том числе и от ваших парусов, останутся лишь лоскутки.

— Тоже мне прорицатель, — буркнул капитан. — Бери, давай, щетку — да за дело. И подушку чтоб зашил!

Яхта-трансформер потопталась на своих «курьих ножках», неуклюже повернулась на сто восемьдесят градусов и стала спускаться в Малый котел, где на дне синело чистейшее горное озеро. Его диаметр сложно было определить наверняка, но даже на высоте в полкилометра оно представлялось необъятным.

— Ого! Вот так лужа! — воскликнула Таймири и с риском для жизни перегнулась через леера.

— О горных озерах непочтительно отзываться — на себя проклятие навлекать, — авторитетно высказалась Эдна Тау. Она набила трубку толченой корой и смачно затянулась. — Озёра наглецов не любят.

— Ага, а еще они жутко мстительные, — поддразнила ее та.

— Бывает, — бесстрастно подтвердила индианка. — Озеро может легко проглотить обидчика. Старая Овдорна говорит, «горные очи» бездонны.

— О, вы столько всего знаете! — встряла восхищенная Минорис. — Вы, наверное, много где побывали.

— Иногда, — глубокомысленно произнесла Эдна Тау, — можно объехать весь мир, а ничего не увидеть и ни о чем не узнать.

Новость, что капитан собрался наводить порядок, разнеслась по яхте с быстротою молнии. И когда запыхавшийся Папирус сообщил эту новость Минорис, та опрометью припустила к каюте. Перья! За перья Кэйтайрон ее убьет.

Она просунула нос в дверную щелку — да так и обомлела: по каюте, мурлыча под нос странную песенку, ползал на карачках Остер Кинн. А песенка у него была, ни дать ни взять, пиратская: «Кто же следующим пойдет на эшафот? Э-эх! Кому голову отрубят, кто ее сам принесет. А зачем глупцам голова? Если в ней пустые мыслишки — на устах пустые слова».

Он удостоил Минорис одним единственным взглядом, после чего столь же невозмутимо продолжил уборку.

— Знаешь, — вкрадчиво сказал он, — а ведь капитан может уподобиться тебе и учинить расправу над тобой, как ты — над этой бедной подушкой.

— Я… я не хотела, — промямлила Минорис. — Меня философ довел. Вернее, его несносная философия.

— Все мы горазды спихивать на других. Но капитан разбираться не станет.

— И что же теперь будет? — с содроганием спросила она.

— Да что угодно. Поэтому трепещи и бойся. Но, вообще-то говоря, — издевательски протянул Остер Кинн, — вполне может статься, что капитана отвлечет куда более значительное происшествие…

Какой-то пьяненький чудак, нагнувшись вниз, увидел воду. И рассудил, что для стоянки неплохо якорь опустить. Он размотал железный трос, напряг свои стальные мышцы, и якорь полетел со свистом, таща корабль за собой. Да, наш матрос не рассчитал, ведь пьяным море по колено…

Никто не успел ничего толком сообразить, как половина экипажа очутилась в озере. Яхта бултыхнулась ровнёхонько в центр «горного ока», и ее тотчас начало сносить течением.

— Постойте-ка, течение — в озере?! — опешил капитан, которому здорово досталось от подвесного шкафчика. Выскочив из рубки, он обвел взглядом сперва ту половину команды, которая удержалась на борту. После чего переключился на пострадавших. Эдна Тау уже бросала им спасательные круги и кричала ободряющие слова. Кэйтайрон недобро на нее покосился. Он полагал, что ободряющих слов было бы вполне достаточно.

— Не ушиблась? — поинтересовался у Минорис Остер Кинн.

— Слезьте с меня, — прокряхтела та. — Никакой совести у людей! Сначала придавят, а потом еще спрашивают, не ушиблась ли я.

Она возмущенно высвободила ноги из-под живота Остера Кинна и уставилась на него, как на кровного врага.

— Таковы уж нерукописные законы: всё в этом мире притягивается, — извинительно улыбнулся путешественник. — Считай, тебе повезло. Капитан, могу поручиться, занят теперь спасением утопающих, и инцидент с перьями успешно забыт.

Когда яхта ухнула вниз, Таймири крепко вцепилась в поручни и не отпускала вплоть до злосчастного приводнения. Крику было немерено. Грохота тоже. И брызг. Таймири частенько слыхала от тетушки, что в горных озерах обитают чудища. У них — рассказывала тетушка в свете ночника — острые зубищи, огромные лапы и красные уродливые щупальца. Они, то есть чудища, с удовольствием съедят всякого, кто решит искупаться в озере. И косточками не побрезгуют. Бессовестно, вообще-то, с ее стороны, было пугать племянницу перед сном.

Швырнув утопающим последний спасательный круг, Эдна Тау с радостным улюлюканьем прыгнула в воду прямо в мокасинах. Только теперь Таймири увидала, что внизу барахтаются Папирус и Сэй-Тэнь. Сэй-Тэнь! От такого холода она окоченеет в два счета!

Таймири ничего не оставалось, кроме как последовать за индианкой. Холод в озере сковывал мгновенно. Он набрасывался на тебя, как ополоумевшая швея, и наматывал, наматывал на свое адское веретено тугие сухожилия. Казалось, вот-вот лопнут.

— Ха! Присоединяйся! — залихватски крикнула Сэй-Тэнь. — Водичка в самый раз. Освежает.

Индианка поманила Таймири пальцем, но у той уже стало сводить конечности, а зубы принялись выбивать барабанную дробь.

— К-как вы в таком холоде… — недоговорила она.

— Мы с Эдной Тау закаленные. Правда, Эдна?

— Жировая смазка сохраняет тепло, — поделилась секретом краснокожая.

Таймири взяла досада. Выходит, напрасно она геройствовала и жертвовала своим покоем.

Гораздо раньше индианка рассказала о буром жире предприимчивой Сэй-Тэнь. И подруги, недолго думая, решили испробовать его на себе. Они обмазались жиром из фляжки с ног до головы. Кожа их сделалась глянцевой, а волосы залоснились…

Папирусу перепал спасательный круг, и он поплыл к яхте. А Таймири стала жертвой переохлаждения.

…Ее укрыли пледом. Было тепло и даже жарко. В висках стучала кровь, а глаза, стоило их приоткрыть, невыносимо болели.

— Дайте же ей наконец чаю! — сказал кто-то. Заботливые руки подоткнули под нее одеяло и прикоснулись к щекам.

У изголовья, на табурете, сидела Минорис. Она то и дело меняла компресс и проверяла температуру на старом, поцарапанном градуснике.

— Угораздило же тебя так простудиться! — сочувственно проговорила она.

— А тетя ведь предупреждала… Коварна вода в горах, — пробормотала Таймири. Сделав над собой усилие, она приподнялась на кровати. Принесли жаропонижающее, и в роли доброго доктора выступал сам капитан.

— Вот. Чтобы выпила до дна, — буркнул он. Нет, ему куда больше подошла бы роль злого доктора.

Когда удалился Кэйтайрон, в каюту юркнула Эдна Тау.

— Меня не должны здесь видеть, — коротко шепнула она. — Я пыталась помочь на кухне, но мне не доверяют.

Она проворно достала из-за пазухи какой-то флакончик.

— Моя микстурка быстро поставит тебя на ноги.

— Живая вода? — слабо спросила Таймири.

— Почти, — кивнула та. — А они, представляешь, решили, что это яд!

Испарилась индианка точно так же, как и возникла, — беззвучно. На полу остались только жирные следы от мокасин.

Через три часа после того как Эдна Тау намешала в лекарство свой эликсир, лоб заметно похолодел. Остановилась утомительная гонка мыслей, и Таймири почувствовала себя обновленной. Кто-то расщедрился и отдал ей пахнущую старой одеждой сорочку — с узорами и вышивкой. Наверное, Сэй-Тэнь. Она всегда питала слабость к вышивке.

На цыпочках, точно привидение, Таймири подкралась к двери. Снаружи играли на гитаре.

Остер Кинн пребывал в центре общего внимания и, судя по всему, получал от этого огромное удовольствие. Лихо перебирая аккорды, он сопровождал игру куплетами песенки собственного сочинения:

От каюты к краю кормы тянулись веревки с мокрой одеждой, а в центре кружка слушателей, шипя и искрясь, горел костер. Верно, затем, чтобы одежда скорее просохла. Сэй-Тэнь, Минорис, Эдна Тау и еще кучка матросов сидели на коленях, хлопали в ладоши и кивали в такт песне. Среди поклонников новоявленного артиста эстрады не обнаружилось только капитана да Папируса.

Папирус был убит горем. Он недоглядел, и его любимая бочка пала жертвой инквизиции. То есть, не совсем пала. Ее разрубили на куски ржавым, затупившимся топором и без зазрения совести бросили в огонь. Остер Кинн весьма убедительно дал капитану понять, что без костра не обойтись, потому как в критические минуты даже крохотный огонек поднимает дух. Тогда Кэйтайрон предоставил в распоряжение вахтенного пемзовую плиту и всю ту рухлядь, что имелась на яхте. То ли по ошибке, то ли с умыслом бочку Папируса тоже списали в расход.

Когда Таймири выскользнула на палубу, Остер Кинн перестал играть и просиял:

— А вот и наша нимфа! — воскликнул он. Та смущенно потупилась. В ночной рубашке до пят она действительно походила на нимфу.

— Не стесняйся, садись к нам, — позвала ее индианка.

Вокруг царило веселье. Кто-то приятельски похлопывал собеседника по плечу. Кто-то, причмокивая, смаковал из кружки пиво. А кто-то с умным видом порол горячку — и остальные над ним потешались. Оранжевые сполохи высвечивали из темноты лица — у кого с улыбкой до ушей, у кого загадочные и отрешенные.

Если бы над массивом пролетала какая-нибудь мудрая и наблюдательная птица, то глубоко в котловине наверняка заметила бы подрагивающее пятнышко света. Яхта по-прежнему находилась лишь в начале пути. Преодолев бурные пороги и покорив дерзкую вершину, она опять оказалась на отправной точке. Таково уж нехитрое правило жизни: после каждого конца обязательно наступает новое начало.

Таймири скромно присела рядом с Сэй-Тэнь.

— Спасибо тебе за рубашку, — тихо сказала она.

— А! Я тут ни при чем! — отмахнулась подруга. — Благодари капитана. У него в сундуке полно ненужной одежды.

— Не стоило ему беспокоиться. У меня и своей навалом. В плайвере.

Таймири задрала голову, надеясь разглядеть на крыше свою машину.

— Не трудись. Плайвер-то того… Сгинул. Я еще утром заметила. Так что теперь мы с тобой сравнялись. У обеих ни сменной одежды, ни припасов, — подытожила Сэй-Тэнь. После вынужденного купания она обмоталась какой-то простыней. (К слову, Эдна Тау тоже была в чем попало).

— Какая жалость! — вздохнула Таймири. — В плайвере лежало столько всего ценного… Постой, а откуда у капитана женская одежда?

— Говорят, — замогильным шепотом поведала индианка, — у него была жена, и он в ней души не чаял. А потом она умерла. И с того дня он бережет ее одежду как воспоминание.

Таймири передернуло.

— Приятного вечера! — пожелал откуда-то из темноты голос Кэйтайрона. Остер Кинн подбодрил пламя, разворошив дрова кочергой, и оно заиграло ярче. — Сегодня у вас заслуженный отдых. Но завтра чтобы все были в форме! Понятно?

— Угу, — уныло прогудел хор матросов.

— А что касается вас двоих, — обратился капитан к Сэй-Тэнь и индианке, — то вот вам мыло и полотенце. Таз с водой уже приготовлен. Марш в трюм да отмойтесь хорошенько! Не хватало еще, чтобы настил покрылся этой гадостью, этим жиром, — буркнул он.

Матрос, драивший палубу, довольно ухмыльнулся.

— Нас покинули две очаровательные дамы, — притворно всхлипнул Остер Кинн и затянул жалостливую песню.

…Заканчивались дрова, иссякали слова, закрывались глаза. Многих стало клонить в сон. Таймири подложила руку под голову и растянулась прямо на полу, перед догорающими угольями. Гитара издала последний вздох, пальцы взяли неверный аккорд, и исполнитель шумно засопел. Прохладный ветер колыхал высохшую на веревках одежду, стояло безмолвие…

Пробудилась Таймири, когда вконец продрогла. Она огляделась: команда спала богатырским сном, а от костра осталась лишь зола со светящимися вкраплениями. Небо побледнело. Пошатываясь и поеживаясь, Таймири побрела к каюте. Там она устроилась на кровати, завернувшись в плед. Минорис ночевала в своем излюбленном обветшалом кресле, а философ виртуозно храпел на боку. Сэй-Тэнь с Эдной Тау, наверное, по-прежнему смывают с себя жир. Хорошо им вдвоем. Уж весело, так точно.

* * *

В бинокль можно увидеть многое. Например, как Сэй-Тэнь примеряет пончо и, изображая из себя манекенщицу, прохаживается по вымышленному подиуму. Индианка аплодирует ей и беззвучно смеется.

А вон матросы, устанавливают фок-мачту. Многострадальный Папирус жмется в уголок. Никак не примирится с потерей любимой бочки. Кто-то должен убрать пемзовую плиту и очистить палубу от следов вчерашней вечеринки. А, отлично! Об этом позаботится тот парень со шваброй. Остеру Кинну можно расслабиться и ничего не делать. Только сперва следует найти капитана. Желательно, чтобы он сидел где-нибудь в рубке или руководил действиями матросов… Да где же он? Где?

— И кого это мы высматриваем? — приторно-любезно осведомился Кэйтайрон. От неожиданности Остер Кинн чуть не выронил бинокль. — Я вам что сказал? Искать водопад. А вы?

Капитан завладел биноклем и принялся изучать береговую линию. Через некоторое время он указал зазевавшемуся дежурному на довольно широкий участок озера, где берег не просматривался.

— Там быстрое течение, — бесстрастно проговорил он. — Туда и поплывем.

— Но… н-но! — заикнулся было Остер Кинн.

— Слабонервным просьба удалиться из зала, — металлическим голосом отчеканил капитан и, печатая шаг, отправился к команде.

Озеро, куда упала яхта, было непростое. В нем имелся внутренний источник, и с него начиналась большая извилистая река массива — Аламер. Начиналась довольно пологим водопадом. Неудивительно, что капитан решил по этому водопаду сплавляться. Бурные потоки Аламера низвергались в Большой котел и текли на запад, разделяясь далее на множество мелких ручьев. А ручьи пропадали под землей. Вода циркулировала по массиву точно так же, как по живому организму циркулирует кровь.

Таймири весьма успешно освоилась в своем солнечном сне и даже научилась летать. Она ощущала в себе столько силы, что могла бы, наверное, передвигать горы и укрощать диких зверей, если в том возникнет нужда. По всей видимости, Эдна Тау с эликсиром малость переборщила. Он был способен исцелить целую армию, а вместо этого достался одной Таймири. Сейчас она, вместе со стайкой птичек, парила над каким-то пожелтелым полем, ощущая радость, легкость и прочие составляющие счастья. «Когда вернусь из сна, — подумала она, — непременно сочиню новый эликсир, где бы присутствовали все эти компоненты. Немного радостного настроя, пара капель легкости. Что дальше?..»

Задумавшись над тем, какие бы еще ингредиенты включить, она ненароком свалилась с кровати. Ничего не скажешь, достойное приземление.

В ночной рубашке, босиком, она выбежала на палубу. Солнце стояло уже высоко. Команде было приказано сушить якорь, и теперь яхта двигалась в направлении водопада. Таймири поспешила к носовой части, где Сэй-Тэнь выясняла отношения с капитаном.

— Решили нас угробить, да? — кричала она с переходом на высокие ноты.

— Что вы! Это совершенно безопасный спуск. Здесь тупой угол наклона.

— Тупой?! Надо еще выяснить, кто тут тупой!

— Остынь, Сэй-Тэнь! — вмешался Остер Кинн. — Другого выхода всё равно нет!

— Но это же чистой воды безумие!

— Безумие — там, за водопадом! — бодро отозвался Кэйтайрон. — А вода здесь и вправду чистая!