Нерадивая муза сидела на корточках, вычищала грязь из-под ногтей и хлюпала носом.

— Куда подевалась Сатикора? Все разошлись, а мне здесь, что, до утра куковать?

Оставив влажный след, по щеке скатилась слеза. А потом еще, и еще. Действительно, почему бы не поплакать, пока никто не видит?

Таймири рыдала в три ручья, орошая огород своими слезами — огород с ровно прочерченными бороздками и посаженными семенами гвоздики.

— Я не вправе уйти, пока Сатикора меня не отпустит! Иначе сегодняшний день не зачтется и мне прибавят сроку! — убивалась она. — Скоро полночь…

— А в полночь происходят чудеса, — загадочно проговорила Лироя, присев рядышком. — Вытри слезки. Глянь, какое чудо ты только что сотворила!

— От-откуда ты? — растерянно пробормотала Таймири и уставилась на зеленеющую борозду. Она не могла связать и двух слов.

Отороченные мелкими листочками, поднимались над землей тонкие стебельки. Завивались, распрямлялись, утолщались — как при быстрой съемке.

Таймири вяло улыбнулась.

— Признайся, Лироя, ты нарочно окропила землю каким-нибудь средством, чтобы меня утешить.

— Ничего подобного! — отрезала та. — Во всём училище не раздобыть такого средства, которое бы ускоряло процесс прорастания. Так что этим маленьким чудом ты обязана не какой-то там несуществующей жидкости, а самой себе.

— Когда вокруг тебя чуть ли не каждый день происходят странные вещи, рано или поздно привыкаешь, — пробормотала Таймири и ухватилась за руку Лирои, чтобы встать.

Сатикора предстала перед полуночницами не в самом ухоженном виде: нижние края ее халата были оборваны, белые оборки на воротнике замяты и запачканы, в волосах точно буря пронеслась, а улыбка на лице даже и не ночевала.

— Ну что, будем закругляться? — спросила она. В ее ледяном тоне проскользнуло пренебрежение.

— Конечно, конечно, мы уже уходим, — заторопилась Лироя и подтолкнула Таймири к выходу. Но та немного помедлила.

— Извините, а вы не отметите меня в журнале? — робко поинтересовалась она у Сатикоры. Смотрительница теплицы скорчила недовольную гримасу.

— Как будто я без вас не знаю, что должна делать! — надменно произнесла она. — Все вообразили, будто у Сатикоры в одно ухо влетает, а в другое вылетает! Следите лучше за собой. Идите уже, идите!

Она поспешно выпроводила учениц за дверь, прислонилась лбом к холодной штукатурке стены и проворчала:

— Ох уж этот мне сепаратор! После каждого сеанса приходится снова и снова собирать себя по крупицам. Неужели атомарным музам суждено вечно распадаться на атомы?!

* * *

— Кончай ворочаться! — шикнула на Таймири тетушка Ария. — Сама не спишь и другим не даешь!

— Ну, не спится мне. Что поделать?! — раздраженно отозвалась племянница.

— А коль не спится, возьми да погуляй по саду!

…В саду было свежо, и Таймири пожалела, что не прихватила из комнаты свитер.

— Я так устала, что с ног валюсь, а глаз не сомкнуть! — пожаловалась она Ниойтэ, добравшись до ворот. Закутанная в одеяло Ниойтэ сняла чепчик, который был надвинут ей на глаза, и зевнула.

— Со всяким случается, — сказала она, откинувшись на спинку стула, приставленного к каменной ограде. — Со мной тоже пару раз бывало. Но априорте спать не положено. Априорта должна бодрствовать круглые сутки. Знаешь, как я приспособилась? Приучила полушария мозга работать порознь: когда левое отключается, правое в действии, и наоборот. Конечно, порой, по старой привычке, тянет на боковую… Так я однажды и попалась: Ипва меня звала, звала, да не дозвалась и принялась расталкивать. Ох, и всыпала ж она мне тогда!

— Твой мозг почти всегда отдыхает, а у меня в мыслях настоящее стихийное бедствие! — сказала Таймири. — Надо дать мыслям устояться, но для этого нужен сон.

— Другой вариант — поделись наболевшим с другом, — подмигнула Ниойтэ. — Поразвлеки меня малость. Скучно весь день без новостей сидеть… На вот, возьми плед, а то простудишься.

Таймири примостилась на краешке стула и стала рассказывать:

— Мне в руки попал древний свиток, где говорилось, что столбы адуляра — это превращенные деревья, и если столбы почернеют, то деревьев нам вовек не видать. Сначала я думала, что не всё потеряно и что, если как следует позаниматься, возродить природу удастся в два счета. Но потом оказалось, что на это способна лишь Вестница Весны…

— Не говори мне, пожалуйста, о Вестнице! — воскликнула Ниойтэ. — Я лично видела, с каким позором ее изгнали из мастерской. В тот день Ипва прилюдно провозгласила, что отныне Вестнице в училище ход закрыт… Но постой-ка минутку. О каком свитке идет речь?

— Папирус, помощник отца, обнаружил его в библиотеке и принес мне.

— А что если Папирусу свиток подсунули? Нарочно, чтобы тебя запутать?

— Не думаю. Да и кому бы это могло понадобиться? Его подлинность не вызывает сомнений. Во-первых, корни старого дерева в пустоши частично окаменели и приобрели лазоревый оттенок. А во-вторых, в свитке упоминалось о лестнице, ведущей в никуда, и о ее владельце, которого я видела собственными глазами. К тому же, мои слезы. Стоило мне полчаса поплакать над грядкой, как семена проросли.

— Слезы? — оживилась Ниойтэ. — Точно, слезы! Я вспомнила! Только никому не проговорись! Вестница Весны доверила мне важную тайну, и если о ней кто-нибудь узнает…

— Не беспокойся. Я лучший хранитель секретов, — обнадежила ее Таймири.

— Тогда слушай. Утром, в день изгнания, Вестница призналась, что, после того как она создала сад вокруг училища, — да-да, и не смотри так; именно тот самый сад, где мы с тобой находимся, — в общем, с тех пор ей не удалось вырастить ни одного, даже самого жухлого растеньица. Она не могла подозревать никого конкретно, но сказала, что если виновник ее неудач раскается, слезы раскаяния станут целительным бальзамом для всего нашего края. Думаю, без Ипвы не обошлось…

— Ба! Что я слышу! — воскликнул Каэтта, отделяясь от стены. — Сплетни?

— Что вы, профессор! — побледнела Ниойтэ. — Никаких сплетен. Всё чистая правда.

Таймири чуть не упала со стула. Как долго этот мистер-Внезапность дежурил за их спинами?

— Вы что же, испугались? — попечительно осведомился Каэтта, поддерживая за локоть потерявшую равновесие Таймири.

— Н-нет, — пробормотала та. — Просто в черном капюшоне и длинном плаще до пят вы здорово смахиваете на мрачного жнеца.

— Позвольте полюбопытствовать, дорогая Ниойтэ, — обратился Каэтта к привратнице. — Неужто вы полагаете, будто здесь замешана Ипва?

— Я этого не утверждаю, — смущенно сказала априорта. — Просто чувство…

— На вашем месте я бы не руководствовался одними чувствами, — скользнув по привратнице колючим взглядом, ответил тот. — Без доказательств ваши заявления попахивают клеветой. А с клеветниками в старину разговор был короткий.

Ниойтэ мелко задрожала, но тут же взяла себя в руки.

— Мне пришлось упомянуть ее имя исключительно затем, чтобы разъяснить ситуацию Таймири. А вы подслушали всё до единого слова, и теперь вам тоже известна тайна Вестницы Весны… Ой, мамочки, что же делать?! — спохватилась она.

— Я вам не враг и тайны не выдам. Но и вы пообещайте, что впредь будете аккуратно обращаться с именем верховной преподавательницы.

— Обещаем, — сказала Таймири, виновато склонив голову. Когда она выпрямилась и огляделась, господина Каэтта уже не было. Он исчез.

Таймири вопросительно взглянула на Ниойтэ:

— Так, и что теперь?

— Теперь у нас есть новая тема для обсуждений и… сплетен, — выдавила из себя привратница. — Вот скажи, почему Каэтта так тревожится за честь Ипвы? Что их связывает?

— То же, что связывает с ардиктой других преподавателей: трудовой договор, — отшутилась Таймири.

* * *

Минорис молча отжимала над чашей фонтана край платья, а Сэй-Тэнь с огорчением осматривала оплавившиеся подошвы своих туфель и вздувшиеся на пятках волдыри, не представляя, как будет теперь ходить. Что ж, это ненадолго отвлечет ее от более грустных мыслей.

Лорик резвился в воде фонтана, такого освежающего, прохладного… «Не то, что этот кипящий ад под названием Ланрия», — заметила бы Минорис, будь у нее голос. Но вулканический газ, который не причинил особого вреда ее подруге, отчего-то сильно навредил ей самой, и сейчас каждое слово давалось ей с трудом.

— Это я во всем виновата, — сказала наконец Сэй-Тэнь. — Если бы я не задержала Норкладда со своими расспросами, ребят еще удалось бы спасти.

— Ты сделала, что могла, — с усилием прохрипела Минорис.

Сэй-Тэнь прикрыла ей рот ладонью:

— Молчи, тебе нельзя напрягать связки! А мне надо как-то привязать Лорика, чтобы не убежал…

Минорис выразительно посмотрела на тонкий пояс на талии подруги.

— А что, ведь это выход! — обрадовалась та и принялась спешно развязывать бант. Через минуту барашек был уже на поводке.

Теперь перед ними во всей своей неразрешимости встала другая проблема: как добраться до комнаты незамеченными? При желании любой житель мастерской сможет выследить их по мокрым следам. Если учесть, что одна авантюристка, без преувеличения, инвалид, а другая остро нуждается в помощи врача-отоларинголога, то Ипве не составит особого труда притащить обеих в свою лабораторию и вырвать из них признание. Ко всему прочему добавляется овца, которая уж точно привлечет всеобщее внимание.

— Да уж, без чуда здесь не обойтись, — почесывая затылок, проронила Сэй-Тэнь.

— Чудо заказывали? — звучно осведомился господин Каэтта, появляясь из-за фонтана в своем черном плаще. Челюсть у Минорис отвисла чуть ли не до пола, Лорик потерянно заблеял, а Сэй-Тэнь от испуга едва не свалилась обратно в воду.

— Извиняюсь за неожиданное вторжение, но у вас тут, кажется, небольшая неприятность… и баран, к тому же… — криво улыбнулся Каэтта. — Я мог бы вам помочь.

— Правда? — сощурилась Сэй-Тэнь. — А Ипве не расскажете?

Философ всплеснул руками:

— И они туда же! Неужели я так похож на доносчика?!

— Вы вполне могли бы стать профессиональным шантажистом, — хихикнула Сэй-Тэнь. — Шучу я, шучу! Так какую услугу вы хотели нам оказать?

И тут философ несколько сконфуженно предложил ученицам воспользоваться своим плащом-невидимкой.

— Плащ-невидимка? — удивленно переспросила Сэй-Тэнь, в то время как ее безмолвная подруга буравила философа ледяным взглядом. — Ого! А я думала, такое бывает лишь в сказках!

— К счастью, нет, — сказал господин Каэтта, и на его лице промелькнула тень улыбки. — Вчера и сегодня я только тем и занимался, что испытывал его волшебные свойства. Могу смело утверждать: испытания он прошел успешно. Если им накрыться, даже самый зоркий наблюдатель вас не заметит.

— Отлично! — воскликнула Сэй-Тэнь. — Как нам вас отблагодарить?

— Угостите меня чаем. Зайду к вам вечером, — обезоруживающе улыбнулся тот. Минорис представила, как он безмятежно попивает чай у нее в комнате, и ее передернуло. Единственным, кого она предпочла бы никогда не видеть, был Каэтта.

Когда он удалился, Сэй-Тэнь и Минорис переглянулись.

— Как только попадем в комнату, позову врача, — сказала Сэй-Тэнь и вдруг нахмурилась. — Но почему тебя трясет? Ты простыла?

Минорис отчаянно помотала головой.

— Не простуда? Тогда неужели из-за него, из-за философа?

Минорис поколебалась, прежде чем утвердительно кивнуть.

— Ну, да. Еще бы! После того, как ты брала у него уроки на яхте Кэйтайрона… — Сэй-Тэнь запнулась, уловив на себе пристальный взгляд, который как бы говорил: «Душу не трави, и без тебя тошно». — Ой, прости, прости! Больше ни слова об этом. Уйдем отсюда, пока нас не застала Ипва.

Широкий плащ вместил всех троих, причем Лорику досталось место под капюшоном.

«Плащ надо будет непременно постирать, — думала Сэй-Тэнь, еле передвигая ноги, к которым словно приложили каленое железо. — За доброту нельзя платить черной неблагодарностью. И если капюшон будет вонять… овцой, вряд ли Каэтта захочет принять свое одеяние обратно».

Пока Минорис записывала названия лечебных трав под диктовку местного доктора, Сэй-Тэнь кропотливо выстирывала в ванной плащ. Специально для этой цели она подобрала самое душистое мыло и, стоя на коленях, так усердно терла черную ткань, что заработала себе мозоли на руках. Окончив работу, уселась на холодный плитчатый пол и запрокинула голову. На побеленном потолке крутились темноватые змейки, шныряли из угла в угол полупрозрачные паучки и расцветали невиданные травы. Она поскорее закрыла глаза, но змейки и паучки не исчезли.

В это время в ванную зашла Минорис. Без единого слова подняла подругу с пола и с горем пополам дотащила до дивана.

— Вот, — потрясла она исписанным листком. — Будем лечиться вместе. Я буду спасать свое горло, а ты — обрабатывать волдыри и мозоли.

Потом весь остаток дня Минорис бегала в сад и в теплицу за травами, на кухню за разрешением занять конфорку (на что повар милостиво согласился).

В комнату она уже не бежала, а почти ползла, неся тяжелую кастрюлю с остывшим отваром.

— Вам помочь? — спросил кто-то у нее за спиной. Каэтта! Его голос ни с чем не спутаешь. Вот ведь напасть!

Он взял кастрюлю из рук Минорис и двинулся вперед. До заветной двери оставалось еще десять шагов. Девять. Восемь. Семь. Лишний вздох смерти подобен. Шесть. Пять. Четыре. Как хорошо, что Минорис можно молчать! Три. Два. Один. Она берется за изогнутую ручку.

Сэй-Тэнь привстала с дивана и тут же плюхнулась обратно.

— Не ожидала увидеть вас так рано! — воскликнула она. — Да еще с лечебным отваром. Спасибо, что поднесли.

— Сущие пустяки! — сказал философ, опуская кастрюлю рядом с диваном. Минорис тотчас вооружилась черпаком и сделала несколько глотков.

— Ну как? Действует? — поинтересовалась Сэй-Тэнь.

— Теперь мне гораздо лучше, — кивнула та.

Каэтта уселся в кресло и озабоченно оглядывал комнату, пока Сэй-Тэнь его не окликнула.

— Ваш плащ, — нерешительно проговорила она. — Его пришлось постирать. Мы были страшно грязные. Кроме того, Лорик… У овец специфический запах, вы же понимаете…

— Где он? — насторожился Каэтта. — Где плащ?

— В ванной. Сохнет, — сглотнула комок Сэй-Тэнь.

Философ опрометью бросился в указанном направлении. На веревке сушился его драгоценный «исчезательный» плащ и вовсю благоухал ромашкой. Вопреки опасениям, он нисколько не уменьшился в размере.

— Надо бы проверить, не утратил ли он волшебных свойств, — пробормотал философ, набрасывая на голову капюшон. Из ванной он вышел царственной походкой и выглядел что-то уж больно надменным. Как будто его только что короновали на царство. Минорис и Сэй-Тэнь сделали вид, будто ничего не произошло. Тогда Каэтта изысканно поклонился и стал выделывать руками странные пассы. Ноль реакции. Осмелев, он принялся корчить рожи, и вот тут-то обе стали безудержно хохотать, чем привели его в сильнейшее замешательство.

— Что, разве меня видно? — удивился он, краснея.

— А почему… вас должно быть… не видно? — сквозь смех спросила Сэй-Тэнь. Заметив, что Каэтта хмурится, она постаралась вести себя сдержанней, но, несмотря ни на какие усилия, уголки ее губ все равно чуть-чуть подрагивали. В конце концов, Сэй-Тэнь не выдержала и разразилась таким хохотом, что философ, в высшей степени оскорбленный, выскочил за дверь.

«Какое унижение! — думал он, унося с собой испорченный плащ. — Какая черная неблагодарность!»

А Сэй-Тэнь не перестала хохотать даже после его ухода, и скоро ее нервный смех перешел в рыдания. Не зная, что делать, Минорис просто сидела рядом и подавала ей носовые платки. Когда на журнальном столике скопилась приличная гора носовых платков, Сэй-Тэнь обвела комнату затуманенным взглядом и хрипло произнесла:

— Нет мне прощенья! Норкладд и ребята погибли по моей вине, и я должна была сгинуть вместе с ними. Ох, Норкладд! Ты подарил мне столько чудесных мгновений! А я? Как я тебе отплатила?! Это не жизнь теперь, а одна сплошная боль…

Она застонала. Сперва почти неслышно, а потом всё громче и громче. Казалось, еще немного — и Сэй-Тэнь провалится в бездну отчаянья, откуда нет пути назад. Подскочив, как ошпаренная, Минорис бросилась вон из комнаты, чтобы позвать на помощь.

* * *

Ланрия была разрушена, сожжена, испепелена. Ланрии настал конец. Дома, луга, озера и реки покрылись коркой застывшей лавы. Небо застлала громадная сизая туча, и подчас могильную тишину прорезывал скорбный вой великанов, которым без крошечных друзей-людей было безмерно одиноко и тоскливо. Великаны мало пострадали от извержения, разве что их большущие сапоги пришли в негодность, побывав в горячей лаве. Они могли подняться над нависшим облаком пепла, и солнце могло бы светить для них, как прежде. Но что им солнце! Куда этому солнцу тягаться с теми тысячами солнц, что пламенели в сердцах жителей Ланрии!

Неужто великаны так и будут неприкаянно бродить по обезлюдевшей земле? Неужто до конца времен будут слышны их душераздирающие вопли?..

Великан Орг трепетно, двумя пальцами поднес к лицу серебряные часы с цепочкой, которые Норкладд успел починить и вручить хозяину до того, как произошло извержение. Часы мелодично пробили полдень.

«Полдень!» — зашептались нетронутые макушки елей.

«Полдень?» — удивился ветер и полетел разметать пепельную мантию неба.

«Полдень, полдень!» — содрогнулась земля. И растрескалась корка. Эту корку пробил кулак человека, нового человека, сильного человека. И в его груди искрились тысячи солнц. Он стал неуязвим. Он закалился в горниле испытаний. Этот человек был Норкладд, и он был не один. Вместе с ним из могилы восстали обновленные жители Ланрии.

— Ты гляди! — воскликнул Фильтр, пробившийся сквозь лавовую скорлупу. — Моя кожа отливает золотом!

— И моя! — обрадовался Марике.

— И моя! — стали вторить остальные.

— А твои волосы! Они цвета спелого кофе!

— Зрелой вишни!

— Ржаных колосьев!

И мальчишки принялись прыгать, высоко-высоко, словно кто-то поставил для них огромный батут. И смеяться — так задорно, так звонко, что от их смеха в небесной выси стали вновь заливаться птицы.

Люди пели и ликовали, дружный хор гремел на каждой улице. А у Норкладда в глазах светилась печаль: он потерянно взирал на расколотый циферблат наручных часов.

— Эх, не свидимся мы больше, Сэй-Тэнь, — пробормотал он. — Не горюй обо мне…

Дети взялись за руки, подбежали к учителю, и они всей компанией двинулись через луг. А в лесу, под деревом, одиноко сидел пастушок и не мог утешиться, потому что его овцы так и не нашлись. Что, если они не сумели выбраться из-под затвердевшей лавы? Что, если животные не претерпели волшебного превращения, подобно людям? Какую тварь он будет теперь пасти? Голь вокруг, ни травинки, ни ящерки. Ни жучка, ни комарика. Только дивные птицы парят в вышине.

— Пропадем мы, народ эры огненной, пропадем без еды и воды! — посетовал пастушок.

Да, пропал бы народ эры огненной, если б нуждался он в воде и еде. Но отныне и голод, и жажда были чужды людям диковинным. Их отныне питало солнце.

А однажды случилось вот что. Яркоперая, ясноокая птица как-то раз спустилась на землю, на лужок, где играл Фильтр.

— Вот так хвост! Прямо как у павлина! — ахнул тот и приноровился, чтобы птицу за хвост поймать. Но «павлин» оказался увертлив, и сколько мальчишка ни прыгал, как он ни старался, а не смог даже перышка выдернуть. И так он увлекся, что сам не заметил, как взлетел. Теперь ему было уже не до птицы.

Этих птиц послала в Ланрию Вестница Весны, чтобы они научили людей летать. Когда рассекаешь воздух, становится так хорошо и привольно, что забываешь обо всем. Может, именно поэтому Норкладд так и не создал новый портал? Может, поэтому он навсегда забыл о своей взбалмошной чужестранке?..

* * *

Минорис нагнала философа в коридоре.

— Прошу вас, умоляю! Сэй-Тэнь совсем худо!

— Что такое с Сэй-Тэнь? — хладнокровно произнес Каэтта. — Недавно ей, кажется, было очень весело.

— Да поймите же, мы пережили сущий кошмар! Не принимайте ее смех на свой счет! Она глубоко несчастна.

— Вот как? — иронично отозвался Каэтта. Он собрался было добавить к своему «вот как» пару колких замечаний, но Минорис схватила его за руку и потянула за собой. Откуда вдруг такая храбрость, такое самоотвержение в стыдливой и робкой ученице? Ведь недавно Минорис едва ли удостоила бы его и словом.

«Видно, дела и впрямь плохи, раз она обратилась за помощью именно ко мне», — подумал философ.

Зайдя в комнату, он тотчас отступил за порог: ужасающие стоны и нечеловеческие всхлипы Сэй-Тэнь были почти осязаемыми. Комнату от них буквально распирало.

— Уныние и не до такого доводит, — пробормотал Каэтта, рассчитывая в уме свои дальнейшие действия. Перво-наперво следовало привести страдалицу в чувство, для чего понадобилась бы лишь пара отрезвляющих пощечин. Но философу этого показалось мало, и он опрокинул на нее кастрюлю с охлажденной настойкой.

— Увы, я был вынужден пойти на крайние меры, — оправдался он, заглядывая в лицо Сэй-Тэнь в надежде на помилование.

— Пф-ф! — фыркнула та, слезая с насквозь промокшего дивана. — Вы бы хоть предупредили! Знаете, сколько его теперь сушить придется?! Неделю! Нет, даже две! — запальчиво воскликнула она.

— Похоже, теперь она в полном порядке, — удовлетворенно сообщил Каэтта ожидавшей у двери Минорис. — Может, расскажете мне, в какую такую историю вы влипли?

— Мы не влипли. Это произошло само собой, — не разжимая зубов, произнесла Минорис.

— Ладно, пойдем, пойдем, — примирительно сказал философ, уводя ее в коридор. — Сейчас Сэй-Тэнь нужно побыть одной. К тому же, для нее нашлось занятие, которое займет у нее много, очень много времени.