Мы с Пуаро, верным моим скотч-терьером, как ни в чем не бывало, бороздили просторы небес и мирно покачивались в гондоле воздушного шара, когда внезапно лопнул один из стропов.

— Держи его, да покрепче. А то свалимся, — со знанием дела сказал Пуаро, важно поведя мордочкой.

Пуаро заговорил?!

Я вытаращила глаза, но не тут-то было. Нас тряхнуло раз, другой. Мой длинный голубой шарф зацепился за крюк на краю корзины, а саму меня отнесло к противоположному борту, где я, недолго думая, ухватилась за оторвавшийся канат.

Пуаро заговорил! Уму непостижимо. Ведь всегда бегал этакой взъерошенной собачонкой, грыз кости и вынюхивал следы кошек. Но так было в Париже, откуда мы вот уж три дня как улетели. Погрузив в гондолу недельный запас провизии, я сказала доброй Франции «прощай» и была такова. Заядлые путешественники и коллекционеры двадцать первого века — что с нас возьмешь? Пуаро, которого я выкупила у одного склочного торговца года два тому назад, вполне разделял мою страсть к долгим скитаниям, несмотря на то, что одобрение свое он выражал исключительно заливистым лаем. Мне казалось, мы понимаем друг друга. По крайней мере, так я считала до сего дня. Пуаро, этот маленький черненький щенок, обрел дар человеческой речи — и тотчас сообщил мне, что мой шарф никуда не годится, посоветовав выкинуть его на помойку. Ух, как я разобиделась!

— Сперва помойку сыщи, а уж потом и критикуй.

Тут шар накренился под порывом ветра-забияки, и Пуаро вцепился зубами в первое, что попалось на глаза, — в индикатор температуры. Индикатор приказал долго жить, а я с ужасом почувствовала, как мои ноги отделились от дна корзины. Под нами — я увидала мельком — расстилалась бурая равнина с желтыми и красными факелами деревьев. Типичный октябрьский пейзаж. Хороши же мы будем, если приземлимся неподалеку от какого-нибудь Марселя или Ниццы! А ведь туристическая фирма не только шар, но и визу нам обеспечила… И пунктом нашей первой остановки должен был стать Мадрид — никак не захудалая французская деревушка.

Точно в подтверждение моих пасмурных предчувствий, где-то наверху, из лавсанового купола, со свистом начал выходить воздух. Пробоина! Аэростат снова подпрыгнул — я надеялась, не затем, чтоб исполнить сальто-мортале. Пуаро выругался на жаргоне, какой он не единожды слыхал на берегах Сены, и, за неимением надежной опоры, ухватился острыми зубками за край моей штанины. Нас швыряло и так, и сяк, мотало из стороны в сторону и, наконец, основательно припечатало к земле. Чудом остались целы.

Когда я, потирая копчик, выбралась из-под увесистых останков шара, Пуаро уже бегал по жухлой осенней траве и деловито принюхивался. Оказалось, он считал себя настоящим детективом и никогда не смирился бы с ролью простой ищейки, которая только и делает, что рыщет по лесам в поисках лисьих нор. Покончив с обследованием местности, он сообщил, что весьма доволен своей кличкой, и даже похвалил меня за то, что я некогда читала ему детективы Агаты Кристи. Теперь он точно станет таким же, как великий сыщик. А как он гордился своей накидкой в красно-синюю клетку и английским кепи с прорезями для острых ушек! Не скрывая презрения к моему голубому шарфу, он сделал упор на то, что мне тоже следует обзавестись клетчатым костюмом. Длинные шарфы, сказал он, не к лицу искательнице приключений. Я благополучно игнорировала его выпад. Удостоверившись, что от воздушного шара остались лишь «рожки да ножки», а короб с провизией исчез, точно у него выросли крылья, я в расстроенных чувствах уселась на побитую ржавчиной траву.

— Попали мы с тобой в переделку… — протянул Пуаро, почесав за ухом. — Но не волнуйся: раз я с тобой, непременно выпутаемся.

По правде говоря, на него я особых надежд не возлагала. Следопыт из него был неважный, лаял он слабо, так что шансы на спасение в этакой глухомани — а занесло нас, разумеется, в глухомань — были невелики.

— А ведь конструкторы уверяли, что шар сделан на совесть, — досадливо фыркнув, сказал щенок.

— Может, и на совесть, да только, видать, совесть у них сплошь в заплатах, — кисло отозвалась я. — Когда вернемся домой, непременно потребую возмещения за моральный ущерб. То есть, если вернемся…

Мало кто не знаком с предысторией нашего полета. Авантюристы до мозга костей, мы прославились на весь Париж. О наших путешествиях писали в газетах, о них несмолкаемо вещало телевидение. Рассказы о наших причудах не сходили с уст, а молва о нас как о любителях экзотики и экстрима разошлась даже по городским окраинам. Наши лица — вернее, мое лицо и потешная мордочка Пуаро — красовались на рекламных проспектах и журнальных обложках турфирм. От нас ожидали новых подвигов и свершений — как тут ударить лицом в грязь?

«Позапрошлой весной, — гласила статья на передовой странице „Le Monde“, — Жюли Лакруа с неизменным своим спутником, псом по кличке Пуаро, преодолела расстояние в пять тысяч миль всего за неделю — и это в обычном городском автомобиле!»

«В прошлом году, — передавала другая, вычурная статейка, — эти бесстрашные оригиналы пересекли Индийский океан на бальсовом плоту, отбыв из Мадагаскара и высадившись у мыса Стип-Пойнт».

Следующим нашим достижением должен был стать полет над Европой длительностью в восемь дней, и нам пророчили столь же грандиозный успех, что и в предыдущих наших предприятиях. Однако судьбе вздумалось сыграть с нами злую шутку. Впрочем, с кем не бывает! Приземлились-то мы всего-навсего на суходол, благо — не в лес, откуда выбираться одни хлопоты.

«Взбодрись, Жюли, — сказала я себе. — Еще не всё потеряно. Через день-два тебе предоставят новый шар, и ты снова поднимешься в облака».

Внезапно Пуаро насторожил уши:

— Кто это к нам пожаловал? — ощерился он.

За купами гнутких деревец чужака было не разглядеть, но голос его сразу показался мне притягательным.

— Эй, мадемуазель, вы не ушиблись? Может, за доктором послать?

— Покорнейше благодарю, но в докторе нужды нет, — успокоила я всё еще невидимого собеседника, решив во что бы то ни стало быть вежливой и легонько пихнув ногой Пуаро, чтоб не рычал.

— Я вас издали заприметил, в бинокль, — с одышкой проговорил незнакомец, появляясь наконец из-за высокой стены ярколистого падуба. Его блестящий черный цилиндр и широкий плащ-накидка с фиолетовой подкладкой сразу бросились мне в глаза. Экий эксцентрик, не хуже нашего — вырядился ведь точно на парад! Ни в Париже, ни за его пределами не встречала я подобных личностей.

Незнакомец снял шляпу, поклонился и уже хотел было поцеловать мне руку, но я вовремя ее отдернула. Вишь еще чего не хватало! Ничуть не смутившись, однако, он с улыбкой обратился к моему несмышленому питомцу, заведя с ним речь на чуждом для меня наречии. И примечательно, что Пуаро всё уразумел — довольно пространный его ответ не только не развеял моих сомнений, но лишь усугубил их, приведя меня в полнейшее замешательство.

— Ты… ты что за чепуху мелешь? — вскинулась я. — Если вы оба намерились надо мной потешаться, так уж хотя бы не здесь и не при нынешних обстоятельствах! Я хочу знать, куда меня занесло.

Мой непримиримый тон несколько охладил пыл молодого человека, и он снова отвесил мне поклон, принеся извинения за свою нетактичность.

— Вы находитесь в стране Западных ветров, или Мериламии, — по-французски отрапортовал он. — А меня зовут Арчи Стайл. Поскольку вы новоприбывшие, мой дом — ваш дом. Сейчас мы в полумиле от городской черты, и моя коляска также в вашем распоряжении.

Я покрутила у виска: маскарадные костюмы, вымышленное название невесть какой страны, коляска — точно мы в восемнадцатом веке… Всё это здорово попахивало психическим расстройством.

— Никуда мы, сударь, с вами не поедем! — заявила я. — Вы, поди, из дома для умалишенных сбежали, так вам туда и дорога. А что касается нас, то мы и сами с усами. Франция — она везде Франция. Не пропадем.

Пуаро осторожно потянул меня за штанину.

— Не во Франции мы, — несмело возразил он. — Это и вправду страна Западных ветров. Здесь люди с животными почти что наравне. Иначе чем объяснить, что я с тобой разговариваю?

Сей факт отрицать было никак нельзя. Но и с действительностью мириться я не собиралась.

— Значит, с ума сошли мы оба. И я, и месье Стайл.

Господин в цилиндре усмехнулся.

— Вам меня не запутать! — с угрозой проговорила я. — Ступайте прочь, месье! Ступайте, ступайте! Мы с Пуаро и не в такие переплеты попадали, мы — бывалые.

Пёс засверкал на меня своими черными глазками-пуговицами из-под косматых бровей.

— Как знаете, — пожал плечами Арчи. Лихо развернувшись на каблуках и взметнув край плаща, он зашагал к деревьям. — Чтобы выйти на дорогу, двигайтесь по восточной тропе, всё время прямо, — добавил он. Когда я подняла голову, чтобы еще раз взглянуть на этого странного джентльмена, его и след простыл.

Теперь, когда он скрылся, я явственно ощутила запах скошенной травы и впервые поразилась краскам теплой еще осени. Пуаро смотрел на меня как на врага народа, и хмурился, точно дождевая туча. Но мне было не до его претензий. Следовало свернуть и понадежнее упрятать купол воздушного шара да как-то замаскировать гондолу, чем я и занялась. Ветерок легко касался моих волос, словно бы подбадривая; мирно шелестели золотые и рубиновые кроны, а по небу тянулись вереницами белесые лоскутья облаков. Наконец, спустя час или два, останки аэростата худо-бедно упокоились под грудой палых листьев. Корзину я оттащила к кустам и прикрыла сверху ветками, какие удалось собрать.

— Арчи советовал идти по восточной тропе, — пробормотала я, в изнеможении присев на валун и сверившись с компасом. — Вон она, восточная… Леший ее знает, куда она заведет. Нет, двинемся, пожалуй, на запад. Сумасшедшим верить нельзя, они ведь нарочно обмануть могут. А меня не проведешь.

Итак, решили держать путь на запад. Вернее, это я решила, а Пуаро упирался всеми четырьмя лапами, рычал да фыркал, пока я тянула его за поводок.

— Свободным животным в свободной стране удавок на шею не нацепляют, — кряхтел он. Честное слово, молчал бы лучше подобру-поздорову!

Узкая, неприметная тропка тем временем бессовестно заползла в гущу колючего кустарника. В результате — порванные штаны, исколотые ноги и напрочь испорченное настроение. Пуаро злорадствовал.

— Ты по-прежнему полагаешь, что мы на родине? Слишком уж ты самоуверенна.

— Мы во Франции, мой друг, и сейчас я это докажу, — сквозь зубы процедила я.

Он проронил что-то по поводу людей, которые не верят в чудеса, когда мы очутились на обочине глинистой укатанной дороги. На противоположной стороне высился, шелестя и поскрипывая, густой, непроходимый лес. Всё-таки обманщик этот Арчи. Ушлый тип. При мысли о том, что предположение мое оправдалось, я воспрянула духом. Надейся только на себя — и будет тебе счастье. Даже Пуаро волей-неволей признал мою правоту.

Однако не сделала я и нескольких шагов по заветной дороге, как позади, совсем рядом, заржала лошадь, вынудив меня отпрянуть. Мимо, наподдав коню шпорами, промчался рослый всадник в коричневом кафтане. Крикнув в мой адрес что-то нечленораздельное, он ускакал прочь, а я подивилась его странному диалекту и с оторопью взглянула на Пуаро. Может, и в самом деле, не Франция это?

— Что стоишь, рот разинув? — важно сказал тот. — Пора уж и двуколку остановить. Вон, катит.

— На такси не похоже, — растерянно пробормотала я.

— Такси — не такси, а до ближайшей деревни, глядишь, довезет.

Я ненавидела голосовать на дороге. Это занятие почему-то представлялось мне унизительным и недостойным. Казалось, проще самой соорудить какой-нибудь четырехколесный драндулет, чем просить помощи у кого бы то ни было.

Но вот, двуколка притормозила, седеющий извозчик уставился на меня, как на инопланетного пришельца, однако не в этом суть. Из слов его я не поняла ничегошеньки! Ни звука. Зато Пуаро, смерив меня надменным взглядом, без малейшего стеснения разъяснил ему нашу проблему.

Старик развел руками и снова произнес какую-то абракадабру. Пуаро ему ответил — на том и распрощались.

— Он сказал, что на борт кикимор не берет, — сказал мне пёс.

— Это я, что ли, кикимора?!

Мало того, что проголодалась, устала, как последнее парнокопытное, ванная по тебе плачет, — так еще и кикиморами всякими обзывают! Хочешь — не хочешь, а вскипишь с досады. Вот я и вскипела — пнула придорожный камень, а потом — как у женщин водится — в слезы. Даже не заметила, что к нам подчалил экипаж с седоком, причем седоком довольно учтивым.

— Что у вас стряслось? Вам помочь? — на чистейшем французском обратился он ко мне. Но, поскольку в тот момент меня трясло, точно в лихорадке, а с уст готово было сорваться тысяча и одно проклятие, на выручку мне вновь пришел Пуаро. Немного поостыв, я вслушалась в их диалог. Пуаро отвечал с хрипотцой, а голос пассажира… Провалиться мне на месте, если этот пассажир не Арчи! В уме уже созрела подходящая для него кличка — «Липкий». И закрепилась бы она за ним, прочно бы закрепилась, если бы не его обходительность. К тому же, он ни на йоту не соврал, когда сообщил, что мы угодили в страну Западных ветров.

— А кто говорил идти на восток? — язвительно спросила я, взгромоздившись на сидение экипажа.

— Сразу сообразил, что вы поступите наперекор моему совету, — Плутовато глянул он и с самодовольной улыбкой откинулся на спинку кресла. За эту улыбку я была готова его удушить.

Коляска раскачивалась и вздрагивала на каждой кочке. Слева однообразно тянулся частокол рыжего леса, а по правую сторону расстилались блёклые луга, да текла, журча и виляя, переливчатая речка. Сложив руки на коленях, Арчи то ли задремал, то ли впал в задумчивость. Пуаро возился в ногах, фыркая и кряхтя, точно немощный старик. Мало-помалу на меня напала сонливость, и голова стала предательски клониться к плечу соседа, как вдруг, словно из-под земли, за рекою выросла гигантская каменная твердыня. Полуразрушенный конец десятиметровой стены упирался в стройную полосу пихт и можжевельника, а далее, за полосою, обнажая неровный фундамент, угнетающе зиял ров. Оттеснив речушку к самому краю дороги, он чернел на всём протяжении мрачной громадины. Нет, не простая это была стена. С бойницами, зубчатыми башенками и каменными отмостками, она походила на средневековое укрепление из былей и легенд.

— Говорят, — Арчи приоткрыл глаза. — Говорят, что если долго смотреть на твердыню Арнора, можно навлечь на себя гнев праотцов и серьезно захворать. Но я в подобную ерунду не верю, — тут же беззаботно добавил он. — Ты озябла? — участливо справился он, заглянув в мои остекленевшие глаза. — На вот, накинь плащ.

Но меня не тронула ни его заботливость, ни возмутительно теплый, неофициальный тон — меня сковал мертвящий холод, и я неотрывно смотрела на зубчатый край стены.

— Т-твердыня Арнора… — проговорила, точно в забытьи.

— Руки ледяные, — констатировал Арчи, принявшись растирать мои пальцы. — Да перестань ты уже гипнотизировать эту громаду! — крикнул он мне в самое ухо. Отрезвляющий эффект был достигнут незамедлительно. Я встрепенулась и, хлопая глазами, уставилась на виновника моего «пробуждения».

— Может, и не такая уж небыль эти россказни, — в сомнении проговорил тот. — Недаром же по городу ходят упорные слухи, будто там, за железными воротами, в наглухо замурованном замке, затворился бессмертный маг. Говорят, он зол и очень жесток. Один только вид твердыни Арнора нагоняет на жителей страху, и ее всё никак не решаются снести. Да и трудная это работенка. Каменную кладку так запросто ведь не разрушишь…

Пуаро, который до сего момента грыз коврик на дне коляски, притих и навострил ушки. А повозка наша тем временем прогромыхала по перекинутому через речку деревянному мосту, миновав раскидистое дерево с пышной, солнечной кроной, и покатила по уличной брусчатке. Увлеченные красочным рассказом нашего спутника, мы едва ли удостоили дерево взглядом. Хотя история этого необыкновенного дерева заслуживала внимания куда больше, чем биография нелюдимого колдуна.