Наши с Эсфирью прогулки по городу Пышнолистному оказались плодотворны. Мы глазели на мраморные фонтаны и местные достопримечательности, облазили музей Простого Искусства и познакомились с некоторыми интересными личностями. Самой примечательной из них была Адель.

Одним искрящимся морозным днем я заметила ее на улице — за ней грациозно двигалась процессия в виде одной-единственной кошки. Эта серая полосатая кошка и Адель были неразлучны, прямо как когда-то мы с Пуаро.

— Погляди, — шепнула мне Эсфирь. — Что она делает?

— А что такого? — удивилась я.

Адель раздавала нищим варежки. А еще шапки и шарфы.

— Бедняжка Адель. Никому-то она не нужна, — пробормотала рядом со мной интеллигентная пожилая дама, завернутая, как букет увядших роз в бумагу, в плотную шерстяную шаль. Когда я обернулась, старушка уже ковыляла прочь.

«И как это Адель может быть ненужной? — подумалось мне. — Вон, сколько людей нуждается в ее заботе!»

На площади, возле солидного здания городской оперы, собралась, наверное, вся беднота. Мы с Эсфирью медленно шли за Аделью и видели, как мало-помалу тощает ее битком набитая сумка. Из сумки появлялись то рукавицы, то шапки — и перекочевывали в руки к стучащим зубами старикам и старухам. Адели в ноги кланялись пьянчуги с испитыми лицами и уличные художники, которые зимой едва сводили концы с концами. Ее дергали за пальто чумазые детишки. Кошка на них шипела и угрожающе выгибала спину дугой.

Мы наблюдали за Аделью ежедневно во время прогулок. Как-то раз, когда в ее сумке стало совсем пусто, ее подозвал какой-то старик. Морщин на его лице было так много, что, казалось, оно вот-вот рассыплется в пыль.

— Не найдется ли чего-нибудь и для меня? — прошамкал старик, дрожа от холода.

— Увы, — вздохнула Адель. — Ничего не осталось. Хотя постойте-ка…

Она повесила сумку на плечо, сняла с себя толстый красный шарф и бережно обмотала вокруг шеи старика.

— Грейтесь, дедушка, — сказала она и, подняв воротник пальто, двинулась прочь.

— Надо же, какая жертвенность, — поразилась я.

— Надо же, какая жертвенность! — вместе со мной воскликнул кто-то. Этим кем-то определенно была не Эсфирь. Голос принадлежал мужчине. Обернувшись, я увидела группу франтовато одетых молодых людей. Они нагло дымили папиросами и гоготали. Типичная кучка задир.

— Что, влюбился? — Приятель толкнул локтем парня, который восклицал.

— Ничего подобного! — возмутился тот.

— Иди, давай, догоняй. Эта милашка любой графине фору даст, — издевательски проговорил сосед. — Вон какая походка! А личико-то прямо ангельское! Иди, говорю, лови момент.

Пока юноша колебался, «милашка»-Адель свернула за угол и благополучно скрылась.

Следующая неделя была такой скучной и унылой, словно нас опять затянуло во временной коридор. Часы ползли со скоростью черепахи. Юлий устраивал у себя в резиденции приемы заграничных послов, директоров шоколадных фабрик и швейных мастерских. Адель бродила по городу, избегая шумных компаний и всё так же раздаривая неимущим шапки, шарфы и варежки, а ее кошка неизменно держала хвост трубой и при всякой возможности злобно выгибала спину.

Из-за этого беспросветного однообразия на меня стали нападать поочередно то бесцветная хандра, то жажда убежать, куда глаза глядят. Последняя подвигала меня на поступки не совсем адекватные. Например, я могла запросто уйти из королевского дворца на день, а то и на два, вернуться, как ни в чем не бывало, и отвечать на расспросы Эсфири загадочным молчанием. О нет, она не узнает, что я наведывалась в пустой оперный театр (тайные ходы и незапертые дверцы, как же я вас обожаю!), где подолгу блуждала в темноте или слушала редкие репетиции оркестра, лежа на сидениях бельэтажа.

Я тяжело переносила зиму, еще тяжелее — разлуку с Пуаро и опасностями (ах, милые, добрые опасности!), которые поджидали меня в городе Вечнозеленом. Возможно, я немного тосковала по Арчи, но признаваться себе в этом что-то не хотелось. Однажды, слушая какофонию оркестра в театре, я задумалась об Арчи, и перед мысленным взором тут же всплыл образ его невыносимой тетки. Вернее, псевдо-тетки. Я была уверена, она ему и близко не родня. Но как это доказать?

Впрочем, моя мысль сразу перепрыгнула к другому вопросу: пора строить воздушный шар. Чертежи имеются. А король наверняка достаточно богат, чтобы ссудить часть денег на материалы и инструменты.

Поразмыслив так, я направилась из театра прямиком в тронный зал, где Юлий восседал на троне со скучающим видом.

— Только что приходил посол из страны Лунного камня, — печально сообщил он. — Сказал, наши поставки вечнозеленых растений им больше не нужны. У них там какие-то проблемы с почвой… Что, Жюли? Что ты так неуверенно улыбаешься? Решительней! Нужно быть решительней во всем, даже если рискуешь ошибиться!

Король вскочил с трона и стал мерить шагами зал.

— Вот я и пришла сюда, потому что решилась кое о чем вас попросить, — ответила я, глядя на удаляющуюся спину в пятнистой мантии.

— Правда? И о чем же? — полюбопытствовал король и повернулся на каблуках лакированных туфель.

— Я тут подумала, не дадите ли вы мне денег на материалы для воздушного шара?

— Воздушный шар? — поморщил лоб Юлий. — Зачем? Улететь от нас вздумала?

— Ну-у-у, — помялась я, — в общем, да.

Король сделался мрачнее тучи, и сразу стало понятно: ничего-то он мне не даст.

— Ты красиво играешь на рояле, — сказал он. — Я слышал. И хочу послушать еще. Так что извини, денег не будет. И воздушного шара тоже.

Юлий счел, что тема закрыта, и со спокойной душой отправился играть в мини-гольф. Однако он меня недооценил. Настойчивость — вторая натура Жюли Лакруа.

На следующий день, когда он перебирал за столом документы на подпись, я вошла к нему без предупреждения и уселась напротив. Король поднял голову.

— Читайте, читайте, — милостиво разрешила я.

Но не прошло и минуты после того, как он вновь углубился в чтение.

— Что это? — воскликнул он, схватив листок с гербом страны. — Заявление? Воздушный шар для эксперимента? Ну, нет. Не подпишу. И не дождешься.

Я смотрела на него в упор. Уломать короля всего лишь вопрос времени. Я своего добьюсь. Он будет получать по заявлению каждый день, мои заявления завалят его стол и будут сыпаться на него со всех сторон, пока он не уступит. Пока король не согласится, Жюли Лакруа будет марать гербовую бумагу.

— Я прикажу посадить тебя под замок. А потом казню за непокорность, — пригрозил мне Юлий однажды утром. После того как получил очередное заявление.

— Так у вас ведь нет смертных казней.

— Введем. Что нам стоит! — воскликнул король. — Еще одна такая проделка — и голову долой.

Однако его угрозы я не побоялась, и назавтра он вновь ходил раздраженным, потому что мои заявления попадались ему повсюду. Даже в супах, которые он обожал.

— Ну, сколько можно, в конце концов! — раздосадовано крикнул он со своей половины обеденного стола (а стол был длиннющий). Эсфирь рядом со мной давилась от смеха в кулак. Король двумя пальцами вытащил намокшую бумагу из тарелки и бросил в угол. — Прекращай сейчас же, не то я за себя не ручаюсь!

Но я не прекратила, и этим же вечером все дворцовые слуги одновременно подскочили от его яростного вопля. Моя наглость достигла пределов — был попран его священный бильярдный стол.

— Что она себе позволяет! Нет, ну правда! — возмущался Юлий, комкая мои заявления. А ведь они так хорошо смотрелись на зеленом покрытии стола! — Она запихала их даже в лузы! О, горе мне! Несчастный я король!

Я тихонько наблюдала за ним с балкона, грея руки в карманах пальто, и ждала, пока буря уляжется.

— Жюли! А ну, поди сюда! — окликнул меня Юлий. — Давай, выходи! Я тебя заметил!

Надо же, какой глазастый! И не спрячешься от него. Ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Я готовилась к взрыву негодования, к тюрьме и даже чему-то худшему. Но Юлий, стоило мне приблизиться, как-то сразу остыл и подобрел.

— Вижу, ты неисправима. Упертая, как коза! — рассмеялся он. — Ладно, будут тебе материалы. Слово даю.

Слово король сдержал. Пригласил в резиденцию людей, которые знали толк в тканях для воздушных шаров, мастеров плетения корзин и долго спорил с ними в тронном зале. Мастера попались громкоголосые, поэтому Юлию тоже приходилось кричать. Зато специалисты по тканям были робкие, словно на подбор. И с ними Юлий беседовал чуть ли не шепотом. Поэтому подслушать я смогла только половину переговоров. Король выставил меня за дверь в отместку за то, что я ему столько времени докучала.

Когда мастера вышли из тронного зала, размахивая руками и ругаясь, я поняла, что с королем они во мнениях не сошлись.

— Я попросил, чтобы они просветили тебя насчет плетения корзин. Объяснил, что плести ты хочешь сама. Вот они и взбунтовались, — объяснил Юлий после окончания переговоров. — А ткань для купола в скором времени будет готова. Тебе останется только соорудить каркас.

Это не могло не радовать и означало, что я еще на шаг продвинулась к цели.

Для постройки Юлий выделил мне сначала зал, а затем площадку на полигоне. И вот там-то начались первые неприятности. Уж не знаю, как хорошо охранялся полигон, но кому-то раз за разом удавалось туда проникнуть и разломать каркас шара, который я так старательно возводила. Примерно в то же время я стала замечать странного типа в черном тренче и черных очках, который расхаживал под окнами резиденции, не стесняясь ни стражи, ни самого короля. Король его не трогал, и я думала, что это один из его тайных знакомых. Но, как оказалось, нет. Ничего подобного. Король тоже понятия не имел, что за субъект пасется возле дворца. Оставалось одно: притащить этого субчика за шиворот и потребовать объяснений. Только вот незадача: всякий раз, как я намеревалась его притащить, он испарялся, словно какой-нибудь призрак.

Сизифов труд по постройке шара, который магическим образом каждую ночь снова превращался в гору прутиков и палок, уже стал порядком утомлять. Дальше так продолжаться не могло.

И вот в один прекрасный день на мою голову свалился Арчи Стайл. Он, как ни удивительно, был облачен в черный плащ (совсем как тот незнакомец под окнами), а за спиной, в рюкзаке, у него сидел некто пыхтящий, сопящий и явно обиженный на жизнь.

Когда я расстегнула молнию рюкзака, оттуда высунулась мордочка Пуаро. Он сердито грыз колбасу и нарочно громко чавкал, демонстрируя пренебрежение ко всему миру.

— Эй! — раздосадовано воскликнул Арчи. — Колбасу я, вообще-то, для бутербродов купил. И как ее, такую пожеванную, теперь есть прикажешь?

— Придется тебе купить другую, — прорычал Пуаро. — Сам виноват. Кормить собак хлебом и кашей — себе неприятностей наживать.

— Видишь, Жюли, — обратился ко мне Арчи, — какой несносный у тебя пес. Будь благодарна, что я его привез. Да еще такой вкуснятиной накормил.

— Да уж, спасибо, спасибо, — отозвалась я, вытаскивая скотч-терьера из портфеля. — Когда вы приехали?

— Можно сказать, только что, — усмехнулся Арчи. — Я ужасно по тебе соскучился.

— А меня, — подал голос Пуаро, — извела эта болтливая мышь! Откуда она вообще взялась?

О временном коридоре на улице рассказывать не стоило. Я уже давно поняла: у улиц Мериламии тысячи ушей.

— Войдем, что ли, внутрь, — сказал Арчи. — Что-то я замерз.

Я напрямую спросила у него, не он ли виноват в том, что у меня шар разваливается.

— В глаза смотри! — пригрозила я. — И чтобы правду отвечал!

— С удовольствием, — елейно улыбнулся тот и впился в меня взглядом.

— Э-э-э… Пожалуй, в глаза необязательно, — потупилась я. Куда только делась моя твердость? Чувствовала — еще немножко — и растекусь по полу эдакой лужицей с пометкой «Жюли Лакруа».

— Хочешь, выясню, что за тип ошивается у ворот? — невозмутимо предложил Арчи. — Я его мельком видел. Наверняка это он мешает шар строить.

— Да уж будь добр, — пробормотала я.

Расправившись с сытным обедом в трапезной зале, Арчи умчался устанавливать личность «вредителя» в черных очках. Между тем другой «вредитель», поменьше, отправился на исследование резиденции, после чего выдал, что пауки и пылюка здесь точно такие же, как и дома у Эсфири. Слушая ворчание Пуаро, Эсфирь хохотала от души. Она, похоже, совсем позабыла, что в городе Вечнозеленом ее ждет Рифат.

Арчи вернулся поздно вечером, сияющий оттого, что сумел мне угодить.

— Это Флорин, — отдышавшись, сказал он. — Так я и знал. Сбежал с чердака, едва я ослабил бдительность. Как ему только удалось разрезать веревки?!

— И где он теперь? Ты его привел? — поинтересовалась я.

— Ускользнул, подлюга! — сжал кулаки Арчи. — Но пусть не надеется! Я этого так не оставлю.

Весь следующий день он пытался снискать мое расположение улыбками. Отпускал колкие шуточки. Шут гороховый. Я с трудом сдерживала раздражение.

Зато после полудня настроение Арчи резко переменилось.

— Ты только посмотри на него, — говорила Эсфирь. — Он же как умирающий лебедь!

Арчи прикидывался умирающим лебедем даже при короле. Ходил, словно в воду опущенный, вздыхал, бросал умоляющие взгляды. Пара таких взглядов случайно досталась Юлию.

— Что, Арчи, голову повесил? Развлечений недостает? — участливо поинтересовался король. — Мы это дело поправим. Давай завтра в бридж?

— Мне лучше веревку и мыло, — подавленно отвечал тот. — Вот уж повеселюсь на славу.

— Неужели сердечные муки? — удивлялся Юлий. — Арчи, ты взаправду, что ли?

Наверняка он страдал не взаправду. Но его поведение было невыносимо. Атмосфера дворца с появлением Арчи начала душить. И мы с Пуаро всё чаще отлучались, чтобы побродить по городу. Мне удалось ближе познакомиться с Аделью.

Злые языки твердили, будто Адель когда-то была танцовщицей. Будто разъезжала по всей стране с гастролями. А ее мать в одну студеную пору взяла да замерзла. Но только слухам я не верила. Адель мне потом рассказала, как на самом деле закончила дни ее мать. Умирала она долго, от рака, без лекарств, потому что их было не достать. К Адели сватался один жирный купец, но она его отвергла. И купец добился того, что их с матерью со съемной квартиры вышвырнули на улицу. Адель из кожи вон лезла, только чтобы побольше заработать и обеспечить мать всем необходимым. Устроилась в местный театр танцовщицей. Она действительно танцевала, но радости это не приносило. Адель была красива, очень красива. Ее красота не оставила равнодушным директора театра. Однако в ответ на нескромное предложение он получил отказ. Разумеется, Адель тотчас лишилась работы.

— В итоге, я не придумала ничего лучше, чем заняться ремеслом, — рассказывала Адель, шагая рядом со мной по скользкой мостовой. — Так появились на свет все эти шарфы и варежки. Но к тому времени моей матери сделалось совсем худо.

— Ну, уж она, конечно, не замерзла, — вставил замечание Пуаро. — При таком обилии теплых вещей замерзнуть сложно.

— Она умерла от голода и болезни, — всхлипнула Адель и утерла слезу, побежавшую по щеке.

— Не плачь, — сказала я. — На морозе плакать нельзя.

Мы прошли еще немного, как вдруг Пуаро насторожил уши.

— Псс! — позвал он. — Обернись, Жюли. Только незаметно.

Если просят обернуться незаметно, лучше вообще не оборачиваться. Я решила использовать зеркальце, которое весьма кстати положила сегодня утром в сумочку.

Делая вид, что поправляю макияж, отвела руку с зеркалом чуть вправо. И что вы думаете? В зеркале отразилась фигура человека в черном тренче. Он на ходу протирал стекла своих черных очков, следуя за нами с равнодушной миной. Это, и правда, оказался Флорин. Явился по мою душу.

Как неосторожно и беспечно он себя вел! Создавалось впечатление, что в деле шпионажа он новичок. Хотя, может, так и было.

— Слушай, Адель, — попросила я. — Не поможешь обезвредить вон того типа?

— Того, что в черном? Положись на меня, — улыбнулась Адель. — Я не раз избавлялась от нежелательных провожатых, заперев их в купе уходящего поезда.

От ее грустных воспоминаний, похоже, не осталось и следа. Глаза загорелись, лицо посветлело. Правильно, нечего сожалеть о том, чего никогда не изменишь.

— Вы с пёсиком идите к вокзалу, — распорядилась Адель. — А я догоню. Нужно захватить прочных ниток. И ткань для кляпа, — добавила она, чуть ли не пританцовывая от воодушевления.

Судя по всему, Флорин ничего не заподозрил. Он продолжал тянуться за нами хвостом, неумело притворяясь, будто разглядывает фасады домов.

— Я бы его укусил, — сказал Пуаро.

— Знаю, мой хороший, — Я присела на корточки и потрепала его по ушам. — Может, ты и вредина, но с тобой мне легче. Укуси Арчи Стайла, когда вернемся. Меня от него тошнит.

Стоило добраться до вокзала, как повалил крупными хлопьями снег. Хлопья липли к лицу, одежде и быстро таяли. Мы укрылись под навесом, а Флорин остался стоять на платформе, сделав вид, что ожидает поезда. Скоро снег облепил его целиком.

— Ну что? — осведомилась Адель. Она разрумянилась от быстрого шага и тяжело дышала. — У меня всё готово. Где объект?

— Объект? Да вон он, бедолага, — указала я на закоченевшего Флорина-снеговика. — Думаю, тебе не составит труда его нейтрализовать.

В этот самый момент раздался протяжный, сварливый гудок поезда, и платформа под ногами задрожала.

Адель пошла в «наступление». Она изящно растянулась на снегу прямо перед Флорином и притворилась, что повредила колено. Правильно, перед притворщиками только и притворяться. Иначе их на чистую воду не выведешь. Из-за грохота колес и завывания ветра я не могла различить ни слова из их диалога с Флорином, однако Пуаро как-то ухитрился подслушать.

— Вы не ушиблись? — испугался Флорин и мигом вышел из оцепенения.

— Конечно, ушиблась! Будьте добры, подайте мне руку, — попросила Адель.

— С превеликим удовольствием, — расплылся в улыбке тот.

Похоже, он был очарован настолько, что забыл и о Фариде, и обо мне.

Едва Адель оказалась на ногах, как от нее тотчас поступило предложение:

— Не желаете ли прокатиться первым классом?

— С радостью! — воскликнул обалдевший Флорин, однако тут же скис: — Ох, никак не получится. Вы уж извините. Дела.

— Ну, тогда хотя бы проводите меня. Платформа такая скользкая.

Я видела, как они зашли в вагон. Пуаро присеменил ко мне.

— Готов, голубчик, — уверенно сказал он.

Через пять минут из вагона выскочила Адель. Приподняв юбки, бежала, словно от пуль спасалась.

— Чрезвычайно прочные нитки, — с одышкой проговорила она. — Из таких не то что рукавицы — канат сплести можно. Не порвется. А кляп вышел просто изумительный! Наверное, мне следует начать торговлю кляпами.

Нас оглушил рев паровоза. Поезд с запертым в купе, связанным Флорином набирал ход. Интересно, как далеко он уедет, прежде чем Флорина обнаружат?