Алкаши чертовы!

Дерьмо, а не лето в этом году. В июне, когда Юрка Таран маялся дурью, сдавая выпускные экзамены, — жара стояла. А сейчас, в июле, когда самое оно загорать и купаться, наслаждаясь свободой, — льет как из ведра Конечно, были бы бабки на кармане, можно было б съездить куда-нибудь, где тепло. Но нет их, этих бабок; и не прикинешь, откуда взять, ежели на конфликт с кодексом не идти.

В подъезде у Хныча, на пятом этаже пятиэтажки, хорошо кайфовать зимой. А летом — без мазы. Совсем не то. Тем более когда все пустые и денег только на пиво хватило. Да и то, на пять рыл — четыре банки. Опять же компания не та — одни мелкие собрались: Лапоть, Кубик, Пыня и Хныч. Самому старшему, Хнычу, пятнадцать только-только исполнилось. А Юрке уже восемнадцать как-никак. Конечно, пацаны вроде и польщены, что аж сам Таран в их обществе присутствует. Как же — вся улица знает, кто такой Юра Таран, и даже весь микрорайон. Боятся, конечно, ссыкуны. Бровь поднимешь — их уже дрожь пробирает. А зря, между прочим, боятся. Таран мелкоту не трогает. На фига! Наоборот, если кто обидит — Юра завсегда заступается. Обычай! Вот отметелить кого покрупнее, ежели, конечно, гражданин сильно просит, — другое дело. Но сейчас таких по здешним местам не осталось. Кого посадили, кого в армию ушли, кто просто так куда-то уехал.

Нет, в мелкой компании скучно. Не те люди. «Те», то есть ровесники, сюда не придут. Одни, кто поумнее, подались в Москву — в институт поступать. Другие на работу устроились — кто в ларек, кто в мастерскую, кто просто ящики грузить. Одного уже посадили за шмаль — торговал в розницу. Крыса с Гамлетом в какое-то охранное агентство ушли. Звали к себе, но Тарану вроде в лом стало. Стоять целый день, стенку подпирать…

Пацаны чего-то рассказывали друг другу, Таран делал вид, будто слушает, хотя даже понять не мог толком, об чем базар.

— Я ему справа, я ему слева, а тот козел… — долетали до ушей слова, которые, захлебываясь от восторга перед собственной великой крутостью, выкрикивал Пыня. Неужели, блин, и он, Таран, был таким же четыре года назад?!

Нет, ни фига! Таким придурком он точно никогда не был. Четыре года назад он от всей правды занимался боксом. Уже второй юношеский выполнил. И у него тогда четкая программа была в голове: в двадцать лет стать чемпионом России, в двадцать пять — выиграть Европу, а потом набрать вес до супертяжа и пойти в профи. Короче, дойти до абсолютного чемпиона мира. Заработать баксы, хотя бы такие, как у Тайсона или Холифилда, потом открыть тут, в городе, боксерскую школу.

Мечтать, конечно, не вредно, но мечты, бывает, накрываются медным тазом. И капитально. Так, как накрылись они у Тарана этой зимой. От ихней ДЮСШ надо было выставлять мужика на первенство области среди юношей. Тренер Михал Егорыч, конечно, предлагал Тарана. И он бы точно выиграл, по крайней мере, сейчас только так и казалось. Но были люди поглавнее Егорыча, которые очень хотели, чтоб раскрутился Вова Молодцов. Спору нет, парень сильный, к тому же уже выступал в прошлом году, бронзу получил. Опять же у него родня со связями, могли бы школе деньжат подкинуть на инвентарь и прочее. Что да как в точности, Тарану, само собой, не объясняли. Но обидно — жуть Потому что на городе Таран этого Вову очень толково обыграл по очкам. Тот, кто Молодцова толкал, когда Егорьгч об этом напомнил, само собой, начал говорить, что судейство было необъективное. В общем, утвердили Вову, а Тарана — побоку.

Наверно, все это еще можно было пережить. В конце концов, на других соревнованиях отличиться. По Юрку повело. Он решил себя доказать. Поставили их с Молодцовым спарринг. Полтора раунда работали — только пыль летела. А потом Вова невзначай раскрылся и подставился под правый боковой. А у Тарана при его восьмидесяти четырех кило удар нормальный, очень крепенький. Чухнул — и положил Вову отдыхать.

Нокаут очень даже глубокий получился После такого на области выступать нельзя. Егорыч Юрку сгоряча изматерил до костей и погнал из секции. «Подлец ты, понял? — орал он. — Подлец, а не спортсмен! Думаешь, вырубил Вовку и на область пойдешь?! А вот ни хрена! Катись отсюда, мне таких козлов не надо!»

Таран, конечно, повякал малость, что просто руку не сдержал и вообще увлекся, но разве Егорычу докажешь? Фиг, если он сказал, что считает подлецом, значит, мнения уже не поменяет. Наверно, можно было бы подождать малость, пока тренер Егорыч остынет, подойти с повинной головой, покаяться… Может, и простил бы — сейчас Юрке так казалось. Но слишком гордым был для этого Таран, унижаться не любил. Наверно, даже если б сам Егорыч ему позвонил и снова пригласил на ринг, он еще подумал бы, соглашаться или нет. Такой уж характер упрямый…

В общем, все мечты накрылись, а кулаки со своими возможностями остались. Раньше Таран во дворах дрался редко, по необходимости в основном, потому что Егорыч его, когда еще совсем пацаном принимал в секцию, стращал: «Я спортсменов готовлю, а не шпану, понял? Будешь кулаки не по делу распускать — выгоню!» Ну, а теперь, когда выгнали, когда мечтать стало не о чем, — Юрка оторвался…

— Ладно, — сказал он веско, мигом перекрыв своим баском пацанячью стрекотню. — Пойду-ка я до дому. И вы тоже не засиживайтесь особо, пока в милицию не забрали.

Хныч остался — ему из подъезда выходить не требовалось, а остальные трое потянулись за Тараном хвостиком. Все-таки при нем по темным дворам шлепать приятнее. Потом помаленьку рассосались кто куда, и в родной дом, пропахший крысами и квашеной капустой, Юрка вошел уже один, сам по себе. Прислушался — со второго этажа доносились матюги, пьяный гомон и звон посуды.

«Опять гуляют! Сволочи! Алкаши чертовы!» — Он не сомневался, что пьянка происходит у них в квартире. И не ошибся, так оно и было.

На площадке второго этажа в обнимку стояли двое: очень бухие мужик и баба неопределенного возраста, которые курили, не замечая, что сыплют себе пепел на одежду, и бормотали что-то нечленораздельное, изредка бессмысленно похохатывая. Дверь в квартиру, конечно, была открыта, и на пороге ее лежал калачиком какой-то козел в облеванной рубашке.

— Э, пацан, ты к кому? — произнес тот, что обнимался с пьяной бабищей.

— К себе! — огрызнулся Таран, отодвигая бухаря плечом. Тот откачнулся, едва не упав, и угрожающе промычал:

— Н-не понял…

Если б бухой сунулся, то получил бы в пятак обязательно. Но толстая баба, которая была потрезвее, удержала своего кавалера от резких движений.

Перешагнув через облеванного, Юра вошел в прихожую. Так, е-мое, в этот раз что-то слишком до фига пьяни набилось! В кухне мать с какой-то курвой хихикает и пытается песню завести: «Ромашки спрятались, поникли лютики…» — А в столовой батя с двумя незнакомыми оглоедами правительство критикует. По телевизору как раз очкарик-премьер что-то бубнит. Не иначе пытается объяснить, почему зарплату не платят. Но этим, за столом, на котором уже четвертую бутылку разливают, третий месяц без зарплаты сидя — откуда деньги, е-мое?! — все по фигу!

— Во, — сказал он, указывая на Юрку пальцем, — это мой сын, м-мужики! Ед-динственный! И он меня — не ув-важ-жает. Это все с-сионисты виноваты, биомать! Р-развратили их, на х-хрен!

— Ты! — сказал Юрке какой-то очень сизый и опухший воспитатель. — Из-звинись, понял?

— А т-то мы т-тебя в-воспитаем! — пригрозил второй, облезлый, жирный, небритый. И стукнул кулаком по столу.

Таран прошел мимо, слова не сказав. Он рассчитывал к себе в маленькую комнату забраться, запереть дверь на задвижку, надеть наушники и врубить старый, еще советских времен кассетник. Мать с отцом его аж в 1980 году купили, на нем Мишка-Олимпишка изображен. Как раз в том году, когда Юрка родился. Они тогда сами были еще молодые, его родители. И непьющие, кажется… Испортились родители, а магнитофон этот «Электроника» — ничего, работает еще. Если врубить его на полную мощность через наушники, всей этой пьяной возни и бестолковой болтовни в доме не будет слышно. Так и нервам проще, и жизнь приятней кажется.

Но мечтам Юрки насчет уединения в комнате было не суждено сбыться. Когда он взялся за ручку и дернул, дверь его комнаты открываться не захотела. Это еще что такое? Неужели кто-то заперся у него в комнате?

Спрашивать у выпивох Таран не стал. Они пять минут будут врубаться, о чем он спросил. Юрка отступил на несколько шагов и долбанул в дверь плечом. Крепко долбанул, от всей правды!

Таран — он и есть таран. Крак! Бряк! Задвижка слетела, и Юрка вломился в родную комнату…

— И-и-и! — какая-то голая баба завизжала как свинья.

Там, на постели Тарана, с которой он утром поленился собрать белье, пристроилась голая парочка. Какой-то кабан, потный и волосатый, и растрепанная стерва с размазанной косметикой на роже! И эту же, блин, тушь с помадой по его подушке распятнали. Духан стоял еще тот — винно-водочный и табачный перегар в смеси с потом и еще чем-то. Ну, пьянь, ну, суки! Злость так и закипела!

— Пошли отсюда! — Юрка схватил ворох тряпья, который свиньи бросили ему на письменный стол, и вышвырнул из комнаты прямо туда, где бражничал отец с друганами. Одним пинком вышиб в столовую мужские ботинки, другим — бабьи туфли. Одна туфля при этом взлетела вверх и врезалась точно в непочатую бутылку, которую только что выставили. Бац! Бутылка повалилась, покатилась по столу и грохнулась на пол. Дзынь! Водяра лужей разлилась вокруг острых осколков.

— Ты что делаешь? — взревел отец. — Что делаешь, щенок?!

— Да я тебя!.. — прогудел Сизый и попер на Юрку.

Вот тебе! Таран двинул Сизого так, что тот полетел спиной на стол, и весь закусон с посудой вертанулся на пол. Облезлый тоже поднялся и какое-то движение сделал, то ли замахнулся, то ли пытался равновесие удержать… Один хрен, Тарану без разницы — огреби по усам!

Мать со своей собеседницей, визжа, выскочили из кухни, а из Юркиной комнаты в голом виде выбрался Мохнатый, изрыгая мат на мате. Здоровый, килограмм под сто, наверно. И не такой пьяный, как остальные, глаза бешеные — как же, трахаться помешали с чужой бабой! Как бык взревел, махнул кулачищем, Юрка увернулся, отпрыгнул влево и заодно толканул под ноги Мохнатому упавший стул Облезлого. Тот запнулся, не удержал равновесие и с грохотом полетел дальше вперед, мордой в опрокинутый на ребро стол. Хорошо приложился носом, аж кровянка брызнула.

— Вон отсюда, пьянь вонючая! — бешено заорал Таран, рывком разламывая рассохшийся стул. — Все вон, падлы, быстро! Поканаю всех до одного!

И поскольку Мохнатый с разбитым носом, не переставая крыть в три этажа, опять на него попер, гвозданул его отломанной ножкой стула по лбу. Мохнатый шмякнулся голой задницей на осколок бутылки и истошно взвыл. А затем — что показалось Юрке очень неожиданным! — подхватил с пола штаны и кинулся бежать, едва не сшибив по пути Таранову мамашу с подругой, успевших с визгом шарахнуться в кухню. На пороге он запнулся за Облеванного, рыбкой вылетел на лестничную клетку и плюхнулся к ногам обнимавшейся пары. Баба завизжала и потянула своего кавалера вниз. Не рассчитала, дернула слишком сильно, и оба едва не слетели по ступенькам. Чудом баба ухватилась за перила, а мужик — за подол ее юбки. Тр-рык! Юбка лопнула по шву, но, слава Богу, не пополам. Задерживаться «влюбленные» не стали, кое-как, где бегом, а где ползком, но довольно быстро спустились вниз и выскочили из подъезда, хотя мужик, кажется, бормотал что-то типа: «Я этого пацана по стенке размажу!» Но баба, видно, умнее была — утащила.

Тем временем Таран, схватив за шиворот барахтавшегося на полу Сизого, находившегося в состоянии грогги, подтащил к двери и мощно поддал ему коленом под зад. Фр-р!

Сизый шлепнулся поверх Мохнатого, кувырнулся через голову и с грохотом покатился вниз по ступенькам лестницы.

Как он долетел, Юрка не глядел. Ему было по фигу, сломал себе этот алкаш что-нибудь или нет. Таран вновь влетел в комнату, где только-только поднялся на ноги Облезлый, и заорал:

— Сам уйдешь, козел?

— Сам! — почти трезво произнес алканавт, пятясь к двери. — Все путем! В натуре — понял…

— Бегом! — рявкнул Таран. — Вали отсюда, на хрен1 Облезлый, пробежавшись ботинками по Облеванному — тот только прохрюкал что-то, — рванул вниз мимо Мохнатого, который на четвереньках отполз куда-то в сторону и, сидя порезанным задом на лестничной площадке, пытался натянуть штаны. Облезлый удрал, а Мохнатый попал двумя ногами в одну штанину и, смрадно матерясь, никак не мог выбраться обратно.

— На, прибери шмотье! — Юрка вышвырнул почти все тряпки сразу, позабыв, что у него в комнате осталась перепуганная голая баба.

— Юрик! — завопила мамаша, которая, кажется, начала чего-то соображать, хотя и не очень сильно. — Это ж ты Галино выкидываешь! Трусы-то ей оставь!

Юрка пинком зашвырнул этот не самый свежий предмет дамского туалета обратно в комнату и заорал:

— Быстро одевайся, лярва траханая! Мозги вышибу!

Толстая Галя, одной рукой прикрыв титьки; а другой подобрав одну из туфель, которую Юрка не успел выкинуть на лестницу, в одних трусах вылетела из квартиры. Мамашина подруга резко испарилась следом, даже позабыв зонтик, и Таран вышвырнул его на лестницу, где все еще пыхтели Мохнатый со своей жирной Галей, разбираясь в тряпках.

Затем осталось дать пинка Облеванному, который не смог подняться выше чем на четвереньки, и выпихнуть его за порог. Когда квартира очистилась от посторонней пьяни и в ней осталась только здешняя, тут прописанная, Таран захлопнул дверь и оторвал провода от звонка, чтоб «гости» не трезвонили больше, если забыли еще что-нибудь.

— Прием окончен! — объявил Юрка.

— Какой ты у нас сильный, сыночек! — пьяно забормотала мать. Отец уже храпел, напустив из-под себя лужу, благополучно смешавшуюся с разлитой водкой.

— Спать иди, дура старая! — посоветовал Таран без особого почтения к матушке. Та, кажется, хотела обидеться, но сил уже не было, пробубнила нечто матерное себе под нос, доплелась до дивана и плюхнулась, скорчившись калачиком.

А Юрка взял веник и стал заметать в совок осколки посуды и разметанные по полу остатки закуски. Потом стол поставил на ножки, поднял храпящего папашу и доволок до дивана, подложил к матери. Завтра встанут с больными головами и начнут «разбор полетов». Заодно и на него, Юрку, ворчать. За то, что кайф поломал и «друзей» обидел. Жалко, конечно, что они, мать и отец, ему родные. И бить их как-то западло. Иначе б Таран всех на лестницу повышвыривал, алкашей чертовых…

Затер лужи тряпкой, распахнул окна, чтоб весь перегар выдуло. Потом пошел к себе, начал задвижку ремонтировать. Надо бы замок врезать, только вот стоит дорого, даже самый простенький. Нет, надо работу искать, бабки зарабатывать, а то стыдно у этих алкашей выпрашивать на жизнь.

Нет, отец с матерью у него пьяницами не родились. Когда-то он и не знал, что такое пьющие родители. Конечно, отец и мать даже в лучшие времена совсем уж трезвенниками не были. Принимали по праздникам, на дни рождения, иногда просто по рюмочке пропускали для аппетита в выходные дни. Но было совсем мало по сравнению с тем, что сейчас творилось. Ни дня без поллитры! И хорошо, если они эту поллитру вдвоем раздавят, без такого «дружного коллектива», который Тарану пришлось нынче разгонять.

Восстановив задвижку, Юрка содрал с постели белье, загаженное Мохнатым и жирной Галей, бросил его в бак, забитый под завязку, а потом полез в шкафы искать чистое. Нашлась одна простыня и наволочка — мать, не иначе, месяца два не стирала.

Запах чужих тел все-таки оставался. «Лишь бы, блин, вошек не натрясли! — брезгливо подумал Таран. — А то у таких чистюль и сифоном разжиться можно. Во обидно будет — ни одной бабы не поимев, заполучить такое!»

Было б у Юрки где переночевать — ушел бы, не стал на свое коронное место ложиться. Но деваться некуда. Улегся, закрылся одеялом без пододеяльника и заснул, твердо решив, что пойдет устраиваться на работу. Прямо завтра! Ни на день не откладывая, чтоб эта алкашня больше его не попрекала, что он на ихние живет!

 

Седых Иван Андреевич

Таран благополучно проспал до утра. Должно быть, «гости» почуяли опасность для своего здоровья и обратно не просились. Родители тоже не колобродили, не искали похмелку — мирно дрыхли, источая перегар. Наскоро одевшись, Юрка нагрел чаю, нашел в холодильнике пачку пельменей, сварил, пожрал и, не оглянувшись на храпящих родителей, выскользнул за дверь.

Дождя не было, но небо и в это утро не сулило хорошей погоды. Таран топал по пустынной улице в направлении ближайшего рынка, в народе именовавшегося «Тайваньским». Наверное, потому, по большая часть шмоток, которые там продавались, были китайского или тайваньского производства. Самих китаезов на рынке не было, торговали в палатках граждане славянской национальности, чьи боссы скупали барахлишко у челноков.

У Тарана здесь, на рынке, в двух или трех палатках работали знакомые ребята. Одни — девчонки в основном — торговали, другие — естественно, парни — охраняли. Юрку эти друзья еще задолго до окончания школы приглашали сюда, конечно же, охранником. Правда, предупреждали, что охрана эта существует лишь для защиты от бомжей, неорганизованных грабителей-самоучек и обманутых покупателей. настоящие бандиты уже давно взяли рынок под контроль, и их надо уважать, если не хочешь неприятностей. Впрочем, они же в случае чего и помочь могут. Например, Витек Полянин рассказывал, что как-то раз ночью к его палатке подвалили трое каких-то жлобов и потребовали забесплатно ящик водки. Причем не какой-нибудь, а дорогой, по пятьдесят рублей бутылка. Если б Витек, как советовала перепуганная девка-продавщица, отдал ящик, то влетел бы на целую тысячу. Но Витек запер заднюю дверь ларька изнутри. Неуемные жлобы начали молотить палкой по зарешеченной витрине, сумели разбить стекло и даже пытались решетку вывернуть. Но тут, с налета с поворота, подкатила иномарка, из нее выскочили пятеро крутых и так отвалдохали тех троих, что любо-дорого. Мало того, они вытряхнули у них карманы и вручили все деньги Витьку с напарницей — на ремонт ларька, если хозяин потребует. А все почему? Потому что владелец ларька производит отстежку точно и в срок. Он платит взносы директору рынка, а тот — бандитам. После того случая со жлобами никаких инцидентов больше не случалось, все тихо и мирно.

Тогда Тарану вся эта рыночная возня казалась до ужаса тошной и скучной. Деньги, цены, шмотки, бандиты, жлобы — тоска… Ему чего-то другого хотелось. Даже после тою, как понял, что боксерская карьера закончилась, так и не начавшись. Что ему конкретно надо было — фиг поймешь, но только не торгашить.

Сейчас он был готов даже на то, чтоб сидеть в палатке. Лишь бы иметь какие-то бабки, а не зависеть от того, что добывают его родители-выпивохи. Слишком уж частыми стали эти пьянки, слишком до фига толчется в доме «друзей», которых они толком и по имени не знают. Под кайфом еще и квартиру пропьют… Уже много чего пропили из того, что нажили в прежние годы. Ведь когда-то оба совсем неплохо зарабатывали — при советской власти рублей восемьсот на двоих. Нормально, без подработок, только на заводе. А сейчас либо приторговывают чем-то, либо подворовывают — хрен поймешь, Юрка в их дела не лез. Какая-то жратва в доме еще водилась — и ладно. Иногда, конечно, Юрке самому приходилось себе на обед зарабатывать. Иначе б он ослабел с голодухи, и тогда весь его дворовый авторитет пошел бы псу под хвост.

На рынке, несмотря на ранний час, большинство ларьков уже работало. Покупателей, правда, пока было немного.

Таран направился к ларьку, где работал Витек Полянин.

Но там вышел облом — витрина была закрыта щитом, а на задней двери висел замок. Юрка плюнул и двинулся вперед.

Чуть дальше по ряду находилась палатка, где торговала Надька Веретенникова. Она, помнится, жаловалась, что охранник, с которым она работала в паре, все время пристает.

Хозяин этого охранника обещал погнать, но только в том случае, если Надька подберет на его место другого парня.

Вот Надька и приглашала Тарана, но дело было месяц назад, когда Таран сдавал выпускные экзамены. Тогда ему было некогда, а к нынешнему дню ситуация могла измениться.

Надька находилась на месте, но ей покамест было не до Юрки. Она сдавала кассу сменщице после ночи. Дело это было, как видно, хитрое и сложное, потому что затянулось надолго. Таран прислонился к боковой стенке соседнего ларька и стал ждать. Однако его наличие побеспокоило того самого охранника, который домогался Надькиных прелестей. Парень был постарше, похоже, уже после армии, мордастый, стриженый, в камуфляже и тельняшке. Возможно, и в десанте служил. Он подвалил к Юрке и набычился:

— Тебе чего тут надо?

— Шоколада, — ответил Таран с издевочкой.

— Нечего тут стоять, понял? Не работает палатка.

— Не нуди, хочу — и буду стоять, усек?

— Если ты насчет Надьки, то обломился, — самоуверенно произнес камуфляжник. — И не топчись тут, пока звездюлей не навешали.

— Ты, что ли, навесишь?

— Запросто.

— Ну, вешай, — предложил Таран, у которого с утра было хорошее настроение набить кому-нибудь морду.

— Может, за ларьки зайдем? — осклабился охранник.

Тарану было это по фигу, хотя он знал, что там, за ларьками, у этого козла может еще пара корешей оказаться.

Местечко уютное: от рынка ларьки прикрывают, с другой стороны какие-то подсобки стоят, куда товар подвозят, самое место, чтоб метелиться без лишнего шума.

Угадал Таран: за охранником еще двое туда пошли.

Тебе чего, пацан? — сказал один из них, куда крупнее первого. — В больницу, сынок, захотелось? Или так, борзота одолела?

— Конечно, борзота, — ответил Таран. — Смотрю, блин, трое гуляют по нашему району, а морды еще не чищены.

— Ваш район? Не слышал… — прищурился крупный.

— Уши редко моешь, — предположил Таран. — Помылить немного, может быль?

Тот, который Надьку доводил, решил карате показать. Подпрыгнул и ножкой дрыгнул, целясь Юрке в морду. А Таран отскочил назад, отгородившись этим лохом от остальных, захватил его за ногу и четко впаял кроссовкой по яйцам, так что он полетел под ноги друганам. Как раз в тот момент, когда крупный рванулся на помощь. Перескакивая через корешка, этот жлоб немного нагнулся и клево подставился. Бац! Он получил как раз тот правый боковой, от которого лег в нокаут Вова Молодцов. Даже покрепче, потому что Юрка бил без перчатки. Хруп! Не иначе челюсть треснула. Детина слетел с ног и плюхнулся на бок. Третий оторопел на пару секунд, Юрка на него налетел прыжком и отработал классную серию в голову — жаль, Егорыч не видел, порадовался бы. Справа-слева, справа-слева, наконец, снизу в челюсть — фигак! Метра полтора по воздуху пролетел, падла! И башкой о стену подсобки — грох!

Тот, первый, Надькин ухажер, сумел привстать, но разогнуться не мог, держась обеими руками за свое побитоё достоинство. Крупный только сесть сумел, видать, еще не понял, почему на земле очутился. Ну, чтоб понял, Юрка ему еще раз по роже ногой жмякнул. А потом гвозданул в рыло ухажера, как говорится, «открытой перчаткой» — прямо в пятак!

Надька со сменщицей, похоже, решили из палатки не высовываться. Себе дороже, да и деньги оставить нельзя. Зато из прохода, ведущего куда-то за подсобки, вдруг вышли еще трое. В кожаных куртках, тяжеловесные, рослые.

Таран вообще-то мало чего боялся, но туг у него сердце упало. Потому что таких ребят никакой бокс не остановит. Эти, если что, перо впорют, а то и пулю.

— А что, — заметил один из тех, что в коже, разглядывая охранников, умывающихся кровавыми соплями. — Очень неплохо, верно? Один троих — и под орех… Вас как зовут, молодой человек? Кассиус Клей? Чак Норрис?

— Таран, — отозвался Юрка, опасливо поглядывая на парней. Правда, тот, кто к нему обращался, говорил вежливо и даже с улыбкой, но в кино, бывает, бандиты нежно улыбаются, прежде чем зарезать.

— Правда, что ли? — спросил, еле ворочая выбитой челюстью, крупный охранник, зажимая нос. — Извини тогда…

И все трое в камуфляже как-то быстро рассосались, насколько им позволяло поврежденное здоровье. А те, что в коже, остались.

— Я о вас тоже слышал, — ухмыльнулся тот, что обозвал Юрку Чаком Норрисом. — Говорят, весь район в страхе держите, господин Таран?

— Ничего я не держу… — засмущался Юрка, поскольку понял иронию этого дяди. — Болтают всякие…

— «Легенды расскажут, какими мы были…» — произнес этот тип. Юрка старой песни не знал, но ему не очень понравилось, что о нем говорят «были».

— А что вы тут, на рынке, делать изволили? — спросил дядя. — Порядок наводите или, упаси Господь, рэкетом занимаетесь?

— Работу ищу, — сказал Юрка.

— Серьезно? — приподнял бровь кожаный.

— Ага. Хотел зайти к знакомой, спросить, не знает ли, кому продавец нужен.

— Спортом занимались, похоже?

— Боксом.

— Знаете, — сказал мужик, — я содержу спортзал. Ну, типа качалки. Мне там нужен парень, чтоб прибираться. Пойдете? Работать надо вечером, а днем, пока народу немного, можете заниматься. У нас есть ринг, груши, мешки, перчатки, шлемы — все, что нужно. Будете форму поддерживать. Оклад — 500 рублей, тренировка — бесплатно. Устраивает?

Юрка недоверчиво посмотрел на мужика.

— Правда?

— Абсолютная. Ну, если не готовы прямо сразу согласиться — подумайте. Вот моя визитка, тут все написано. Заходите часов в семь вечера, поговорим подробнее. Паспорт захватите.

Таран взял карточку, поглядел: «Седых Иван Андреевич, бизнесмен. Центр бодибилдинга и шейпинга «Атлет». Леоновская, 23, телефон/факс 34-56-17».

— Я зайду, — сказал он господину Седых, — может быть…

— Не пожалеете, — подмигнул Иван Андреевич. И он со своими молчаливыми друзьями удалился за подсобки.

А Юрка вышел из-за ларьков и не спеша направился к выходу с рынка. Внезапно чьи-то теплые пальчики ухватили его за локоть Надька, оказывается. Не иначе, рассчиталась со сменщицей и домой собралась.

— Привет! — сказала она. — Ну, ты навел шороху! Я аж прибалдела! А Танька чуть не описалась с перепугу! Дескать, ой, чего будет, убьют они его! Во дура, а? Я ей объяснила, что ты Таран, а она не поверила… Говорит, думала, будто ты вообще как шкаф.

— Рекламу, значит, мне делала? — хмыкнул Юрка.

— А что, нельзя? Зато знаешь, как эти охранники перессали? Ва-аще-е! Зыня этот, который прилипала, сейчас прощения просил! Представляешь?! Я балдю-ю… «Извини, — говорит, — я не знал, что это твой кадр!» Вообще, блин, обещал, что ни пальчиком, ни мальчиком не тронет. У Рожка челюсть свернута, в травмпункт погреб, а Лешка на оба глаза фингалами светится…

— Ну, ты и тараторка, госпожа Веретенникова! — заметил Таран. — Вроде всю ночь проторговала, глаз не сомкнула, а трепаться — здорова! Неужели спать не хочешь?

— Это я кофе нахлебалась. Как раз до дому дойду и спать лягу. Слушай, ты вечером чего делаешь, а? На дискотеку сходим?

— Чего я там не видел? — проворчал Таран. — Ногами дрыгать где угодно можно. Диджея Финю, пидора этого, с козлиным голосом, я уже наслушался: «А теперь, дорогие гости, для вас хипово-оторванный хит сезона: «Гули-Гули!»

— Классно изобразил! — похихикала Надька. — А в кино не охота сходить?

— Не-а, — помотал головой Таран. — И вообще, у меня дела сегодня. Извини, мне дальше в другую сторону.

И заторопился перейти улицу. Ему показалось, будто Надька обиженно пробормотала вслед что-то вроде: «Воображает из себя…» Наверно, она оскорбилась в лучших чувствах. Хотя, конечно, фиг ее знает, какие у нее там чувства. Чужая душа потемки.

В общем, он ничего не имел против, чтоб сходить с Надькой куда-нибудь, но и на дискотеку, и на кино, а также на пиво хотя бы нужны были деньги. Их у него лично не было, а ходить за счет Надьки ему было западло. Это во-первых. А во-вторых, не хотелось Надьке голову морочить. Еще влюбится сдуру… И так небось подумала, будто он сегодня Зыню отлупил из-за нее. А ему эта Надька — по барабану. Конечно, и на мордашку ничего, и в меру пухленькая, на доску не похожа, но и на бочку тоже. Однако для Юрки это была всего лишь бывшая одноклассница, не более того. Такая же, как другие девчонки, которых в классе училось десятка полтора или даже больше. Или такая же, как те, которые у них во дворе жили, где их еще больше было. А у Тарана уже была на сердце любовь. Настоящая!

 

Даша

Юрка прошелся по улице из конца в конец, свернул за угол, еще маленько погулял и двинулся обратно. Немного надумал по дороге насчет предложения Ивана Андреевича. Конечно, этот господин Седых мог и бандитом быть, но ведь его не банки грабить приглашали, а качалку прибирать. Пятьсот рублей — это не больно жирно, но и не мало. Юрке хватит. Все равно осенью в армию заберут. Сейчас уже июль, а заберут в октябре, максимум в ноябре. Недолго кантоваться осталось. Само собой, в армию тоже не очень хотелось, но и откосить навряд ли удастся. Правда, когда Тарана на приписку к военкомату вызывали, какой-то чин, узнав, что он боксер, где-то у себя записал про это и заметил, что, может быть, после призыва Юрка попадет в окружной СКА и в течение службы будет в основном боксом заниматься. Но шансы на это не очень большие, потому что у Юрки только второй разряд, а надо первый или КМС. К тому же у него перерыв в занятиях был.

В общем, Юрку приписали формально к ВДВ. Он, правда, никогда с парашютом не прыгал и особо не жаждал. Но искать у себя болезни, которых не было, как другие, которые даже в дурку ложились или специально наркотой колоться начинали, не собирался. Да и неприятно будет потом, когда те, кого призвали, вернутся. Небось будут думать, что Таран «дедов» испугался. А вот хрен! Он их там тряханет, если что, не хуже, чем Зыню, Рожка и Лешку. Он — Таран, понятно?! От этих мыслей Юрка как-то непроизвольно сжал кулаки.

Немного подумал про Надьку, о том, что, наверное, немного не так разговор закончил. Девка ничего, зачем обижать? А Таран не любил обижать зазря. Но, когда он сравнил эту Надьку с той, которая занимала все его мысли, подумалось: да наплевать на нее! Ну, сказал не так, подумаешь, Ну, не принял приглашения на дискотеку — да по фигу мороз! Мало их таких, которые на него смотрят? Их много, а Даша — одна… Единственная!

Когда у Тарана в мозгу прозвучало это имя, ему стало и теплее, и светлее на душе. Потому что сразу, почти мгновенно, всплыл из памяти этот светящийся, искрящийся, подернутый какой-то розовой дымкой образ. Строгое, умное, нежное личико, серо-голубые добрые глазки, золотистые волосы, ниспадающие на плечи. Зазвучал в ушах хрустальный, чуть певучий голосок…

Ноги сами собой привели его к дому, где жила эта таинственная, загадочная, совсем непохожая на других девушка. У которой совсем другой мир в душе, совсем другие интересы, по сравнению с подобными, допустим, у Надьки Веретенниковой. Да и вообще у них в классе и во дворе ничего похожего никогда не было.

Даша появилась в его жизни давно, года три назад, когда он, Таран, впервые увидел ее после переезда к ним в район — ее родители квартиру поменяли. Тоже летом дело было, только тогда солнце вовсю светило, и золотистые пряди ее развевались на ветерке. В легком платьице, на стройных точеных ножках и высоких каблучках, она горделиво процокала через двор, даже не повернув голову в сторону Тарана и его приятелей. Они тогда все на нее поглядели. И, конечно, пошли комментировать… Так грязно, похабно и бессмысленно, как умеют только пятнадцатилетние пацанята. Причем громко, в голос, Даша не могла не слышать. Только он, Таран, почему-то не произнес ни слова. Больше того, когда через полчаса Даша снова прошла через двор, возвращаясь из магазина, он прикрикнул на корешков: «Заткнулись, быстро! Надоело!» Кто-то выступил, и Таран его больно стукнул. После этого никто пикнуть не решился. А Таран несколько дней ходил сам не свой. Прямо-таки тянуло его туда, к этому соседнему дому. Иногда после школы часами просиживал, укрывшись за кустом в скверике, чтоб увидеть, как она за хлебом идет. А подойти не решался долго.

Наконец решился. Дождался, когда она с пластиковым пакетом выпорхнула из дома, и пошел за ней. Метрах в десяти. Все ждал, что обернется, окликнет, а она до самой булочной прошла не оглянувшись. В булочную Таран не пошел, застеснялся, а спрятался за угол дома, прождал там несколько минут, пока она покупала свой батон, и опять пошел следом. До самого двора. И уже только там, во дворе, она обернулась, улыбнулась и спросила:

— Вы что, следите за мной, молодой человек? Может быть, вы маньяк, а?

Ой, как растерялся Юрка! И как ему стыдно стало — жуть! Даже сейчас, через три года, уши загорелись. Потому что тогда он ляпнул:

— Н-нет, я Юра…

Это он-то, который за словом в карман не лез и язык не терял даже тогда, когда против него трое или четверо парней стояли. А тут — промямлил, растерялся…

— А-а, — еще раз улыбнулась златовласая. — Значит, вы познакомиться хотели? Очень приятно, меня зовут Даша.

Надо было еще что-то сказать, но Юрка не смог ни вдова выдавить. А Даша — цок-цок-цок! — и ушла в свой подъезд.

Но все-таки главное он узнал — как ее зовут. И в следующий раз уже смог подойти и сказать:

— Здравствуй, Даша!

А она ответила очень холодно и неприятно:

— Здравствуйте. Не помню, чтоб мы переходили на «ты».

Так и посадила Юрку в лужу. Он после этого неделю мучился. Правда, на мешке и на ринге отрывался вовсю. Егорыч, помнится, был жутко доволен, «Так! Так! — подбадривал. — Отлично! Акцентируй удар! Работай!» Невдомек было, что это Таран на себя злится. Думать об этой Даше не хотел, а думал. Почти все время, постоянно, часами… А добежать до ее подъезда через двор — стеснялся.

Но все же собрался с силами, преодолел себя, пошел. И вновь сказал, увидев ее с сумкой:

— Здравствуй…те, Даша!

На сей раз она ему улыбку подарила, видно, была в хорошем настроении. И с этой улыбкой произнесла:

— Здравствуйте, Юра! Что-то вас давно видно не было. А я уже привыкнуть успела. Может, проводите до магазина и обратно?

И Юрка в первый раз прошелся рядом с ней. Правда, сказать ничего не мог. Язык присох и плохо ворочался. А она тоже только улыбалась загадочно и ничего не говорила до самой булочной. Только там попросила его, чтоб он помог ей сумку до дома донести, потому что она, кроме хлеба, еще и два кило сахара купила.

Батюшки! Как же Юрка в тот день счастлив был — с ума сойти! Ему же привелось не только до подъезда сумку донести, но и в квартиру зайти. И даже поговорить часок с Дашей.

Оказалось, что она на два года старше. И школу уже на будущий год закончит. А потом собирается поступать в ГИТИС. Актрисой будет. Хотя и точно знает, что денег на этом особо не заработаешь, но не может без этого. И прочитала Юрке какой-то монолог из пьесы, которую он, конечно, не смотрел, не читал и даже на афишах названия не видел. Но так прочитала — обалдеть! Таран в школе, когда стихи наизусть учили, даже «Белеет парус> выучить не сумел, а Даша могла целую книжную страницу запомнить и прочитать не просто так, а с выражением. Чудеса!

В общем, повадился он к этой Даше ходить. И как-то невзначай почуял, что вообще-то недалеко ушел от того боксера из анекдота, который на вопрос, зачем ему голова, подумал, а потом ответил: «Я в нее ем!» То есть показался сам себе перед Дашей дурак дураком. Рослым, сильным, но очень глупым человеком, который ничего не читал, ничего не слушал, ничего толком не смотрел. А у нее — полная стенка книг, она все премьеры в областных театрах пересмотрела, все концерты классической музыки переслушала, на всех выставках художников побывала.

Конечно, родители Дашины от этой дружбы были далеко не в восторге. Они являлись людьми интеллигентными и довольно зажиточными. Отец — адвокат, мать — переводчица, работали на какой-то частной фирме, где зарплату в долларах платили. У них и машина была, и много таких вещей, на которые публика, подобная Тарану, могла только ходить и облизываться: японский телевизор, видак, видеокамера, компьютер с принтером. Поэтому визиты представителя дворовой шпаны их попросту морально травмировали. Походит-походит такой гаврик, а потом, глядишь, квартиру обчистят. Брать-то есть что.

Если никаких скандалов не происходило, то лишь потому, что папаша у Даши был трусоват и слабосилен, а мама очень боялась, что этот жуткий Юрка со своими хулиганами, если его выставить из дома, в отместку сделает с Дашенькой что-нибудь ужасное. Поэтому они ограничились тем, что поставили стальную входную дверь с каким-то особо секретным «мультилоком» и провели сигнализацию в ментуру, Кроме того, они повели активную пропаганду в адрес любимой дочери: дескать, постарайся убедить его в том, что вы — не пара. Но Даша объяснила это так: мол, был бы ты, Юра, поинтеллектуальней, с более хорошими манерами, — ничего они против тебя не имели бы.

Другой бы плюнул, наверное, тем более что девок попроще, которых и обнять, и поцеловать, и все остальное, кругом было до фига. А Таран и ростом вышел, и мышцами мог покрасоваться, и на морду, даже при своих боксерских делах, смотрелся неплохо. Липли, глазки строили, на дни рождения приглашали — короче, мог бы уже не одну отдрючить, если б не Даша, которая так накрепко к Тарану в душу залезла, что все его, нормальные в общем, страсти гасила. Только, пожалуй, бокс от нее немного отвлекал.

Самое удивительное, что Таран благодаря Даше вдруг в самом себе таланты начал открывать. Оказалось, что он стихи сочинять умеет. И на гитаре играть научился. Не так чтобы очень здорово, но наиграть романс «Я встретил вас…» мог запросто. А еще он рисовать попробовал. Карандашом. Все школьные альбомы прошлых лет, когда ИЗО на уроках проходили, пересмотрел, потому что уже забывать стал, как и что. А потом стал рисовать Дашу по памяти. Сначала смешно получалось, рвал, бросал, обзывал себя дураком, давал страшные клятвы не переводить время на ерунду… и через день-два снова рисовать начинал. И постепенно, раз за разом, портреты все больше и больше походили на Дашу. Но показать их оригиналу он не решался. Так же и со стихами. Если первое творение вышло из двух строчек: «Нету краше милой Даши!», после чего Таран целую неделю себя уважал, то потом он запросто выкидывал в мусорку целые поэмы, над которыми корпел ночами. И не только не показывал их Даше, но даже заикнуться о том, что их пишет, не смел. Потому что он в это же время брал у Даши книжки настоящих поэтов, читал и, сравнивая со своими виршами, только вздыхал… Куда ему! Опять же, зарекался сочинять навеки — и снова брался за авторучку.

Все парни, конечно, знали, что у Тарана к Даше любовь. Он ее провожал из школы и в школу рядом с ней шел. Это притом что она в одиннадцатом классе училась, а он в девятом. Старшеклассники, конечно, смотрели косо — дескать, куда ты лезешь, молодой?! Но терпели, потому что знали — Таран мальчик суровый. И ему плевать, что кто-то его старше и сильнее, — любого из них мог отделать в лучшем виде один на один. А полезли бы кучей — Таран мог бы таких друзей позвать, что пух и перья полетели бы. Правда, ежели б эти друзья узнали, что Юрка Дашу за долгие месяцы знакомства ни разу не поцеловал — о чем другом и речи не было! — то оборжались бы над ним безжалостно. Сами они вовсю обменивались впечатлениями, как подлинными, так и воображаемыми, а Таран только многозначительно помалкивал.

Но вот учебный год кончился, и Даша уехала в Москву. Таран только вздыхал. Жалел, что ничего Даше не сказал о своей любви, да и вообще о том, что много времени потратил впустую. Конечно, думал, в Москве она уж точно найдет кого-нибудь поумнее, чем Юрка, и замуж выйдет.

Каковы же были его восторг и изумление, когда в один прекрасный осенний день он получил от Даши письмо! Она ему сообщила, что в ГИТИС ей пробиться не удалось, но она поступила в частную театральную студию, вынуждена подрабатывать, сильно устает. Однако самое главное, Даша написала, что очень по нему, Юрке, скучает! И рада будет встретиться, когда приедет. А еще очень просила написать письмо.

Конечно, Таран письмо написал. Длинное, страницах на десяти. Это он-то, которому в школе казалось жутким трудом нашкрябать сочинение на трех страницах! А тут — единым духом, за одну ночь все выложил. Признался в любви по всем правилам. И впервые рискнул послать свой стих, посвященный Даше.

В общем, пошла переписка. Даша слала примерно одно письмо в месяц, а Таран, разохотившись, три-четыре или даже пять. И почти в каждое вкладывал стихотворение или собственноручно нарисованный Дашин портретик. Про себя рассказывал все. Жаловался, что родители пьют, что в школе учителя достали, с радостями об успехах в спорте делился, ну и, конечно, душу изливал насчет того, как ему без Даши скучно.

Летом Даша приехала в родной город. Такая красивая, что Таран, как увидел, аж обалдел. А она его на вокзале еще и поцеловала, жадно так, прямо в губы! И они под ручку прошлись по двору, на виду у ребят. Таран даже рискнул за талию Дашу обнять — и ничего, позволила!

Дома Даша прожила всего недельку. Что-то у нее с родителями не заладилось. И вроде бы на Тарана это как-то распространилось. Встретиться за эту неделю они смогли только раза три. В кино сходили да еще в театр. Правда, все три раза, когда возвращались, целовались в подъезде немного. А потом Даша уехала, и опять пошли письма. Она ему подробно пересказывала, как учится, какие роли играет, еще чего-то, а заодно насчет того, что работать приходится много. Между прочим, конечно, сообщила, что ощущает в себе все большую привязанность к нему, Юрику. Но назвать это «любовью» не торопится, ибо любовь — это чувство настолько великое, настолько всеобъемлющее, настолько всепоглощающее, что бросаться им не следует. И лишь тогда, когда она проверит свои чувства временем и он проверит свои чувства временем, можно будет сказать точно, любят они друг друга или нет.

На следующее лето Таран все ждал, когда Даша приедет. А она не приехала. Прислала письмо, сообщила, что в студии подняли плату за обучение, а потому ей придется все лето работать, чтоб заплатить за последний курс. Так что не дождался он ее в прошлом году и ждал теперь на это лето.

Письма приходили пореже, хотя Юрка писал чаще. Даша извинялась — совсем закрутилась, учеба-работа, вся усталая, иногда, дескать, и минуты свободной не остается. И еще писала, что окончательно убедилась в том, что между ними существует любовь, которую надо непременно сохранить в полной чистоте до венца, ибо только теперь, от соприкосновения с высоким искусством и вечными ценностями, она поняла, насколько правы были предки, заставлявшие молодых блюсти целомудрие до брака. О Боге и заповедях тоже что-то написала. Кажется, процитировала Евангелие, где говорилось, что грешен тот, кто в мыслях грешил с женщиной, или еще как-то в этом роде… У Юрки Евангелия не было, проверить точность цитаты он не мог, но почуял себя грешником, потому что ему довольно часто снилось, как он обнимает Дашу, и даже голую, хотя на самом деле ее не видел даже в купальнике.

Про это дело он Даше писать постеснялся, но зато придумал, будто видел во сне, как они венчаются в церкви. Даша ответила, что вообще-то брак — это не только священное таинство, но и экономический союз двух свободных личностей ради создания семьи и воспитания детей. А потому, прежде чем думать об этом, им надо встать на ноги, приобрести прочные источники дохода. Напомнила и о том, что Юрке надо осенью 1998-го в армию идти. Поэтому она сообщила, что было бы прекрасно, если б они с Юркой поженились в 2000 году, где-нибудь в декабре, после того, как Таран придет из доблестных рядов. Тогда бы их первенец — так и написала! — родился бы уже в ХХI веке.

Обо всем этом Таран вспоминал сейчас, сидя на лавочке напротив Дашиного подъезда. И хотя он знал, что там, наверху, в квартире 34, Даши нет, поскольку она еще не приехала из Москвы, от этих воспоминаний ему было тепло на душе. Тем более что она должна приехать завтра. Уже завтра!

 

Заботы Самолета

Иван Андреевич Седых, бизнесмен и владелец Центра бодибилдинга и шейпинга «Атлет», с которым час назад познакомился Таран, в это самое время вылезал из принадлежащего ему джипа «Шевроле-Блейзер» во дворе небольшого особнячка дореволюционной постройки, который изначально принадлежал какому-то известному в городе купцу и фабриканту, а при советской власти служил пристанищем для нескольких мелких госучреждений. В рыночную эпоху их упразднили, а особнячок приватизировала торговая фирма «Супермарин». В отреставрированном виде особнячок смотрелся очень неплохо. Наверное, расстрелянный большевиками купец мог бы на том свете порадоваться.

Во внутреннем дворике, куда автомобили въезжали через узкую арку-подворотню, Седых и его спутников встретил изящно одетый, чисто выбритый и коротко стриженный парень.

— Здравствуйте! — улыбнулся он, пожимая руки прибывшим. — Хозяин ждет. Сопровождающие могут подождать. Иван Андреевич, прошу вас!

Седых последовал за парнем без видимого удовольствия. Ему очень не нравилось наносить такие незапланированные визиты к начальству, каковым для него являлся здешний «хозяин». Во-первых, потому что у господина Седых был свой собственный и довольно напряженный график рабочего дня и каждое приглашение подобного рода заставляло что-то передвигать или вовсе откладывать. Во-вторых, потому что каждый такой визит обыкновенно вносил осложнения в размеренное течение жизни самого господина Седых и заставлял его напрягать мозги над теми проблемами, которые еще час назад его совершенно не касались. Наконец, в-третьих, каждый такой визит мог закончиться совершенно непредсказуемо, например, телесными повреждениями или даже летальным исходом. Легкие телесные Седых уже получал неоднократно, а от летального покамест Бог миловал. Но кто знает, что ждет на этот раз?

Аккуратный молодой человек проводил Ивана Андреевича по узкой лестнице в небольшую комнату без окон. Седых знал, что эта комната находится позади кабинета генерального директора «Супермарины» Василия Петровича Летунова. Но сюда, в эту комнату, господин Летунов должен был выйти не в качестве гендиректора торговой фирмы, а в качестве крутого авторитета областного масштаба, известного ближайшему окружению как Вася Самолет. А господин Седых в этой комнате превращался в бригадира Седого, которому группировка Самолета отдала на откуп «Тайваньский» рынок.

Секретарь-референт, которым числился молодой человек — Седой знал только, что его зовут Рома, — предложил гостю подождать в кресле у журнального столика. Ждать пришлось минут пять, и в эти минуты Седой наскоро прикидывал, что его может ждать. План по отстежке выполнен — тут претензий быть не могло. С ментами все в ажуре, никаких напрягов. Все точки функционируют нормально, деньги капают — какие проблемы? Выходило, что беспокоиться нечего. Но Вася — это Вася. У него есть нехорошая привычка озадачивать делами, без которых Седой запросто обошелся бы…

Дверь, ведущая в кабинет, открылась, и появился Вася Самолет в сопровождении Ромы. Грузный, меднолицый, жирноватый для своих сорока пяти. Седой встал.

— Привет, — прогудел Вася, протягивая Седому перстнятую лапу с седыми волосами на загорелых пальцах.

— Садись! Рома, сделай две рюмашки коньяка по-быстрому.

Рома быстренько нацедил две хрустальные стограммовые стопки «Наполеона», выставил на стол тарелку с нарезанным лимоном и испарился.

— Дел у тебя до хрена, Седой, — двигая густыми, как у Брежнева, но некрашеными седыми бровями, произнес Самолет, когда пригубили коньячку. — Понимаю, что не в масть тебе кладу, но жизнь заставляет. Потому что, если сейчас одного человечка не остановить, дальше может быть хуже, улавливаешь?

— Как скажете, хрестный. Наше дело солдатское. Хотя, конечно, лишняя мокруха сейчас не шибко желательна.

— Не спеши, — строго сказал Самолет, — покамест я мокрухи не заказывал и вообще ничего не объяснял. Слушай сюда. У тебя в районе живет один писака. Крылов Валентин, редактор экономического отдела газеты «Областной телеграф». Наверное, очень прославиться хочет — полез копать аж под администрацию. Пока еще глубоко не зарылся, но может нам наделать неприятностей. Улавливаешь? Мочить его пока не обязательно. Во всяком случае, со стрельбой и прочим шумом. Лучше всего, если его в подъезде или там во дворе отметелят. Если мужик умный, то, полежав пару недель в больнице, и так все поймет.

— А если упрямый окажется?

— Если это если… — буркнул Самолет. — Там увидим.

А пока думай, как организовать это дело. Учти, чтоб твоих «кадровых» бойцов при этом деле близко не было! Лучше всего, если это шпана какая-нибудь сделает, пьяная или накуренная — без разницы. Ну, и чтоб ни один из них напрямую ни с одним твоим мужиком не контачил. В том смысле, чтоб не знал, для кого все это надо. Улавливаешь?

— Извиняюсь, хрестный, у него семья есть? Жена, детишки…

— Ход мысли понял, но нажать на этом направлении не выйдет. Холостой, одинокий, родители померли. Постоянной бабы не имеет. Так что не мудруй, а делай как велели.

— Когда это провернуть надо? — спросил Седой.

— В ближайшие два дня, не позже. И вот еще что. Продумай, если сумеешь, чтоб этого журналюгу не просто отмудохали, но и малость замазали. Скажем, чтоб его там побили не просто так, а в пьяном виде из-за чужой бабы, девки и так далее. Вот тебе на него информашка: адрес, телефон, фотка, ну и еще кое-что. Если все провернешь как надо, получишь на бригаду пять кусков. Не сумеешь сделать чисто — обижусь и накажу. Ну, на этом все, дорогой. Коньячок можешь допить сам. Иди, работай!

Самолет поднялся, Седой торопливо вскочил и осторожно поручкался с боссом на прощание. Когда Вася величаво удалился в свой кабинет дела править, Седой глотанул единым духом остатки коньяка сперва из своей стопки, потом из Васиной.

— Прошу! — Рома пригласил Седого на выход.

Чуточку взбодренный коньяком, Седой спустился вниз и залез в свой джип.

— Куда едем, командир? — спросил водила, с беспокойством приглядываясь к озабоченной роже Седого. Уже бывали случаи, когда он уезжал от Самолета с фингалами и ссадинами. На сей раз на морде господина Седых никаких видимых повреждений не имелось. Но чуялось, что настроение у него отнюдь не приподнятое, несмотря на заметный запах дорогого и натурального коньяка.

— В качалку! — коротко бросил Седой.

Синий «Шевроле-Блейзер» совместного бразильско-елабужского производства неторопливо выкатил со двора.

Спутники Седого ни о чем не спрашивали. Ихнее дело сторона. За что бригадир получил клистир, по какой причине грустен — его дело.

Седой закурил, считая, что табачный дым способствует мыслительной деятельности. Порадовал его Самолет, конечно. Доводилось Седому почитывать «Областной телеграф» и видеть статьи за подписью Валентина Крылова.

Судя по тому, как часто они появлялись, и по тому, что редко занимали по объему меньше чем треть полосы, писака был солидный и уважаемый. И в центральной прессе его статьи тоже мелькали. То есть мужика знают и в Москве. Что именно он накопал и к чему подбирается, Седого интересовать не должно, но из сказанного Самолетом понятно — Крылов подкопался под какого-нибудь чина, очень полезного для Васи. За всю администрацию, конечно, Самолет не отвечает, но своего человечка жалко. Новый может дороже стоить, а прежний, ежели сильно возьмут за жабры, того и гляди расколется.

Вполне ясно, отчего Самолет не хочет мочить Крылова, во всяком случае, резко и быстро. Хотя, наверное, не так уж это и сложно, подловить этого щелкопера в подъезде и завалить из «ТТ» с глушаком. Заказное убийство — шибко большой шухер. Московские друзья-писаки тут же поднимут вой, а менты и эфэсбэшники сделают стойку. Нагрянет следственная группа Генпрокуратуры и МВД, которая начнет рыть землю. Губернатор здешний имеет в столице не лучшую репутацию. Само собой, начнут копать и под него, а также под всех его ребят из административной команды, среди которых у Самолета есть хорошие друзья. Но такие же друзья есть и у других «контор», с которыми Самолет только-только установил непрочный мир. Если в результате организованной Самолетом замочки Крылова правоохранители начнут шурудить по области, то могут невзначай зацепить «друзей-соперников». А это уже, считай, подстава. С оргвыводами самого неприятного свойства. Смотрящий по области на сходняке способен приговорить Васю к посадке на Луну.

Так что задание, несмотря на кажущуюся простоту — подловить и отметелить, — весьма деликатного свойства. Нельзя сказать, допустим, вот этим двум мордоворотам, Пятаку и Миките, которые сидят сейчас рядом в машине: «Пойдите, братки, по такому-то адресу и намякайте от души господину Крылову!» Потому что ежели журналюга оклемается, то вполне может дать показания ментам, а его коллеги раззвонят и растрезвонят о том, что тут, в области, свободной прессе морды бьют. И глядишь, менты зацепят Пятака и Микиту, расколют их на заказ от Седого — и пошло-поехало… Так что Самолет по жизни прав, когда требует, чтобы кадровых бойцов и близко не было. Дескать, со всяким может случиться: шел господин Крылов вечерком, подошли трудные подростки, попросили закурить… Требовать, конечно, можно что угодно. А вот выполнить — куда труднее. Конечно, шпаны много, и ежели заплатить хотя бы по сто гринов пятерым, то отметелят как надо и кого угодно. Ну, а если это наркоши, так и вовсе — за лишнюю дозу без всяких денег сделают. Но это шпана, пацаны, они и в трезвом виде языки держать не умеют, а в наколотом или поддатом состоянии — и вовсе. Непременно разболтают друганам, похвастаются, пойдет треп до ближайшего ментовского стукача. А их среди этой шпаны немало. Сперва сцапают того, кто трепался, потом выйдут на основного, прижмут — и расколют на заказчика. Даже если это будет кто-то из самых надежных ребят — бригада в стороне не останется. Тогда придется этому заказчику исчезать. Либо из города, либо вовсе из жизни, если до крайности дело дойдет.

Но может и еще хуже быть. Шелупонь эту могут на месте взять, потому что чисто работать они не умеют и головы у них соображают слабо. То есть раскрутят все тут же, по-быстрому, по горячим следам. И сцапают того, кто напрямую со шпаной беседовал, уже через несколько часов, то есть спрятать или отрубить его времени не будет. После этого менты тут же начнут его колоть на Седого, потому что сразу поймут, что простому бойцу журналюга помешать не мог. Даже если не расколется, то начнут Седого пасти, заодно разбираться в том, что этот самый Крылов накопал…

И опять получится подстава для всех, за которую перед блатным сообществом ответит Вася Самолет. Если, конечно, Вася не найдет непосредственного виновника облома. А таковым, если что, станет Седой. Перспектива — хуже некуда!

— Приехали, — сообщил водила, выводя Седого из глубоких раздумий.

Центр «Атлет» занимал подвал одного из больших старых домов сталинской постройки. Состоял он из четырех небольших тренажерных залов, раздевалок, душевой и сауны. Все эти помещения располагались по обе стороны длинного и узкого коридора, где по стенам висели цветные плакаты, изображавшие всевозможных культуристов и культуристок, горделиво демонстрировавших мускулатуру.

Седой вылез из машины, спустился в подвал и прошел к себе в кабинет, находившийся в дальнем конце упомянутого коридора. Следом за ним прошагали Пятак и Микита.

В приемной позевывала секретарша Кира. Увидев начальника, она доложила:

— Иван Андреевич, вам звонил Моргун. Попросил, чтоб вы с ним связались как только сможете.

— Срочно? — поинтересовался Седой.

— Наверное, не очень. Я сказала, что если у него есть номер вашего мобильного, то он может по нему перезвонить. Но он сказал, что лучше еще раз сюда перезвонит.

— Ладно. Если еще раз позвонит — соедини. Для всех остальных меня нет. Кроме «Супермарины», конечно. Посетителей желательно тоже заворачивать. Мне надо часок-другой поработать, — мрачно произнес Седой. — Вы пока свободны (это относилось к Пятаку и Миките). Поразминайтесь в зале, если хотите. Но отсюда пока не уходите.

Очутившись в родном кабинете, Седой уселся в кресло, выложил на стол досье на Крылова, полученное от Васи, и снова задумался.

В чем главная проблема, осложняющая задание? В том, чтоб не подставить свою бригаду и тем более — Васю. В чем главная проблема привлечения шпаны? В том, что у нее языки плохо держатся за зубами. И в том, что их против этого Крылова нельзя послать в малом числе. Судя по роже — отнюдь не хилый мужик. Во всяком случае, от двоих двадцатилетних среднего размера он отмашется. А если по-везет, то и повяжет одного из них. Значит, надо посылать минимум пятерых и крепеньких. Но вероятность того, что среди пятерых окажется один трепач или даже стукач, намного больше, чем если речь пойдет о двоих. Конечно, можно найти одного понадежней, который сам наберет себе команду для этого дела. Но от прокола это не гарантирует. И потом, пацаны нынче пошли неглупые. Могуг догадаться, что их руками кто-то водит, и втемную играть нс захотят. Нет, надо что-то похитрее придумать…

Стоп! Вася там обмолвился, что не худо бы этого Крылова малость замазать. Типа того, что его избили за бабу. Очень клево! Что, если инициатива мордобоя будет исходить от бабы? Этому Крылову, судя по досье, тридцать семь лет, холостой, в силе. Постоянной бабы нет, значит, есть временные. Если он не гомосек, конечно. Ну, если б был, то Вася бы знал и дал ЦУ. А что, если подобрать девку, у которой есть парень где-нибудь во дворе, заставить ее пожаловаться, что, мол, этот козел старый проходу не дает… Но только вот незадача: нормальную деваху на такое долго уговаривать придется, а недержанием речи они еще больше, чем парни, страдают. Значит, лучше всего брать проститутку. Они дрессированные, битые, пуганые, знают, сколько их шкура стоит. И языки умеют придерживать. Но кто за проститутку вступится?

Седой вздохнул. Да, Вася, умеешь ты свои заботы на других переваливать!

В этот момент зазвонил телефон.

— Алло! — отозвался Седой.

— Наше вам! — пробасил из трубки Коля Моргун. — Как жизнь молодая?

— Бьет ключом… Чистым таким, сверкающим, никелированным.

— Понятно… У меня вообще-то дело есть. Тебе массажистка в сауну не требуется?

— Привози, посмотрим… — рассеянно ответил Седой.

— Когда?

— Когда хочешь, я сегодня тут до вечера просижу.

— Через час устроит?

— Устроит, устроит… — Седому вообще-то было не до массажисток, но Моргун был старый приятель и грубо отвечать не хотелось.

Уже повесив трубку, Седой решил, что грядущий приезд Моргуна очень даже в масть. Ведь бригада Моргуна — она тоже стояла под конторой Васи Самолета — пасла «ночных бабочек» в двух здешних гостиницах, а также контролировала трех сутенеров, содержавших девочек по вызову. В сауну при «Атлете» — по ночам она работала только для своей братвы — Моргун поставлял особо отборный товар. Может, и подберет какую-нибудь толковую курву, чтоб провести задумку против этого писаки… Только вот можно ли его посвящать в детали? С Васей это дело не обговаривалось. А Вася не любит, когда то, что он сообщает одному, узнает еще кто-то, пусть даже свой, но без его, Самолетовой, санкции.

Моргун приехал даже малость пораньше, чем обещал. Сперва зашел в кабинет один, должно быть, протежешку свою оставил в приемной.

— Скучаешь? — сказал он, протягивая руку. — Зря! Я тебе такую цыпу подобрал — закачаешься… Хочешь по-глядеть?

— Погоди, — досадливо отмахнулся Седой, — успеется… Ты сперва объясни, кто такая, откуда взялась.

— Нет, ты сперва посмотри! — маслено ухмыльнулся Моргун и вытащил из своего кейса видеокассету…

 

В семь вечера

Таран с трудом дождался времени, назначенного ему господином Седых. Посидел во дворе, потом бесцельно пошлялся по улицам, наконец вернулся домой, где ни отца, ни матери не было, повалялся на койке с наушниками на голове. Побренчал на гитаре, послонялся из угла в угол, сварил себе пельмени, потом телик посмотрел. В общем, кое-как время скоротал и около 18.30 отправился на Леоновскую, взяв с собой паспорт и на всякий случай прихватив сумку со спортивной формой.

Дом 23 и вывеску над входом в подвал он разыскал быстро. В холле его встретил охранник в униформе:

— Ваш абонемент, пожалуйста!

— Я к Ивану Андреевичу, насчет работы, — сказал Таран и достал из кармана визитку. — Юрий Таран.

— Подождите, пожалуйста, — охранник жестом указал Юрке на стул и снял трубку внутреннего телефона. — Иван Андреевич, тут юноша подошел, вас спрашивает. Таран Юрий… Понятно.

Охранник повесил трубку и произнес:

— Проходите, прямо по коридору до упора.

Юрка двинулся в указанном направлении. Конечно, не утерпел, по дороге заглянул в открытые двери залов, где уже вовсю шли занятия. В одном десятка полтора баб под музыку занимались аэробикой, в другом мужики и бабы качались на тренажерах, в третьем каратисты в белых кимоно стояли на коленях вокруг татами. Наконец, в четвертом Юрка увидел ринг, услышал знакомые звуки ударов перчатками по мешкам и «лапам». Родным пахнуло… Но, конечно, он задерживаться не стал, прошел прямо до конца коридора и вошел в приемную.

— Вы Таран? — спросила Кира. — Проходите, Иван Андреевич вас ждет.

Господин Седых приветливо улыбнулся, едва Юрка переступил порог кабинета. Как старому доброму знакомому. И обратился на «ты», по-дружески, без утренней иронии.

— Молодец, что пришел, — сказал он с неподдельной радостью. — Правильно сделал! Паспорт принес? Сейчас мы тебя быстренько оформим… Кира! Найди-ка бланк листка по учету кадров…

— Иван Андреевич, — сказала секретарша. — Бланки кончились, один остался, с которого копии катала.

— Ну, так откатай еще.

— Порошок для ксерокса кончился, — буркнула Кира. — Я вам еще утром говорила. А вы сказали, что не к спеху…

— Ладно, — досадливо произнес Седых. — Успеется с этими бумажками… Не волнуйся, Юра, все будет в порядке, ты на работу принят. Сегодня, наверное, я тебя на уборку помещений не отправлю, начнешь с завтрашнего дня. А в зал — милости прошу, можешь хоть сейчас поразмяться. Я смотрю, ты и форму взял?

— Ага… — кивнул Юрка.

— Вот и прекрасно. Идем, познакомлю тебя с нашим тренером по боксу.

Оказалось, что с тренером особо знакомиться не надо — это был КМС Толя Сидоров, который занимался в той же секции, что и Юрка, только, конечно, немного пораньше. И тоже был воспитанником Михаила Егоровича. Приходил как-то его навещать, и счастливый Егорыч с гордостью его показывал пацанам. Оказалось, что этот Толя видел, как Юрка выиграл первенство города среди юношей, одолев злополучного Вову Молодцова, и даже был в курсе того, за что Юрку выгнали. Он даже заочно пожурил Егорыча, мол, погорячился старый, такие кадры надо беречь!

В общем, Юрка переоделся, размялся, разогрелся, потягал блины, попрыгал со скакалкой, постучал по мешку, сделал двадцать углов на шведской стенке. Толя в его тренировку особо не вмешивался, а потом предложил:

— Поработаешь вон с тем? — и указал на лобастого, налысо бритого парня лет двадцати пяти. — Шлем только надень…

— Можно, — кивнул Таран.

Парень был потяжелее Юрки, да и морда у него выглядела устрашающе. Но Тарана на психику взять было трудно. Он после первых десяти секунд понял, что партнер не больно ловок. Воздух толок, а Юрку не доставал. Таран же как на пружинках вокруг него вился и аккуратно, вполсилы тюкал. Больше обозначал, чем бил. Тренировка, все-таки не драка. А тот злился не на шутку, махал все яростнее, да еще и матерился. В общем, Юрка решил один раз руки не сдерживать и, когда бритый подставился, вмочил прямой правой. Тот хоть и не упал, но «поплыл», и Сидоров, трудившийся за рефери, отодвинул Юрку от лобастого.

— Притормози. Тут все ясно.

— Он давно занимается? — спросил Юрка, встряхивая руками для расслабления мышц.

— В детстве занимался, — ответил Толя, — сейчас решил обновить навыки. Так, для общего развития… В плане спорта поезд ушел, не сомневаюсь.

На ринг вышли Пятак с Микитой. Юрка их утром на рынке видел. В майках и трусах они еще внушительней смотрелись. Хотя, конечно, жирноваты для настоящих супертяжей. И подвижности мало, топчутся на одном месте, приставными шагами по рингу ходят. Но ударчики, конечно, будь здоров! Если попадут — кому хошь сотрясение мозга обеспечат.

Пока Пятак с Микитой бодались, публика вокруг ходила и смотрела. Иван Андреевич тоже любовался, как его телохранители друг из друга пыль выбивают. Дал им докончить раунд и сказал:

— Молодцы! Давайте в душ, ополаскивайтесь, вы мне нужны будете.

Когда бугаи ушли, Седых подошел к Юрке.

— Хорошо работал Против тебя очень сильный парень был.

— Он давно не занимался, Иван Андреич, — заметил Юрка, которому не хотелось принимать поздравления за легкую победу.

— А хочешь один раунд против мастера? Правда, бывшего… Если не устал, конечно.

— Это против кого? — удивился Юрка.

— Ахмед! — позвал Седых темноволосого, не очень приметного парня, приседавшего со штангой. Тот подошел. Юрка оценил на взгляд — чернявый как раз в его весе.

— Вот, Ахмед, видишь юношу? — сказал Иван Андреевич улыбаясь. — Поработай без скидок, ладно? Один раунд.

— Сам просил? — произнес чернявый с легким узбекским акцентом. — Жалеть не будет?

— Не буду. — Юрке не нравилось, когда его загодя ни в грош не ставили.

Вышли на ринг. Да, этот Ахмед оказался еще тем подарком! Он тоже, как и тот, лобастый, попер без разведки, но у Ахмеда, как говорится, была и амбиция, и амуниция. И подвижности было куда больше. Юркины финты раскалывал легко, должно быть, уже по первому движению чуял, что у партнера на уме. А сам пугал Юрку куда ловчее. Обматывал, раскрывал — и доставал. Причем крепко. Правда, и сам пропустил пару-тройку, но, похоже, только освирепел от этого. На третьей минуте зажал Тарана в угол и стал мотать сериями со средней дистанции. Юрка закрылся вглухую и с трудом выскользнул из угла В общем, этот раунд на ногах удержался, но понимал: продул.

Гонга тут не было, Толя просто развел их по углам, когда три минуты истекли.

— Ну как, Ахмед? — поинтересовался Седых. — Нормальный парень?

— Хороший, — кивнул тот, отдуваясь. — Можно работать. Немножко технику подрихтовать — на первенство России ставить можно Один раз очень сильно попал — если б второй такой же подряд, можно было счет открывать.

— Еще раунд можно? — спросил Юрка. Очень не любил оставаться битым, просто терпеть не мог.

— Нокаут хочешь? — улыбнулся Ахмед — Не выдержишь второй раунд, как друга предупреждаю.

— Посмотрим, — произнес Таран упрямо.

— А что, надо уважить! — поощрил Иван Андреевич.

И опять пошло! Поначалу Юрке показалось, что Ахмед и впрямь его задолбает. Проехала такая серия по корпусу — едва дыхалку не потерял. А потом Ахмед его опять в угол затолкал и стал обрабатывать как мешок, хлесткими боковыми. Жуть! Еле вывернулся, но почти отчетливо понял — еще один такой угол, и чернявый его дожмет. Повертелся немного в середке ринга, подвигался, пятясь, стараясь не приближаться к канатам. Ахмед напирал, но попадал заметно меньше, да и удары стали послабее. Неужели выдыхается? Конечно, он же старый, Ахмед этот, ему около тридцатника, наверное. И Юрка подумал, что шансы у него все-таки есть.

Собрался, еще чуть-чуть подвигался, проверяя бдительность соперника, а потом внезапно провел серию. Почти такую, как утром, когда метелил охранника Леху. Два удара влетело в перчатки, но еще три Ахмед чисто пропустил. Должно быть, очень его эти удары разозлили, восточный характер сказался. И Ахмед сгоряча попер, раскрывшись. Должно быть, хотел Тарана затоптать. Но фиг ему! — Юрка под эту раскрытость его прямым встречным достал. И очень точно, и очень сильно. Ахмед, конечно, устоял, но в его лице что-то резко изменилось.

— Стоп! — сказал Толя и, отодвинув Юрку, глянул Ахмеду в зрачки. Тот повертел шеей и сказал:

— Все понял, Толян. Можешь не считать. Отдыхаю! Теперь все ясно — на пенсию пора.

Среди тех, кто находился в зале, прошел некий недоуменный шепоток. У многих явно морды вытянулись. Иван Андреевич тоже покачал головой в некотором изумлении и, когда Юрка весь мокрый от пота слез с ринга, похлопал его по плечу:

— А ты упрямый! Повезло тебе, конечно, что поймал Ахмеда, но хорошо поймал… Ладно, иди в душ, на сегодня хватит. А завтра приходи на работу.

— Я могу и сегодня прибраться, — сказал Юрка, от приподнятого настроения, должно быть.

— Ради Бога! — усмехнулся Иван Андреевич. — Раз неймется — трудись! Это я могу только приветствовать. Очень неплохо, если завтра утром залы будут чистенькие.

Как раз в это время появились Микита и Пятак, освеженные, причесанные, в костюмчиках, и господин Седых в сопровождении своих телохранителей неторопливыми шагами покинул принадлежащее ему спортивно-оздоровительное учреждение. У него, как и у Тарана, тоже было очень хорошее, приподнятое настроение. Седой был убежден, что задача, поставленная Васей Самолетом, будет решена самым оптимальным образом.

 

Встреча

Утром следующего дня Таран проснулся рано. Солнышко заглянуло в окно. Батюшки, неужели погода улучшилась?! Вскочил, посмотрел: точно, ни облачка! И уже припекает, несмотря на то, что всего-навсего седьмой час утра. Хорошо-о!

Таран растворил окно, полюбовался небом, вдохнул утреннего воздуха, еще не впитавшего в себя бензино-асфальтовые пары. На душе было легко и весело. Нет, вчера точно был удачный день! Везло от и до. Охранникам на рынке морду начистил? Начистил. С Иваном Андреевичем познакомился? Познакомился. На работу устроился? Устроился. Поразмялся от души на ринге, мастеру спорта технический нокаут залепил. А когда пришел домой в десять вечера, мать и отец, как это ни странно, были трезвы как стеклышко! Во, что значит воспитание! Не повышвыривал бы накануне их «гостей» — глядишь, опять бы ходили-шатались и бормотали хрен знает что, сами не понимая, что мелют. А тут пришел — все подметено, пол вымыт, на кухне порядок, воркуют как голубки и чаек попивают! Он их, конечно, порадовал, сообщив, что пристроился работать в «Атлет».

А сколько покаяний выслушал? У-у! Конечно, неизвестно, надолго ли удержу хватит, не в первый раз мать с отцом божились, что пить завяжут, но если даже недельку смогут выстоять — уже хорошо. В общем, уже этого, вкупе с улучшением погоды, вполне хватило бы, чтоб у Юрки с утра было хорошее настроение. Но мало того. Была еще одна причина, которая приводила Тарана в состояние, близкое к эйфории. Ведь сегодня, через каких-то три часа, должна была Даша приехать!

Конечно, встречать надо. Не зря ведь она в письме еще две недели назад сообщала, что уже взяла билет на поезд, и даже номер вагона указала. Надо бы встретить не просто так, а с букетиком… Дороговаты, конечно, цветочки! А денег по-прежнему нет. Родители тоже пустые сидят — и слава Богу, хоть нажраться не на что. Эх, надо было вчера у Андреича аванс попросить, хотя бы сотню!

Наверное, можно было бы сейчас пробежаться по ребятам, занять малость… Ему все, кто сможет, одолжат — кто по дружбе, кто из страха. Таран все-таки. Но уж больно это тошно, ходить и выпрашивать по десятке. Просто-напросто западло. Хотя, конечно, другой на его месте не стеснялся бы. И не одалживал, а требовал: мол, гони десятку, если не хочешь, чтоб уши к жопе приклеил! Таран знавал таких козлов, которые пользовались своей силушкой, чтоб обирать мелкую пацанву, и от души метелил, когда ему какой-нибудь Хныч или Чубик жаловались.

Продать, может, что-нибудь? Только вот что? Побегал глазами по комнате… Нет, ничего стоящего, кроме старой «Электроники» с наушниками, на глаза не попадалось. Да и кто ее купит? У тех, кто бабки имеет, давно японские плейера есть, а у тех, кто пустой ходит, и на это чудо восемнадцатилетней давности не хватит.

Интересно, когда Иван Андреевич на работу приезжает? Может, сбегать в «Атлет»? Сейчас 6.45, поезд приходит и 11.15. Ежели, допустим, господин Седых рабочий день начинает в 9.00 или там в 9.30 — времени вагон. И даже сели в 10.00 — еще можно успеть попросить аванс, купить цветы и добраться до вокзала. Лишь бы он только вообще на работе оказался!

Таран быстро оделся, глянул в зеркало. Нет, вчерашние бои синяков не оставили. Даже Ахмед, который несколько раз попал, не навел ему синевы. Но вот одежка! Майка нестираная, джинсы обветшали, кроссовки очень уж потерлись. Конечно, Даша говорила, что в Москве все молодые в таком виде ходят. Даже те, кто из богатых семей, на тусовки специально наряжаются в рваное и грязное. Но то на тусовки, а то — девушку встречать, к тому же любимую! Эх, с каким бы удовольствием сейчас Таран надел какой-нибудь костюмчик из тех, что доводилось видеть в витринах на центральных улицах! Рубашечку, галстук, ботинки… Блин, сколько ж это будет стоить-то? Две тыщи? Три? Да-а… Даже если он будет по 500 рублей каждый месяц откладывать, ни на что другое не тратясь, то 3000 наберутся через полгода.

Рубашка, правда, у него была — на выпускной вечер надевал. Штаны тогда брал отцовские, галстук тоже. Хорошо, что тогда жарко было и все в школу без пиджаков пришли, потому что отцовский был ему короток и в плечах узок, да и локти у него при заплатах.

Нет, прикид придется оставить как есть. Но умыться и причесаться надо. Хорошо еще, что покамест с бородой и усами проблем нет — пух один.

К восьми часам Таран привел себя в тот вид, который можно было назвать «максимально приближенный к приличному», а кроме того, успел перекусить. Отец с матерью только-только проснулись, и мать, шаркая шлепанцами на кухню, успела спросить:

— На работу, Юрик?

— Ага! Счастливо! — кивнул Таран и выскочил за дверь.

До «Атлета» он добежал намного быстрее, чем предполагал. Центр, как ни странно, уже вовсю работал, но оказалось, что господин Седых отсутствует и раньше чем после обеда не появится. В боксерском зале с утра работал не Сидоров, а какой-то другой тренер. Впрочем, попросить у него в долг Юрка все равно постеснялся бы.

Выбравшись из «Атлета», Юрка поглядел на часы — девять без малого. Времени на то, чтоб найти деньги, оставалось чуть больше двух часов. Если все-таки пробежаться по друзьям-знакомым, где больше чем на десятку с каждого рассчитывать не приходилось, можно и не успеть. Потом осенило: а не забежать ли на «Тайвань»? Там можно сразу оба дела сделать. И денег занять, и цветы купить.

Через полчаса Юрка прошел через ворота рынка. Как и вчера, направился для начала к Полянину. И опять оказалось, что ларек закрыт. Возможно, хозяин прогорел.

А вот Надька Веретенникова оказалась на месте. Она, оказывается, сегодня заступила в дневную смену. Ее неудачливый кавалер с заклеенными ссадинами на роже при появлении Тарана скромно вышел из ларька покурить.

— Приве-ет! — порадовалась Веретенникова. — Чего хорошего скажешь?

— Бабки нужны, — решив не тянуть кота за хвост, произнес Таран. — Сто рублей не одолжишь?

— Надолго? — ничуть не удивилась Надька.

— Где-то на месяц, — прикинул Юрка. — Могу с накруткой отдать. Скажем, сто двадцать.

— А на что тебе?

— Надо. — Юрке не хотелось говорить, что это на цветочки для Даши.

— Проиграл, что ли? — предположила Надька. — На отыгрыш ни фига не дам.

— Блин, какая тебе разница? — проворчал Юрка. — Ты что, меня не знаешь? Я когда-нибудь не отдавал?

— Это я не знаю, — резонно произнесла Веретенникова. — Ты у меня лично раньше в долг не брал. А других опрашивать я сейчас не побегу, мне работать надо. Ты возьмешь сотню, опять продуешь, на следующий раз скажешь, что тебе двести надо? Не, в такой хоккей я не играю!

Точно, не плюй в колодец, пригодится воды напиться! Юрка вспомнил, как вчера отказался от Надькиного предложения сходить на дискотеку. Вот она и выпендривается теперь. Сволочной народ все-таки эти бабы!

Но высказывать это Надьке не хотелось. Тогда точно деньги не выпросишь. Придется еще какого-то кредитора искать. А время летит, так можно и до одиннадцати впустую пробегать…

— С чего ты взяла, что я на игру беру? — проворчал он. — Я ни в карты не играю, ни даже в шахматы. И лохотрон ваш обхожу, слава Богу.

— Тогда на что? — Надька лукаво прищурила один глаз. — Путанке задолжал?

Пока богатая на фантазию Надька еще чего-нибудь не придумала, Юрка решил правду сказать:

— Да понимаешь, сегодня Даша из Москвы приезжает… Я цветочки купить хотел.

— Даша? — удивилась Веретенникова. — Эта та, что на артистку учится?

— Ну!

— А она разве не приехала еще? По-моему, я ее вчера тут, на рынке, видела…

— Глючит у тебя, Надежда! — в сердцах произнес Юрка. — Она мне письмо прислала, где и число, и поезд, и вагон написала. Сегодня она приезжает, в 11.15, вагон седьмой. Короче, жадничаешь — фиг с тобой. Пошел я…

— Юр, я серьезно. Была она вчера тут… — произнесла было Надька упрямо, но потом, вроде бы спохватившись, изменила тон:

— А может, я и обозналась… Ладно, вот тебе стольник. Можешь без всякой накрутки отдать.

— Спасибо, Надюха! — просиял Таран. — Ты настоящий друг!

И помчался к цветочным рядам, не расслышав, как Веретенникова, поглядев ему вслед, пробормотала:

— Я-то друг… А ты дурак безмозглый!

Таран не поскупился: купил аж целых пять алых роз, завернутых в целлофановый кулек, перевязанный алой ленточкой с бантиком. И поскольку опасался, что букет помнут в автобусе, пешком потопал на вокзал, благо времени было предостаточно. Шел быстро, прямо-таки на крыльях летел. Наверное, многим встречным его вид казался странным. Обтрюханный, весьма хулиганского вида парень — и букет алых роз! Если б с бутылкой пива шел и прикладывался, смотрелся бы более естественно.

Но Юрка всех этих озадаченных взглядов не видел. Он вообще мало что вокруг себя видел, хорошо еще, что на переходах через улицы посматривал по сторонам, а то бы под машину угодил. Все его существо было прямо-таки заполнено одним — ожиданием встречи с Дашей. Каждый шаг, приближавший его к вокзалу, воспринимался им с радостью — потому что расстояние, отделявшее его от любимой, становилось меньше на один шаг.

Таран притопал на вокзал очень вовремя — минут за пять до прибытия московского поезда. Как раз объявили, что он подойдет к первой платформе, расположенной у самого здания вокзала, и Юрке осталось только прикинуть, где остановится седьмой вагон.

Он, конечно, чуточку не угадал — седьмой вагон проехал мимо, а там, где дожидался Юрка, остановился десятый. Впрочем, он еще до полной остановки поезда поспешил вслед за желанным вагоном, нежно прижимая к себе букет.

Когда добежал до седьмого, дверь еще не открыли. Да что она там возится, эта чертова проводница? Но вот дверь открылась, появилась пышноволосая, полная дама в форменной блузке и пилотке. Подняла стальную рубчатую пластину, прикрывавшую лесенку-подножку, протерла тряпкой деревянные ручки… И все так медленно, неторопливо! Будто издевается.

Потом стали выходить пассажиры. Вагон был купейный, народу вылезало существенно меньше, чем из плацкартных и общих, но Юрке казалось, что в нем прикатило несуразно много всякой публики. Солидные дяди в костюмчиках при кейсах и солидных чемоданах, парни со спортивными сумками, девки с рюкзачками, молодухи с младенцами, деды с орденскими планками и в соломенных шляпках а-ля Хрущев, бабки в платочках… Все они, как казалось Тарану, спускались слишком медленно. А Даша все не появлялась.

Очень некстати Таран вдруг вспомнил то, что говорила Надя Веретенникова. А вдруг он и впрямь что-то перепутал? Вдруг Даша действительно приехала вчера или даже позавчера? И он, вместо того чтоб встречать ее, занимался своими делами?! Ужас! Она же ему этого никогда не простит!

У Юрки от этих мыслей аж уши загорелись и одновременно мороз по коже прошел. Сердце застучало! Он впился глазами в проем вагонной двери, из которого один за другим спускались на перрон пассажиры и попадали в объятия встречающих. С каждой секундой надежды оставалось все меньше и меньше… Юрку уже почти трясло. Ситуация, которую любой нормальный человек воспринял бы как досадную, но не более того, в представлении Тарана разрослась до трагической, даже катастрофической. Неужели перепугал?! Неужели Надька не обозналась?! Да как же он жить-то будет, япона мать?!

И вот, когда Юрке показалось, что поток пассажиров иссяк, что он действительно перепугал и вся жизнь дала какую-то страшную трещину, в проеме вагонной двери возникла Даша…

Великолепная, ослепительная, неподражаемая, единственная! В белом брючном костюмчике, в розовой блузке, с трепещущими на ветру золотистыми волосами С черной сумочкой на ремешке и пластиковым пакетом в черную полоску с силуэтом дамы в шляпе с пером и надписью «Marianna. И в солнцезащитных очках, которые придавали ей некую особую таинственность. Но Юрке эти очки вовсе не помешали ее сразу же узнать! Она! Дашенька! Милая!

Солнце словно бы засияло ярче и стало греть теплее. Таран мигом избавился и от жара стыда, и от озноба, и от нервного сердцебиения. Приехала! Ни черта он не перепутал, а Надька Веретенникова пусть к окулисту обращается, если ни хрена не видит, или к психиатру, если глюками страдает!

Он подскочил к вагонной подножке как раз в тот момент, когда Даша сошла на перрон.

— Здравствуй, Дашенька! — это все, что он мог сказать, протягивая букет.

— Здравствуй… — произнесла она, принимая букет. — Какие прелестные розы! Ты меня так порадовал, Юрочка…

И она сама первая мягко обняла Тарана за плечи, туго обтянутые линялой майкой, приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы. Юрка почувствовал, что его опять в дрожь бросает, но уже совсем в другую, невыразимо-сладкую. Ему захотелось порывисто, сильно обнять ее, прижать к себе, но разве мог он позволить себе причинить этому хрупкому существу хоть маленькое неудобство? И Таран, чьи кулаки запросто отправляли в нокаут крепких мужиков и сворачивали челюсти, так невесомо-нежно положил руки на талию Даши, будто была она не из плоти и крови, а из хрусталя или фарфора толщиной с яичную скорлупу. И с восхищением вдыхал тонкий аромат, в котором смешались французские духи, американский шампунь и еще что-то косметическое.

— Ну, пойдем! — Даша порадовала Юрку теплой улыбочкой, заметив, что проводница смотрит на них с легкой усмешкой. — Я тебя под ручку возьму, если ты не против…

Господи! Ему бы — да еще быть против такого! Когда теплая, очень нежная ладошка Даши легонько ухватила его за руку повыше локтя, загорелого и поцарапанного, Таран чуть не сомлел от счастья. Конечно, он принял из рук Даши ее пакет, хотя то, что в нем лежало, и килограмма не весило. Но разве мог он позволить этому неземному существу нести такую тяжесть?!

Пока шли, Таран рассказывал Даше о том, как сдавал экзамены за среднюю школу, как прошел выпускной вечер, как он устраивался на работу в «Атлет». Даша скромненько улыбалась и кивала, хотя, наверное, ей далеко не все было интересно слушать.

Юрка решил шикануть и потратить пятнадцать рублей на частника, чтоб доехать до дому. Частника долго искать не пришлось, они сами набежали. Таран, малость поважничав, выбрал самую свежую по виду «девятку», открыл перед Дашей заднюю дверцу, пропустил ее в машину, а затем сам уселся.

Бомбила, немолодой мужичок, в бейсболке поверх седины, порадовался:

— Галантный кавалер у вас, девушка! Приятно смотреть, когда так за дамой ухаживают…

— Да, — отозвалась Даша, — он у меня такой. Настоящий рыцарь!

Юрка иронии не услышал. Он услышал только слово «у меня». Которое прозвучало, как ему показалось, с гордостью. И это еще больше возвысило его в своих глазах.

В машине заговорила Даша. Она рассказывала о том, что закончила свою студию, что ей сделали несколько интересных предложений насчет будущей работы в Москве, но она хотела бы для начала выяснить, нет ли каких-то перспектив здесь, в родном городе, допустим в облдрамтеатре, потому что не хочется оставлять родителей одних, они и так по ней соскучились…

— Мне бы такую дочку! — вздохнул «извозчик». — А то укатила в Москву, замуж вышла за буржуя и носа сюда не кажет. По телефону раз в месяц позвонит — и то слава Богу!

— Бывает хуже, — посочувствовал Юрка и краем глаза заметил легкое изменение на лице Даши Она словно бы чего-то испугалась. Правда, это выражение продержалось всего несколько секунд и тут же исчезло.

Машина въехала во двор и подкатила к подъезду. Таран расплатился, вылез, помог Даше выбраться, и частник укатил.

— Знаешь, — потупясь, сказала Даша, — мне очень жаль, но я не могу тебя сейчас пригласить. Мама с папой против того, чтоб мы с тобой виделись. Встретимся вечером, ладно? Часиков в семь. Идет?

— Конечно, — кивнул Таран, — все понимаю… Где тебя ждать?

— Помнишь скверик на Симеоновской?

— Да-а…

— Вот там и встретимся, в семь часов.

— А почему не во дворе?

— Потому что мама будет из окон подсматривать.

— А сейчас она нас не увидит? — Таран невольно поднял глаза на Дашины окна.

— Сейчас они с отцом на работе, ждут моего звонка. Я обещала, что позвоню сразу, как приеду. Они знают, что я должна в 11.15 приехать. Если я не позвоню — будут волноваться…

— А им долго с работы ехать?

— Совсем недолго, минут двадцать. Что нам эти двадцать минут дадут? — Даша погладила Тарана по щеке. — Подождем вечера, ладно? Мне тебе там, в скверике, надо сказать много-много…

— Хорошего или плохого? — спросил Таран.

— Конечно, только хорошего… — сказала Даша, слегка потупясь и опустив глазки. — А может быть — и не только сказать…

Воспользовавшись тем, что Юрка открыл от изумления рот, пытаясь постичь смысл сказанного, Даша выхватила у него из рук свой пакет и — цок-цок-цок! — убежала в подъезд.

 

Ярость

Надо ли говорить, что Таран после этой встречи с Дашей целиком и полностью погрузился в ожидание вечера? Он даже на какое-то время позабыл, что ему сегодня надо выходить на работу в «Атлет». Потом, правда, уже вернувшись домой, вспомнил. Но тут же решил, что одно другому не мешает. Сегодня можно обойтись без тренировки, прийти в десять часов и убраться в залах, когда все уйдут. В конце концов, господину Седых небось главное, чтоб утром был порядок. А три часа с Дашей — это очень много. Тем более эта загадочная фраза-полунамек: «А может быть — и не только сказать…» — так и сверлила ему мозг. Ведь это могло означать… Нет, он просто боялся поверить в это!

Дома Таран слонялся из угла в угол, не находя себе места. По телику ничего не смотрелось, попытка успокоить нервы слушаньем записей тоже не удалась. На улицу раньше времени не хотелось. Вдруг еще Дашина мать увидит его в окно и не выпустит Дашу на улицу?

Примерно с трех часов дня Таран старался привести себя в самый приличный вид — зубы почистил даже! Покопавшись в гардеробе, нашел какие-то старые отцовские брюки, отпарил их наскоро, погладил утюгом. Полуботинки начистил до блеска, даже трещин не стало видно. Рубашку надел ту же, что на выпускной вечер. Галстук — и тот в гардеробе нашел. Правда, какой-то узенький, из синтетики, с резиночкой. Но зато его завязывать не нужно было, а эту науку Таран не освоил, на выпускной ему батя дал свой галстук уже с завязанным узлом. В общем, когда в 18.30 он перед уходом глянул в зеркало, то нашел, что похож на человека… Когда выбегал из дома, встретился с матерью, тащившей сумку, и та до того обалдела от вида расфуфыренного сына, что даже не спросила, куда это он намылился такой красивый.

В скверик на Симеоновскую (бывшую Пионерскую) Юрка прибыл за пять минут до назначенного срока. Уселся на лавочку, стал ждать.

Место было довольно людное. Старичок газету читал, какие-то малыши бегали, попискивали, две молодые мамаши коляски катали.

Таран терпеливо сидел, изредка посматривал на часы. Время, как и там, на вокзале, текло до ужаса медленно. Когда сравнялось семь, а Даша не появилась, особого волнения не испытал. У нее и раньше была привычка опаздывать минут на пятнадцать-двадцать. Какое-то беспокойство он стал испытывать только в половине восьмого. Нет, раньше она так не опаздывала' Неужели все-таки мать с отцом были дома, заметили, что она приехала с вокзала в сопровождении Тарана, и не пустили ее на свидание? Вот незадача!

На всякий случай Юрка просидел в сквере до восьми. Главным образом потому, что сумел себя убедить, будто мог ослышаться. Допустим, Даша сказала «в восемь», а ему по-слышалось «в семь». Теша себя этой надеждой, с учетом уже известной Дашиной привычки опаздывать, заставил себя задержаться на растреклятой лавочке и до половины девятого. Нет, не пришла.

Солнце уже садилось Мамаши укатили коляски, бабки увели бегающую малышню, дедок тоже, свернув газетку, поковылял домой — программу «Время» смотреть. Таран остался в сквере один-одинешенек и почувствовал себя круглым дураком Позвонить, что ли, Даше домой? Хоть выяснить, почему не пришла.

Ближайший телефон-автомат находился в нескольких кварталах от скверика, и в том, что он исправен, Юрка был вовсе не уверен. Да и жетончик еще надо было найти. Поэтому, чуть поразмыслив, Таран решил идти в «Атлет». Там есть телефон, оттуда и позвонит. Хотя, конечно, настроение у Юрки упало до нуля, и он с удовольствием послал бы всю эту работу к едрене фене, но неудобно же начинать с прогула!

Таран встал со скамейки и пошагал в сторону перекрестка, где Симеоновская пересекалась с Леоновской. При этом он не обратил внимания на то, что темно-красная «девятка» с тонированными стеклами, полтора часа простоявшая неподалеку от сквера и вроде бы выглядевшая пустой, неожиданно ожила и зафырчала мотором.

Юрка, мрачно сунув руки в карманы штанов, топал по Симеоновской, обсаженной корявыми тополями, мимо торцов серых, панельных пятиэтажек с неаккуратно намалеванными черной краской крупными номерами домов. На проскочившую мимо по проезжей части темно-красную «девятку» он и головы не повернул. А «девятка», обогнав Тарана, вкатила куда-то в промежуток между домами 23 и 30. Юрке и это было, конечно, по фигу. Он торопился поскорее дойти до «Атлета» и позвонить отгула Даше.

Нет, другого объяснения Дашиной неявке, кроме родительского запрета, он придумать не мог Не могла она его продинамить! Ну разве после тех слов, которые он услышал во дворе, можно было поверить, что Даша решила не прийти, никак его не предупредив? В конце концов, могла бы позвонить, у него ведь тоже телефон есть!

Тут Таран подумал, что вообще-то, если б Даше родители запретили, сообщить по телефону о том, что встреча отменяется, она бы тоже могла. А что, если она пошла, да не дошла?!

Аж холодом повеяло. Мало ли что? Замечталась, улицу переходя, — и… Нет, только не это! Не дай Бог!

Но мрачная мысль клевала и клевала! Юрка прибавил шагу. Нет, надо скорее добираться до «Атлета» и звонить. Не могло ничего такого страшного случиться Он позвонит и убедится, что все в порядке. А то, что сегодня обломилось, — наплевать. Завтра с утра, когда ее родители свалят на работу, встретятся…

Таран поравнялся с пятиэтажкой номер 30. И тут откуда-то слева, сбоку, его окликнули.

— Юра! — жалобно, со всхлипом в голосе.

Там, в пяти шагах от него перед потрескавшимся торцом пятиэтажки, было что-то вроде детской площадки. Стоял покосившийся «грибок» с ржавой крышей, когда-то раскрашенной под мухомор, полусгнившая песочница, загаженная собаками, дощатая горка и облезлый фанерный домик-теремок. Вот оттуда, из теремка, Таран и услышал это «Юра!» еще раз. И хотя голос был почти непохож на тот, каким обычно разговаривала Даша, сердцем понял: она!

Несколькими прыжками преодолев расстояние, отделявшее тротуар от теремка, Юрка пролез внутрь домика, согнувшись в три погибели.

Там, на скамеечке, у фанерной стенки, исписанной матюгами и обожженной сигаретами, нахохлившись, как воробышек, сидела Даша… Но какая! Растрепанная, с красными от слез мокрыми газами, с каким-то жутким, полумертвым выражением лица! Обеими руками она стыдливо зажимала ворот платья — там, похоже, не было ни одной пуговицы.

— Что случилось?! — спросил Таран, хотя уже догадывался. Просто он эту страшную мысль гнал от себя, не хотел поверить. Может быть, просто избили?

— Юрочка-а-а! — взвыла Даша, обхватив его руками. И зарыдала, уткнувшись носом в его рубашку. Юрка неумело поглаживал ее по волосам, по вздрагивающей от всхлипов спинке. Но в душе у него поднималась волна слепой, безудержной ярости. Такой, которая заставляет забывать обо всем рациональном! Ему все было ясно, он знал многих пацанов, живущих в этих домах. Они были осведомлены, что Таран ходит с Дашей. Неужели у какого-то гаденыша мозги за мозгу зашли? Хотя, если кто-то обкурился или накололся…

— Кто?! — прошипел он.

— Н-не спрашивай… — пробормотала Даша сквозь всхлипы.

— Где это было? — Ярость Тарана душила. Он три года подряд не решался лишний раз пальцем прикоснуться, за руку подержать, а какой-то подонок…

— Здесь, в пятиэтажке… — всхлипнула Даша. — Рядом с этой…

— В двадцать восьмой или в тридцать второй?

— Там… — Даша вяло махнула ручкой в сторону дома 32. Тут Юрка увидел, что рукав платья надорван по шву, а саму руку обезобразила царапина. Кроме того, в тот момент, когда Даша отстранилась от Тарана, он увидел сквозь распахнутый и разорванный ворот платья большие багровые синяки на молочно-белых грудках девушки. Их было хорошо заметно даже в сумраке теремка.

— В каком подъезде? — Юрка весь кипел, если бы сейчас тот, кто посягнул на Дашу, ему попался, он мог его зубами разорвать, пилой распилить, сжечь на медленном огне.

— Где-то там! — простонала Даша. — Квартиру только помню — тридцать семь.

— Квартиру? — удивился Юрка. — Тебя что, в квартиру затащили?

— Нет… — Даша опять всхлипнула. — Я сама туда вошла…

— Зачем?

— Ой, — тяжко вздохнула Даша, — объяснять долго… Не могу!

— А все-таки?! — У Тарана в голосе прозвучали нотки уже не сочувствия, а подозрения.

— Ну, я ж тебе говорила, что мне хотелось здесь, в городе, работу найти… Помнишь, утром в машине?

— Помню… — То угро Тарану казалось теперь невозвратимо-далеким. Господи, как же тогда все было прекрасно!

— Ну, наш худрук дал мне записочку с адресом. Крылов Валентин, режиссер… — Даша еще немного пошмыгала носом. — Симеоновская 32, квартира 37… Сказал, что поможет насчет работы.

— Значит, ты мне наврала, да? — озлился Юрка — Тебе не родители мешали, ты к этому режиссеру торопилась?!

— Ну, торопилась, торопилась, — всхлипнула Даша. — Я ж думала, что просто зайду, узнаю, как и что, а потом прямо к тебе на скверик… Я ж не знала, что он подонок!!!

Последнюю фразу она выкрикнула с подвизгом и Юрка как-то сразу понял, что его ревность не по делу. Да, пошла девчонка к этому козлу, думала, человек искусства, интеллигент, а он небось ей сказал: «Хочешь место? Ложись!» Наверное, если б Дашка была стерва, могла бы дать ему по-тихому и прийти на скверик Юрке мозги полоскать. А она упираться стала, защищаться, ради него, Юрки, который сейчас ее попрекает…

Таран устыдился — и так девке хреново, а он еще добавляет, и сказал:

— Надо в милицию идти! Мы его посадим! А зеки, блин, его самого пидором сделают!

— Что ты! — испуганно охнула Даша, и из ее глаз вновь заструились слезы. — Нет! Ни за что! У меня мама умрет, если узнает! И я, если там, в суде, будут про все спрашивать… Я убью себя! Не-ет!

— Ладно, — сказал Таран, задыхаясь от ненависти. — Тогда я с ним сам разберусь!

— Что ты, Юра! Тогда же ты виноват будешь! И потом он здоровый, как кабан. Ты с ним не справишься!

И Даша ухватила Юрку за руку, поскольку он уже готов был вылезти из теремка.

— Я? Не справлюсь?! — прорычал Юрка, будучи уверен, что он сегодня хоть Геракла отмудохает. — Пошли! Покажешь, где там чего…

— Нет! Боюсь, не пойду! — уперлась Даша. — И тебя не пущу! Не ходи!

Тут откуда-то из недальнего далека долетели три коротких свиста.

— Ой, что это? — встрепенулась Даша.

— Пацаны, наверное, — прикинул Юрка. — Я тут знаю кой-кого. Посиди, посмотрю кто, может, столкуемся насчет навалять этому гаду!

— Нет! Не надо, — пискнула Даша. — Я боюсь одна…

Послышалось урчание мотора, какая-то легковуха выехала из дворов на улицу, и Даша вдруг взорвалась, будто заразившись от Юрки той самой переполнявшей его яростью:

— Пойдем! Я хочу этому гаду в глаза плюнуть! Морду ему исцарапать! Глаза его поганые выдернуть!

Юрка такой перемене настроения ничуть не удивился. Он хорошо помнил, как мать в ужратом состоянии минут десять может выть и плакать над своей несчастной бабьей долей, а потом вдруг взъерепениться, разораться, схватить чего-нибудь тяжелое и начать колотить отца: «Алкаш! Дерьмо вонючее! Всю жизнь погубил, сука!» Должно быть, и на интеллигентных баб такие же перепады находят…

Даша, яростно сопя, встала и вылезла из теремка. Таран последовал за ней, кулаки у него так чесались: врезать!

— Вот этот подъезд, по-моему, — сказала она. — Вон, два окна светятся, кажется, его…

Когда Таран с Дашей вошли в темный подъезд, она прошептала:

— Темно, ни одной лампочки не горит.

— А мне плевать, — шепотом же ответил Таран, — я его рыло ощупью найду… Какой этаж-то? Где эта тридцать седьмая?

— Я ж тебе окна показывала — третий этаж, с левой стороны площадки… На всю жизнь запомню! — мстительно шипела Даша. Каблучки ее громко цокали, и, прежде чем подниматься наверх, она сняла туфельки. Ступеньки были холодные, но, видно, ее жажда мести согревала… Стоптанные полуботинки Тарана шума вообще не производили.

Поднялись на третий этаж, свернули налево, в закуток, куда выходили двери трех квартир, и у Даши откуда-то взялась зажигалка и руке. Чирк! Трепетное голубовато-оранжевое газовое пламя осветило номер 37, привинченный к обитой дерматином двери.

— Эта!

За дверью явно горел свет, тоненькие полоски которого просматривались через щели.

Прислушались. В квартире было почти тихо. Но именно почти, потому что слышались какие-то легкие звуки, вроде бы кто-то поскрипывал паркетом, а кроме того, некое пластмассовое бряканье, похожее на то, которое издают, стукаясь друг о друга, плексигласовые футлярчики аудиокассет.

— Звони, — шепнул Таран Даше. — Лишь бы открыл, падла!

Однако Даша еще не успела нажать кнопку, как шаги внутри квартиры стали явно приближаться к входной двери…

Таран жестом показал Даше — в сторону! За дверью отчетливо щелкнул выключатель, световые полоски померкли, а затем послышался тихий щелчок отпираемого замка.

Затем дверь плавно, почти без скрипа, открылась внутрь квартиры, и из дверного проема спиной вперед появился массивный силуэт человека, который, видимо, собирался закрыть за собой дверь.

— Р-ря-а! — Издав этот сумасшедший крик, Юрка наскочил на мужика из темноты и гвозданул его замком из двух сцепленных рук по боку Тот охнул и грузно повалился на щербатые плитки лестничной площадки. Не давая ему опомниться, Таран прыжком насел на упавшего, огрел ладонями по ушам и, сцапав за волосы, стал долбить мордой об пол В ту же минуту подбежала Даша, видимо успевшая обуть свои туфельки с острыми носками и каблучками. С неожиданной силой и остервенением она где-то там, за спиной Тарана, стала пинать поверженного по ребрам и топтать его каблуками, яростно рыча:

— Девочки захотел?! Клубнички?! Получи! Получи, блядский выродок! Н-на! Н-на, паскуда!

Изо рта избиваемого вылетали сдавленные стоны и ругань, он какое-то время ерзал и извивался, пытаясь вывернуться из-под Юрки, но каждый новый удар головой об пол явно снижал его способность к сопротивлению.

— Рыло! Рыло поганое! Пидор! — Это не Таран орал, а Даша!

Таран по горячке дела даже не обратил внимания на то, что с уст интеллигентной Даши срываются эдакие словечки. Он, прижав левой рукой шею противника, кулаком правой, будто молотом, долбил его по затылку. Всю ярость, всю ненависть в каждый удар вкладывал! За Дашу! За Дашу, гад!

Между тем шум драки на лестничной клетке, конечно же, не мог остаться незамеченным. За дверями загомонили голоса, граждане жильцы забеспокоились, какой-то сиплый поддатый мужик из соседней квартиры пробухтел:

— Да я только через цепочку гляну…

— Не пущу! Не суйся, дурак! Зарежут! — видать, супруга его от двери оттаскивала.

— Милицию! Милицию надо! Звони скорее! — визжала другая баба из какой-то квартиры, располагавшейся справа от лестницы.

— Чем звонить-то? Яйцами? — проворчал, должно быть, супруг. — Телефон-то отключили за неуплату! Дура!

— Ой, да есть туг мужчины или нет?! Убивают же! — орала еще какая-та представительница слабого пола, у которой своего персонального мужика, должно быль, не было.

Таран первым обратил внимание на то, что мужик, которого они с Дашей били, уже не шевелится Ярость угасла, Юрка стал соображать лучше. Отвели душу — и будя! Тем более что телефоны, возможно, еще не у всех отключили, того и гляди ГНР прикатит…

— Сматываемся! — Он вскочил на ноги. — Быстро!

— Н-нет! — прошипела Даша. — Я ему еще в морду плюнуть должна!

Она подцепила жертву носком туфельки за подбородок, плюнула в невидимое толком лицо, а затем изо всех сил топнула бесчувственного острым каблуком Что-то аж хрупнуло слегка…

— Получи, коз-зел!

— Хватит! — Таран схватил Дашу за руку и потащил вниз.

 

Смылись…

Из подъезда выбежали бегом, перескочили через пустынную улицу на противоположную сторону. Где-то неподалеку уже мерцала мигалка «синеглазки».

Таран с Дашей проскочили через проходной двор, добежали до скопища жестяных гаражей, протиснулись через промежуток между двумя ржавыми сараюшками, заваленный кучей мусора, а затем пролезли через пролом в деревянном заборе. Потом пробежали еще один проходной двор, пересекли еще одну улицу и юркнули в подворотню. В этом дворе тоже были гаражи, но они примыкали не к деревянному забору, а к бетонному.

— Сюда! — сказал Юрка, указывая на штабель досок, лежащих у стены гаража. Они взобрались на этот штабель, со штабеля на крышу гаража и по крыше добрались до забора. Здесь Юрка с ходу спрыгнул вниз, за забор, а потом подхватил на руки Дашу, отважно прыгнувшую следом.

Еще один проходной двор — и они оказались рядом с Дашиным домом под тусклым фонарем.

— Ой, мамочки! — ахнула Даша. — Да мы же все в крови! У тебя вся рубашка в пятнах!

Да-а… Хотя мужик Юрку ни разу не стукнул, Таран весь извозился, и его последнюю приличную рубашку никаким «Тайдом» невозможно было отстирать. На брюки тоже попало. И Дашино платьице пострадало.

— Бежим к нам! — быстро предложила Даша.

— А как же твои родители? — изумился Юрка, припомнив, почему их встреча была перенесена в скверик на Симеоновской.

— Да нету их, на югах отдыхают! — раздраженно проворчала Даша.

— Выходит, ты и тут наврала?!

— Наврала, наврала! После разберемся! Бежим скорее, пока менты не появились!

Юрка подумал, что и впрямь разбираться лучше в спокойной обстановке. Он даже не удивился тому, что Даша в прежние времена никогда не называла милиционеров «ментами». В общем, они поспешно бросились в Дашин подъезд — тут, в отличие от Симеоновской, лампочки еще горели! А затем взбежали по лестнице наверх, и Даша, торопливо открыв квартиру, впустила Юрку. Сразу после этого она набрала номер и позвонила на милицейский пульт — квартира, как уже говорилось, стояла на сигнализации.

— Уф-ф… — устало оседая на кресло в прихожей, произнесла Даша. — С ума сойти…

— Вот именно, — буркнул Таран. — Так зачем ты врала-то, а? У тебя хата пустая была, а ты мне лапшу вешала…

— Юрик… — Даша посмотрела на Юрку так нежно, что он опять растаял. — Понимаешь, я хотела еще чуть-чуть подумать, до вечера… Мне надо было разобраться в своих чувствах. Может быть, если б мы там нормально встретились, то пришли бы сюда. Понимаешь? Я ведь поняла, что люблю… А теперь…

И она вновь разрыдалась, уткнувшись носиком в ладошки.

Тарану ее стало жалко, он подошел и погладил ее по растрепанной головенке.

— Ну чего ты… Ты ж не виновата. Я тебя все равно люблю. Мы ж этого гада отметелили, на всю жизнь запомнит!

— Отметелили… — всхлипнула Даша. — А вдруг за нами милиция собаку пустит? Нас же еще и посадят.

— Собака нас не найдет, — сказал Юрка, — там, где пробегали, между гаражами, все бензином пропиталось и автошампунями всякими. Любой нюх собаке отобьет!

— Могут и без собаки разыскать.

— Да не будет этот гад милицию вызывать, — почти убежденно произнес Таран. — Себе дороже…

— Другие вызовут, — утирая слезы платочком, пробормотала Даша. — Надо всю эту одежду выкинуть или даже лучше сжечь!

— Где сжечь-то? На дворе костер разводить, чтоб менты быстрее прибежали?

— У нас дом старый, сталинский, кроме газа, есть дровяная плита.

— Да ее тыщу лет не топили небось.

— Ничего, на то, чтоб тряпки сжечь, — хватит!

— А потом без штанов ходить? — произнес Юрка недоверчиво.

— Я тебе другую одежду найду, что-нибудь из отцовского. Иди, лезь в ванну и мойся хорошенько. А одежду выкинь за дверь!

Юрка подумал, что она права по всем статьям. И, решительно сняв все, выкинул за дверь ванной.

Точно, Юрка, если б его сейчас менты взяли, был готовый преступник. Капли крови и на морду попали, и на волосы, и даже под рубашкой отпечатались. На ботинках тоже пятна остались, правда, только сверху. Наверное, какое-то время и на подметках кровь была, но стерлась или смылась, пока бежали по дворам. Там и лужи попадались на пути, и трава, и земля, еще не просохшая от дождей, которые только вчера закончились. Но все равно ботинки эти — первостатейная улика. Правда, если Даша их сожжет, домой придется босиком идти, если не найдется чего-нибудь под его размер Он и насчет одежды сомневался: Дашин папаша был пониже его ростом и в плечах поуже. Но ежели там штаны тренировочные или майку растянуть можно, то обувка сорок второго размера на Юркину ногу сорок четвертого никак не налезет.

Впрочем, покамест надо было отмываться от этой чертовой кровищи. Как же так получилось, что весь обрызгался, во любопытно?! Чуть позже Таран сообразил, что, должно быть, уже первыми ударами об пол разбил этому гаду нос, а потом, когда кровянка натекла на пол, брызги летели во все стороны и даже вверх.

Отмывшись и обтеревшись полотенцем, Юрка тщательно оглядел себя в зеркале — нет, вроде никаких пятен больше не осталось В это же время в дверь постучала Даша и, не заглядывая в ванную, передала Тарану чистое: белую футболку с эмблемой «Пумы», какие-то семейные трусы в цветочек, тренировочные брюки китайского пошива и носки. Одевшись, Таран получил еще и шлепанцы без задников. Покамест он мылся, Даша успела все снять и нарядиться в халат на голое тело.

— Нормально печка работает! — сказала она. — Даже паленым на кухне не воняет, все вытягивает. Теперь фиг кто чего докажет!

— Ботинки мои тоже спалила?

— Конечно! Они, правда, долго гореть будут, но если до нас за час не доберутся — успеем растолочь. Я мыться пошла, а ты иди на кухню чайник поставь…

Когда она скрылась в ванной, Таран ушел на кухню, поставил чайник на газ, а заодно заглянул в плиту, где пламя уже пожрало все тряпки и теперь доедало его ботинки и Дашины туфельки. Точно, если менты не смогли взять след с собакой и если они с Дашей не оставили заметных следов, которые приведут сюда, на квартиру, то после сожжения обуви их никто не сможет уличить. Ловко Даша соображает! Будто всю жизнь от ментов бегала…

Странно, но именно сейчас, когда вроде бы все немного устаканилось, Таран ощутил какое-то смутное беспокойство. Он даже толком не мог разобраться, откуда эта тревога проистекала. Конечно, по-прежнему оставалась угроза, что милиция до них доберется. Но неужели менты и впрямь такие плохие, что не поймут, по какой причине этот режиссер с погорелого театра получил по роже? Да он сам первый откажется писать заявление и будет все спускать на тормозах! Не захочет же сидеть за изнасилование! Очухается, заползет в квартиру и будет примочки ставить. А менты приедут, поглядят, увидят кровищу, может быть, опросят жильцов по квартирам. Кто вызывал, скажет, что слышал шум — видеть-то никто ни шиша не видел! Даже если в «глазок» кто-нибудь подсматривал, все равно ни Тарана, ни Даши опознать не сможет — темень же была чертова! А сам этот хрен с горы, «человек искусства», еще и врать будет, что его никто не бил. Скажет, будто сам по себе оступился на лестнице. Ну и плевать ментам на него! Можно подумать, им в охотку лишнее дело на себя вешать. Трупа нет — и ладно.

Все это Таран довольно четко про себя продумал и взвесил. Но беспокойство все равно сидело. Нет, не возможный приход ментов его беспокоил, а что-то другое.

И очень скоро он понял: тревожное ощущение у него вызывает поведение Даши.

Тарана мучили бесплодные размышления на тему всяческих неувязок в объяснениях Даши, и он стал вспоминать, как она вела себя до ТОГО. Неприятно было об этом думать, но не думать он не мог.

Если этот Крылов или как его там, допустим, изнасиловал Дашу где-то около семи, то есть примерно в то время, когда она должна была прийти в скверик, то, выходит, она больше полутора часов просидела в этом детском теремке, потому что Юрка встретился с ней уже в 20.40, не раньше. Ладно, допустим, переживала, не хотела бежать в милицию жаловаться, потому что стыдно было. К Юрке на сквер не пошла опять же, потому что стыдно — это понятно. Но могла бы, например, часок посидев, домой вернуться. Родителей дома нет, привела бы себя в порядок по-тихому. И он, Таран, до сих пор ничего не знал бы. Ну, или рассказала бы потом, задним числом, уже после загса когда-нибудь, тем более что жениться прикидывали только после Юркиной армии, через два года.

Опять же она ведь не могла знать, что Юрка мимо этого теремка пойдет. И специально его высматривать через малюсенькое окошечко фанерного домика, по идее, не могла. Сидела ведь там, скукожившись, ревела. Если б все время сидела так, как тогда, когда он влез в теремок, ни фига бы его не заметила…

Ну, допустим, увидела случайно. А почему окликнула? Ведь стыдилась же! Если стыдно было, так надо было, наоборот, спрятаться. Ведь была же у нее возможность все утаить! Придумала бы какое-нибудь объяснение своей неявке на свидание поскромнее — и все. Конечно, могла тоска замучить, захотелось в жилетку поплакать. Но ведь она же знала, как он к ней относится! Неужели не соображала, как ему будет больно знать? Опять же не могла ведь, наверное, не понимать, что у них вообще отношения могут закончиться. Конечно, Юрка не сволочь, но ведь всякое могло быть. Он еще и сейчас не знает, как теперь с Дашей общаться…

Но и эти неувязки в Дашином поведении были не самыми странными.

Самым странным было резкое изменение настроения и то, как она себя там, около 37-й квартиры, вела. Это была совсем не та девушка, которую он три года знал! Он за эти три года от нее ни одного ругательства не слышал! Даже черта ни разу не помянула, кажется. А тут вдруг мат прорезался. Ладно, допустим, ее ярость обуяла. Но ведь Юрка прекрасно знал, что от людей, которые не привыкли к матерной ругани, даже в припадке гнева таких слов, как «пидор» и «блядский выродок», не услышишь. Даже если они специально заставляют себя матюгаться, чтоб «от народа не отличаться», как, например, Пыня с ихнего двора, то очень стесняются. А Даша крыла так, будто всю жизнь по дворам тусовалась со шпаной. Небось даже Надька Веретенникова, при своем рыночно-базарном воспитании, поскромнее ругалась бы. А уж то, как Даша пинала обидчика ногами, и вовсе никак не вязалось с тем ее образом, который сложился в Юркиной душе за эти три года. Нет, он мог, конечно, поверить, что такая девушка жаждет мести за поруганную честь. Но, по идее, после того, как Таран сшиб мужика и стал его молотить, она должна была испугаться. И стоять в сторонке, охая и ахая, а не надевать туфли и топтать этого Крылова острыми каблуками с медными подковками. Кстати, пинала и топтала она так, будто не один десяток драк по жизни прошла. Так только самые отвязанные «метелки» деругся, у которых ВТК за плечами, да и то когда нажрутся. Наконец, по идее, когда этот козел сознание потерял, она должна была Тарана от него оттаскивать, а не он ее. Нет же, надо было еще каблуком добавить! Во озверела-то!

Да и то, что происходило здесь, у нее дома, выглядело как-то не так. Будто ничего «такого» и не случилось. Если и волновалась, то только насчет ментов, хотя ей-то уж точно любой суд простил бы побои, нанесенные в состоянии аффекта — про то, что это смягчает вину, Юрка от бывалых людей слышал.

Конечно, встречаются девки, которые от изнасилования отходят быстро Тем более если оно без тяжких телесных. Потом, правда, из них прошмондовки получаются. Но про таких Юрке все те же бывалые люди рассказывали, сам он таких не знал. А вот Ирку Торопову, которая у них до девятого класса училась, помнил хорошо. Ее какой-то маньяк зажал в лифте. Так она раза два вешалась, а потом еще и в дурдом попала. Хотя до этого была намного менее скромной девочкой, чем Даша. И была ли в медицинском смысле «девочкой» на момент изнасилования — неизвестно.

Тут на какое-то мгновение Таран вдруг подумал: а не вранье ли все это?! Может, просто Даше надо было придумать это изнасилование? Чтоб как-то объяснить Юрке, отчего у нее не все в порядке? Но это только на мгновение. Уже через секунду Юрка эту глупую версию отмел начисто. Если б Даша была такая пройдоха по жизни, так она бы, наверное, предпочла бы потратиться на то, чтоб ей эту самую девчачью фигульку восстановили. И пришла бы к Юрке после свадьбы в самом безукоризненном виде. Родители у нее богатые, не разорились бы, наверное… Как именно это делают и сколько за это денег берут, Таран по малограмотности не знал, но о том, что в Москве такие операции проводят, слышал неоднократно.

Чайник закипел, Таран засыпал заварку, залил кипятком. А тут и Даша появилась — в махровом зеленом халате, с подсушенными феном пышными золотистыми волосами, даже красивей, чем утром была. И с улыбкой на устах, как ни странно…

— Знаешь, — произнесла Даша, испытующе поглядев на Тарана, — я будто заново родилась сегодня. Хотя там мне казалось, что я не смогу дожить до завтра. Ты сможешь все забыть и простить?

— Что простить? — пробормотал Юрка. — Этого пидора?!

— Нет, меня за то, что я ему попалась?

— Ну… Я ж тебя вообще виноватой не считаю, — произнес Таран. — Это ж как несчастный случай. Идешь по городу, никого не трогаешь, а тебе сверху — бух! — сосулька на голову падает. Чего тут прощать? И забыть я это могу запросто. Мы его отметелили? Отметелили. На сто лет запомнит! И все — проехали. Гадом буду, если хоть раз тебя попрекну!

Таран, наверное, чуточку фальшивил. И может быть, даже не чуточку, а побольше. Потому что инстинктивно ощущал к ней неприязнь или скорее брезгливость. Такую, например, как к кружке свежего парного молока, в которую только что угодила муха. Казалось бы, ерунда: подцепил муху ложкой, выбросил — и пей на здоровье! Навряд ли от минутного пребывания мухи в молоке оно станет менее вкусным или заразится микробами. Но далеко не каждый решится такую кружку выпить…

Возможно, Даша эту фальшь почувствовала, потому что посмотрела на Тарана как-то очень строго и произнесла:

— Докажи! Докажи, что ты меня не презираешь.

— Как это? Как доказать, в смысле? — растерянно пробормотал Таран.

— Переспи со мной. Прямо сейчас!

 

Муха в молоке

Юрка опешил. У него уши загорелись и сердце затюкало, прямо как утром на вокзале, когда он подумал, будто перепугал день приезда и опоздал встретить Дашу.

Конечно, он мечтал о таком дне. И он готов был его ждать еще не один год, может быть, даже тысячу лет. Хотя за эти три года, что они с Дашей были знакомы, у него было, наверное, не меньше двадцати возможностей узнать, что такое женщина. Девчонки липли, как те же, блин, мухи. А он их отшивал, потому что вбил себе в голову: первой и последней у него будет Даша. Другие парни, намного слабее, дурее и некрасивей его, уже по пять-шесть девок перебрали (если не заливали, конечно), а он даже попробовать не решался, потому что не знал, как Даше в глаза посмотрит, если первой у него будет не она. Хотя ему после этого ничего зашивать или пришивать не пришлось бы…

Может, он просто дурак был?! Может, вообще правы были те, кто ему так, невзначай, по-дружески намекал: дескать, не слишком ли ты, корефан, этой Даше веришь? Ты тут, а она в Москве, тем более на артистку учится… Напрямую, конечно, никто не решался вякнуть: мол, трахается она там по-черному, а тебе мозги пудрит! Он бы за такие слова убить мог. Потому что верил ей безоговорочно. И сам на этой вере в ее чистоту держался. Мечтал о том дне, когда они вместе будут — раз и навсегда.

Днем, когда она ему свидание назначала и намекнула на что-то, он тоже мечтал, хотя и не верил в то, что ЭТО у них может быть сегодня. И даже тогда, когда она уже после всего объяснила, какие планы строила на вечер, подумал — не до того ей теперь.

И вдруг как гром среди ясного неба: «Переспи…» То есть докажи, что после этого гада ползучего твоя любовь не угасла. Короче, выпей, Юрик, молока, в котором муха искупалась.

Что ж ей ответить? Таран понимал, что много времени на раздумья она не даст. И так он небось уже минуту или две стоит разинув рот… А у Даши в глазах уже какой-то холодок появился и даже презрение. Еще чуть-чуть — и она скажет «Брезгуешь? Ну и иди отсюда! И забудь сюда дорогу!»

В общем, чтоб не дать этим страшным словам сорваться с Дашиных губ, он решил переспросить:

— Ты это серьезно?

— Серьезней некуда, — сказала Даша строго-престрого. — Так что: да или нет?

— Да! — выдохнул Таран, словно бы сиганув с какого-то невидимого обрыва.

Даша взяла его за руку и мягко повлекла за собой. Таран, конечно, не упирался, но шаги делал какие-то неуверенные, будто обе ноги у него, не то от колена, не то от бедра, были деревянные. Неужели все то, о чем он мечтал, произойдет так просто? Так, как могло бы произойти с любой из тех девок, от которых он отказывался ради того, чтоб быть верным Даше? Но на них было негде пробы ставить…

Тем не менее он дошел с Дашей до ее комнаты.

Много раз он тут бывал, и, хотя давненько не захаживал, почти все тут было так же, как прежде. Два книжных шкафа до самого потолка, маленький письменный столик у окошка — справа. Двустворчатый гардероб, туалетный столик с зеркалом и диван с тумбой для белья — слева. Над диваном — ковер, над столом полка с книгами и кашпо с висячими цветочками. Перед столом — кресло. На столе— старая, 70-х годов лампа с оранжевым полистироловым абажуром, письменный прибор и небольшая японская магнитола. На тумбе для белья — видеодвойка, тоже японская. Все как всегда вроде бы, да не совсем.

Все менял диван. Никогда еще Таран не видел его раздвинутым, застеленным бельем и превращенным в двуспальную кровать. Даша никогда не была лентяйкой и распустехой, у нее всегда был порядок и все было разложено по полочкам, нигде и ничего не валялось, как у других знакомых девок. Поэтому в прежние времена они с Дашей лишь чинно присаживались на этот уютный, мягкий диван, с зеленым покрывалом-накидушкой и вышитыми крестом подушечками с бахромой. Всего этих подушечек было три. Оказывается, одной из них, с изображением пруда с лебедями, было уже очень много лет, и когда-то, перед своей свадьбой, ее вышила аж Дашина прабабушка. Другую, с букетом цветов и опять же перед выходом замуж, вышивала Дашина бабушка со стороны мамы. Третью, с очень шикарным черно-оранжево-красным петушком, — сама мама. И Даша, помнится, говорила, что когда будет замуж выходить, то вышьет себе в приданое четвертую подушечку.

И еще одно изменилось. Окно Дашиной комнаты, на подоконнике которого стояло несколько горшочков с цветами, обычно было отделено от комнаты тонкой, полупрозрачной тюлевой занавеской. Плотные, почти непроницаемые гардины никогда не сдвигались. А сейчас они были наглухо задернуты, и, когда Даша, впустив Тарана в комнату, затворила дверь, ведущую в прихожую, в комнате воцарился почти сплошной мрак.

— Отвернись к двери… — произнесла Даша каким-то волнующим полушепотом. — Я лягу…

Таран послушно повернулся в ту сторону, где сквозь щель между дверью и полом чуть брезжила полоска света, доходившего сюда через темную прихожую из кухни. А за его спиной прошелестел, распахиваясь, Дашин халат и мягко упал на спинку кресла. Потом Юрка услышал шорох откидываемого одеяла, легкий скрип дивана и опять шорох одеяла.

— Можешь повернуться, — разрешила Даша.

Глаза Тарана уже немного привыкли к темноте, и он увидел смутные контуры Дашиной головы на подушке у стены. Она закрылась одеялом по самую шею и даже руки спрятала.

— Я сейчас отвернусь к стеночке, — прошептала Даша, — а ты разденешься совсем-совсем и ляжешь рядышком…

Она действительно повернулась лицом к стене, а Таран стянул с себя одежду. Майку, тренировочные, носки — это он все без особых волнений снял. А вот трусы… Замешкался. Как-то не укладывалось у него в голове, что он сейчас ляжет рядом с Дашей — и без трусов! И более-того, ведь сама Даша там, под одеялом, лежит совсем голая! А ведь он ее даже в купальнике никогда не видел. Он сам себе казался нескромным даже тогда, когда задерживал взгляд на ее шее, плечах, коленках или лодыжках.

— Ты что-то долго… — проворчала Даша. — Я же жду…

И Юрка решился. Осторожно откинул край одеяла и заполз под него, улегшись на спину рядом с Дашей, но не касаясь ее тела ни одним квадратным миллиметром кожи. Он только ее тепло ощутил, нежное и возбуждающее.

Даша повернулась на спину и произнесла с некоторым удивлением:

— Я думала, ты на меня сразу набросишься… В чем дело?

— Не знаю, — пробормотал Таран. — Мы ведь с тобой даже не целовались по-настоящему, а тут сразу такое…

— Ты стесняешься или брезгуешь? — В Дашином голосе появились какие-то угрожающие нотки. Юрка почуял, что еще минута, может быть, даже секунда — и все это наваждение исчезнет, Даша крикнет ему: «Убирайся! Мы больше незнакомы!» или что-то в этом роде. Да он удавится после этого! Или из окна выпрыгнет с пятого этажа…

— Стесняюсь, — ответил он, — я это… Не умею вообще. Боюсь сделать чего-нибудь не так…

Даша вообще-то подавила смех, но Таран этого просто не заметил.

— Совсем-совсем? — спросила она. — Не верится что-то… Неужели ни одной девчонки за все это время не было?

— Правда, — виновато произнес Юрка. — Я ведь тебя люблю. Зачем мне другие?

— Какой ты хороший, оказывается… — Даша произнесла это не без иронии, но Юрка этой иронии тоже не почуял. — Но ко мне-то ты мог бы поближе придвинуться, верно? А то улегся на самом краешке, еще свалишься…

Она вытянула под одеялом свою мягкую лапку, пальчики прикоснулись к Юркиному локтю и легонько погладили его руку. Доползли до большой, жесткой ладони и плавно, но настойчиво потянули ее за собой. А потом к ее левой руке присоединилась правая, и они мягко уложили Таранову ладоху к Даше на грудь и чуточку прижали к нежной, немного влажной и горячей коже. Юрка даже вздрогнул, будто от ожога…

— Значит, так, — сказала Даша, поглаживая Юркины пальцы. — Раз ты ничего не знаешь, я проведу для тебя экскурсию по моему личному телу. Ознакомишься со всеми достопримечательностями. А потом ты мне такую же экскурсию устроишь, ладно?

— Ага… — пробормотал Таран, млея от того сладкого прикосновения, которое она ему так запросто подарила.

— Ну, вот… — мурлыкнула Даша, немного приподняв безмерно послушную Юркину ладонь. — Сейчас мы — то есть твоя лапа — находимся у меня на груди. Должно быть, ты уже понял, а может, и раньше знал, что она совсем не плоская, а состоит из двух шариков, которые можно называть титечки, а можно — сисечки. Вот ле-евая, а вот — пра-авая…

И с этими словами она провела Юркиной ладонью по этим теплым живым мячикам. К остреньким сосочкам тоже притронулись.

— Их надо обязательно гладить и целовать! Им это очень понравится, — сообщила Даша, которая очень точно выбрала слова. Наверное, если б она сказала: «Они это очень любят», даже такой наивный парень, как Таран, мог бы понять это соответствующим образом…

— Идем дальше. — Даша передвинула ладонь Тарана на свой животик и, отодвинув от остальных его средний палец, несильно прижала к пупку.

— Вот это пупик! Он маленький и кругленький. Его тоже можно гладить и трогать. И даже целовать. Но это немного позже…

Даша передвинула Юркину лапу ниже, и под его пальцами оказались некие мягкие волосики…

Пожалуй, именно тут в сознании Тарана произошел качественный сдвиг.

Сдвиг этот состоял в том, что он, как ни странно это звучит, в первый раз за три года своего знакомства с Дашей ощутил, что она самая обыкновенная, как говорится, из плоти и крови. Нет, конечно, разумом Таран это всегда понимал и вовсе не считал ее ни ангелом, ни инопланетянкой какой-нибудь. Но сердцем или душой — точно не определишь, чем! — он воспринимал ее как нечто сверхвозвышенное, лишенное всяких земных черт, пусть даже вполне естественных. Хотя бы таких, как волосы на этом самом месте… Смешно, но, хорошо зная, что у Даши все должно быть как у других женщин, Таран не верил в это. Та Любовь, которую ему, вопреки веяниям переходного времени, социально-экономической ситуации, рок-поп-культуре, сексуальному просвещению, гласности, демократии, демографии и порнографии, подарила Судьба, заставляла его верить в то, чего, как он прекрасно знал, быть не могло.

— А это — моя любимая, маленькая киска, — подвигав Юркиной рукой по волосикам, произнесла Даша. — Нежная и очень несчастная…

Таран хотел было спросить, почему несчастная, но потом решил, что из-за этого гада Крылова или как его там.

— Погладь киску, ей это очень приятно! — прошептала Даша.

Юрка как можно невесомей, но уже совсем самостоятельно провел ладонью по волоскам и складочкам тела, которые эти волоски прикрывали.

— Хорошо, — похвалила Даша, погладив Тарану руку. — Ты очень ласковый… Киска тебе спасибо скажет.

Это было очень приятно слышать, но Таран ощущал, что все благоговение, которое он испытывал перед этой девушкой, улетучивается с каждой секундой. Больше того, он как-то исподволь стал понимать, что Даша лишилась девственности вовсе не после сегодняшнего изнасилования, а гораздо раньше. Только признаться в этом самому себе он не мог.

А Даша уже потянула его руку дальше, то есть вниз, в промежуток между ляжками.

— Вот тут, — жарко прошептала она, — самое-самое главное! Нравится?!

Конечно, нравилось. Руке нравилось, наверное, какому-нибудь там спинному мозгу — тоже. Потому что Юркин «прибор», который как-то сам по себе реагировал на эту Дашину «экскурсию», принял рабочее положение, аж одеяло приподнял, обретя литую твердокаменность. Таран ведь был. вполне нормальный и к тому же очень даже здоровый парень, который в отличие от большинства знакомых сверстников мало пил, почти совсем не курил и уж тем более — с наркотой не знался. У него энергии было — будь здоров! Пока он регулярно спортом занимался — избыток ее, а в последние месяцы она только на драки уходила. Наверное, если б Даша не оккупировала его душу, могла бы и на других девок тратиться.

Да, именно так! Сейчас, держа руку там, куда еще сегодня утром и мысленно заглянуть стеснялся, Таран себя впервые почувствовал чокнутым, по меньшей мере, просто дураком. Стоило, блин, три года ждать, сочинять возвышенные, хотя и неумелые стишата, рисовать портретики, писать многостраничные письма! Трепетать, вскрывая конвертики с московскими штампами, а потом по десять раз перечитывать Дашины послания и даже нюхать их, пытаясь уловить слабенький аромат ее духов, исходящий от бумаги! Когда здесь, рядышком, в родных дворах, по родным улицам расхаживали многочисленные, разномастные, разнохарактерные и разноформые, но в среднем — точно такие же Даши, Маши, Саши, Гали, Вали, Нины, Зины и прочая, прочая, прочая… Только без вывертов и лишнего «столичного» понта, которых у этой, конкретной Даши было слишком много. И которая, видя, что он, идиот, с ума по ней сходит и пылинки с нее сдувает, попросту, по большому счету, играла с ним, как кошка с мышонком. А в Москве, надеясь подцепить столичного мужа, наверняка погуливала. Только скорее всего не больно удачно. Раз вернулась сюда и теперь и Юрке мозги пудрит…

Никто не слышал грохота, с которым рухнул сверхвысотный Храм Любви к Даше, который Юрка Таран три года упрямо возводил в своей душе. Наверное, если б услышали, то подумали бы, что атомная бомба взорвалась! Под руинами этого храма погибли страшной смертью и все высокие чувства, и романтизм, и идеализм, и те хрупкие розовые очки, через которые Юрка, вообще-то имевший вполне нормальное зрение, смотрел на обожаемую им Дашу.

А потому, когда осела пыль от этой незримой катастрофы Юрка увидел перед собой то, что должен был увидеть по законам диалектического или скорее вульгарного материализма То есть несколько десятков килограммов вполне приятной на ощупь женской плоти. Которой он, как начинающий мужчина, вполне мог воспользоваться для приобретения очень полезного опыта. Первого, но не последнего!

Таран уже без прежней трепетности, но не грубо, пощупал Дашу снизу. Обстоятельно пощупал, неторопливо. Пошевелил пальцами волосики, провел по скользким складочкам подушечками пальцев, а потом мягко пропихнул один палец внутрь, повертел им легонько, покрутил — исследовал незнакомое место.

— Балуешься? — прошептала Даша и крепко сжала ляжками хулиганствующую пятерню. И в тот же миг цапнула Тарана за напряженный конец, нежно, но очень уверенно. Даже если б Юрка еще не разрушил Храм, упоминавшийся выше, то после этого цапа он уже догадался бы, что Даша имеет некоторый опыт в обращении с такой техникой. А если б сам имел опыт, то и вовсе сообразил — практика у этой дамы солидная…

— Хорошенький… — Дашина ладошка и пальчики с ласковой бесстыжестью щупали Тараново хозяйство, словно бы на прочность проверяли. — Пойдем в гости, мальчик?

Таран не стал спрашивать куда. Он примерно знал дорогу. И был уверен, что верный конь не подведет, что называется, в полевых условиях. И когда Даша плавно раздвинула ножки, сразу же мощно воткнулся в самое оно — жаркое, мокрое, скользкое…

Вдул! Засадил! Впиндюрил! Все эти словечки, которые он столь часто слышал и произносил в компаниях шпаны, но никогда даже мысленно не употреблял в отношении Даши, теперь так и заплясали у него на языке. Потому что бывшее божество сейчас и так низко пало в его глазах, что ничего иного не заслуживало.

Юрка резко отбросил назад сковывавшее его одеяло, навалился на Дашу, не то испуганно, не то восторженно пискнувшую, и жадно припал к губам, крепко сдавив в объятиях ее гибкое, длинноногое тело. Обжегся о жаркую, ласковую кожу и стал нетерпеливо шарить по нему руками. А потом жадно, упруго заерзал, аж рыча от страсти…

— Ой, мама-а! — простонала Даша. — Сумасшедший! О-ой! О-ой!

Наверное, если б все это случилось до «разрушения Храма», Таран испугался бы, по крайности спросил бы Дашу: «Тебе больно?» Но сейчас Юрка ее ни шиша не жалел, тем более что пару раз смотрел по видаку порнуху и помнил, что бабы, которых там трахали, охали и визжали точно так же…

 

Неприятности Седого

Шел второй час ночи. Господин Седых с легкой тоской смотрел на то, как молодой крупье в малиновом пиджаке отгребает лопаткой вместе с другими и его стопку фишек… Получалось, что две с половиной тыщи баксов уже ушли. А начинал нормально, три раза в цвет попадал.

Седой раздумывал, поставить еще или поехать отсыпаться, когда затюлюкал мобильник. Пришлось отойти от рулетки в сторонку и отозваться:

— Алло!

— Доброй ночи! — прогудел голос Васи Самолета. — Чем занят? Трахаешься?

— Шарик гоняю… — ответил Седой, ощущая беспокойство.

— Подъезжай в офис минут через двадцать. Разговор есть.

Ничего хорошего это не означало. Вася его явно не развлекаться приглашал. Что стряслось?

Вопрос, отыгрываться или нет, закрылся сам собой. Уже через четверть часа бразильско-елабужский «Шевроле-Блейзер» въехал во двор «Супермарины». Ночная вахта пропустила его без особых задержек, видать, была предупреждена загодя.

Во внутреннем дворе сейчас стояло только две машины. Бронированный «пятисотый» Васи и «Гранд-Чероки» сопровождения. Встретил Седого все тот же Рома, усталый и не такой вежливый, как в прошлый раз. Кроме того, с ним было два жлоба из охраны Самолета.

— Прошу, господин Седых, — пригласил Рома. — Остальные здесь подождут.

Седой сразу уловил в Ромином голосе некую издевочку. Дескать, что тебя ждет у шефа, гражданин Седых, я, в натуре, не знаю, но ты на всякий случай подмойся…

Встретились там же, где в прошлый. раз, но коньяку Вася не предложил. Руку, правда, подал, но глаза из-под набрякших век смотрели мрачно. Рома и жлобы вышли.

— Ну, рассказывай, кореш! — произнес Вася спокойным тоном. — Ты, говорят, уже мое поручение исполнил насчет журналюги? Отчитайся, пожалуйста, как да что.

Какой-то подвох был, но Седой был убежден, что по части исполнения этой задачи ему нечего стесняться.

— Как скажете, хрестный. Вам как, вкратце или подробно?

— Да лучше подробно. Как людей подбирал, как обеспечивал — все как есть!

Нет, Самолет был явно чем-то недоволен, хотя Седой еще два часа назад был информирован о том, что все прошло штатно и без проколов. Ну и доложил, естественно, Васе условной фразой об исполнении.

— Пожалуйста, — слегка волнуясь, начал Седой. — Все четко. Парня подобрал — гроза района, второразрядник по боксу, из секции выгнали, но метелит всех только так. Ахмеду моему нокаут заделал. Пригласил на работу, но не оформил. Ему лично ничего не говорил. Все обштопали через бабенку, которую Моргун из Москвы привез, — наша местная, но в столице по вызовам работала и в порнушке снималась. Артистка, короче. Этот пацан в нее влюблен по самые уши и даже глубже. Девка привела Тарана к двери, и они этого Крылова отработали… Минут пятнадцать все заняло, потом они слиняли. Ну, и мы уехали.

— Все? — произнес Самолет, сузив и без того заплывшие жиром глазки. И встал, что очень не понравилось Седому.

— Все, — с чистой совестью произнес Седой, тоже поднявшись с кресла.

— Совсем все? — переспросил Вася.

— Да…

Бац! Тяжелый, увешанный перстнями кулак Самолета коротким ударом долбанул Седого в живот, точно под дых.

— Ух! — Седой согнулся. — За что, хрестный?

— За работу, понял? Аванс! — осклабился Вася. — Получка тоже будет…

В комнатке вновь появились жлобы. Да, эти такую «получку» обеспечат — минимум месяц в травматологии полежишь… Седой хватал воздух, пытаясь срочно восстановить дыхание. Самолет толкнул его в кресло.

— Садись, козел, и слушай сюда! — Вася сцапал Седого за галстук. — Ты все завалил, сука, понял?! Мало того, ты нас всех подставил, гад! Колись, быстро!

— В чем колоться-то? — простонал Седой и получил крепкий удар в грудь. — Объясните, блин, в чем дело?

— Не знаешь? — Вася был убежден, что Седому есть в чем сознаваться, но, видимо, решил, что для начала стоит его припереть к стенке окончательно. — Хорошо, объясню, падла. Твой пацан и стерва вырубили не того. То ли обознались, то ли нарочно, но они затоптали не Крылова, а совсем другого. Мужика, которого Жора Калмык посылал на квартиру к этому журналюге забрать одну нужную вещичку. А этого писаки там вообще не было, усек?! Усек, спрашиваю?!

И Вася еще раз двинул Седого под дых. Седой, правда, уже не расслаблялся, а потому удар пришелся в брюшной пресс.

— Усек, конечно! — воскликнул он. — Но я-то при чем, хрестный? Кто ж знал, что Калмык туда своего мужика пошлет?!

— Ты. падла, должен был знать, есть Крылов дома или нет! В редакции все узнать, где он и что делает. Сгонять кого-нибудь до квартиры. Наконец, этому своему боксеру морду его показать. А то, блин, увидел свет в квартире и — фьють! — послал морду чистить. Вот они и наработали, е-мое, не рассчитаешься! Калмык нам подставу шьет, понял? И не тебе, морда, а мне!

— При чем подстава-то, хрестный?

— Ну, ты, блин, либо совсем тупой. либо шибко хитрый! Вещичка. которую мужик от Калмыка должен был взять у Крылова, — это кассета с записью, на которой Калмык со своим сватом из областного УВД толкует. А ее, блин, менты на трупе нашли. Она уже завтра, может быть, у прокурора лежать будет. Улавливаешь, козел?

— Это ж случайность, хрестный! — забормотал Седой. — Это ж совпадение дурацкое! Как два снаряда в одну воронку!

— Мне, Ваня, это по фигу! — прорычал Самолет. — Калмык — это не шутка, понял? Он такую войнушку заделать может, что нам отсюда, из области, мотать придется. И его мент прикормленный ему поможет. Улавливаешь?!

И еще раз под дых! Но это Седого, как ни странно, порадовало. Бьет не по роже, значит, не хочет, чтоб Седой перед своими корешами светился фингалами и ссадинами. То есть, возможно, живым оставит.

— Короче, — сказал, отдуваясь, Самолет, — я с Калмыком немного побазарил и напряг немного погасил Решили, что каждый свою проблему будет сам улаживать, а тех, кто уделал его парня, я ему отдам. Для начала — твоего боксера и шлюху. Они их сами поспрошают и будут делать выводы. Поэтому они им нужны живые и свеженькие, усек? И именно те, а не другие. Если, упаси тебя Бог, не тех отдашь — сам пойдешь на съедение. И если не найдешь их до завтрашнего… то есть уже сегодняшнего вечера — тоже. Улавливаешь?

— Да, — облизнул губы Седой.

— Тогда запоминай башкой. Как ты их будешь брать — мне по фигу. Но привезти должен на заброшенный склад вторсырья в пятнадцати верстах от города. Бывал там?

— Бывал, — кивнул Седой, ощущая заметный холодок. Место, куда его намыливал Вася, было хоть и недалече от города, но жутко глухое. И никто не мог дать гарантию, что ребята Калмыка, когда он привезет туда Тарана и Дашу, не прихватят и его для счета. То, что его там почикают независимо от результатов допроса, было почти однозначно. А помирать в тридцать два года — хоть его и звали Седым, но не от седины, а от фамилии Седых — он еще не хотел.

— Раз бывал, проблем меньше, тогда дорогу объяснять не буду. В общем, парень с девкой должны быть там до 17.00. Не успеешь — пеняй на себя. Тогда лучше сам удавись, чтоб другие не пачкались. Все, вали! Не задерживаю…

Седой выходил на двор помятым, но с некоторой надеждой на продолжение жизни. Телохранители Пятак и Микита, так же как и водитель Фома, скромно ничего не спрашивали. На морде синяков нет — значит, все в порядке. За сохранность тела своего бригадира при визитах к Васе они не отвечали.

— Поехали! — мрачно приказал Седой. — В «Атлет»! Времени, конечно, было еще много. Можно сказать, вагон, но ждать до 17.0 °Cедой не собирался. Лучше всего было ехать и брать молодых прямо сейчас, тем более что Дашка намекала, будто жаждет все-таки переспать со своим воздыхателем. Благо, представился случай объяснить давным-давно утраченную невинность вполне благородной причиной — изнасилованием.

А вообще-то ловкая баба и понятливая. Потому что жадная до денег. Когда Моргун ее привел в качестве кандидатки в массажистки для сауны, она, не моргнув глазом, запросила 300$ в месяц плюс все, так сказать, «чаевые» и «договорные», бесплатная охрана и занятия шейпингом.

Конечно, Моргун человек свой и лежалый товар не подкинет. Дашка того стоила, тем более что девка явно не выглядела забитой. Рабыни Седому по жизни надоели, и он согласился на эти лихие условия. Правда, пожелал, чтоб она подробненько рассказала про свою биографию. И — о удивление! — узнал насчет ее целомудренного романа с Тараном. Тем самым, которого он пригласил на работу в «Атлет», случайно встретив на рынке. Седой действительно кое-что слышал о «грозе района», даже беспокоился, не подрастает ли поблизости лидер новой бригады, но, когда увидел после драки с охранниками, понял — просто пацан, к тому же наивный до степени лоха. Когда же увидел, как он отработал три раунда и долбанул Ахмеда, решил, что он станет исполнителем по Крылову. Нет слов, и парня, и девку жалко — могли бы пригодиться… Но если речь идет о голове самого Седого — увы, он сделает все, чтоб эта голова осталась на плечах, даже если с этих недоделков Жора Калмык шкуру снимет.

Теперь надо чисто технический вопрос решить. Как прибрать Тарана с Дашей, чтоб не было особых подозрений и большого шума. Потому что их надо брать живьем, а в этом случае второразрядник с убойным ударом правой может неприятностей наделать. Без шума не получится. Слишком много свидетелей — это всегда плохо.

Кроме того, надо точно знать, все-таки у Дашки они или у Юрки. Спать вдвоем можно и там, и там. Не худо бы сперва проверить по телефону, но телефона Тарана у него нет. Может, все же он у этой Дарьи устроился? Ее телефончик у Седого был записан, и он тут же вытащил свой мобильник.

Хотел набрать сразу же, но призадумался. А что, если они просто-напросто не станут брать трубку? Ребята молодые, трахаться могут много, тем более Таран, судя по всему, три года этой кобылки дожидался. Да и вообще, сон у них может получиться очень крепкий с устатку, не разбудишь сразу. Могут и вовсе телефон отключить.

Нет, надо ехать прямо так. Без звонка. Но это тоже стремно — не откроют, и все. Ломать дверь? В два часа ночи рискованно, опять же девка говорила, что квартира стоит на сигнализации Это нужно искать спеца, чтоб отключил, а такого у Седого в бригаде нет, он квартирами не занимается.

Может, отложить все до утра? Подремать в машине, а когда парень соберется домой — перехватить у подъезда. Седого он не испугается, разве что заволнуется из-за того, что прогулял вечернюю уборку. Ну, если Седой не будет делать строгое лицо, а просто предложит съездить в «Атлет» — дескать, приберешься с утра, прогула не будет! — Таран ничего не заподозрит.

Но тут загвоздка есть. У подъезда два выхода. Значит, надо либо держать кого-то на лестнице, либо ставить две машины сразу, что наведет Тарана на всякие ненужные мысли А если не поставить, то он запросто может выскочить среди ночи и уйти домой, где у него, кстати, отец с матерью имеются. А эти сына так просто, без долгих разговоров и расспросов, не отдадут.

Нет, придется все же набрать Дашин номер. Это самое простое.

Набрал и стал ждать. Порадовали длинные гудки, значит, не отключились. Но трубку долго не брали, Седой в это время порядочно волновался. А ну как их тут просто нет? Может, с перепугу вообще удрали куда-нибудь?

Бальзамом на душу был голос Даши. Сонный-пресонный:

— Але-е…

— Дашенька, доброй ночи! Это Иван Андреевич…

— Я поняла-а, — зевнула Даша.

— Юра у тебя?

— Ага-а… Спит.

— Я сейчас подъеду, ладно?

— Зачем?

— Затем, что вы срочно нуждаетесь в помощи, — тоном заботливого домашнего врача произнес Седой — У вас очень сложное положение.

— Это из-за того? — Голос Даши резко сменил интонации. Она, должно быть, быстро врубилась в ситуацию.

— Да, из-за того! — быстро ответил Седой и тут же отключился, чтоб она не назвала невзначай чего-нибудь существенного, ибо на мобильной связи слухачи сидят часто.

Впрочем, Даша тоже не была дурой, чтоб задавать по телефону слишком конкретные вопросы. Она была значительно больше посвящена в курс дела, чем Юрка, и понимала, чем им грозит излишняя «гласность».

Едва повесив трубку, она тут же затормошила спящего Тарана.

— Юрик! Проснись же!

— Чего-о… — проворчал Юрка. — Умотался я, спать хочу!

— Просыпайся! Тебе Седых звонил!

— Иван Андреич? — Юрка протер глаза.

— Да! Он сейчас сюда приедет.

— Зачем? Откуда у него твой телефон? — Таран просыпался помаленьку, намного медленнее, чем его подруга.

— Ты забыл, что мы в подъезде натворили?

— А откуда он знает?

— У него спроси… Одевайся!

В этот момент джип Седого уже подкатывал к дому со двора… В подъезд зашли втроем, но Пятака и Микиту Седой оставил этажом ниже, чтоб не пугать детей раньше времени.

В квартиру он позвонил один. Открыл Юрка, уже успевший надеть дареные вещи. Даша встретила Седого в халатике, с явно встревоженным личиком.

— Как вы меня нашли, Иван Андреич? — удивился Юрка, едва захлопнув дверь за Седым.

— Позволь мне это пока не объяснять. Вы что натворили там, на Симеоновской, а?! — Седой говорил теперь тоном доброго учителя, которого сильно подвели любимые ученики. — Ты знаешь, что вы человека убили?!

— Мы?! — Юрка попытался изобразить полную невинность на роже.

— Да, вы! Вас милиция ищет. Собака взяла твой след и привела их, представь себе, в мой «Атлет»! Хорошо, что не прямо сюда. Хорошо, что у меня среди милиции друзья есть. Удалось уговорить не брать вас сразу. Иначе — все, уже не выдернешь. В общем, у вас есть пятнадцать минут на то, чтобы собраться и уехать со мной в одно надежное место. Там вас не найдут, а потом, я думаю, удастся все это дело спустить на тормозах… Собирайтесь!

 

На заброшенном складе

Собирались недолго. Даша быстренько натянула какой-то джинсовый костюмчик и кроссовки, Юрка вышел в чем был — в майке, тренировочных и в шлепанцах. Ну, не зима, сойдет!

Наверное, будь Таран не такой сонный и более опытный в жизни человек, он бы не сразу поверил речуге Седого. Наверное, хотя бы какие-то вопросы задал. Но он со сна понял только одно: история на Симеоновской известна ментам, а у него не было ни малейшего желания угодить к ним в лапы. У Юрки было четыре детских привода, ему уже один раз пообещали ВТК, но до суда не довели. Теперь могли вспомнить. И если этот гад Крылов действительно загнулся, то доказать, что его били за дело, а не из хулиганских побуждений, будет сложновато. 105-я! Это не шутки!

Когда «Шевроле-Блейзер» выкатил со двора и помчался по ночному городу, Таран тоже не стал задавать вопросы, хотя у него они уже появились. Например, как именно господин Седых будет спускать дело на тормозах и какой его личный интерес во всей этой истории? Наконец, откуда он узнал, что Юрка ночует у Даши? И уж совсем непонятно, как он узнал не только адрес, но и домашний телефон, да и вообще о том, что эта самая Даша существует? Но Юрке не хотелось эти вопросы задавать. Он уже начал понимать, что не все чисто, и даже то, что Даша его дурила. Поэтому лучше пока не вякать. Ясно, что Седой не из института благородных девиц, и при нем еще три парня. Пятака и Микиту Таран видел на ринге и хорошо понимал — тут ему ловить нечего. Так что возбухать и даже задавать лишние вопросы — не стоит. Хрен его знает, к чему это может привести.

Пусть эти дяди думают, будто Таран совсем тупой и ничего не подозревает. Пока ведь везут нормально, не бьют, не вяжут. Может, и впрямь просто хотят спрятать. Тем более по убивать этого козла Тарану не заказывали, денег не давали…

Седой тоже сидел и помалкивал. Конечно, он был рад, что с Тараном и Дашей все обошлось прекрасно, без шума и парень оказался даже более простодушным, чем он о нем думал. Но вот лично для него еще далеко не все было ясно. Да, и он, и все трое его сопровождающих были при пушках. Но фиг его знает, сколько там, на этом чертовом складе, будет народу? Калмык, по слухам, имеет за собой тридцать, а то и сорок стволов, у них автоматов больше двух десятков. Если б областной смотрящий не развел зоны по справедливости, Калмык со своей братвой запросто мог вымести Васю из города. Только дипломатические способности Самолета и его приверженность понятиям, которые он по толковищам показывал, смогли утрясти все вопросы без крутых стрелок. Смотрящего уважали — он беспредела не любил. Но Калмык, конечно, искал повода, чтоб сделать Васе плохо. И если все то, что Самолет сказал Седому в промежутках между ударами под дых, — правда, то смотрящий вполне может понять все как подставу. А это смерть! В первую голову — Васе, а потом и остальным, возможно. И очень может быть, что Калмык потребовал к себе на разборку не только Тарана и Дашу, но и Седого. Просто Самолет не стал Седому об этом говорить, допустим… В общем, может статься, что Седой сам себя везет на заклание.

Автомобиль уже выехал из города, прокатил восемь километров по более-менее освещенному шоссе и свернул налево, в лес, на щебеночную темную дорожку, ведущую к свалке — старому песчаному карьеру, до половины заваленному грудами мусора. Дорога эта спускалась на дно карьера и, описав несколько извилистых изгибов, добиралась до самой дальней' и самой глубокой выемки, где и находился бывший склад вторсырья. Когда-то там прессовали в тюки бумагу и картон, сваливали металлолом и всякие прочие хреновины, которым еще можно было найти применение в народном хозяйстве. Сейчас все это было заброшено государством и приватизировано через какое-то подставное лицо Жорой Калмыком. На макулатуре он, вестимо, особо не обашлялся, но внутрь тюков, идущих на переработку на бумажные комбинаты, можно было запросто запрятать несколько полиэтиленовых пакетов с белым порошком — и хрен кто догадается! Ни одна собачка ни черта не учует через этот свалочный духан! В металлоломе тоже много чего пряталось — от медного кабеля до пулеметных стволов. Там и запчасти для атомной бомбы можно было сховать — если б покупатели нашлись.

Седой и его ребята эти места знали. Именно поэтому чем ближе подъезжали к свалке, тем больше их бил мандраж. Они хорошо представляли себе, что если их тут уроют, то это — до Второго Пришествия, не меньше. И поэтому вся их судьба зависит от того, как именно и о чем договорились Жора Калмык с Васей Самолетом. Впрочем, даже если Самолет и не собирался отдавать Седого, мало что могло помешать Жоре сцапать Ивана Андреевича и начать ему кишки на перо мотать. Разве что те четыре пистолетных ствола, которые имелись у него и его спутников. Но эти стволы могли помочь лишь подороже продать жизнь да избавить от лишних мук.

Даша, наверное, была единственной, кто особо не переживал. Она чувствовала себя защищенной в обществе четырех крепких мужиков. Прикорнула к Юркиному плечу и дремала, потому что проспать сумела не более часа, а до того немало «потрудилась». Правда, то, что у нее было с Юркой, делалось в охотку и забесплатно, но она привыкла считать это дело работой…

Юрку тоже в дрему тянуло. Он-то куда больше сил отдал. У него еще и сейчас крутились перед глазами картинки первых в его жизни любовных безумств, которые прочно на всю жизнь врезались в память. Второй и третий раз они трахались при свете той самой оранжевой настольной лампы, которая стояла у Даши на письменном столе, а потому Таран не только кожей чуял, но и глазами видел. Ух, что там было! Правда, все это еще и еще раз подтверждало, что Даша в своем настоящем виде — просто бесстыжая, молодая, но огни и воды прошедшая баба. У него вертелось на языке и другое слово на букву «б», хотя он еще не знал, насколько близок к истине.

Но все же эти самые приятные воспоминания вовсе не застили Тарану суровой реальности жизни. Не нравилось ему, куда катит джип. Он, правда, не очень хорошо знал окрестности города, но уже по запаху чуял, что они приближаются к свалке. А свалка — это не то место, где удобно живых людей прятать. Там удобнее мертвецов ховать. Единственное, что пока утешало, так это сознание того, что он вроде бы ни в чем не замешан, ни черта не знает и бандитам его, в принципе, не за что мочить… Утешение, конечно, было эфемерное — Таран прекрасно понимал, что замочить могут просто так, для страховки. Кроме того, ежели вдруг окажется, что этот Крылов, которого они с Дашей невзначай затоптали, был вовсе не режиссер, а бандит, да еще и приятель Ивана Андреевича, тогда дело совсем иной оборот примет!

Самое удивительное, что сам факт убийства Таран еще не очень воспринимал. То есть он усек, что вроде бы тот, кого они били, умер, но то ли со сна, то ли еще почему-то, его еще не пробрал настоящий страх по поводу собственного деяния. Статью припомнил, в камеру не хотелось, а вот осознать, что теперь стал убийцей, еще не мог. И то, что Даша, хоть и прошмондовка порядочная, но, в общем, симпатичная и милая, тоже соучастница убийства, пока не прочувствовал.

Наконец фары джипа высветили из темноты дощатый забор, а затем машина подкатила к деревянным воротам грязно-зеленого цвета, запертым на висячий замок. В отсветах фар по бокам просматривались обросшие травой и кустами склоны карьера, похожие на горное ущелье.

— Что ж нас не встречают-то? — произнес Седых преувеличенно бодрым голосом. — Погуди!

Водитель нажал клаксон, и в воротах открылась узкая калитка. Из нее показалось двое хмурых мужиков в камуфляжках, с помповыми ружьями в руках.

— Нас Вася прислал, — немного нервно произнес Седой, высунувшись в боковое окно.

— Хорошо, — кивнул один из охранников. — Выгружайте парня с девушкой.

У Седого от сердца отлегло.

— Так, — сказал он Тарану. — Эти ребята об вас позаботятся. Слушайтесь их обязательно! В общем, выходите, а то нам надо еще отоспаться до утра…

Таран вылез, за ним, позевывая и мало что соображая, вышла Даша.

— В калитку идите! — произнес охранник довольно равнодушным тоном, и Юрка с Дашей не торопясь направились к воротам. Никто не наставлял на них оружие, не орал, не подгонял. Юрка даже не обернулся, когда джип, круто развернувшись на дороге, полным ходом понесся в обратном направлении. И уж конечно, не видел, как Седой, испустив вздох облегчения, перекрестился и сказал по адресу их с Дашей:

— Ну, царствие им небесное!

Тарановы волнения несколько ослабли. Он увидел какие-то освещенные фонарями приземистые строения. Похоже, их действительно прятать привезли, а не убивать. Там, где они проезжали перед этим, среди куч мусора, и пристрелить, и труп спрятать было удобнее.

— Давайте, молодежь, вон в ту дверь! — пригласил охранник, указывая на некое кирпичное строение с облупленной штукатуркой. Дверь, на которую он указывал, располагалась между пожарным щитом, на котором висели багор, топор, лопата и огнетушитель, и стендом «Доска почета», где еще сохранились рамочки, в которые некогда помещались портреты передовых помоечников.

— Фу-у! Как тут пахнет! — наконец-то пожаловалась Даша.

— Ничего, — хмыкнул сопровождающий. Второй охранник задержался у калитки — запирал ее на засов. Юрка и Даша поднялись на невысокое крылечко по шатким скрипучим ступенькам. Дверь была не заперта, и это тоже воспринималось благоприятно — как знак того, что их не собираются лишать свободы.

Судя по всему, помещение, располагавшееся за дверью, служило чем-то вроде караулки. Тут стоял стол, имелась вешалка, на которой висели постовые дождевики, на стене красовалась какая-то схема эвакуации на случай пожара, имелся сейф, то ли для секретных документов, то ли для табельного оружия. При всем этом тут же находилась двухконфорочная электроплитка, где на одной конфорке шкворчала жареная картошка с мясом, а на другой кипятился чайник.

— Поесть не хотите? — предложил тот, кто сопровождал.

— Спасибо, — морщась от тяжелого свалочного духа, который здесь, в помещении, тоже ощущался, поблагодарила Даша, — не знаю, как Юра, а мне что-то не хочется.

— Как хотите, — пожал плечами охранник, сразу поняв, в чем дело. — Запах у нас, конечно, не лесной, но чем богаты, тем и рады. Вы, как я понял, к нам не на один день, так что лучше привыкайте помаленьку. Раз есть не хотите, значит, на ночлег устраивайтесь. Вас вместе положить или порознь?

— Вместе, — тут же ответила Даша.

— Отлично, меньше проблем. Пройдемте, покажу! Гостеприимный охранник, проявив недюжинную силу, откатил вбок тяжелый сейф Он, как оказалось, был снабжен колесиками. За сейфом обнаружилась дверца, запертая на ключ. Охранник отпер дверцу, и оказалось, что за ней находится стенной шкаф. Однако охранник ловко отодвинул вбок всю деревянную коробку шкафа, за ним пряталась комнатка без окон со столом, двумя стульями и довольно широкой койкой, с подушками и одеялом, но без белья. Стены были из плохо оструганных, но плотно пригнанных досок, прибитых вертикально. От пола до потолка было метра два, не больше.

— Пока так переночуете, — развел руками охранник. — Мы не знали, что вы так скоро приедете. Думали, днем или утром. В общем, спокойной ночи! Извините, но придется запереть вас тут.

— Извините, а в туалет как? — побеспокоилась Даша.

Охранник вместо ответа потянул за гвоздь, вбитый в одну из досок, и оказалось, что эта и ближайшие к ней две другие доски составляют дверцу, за которой находится совсем маленькая клетушка с дырой в полу.

— Ванны с душем не предусмотрели! — усмехнулся охранник.

Затем он помахал рукой Тарану и Даше, после чего вышел, закрыв коробку стенного шкафа, запер дверь и накатил сейф на место.

— Господин — вздохнула Даша. — Куда ж мы попали, а?

— Да уж… — согласился Таран. — Не хуже тюрьмы получается…

— Тут от одного воздуха можно сдохнуть! — Даша беспокоилась совсем не о том, о чем следовало. Впрочем, Таран, как ни странно, пока не находил причин для беспокойства. Наверное, если их действительно решили спрятать от ментов, то это лучшее место. В конце концов, лучше неделю или даже месяц прятаться здесь, чем год дожидаться суда в СИЗО, а потом еще лет десять или больше сидеть на зоне.

В то, что их сюда привезли не убивать, Таран уже уверовал. Ясно же, что, если б речь шла об убийстве, их бы не стали на ночлег устраивать… Конечно, ему следовало бы подумать, например, о том, каково будет его родителям узнать, что сына менты ищут, или не знать, куда он подевался целую неделю. Но у Юрки на этот счет мыслишки только чуть-чуть промелькнули и испарились. Родители его никогда особо не волновались, где сынок гуляет. Правда, они уже вторые сутки не пили, а следовательно, могли и поволноваться. Но Таран надеялся, что с расстройства они наверняка нажрутся, а потом войдут в штопор и переживать не станут. В общем он чувствовал себя спокойно и больше всего сейчас хотел спать. Тем более что у него глаза слипались.

— Ладно, — сказал он Даше. — Давай лучше спать ложиться. Утро вечера мудренее…

— Господи, — брезгливо взявшись рукой за краешек одеяла, произнесла она. — Да они небось эту постель со всеми прибамбасами сюда со свалки притаранили… Тут и блох, и вшей, и чего хошь поймать можно!

— Ничего другого нету, — сказал Таран и бухнулся на постель, не раздеваясь. Даша еще раз тяжко вздохнула и улеглась рядышком. Конечно, им в таких антисанитарных условиях любви не хотелось, поэтому спали они на сей раз совершенно безгрешно и целомудренно.

В это время охранник за стеной набирал номер своего непосредственного шефа, некоего Костыля, который отвечал за этот свалочный объект в Жориной конторе. Юрка и Дашка этого разговора не слышали, иначе провели бы ночь куда менее спокойно. Конечно, охранник говорил не открытым текстом, но кое-что понять было можно.

— Привет, корешок! Чалдон тревожит. Седой мне уже привез гостей, как понял?

— Ни фига себе! — удивился Костыль. — Видать, Самолет его здорово наскипидарил! Как устроил? Жалоб нет?

— Нормально все. Легли вместе, проблем не наблюдается. Волнений особых тоже… Есть, правда, не стали — вонизма испугались.

— На всякий случай приглядывай, чтоб все было в ажуре! Смотри, чтоб гулять не ушли, понял?

— Не уйдут, не переживай!

— Завтра будь готов, Чалдоша. К тебе высокие гости намыливаются!

Вот если б Юрка услышал эту последнюю фразу, то заволновался бы наверняка. Но он ничего не услышал, потому что, едва уронив голову на подушку, заснул намертво. И Даша, пригревшись около него, уснула совсем спокойно, хотя они, как уже упоминалось, знала обо всей подоплеке избиения на Симеоновской гораздо больше, чем Таран, а потому имела гораздо больше оснований волноваться…

 

Те же и Жора

Таран проснулся оттого, что открылась дверь, и в комнатушку, где они с Дашей ночевали, вошло сразу несколько человек.

— Привет, голубки! — пророкотал чей-то бас. — Не помешали случайно?!

Юрка продрал глаза и увидел пятерых мужиков, по габаритам не уступавших Пятаку и Миките. Тяжеловесы-супертяжи, туго обтянутые ветровками, надетыми поверх маек, в тренировочных штанах и тяжелых кроссовках с толстыми подошвами. Рожи небритые, шрамоватые, наглость так и прет. Даша, сидя на постели, испуганно вертела головой. Таран тоже сел, еще не очень врубившись в обстановку.

— Собирайтесь, малыши! — произнес тот же голос. Он принадлежал налысо бритому, брюзгловатому мужику, самому крупному среди этой пятерки.

— Ну чо, не ясно, что ли? — рявкнул еще один, пониже ростом, у которого под ухом краснел кривой, не очень давний шрам. — Помочь, что ли, в натуре?!

Юрка встал, и его тут же взяли под руки двое.

— Идем, кореш! Дрыгнешься — пожалеешь…

Таран еще не очень понимал, в чем дело. Может, это вообще менты? Даша, конечно, таких иллюзий не питала. Но прибывшие граждане ее настолько напугали, что она и пискнуть не смела. Потому что она, в отличие от Тарана, неоднократно общалась с бандитами и хорошо понимала, какие могут быть неприятные последствия, если начать визжать и упираться…

Таран тоже не упирался и позволил себя вывести сперва из комнатки в караулку, потом во двор. Их быстрым шагом повели куда-то в глубь склада, мимо тюков с прессованной макулатурой и тряпьем, груд железного лома, в какое-то длинное кирпичное строение под шиферной крышей, без окон, с железными воротами на торце.

— В чем дело-то? — Этот вопрос Юрка задал уже тогда, когда оказался внутри здания. Там тоже лежали многочисленные тюки с бумагой. Оставался только узкий проход, по которому мог проехать автопогрузчик.

— Куда ведете, блин? — еще раз спросил Таран.

— Помалкивай, козел! — Наехавшие ребята сразу дали понять, что на долгие разговоры не настроены и объяснять ничего не собираются. Ударить не ударили, но тряхнули за локти крепко.

Пройдя метров двадцать от ворот, уперлись в поперечную кирпичную стенку, почти доверху заложенную тюками с макулатурой. В стенке была дверь, обитая войлоком, через которую Тарана и Дашу ввели в некое квадратное помещение с цементным полом. Здесь было просторнее, и под потолком горело несколько лампочек. Потолок этот подпирали бетонные столбы.

— Пристегивай! — распорядился тот, самый мощный.

Прежде чем Таран успел хоть что-то сообразить, братки подтащили его к одному из столбов, закрутили руки назад и защелкнули на запястьях наручники. Столб был квадратного сечения, а потому его бетонные углы больно врезались в плечи и руки Юрки. Да и наручники впились в тело. Любое движение стало мукой. Таран выстонал что-то нечленораздельно-матерное со злости и тут же получил крепкую оплеуху по щеке, от которой еще и затылком об столб приложился.

— Не вякай, недоносок!

Да-а! Вот влипли! Но в чем же дело-то? За что ему все это?! Может, это друганы того, с Симеоновской? И Седых Иван Андреевич — тоже их кореш?! Таран ни хрена не понимал, и от этого было еще страшнее…

Дашу пристегивать к столбу не стали. Справа от Тарана находилась сварная железная лесенка, по которой можно было подняться на верхний ярус стеллажей с тюками. Вот к этой лесенке ее и пристегнули. Даша не сопротивлялась и не кричала — знала, только хуже будет.

Потом откуда-то появились еще два парня, более благообразные, чем первые, и установили метрах в пяти перед Тараном и Дашей резное. деревянное кресло, похожее на трон. Не иначе кто-то на свалку выбросил, а эти ребята его подобрали и отреставрировали для босса. Потом эти же ребята принесли какой-то штатив, сваренный из арматуры, на котором были смонтированы в одном блоке четыре мощные автомобильные фары. Когда их включили, Таран аж зажмурился — свет не то что слепил, а прямо-таки жег глаза. Вот в этот самый момент, как видно, и появился самый главный, который уселся на свой «трон». Видеть его ни Даша, ни Таран не могли, потому что им приходилось смотреть в пол, чтобы не ослепнуть.

— Здравствуйте, дети! — произнес глуховатый, тяжелый голос, исходивший оттуда, с «трона». — Что ж вы себя так плохо ведете, а? У меня аж сердце кровью обливается, когда я вижу ваши юные лица! Такие вроде приятные, неиспорченные на вид мальчик и девочка, а влезли в такое дерьмо… Неужели вам мамы с папами не говорили, что нехорошо нападать в подъездах на незнакомых людей, а? И бить их мордой об пол?!

Даша всхлипнула, а Таран, пользуясь паузой, которую сделал босс, заорал:

— Он, сука, заманил ее и изнасиловал! Вот за это и получил!

Стоявшие с боков от Юрки мордовороты хотели было двинуть его, чтоб заткнулся, но пахан предупредительно поднял руку и сказал:

— Юноша желает объясниться… Ну, продолжай, родной, рассказывай!

Таран, постаравшись придать голосу твердость — а сделать это было ох как непросто! — изложил, как было дело.

— А она его и пальцем не тронула! — В этой последней фразе была единственная ложь, которую себе позволил Таран. — Я один бил! Она не виновата ни хрена!

— Один нескромный вопрос, юноша, — произнес босс. — А почему это ты, дорогой, пошел звонить в «Атлет»? Далеко ведь до Леоновской?

— Жетона на автомат не было… — произнес Юрка. — Да и недалеко это вовсе, минут десять пешком.

— Значит, ты хочешь сказать, что господина Седых Ивана Андреевича ты знать не знаешь?

— Почему? — удивился Таран. — Знаю! Он меня обещал на работу оформить, залы убирать. Я вообще-то в тот день уже должен был на работу выйти.

— А давно ты его знаешь?

— С позавчерашнего дня. Мы на «Тайваньском» рынке познакомились. Я там подрался немного, а он подошел с бугаями. С Пятаком и с Микитой то есть. Ну, и спросил, где я драться научился, а потом пригласил в зал на работу. Вечером я туда зашел оформляться, но у него там бланков не было. Он в зале разрешил за просто так поразмяться. У них же там ринг есть…

— Так ты боксер?

— Ну, сейчас не занимаюсь уже… Выгнали.

— За что?

— На спарринге одного перспективного нокаутировал.

— Нехорошо! Неспортивно… Ладно! Выслушал я твою версию. Значит, ты свою девушку Дашу очень любишь, верно?

— Люблю… — произнес Таран не очень уверенно. Потому что та любовь, которую он сейчас испытывал к ней, была совсем не похожа на прежнюю, возвышенную.

— Ну, а если любишь и не хочешь, чтоб ей больно сделали, то скажи честно: господин Седых тебе объяснял, что нам надо говорить, или нет?

— Не-ет… — удивился Юрка. — Он просто сказал, что нам спрятаться надо. Мол, ты этого Крылова насмерть затоптал, а менты тебя уже ищут. Ну, отвезли нас сюда и уехали. Он даже не сказал, что вы нас тут допрашивать будете…

— Правду говоришь? — спросил босс и, как видно, сделал знак мордоворотам. Хлысь! Хлысь! Юрке дали пару оплеух наотмашь. И рожу не прикроешь, и не дернешься — браслетки запястья рвут, бетонные углы давят на кости.

— Правду говорю! — заорал Юрка. — Чего бьете-то?! Я все как было рассказал.

— Это тебя, сынок, еще не бьют, а гладят, — нежно заметил босс. — И это только потому, что я очень добрый и душевный человек, который тебя считает дуриком подставленным. Если тебя, в натуре, бить начнут — ты кровью и блевать, и ссать будешь. Но это еще успеется. Покамест постоишь, подумаешь, а главное, посмотришь. И заодно немного разочаруешься, может быль… Жизнь, она сюрпризов полна! Ну-ка, отстегните девку!

Детины отстегнули Дашу от лесенки и подтащили поближе к боссу.

— Значит; ты, курва, сказала ему, будто тебя изнасиловали, верно?

— Сказала… — всхлипнула Даша. — Седой велел…

— Ты слезы-то не пускай, бикса дешевая! Меня на слезу не пробьешь! Четко рассказывай, чтоб твой пацан все слышал. Сколько тебе Седой обещал? Быстро!

— Тыщу…

— Рублей, баксов?

— Баксов…

— Так. Седой ведь вроде «мясом» не торгует? Моргун тебя с ним сводил, верно?

— Да-а…

— Когда ты из Москвы приехала?

— Позавчера…

— Неправда! — ошалев от этих Дашиных признаний, заорал Юрка. — Я ее сам вчера на вокзале встречал! Утром в 11.15! Наговаривает она на себя со страху!

— Молчи, сука! — Один из жлобов двинул Юрку кулаком по ребрам. — Не разевай пасть, понял?!

— Так когда ты приехала? — переспросил босс.

— Позавчера… — стыдливо произнесла Даша. — Меня Моргун из Москвы привез. А вчера это обман был… Чтоб Юрка ничего не понял. Они с Седым решили его на этого журналиста натравить. Меня Седой хотел массажисткой в сауну устроить при «Атлете». Моргун ему по дружбе предложил. Ну, привел к Седому, ля-ля развели. Седой заодно похвастался, что крепкого пацана на рынке встретил. То есть вот его. А я взяла да и сказала, что он меня любит и непорочной считает… Ну а потом Моргун ушел, и Седой сказал, что я могу тыщу заработать, если проверну все это с Крыловым… Я ж из Москвы привезла всего ничего. Вообще могла на бабки встать, если б Моргун не выкупил…

У Юрки лицо горело, но не от тех плюх, которые ему надавали, а от того, что уши слышали. Ну, Даша! Ладно, с тем, что она не девственница, он ночью уже примирился. Но ведь она, стерва поганая, просто-напросто проституткой была!!! Ну, актриса, япона мать! Выходит, все, что с ним сейчас творится, — по ее вине?!

— Интересно, Юрик?! — перебив Дашину исповедь, произнес босс, который, должно быть, хорошо видел при свете фар Юркину ошарашенную физиономию. — Правда ведь — сюрприз?! А ты, девочка, продолжай. Как же это ты своего обожателя надула?

— Ну… Мы же переписывались с ним. Он просил написать, когда приеду. А я уже билет взяла в предварительной, вот и ответила. Ну а потом все поменялось, Моргун сам со мной захотел от Москвы проехаться…

— Чтоб потрахать ночкой? — с похотливой интонацией в голосе уточнил босс.

— Да… — с трудом выдавила Даша. — Взяли два СВ перед отходом на день раньше, а тот билет я не сдала. Ну, а когда встретилась с Седым, об этом вспомнила. Если б Юрка меня не встретил этим поездом, наверное, могло дело не пойти. Очень удачно получилось. Седой меня на машине утром отвез на последнюю станцию перед городом, посадил в вагон. В общем, я вылезла в 11.15, и Юра меня встретил…

Вот сучка! Тарана аж затрясло — какой же он лох! Выходит, Надька Веретенникова ни хрена не обозналась! И эта стерва хладнокровно, без особых угрызений совести, за какую-то вшивую тыщу баксов вертела им как хотела! Пользовалась его преданностью и любовью, чтоб втянуть во всю эту грязь… «Удачно получилось»! Ну и шкура же она, тварь продажная!

— Слушай, слушай внимательно, пацан! — произнес босс с назидательными интонациями. — Еще немало интересного узнаешь! Давай, писюха, колись дальше!

— Ну, мы с Седым уговорились, чтоб я назначила Юрке свидание в сквере на Симеоновской, в семь вечера. Он с друганами меня в свою «девятку» с темными стеклами посадили и подъехали к скверику. Оттуда мы смотрели, куда он пойдет. Чтоб обогнать его и высадить где-нибудь у него на пути. Ну, он прождал часа полтора и пошел по Симеоновской. Как раз по той стороне, где дом 32. Они мне немного платье порвали и засосы на груди поставили, для достоверности. Прямо в машине, на ходу. А потом обогнали его и высадили во дворе. Я в теремок спряталась, слезы сделала… Ну, и позвала его.

— Слезы сделала? — переспросил босс с любопытством. — Как? Глаза, что ли, луком натерла?

— Нет… — произнесла Даша. — Я просто умею себя заводить, если надо.

— Да, я и забыл! — хмыкнул босс. — Ты ж актриса как-никак! В кино снималась…

И хотя он не стал говорить «в порнухе», но произнес это так, что Таран все сразу понял. Господи, да где ж его глаза были?!

— Продолжай! — потребовал босс. — Ну, заполоскала ты ему мозги, настропалила, дальше что?

— Дальше мы с ним еще посидели. Потому что Седой с ребятами наблюдал за окнами Крылова. Из другого двора, соседнего. Седой боялся, что Крылов чужую машину приметит и заволнуется. В общем, мы с Седым условились, что, как окна зажгутся, он три раза свистнет. После этого мы пошли туда, в подъезд. А там все было, как Юра говорил…

— Все?! — спросил босс. — Ладно, избили вы этого. Дальше!

— Ну, а потом мы побежали ко мне домой. Одежду и обувь сожгли — все было в крови. Отмылись и спать легли. А в два часа ночи приехал Седой и сказал, что менты нас ищут. Отвез сюда…

— Ты знала морду этого, которого били? Фотку его тебе Седой показывал?

— Показывал.

— И ты что, падла, не могла разглядеть, что это не он?! — неожиданно взревел босс.

— Там темно было… — залепетала Даша. — А потом мне Седой сказал, что он один живет. А разве это не он был?!

— Ах ты лярва вонючая! — заорал пахан. — Девочку строишь?! Это ты вон перед своим недоделком невинной прикидывайся! Он-то лох, как дважды два, а ты зараза прожженная! Думаешь, не поймаем на вранье? Да ни хрена! «Все было, как Юра говорил»! Юра, блин, тебя, сучку, прикрывал: «Я один бил! Она пальцем не тронула!» Пальцем, ты, падла, может, и не тронула, а ногами пинала! И висок нашему парню ты, стерва, своей шпилькой протоптала! Это не я придумал, это менты с медиками рассекли! На лестнице следочек от твоего каблучка остался, а на нем — кровь и мозгов чуток!

Юрка вспомнил: да! Он уже спускаться хотел, а Даша топнула этого лежачего каблуком по голове… Ну и зараза! И он такую гадину принял за ангелочка! Там, на лестнице, когда она начала пинать Крылова или как его там, Таран подумал, будто это она просто мстит за насилие. Но, выходит, если насилия не было, то за что ж она била этого типа? Да еще и череп пробила своей подковкой! Это ведь какой силы удар нужен! Быстрый, четкий, отработанный, наверное… Такие сгоряча не наносят, тем более бабы. Во адова кукла! А он-то думал, что она в Москве Станиславского штудирует!

— Что? Страшненько стало? — злорадно произнес босс. — За мокруху отвечать надо. Тем более что ты у нас такого братка замочила, которого еще поискать надо. И больше того — ты нас подставила, курва! На том братке вещица была, которая должна была у меня лежать, а она теперь к ментам попала. Трясешься? Правильно делаешь! Потому что теперь тебе, падла, не жить. И недоноску твоему — тоже. За дурость тоже отвечать надо, хотя мне его по-человечески жалко.

— Я не нарочно! — истерически завизжала Даша, заливаясь слезами.

— Заткнись, лярва! И не визжи, еще не режут. У вас есть шанс, хотя и маленький. Вечером сюда приедет один человек. Не мент, не прокурор, но судьбы людей решает гораздо быстрее. Так вот: если он, дура траханая, услышит от тебя, что Седой это дело против Жоры Калмыка организовал, может быть, и выживешь. Дескать, слышала случайно, краем уха. Больше ничего не говори, не вспоминай. Допустим, когда тебя Седой у теремка высаживал, то будто бы пробормотал: «Теперь Калмык почешется!» Запомнила?

— Да-а… — плаксиво сказала Даша, но в голосе ее уже слышалась затаенная радость.

Таран напряженно соображал, теперь ему во всей этой катавасии многое прояснилось. Не иначе Седой выдал их тем, кто обвинял его в подставе — потому что был точно уверен, что они против него никаких показаний не дадут. А этому — не иначе он и есть Жора Калмык! — нужно, чтоб этот самый «человек, который судьбы решает», был убежден в том, что подстава была. Тогда Седого братки замочат, а Калмыку будет легче жить.

— Ну, а ты, пацан, — почти по-дружески произнес Жора, — если повторишь все так, как мне говорил, и ничего лишнего не добавишь — почти наверняка жить будешь. Само собой, если промолчишь насчет того, что я только что этой стерве говорил. Не промолчишь — сдохнешь, и очень тяжкой смертью. Понял?

— Понял, — мрачно отозвался Таран. В принципе, он был не против того, чтоб Седого замочили. Он ведь, гад, когда отправлял их сюда, знал, что их тут не пирожками кормить будут. Другое дело, что посулом Жоры даже подтереться нельзя. Не оставят в живых ни его, ни Дашку. Так что жить им осталось всего-навсего до вечера…

— Хорошо, что вы такие сговорчивые! — хмыкнул Калмык. — Я даже не рассчитывал, что так быстро столкуемся… Полтора часа сэкономил, братва. Не поразвлечься ли малость, а? Слышь, Дашка?

— Не надо-о… — пробормотала она. Но это «не надо-о» было скорее заигрыванием, чем прошением о помиловании. Это даже малограмотный в сексуальных вопросах Таран понял.

— Ну как же «не надо», когда надо? — произнес Калмык. — Такую девку забесплатно — и пропустить? Плохо о нас думаешь, девушка. Раздевайся! А то поможем…

— Может, музычку включить, Жорик? — услужливо предложил кто-то из подручных. — У нас тут есть магнитолка…

— Точно, стриптиз надо под музыку делать, — поддакнул кто-то еще.

— Заводи! — позволил Жора.

«Музычку» подобрали как раз под плавное раздевание. И Таран, который стриптиза в натуре не видел — по телику, правда, что-то похожее было! — впервые смог полюбоваться на то, как баба раздевается под музыку. Наверное, если б у него были деньги посетить какой-нибудь ночной клуб — такие даже у них в провинциальном городе уже имелись! — то он посмотрел бы на все эти телодвижения не без удовольствия. Конечно, если б там, на сцене, вихлялась какая-то другая баба. Но здесь, перед восемью сопящими мужиками (сам Таран в счет не шел!), выдрючивалась его Даша! Конечно, она уже и без этого упала в его глазах до самой низшей точки, но все-таки Юрка не ожидал того, что увидел.

Нет, он вовсе не думал, будто Даша наотрез откажется раздеваться. Потому что прекрасно знал — не так-то это просто отказать такой компании. Ясно, что, если захотят раздеть, — разденут. У Тарана руки скованы, да и были б свободны — не смог бы он ей ничем помочь. Пару фингалов одному-двум, может, и поставил бы, но не более, а его за это превратили бы в котлету. Да и настроения не было подвиги совершать. За ту Дашу, которую он, как выяснилось, сам себе придумал, Таран дрался бы насмерть, а за эту, продажную шлюху, — погибать не хотелось.

Тем не менее он все-таки ожидал, что Даша начнет раздеваться нехотя, со страхом, стыдом и так далее. То есть уступая силе, из-под палки, так сказать. Но увидел совсем другое.

Даша сделала какую-то похабную, профессиональную улыбочку, на лице ее отразилось некое желание понравиться, завоевать расположение «публики» — холуйское, продажное, проституточье. И она с этой самой улыбочкой на устах принялась вращать бедрами, плечами, животиком, грудью — и все это, между прочим, в присутствии Юрки, то есть человека, который ее любил. Нет, не было у нее никакой любви к нему, дурак он стоеросовый! А то, что случилось прошедшей ночью, — это для нее мелочевка. Так, расплатилась натурой за услугу…

Понимать Таран все понимал, но боль в душе испытывал невыносимую. Лучше б его сейчас избили до полусмерти, зарезали, сожгли живьем, но не заставляли на все это смотреть… Он закрыл глаза, но музыка лезла в уши, и образ Даши, выделывающей стриптизные па, все равно стоял у Тарана перед глазами. Конечно, Калмык и иже с ним подсвистывали и гоготали, когда на цементный пол падал очередной предмет одежды. Юрке казалось, будто все это тянется ужасно долго и полтора часа, выделенные Жорой на развлечения, давно прошли. Но на самом деле стриптиз и десяти минут не длился. Послышался очередной взрыв свиста и гогота, издевательские аплодисменты, и музыка стихла.

— Так, — объявил Жора, установив тишину, — клево раздеваешься, телка! Если б не была такая сволочь, я б тебе пару долларов в одно место всунул. За труды, так сказать… Но ты нам сильно задолжала, вот в чем дело. Верно говорю, мужики?! Ты в Москве почем за палку брала? Скажи, поделись коммерческой тайной…

— Сто пятьдесят, иногда двести баксов за ночь, — Таран не услышал в Дашином голосе даже тени смущения. Шлюха!

— За отсос, конечно, наценка? — похихикал Жора. — Ладно! Не будем мелочиться, верно? По глазам вижу, что ты согласна забесплатно! Иди сюда…

Таран не открывал глаз, но заткнуть уши не мог. А именно уши донесли до него и шорох «молнии» на штанах Калмыка, и противные чмокающие звуки. Стерва! Если б ее насиловали у него на глазах — это было бы мерзко, страшно, но он бы ее жалел, наверное, и мечтал бы о мести этим кобелям. Может быть, он простил бы ей даже то, что она сейчас делала, если б знал — она себе и ему этим жизнь спасает. Но она, зараза, угодничала! Ей было на все наплевать, на него тоже. Даша хотела понравиться боссу Жоре. Даже мычала сладострастно, будто ей это дело удовольствие доставляло…

«А вот хрен тебе! — с каким-то злорадством думал Таран, пока происходила эта процедура. — Думаешь, не прирежет, если в рот возьмешь? Ни хрена! Все равно припорет!»

О себе он уже не думал. Смерть теперь казалась облегчением. Какой бы ужасной она ни была…

— Ладно, — сказал Жора, — умница девочка! Садись на коленки — потыкаю маленько!

Послышалась какая-то возня, скрип кресла, жадное сопение Жоры и отрепетированные (должно быть, на порнушных съемках) сладкие стоны Даши…

С каким удовольствием Юрка потерял бы сознание или вообще умер на месте. Но, увы, ему пришлось все слышать, да и держать глаза постоянно закрытыми он тоже не смог.

 

О вреде сластолюбия

Полтора часа спустя или чуть побольше Таран, освобожденный от наручников, сидел в той самой каморке, откуда их с Дашей вывели на допрос. Именно сидел на стуле, а не лежал, потому что там, на койке, отвернувшись от него к стенке, калачиком свернулась Даша. Нет, места там было вполне достаточно, но Таран не согласился бы лечь рядом с ней даже под дулом пистолета. Не то чтоб иметь с ней что-либо, а просто находиться рядом с ней ему было противно. Даже глядеть на нее без отвращения и брезгливости Юрка не мог. Сутки назад примерно в это же время он ждал ее на вокзале, переполненный волнением, нежностью, благоговением перед ее идеальным образом. И вот двадцать четыре часа спустя ни миллиграмма из всего этого не осталось. Ничего, ровным счетом ничего.

Он даже ненавидеть ее не мог, хотя имел все основания. Нет, не за то, что она, себя не жалея и очень стараясь, спит как убитая с устатку! — «обслужила» восемь бандитов в его присутствии. Таран должен был ненавидеть ее за обман, который начался гораздо раньше, может быть, еще три года назад, когда она его очаровывала своей липовой воздушностью и поддельной отрешенностью от земного бытия. Может, это было и не так, может, все случилось уже после ее отъезда в Москву, но Таран уже убедил себя в том, что она всегда являлась только гадиной, подлюкой, стервой и прочая, прочая, прочая. Ревность тут и присутствовала, может быть, но в очень малой степени. Обман и предательство — вот был самый железный повод для ненависти.

Но от ненависти, как известно, один шаг до любви. Если б Таран сохранил хоть что-то из былой любви, то, наверное, смог бы и ненавидеть ее. Однако от любви ничего не осталось, и потому он смотрел на Дашу как на пустое место. Та девушка-идеал, которую Юрка обожал до вчерашней ночи, просто исчезла, растворилась или испарилась, как призрак. А с этой развратной и, как оказалось, опасной ведьмой, способной на самые низменные и подлые поступки, даже на убийство, — он был незнаком. Он, наверное, мог бы теперь ударить ее или даже убить, но ему было противно прикасаться к ней. Ему легче было бы взять в руки дохлую кошку, гнилую рыбу или просто кусок дерьма, чем притронуться к этой снаружи красивой, но внутренне омерзительной девке.

Из-за двери, отделявшей «камеру» от караулки, до ушей Тарана долетали громкие и бесстыжие разговоры охранников, время от времени перебиваемые похабным хохотом. Калмык с большей частью тех, кто присутствовал при допросе, уже уехал в город по своим делам. Осталась лишь дежурная смена под командой Чалдона. Должно быть, кто-то из этих бойцов тоже участвовал в «развлечениях» и сейчас делился своими впечатлениями с Чалдоном, который в это время нес службу при телефоне в караулке. Некоторое время в караулке сидел еще один мужик, но потом он, как услышал Таран, ушел кормить собак, которые днем сидели на цепях, а вечером свободно бегали по территории склада. Должно быть, общение с натуральными кобелями и суками его привлекало больше, чем рассказ о том, как восемь двуногих кобелей забавлялись с одной сучкой.

Что же касается Чалдона, тот, как видно, был любитель слушать похабные россказни. Больше того, когда рассказчик выдохся, Чалдон взялся расспрашивать его насчет подробностей. Не иначе главный помоечный сторож у нормальных баб успехом не пользовался, на проститутках экономил и всякой возможности даже не самому потрахаться, а послушать, как это другие делают, прямо-таки неистово радовался.

— И-эх, бляха-муха! — произнес похотливый караульщик. — Раззадорил ты меня, Кумпол! Жаль, не пошел туда с вами…

— Е-мое, а кто тебе сейчас мешает! — хмыкнул тот, кого назвали Кумполом. — Сходи за стенку — она и тебя обслужит. Ей небось и двадцать человек принять по силам. У нее ж небось бешенство матки какое-нибудь, как у царицы Екатерины!

— Да там этот, пацан ее. — застеснялся Чалдон.

— Ну и что? Привяжем! Или в гальюн запрем.

— Не, у меня так не выйдет ни хрена…

— Ну, биомать, ты как мальчик прямо! Давай выведу его сюда, посторожу.

— А если пахан наедет? У меня и так двое за поллитрой отпросились — и хрен знает, где сейчас гуляют. Хорошо, что не заметил, что нас только трое здесь осталось. Наедет — и будет мне секир башка!

— Куда наедет? Только-только уехал. Он теперь до вечера здесь не появится, у него в городе дел до хрена и больше. Давай, топай! Где восемь, там и девятый… Не мельтешись, держись спокойнее — и все хоккей, и шайба в воротах!

— Эх, — просопел Чалдон, — правда, что ли, попробовать?

— Пробуй, пробуй! Небось месяц конец не мочил?!

— Больше, япона мать… Весь помойкой провонял, бабы за бомжа принимают.

— Мойся чаще и на мыле деньги не экономь…

— Ну, все, заметано! Рискну… Откатывай сейф! Юрка в этот момент порадовался одному — что его отсюда выведут и избавят от этого зрелища.

— Так, — деловито сказал Кумпол. — Выходи, юноша! Дядя хочет с твоей девкой пообщаться.

— Она уже не моя, — буркнул Таран, — а коллективного пользования!

— Ладно, все равно вываливай! — Кумпол указал на дверь стволом помпы.

Юрка вышел, ему в караулке даже воздух показался более свежим.

— Садись вон в тот угол, понял? — приказал Кумпол. — И сиди смирно. Рыпнешься — прикладом двину, а побежишь — вмажу картечью, понял?

— Понял, — сказал Юрка и сел туда, куда приказали, то есть в угол, дальний от окна и двери, ведущей на двор. Чалдон притворил за собой дверь и коробку стенного шкафа. Сейф, правда, накатывать на место Кумпол не стал.

Когда Таран уселся в угол, то почти сразу же приметил, что Чалдон оставил в караулке свое ружье. Он прислонил его к стене позади письменного стола с телефоном. От Юрки до ружья было не больше двух метров по прямой. Никаких конкретных мыслей по поводу того, чтоб это ружье сцапать и употребить, у него поначалу не появилось. Просто поглядел, и все. Однако жутко бдительный Кумпол сразу засек этот взгляд и насторожился.

— Не пялься! — угрожающе произнес он. — И думать не моги, понял? На раз мозги вышибу!

Тем не менее для спокойствия он решил перенести оружие подальше от Юрки. И, держа свое ружье одной правой рукой наведенным на Тарана, подошел к письменному столу, левой рукой потянувшись за помпой Чалдона. Ствол 12-го калибра оказался всего в полуметре от Юркиного лба. Палец, правда, держал не на крючке, а на скобе, но для того, чтоб перебросить его на крючок, много времени не требовалось. Широкое дуло мощной гладкоствольной дуры глядело устрашающе. Если двинет в упор кучей картечи «00» — Таранов череп разлетится, как глиняный горшок, и его потом фиг склеишь…

Кумпол только на одну секунду отвел глаза от Юрки. На одну секунду — не больше! Наверное, охранник знал, что ежели держишь ружье одной рукой, то лучше не подходить слишком близко к тому, кого держишь под прицелом. И что отворачиваться при этом от своего подопечного нельзя, тоже знал. Но, должно быть, решил, что пацан достаточно напуган и ни на что серьезное не решится.

А Таран взял да и решился. Резко прыгнул вперед со стула, левым кулаком отшиб влево от себя ружейное дуло, а правым изо всех сил лупанул Кумпола под жирный щетинистый подбородок! Тарах-тарарах! — это не ружье пальнуло, а Кумпол, от неожиданности выпустив помпу из рук, с грохотом полетел на пол, опрокинув и стул, и стоявшее у стены ружье Чалдона. А его собственная помпа брякнулась на письменный стол, и Юрка тут же ее сцапал.

— Эй! Кумпол, чего там?! — испуганно заорал Чалдон из-за стены. Но то ли без штанов был, то ли еще почему-то замешкался.

Зато в этот самый момент открылась дверь, ведущая из караулки во двор. Это вернулся тот самый мужик, что ходил собак кормить. Может, он и слышал грохот от падения Кумпола, но в ситуацию не врубился. Он вообще был без оружия, но Тарану это было без разницы — он уже понял, что перешел ту грань, которая называется «пан или пропал».

Потому что и Кумпол мог вот-вот прийти в себя, и Чалдон выскочить из «камеры». Ежели не стрелять, то, налетев с трех сторон, эти верзилы в два счета Юрку уделают. Тем более что ружье Чалдона валялось совсем рядом с Кумполом.

В общем, Юрка нажал на спуск, держа ружье у бедра и не особо целясь. Ба-бах! Таран аж зажмурился от мощного грохота, уши заложило, во рту посолонело, помпа дернулась назад, выбросив тучу сизого дыма, а того, собачника, удар картечи в упор — от него до Юрки трех метров не было — отбросил прямо в дверной проем. Он даже с крыльца слетел и шмякнулся наземь в метре от нижней ступеньки.

Таран тут же обернулся, передернув цевье, и успел навести зевластое дуло на Кумпола, который уже ухватился за ружье Чалдона и, опираясь на него, — видать, от нокаута еще не отошел! — пытался выбраться из-за стола.

Ба-бах! Второй выстрел показался Тарану менее громким. Картечь вылетела из ствола конусом и врезалась в Кумпола довольно плотной кучей. Ось этого конуса пришлась примерно в основание шеи, и Кумполу почти напрочь оторвало башку. Впрочем, досталось и самой башке, и груди, и плечам. Несколько картечин вдрызг разнесли телефонный аппарат, стоявший на столе. На стене вокруг того места, где в момент выстрела находился Кумпол, во многих местах пощербило штукатурку, обнажилась ржавая сетка, набитая поверх дощатой переборки, высыпалась шлаковая засыпка. Но самое главное — всю стену испятнали кровавые ошметки, вырванные картечью из тела.

Бр-р!

Таран еще раз передернул цевье, думая, что вот-вот в комнату выскочит Чалдон. Но из-за стенки слышался шум возни, сопение Чалдона и визг Даши. Похоже, они там сцепились вовсе не в любовных объятиях. Юрка враз позабыл о всяких там сложностях своих отношений с этой девкой и ломанулся в дверь «камеры». Крак! Сам не ожидал, что дверь так легко откроется. Шарах! Правой ногой он изо всех сил грохнул по коробке стенного шкафа. Деревяшки с треском рассыпались, и Таран, прикладом разбив и разметав все, что еще мешало пройти, влетел в комнату, где на койке барахтались Даша и Чалдон.

Само собой, Чалдон мечтал уже не о любовных утехах и даже не о том, чтобы расправиться с Дашей. В данный момент ему требовалось только одно: спрыгнуть с кровати и хоть как-то приготовиться к обороне. Но вот этого-то Даша и не давала ему сделать.

Дело в том, что Чалдон, вероятно, к тому моменту, когда разгорелась заваруха, либо уже начал заниматься с Дашей тем, чем занимался Билли Клинтон с Моникой Левински в американском Белом доме, либо только приступал к этой процедуре. Во всяком случае, штаны он успел расстегнуть. Но Даша небось быстрее его сообразила, что грохот от падения Кумпола после нокаутирующего удара есть признак изменения ситуации. И пока Чалдон без толку орал: «Эй, Кумпол, чего ты там!», пронырливая стерва рывком спустила с него штаны аж ниже колен. Мужик в таком положении подобен стреноженному коню и даже хуже, потому как у коня четыре ноги, и ежели ему связать две передние, он худо-бедно может передвигаться в вертикальном положении. У Чалдона ног было только две, и он даже встать на них толком не мог. Конечно, он бы, возможно, и успел как-нибудь их подтянуть, но Даша умудрилась обхватить его ногами за шею, просунув ступни ему под мышки, и крепко сдавить ляжками (она, в отличие от Чалдона, джинсы не снимала). Чалдон, лежа на боку, извивался, хрипел, задыхался, судорожно дрыгался, бестолково махал руками, но стряхнуть ее не мог. Уж в чем в чем, а в части объятий ногами Даша была профессионалкой.

Наверное, увидев такую сценку где-нибудь в кинокомедии, Таран бы от души поржал. Уж больно нелепо смотрелся Чалдон в этой ситуации. Но тут Юрка поначалу растерялся. Влетая в комнату, он думал, что пальнет в Чалдона, как в тех двоих, — и вся недолга. Но палить было нельзя — Дашу он, несмотря на все пакости, убивать не собирался. Замешательство это длилось недолго: Таран долбанул Чалдона по башке затыльником ружейного приклада. Черепок не проломил, но оглоушил капитально.

Даша разжала свои «объятия» и, сильно толкнув ногами в спину. спихнула обмякшего Чалдона на пол.

— Надо бежать! — хрипло произнесла она, отдуваясь. — Там еще остался кто-то?

— Вроде их трое было. Еще двое за бутылкой уехали.

Таран как-то невзначай поглядел себе на ноги, по-прежнему обутые в шлепанцы Дашиного отца. В них, пожалуй, побегаешь!

Зато на ногах Чалдона были вполне приличные кроссовки на липучках. Юрка быстро сменил обувку. Как раз впору! Чалдон при этом не очухался.

— Бежим! — Даша выбежала в караулку. Юрка и без нее знал. что драпать надо. Он бросил взляд на валявшегося на полу Чалдона, но палить не стал. Выскочил следом за Дашей, которая, непроизвольно охнув по поводу кровищи на полу и стенах, нашла в себе силы подхватить с полу ружье Чалдона. То самое, из-за которого все и раскрутилось.

Вынеслись во двор, где неподвижно валялся собачник. Земля вокруг него побурела от крови. Солнце стояло высоко, вовсю припекало, над ним уже целый рой мух и оводов висел… Картинка была жуткая, но разглядывать труп они не собирались. Юрка рванулся было к воротам, но Даша заорала:

— Там машина стоит! — и указала куда-то вправо, под навес, где стоял какой-то старый и облупленный «УАЗ-469» с белой надписью «Охрана» на борту.

— Я водить не умею. — произнес Юрка.

— Зато я умею! — Дашка ринулась к машине, дернула за ручку дверцы — та не открылась. Дзынь! Девка решительно двинула прикладом по правому боковому стеклу, вышибла осколки, а затем, просунув руку в проем, открыла дверцу. Прежде чем Юрка успел что-либо сообразить, Даша смахнула с сиденья на пол битое стекло и пролезла на водительское место.

— Ключа-то нет, — заметил Юрка.

— Подержи! — Даша отдала ему ружье. — Бензин есть, напряжение есть — и так заведем!

— Посмотрим, — пробормотал Таран, поглядывая в сторону караулки. Там уже, должно быть, очухался Чалдон, а в сейфе могло быть еще какое-то оружие. Выскочит и пальнет, не дай Бог, по машине…

Но Даша уже копошилась под щитком, выдергивая проводки. Соединила напрямую, и через минуту или чуть дольше мотор заработал. Лихо она управлялась, ничего не скажешь! Таран устыдился: она умеет, а он — нет, хотя машины водить — мужское дело.

Даша сдала «уазик» задом из-под навеса и развернулась капотом на ворота.

— Заперты! — процедила она, опять переключилась на заднюю передачу, откатила назад, снова переключила передачу вперед и сказала Юрке:

— Пристегни ремень! Ща как боднем!

Боднули крепко! То ли дужку замка сорвали, то ли ушки, через которые она была продета, но ворота распахнулись. А на «уазике» даже фары целы остались, потому что перед его радиатором была наварена крепкая «бодалка» из стальных труб. Она только немного погнулась.

— Ну, и куда теперь? — спросил Юрка озадаченно.

— Куда-нибудь… — отозвалась Даша. — Главное — с этой свалки умотать подальше.

Таран, однако, таким расплывчатым ответом был не удовлетворен.

Самое удивительное, что идея напасть на Кумпола и завладеть ружьем пришла ему в голову почти в ту же секунду, когда он ее осуществил. Больше того, пожалуй, ее подал сам Кумпол, когда велел Юрке не пялиться на помпу Чалдона. Нанося Кумполу удар, Юрка не имел в голове ровным счетом никакого плана действий, а дальше все раскрутилось как-то само по себе.

Теперь в их руках была машина, свобода и два ружья, правда, с очень малым числом патронов. А позади — два трупа и живой Чалдон. Правда, телефонный аппарат был разбит, но мог найтись и другой. Опять же вечером сюда непременно приедет Жора с еще более высоким по чину паханом. Ох, что тут будет!

Мысли вертелись, крутились, мелькали в голове примерно так же быстро, как мусорные кучи по обе стороны дороги. Место было вовсе не малолюдное. Правда, в той части карьера, где находился склад, народу не было, но, когда Даша выкатила туда, где располагался основной полигон, оказалось, что тут вовсю кипит работа. На свалке тарахтели бульдозеры, разравнивая и приминая кучи, выгруженные из самосвалов и мусоровозов, копошились какие-то люди бомжового вида, что-то тлело и дымило, вороны носились тучами над просторами этого моря гнилья и хлама.

Но куда же ехать-то? Ладно, со свалки они выберутся, хотя тут наверняка есть люди, которые заметят, что на этом «уазике» едут не те, кому положено. И, кстати, могут обратиться в милицию. Поди доказывай, что это тебя сюда привезли обманом, пристегивали к столбу наручниками и били по морде, а не ты сам напал на доверчивых сторожей и не расправился с ними! Мало было того, которому Даша башку каблуком пробила, так теперь и у Тарана два застреленных на душе! Но менты — это полбеды. Жора Калмык, Седой — эти тоже разбираться будут. И всем им теперь ни Даша, ни Таран живыми не нужны. Могут даже сговориться между собой, наверное. А раз так, то в городе они могут и до вечера не дожить. Ни у Даши, ни у него, Юрки, на квартирах не отсидеться. Либо поймают на выходе, либо просто дверь вышибут, несмотря на Дашину сигнализацию. Им ведь не грабить надо, а расстрелять их двоих. На это много времени не требуется, менты просто приехать не успеют, прежде чем бандиты смоются.

Да… Вроде бы и освободились, а стало еще хуже, чем прежде. Потому что вечером, если б они все сказали так, как это нужно было Жоре, их могли бы и помиловать. И они, возможно, уехали бы отсюда домой, где их больше бы не тревожили. Правда, Юрка в это не верил, но черт его знает… А вот теперь уж точно все. Если найдут, то убьют обязательно. А им и прятаться негде. И не уедешь никуда. Ну сколько на этом драндулете проехать можно, пока бензин не кончится или гаишники не задержат? Сто километров, двести? А может, всего двадцать или тридцать?

 

Пока не кончится бензин…

— В город не поедем, — уверенно сказала Даша, когда впереди замаячила большая дорога. Должно быть, ее голова тоже соображала помаленьку.

— А куда? — спросил Юрка. — На деревню к дедушке?

— В лес заберемся поглубже. — Выкатив на асфальт, Даша повернула влево, в сторону от города. — А там посмотрим…

— Ага… — иронически произнес Таран. — Охотиться будем, грибы собирать, травку щипать,

— Не смейся! — сказала Даша. — В городе либо они нас поймают, либо менты. Жора сразу убьет, а менты так законопатят, что не обрадуешься. Но и в тюрьме мы долго не проживем — либо Жора достанет, либо Седой.

— Это я и без тебя знаю. Ты про лес от балды предложила или от большого ума? У нас тут не тайга, между прочим. От деревни до деревни — километров десять, не больше. И деревенские своих наперечет знают. Увидят двоих чужих с машиной и с ружьями — тут же заложат участковому. Да и жрать, прямо скажем, нечего. Грибы вроде есть, конечно. Но только дурак думать может, что на них проживет. Опять же через два месяца осень, а там зима, холод…

— Насчет грибов — это ты сам придумал, — проворчала Даша. — Я почему про лес говорила? Потому что нам надо сегодня спрятаться, понимаешь? Они нас сначала в городе будут искать, на это у них меньше суток не уйдет. Сперва по домам наведаются — а ведь адреса им еще узнать надо. Седой мог бы подсказать, но он теперь торопиться не будет. Скажет: «Братки, я вам их отвез, какие проблемы? Вы упустили — вы и ищите!» Ну, даже если допустить, что на Седого нажмут и он даст адреса, все равно будут сутки возиться или даже больше. Друзей, знакомых расспрашивать и так далее. И все это, между прочим, с оглядочкой, потому что во время этих поисков ими и менты могут заинтересоваться, и братки из других команд: кто такие, почему ходите и нюхаете в чужом районе? Я слыхала, Калмыка многие не любят и помогать ему далеко не все ринутся. Да и менты, между прочим, не все еще куплены. Причем есть такие, которые куплены, но не Жорой. А потому рады будут кого-то из его ребят схавать, а потом с Калмыка бабки слупить…

— Да-а… — покачал головой Юрка, удивляясь Дашиной эрудиции. — Ты так говоришь, будто всю жизнь с блатными общалась… А я-то, дурак, думал: тихая, скромная девочка, на артистку учится!

— Не напоминай, ладно? — сказала Даша, выворачивая с асфальтированной дороги на грунтовку, уводящую куда-то вправо через поле, засеянное полегшими от недавних дождей и перепутанными от ветра злаками. — Да, проститутка я, путана, ночная бабочка — остальное можешь сам досказать, если тебе от этого легче будет. И с блатными я общалась — работа такая. Зато теперь я в этой жизни кое-что понимаю… Короче, так: если противно с блядью общаться — вылезай! Гуляй сам. Могла бы и я выйти, но ты же, салага, машину водить не умеешь.

— Ты-то где научилась? — Юрка не хотел идти пешком и предпочел увести разговор в сторону от скользкой темы.

— В Москве. За два «лимона» старыми. «Жигуль» могла бы еще в прошлом году купить. Но мне иномарку хотелось…

Тарану вдруг показалось, что Даше не двадцать лет, а намного больше. И он вообще-то перед ней совсем пацан. Он-то ведь еще месяц назад в школе учился, да и сейчас на родительских харчах перебивается, а она уже третий год живет сама по себе, сама за себя отвечает. Как может, конечно, и в меру своей испорченности.

— Не смотри ты на меня волком! — попросила Даша, хотя Тарану вовсе не казалось, что он глядит на нее сердито. — Ты пойми одно: нам выживать сейчас надо. И друг за дружку держаться. Подставила я тебя — каюсь. Но нечаянно, понимаешь? Если б все так по-дурацки не совпало — ничего бы и не было!

— Проехали, — отмахнулся Таран. — Что было, то было, а чего не было, того не было. Будем выживать.

И замолчал, чтоб не наговорить чего-нибудь плохого. Не больно он поверил в это «каюсь!». Но не выпрыгивать же из машины посреди поля? Ехать — это все-таки лучше, чем идти пешком.

Даша подкатила к развилке. Одна дорога поднималась по косогору на холм, где стояла какая-то деревенька, другая сворачивала вправо, туда, где на горизонте маячила стена леса. Туда и повернули.

— Значит, в лес везешь? — спросил Таран. — И далеко?

— Пока бензин не кончится, — отозвалась Даша. — Потом бросим. Найдут ее в лесу не сразу, не то что на трассе. А мы в это время подальше уйти успеем.

— А дальше? Пешком пойдем? Денег-то нет. У меня лично — ни копейки.

— Деньги найти можно.

— Ну да, — иронически заметил Таран, — ща припомню, под какой березой сто тысяч баксов зарыл…

— Вот с этим, — Даша указала пальцем на ружье, — можно без всяких берез обойтись.

— Грабить собралась, что ли? — шутливо спросил Таран.

— А почему бы и нет? — произнесла Даша вполне серьезно. — Но еще проще эти ружья продать. Здесь бомжи по осени и картошку с огородов воруют, и кур, и даже поросят. А с тремя-четырьмя один мужик без ружья не справится. В магазине брать — дорого, к тому же куча справок нужна — волокита. А туг мы с дешевым и без всяких справок. За каждую помпу с парой патронов в довесок можем взять по тысяче. И на эти деньги, хотя бы на попутках, сумеем в Москву доехать.

— Ну да, — недоверчиво хмыкнул Юрка. — Откуда у них тыщи найдутся, у колхозников этих?

— У кого-то найдутся! — убежденно произнесла Даша.

— Не захочет никто с этими ружьями связываться! Сразу догадаются, что ворованные или «мокрые»… Да и если б все чисто было — не купили бы. Статья же есть за незаконное хранение.

— Статья есть, но жизнь дороже…

Дорога пошла сперва через кустарник, потом ее обступил настоящий лес. Навстречу попался трактор, тащивший прицеп с сеном. Потом пропылила «Нива». Таран заволновался — встречные могли рассмотреть в «уазике» ружья, и поспешил уложить их на пол. На асфальте все ехали быстро, а тут еле ползут, могут и приглядеться.

— Езжая дорога, — с неудовольствием произнесла Даша. — Надо еще глубже забраться.

Таран подумал, что вообще-то все дороги, по идее, бывают езжие, но ничего говорить не стал. Тем более что примерно через полкилометра справа появилась довольно узкая просека, уводящая куда-то наискось от проселка.

— Сюда поедем! — решила Даша.

Поехать-то поедем, — мысленно произнес Юрка. — Но где-то наверняка сядем!»

На просеке свежих следов автомобилей не было. То ли по ней только зимой катались, то ли вообще не ездили давным-давно. Но остатки колеи сохранились. По ней и покатили.

Просека оказалась извилистой до невозможности, Даша только успевала поворачивать баранку. Ветки деревьев, нависавшие над просекой, шуршали по брезентовой крыше, мелкие кустики шелестели под брюхом машины. Ехали очень медленно, а просека еще и сужаться стала Теперь ветки уже и по ветровому стеклу шлепали, и по бортам. «Уазик» как бы протискивался через кусты. Казалось, что он вот-вот упрется своей «бодалкой» в деревья и на этом путешествие закончится.

Однако просека не исчезла, а, наоборот, опять стала расширяться и пошла куда-то под уклон. Еще через несколько минут оказалось, что «уазик» вкатил в заросший лесом овраг, по дну которого течет не то маленькая речка, не то большой ручей, а просека, повернув вправо, потянулась вдоль этого ручья, через заросли ольховника. Даша остановилась, не глуша мотор, и они сбегали к ручью, попили воды горстями — чистая была, прохладная, то, что надо, когда жарко и во рту пересохло.

— По-моему, — заметил Таран, — мы с этими правыми поворотами скоро обратно приедем.

— Не-а, — возразила Даша. — Не приедем. Бензина всего на километр осталось, может быть, на два. Все! Отъездились. Придется пешком идти.

— Все по плану! — саркастически порадовался Таран.

— Да. Сейчас загоню этого «козлика» вон в те кусты, передохнем — и потопаем.

— С ружьями? — Юрке ужас как не хотелось тащить эти стволы. Он с удовольствием бросил бы их вместе с машиной или для верности утопил в ручье.

— Не знаю… — проворчала Даша. — Это деньги, понимаешь?

— Или срок, — осклабился Таран.

— Срок у нас уже есть, не беспокойся. По 105-й, если новый кодекс знаешь. А 222-я супротив нее — семечки!

— 105-я — это за убийство? — Таран в этих делах кое-что понимал.

— А как бы ты хотел? Именно такая… Мне за этого домушника Жориного, а тебе — за этих, на помойке.

Даша задним ходом въехала в кусты, причем почти ничего не поломала. Когда «уазик» проехал, пригнутые им кусты распрямились и очень удачно прикрыли его со стороны просеки. Кроме того, Даше удалось ловко пропихнуть автомобиль между двумя большими деревьями, через кроны которых его было не так-то просто разглядеть даже с воздуха. Хотя то, что его с вертолетов будут разыскивать, было очень маловероятным делом.

— Ну вот и все! — вздохнула Даша. — «Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах*! Теперь часик отдохнем. Можно я тебе голову на плечо положу?

— Нет, — жестко сказал Таран. — Ложись на заднее сиденье, а я на переднем прикорну.

— Понятно… — сказала Даша. — «Забирай свои игрушки и не писай в мой горшок». Ладно! Примем к сведению вашу нравственную чистоту.

Они устроились так, как предложил Юрка. Даше, конечно, было покомфортнее, чем Тарану, потому что заднее сиденье удобнее, но он не позволил себе даже взглянуть в ту сторону.

Солнце машину не грело, комары, как ни странно, особо не донимали, воздух был свежий и приятный, а усталость — от нервов, должно быть! — очень сильная. И Даша, и Юрка просто-напросто заснули. Не задремали, а именно заснули крепким, что называется, здоровым сном. И не на час, а до самого вечера, больше того — до ночи. Ибо, когда они открыли глаза, пробудившись, их окружала непроглядная темень ночного леса.