На грани «Крезы»

Для малограмотных и морально устаревших сообщаем, что «креза» слово англо-русского «новояза», происходит от английского слова «crazy» — «сумасшедший» и означает в переводе на наш язык то же, что «дурдом».

То, что увидели, войдя в избу, Агафон с Налимом, первого только удивило, а второго поставило именно на грань дурдома.

— Это креза… — пробормотал Налим, ошеломленно хлопая глазами. — Глюки пошли…

Вообще говоря, ничего сверхъестественного в «двойнях» не наблюдалось. Просто-напросто в кухне, за столом, сидели Лариса, Лида и Олег. Девчонки — на лавке у окон, а Олег — в инвалидной коляске. Сидели и хохотали. Может, немного нервно, как смеются люди, пережившие серьезную опасность, но совсем не так, как положено смеяться покойникам.

Агафон и впрямь озаботился здоровьем Налима. Тот явно был похож на человека, находящегося не в себе.

— Не, я не врал! — произнес он почти истерическим тоном. — Мы подходили к ним! У них были горла перерезаны, кровищи море… Луза подтвердит!

— Ой, не могу! — Лариса чуть не свалилась под стол от хохота. Лида закрыла лицо руками и мотала головой. Олег и тот хохотал вовсю.

Налим подскочил к нему, потрогал за плечо, заглянул под подбородок, ухватился за левую «клешню».

— Не сходи с ума, — усмехнулся Олег, — я настоящий. Не призрак, понял?

— Да что это, а? — Налим на всякий случай сам себя пощупал. — Думаете, я не видел ничего?! Да я к самой кровати подходил, где вы лежали. И у каждого

— горло располосовано. От уха до уха. И кровищи море!

— Остынь, — сказала Лариса, подошла к ведру с колодезной водой, зачерпнула кружку и дала Налиму, — водички попей, присядь, товарищ милиционер.

Последние слова она произнесла с большим ехидством. Агафон с трудом доплелся до лавки и сел. Теперь спохватилась Лида:

— Да он же ранен! Лариска, где тут бинт был?

— Сейчас найду, коробка в шкафу стоит…

Налим жадно глотал холодную чистую воду, но успокоиться не мог. Ему то казалось, будто галлюцинации у него были несколько минут назад, а то представлялось, будто у него сейчас глюки. Глаза бегали, как у настоящего психа, переметываясь с Ларисы на Лиду, а с Лиды на Олега.

— Если вы настоящие, — наконец вырвалось у Налима, — то объясните, что мы тут видели, блин? Вас или не вас? И если не вас, то где трупы?

— Сейчас, — ответил Олег, откатывая на коляске от стола. Он подкатил к шкафу, из которого Лариса вытаскивала картонную коробку с медикаментами, доставшуюся Ксюше в наследство от бабки. Когда Лариса потащила коробку к лавке, на которой, привалившись спиной к простенку между окнами, сидел в полузабытьи обмякший Агафон, Олег вытянул оба обрубка рук, свел вместе «клешни» и взял ими с нижней полки какой-то черный кубик. Потом подъехал к подоконнику, где между горшками с геранью и кактусами лежала матово-серебристая, довольно крупная металлическая шайба внешним диаметром в два сантиметра, внутренним в сантиметр и толщиной примерно в полсантиметра. Кубик он положил на стол, а потом, зажав шайбу между «пальцами» левой «клешни», надел ее на «палец» правой. Налим смотрел на все это напряженно, так представитель первобытного племени смотрел на шамана, вызывающего духов. Агафон, которому Лида с Ларисой обрабатывали сквозную рану, промывая ее водкой, от боли скрипел зубами, но при этом тоже следил за Олегом.

— Понимаешь, — сказал Олег, указывая на кубик своим импровизированным пальцем с надетой на него шайбой, — все это было у Эльки в сумочке, в коробке из-под каких-то духов. Она нам это никогда не показывала.

— А что это такое? — спросил Агафон. — И какое отношение оно имеет к тому, что Налим говорит?

— Не знаю, все случайно получилось. Если бы мы не полезли к Эле в сумку, то и сейчас ни черта бы не знали.

— А зачем вы туда полезли, кстати? — поинтересовался Агафон, прикидывая в уме, не собирались ли эти ребята заодно заиграть ключики.

— Да так… — смутился Олег. — Надо было…

— Ничего особенного, — проворчала Лариса. — Мы презерватив искали. У Эльки всегда их полно…

— Ну и взяли бы презерватив, — заметил Агафон, — а зачем эти штуки вытащили?

— Ну, — насупился Олег, — это Лидка захотела подушиться. Духи-то французские, кажется. Вернее, коробка из-под них. Кто знал, что там такое окажется?

— Чего «такое»? — переспросил Агафон.

— Да кубик и шайба… Лидка открыла коробочку, а они там лежат. Она сперва подумала, будто этот кубик — вторая упаковка для духов. Стала открывать, а он не открывается. Ни пазов, ни кнопок, ни защелок.

— Ты извини, друг, — произнес Агафон, — но я так понял, что вам был презерватив нужен, поскольку у вас настроение на секс было.

— Ну да! — сердито сказала Лариса. — Мы сперва дотрахались, а потом уж Лидке подушиться вздумалось.

— Ой, ну что ты говоришь? — смущенно пробормотала Лида.

— Застеснялась, — осклабилась Лариса, — скромная. Можно подумать, что не ты первая к Олегу спать пошла…

— Девушки, — перебил Агафон, — это все не по делу. Подробности интима мне по фигу. Кроме того, я так и не услышал, отчего эти штуковины виноваты в том, что Налим вас трупами увидел?

— А я знаю?! — заметно повышенным тоном произнес Олег. — Просто Лариска заметила на одной грани кубика серый кружок. Чуть-чуть посветлее, чем остальное черное. Ну и говорит: «Надо это колечко положить на этот нарисованный кружок, и тогда все откроется». Ну, они и положили.

Лариса взяла кубик и шайбу, перенесла их поближе к Агафону. Затем показала более светлый кружок — точь-в-точь проекция шайбы с дыркой! — обозначенный на грани кубика. После этого она положила кубик этой гранью вверх, а на кружок, изображенный там, — наложила шайбу.

Произошло нечто неожиданное, у Агафона даже боль в руке прошла мгновенно. Шайба, наложенная на кружок, обозначенный на верхней грани черного кубика, начала вращаться наподобие грампластинки вокруг невидимой оси.

— Ладно, — сказал Агафон задумчиво, — занятную игрушку вижу. Что дальше?

— А дальше вот чего, — сказала Лариса и поставила мизинец в отверстие вращающейся шайбы.

Что-то ярко блеснуло, все на секунду зажмурились. Когда Агафон открыл глаза, то тут же их опять закрыл: на том месте, где сидела Лариса, он увидел не то небольшого динозавра, не то чудовищную жабу. А в уши ударил хохот четырех глоток. Смеялся даже Налим, заметно громче остальных. Должно быть, потому, что увидел со стороны, каким идиотом выглядел несколько секунд назад.

Справившись с легким обалдением, Агафон открыл глаза. Лариса сидела на своем месте, никаких динозавров и жаб не наблюдалось.

— Ну, как фокус? — усмехаясь, спросила Лариса. — Правда, клево?

— И как это получается? — удивился Агафон, начиная шевелить мозгами и припоминать разные легенды, слышанные в давние и совсем недавние времена.

— В том-то и дело, — вполне серьезным тоном ответил Олег, — что никто не знает. Мы случайно на это нарвались. Положили шайбу на обозначенный кружок, он и завертелся. Мы, конечно, обалдели, а мне вдруг показалось, что этот кубик — мина. Думаю: «Раскрутится сейчас, а потом как шибанет!» Ну и решил снять, потянулся «клешней». А ею не больно ловко работать. Лидка решила помочь и сунула палец в середину. Только не мизинец, а указательный. Попробуй, увидишь, что выйдет…

Лариса пододвинула кубик с вращающейся шайбой поближе к Агафону. Тот не без опаски вытянул указательный палец и самым кончиком его притронулся к поверхности кубика, проглядывавшей через отверстие в шайбе. Ничего особо ужасного не произошло. Ни удара током, ни ожога не почувствовалось, только в ушах чуть-чуть щелкнуло, примерно так, как в радионаушниках от далекого грозового разряда. А в глазах на секунду мелькнула вспышка. Потом, в течение нескольких мгновений, перед глазами в неимоверно быстром темпе замелькали картинки, которые Агафон не только запомнить, но и воспринять не успевал.

Когда Агафон с опаской открыл глаза, то увидел, что все изменилось до неузнаваемости. Изба исчезла. Вместо нее появилось помещение, напоминавшее холл пятизвездочного отеля с огромными окнами, за которыми просматривалась не убогая деревенька, а залитый полуденным солнцем океанский пляж, усыпанный загорелыми купальщиками, пальмы, цветущие деревья. Ощутилась прохлада от работающего кондиционера, разгоняющего тропическую жару, нос почуял незнакомые, не деревенские запахи, до ушей долетели шум волн, веселые визги и крики с пляжа… Но вместе с тем все, кто до этого был в избе, оставались на своих местах, только сидели не на деревянных лавках, намертво приделанных к стене вдоль окон избы, а на уютном кожаном диванчике-уголке. Олег, правда, остался на своей инвалидной коляске. Одежда у всех тоже таинственным образом поменялась. Откуда-то взялись яркие майки и шорты, пляжные тапочки…

— Блин! — пробормотал Агафон, потрясенный до глубины души.

Он видел, что и Налим крутит головой, явно обалдевая, а девчонки и Олег только посмеиваются.

Палец Агафона все еще находился на кубике, который лежал теперь на полированной поверхности низенького столика. Шайба по-прежнему вращалась. Агафон отдернул руку. Ничего не изменилось.

— Не понял… — пробормотал он. — Мы перелетели куда-то?

— А что, не видно? — прищурилась Лариса. — Поди искупайся, море рядом.

Агафон, конечно, никуда не пошел. А вот Налим сорвался с места. Он выбежал в стеклянную дверь, отделявшую холл от засаженного тропическими деревьями и цветами двора… И очутился на темном «мосту» избы. По инерции он все-таки выбежал во двор: никакого тропического полдня, пальм, пляжа с тысячами купальщиков не было и в помине. Был огородик с незасаженными грядками, заросший высокой травой участок вокруг бани, черемуха и рябины у забора, а за забором знакомая деревенская улица.

— Обманка! — Налим понял, что его одурачили. И легко догадался, что примерно так же его одурачили и тогда, когда они с Лузой увидели Лиду, Ларису и Олега в качестве окровавленных трупов с перерезанными горлами. Но кому бы пришло в голову, что это все понарошку?! Ведь «ниндзя»-то были настоящие, это точно! Надо быть очень большим чудаком, чтоб дурачиться в такой момент.

Конечно, когда разочарованный Налим вернулся в избу, где все уже было по-обычному, над ним посмеялись, но не очень сильно. Агафон даже не улыбнулся, на его лице было серьезное выражение, отражавшее сосредоточенную мыслительную деятельность.

Только что Олег объяснил ему, что для того, чтобы все вернулось к нормальному виду, надо вновь прикоснуться к кубику через дырку в шайбе и быстро убрать указательный палец. Так он и сделал. Однако в голове зудели мысли: что же это за хреновина? Откуда она взялась у Эльки Длинной? Не из-за нее ли отдал концы Ростик?

— Стало быть, это все дурь какая-то? — произнес он неуверенным голосом.

Налим, присев на лавку, беспокойно глянул на старшего товарища. Ему показалось, что теперь у Агафона разлад в психике.

— Не знаю, — честно ответил Олег. — Понимаешь, тут все зависит от пальца, которым дотрагиваешься. У меня их нет, поэтому я не пробовал. А вот Лариска все десять прикладывала.

— Неправда, — возразила та, — не все. Я только знаю, что, если приложишь правый мизинец, то меняешься ты один. Все остальные, кто рядом, остаются как есть, а тебя видят другим: или человеком, или зверем, или вещью какой-нибудь. Если левый приложить, то меняется тот, на кого ты смотришь. И все вокруг видят его таким, каким ты его видишь. Когда правый безымянный прикладываешь, то меняется внешность всех, кто в комнате, а сама комната остается такой же. А левый безымянный меняет всех людей в комнате, кроме тебя. Правый средний меняет людей и обстановку. Комната сама по себе не меняется, но в ней мебель другая появляется, отделка и так далее. Левый то же самое делает, но ты сам остаешься каким был. Ну а указательный все помещение меняет, и то, что в окнах, кажется другим. Но если на улицу выйти, как вон этот (Лариса указала на Налима), то там все остается как было. Левый указательный все так же меняет, но тебя оставляет обычным.

— А если большими пальцами дотронуться?

— Вот ими-то я еще и не пробовала. Боюсь. Потому что тогда, наверно, и на улице все изменится.

Агафон переваривал всю эту фантастику, ощущая, что висит на волосок от дурдома.

— Как ты думаешь, — спросил он у Ларисы, — это все в натуре меняется или только кажется?

— Конечно, только кажется! — ответил вместо Ларисы Олег. — Мы же и этим «черным», и твоим друганам только показались мертвыми, а на самом деле не померли! Это, короче, как глюк. Действует на мозги. На самом деле ничего не меняется, просто ты видишь то, что тебе показывают.

— Агафон, — пролопотал Налим, — пошли отсюда, я точно на грани «крезы» нахожусь.

Агафон отмахнулся. Он уже прошел стадию обалдения и непонимания. Ему было ясно, что лично он не сбрендил и не бредит. То, что реально существует некая таинственная хреновина, способная менять картину действительности и показывать то, чего нет на самом деле, стало для него непреложным фактом. Правда, пока еще не было ясно, откуда эта штука взялась, и как попала к Эльке в сумочку, и знала ли сама Элька о ее свойствах.

— Значит, пока мы гуляли, — произнес Агафон, — вы эту вещичку исследовали?

— Интересно же, — усмехнулась Лариса, — такой фигулины нигде не увидишь.

— Ясно, что она в супермаркетах не продается, — кивнул Агафон. — Только вот что интересно: а картинку, которую она показывает, можно по своему желанию выбирать? Или она сама что захочет, то и покажет?

— Что захочешь, это и увидишь. А если не знаешь точно, чего надо, она сама придумает, — сказала Лариса.

— Как ты думаешь, Элька ее у Ростика забрала? — в упор спросил Агафон.

Воцарилась неловкая тишина.

— Думаю, что да, — ответила Лариса.

— Вместе с теми ключами, из-за которых Лавровка к Эльке приезжала?

Лариса немного вздрогнула.

— Какими ключами?

— Которые лежали у Эльки в тайничке, за аптечкой в ванной. Лида с Ларисой обменялись быстрыми взглядами, и от Агафона не укрылось смятение на лицах обеих девиц.

— Ну вы чего, подруги, забыли? — спросил Агафон сурово. — Три ключика, на одной связке. Один большой и ржавый от амбарного замка, два маленьких никелированных с иностранными надписями. Тот, который ржавый, от бомбоубежища, что под Элькиным домом, а два остальных, я думаю, от ящичка в Швейцарии. Больших денег, говорят, стоят. За ними не только Лавровка и мы, грешные, гоняемся, но и эти «черные», на «ниндзя» похожие… Да еще кто-нибудь наверняка. Мы с Налимом среди всех — самые добрые по жизни. Если к нам эти ключики попадут, мы вам ничего плохого не сделаем. Даже не убьем. А вот «черные», если узнают, что вы живы в натуре, обязательно вас достанут. И будут делать очень больно.

— Лучше сейчас колитесь! — угрожающе произнес Налим. Он вытащил пистолет, правда, не потому, что собирался кого-то убивать. Припугнуть хотел. Агафон посмотрел на него с укоризной: мол, куда ты лезешь, сява, поперед батьки в пекло? В тот самый момент, когда он отвел глаза от стола, на котором лежал кубик с шайбой на верхней грани, продолжавшейся загадочно вращаться, Лариса молниеносно ухватила кубик и прижала левый большой палец к отверстию в шайбе… Вспышка!

Все, что происходило потом, Ларисе, Лиде и Олегу показалось до ужаса комично. На лицах Агафона и Налима появился страх, пробравший их до мозга костей. Оба стали судорожно хватать ртами воздух, загребать его руками, дергаться, вращаться, будто танцуя некий танец без музыки, подскакивать до потолка, совершать кульбиты. Потом Агафон изо всех сил толкнулся руками в дверь, вывалился на «мост», скатился по ступеням на крыльцо. Налим — следом. Очутившись во дворе, они упали плашмя наземь и стали делать некие плавательные движения. С помощью этих движений они ползли вперед, в направлении бани, путаясь в некошеной траве и издавая нечленораздельные звуки…

— Ну и дали мы им! — захохотала Лариса, подхватывая с полу оброненный Налимом пистолет.

— Надо удирать отсюда, — озабоченно произнес Олег. — А то сюда и впрямь нагрянут. Лидка, ты вроде бы машину водила? Сможешь Элькину «Волгу» завести?

— Не знаю… Если ключ от машины найдется, по-моему, она его с собой не брала…

— Да вот ключ от машины, — вмешалась Лида, — на подоконнике лежит.

— Живем! — воскликнул Олег, и все трое опять засмеялись. Между тем Агафону и Налиму было вовсе не до смеха. Когда Лариса прикоснулась к кубику, они потеряли из виду и Олега, и девчонок. Неведомо откуда со всех сторон в комнату хлынул бурлящий и клокочущий поток воды. Морской, соленой, ледяной, будто в Арктике. И хотя оба понимали, что это все не взаправду, лишь наваждение, легче им не становилось. Вода в считанные секунды заполнила избу до потолка, крутящиеся с бешеной скоростью водовороты затягивали, вертели обоих, будто щепки. Агафон и Налим судорожно пытались вынырнуть и глотнуть воздуха, но его под потолком оставалось все меньше и меньше. Тогда Агафон с невероятным усилием даже не открыл, а выдавил дверь, ведущую на «мост», в душе надеясь, что там это водное наваждение кончится. Не тут-то было! Там тоже было до потолка воды. Еще раз глотнув воздуха, Агафон и Налим нырнули, выплыли с «моста» на крыльцо и увидели свет, пробивающий зеленоватую толщу метрах в десяти над ними. Рядом были размытые, зыбкие контуры затопленной избы, но о ней уже не думалось. Воздух распирал легкие, и оба, изо всех сил загребая руками и ногами, поплыли наверх. Откуда-то взялось мощное подводное течение, которое поволокло их почти параллельно дну, не давая возможности подниматься быстрее. Да еще и мокрая одежда тянула вниз. Сердце бешено колотилось, вот-вот готово было разорваться. Перед глазами крутились красные круги и спирали. Еще секунда — и они потеряли бы сознание. Возможно, навсегда…

Но тут они увидели свет. Из-за солнца показался краешек темной зубчатой кромки леса. Легкие вдохнули воздух, пропитанный сочным запахом росистой травы.

Агафон ощутил под коленями и локтями твердь. Он лежал на животе в высокой траве, одежда была действительно сырая, даже мокрая, но не от плавания в бушующих волнах, а всего лишь от ползания по росе. Рядом, в двух шагах от него, приподнялся, ошарашенно озираясь, Налим.

Тяжело дыша, Агафон встал, осмотрелся. Налим чуть позже, с испугом в глазах…

Они находились между избой и баней, в двух шагах от них лежали трупы тех двоих «ниндзя», которых застрелил Агафон.

— Дурдом… — выдавил Налим. — Полная «креза»…

Агафон еще раз беспокойно повертел головой и вдруг разразился матюками:

— Машины нет, биомать! Ушли!

Точно. Серой «Волги» во дворе не было. Когда Агафон забежал в крытый «двор», где парковался Ксюшин «Опель», тут же увидел шланг, торчащий из бензобака, который впопыхах позабыли закрыть.

— Бензин слили… — Агафон в ярости пнул ногой покрышку «Опеля».

— Может, на Гребешковой машине поедем? — осторожно предложил Налим.

— Бегом! Может, и впрямь догоним…

 

Лесная погоня

Гребешок настиг Ксюшу, когда она углубилась в лес уже метров на двести, запыхалась, обстрекалась крапивой, поцарапалась о еловые ветки и стала объектом атак комаров, которым шоколадная девочка показалась очень приятной на вкус. Да и легкий халатик на голое тело — это совсем не та одежка, в которой приятно ходить по предрассветному северному лесу. Кроме того, бегая очертя голову в таком лесу, недолго и заблудиться. Особенно если в нем никогда до этого не была. Отбежав на двести метров от опушки, Ксюша выскочила на небольшую прогалину, заросшую высокой, по самые бедра, травой и почуяла, что не знает не только того, в каком направлении гнаться за похитителями подруги, но и куда дальше идти. Она остановилась, глядя в посветлевшее небо и пытаясь сообразить, откуда именно она прибежала, по пути она несколько раз меняла направление. Вот тут-то ее и догнал Гребешок, который бежал побыстрее. Услышав, что кто-то приближается к ней, Ксюша вскинула автомат и нажала на крючок. Но очереди не последовало.

— Привет, — проворчал Гребешок, подходя к вооруженной девушке. — Между прочим, при стрельбе из автомата принято снимать предохранитель. А коли не умеешь обращаться с оружием, не фига за него хвататься. Отдай инструмент!

— Не отдам, — насупилась Ксюша и почесала пяткой ногу, к которой припиявился очередной комар.

— Отдай, а то тебя комарье закусает. Отмахиваться нечем будет.

Где-то сзади послышался шум и треск. Гребешок выдернул «ТТ», оттащил Ксюшу с автоматом с открытого места, но через пару минут на полянку вышел мрачный Луза, размотавший с лица бинт, в котором было полно хвои.

— Так, — сказал Гребешок. — А где Агафон с Налимом?

— Там остались, — прогудел Луза. — Пошли в избу, Агафона перевязывать. Ему руку продырявили. Я бы, блин, ни за что не пошел. Там эти, порезанные, лежат… Бр-рр!

— Ой, гады! — снова, как и давеча в огороде, взвыла Ксюша. — Ненавижу! Всех убью!

— Ладно, — проворчал Гребешок. — Хватит эмоций-то! Чтобы убить, надо еще автомат научиться использовать. А ты помчалась, как коза, фиг знает куда.

— Я по следу бежала, только он потерялся…

— Таких оголтелых чаще всего и подстреливают. Хорошо еще, что эти ребята торопились. А то задержался бы какой-нибудь и гвозданул тебя в упор.

— И нас заодно… — мрачно добавил Луза. — Пошли обратно. Мы их в лесу не найдем. Это ж спецназ. Он под мох зароется, и мы его хрен увидим. А он нас из бесшумки уделает — и пикнуть не успеем.

Гребешок, конечно, внутренне согласился с такой оценкой. То, что Агафону удалось завалить двух нападавших на отходе, вовсе не означало, что остальные двое не положат в лесу Гребешка с Лузой и Ксюшу в качестве бесплатного приложения. Тем более что у тех двоих — бесшумные автоматы и полно патронов, а у Гребешка с Лузой только то, что в обоймах «ТТ» и «Макарова» да в магазине Ксюшиного «АКМС». Хорошо еще, что дура не знает, как из него стрелять, а то еще высмолит по пустому месту.

— Надо прикинуть, куда они могли пойти… — Карты у Гребешка с собой не было, но зато он помнил, как он в детстве и отрочестве ходил по здешним местам за грибами и ягодами. Нынешний год был на эти дары природы не щедр, а

потому народу в лесу почти не было. Тем более в четвертом часу утра, на рассвете. Но ясно, что ребята, затеявшие налет на деревню, вовсе не собирались торчать тут до полудня. Они, конечно, могли бы постараться перебить куропаточников, но такой задачи не ставили, а пришли за Элькой и за ключами. Правда, неизвестно, почему они решили, что ключи у нее при себе, а не спрятаны где-то в доме или в автомобиле. Впрочем, это уже их дело. Ясно, что тот, кто завладел Элькой, может питать надежду на то, что обзаведется и ключами. Конечно, ключей при ней нет. Иначе, конечно, они не стали бы волочить ее в лес, а пристукнули, отобрав ключи. Даже если представить себе, что Элька эти ключи проглотила, такие хлопцы запросто смогут вспороть ей живот и не побрезгуют выковырять ключи из внутренностей. Значит, ключи остались у Ксюши в доме или в «Волге». Впрочем, они могут быть и в бане, и в огороде. Искать их там без точного знания места — очень долго. Ясно, что «ниндзя» не могли себе этого позволить. Деревня маленькая, все друг друга знают, сразу запеленгуют чужих. Многие встают очень рано. Ночной шухер, само собой, тоже не останется незамеченным. Кто-нибудь, не рискнув бежать в село ночью, уже утром доложит участковому в Воронцове. Маячить в чужом дворе после восхода солнца — значит засветиться. Милиция из райцентра доберется сюда не сразу, но обнаружит кучу трупов (Гребешок, не стоит забывать, считал погибшими Олега, Лиду и Ларису). Трупы, вестимо, ничего не скажут, но заниматься ими будут не меньше чем до вечера. Заодно, конечно, загребут куропаточников, которым придется отвечать и за свои, и за чужие мокрухи.

Мысли Гребешка путались. С каждой секундой шансы догнать похитителей Эльки уменьшались. Но самое главное — Гребешок начал все сильнее сомневаться, что очень этого хочет. Ясно ведь, что они так просто не подставятся и услышат треск сучьев под ногами Лузы гораздо раньше, чем тот их увидит. Да и сам Гребешок не чувствовал особых преимуществ перед похитителями. Даже если бы ему удалось забрать у Ксюшки автомат в дополнение к «ТТ», все равно может не хватить «масляток».

Впрочем, если похитители — люди не местные, то одно несомненное преимущество у Гребешка есть: он эти места исходил, а у «черных» только карта. Вряд ли у них было время загодя приготовиться к операции. Гребешок стал представлять себе окрестные места, прикидывать.

Деревня Конец стояла на горке. Проезжая дорога только одна — на Воронцово. Но на ней каждая чужая машина заметна. Ночью еще могут не заметить, но при свете наверняка кто-нибудь запомнит. И каким бы пьющим ни был воронцовский участковый, он, если надо, сможет узнать, когда, куда и какая машина ездила. Вряд ли этим ребятам нужен такой риск, тем более за спиной трупы. К тому же выбираться из Воронцова по гиблым проселкам довольно долго, а на асфальтированную трассу есть лишь один выезд. Если не знать лесных дорог, многие из которых и на картах не обозначены, то вполне можно при выезде на Московское шоссе столкнуться с той опергруппой, которая отправится разбираться с последствиями ночного налета. А у нее есть рация, по которой райотдел, оповещенный участковым по телефону, может сообщить номер подозрительной машины. Надо это «черным»? Нет, конечно.

Стало быть, подбирались они к Концу откуда-то с другой стороны, не от Воронцова. Вот тут Гребешку пришлось почесать в затылке. Внизу, под горкой, на которой стояла деревня, с этой стороны находилось здоровенное болото, которое охватывало холм как бы подковой, и единственным разрывом между концами этой подковы был тот участок, где проходила дорога. Правда, болото было кое-где посуше, а в некоторых местах даже вполне проходимо, но проехать его можно было только зимой, да и то на санях. Сейчас ни один колесный или гусеничный экипаж, даже торфяной трактор через болото не прошел бы. Может, только специальный болотоход. Сколько дней дожди лили! А болото окружено лесом, через который ни просек, ни даже троп особо широких нет. Если какие-то и были, то заросли. Некому их торить, бабки и деды, остающиеся в Конце на зиму, за клюквой пешком ходят. Кроме того, через болото протекает несколько ручьев.

Так что если эти ребята и подъехали с этой стороны, то машину должны были оставить не меньше чем в пяти километрах отсюда. Именно там проходила когда-то ближайшая проезжая просека. Да и то неизвестно, сейчас проезжая ли она.

— А я, по-моему, их след нашел, — Луза прервал путаные, и торопливые размышления Гребешка. Он уходил с полянки за деревья.

— Нашел? — встрепенулась скукожившаяся Ксюша, которая еле успевала отхлопываться от комаров.

— Вроде бы, — неуверенно произнес парень. — Похоже на след. Пошли глянем!

Гребешок и Ксюша двинулись за Лузой. Идти пришлось недолго, метров десять.

— Вот, — Луза показал на полоску мятой травы и отпечаток ботинка солидного размера, оставшийся на мхе. — Недавно прошли, мох не поднялся еще.

— Молодец, — с легкой иронией произнес Гребешок. — Следопыт, е-мое!

Пошли по следу. Гребешок не был собакой-ищейкой, но ему казалось, будто ощущает запах этих типов, еще не выветрившийся в воздухе. Конечно, это вряд ли было так, потому что треск, производимый Лузой, уже давно заставил бы «ниндзя» насторожиться. К тому же, пока Гребешок размышлял, эти молодцы должны были отмахать не одну сотню метров.

По росистой траве, примятому мху и хвое следы «черных» читались неплохо. Они уходили вниз и явно намеревались выйти к болоту. Гребешок, пока топал, лихорадочно припоминал, в каких местах это болото проходимо. Конечно, если этим типам известна какая-нибудь не учтенная Гребешком тропинка, тогда дело дрянь: они быстренько перескочат по ней на ту сторону и их не догнать. Пока Гребешок будет искать свою родную тропку, которая может оказаться совсем в другом месте, эти гаврики оторвутся на километр, а то и больше. К тому же след их будет потерян, и, даже выбравшись на ту самую просеку, по которой эти ребята могли приехать на исходную, найти их уже не удастся.

Пожалуй, единственный реальный шанс перехватить Элькиных похитителей — застать их на переходе болота. Болото — место открытое и топкое. Бегать по нему плохо, прятаться неудобно. А вот расстреливать тех, кто копошится на болоте, можно куда как ловко. Правда, это палка о двух концах. Если Гребешок со товарищи не успеют перехватить супостата на переходе болота и дадут ему спокойно перескочить на ту сторону, то им самим придется переходить болото с риском попасть под огонь.

Впереди, ниже по склону, между деревьями, стало светлеть. Это означало, что край болота уже близко. Но тут Гребешок увидел впереди знакомое дерево — с детства памятную березу, похожую на огромную рогатку или букву Y. Ствол березы раздваивался где-то на трехметровой высоте, очень высоко от земли, и некогда, в сопливом возрасте, Мишка Гребешков мечтал раздобыть побольше резины, привязать к березе и запустить булыжником по одному из пролетающих самолетов. Не потому, что был уж такой кровожадный, а просто потому, что хотел узнать, получится или нет.

Эту березу Гребешок ни с какой другой не перепутал бы. А потому он уже понял, что выходят они сейчас не к болоту, а к относительно сухой и просторной поляне, которая находится в сотне метров ниже по склону. Болото начинается сразу за поляной, и именно здесь через него можно перебраться, особо не увязнув. Из этого следовало, что если сейчас Гребешок с компанией прибавят шагу, то вполне могут достать «ниндзя» на переходе через болото.

Но тут с неба послышался нарастающий рокот. Еще не задрав головы, Гребешок догадался, что приближается вертолет. В принципе ничего необычного в этом не было. Вертолеты и самолеты в пожароопасный период над лесами часто кружат. Хотя в последнее время они летают реже, чем следовало бы, потому что горючего не хватает, а один час полета стоит бешеных бабок.

Гребешок все-таки задрал голову. Вертолет промелькнул в промежутке между верхушками деревьев. Он летел невысоко, метрах на пятистах, и, похоже, снижался. Рокот его был очень кстати, потому что теперь можно было трещать сучьями и даже такого медведя, как Луза, никто не услышит и с десяти метров.

— Бегом! — эту команду Гребешок подал самому себе. Ксюша и Луза выполнили ее только потому, что увидели, как Гребешок помчался вперед, вниз по склону, к просвечивающему между стволами берез открытому пространству. Сбавил скорость он примерно в десяти метрах от кустов, обрамлявших поляну. Вертолет удалился, и тарахтение его заглохло.

Не торопясь высовываться, Гребешок погрозил кулаком Лузе и Ксюше: мол, тише топайте. Шум вертолета между тем снова стал нарастать, похоже, он возвращался. И тут Гребешку пришло в голову, что вертолет появился не случайно. Он же за этими гадами прилетел! Гребешок на поляне не был давно, но ему представлялось, что места для посадки вертолета там было вполне достаточно. А уж для подъема на борт с помощью трапа или троса тут были и вовсе все условия.

Гребешок особо не размышлял, откуда этот народ мог разжиться вертолетом. Сейчас все можно за деньги поиметь. Хоть бабу, хоть вертолет. Конечно, у этих ребят могло быть все официально оформлено. Они свою работу делали с подлинными ксивами какой-нибудь правоохранительной структуры. Это тоже в наше время не проблема.

Воспользовавшись тем, что вертолет тарахтел намного громче, чем в первый раз, должно быть, снизился, Гребешок перебежал от берез к кустам. Вертолет «Ми-2» прошел над поляной на высоте не более ста метров. Гребешок поежился, прикинув, что его перебежку могли увидеть с воздуха. Наверняка у «черных» есть УКВ-рация для связи с летчиками. Если летчики засекли, как Гребешок бегает, то могли об этом предупредить своих, но остановить Лузу и Ксюшу можно было, только перекричав рокот вертолета, а такой крик «черные» услышат гораздо раньше, чем сообщение по радио. Впрочем, когда Ксюша и Луза перебегали к кустам, вертолет уже повернулся хвостом к ним, так что вряд ли пилот заметил кого-то из них.

Гребешок осторожно протиснулся через кусты и, прикрываясь крайними ветками, поглядел на поляну. Его страшно обрадовало, что он не ошибся в своих размышлениях-вычислениях.

Солнце выглянуло из-за лесистых холмов и озарило половину поляны золотисто-красноватым светом. Капельки росы весело поблескивали в траве. На другой половине лежала длиннющая неровная тень леса. На фоне темной опушки белесой полупрозрачной полосой тянулся подвешенный над землей тонкий слой тумана, слегка помятый и перекошенный вихрями от вертолетных роторов. Но все было видно неплохо. Вертолет, накренившись, разворачивался над холмами, должно быть, собрался на посадку. Для него тут места и впрямь хватило бы. Большая часть поляны была ровная, без пней, кустов и деревьев, тут и самолет, наверно, смог бы приземлиться без проблем. Конечно, небольшой, типа «Як-18Т» или «сессны». Ну а для такой маленькой «вертушки», как «Ми-2», эта площадка была даже великовата.

Гребешка в первую очередь интересовало не то, как вертолет сядет, а то,

где находятся те, кто собрался на нем улетать. Прозевать «черных», увидеть их позже, чем они его разглядят. Гребешок не имел морального права. От этого в немалой степени зависела его личная жизнь. В крайнем случае, состояние здоровья. Но волноваться долго ему не пришлось. Двое в черном находились на поляне. И очень близко — метрах в пятидесяти от кустов. Правда, не прямо перед Гребешком, а намного левее. Здесь же на траве неподвижно лежала Элька. То ли связанная так, что шевелиться не могла, то ли еще каким-то способом обездвиженная. Ясно только, что вряд ли мертвая. Мертвую они бы бросили и не стали бы тащить на поляну, чтобы грузить в вертолет. Один из «черных», поглядывая на небо, бубнил что-то в рацию. Второй с автоматом на изготовку посматривал по сторонам — догадывался, что может быть погоня.

— Автомат! — прошипел Гребешок, обращаясь к Ксюше, которая устроилась в двух шагах позади него.

— Я сама буду стрелять! — ответила упрямая дура, но Гребешок не был

настроен на детские игры:

— Луза! — верзила осторожно схапал негритянку одной лапой, а другой снял с нее «АКМС» и отдал Гребешку прикладом вперед. Слава Богу, что визжать и отбиваться девчонка не стала.

Гребешок, стараясь громко не щелкать, откинул приклад, снял предохранитель и чуточку оттянул затвор назад. Глянул на свет — патрон был там, приветливо блеснул латунной гильзой. Аккуратно «сопроводив» затвор рукой в крайнее переднее положение, Гребешок выждал, пока вертолет опять стал приближаться и тарахтеть так, что вообще хрен чего услышишь (на сей раз он точно нацелился на посадку), и улегся на сырую траву. Приклад поплотнее к плечу, мушка и прорезь совместились на темной фигуре того, что сидел на корточках и наблюдал за опушкой, держа автомат наготове. Его надо было сделать с первого выстрела. Иначе он может откатиться в сторону, отползти к кустам и при этом полить Гребешка из автомата. Второй не так опасен, он стоит в рост, занят переговорами с вертолетом, автомат у него висит за спиной. Миша задержал дыхание, плавно потянул за спуск.

Короткая очередь в реве снижающегося вертолета была почти не слышна. Тот, что сидел на корточках, подскочил, распрямился и завалился на спину. Должно быть, он успел что-то крикнуть, но крик потонул в свисте турбин. «Ми-2», чуточку задрав свою лобастую, как у головастика, скругленную мордочку, уже приземлялся метрах в двадцати от Гребешка. Потоки воздуха зашевелили кусты, погнали волны по траве, сбивая с нее росу. Садился он так, что правый борт с дверцей оказался обращен к кустам, где прятались Гребешок и остальные, а хвостом — к тому месту, где находились «черные» и Элька.

Второй «ниндзя», увидев, что его приятель свалился, лихорадочно сдернул автомат, но самостоятельно упасть не успел. Гребешок стеганул его очередью как раз в тот момент, когда колеса вертолета коснулись земли. «Черный» крутнулся вокруг оси и шлепнулся навзничь, автомат отлетел, от него на пару метров.

Пилот, судя по всему, не только не расслышал выстрелов, но и не успел увидеть, как повалились его будущие пассажиры. Вертолетчик, не глуша двигателя, открыл дверцу, должно быть, собираясь принять на борт пассажиров. Сквозь дверцу было видно, что пилот в кабине один.

Какая-то нелегкая сорвала Гребешка с места, и он, толком еще не поняв, зачем ему это нужно, в несколько прыжков преодолел двадцать метров, отделявшие его от вертолета. Пилот, похоже, даже не успел сообразить, что это вовсе не тот человек, которого он ждет. А когда сообразил, было поздно. На него уставился автоматный ствол, а Гребешок, дико сверкая глазами, заорал:

— Глуши керосинку, падла!

Оружия у пилота не было, да если бы и было, он не решился бы его выхватить. Не успел бы. К тому же вид у мокрого от росы и взъерошенного Гребешка был такой отчаянный, что пилот мгновенно подчинился и перекрыл топливо. Двигатель покрутился еще немного, посвистел и заглох.

— Вон из кабины! — рявкнул Гребешок, отступая на шаг. — Через правую дверь! Так, спокойно. Руки за голову! Ложись! Мордой в траву, не двигаться!

Луза и Ксюша без команды побежали к тому месту, где лежали «черные» и Элька.

Когда стих шум двигателя. Луза услышал стон и увидел, что тот, которого Гребешок завалил первым, еще дергается и пытается подтянуть к себе автомат. «Макаров» у Севы был готов к работе. Откинув ногой автомат от корчащегося «ниндзя», Луза двумя руками ухватился за «Макаров» — хотя при его-то лапах этот пистолет можно было всего тремя пальцами держать — и навел его на голову раненого. Лица Луза не видел, только глаза в прорезях маски. Были там и тоска, и ужас, и мольба, а потому у Лузы едва рука не дрогнула. Но он все-таки собрался, вспомнив окровавленные тела с искромсанными шеями. Бах! Тело дернулось, обмякло, глаза остановились. Луза подхватил автомат, выдернул из карманов черного одеяния пару полных магазинов, нож. Автомат надел на шею, магазины и нож засунул под ветровку.

— Эльку сюда тащите! — крикнул от вертолета Гребешок. Что делать с этим винтокрылым трофеем, он еще не знал. По идее надо было забирать Эльку, оружие и драпать через лес в деревню Конец. Хотя, конечно, на вертолете можно за полчаса долететь в «Куропатку». Во всяком случае, подальше от здешних мест, где они столько шума понаделали.

Ксюша стояла на коленях перед распростертой Элькой и лупила ее по щекам, пытаясь привести в чувство.

— Померла? — спросил Луза, подбирая с земли автомат второго «черного». Этот в контрольном выстреле не нуждался, Гребешок провернул ему дырку во лбу.

— Нет, — проворчала Ксюша, — у нее пульс есть. Только ее чем-то усыпили, по-моему…

— Берем, — сказал Луза по-деловому, взял Эльку под мышку и понес к вертолету. Ксюша ухватила подругу за ноги и засеменила следом.

Гребешок, пока они возились, держал на прицеле пилота, который оказался на редкость понятливым и лежал с руками на голове почти так же спокойно, как незадачливые «ниндзя».

Гребешок раздумывал, что же делать дальше с вертолетом и пилотом? Конечно, проще всего грохнуть пилота, а трофейный вертолет оставить как есть. Может, тот, кому он нужен, когда-нибудь его отсюда заберет. Если, конечно, трактористы на запчасти не разденут. Но уж больно хотелось прокатиться…

В Гребешке боролись два начала: одно — рациональное, вполне взрослое, другое — эмоциональное, шпанистое, примерно такое когда-то заставляло Мишку Гребешкова мечтать о создании суперрогатки для стрельбы булыжниками по самолетам. Рациональное требовало: забирайте Эльку, бегите в деревню, приводите бабу в чувство, уточняйте, где ключи, и валите с этими ключами в «Куропатку». А эмоциональное подзуживало: была не была, заставим этого летуна полетать! Зачем? А так, ради понта. Прилететь на вертолете в «Куропатку», скажем. Чтобы все ахнули… Рациональное убеждало, что за такой финт Сэнсей может и башку свернуть, тем более, если Элька прилетит без ключей. А полетать хотелось. Рациональное убеждало, что такой покладистый на земле пилот в воздухе может оказаться совсем иным. Потому что там он будет хозяином положения. Попробуй застрели его — сам гробанешься! Но Гребешок искушения преодолеть не мог…

— Загружайтесь! — сказал он решительно, когда Луза и. Ксюша подтащили к вертолету Эльку.

— А куда полетим? — спросила Ксюша, пока Луза втягивал Длинную на задние сиденья.

— На Кудыкины горы, воровать помидоры… — хмыкнул Гребешок. — Все втиснулись?

— Ага, — отозвался Луза.

Гребешок постучал носком кроссовки по каблуку лежащего лицом вниз пилота:

— Вставай, командир. Ехать пора!

Пилот поднялся, не решаясь опустить руки с головы, залез в вертолет. Его голова сразу оказалась под прицелом у Лузы. Гребешок запрыгнул следом, уселся рядом.

— Руки можешь опустить, — сообщил Гребешок пилоту. — Как тебя зовут, командир?

— Жора, — ответил вертолетчик.

— Жена, дети есть?

— Есть, — товарищ явно не любил длинных фраз.

— Взлетай. На запросы с земли отвечай, что все идет нормально. Если будешь слушаться, жену и детей увидишь.

— Постараюсь, — сказал Жора, надевая гарнитуру.

На земле и в воздухе Агафон и Налим нашли ключи от Гребешковой «девятки» еще до того, как вертолет, пилотируемый Жорой, в первый раз появился над поляной. Евдокии Сергеевне, которая была перепугана стрельбой и очень переживала за внука, они не очень внятно объяснили, что Миша с Севой преследуют преступников, а им надо перекрыть дорогу. Они надеялись, что им удастся настичь серую «Волгу» и захватить кубик, который заполаскивает людям мозги. А Гребешок с Лузой, ежели «ниндзя» их не пристукнут, сами вернутся в деревню и объяснятся с бабулей.

Расчет Агафона строился на том, что вряд ли юные малярши, усевшись за руль такой серьезной машины, как «Волга», сумеют благополучно проехать по извилистой и ухабистой дороге дальше Воронцова. Хотя у беглянок было почти полчаса форы, Агафон надеялся, что они засядут где-нибудь или слетят в кювет на ближайшем повороте.

Агафон под причитания бабы Дуси завел «девятку» и погнал ее по дороге на Воронцово.

Проехав примерно километр, они услышали стрекот вертолета.

— По-моему, это за теми, «черными»… — заметил Агафон.

— Может, просто пожарник?

— Пожарник так рано не полетит, леса на рассвете редко загораются… — закуривая, произнес Агафон. — Интересно, сколько суток человек может нормально не спать, а?

— Не знаю. Я лично чувствую, что если не высплюсь сегодня, то сдохну.

— У нас будет еще куча возможностей сдохнуть. И не от недосыпания.

На такой дороге, что вела из Конца в Воронцово, выдерживать скорость свыше сорока километров в час было опасно. Когда ехали в обратном направлении, в гору, это не очень ощущалось. На второй передаче ехать вверх по уклону было не так уж и сложно, несмотря на то, что дорога зачастую резко меняла направление и притом еще круто шла вверх. Было бы сыро — не въедешь, но посуху, на хорошей резине, реквизированной у Лавровки, проехали нормально. Крупные валуны, вымытые дождями из откосов холма, объезжались довольно просто. Деревья, валявшиеся вдоль дороги по обочинам или чуть-чуть наклонившиеся над колеей дороги, тоже не воспринимались как серьезная угроза. Гребешок опасался только поцарапать краску.

Теперь же, когда ехали вниз и упрямая сила тяготения назойливо подгоняла «девятку» под уклон, Агафон, втайне считавший себя хорошим водителем, почуял, что ему надо будет поставить и Богу свечку и черту кочергу, если этот спуск завершится благополучно.

По идее семь километров до Воронцова даже при скорости двадцать восемь километров в час можно было проехать за пятнадцать минут. Тем более что самый сложный участок с наиболее крутыми поворотами и спусками занимал не более половины этой дистанции. Они ехали не меньше получаса, поскольку раза четыре после самых диких фортелей, выкинутых дорогой, машиной и силой тяготения, Агафон с испариной на лбу притормаживал, матюкался и пять минут отдыхал, нервно покуривая. Налим, который в городе ремни безопасности лишь накладывал на грудь, никогда не пристегиваясь по-настоящему, после первого же поворотика, чреватого вылетом в кювет, попросил остановиться и зафиксировался по всем правилам. При этом он с явной тоской подумал, что не худо бы и шлем иметь, такой, какие надевают спортсмены-автогонщики.

Агафон тоже пристегнулся. Рулевая колонка «девятки» вовсе не казалась ему травмобезопасной, да и получить удар баранкой по ребрам он не жаждал. Поговорка «Тише едешь, дальше будешь», над которой он обычно посмеивался, приобретала для него весьма осязаемую и неоспоримую форму.

Но больше всего Агафона бесило, что его расчет догнать девчонок не оправдался. Хотя на тяжелой и длинной «Волге», да еще и управляемой женскими ручками, беглецы должны были давным-давно улететь за бровку, намертво сесть на днище или вообще завалиться вверх колесами под откос — таких мест Агафон по пути видел с десяток, — они проскочили. Конечно, бывают чудеса из серии «дуракам везет», но не косяком же! Главный расчет Агафона потерпел крах, надо было гнать несчастную «девятку» до полного изнеможения, чтобы попробовать каким-то образом отыграть ту самую фору в полчаса. Она, кстати, могла и увеличиться. Был, правда, еще один шанс. «Волга» жрала на один километр гораздо больше топлива. Судя по тому, что девчонки откачали топливо из бака Ксюшиного «Опеля», в котором его вряд ли было под завязку, «Волга» выжгла почти все, что было слито из лавровской «шестерки». Правда, у «девятки» в баке тоже было не слишком много бензина, но все же была надежда, что он кончится позже, чем у «Волги».

Когда «девятка» подкатывала к окраине Воронцова, шофер Костя Ермаков (полсотни уже, а он все Коська!) наконец сумел разбудить участкового Хахалина. Когда в Конце началась стрельба, Ермаков хотел было тут же гнать в село. Но, как назло, «ЗИЛ» сломался. И тогда Костя под вой и матюки жены, требовавшей «сидеть и не соваться», решился бежать пешком. Пока он топал напрямик, через лес, у него в голове выстроилась своя версия происшедшего. Конечно, он увязал происшедшее с приездом в село Мишки Гребешкова с приятелями и девок. По его разумению, крутые мужики перессорились из-за баб и устроили пальбу. Дальше этого у него фантазия не пошла. «Черных ниндзя» никто в темноте не видел, а тех двоих, что Агафон застрелил на огороде, нашли только два часа спустя после того, как Костя побежал в село. Зато все слышали песни, которые распевали Элька с Ксюшкой, и многие видели, что они прогуливались по улице с приезжими парнями.

Участковый до двух часов проторчал на танцах, поддерживая порядок и законность. Крупного мордобоя не состоялось, но было несколько вспышек между молодяжником, которые он кое-как утихомирил с помощью мужиков постарше. Правда, по такому случаю пришлось принять сперва триста граммов с одними, потом триста с другими. После этого было самое оно дойти до дома, свалиться на койку и отсыпаться часиков до десяти-одиннадцати, как это обычно водилось. А тут и пары часов поспать не дали.

Поэтому, когда Костя постучал в окошко к участковому, его жена, Зойка Хахалина, визгливо заорала, даже не поглядев, кто там за окном:

— Пошел на хрен отсюда! Все, отгулялся Митрич! Завтра допьете, козлы гребаные! Заколебали, блин, алкашня! Хоть поспать дайте!

— Зоя! — обиженно завопил Костя. — Я не пить, я по делу! Буди Митрича, скажи, стреляют у нас в Конце!

— Чего ты мелешь, Коська? — проворчала Зойка, но все же вылезла на крыльцо — необъятная, в драном байковом халате, из-под которого торчала ночная рубаха.

— Стреляют, я говорю! У нас, в Конце, стреляют! Из оружия!

— Сдурел, да? — Зойка не могла поверить в такую новость. — Кому там у вас стрелять-то? Одно ружье было у деда, да и тот пять лет как помер.

— Да я разве про наших говорю? Это приезжие с городу прикатили. Сперва три девки на иномарке, парнишку безногого привезли. Одна — Светланкина дочь, которая от негра. Дом ей от матери достался.

— Видела их, к Женьке в магазин заходили по пути. Она черная-то черная, а по-нашему шпарит вовсю.

— Ну а потом к ней еще одна краля приехала, вся из себя. Растрепанная, размазанная, в рванье каком-то — небось мода считается. Длинная, белобрысая, на «Волге». А после всех Мишка Гребешков с парнями прикатил, на «девятке». Здоровые такие, стриженые, как есть мафия.

— Так Мишка же вроде бы в милиции работал. Даже лейтенантом был.

— Уволился он вроде бы, Сергеевна говорила. Теперь в какой-то охране работает. Так вот, часа в два у Евдокии во дворе как бахнет! А потом беготня по деревне пошла, а после уже у Дарьи во дворе палить начали.

— Ну и что, убили кого? — заинтересованно спросила Зойка.

— Я смотрел? — проворчал Костя. — Думаешь, охота пулю словить?

— Ага, — снова взъярилась Зойка, — сам, значит, забоялся, а моего мужика побежал звать, дескать, иди, под пули суйся?!

Вот тут, на этом остром моменте, и проснулся, услышав шум и гам, старший лейтенант милиции Иван Дмитриевич Хахалин, он же в обиходе просто Митрич.

— Чего за базар? — сказал он, появляясь на крыльце в ситцевых семейных трусах до колен. — Кого забрать надо? Ща, в два счета, блин!

И участковый, немного позабыв, в каком виде находится, Цапнул себя за трусы на том месте, где обычно пристегивал наручники.

— Митрич, — произнес Костя, — позвони в район! У нас в Конце сейчас пальба была. Раз двадцать шарахнули из пистолетов, по-моему, даже автоматы стреляли.

— А кто стрелял-то? — с трудом врубаясь в ситуацию, произнес Хахалин. — К вам ведь туда и дороги-то вроде нет…

— Дорога есть, хоть и одна…

В этот момент в конце улицы послышалось урчание мотора, а еще через минуту мимо милицейского крыльца на максимально возможной в условиях бездорожья скорости проскочила «девятка» с Агафоном и Лузой.

— Во! Эти! — заорал Ермаков. — Их четверо было, вместе с Мишкой Гребешковым. А тут двое. Значит, двоих грохнули.

— Зойка, — тяжело мотнув головой, пробормотал Хахалин. — Дай квасу, а? В горле все посохло.

Жадно высосав стакан холодного пойла, участковый набрал номер райотдела…

Проскочив село, Агафон прибавил газу и, подскакивая на ухабах, погнал машину по дороге, которая в конце концов должна была вывести на Московское шоссе. Солнце вовсю сияло на востоке, небо было чистенькое, безоблачное. Дорога шла по ровному месту, особо не извивалась и по сравнению с той, которую пришлось преодолеть на пути от Конца до Воронцова, казалась прямо-таки автострадой. Внезапно в гудение мотора «девятки» вплелось стрекочущее тарахтение.

— Опять вертолет, — заглядывая в боковое окошко, сказал Налим. — Разлетались чего-то…

— Вертолет, говоришь? — обеспокоено произнес Агафон. — Сюда идет, по-моему… Не шандарахнул бы он нас!

Вертолет, тарахтя и посвистывая, пронесся в ста метрах над дорогой.

— Наши катят! — возбужденно сказал Гребешок Лузе и Ксюше. — Куда они, интересно, намылились?

— Мы вот тоже куда-то намылились, а куда — неизвестно, — проворчал Луза, которого начало укачивать. Кроме того, лететь на вертолете ему было страшно. Раньше он вообще никогда не летал, даже на рейсовых самолетах, а тут на такую маленькую «вертушку» посадили, башка в потолок упирается… Из нее, поди, и не выскочить, если грохнется.

— Там, впереди, где-то поле было, — припомнил Гребешок, пропуская мимо ушей Лузино ворчанье. — Давай, командир, сядем?

— Как скажете, — сказал пилот Жора,, — если место есть — сядем, если нет

— разобьемся.

— Ты давай-ка не разбивайся, — строго сказал Гребешок. — Нам нужно «девятку» остановить. Если сядем и остановим, то перелезем в нее, а ты лети, куда тебе положено.

Пилот пожал плечами и ничего не сказал. То ли не знал, куда ему теперь положено лететь, то ли знал, но сильно сомневался, стоит ли это делать после всего, что произошло. Вертолет проскочил над кромкой лесного массива и оказался над просторным лугом, раскинувшимся вдоль небольшой речки, через которую был перекинут крепенький деревянный мост.

— Э, — воскликнул Луза, указывая пальцем в лобовое стекло, — а там, за мостом, «Волга» стоит! Такая, как у Эльки!

— Вот там и сяду, — объявил Жора, хотя ему никто прямых указаний на этот случай не давал. Он уменьшил обороты, накренил ротор назад, и машина немного опустив хвост, стала плавно снижаться чуть в стороне от дороги, где у обочины стояла серая «Волга» с открытым капотом, из-под которого были видны только две круглые девчачьи попки, туго обтянутые джинсами. Вертолет коснулся земли, сел, но продолжал крутить лопастями.

— Не понял… — пробормотал Гребешок, когда, привлеченные тарахтением вертолета, Лида с Ларисой высунули головы. — Сева, е-мое, ты же сказал, что их зарезали?

— Бля буду… — аж поперхнулся Луза. — Перекрещусь, если не веришь! У них головы были почти что отрезаны!

— Я тоже видела! — в ужасе пробормотала Ксюша. — Может, это призраки? А?

— Что-то я не видел призраков среди бела дня, — произнес Гребешок.

— Дальше полетим? — флегматично спросил пилот. — У меня горючки только до дома.

— Выгружаемся! — решительно сказал Гребешок, выскакивая на луг с автоматом. Следом за ним Луза, увешанный трофейным оружием, в паре с Ксюшей вытащил Эльку и понес к «Волге».

Гребешок задержался, поинтересовался у пилота:

— Командир, мы тебе должны чего?

— Нет! — решительно ответил Жора. — Спасибо, что вовремя свалили и не убили.

Гребешок отбежал от вертолета, пилот накренил ротор вперед, дал полный газ и поскорее, пока воздушные пираты не передумали, вспорхнул с луга.

Встреча у «Волги» не напоминала встречу на Эльбе. Обе стороны глядели друг на друга с неприкрытым изумлением. Лида и Лариса обалдели оттого, что их догнали на вертолете, а остальные — оттого, что те, кого считали зарезанными, оказались живы и здоровы. Беглянки с перемазанными ручками — в моторе ковырялись! — кроме того, со страхом смотрели на неподвижную Эльку, которую Луза с Ксюшей уложили на траву.

— Та-ак, — сказал Гребешок, сурово поглядывая то на Лузу с Ксюшей, то на Лиду с Ларисой, то на выглядывавшего из окна «Волги» Олега. — Либо кто-то врал, либо покойники воскресли.

— Я их вот так видел! Вот те крест! — побожился Луза.

— Ты еще честное комсомольское дай для убедительности, — съехидничал Гребешок. — Покойники машин не угоняют, это медицинский факт. Слыхал я, что один гражданин, шибко задолжавший по жизни, сам себя взял в заложники и прислал письмо домой: мол, срочно все продавайте и платите выкуп — миллион долларов. Ну, кто-то из друзей собрал, жена продала последние бриллианты. Положили все это в чемодан и отдали проводнику вагона на Киевском вокзале в столице нашей Родины Москве. Ментуру, естественно, не вмешивали — себе дороже. Стали ждать, когда похитители отпустят родного человечка. А похитители вместо этого присылают жуткое, но цветное фото: гражданин заложник весь в крови, на рубашке дырки, но морду лица опознать можно. И подпись: «Извините, мы поторопились! Миллион, к сожалению, вернуть не можем». Труп хотя искали, но не нашли, эксперты по фото признали, что факт убийства, должно быть, имел место, и гражданин со всеми долгами был признан умершим в судебном порядке. Сейчас, говорят, живет не то на Маврикии, не то на Сейшельских островах.

— Твоя «девятка» едет! — перебил треп Гребешка Луза. Действительно, оставляя за собой небольшой пыльный хвостик — солнце уже просушило дорогу, — к мосту стремительно приближалась «девятка». Агафон проскочил мост и притормозил почти рядом с «Волгой».

— Какие люди! — осклабился он. — Клево смотритесь! Луза весь автоматами увешался, за версту видно, что боец. Гребешок тоже орел, полевой командир! Хоть сейчас в Чечню, ислам защищать. А не боитесь вы, граждане боевики, что вас в пучки повяжут, а? Тут вертолеты уже летают, между прочим.

— Мы сюда на нем и прилетели, — Гребешок был рад огорошить Агафона. — Могли бы и дольше полетать, но видим, что внизу симпатичные «покойницы» загорают, вопреки утверждениям господ Лузы и Налима, вот и решили помочь.

Напоминание насчет «покойниц» сразу простимулировало деятельность Агафона.

— Так. Лидочка, Ларисочка — где ваш волшебный кубик? Быстро!

— В бардачке «Волги», — сказал из машины Олег, — не бейте девчонок, ладно?

— Да что ты, корефан, как можно! — растрогался Налим и вытащил знакомый кубик и шайбу с дыркой.

— Дай сюда, — сказал Агафон. Налим подал ему таинственные предметы.

— Машина идет из Воронцова, — Гребешок посмотрел в конец дороги. — Надо бы и впрямь автоматы попрятать. Кинь их в «девятку», Луза!

— А что там, не милиция случайно? — пошутил Агафон.

— Молоковоз, по-моему, — ответил Гребешок, приглядевшись…

Участковый в это самое время только-только закончил разговор с дежурным райотдела. Там, на другом конце провода, Митричу сперва предложили проспаться, потом — опохмелиться. Слишком уж язык заплетался. Наверно, он и последовал бы советам, послав Костю с его сообщением в дальние страны, но Ермаков выхватил у старлея трубку и вполне трезвым голосом объяснил, что он житель деревни Конец и между двумя и тремя часами ночи в деревне была интенсивная стрельба. На вопрос, есть ли жертвы и кто стрелял, Костя ответил, что жертв не видел, а стреляли, должно быть, два приезжих бандита, которые только что проехали через село Воронцово на красной «девятке» в сторону Московского шоссе. Костя даже сообщил, что на машине номер с буквами облцентра, а первые две цифры номера 23.

Дежурный в райотделе для начала связался с гаишниками и сообщил им насчет

возможности появления на Московской трассе автомашины «ВАЗ-2109» красного цвета с облцентровским номером, начинающимся на 23, и двумя вооруженными людьми на борту, а потом стал искать по рации свои ГНР, которые, как выяснилось, находились далеко от Воронцова. Выбрав ту, которая оказалась поближе, он послал ее в Конец посмотреть, в кого там стреляли и кого убили…

…Молоковоз благополучно миновал мост, притормозил у «Волги», под капот которой уже залез Гребешок, спросил, не надо ли помочь, но Агафон помахал рукой: мол, проезжай, все нормально, и цистерна покатила дальше, в райцентр, для чего ей понадобилось выехать на Московское шоссе. На ближайшем посту ГАИ молоковоз привычно тормознули хорошо знакомые гаишники, знавшие, что товарищ везет на молзавод свежее молоко утренней дойки. Ребята зачерпнули по бидончику для детишек — сверху в цистерне были настоящие сливки, — а заодно

и поинтересовались, не видел ли водитель молоковоза чего-либо

подозрительного на Воронцовской дороге и не заметил ли красную «девятку» с городским номером, начинающимся на 23. Тот сказал, что подозрительного ничего не видел, а красная «девятка» с номером, который начинается на 23, четверть часа тому назад стояла на обочине в пяти километрах от Воронцова, рядом с серой «Волгой» — около машин находится с десяток парней и девушек вполне мирного вида.

Когда гаишники расспрашивали молоковозника. Гребешок сумел завести Элькину «Волгу», отдал ее на растерзание Агафону, которому предстояло везти Налима, Олега, Лиду и Эльку, а сам посадил к себе в «девятку» Лузу, Ларису и Ксюшу. Оставалось только решить, куда ехать.

Возвращаться в Конец было рискованно: туда могли вновь нагрянуть неизвестно кем присланные «ниндзя» и обыкновенная милиция, от которой тоже ничего приятного ждать не приходилось. Ехать в облцентр, а затем в «Куропатку» тоже нельзя. Сэнсей им не обрадуется, да и неприятностей с разными органами не оберешься. Сворачивать на левую сторону дороги, в Мухановский район, означало невеселую перспективу разбирательства по поводу перебитых лавровцев, да и делать там было нечего. Оставалось продолжать движение на Москву, точнее, в один из подмосковных дачных поселков, где Сэнсей предполагал припрятать своих лучших работников на период шухера в облцентре. Но тут тоже было немало сложностей: первая же приличная проверка на дороге закончится задержанием и минимум 218-й — оружия в машинах было дополна. К тому же на подмосковную дачу пригласили четверых людей Сэнсея, но вовсе не девчонок и Олега.

Но второе обстоятельство Агафон решил пока не принимать во внимание. А первое — насчет проверки, он уже придумал, как обойти: у него в кармане уже лежали кубик с шайбочкой.

Перед тем как тронуться в путь, Агафон перебросился с Гребешком парой фраз:

— Самое главное — иди за мной. Ничему не удивляйся.

— А чему именно?

— Всему. Дистанция — 25 метров, не больше. Если увидишь, что кто-то втискивается, — не пускай. Можешь вообще прижаться к бамперу. Но самое главное, если увидишь, что моя машина выглядит как-то не так, — не паникуй.

— Хрен поймешь, — хмыкнул Гребешок, — но там увидим… «Волга» заняла место флагмана, «девятка» пошла за ней следом.

— Элька глаза открыла, — сказал Олег, едва «Волга» тронулась с места.

— Приятно слышать, — не оборачиваясь произнес Агафон. — Как здоровьичко, девушка?

— Куда едем? — произнесла Эля сонным голосом.

— В Москву, — ответил Агафон. — А кстати, где ключики, из-за которых весь сыр-бор разгорелся?

 

Хитрые переговоры

«Русский вепрь» всегда был местом тихим и спокойным. Во всяком случае, для Виктора Семеновича. Но сегодня Иванцов ощущал, что тишина и спокойствие его неофициальной обители могут быть нарушены. Нет, он не ожидал, что над «Вепрем» появится эскадрилья «Су-25» или «Ми-24», которая сделает из охотничьего домика мишень для прицельного бомбометания или обстрела «НУРС-ами». И нападения бригады коммандос с танками и минометами не предвиделось. Даже мелкопакостного теракта с использованием одной 400-граммовой тротиловой шашки, наверно, можно было не опасаться. И все же облпрокурор испытывал серьезное беспокойство. Не то чтобы его пробрал панический страх, нет, он вполне держал в узде эмоции, и даже Многоопытная Ольга Михайловна, посвященная во многие тайны своего супруга, не замечала, что он волнуется. Может, эта посвященность в передряги Виктора Семеновича и притупила ее интуицию. Анализируя известную ей обстановку в области и ситуацию в правоохранительной сфере, мадам Иванцова была убеждена, что у Витюши нет поводов для волнений.

Впрочем, причины, породившие беспокойство, были и для самого Иванцова не до конца ясны: чего конкретно он боится, от каких объектов или субъектов исходят беспокоящие сигналы, наконец, отчего его душа ощущает тревогу, он не очень понимал.

Казалось бы, вчерашний день был потрачен не зря. Друг и наставник Михалыч дал массу полезных советов, оказал солидные практические услуги, проинформировал, из-за чего, собственно, перегрызлись меж собой «кукловоды», «дергающие за веревочки», управляющие Иванцовым из дальнего далека. Стало более-менее ясно, за кого держаться, как строить тактику, чего избегать. А что еще надо, чтобы не ощущать себя мишенью? Да, пожалуй, больше ничего. В конце концов, здесь, в родной области, Иванцов не самый последний человек, и если подкрепиться стопроцентно надежным союзником, благодетелем из Москвы, а Чудо-юдо представлялся ему именно таким, то можно было не только побороться за выживание, но и отвоевать у капризной фортуны кое-какие новые рубежи.

Не было особых причин беспокоиться и о возможных результатах разгрома Лавровки. Никто из сколько-нибудь значащих и опасных представителей группировки на свободе не остался. Филя Рыжий по состоянию на 23.30 вчерашнего вечера находился в реанимации. В камере с ним случился сердечный приступ, и его спровадили в тюремную больницу. Шансов дожить до утра Рыжий не имел никаких. Теплов и его люди тоже работать умеют.

Даже наличие такой серьезной дамы, как Алпатова, уже не беспокоило. Оказалось — в этом большая заслуга подполковника Агапова! — что молодой муж Алпатовой, тренер по карате — очень хороший знакомый, даже почти друг Алексея Сенина по кличке «Сэнсей». А из этого следовало, что если Наташа самовольно начнет проявлять излишнюю активность в отношении «Куропатки», то запросто может оказаться заинтересованным лицом, возможно, даже запачканным.

Итак, почти все было на мази. Что же давило на психику и лишало душевного покоя? Иванцов, по зрелом размышлении, увидел два основных дискомфортных обстоятельства.

Первым таким обстоятельством была назначенная на сегодня встреча с представителем Антона Борисовича Соловьева. Как ни странно, но его интересы взялись представлять деятели из АО «Альгамбра» — президент Вячеслав Маряхин и господин Альберт Заборский (он же Алик Забор). Странного тут, конечно, ничего не было, за исключением состава делегации. Заборский вполне мог бы и один сообщить Виктору Семеновичу все, что жаждет передать его московский патрон. Маряхин, каждый постовой сержант знает, всего лишь зиц-председатель. Правда, Михалыч утверждал, что его предполагают сделать первым номером на губернаторских выборах, из зиц-президента АО он станет зиц-губернатором. В чем будет его роль на предстоящих хитрых переговорах? Иванцов мог только догадываться об этом, а значит, вынужден был сомневаться в том, что правильно представляет себе их цели и задачи. Во всяком случае, со стороны соловьевских представителей. До того как в «Русский вепрь» позвонил Маряхин и предложил встретиться в таком составе, Иванцову казалось, будто ему вполне ясно, о чем и как пойдет разговор.

Вторым обстоятельством, которое смущало Виктора Семеновича, было наличие на территории «Вепря» специалистов по техническим средствам наблюдения, прибывших, как и предупреждал Михалыч, для негласного участия в переговорном процессе, проще говоря, для фиксации их на всякое там аудио-видео — дальше этого у Иванцова фантазия не прорывалась — и оперативной передачи всей этой информации в распоряжение Чуда-юда.

Прибывшая четверка молодцов не выглядела особо внушительно на фоне раскормленных и тяжеловатых охранников «Русского вепря», но как-то сразу, без каких-либо деклараций и заявлений, дала понять, что они сами будут все для себя регулировать, а здешние хозяева не имеют никакого права совать нос в их дела. Представляться они не стали. По отчеству представился лишь один — Василий Васильевич, который был в этой команде главным и непререкаемым авторитетом. Хотя внешне, посмотрев на него, никто бы этого не сказал, слишком уж помятый и потертый вид был у этого товарища. Он выглядел точно так, как должен был выглядеть, по представлению Иванцова, несчастный университетский доцент (для профессора Василий Васильевич слишком молодо смотрелся), который месяца три не получал зарплату. Остальные именовались Борисом, Глебом и Богданом, но Иванцов нюхом чуял, что у них, в отличие от Василия Васильевича, имена вымышленные. Они никаких документов никому не предъявляли, а потому выяснить, как их звали на самом деле, Иванцов не мог. Впрочем, иметь лишних сведений об этих московских гостях ему и не надо было, к тому же Михалыч предупредил, что эти ребята будут контролировать не только ход бесед с представителями Соловьева, но и самого Иванцова. Вот это-то и было самым неприятным моментом во всей этой истории. Получалось, что Иванцов

— человек, в отношении которого остается актуальным старый лозунг: «Доверяй, но проверяй». А если упаси Господь сомнения в искренности Виктора Семеновича окажутся относительно большими, чем те проблемы, которые его фигура помогает решать в губернском масштабе, то единственной возможностью избежать роковых последствий окажется добровольное бегство на тот свет.

Весь остаток вчерашнего дня и почти до рассвета группа Василия Васильевича провела в трудах и заботах, усердно развертывая привезенное с собой оборудование. Они сами выбрали комнаты: одну — для беседы Иванцова с гостями, другую — для своей резиденции, третью — для установки приборов и передающих устройств. Комнату для переговоров — ту самую, где весной Иванцов и Соловьев разговаривали со Степой перед роковой поездкой в «Белую

куропатку», — москвичи облазили сверху донизу, исследовав, наверно, каждый квадратный миллиметр стен, пола и потолка, а также всю мебель и светильники. После этого они при закрытых дверях смонтировали то, что хотели. Иванцова пустили туда только после окончания работ и предложили ему определить наметанным глазом человека, который много раз бывал в этой комнате, изменилось ли там что-нибудь или нет. Иванцов пристально осмотрел помещение, но абсолютно ничего обнаружить не сумел.

Резиденцию и комнату для размещения аппаратуры Василий с товарищами организовали в двухкомнатном номере, предназначенном для VIP среднего уровня. Само собой, что они занесли в одну из комнат несколько дополнительных столов и шкафов. Соответственно ни один штатный охранник «Русского вепря» не имел права не то что войти, а даже просто задержаться чуть дольше, чем следовало, перед закрытой дверью этой комнаты. Это вызвало глухое ворчанье в рядах охранников, которые решили, что их, старослужащих, по три-четыре года несших службу по охране спокойствия, выживают с этого халявного объекта. Конечно, нужно было вообще не обращать на это внимания или хотя бы постараться не обострять отношения, объяснив охранникам «Вепря», что москвичи прибыли ненадолго и надо их потерпеть, во избежание более крупных неприятностей. В частности, временно не водить девок из обслуги в оккупированные номера, как это зачастую практиковалось в доброе старое время. Непонятливые охранники бурчали, что для этих «физиков-шизиков» можно было и не выделять такие шикарные помещения, а выдать чего попроще, и Ольга Михайловна по дурости стала их поддерживать перед Иванцовым. Но Виктор Семенович с жесткостью настоял на своем, даже накричал на супругу, чтоб не совалась, куда не просят. Объяснять он ей ничего не стал. Ольга подулась, но вынуждена была подчиниться и даже прекратила все попытки капать на мозги мужу. Иванцов, правда, просил уведомить его, не будет ли от приборов вредных излучений, но Василий Васильевич вежливо объяснил, что излучения идут от всех электронных приборов, в том числе и от телевизоров, которых в «Русском

вепре» было до фига и больше. Бог знает, кому суждено сдохнуть от излучений,

кому от сигарет, а кому от бандитской пули.

Роль безмятежно-радушного хозяина удавалась Иванцову с пребольшим трудом. От этой четверки исходила скрытая опасность. Иванцов знал, что, связавшись с конторой Чуда-года и прочно заняв позицию в ее окопах, он может и взлететь высоко, и увязнуть глубоко. Несомненно, что у присланных Чудом-годом людей очень большие возможности. Стоило вспомнить весенние разговоры с Рындиным, материалы расследований о нападениях на оптовую базу АО «Белая куропатка» и Лутохинский молзавод (эти дела превратились в глухие висяки, которые Иванцову пришлось тихо «затоптать»), как появлялось ощущение не то чертовщины, не то собственного идиотизма. Хотя сам Иванцов еще не сталкивался напрямую с техникой, состоящей на вооружении Чуда-юда и Сарториуса, а о принципах ее действия имел самое смутное представление, в ее наличии он был твердо убежден. Его фантазия не шла дальше «аудио-видео», но он понимал, что имеет дело с чем-то неординарным. А неизвестное всегда порождает беспокойство.

Альгамбровцы приехали ровно в 11 часов, скромно, на относительно старом «Мерседесе-300». С господами Маряхиным и Заборским прибыли три охранника, включая водителя, которые остались во дворе. В комнате им было нечего делать.

Начали с дегустации армянского коньяка, который Иванцов выставил к приезду гостей. Обменялись впечатлениями о вкусовых качествах, а уж потом перешли к делу.

— Виктор Семенович, — не без волнения поглядывая на своего внушительного спутника (Алик Забор весил далеко за сто кило), начал Маряхин. — Нас очень волнует, как идет расследование похищения нашего сотрудника, господина Гнездилова. Конечно, неудобно, что мы вас беспокоим в отпуске, но сами понимаете, хотелось бы знать, насколько это дело продвинулось. Ведь речь идет о человеке…

— Очень вам сочувствую, Вячеслав Петрович. И понимаю, что у всего коллектива вашей фирмы сейчас настроение неважное. Хотя вы сами, наверно, догадываетесь, что многое в интересах следствия должно оставаться тайной. Кроме того, я хоть и держу это дело на контроле, но сам его не веду. Может быть, вам следовало бы с Алпатовой побеседовать или с Моряковым? Тем более что у вас, как я понял, уже какая-то своя версия происшедшего сложилась. У нас в производстве дело об умышленном убийстве трех охранников, хотя начинали с ДТП, а вы говорите о похищении. Если у вас есть основания так считать, надо было составить соответствующее заявление, мы бы стали рассматривать его как одну из возможных версий. Но меня информировали, что ваши сотрудники очень слабо помогают следственной группе. Даже создается впечатление, будто они целенаправленно уклоняются от ясных ответов на вопросы работников прокуратуры. Как же будет продвигаться дело, если так пойдет дальше? Надо теснее сотрудничать с правоохранительными органами, тогда есть надежда во всем разобраться.

— Виктор Семенович, сами знаете, какая сейчас криминогенная ситуация. Боятся люди…

— Ну, раз боятся, тогда придется смириться с исчезновением господина Гнездилова. Кстати, а почему вы считаете, что это было именно похищение?

— Ну, мы же уведомлены, что в машине его не обнаружили…

— Ему кто-либо угрожал похищением?

— Нет, об этом я не слышал, — пробормотал Маряхин, опять поглядев на Забора: мол, шеф, смотри, прокурор нас крутить начинает, не запутает ли?

— У него были какие-то сомнительные знакомые, деловые партнеры с неясной репутацией?

Иванцов не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться.

— По-моему, нет… — произнес зиц-президент в явном смятении. Забор мрачно помалкивал.

— Может быть, кто-то уже звонил вам в «Альгамбру» и требовал выкуп?

— Нет, — произнес на сей раз сам Забор. — Не было звонков. И угроз не было.

— А может, вы просто нам не сообщаете об этих звонках? Скажем, похитители пообещали, что в случае вашего обращения в правоохранительные органы Гнездилов будет убит? — прищурился Иванцов. Он прекрасно знал, что никто не назначал выкупов и не угрожал, но помариновать альгамбровцев было приятно.

— Как можно, гражданин прокурор, дезинформировать следствие? — обиженно сказал Забор.

— Прекрасно. Значит, угроз не было, выкупа никто не просит, а вы, тем не менее, предполагаете, что это было похищение? Странно и нелогично. Если людей похищают, то обычно требуют выкуп, верно? Или, допустим, похищают для того, чтоб выбить долг. Вероятно, скажем, и похищение с целью принудить к совершению противоправного деяния. Если никаких условий не ставится, то какой смысл в столь рискованной затее? Предположим, что Гнездилова решили похитить, чтобы убить тайно и тем ввести в заблуждение органы следствия. Но ведь для такого убийства тоже нужны мотивы, верно? Конечно, бывают немотивированные убийства, но их совершают либо психически ненормальные, либо в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. А тут, насколько я осведомлен, все было серьезно организовано, явно участвовала группа лиц, привлекалось несколько единиц автотранспорта. Так что, господа, позвольте мне усомниться в вашей версии или приведите те аргументы, которые убедят меня.

— У нас есть сведения, которые косвенно подтверждают, что Гнездилов был похищен, — произнес Маряхин, дождавшись разрешительного кивка Забора. — Но нам не хотелось бы оглашать источники. Это может сильно повредить тем, кто нас уведомил.

— Вы поставьте себя на мое место, Вячеслав Петрович, — сказал Иванцов с наигранной задумчивостью. — Приходят к вам люди и говорят: «Мы знаем, что нашего товарища похитили. Но что мы по этому поводу узнали и от кого, не скажем. А вы идите и ищите, неведомо где и неведомо как». Это смешно, право слово! Не раскрывая ваших источников, вы стремитесь воздействовать на прокуратуру, чтобы она проводила следственные действия в каком-то определенном, очевидно, выгодном для вас направлении. Знаете, у меня появляются сомнения в необходимости нашего разговора.

— Что вы, что вы! — испуганно забормотал Маряхин. — Мы вовсе не собираемся оказывать давление или как-то влиять на следствие. Просто нам стало известно, что господин Гнездилов, по некоторым данным, захвачен преступной группой некоего Чуда-юда и содержится в Москве, в частном научном центре.

— В принципе мы могли бы и подробнее, — добавил Забор, — но, извиняюсь, только на условиях неразглашения. Людям неохота подставляться. Там контора очень крутая.

— Сейчас все конторы крутые, — усмехнулся Иванцов. — И всем неохота подставляться. Стало быть, показаний вашего информатора в следственном деле не будет, на суде он выступать как свидетель обвинения не собирается. А что вы нам прикажете делать? Ссылаясь на оперативный источник, связываться с Московской областной или городской прокуратурой, выходить на них с просьбой санкционировать проведение обыска в этом самом научном центре, обращаться с ходатайством о задержании на тридцать суток господина по кличке «Чудо-юдо»? Да нас засмеют! Это в лучшем случае. Если наше ходатайство будет рассматривать умный человек, который не найдет оснований ни для выдачи санкции на обыск, ни для задержания. Но гораздо хуже, если найдется дурак, который даст санкцию — и нас, и себя подставит под гражданский иск о защите чести и достоинства. А то и под 178-ю — за незаконное задержание.

Иванцов немного сгущал краски, но на Маряхина и Заборского это подействовало впечатляюще. Забор, однако, сказал:

— Ну а если в Москве кое-кто поддержит это дело?

— В каком плане поддержит? — заинтересованно спросил Иванцов.

— В том плане, что поможет взять Чудо-юдо с поличным.

— Это что же за «контора Никанора»? — противненько улыбнулся Виктор Семенович. — Не слышал, чтобы в нашем правовом и демократическом государстве имелись ведомства, кроме правоохранительных, которым были бы присвоены подобные полномочия. Или вы имели в виду ФСБ и МВД?

В глазах у Забора появился очень неприятный блеск. Он как бы говорил то, что сам Алик сказать не мог: «Смеешься, законничек? Смотри, не пришлось бы поплакать немножко».

— Вы, Виктор Семенович, только поймите нас правильно, — заторопился Маряхин. — Мы хотим помочь относительно мирно решить проблему с господином Гнездиловым. А она, уверяю вас, очень сложная.

— Вы хотите помочь? — изумился Иванцов. — А мне показалось, что пять минут назад вы говорили об обратном, искали у меня помощи в розыске и спасении своего сослуживца…

— Виктор Семенович, — мрачно произнес Забор. — Все мы люди, все человеки, всем надо помогать друг другу, как учат нас Господь Бог и коммунистическая партия. Вы извините, я без образования, у меня, кроме восьми лет школы, еще четырнадцать лет по трем ходкам, но жизнь немного знаю. Обидно будет, если мы друг друга ни фига не поймем, честное слово!

— Совершенно с вами согласен. Особенно неприятно будет, если вы, дорогой Альберт Николаевич, судя по произнесенной вами преамбуле, намерены заниматься тем, что подпадает под признаки статьи 193 все еще действующего УК РСФСР. То есть угрожать мне убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества путем поджога…

— Нет, Виктор Семенович, — сказал Забор, — насчет этого не волнуйтесь. Мы не сумасшедшие. Просто хотели вам передать привет от одного вашего хорошего знакомого, который этой весной немало помучился из-за вас…

Тут Иванцов забеспокоился. Он вовсе не хотел, чтоб слухачи во главе с Василием Васильевичем записали и передали Чуду-году даже самое краткое изложение истории контактов между прокурором и Соловьевым, но прежде всего — о той пакостной роли, которую Иванцов сыграл в истории с расстрелом джипов на подступах к «Белой куропатке». Ведь именно он, а вовсе не Эдуард Тихонов по кличке «Степа», как потом было предъявлено Чуду-юду, стал инициатором той роковой поездки… И теперь то, что четыре месяца скрывалось, могло открыться. Конечно, дело прошлое, в конце концов, Иванцов и сам рисковал, не допустил проникновения Соловьева в секретную лабораторию, но Степу подставил именно он. А Степа — авторитет старой школы, негласный советник и преемник основателя здешней системы Курбаши, более года был для Чуда-юда опорой в здешней губернии. И неплохим источником средств, как удалось выяснить позже. После его гибели и таинственного для многих бегства Фрола Чудо-юдо в губернии надолго потерял свои позиции. Лишь похищение Ворона-Гнездилова (а может, и не похищение, а убийство или побег!) позволило ему оторвать «Куропатку» от «Альгамбры» и снова отжать к обочине ставленников Соловьева.

Нет, Иванцову нельзя было позволять Забору заниматься историей.

— Я понимаю, о ком вы говорите, — произнес Иванцов, — будет спокойнее не называть лишних имен. Что он хотел мне передать, кроме привета?

— Да так, мелочи. Например, — осклабился Забор, — насчет вашей дочки, которая в Москве учится, вспоминал. Красивая, говорит, стала, но за ней глаз да глаз нужен. Москва — город небезопасный.

Этого укола Иванцов ждал. Опасения за дочь в свое время заставили его согласиться на показ куропаткинской лаборатории Соловьеву, Сноукрофту и Резнику. Иванцов помог Соловьеву взять бразды правления над «Куропаткой» и ввести в игру Ворона тоже в немалой степени ради обеспечения безопасности студентки Иванцовой.

— Спасибо за совет, — сказал Виктор Семенович. — Мне тут, кстати, была оказия узнать о его сыне кое-что. Службу он проходит нормально, не болеет, спортом занимается. Однако из-за этих самых спортивных успехов его может серьезная беда подстеречь. Могут его послать в «горячую точку». В Чечню, в Таджикистан или еще куда. А это, сами знаете, чревато. И вот какой удивительный прогноз дали астрологи: по расположению планет и звезд получается, что судьбы Ванечки и Машеньки как-то там астрально сопряжены. Поэтому, если что-то с ней, то с ним — гораздо хуже. С другой стороны, если с ней все в порядке, то и с Ваней никаких проблем. Вы обязательно сообщите это своему товарищу.

— Постараюсь, — насупился Забор. — Тот товарищ, правда, еще один привет передавал. Из Франции, от Петра Петровича Гладышева.

— Спасибо, — Иванцов знал, что эта угроза представляет опасность куда большую и куда более реальную, чем намеки насчет дочери. — Надо и мне, пожалуй, в благодарность, привет передать. От полковника Воронкова Владимира Евгеньевича. Или Воронцова, может быть, дай Бог памяти… В общем, его близкие друзья Вороном именуют. Ходили слухи, что он, понимаешь, в автокатастрофе погиб, а он живой на самом деле. И в прошлом году не погиб, и в этом году уцелел. Не каждому так везет. Наверно, может и до ста лет прожить, если какая-нибудь случайная неприятность не подвернется.

— Интересное кино… — пробормотал Забор, который явно не был готов переварить такую информацию.

— Самое смешное, — Иванцов пошел на добивание, — что глава администрации одной из соседних областей, господин Пантюхов Георгий Петрович, у которого товарищ полковник возглавлял охрану, будет очень удивлен и приятно обрадован, что Ворон, оказывается, еще летает. А если еще вспомнить, какая неудачная судьба сложилась у Сергея Борисовича Соловьева, который занимался коммерцией в той самой области, и о некоторых других событиях прошлой осени и нынешней весны, то вашему заинтересованному лицу придется серьезно надо всем поразмыслить.

— Мозги есть, отчего не помыслить, — вздохнул Забор.

— Ну, тогда, может быть, на сегодня достаточно? Вы обдумаете ситуацию, мы прикинем свои возможности. А потом будем постепенно, без суеты и нервотрепки, приходить к консенсусу.

— Тогда, наверно, надо будет подумать и о дате новой встречи. — Пожалуйста. Дня через три, наверно, вас устроит? — В это же время? — спросил Забор.

— Без проблем. Я же в отпуске, господа…

 

Подмосковная дача

Около полудня мини-автоколонна, состоящая из серой «Волги» и красной «девятки», въехала в тот подмосковный дачный поселок» куда должна была прибыть еще сутки назад. Поселок этот принадлежал, конечно, не самым сливкам общества, но и не относился к разряду трущоб. Обычный дачный поселок, куда ездят не столько отдыхать, сколько гнуть спину, чтобы получить какой-то приварок на зиму, обеспечить себя, по мере сил и возможностей, собственной картошкой, морковкой, огурцами, помидорами, повидлами-вареньями и иными дарами природы. Некоторые мичуринцы уже и виноград выращивают, и тыквы, и арбузы. Глядишь, и до бананов с ананасами дойдет.

Конечно, по сравнению с домом бабы Дуси небольшая рубленая дачка смотрелась неважнецки. У бабы Дуси дом был рассчитан на постоянную жизнь, здесь — только на лето, частично на осень. Более того, дачка давно не красилась, жестяные водосточные трубы проржавели, на трубе выпало несколько кирпичей, в заборе не хватало штакетин. Не видно было и следов сельскохозяйственной деятельности. Участок зарос многолетними бурьянами, крапивой и слабоплодоносящей, одичалой малиной. Ни возделанной грядки, ни дерева с побеленным стволом не просматривалось. Правда, на одной вишне багровели полуобклеванные ягодки, а на паре яблонь просматривались мелкие зеленые плоды, тоже порченные не то червяками, не то гусеницами.

— Мы, случаем, не ошиблись? — спросил Гребешок, вылезая из кабины «девятки» и подходя к «Волге». — Что-то дача эта для отдыха мало подходит. Не вижу бассейна, фонтанов, поля для гольфа…

— Нет, — тоже с явным разочарованием в голосе произнес Агафон, — это то самое место. Улица Воровская, дом тридцать четыре.

— Воровская? — придурился Гребешок, сделав ударение на букве «а» в отличие от Агафона, который правильно поставил ударение на второе «о», но перепутал окончание. Улица была не Воровская, а Воровского.

Вообще, если бы не «Запорожец», притулившийся у забора, было бы полное впечатление, что дача эта заброшена еще со времен «Вишневого сада». Однако, как выяснилось, тут даже хозяин имелся. С крылечка спустился загорелый дочерна, голопузый и богато татуированный гражданин лет под шестьдесят. Тощий, испитой, гнилозубый, в драных тренировочных штанах — при советской власти такие шесть рублей стоили — и полотняной кепочке с мятым козырьком. Он с явной тревогой посматривал на две машины, подкатившие к его обиталищу. Уж очень там много народа понабилось.

Агафон вылез из «Волги», поглядел на поржавевший номерок 34, прибитый к углу дачи, и произнес:

— Здорово, хозяин! Тебя не дядя Саня зовут?

— Для кого дядя Саня, а для кого — Александр Ильич, — запойно просипел мужик.

— Не Ульянов случайно?

— Нет, Бог миловал.

— Ну, тогда привет от Сэнсея.

— Из Японии?

— Нет, из Береговии.

— Что ж, заезжайте во двор, гости дорогие, небывалые.

Для постороннего человека все выглядело как обмен случайным набором фраз, однако все фразы, начиная со слов «Здорово, хозяин!» и кончая словосочетанием «гости дорогие, небывалые», представляли собой систему паролей и отзывов.

Дядя Саня открыл ворота, Агафон вкатил во двор «Волгу», за ним въехал Гребешок на «девятке».

— Проезжай мимо крыльца и поленницы, выворачивай за угол! — распорядился хозяин.

На задах дачи обнаружилась площадочка, примыкающая к забору, ограждавшему тыл участка. В отличие от хлипкого заборчика, стоявшего с улицы, этот был заметно повыше и сделан из прочных досок, вплотную пригнанных друг к другу. Вдоль забора густо росла высоченная крапива вперемежку с одичалой малиной, а еще высокие кусты жимолости и сирени, начисто заслонявшие собой площадку от возможных наблюдателей с соседнего двора, по крайней мере, от случайных. «Волга» и «девятка» с трудом втиснулись сюда. Дядя Саня запер ворота и подошел к машинам, из которых стали вылезать уставшие от долгой езды путешественники.

— Мать честная! — вполне искренне вздохнул дядя Саня. — Говорили, четверо будет, а вас вон сколько… Ладно. Пойдем-ка, начальник, побеседуем маленько.

Агафон последовал за ним в дом. Внутри дача вполне подошла бы для съемок либо историко-революционного фильма о тяжкой жизни российского пролетариата при проклятом царизме, либо американского клюквенного боевика об угнетении евреев в бывшем СССР.

Сени здесь были обычными — клетухой полтора на полтора метра, тут на табурете стояло ведро с водой, а под табуретом — пятнадцать-двадцать разнокалиберных бутылок, начиная от микроскопических 125-граммовых «восьмушек» из какого-то сувенирного набора и кончая большущим двухлитровым графином из-под водки «Privet». Пол отродясь не мыли и не красили, отчего на нем нарос вполне ощутимый слой грязи. Агафон хотел пить, но вовремя увидел плавающую в ведре муху, и жажда его сразу покинула. Ясно, что хлебать такую водицу мог только человек, который всегда имеет в желудке граммов триста спиртного, а потому не боится дизентерии и прочих инфекций.

В сенях, кроме табурета с ведром и склада бутылок, была еще невысокая приставная лестница, ведущая на чердак.

— Вот там, — дядя Саня указал на люк в потолке, — ночевать будете. Нынче тепло, клопов и тараканов там нету. Комарье тоже пока не шибко разгулялось.

Прошли в комнату. Здесь стояли старый дерматиновый диван и стол, сооруженный из простой ДСП, уложенной на картонные ящики из-под импортных телевизоров или консервов, и покрытый старыми газетами. Был еще сильно расшатанный стул, на который даже плюшевого мишку нельзя было посадить без риска. Остальная мебель состояла из деревянных или пластмассовых ящиков из-под бутылок. Сами же бутылки, естественно, давно опустошенные, стояли и лежали по всем углам комнаты. Здесь их было так много, что Агафон и не пытался сосчитать.

— Садись, командир, в ногах правды нет, — сказал дядя Саня, указывая Агафону на диван. — Самое надежное сиденье осталось, не обессудь.

— Перетерпим, — сказал Агафон скорее из вежливости, чем искренне. О том, как выглядит подмосковная дача, у него были совсем иные представления. Он видел дачи своих областных начальников, некоторые даже близко, и ему казалось, будто у подмосковной братвы должны быть исключительно такие же и даже лучше.

— Перетерпим? — с некоторой резкостью в голосе произнес дядя Саня. — Это, корефан, не вы перетерпите, а я перетерплю. Вас сколько должно было быть? Четверо. А ты девять рыл привез. У меня тут не пансионат, чтобы с бабами ездить, понял? Да еще импортную прихавал, черномазь. А пятый пацан инвалид в натуре, ни рук, ни ног. Его куда? Мне заказали вас приветить на три денька.

Вне всякого сомнения, дядя Саня в уголовном мире не занимал высокого места. Скорее он — полубомж, с парой ходок по разным некрутым статьям. Образование — высшее, окончил факультет карманной тяги Бутырского государственного университета. Кандидат блатных наук, был когда-то неплохим специалистом, но квалификацию потерял, покинул, так сказать, большой спорт ради большого спирта. В данное время явный алкаш, заслуженный тренер по литрболу и скоростному распиванию. Ясно, что Сэнсей договаривался не с ним, а с каким-то паханом. Конечно, если речь шла всего о трех днях для отдыха четырех мужиков, то можно перекантоваться и тут. Но судя по тому шухеру, который остался за кормой, торчать вдали от родной губернии придется гораздо дольше. Ну, месяц-другой тут еще будет тепло. А если до поздней осени или даже до зимы не удастся вернуться?

— Нам здесь надо будет побыть подольше, чем трое суток, — заметил Агафон.

— Как тебя звать? — спросил дядя Саня, малость помолчав.

— Не обижаюсь, если просто Агафон.

— Это хорошо, что ты не гордый. Но надо понимать, чего делаешь. Тоже не помешает. Отсюда по прямой, если не соврать, до Петровки, 38, всего тридцать пять километров. И мне ни к чему, чтобы тут всякие типы крутились. Мне сказано: прими четверых. Об остальных ни звука. Никто мне не говорил, что ты привезешь девять. Не знаю, где вы спать будете. И жратвы у меня на вас не запасено. Опять же — мне говорили, что три дня, не больше. Этот номер на год вперед забронирован, усек?

— Ты, дядя Саня, по-моему, второй раз одно и тоже повторяешь. Лучше давай по делу: сколько тебе отстегнуть, чтобы ты на мозги не капал? — довольно нервно произнес Агафон. — Этой даче, со всеми потрохами, красная цена — «лимонов» двадцать, да и то если бревна не сгнили. Хочешь, мы у тебя ее купим? Тебе, на хрен, больше за нее никто не даст.

— Милок, — скривился дядя Саня, — дача эта не продается. Так что не тряси тут «лимонами», растерять можешь. Пойми, сява, вас сюда по просьбе вашего основного вписали, и не для того, чтобы вы тут с бабами развлекались. Где вы их там наснимали, меня не колеблет, но дорогу они сюда должны забыть. Лучше, если вообще насовсем. Не то вам тоже память укоротят.

— Слушай, пень, — строго сказал Агафон. — Не корчи из себя авторитета. Шестерня ты бескозырная, хотя и старый. Манал я твой понт в четыре дырки. Сэнсей при мне с Москвой говорил и потом мне четко расписал, чего мы можем, а чего нет. Так вот, запомни: нам от тебя, кроме хаты, чтобы выспаться, ничего не надо. Мы по дороге в паре магазинов были и затарились по линии жратвы. И выпить у нас есть.

— Вот если бы ты поднес хозяину с дорожки, — облизнулся дядя Саня, — тогда бы я не стал всякую фигню молоть.

— Поднести я тебе не откажусь, но пить с тобой не буду, — проворчал Агафон, — потому что ты фигни намолол уже сверх плана, как передовой комбайнер Миша Горбачев.

Дядя Саня сипло похихикал, потому что любил слушать гадости про Горбачева, не мог ему антиалкогольную кампанию простить.

— Понятно, — очень радостно улыбнулся он. — С девочками — приятней выпить.

— Верно мыслишь, дядя Саня.

— Я-то верно мыслю, это да. А вот тебе, поскольку ты мозгами плохо ворочал вначале, придется сейчас покрутить. Полезли на чердак, покажу, что для вас приготовлено.

Агафон поднимался наверх не без опаски. Судя по общей обстановке на этой даче, можно было предположить, что для ночлега приготовлено провшивевшее и провонявшее бомжами лежбище, которое ни постелью, ни бельем назвать нельзя.

Но на сей раз разочарование было приятным. На чердаке, не в пример жилой комнате, был и воздух посвежее, и пыли поменьше, и самое главное, стояли четыре вполне удобные койки солдатского образца, застланные самым настоящим, свежим и сухим бельем. Даже ароматизированным и накрахмаленным. Только что из прачечной.

— Видел? — с легким торжеством в голосе произнес дядя Саня. — Вот, все готово на четверых. Даже полотенца и мыло, если на то пошло. Вон холодильник. А тут плитка газовая походная с двумя конфорками. Там дальше — баллоны маленькие. Чайник, кастрюля, сковорода. Тарелки, кружки, ложки, вилки. Все чистое. Ну, туалет, конечно, на дворе, в углу сада. Умывалка там же.

— А чего вы все это не внизу сделали, а на чердаке? — удивился Агафон. Ему уже не казалось, будто дядя Саня — такой уж беспробудный алкаш. Нет, он посложнее. С таким, кстати, вдвойне востро надо ухо держать. Похоже, больше косит под алкаша, чем на самом деле пьет.

— Это потому, что ко мне сюда иной раз по ночам друзья заходят. Им вас не надо видеть, а вам — их. Такие вот друзья.

— Менты, что ли? — предположил Агафон.

— Всякие бывают… — уклончиво произнес дядя Саня. — Опять же, я иногда уезжаю, а гости остаются. Надо придумать, как вам тут хоть на первую ночь разместиться. Если бы вас хотя бы восемь было — куда ни шло. На койки и по двое можно улечься, правда, одеяло и подушка тоже одни на двоих будут. Ну, если с бабами спать будете — не заметите. Однако у вас еще увечный есть. Третьим его никуда не положишь, верно? Да и вообще, как его на чердак затаскивать и обратно спускать? То-то я и говорю, что ни хрена ты не подумал, когда его с собой брал.

— Я же не знал, что нам у тебя на чердаке придется жить.

— А ты бы сначала подумал, как ему по всяким надобностям ходить, без рук и без ног. У меня в сортире унитаза нет, на корточки садиться надо, над дыркой. Вон там сортир, поди глянь.

Агафон припомнил, как во время двух остановок на пути сюда девчонки забирали Олега с собой.

— Ничего, — отмахнулся он. — У нас для него сестры милосердия найдутся. А переночует он в машине. В «Волге» сиденья откинем, положим туда с ним его подругу. Заодно машину посторожат.

— Тебе виднее. Эту ночь переночуете, а завтра придумаем. Они вернулись на задний двор, и Агафон сказал спутникам:

— Значит, так. Наверху четыре койки. У нас в наличии девять человек. Олег будет ночевать в Элькиной «Волге».

— Я там же, — мгновенно отреагировала Эля.

— А мы с Ксюшкой в «девятке», — Гребешок демонстративно обнял негритянку, чтоб все поняли: это — его.

— Не возражаю, — важно кивнул Агафон. — Любовь — святое дело. Остается пятеро на четыре кровати…

— Да ладно тебе, — отмахнулся Налим, — разберемся ближе к вечеру. Сейчас бы пожрать, а?

— Правильно. Надо заодно и все остальное разгрузить… — кивнул Агафон. Под всем остальным он подразумевал оружие.

Поскольку по улице мимо дачи изредка проходили люди и могли невзначай увидеть, автоматы втащили в окно, выходившее на площадку, где стояли автомобили. Пистолеты тоже припрятали. А затем началась возня с приготовлением обеда. Лариса с Лидой взялись делать салаты, Элька с Ксюшей бутерброды, Налима и Лузу посадили чистить картошку, а Гребешок и Агафон под наблюдением дяди Саши и Олега занялись шашлыками.

Агафон работал руками механически, а сам думал. О том, как получилось, что они — их четверка и компания девчонок с Олегом, — еще утром две совершенно разные группы людей, которые относились друг к другу с явным недоверием, к полудню превратились в некую единую команду, которая со стороны выглядела так, будто всегда, с младенческих лет, была спаяна дружескими узами. В принципе после того, как Лариса устроила Агафону и Налиму «купание» в несуществующем море (Агафон не сомневался, что под воздействием этой наведенной галлюцинации они могли бы вполне реально коньки отбросить!), ни о какой дружбе, казалось бы, и речи быть не могло, а вот поди ж ты, нашли общий язык, столковались, почуяли, что нужны друг другу. Конечно, не сразу, постепенно, с опасками и оговорками. Но шестичасовая дорога на Москву помогла им: чем дальше ехали, тем больше друг друга понимали…

 

На чем сошлись

Когда Агафон с Налимом гнались за беглянками на Гребешковой «девятке»,

его не раз посещали злые, бешеные мыслишки насчет того, что он сделает с ними, ежели догонит. Иногда ему казалось, что можно обойтись простой раздачей оплеух по щекам, иногда представлялось, что девчачья заподлянка заслуживает порки ремнем по задницам, не снимая штанов, — Агафон вовсе не был садистом, просто его самого в детстве так воспитывали. Но как только ему вспоминался страх, пережитый в «затопленной избе», самые настоящие муки, испытанные в ходе галлюцинаций, то тянуло на жестокость. Например, не раз обуревала жажда набить им морды до синяков, трахнуть в извращенной форме, даже убить. Правда, ненадолго. Все-таки девчушки были, по его разумению, еще маленькие и глупые. У самого Агафона почти такая же росла где-то в Новосибирске, куда укатила после развода бывшая мадам Агафонова. Саму бабу, которая после того, как Агафона посадили, и дня не стала ждать, ему жалко не было — умотала и умотала, а вот об Ирке он переживал. Агафон даже испытывал ощущение собственной подлости, хотя и алименты платил исправно (с официальной зарплаты, вестимо, но довольно много), и на все дни рождения посылал сначала бывшей жене, а теперь самой Ирке — у нее уже паспорт был! — немалые почтовые переводы эквивалентом в двести баксов.

Поэтому, когда они наконец-то настигли девок, ни убивать их, ни просто лупить Агафон не стал. К тому же Лида и Лариса смотрелись такими испуганными, что их стоило пожалеть. А вот Олег выглядел совсем безучастно. Казалось, будто ему все равно: зарежут его, оторвут ему голову, сожгут живьем — седой пацан был абсолютно невозмутим. Только попросил: «Не бейте девчонок!» Вяло так попросил, но получилось очень убедительно. Хотя он, конечно, помешать не смог бы. Был бы Агафон поддатый, может, и не внял бы сгоряча, а тут руки опустились. К тому же в тот момент и таинственный кубик с шайбочкой перешел в руки Агафона, и Элька очнулась.

Когда Агафон сообщил ей, что они едут в Москву, и спросил ее про ключики, из-за которых весь сыр-бор разгорелся, Элька была еще очень сонная. Самое оно, чтобы допрашивать. Агафон толком ничего не понимал, но то ли в кино видел, то ли где-то читал, то ли просто краем уха слышал, что иногда особо хитрых и упрямых подследственных спецслужбы колют специальными препаратами, которые погружают допрашиваемых в полусонное состояние. И такой полусонный тип с парализованной волей, теряя способность врать, отвечает на все вопросы чистую правду.

Неизвестно, какой именно препарат вкатили Эльке «черные ниндзя», обычное ли снотворное или специальное. У них уже не уточнить. Но так или иначе, в первые пять минут после пробуждения она находилась в полусне и вялым голосом, лениво хлопая мутными, будто похмельными глазами, давала те самые ответы, которых ждал от нее Агафон.

— Ключики… — пробормотала она. — Маленькие, блестящие. С немецкими буквами…

— Да, да! — поторопил Агафон. Вести одновременно и допрос, и машину было не слишком удобно. Поэтому Агафон притормозил, за руль временно уселся Налим. Лиду пересадили на переднее сиденье, а Агафон перебрался назад. У Эльки в «Волге» и на заднем сиденье у правой дверцы был ремень безопасности специально для Олега. А коляска его складывалась и пряталась в багажник. В общем, Агафон сел слева от Эльки и, ощущая на себе не очень добрый взгляд Олега, стал задавать дальнейшие вопросы:

— Так где ключики? Маленькие, блестящие, с немецкими буквами?

— Сначала были у Ростика…

— Правильно! Ты забрала их у Ростика, куда спрятала?

— На квартире у Олега, в тайнике под плиткой, за аптечкой в ванной…

— Ты забрала их оттуда и увезла в деревню. Где они?

— Лежали в «бардачке» «Волги»…

— Лида, глянь туда! — резко обернулся Агафон. — Открой и вытряхни все себе на колени! Смотри, чтобы на пол ничего не упало.

— Какой вы сердитый… — испуганно пролепетала Лида. Но подчинилась и начала выкладывать из «бардачка» его содержимое. Надо сказать, что будь Элька в здравом уме и трезвой памяти, то ей пришлось бы немало постесняться, ибо содержимое «бардачка» было примерно то же, что у дамской сумочки, принадлежащей женщине определенного образа жизни. Однако, поскольку Элька не сильно отдавала себе отчет в том, что происходит, смущаться за нее пришлось скромнице Лиде.

На колени к малярше перекочевали «Правила дорожного движения» за 1995 год, упаковка импортных свечей зажигания, маленький фонарик «Криптон», небольшой разводной ключ, складной пластмассовый стаканчик, недоеденное и засохшее, как камень, миндальное пирожное, пустая и помятая пачка «Marlboro-lights», целлофановая запайка с двумя уцелевшими таблетками анальгина, треснувшие солнцезащитные очки, почти полностью выдавленный тюбик крема для рук, одинокая левая перчатка с отрезанными пальцами, два грязных носовых платка, в один из которых был завернут старый презерватив, распечатанная упаковка со свежими, наконец, нежно-розовые, хотя и не совсем чистые, мини-трусики с кружевом.

Пересмотрели все — ключей не было.

— Ты их забрала? Ты забрала ключики из «бардачка»? — Агафон вновь взялся за Эльку.

— Забрала… — пробормотала та. — Кажется, забрала.

— Куда спрятала потом?

— Не помню…

— Помнишь! Вспоминай! Вспоминай, где ключики! — настырничал Агафон.

— Сейчас… Сейчас вспомню… — произнесла Элька, но Агафону показалось, будто она смотрит уже менее мутным взглядом, чем раньше. Это его забеспокоило: еще чуть-чуть, и она выйдет из своего состояния и начнет упираться рогом.

— Быстрее, быстрее думай! Где были ключики, когда мы гуляли по дороге? — Агафон понимал, что Элька вряд ли брала ключи с собой на прогулку.

— В машине… Они в машине лежали, в «бардачке».

— А потом?

— Не знаю где…

Агафон смачно матюкнулся, не пожалев ушей присутствующих дам, которые, впрочем, ничего нового для себя не открыли. Но самое смешное, что именно матерное слово удачно срифмованное Агафоном со словом «где», оказалось воистину «ключевым».

Элька, все еще не выбравшись из полусна, подтвердила:

— Да. Там лежали.

— И сейчас там? — обалдело пробормотал Агафон.

— Там.

— Доставай! — приказал Агафон.

Ключики, как оказалось, были упакованы в презерватив, завязанный на узел, задвинуты «тампаксом», а снизу еще и прокладкой прикрыты…

В общем, сейчас они уже находились у Агафона вместе с кубиком и шайбочкой.

Конечно, после того, как прошло еще минут пятнадцать и автомобили выкатили на Московское шоссе, Элька пришла в себя окончательно. Только тут она сообразила, какие ключики отдала.

— Во дура, а? — сказала она, злясь на себя. — Кукла безмозглая! Сперва отдала, а потом вспомнила…

— Не переживай, — ободряюще произнес Агафон. — Ты бы их так и так отдала. Не мне, так тем, в черном. Но они, между прочим, тебя бы потом убрали, а мы наградим.

— Так я тебе и поверила.

— Серьезно. Можем тебе вместо этой гробины, — Агафон щелкнул по обивке салона «Волги», — «Мерседес» подарить. Даже «Линкольн», наверно. Можем даже маленький самолет купить, если захочешь. Я же говорю: мы тебе обязаны жизнью. Заказывай, чего хочешь. В пределах полумиллиона баксов.

Элька посмотрела на Агафона более серьезно, но менее зло:

— Хорошо, я скажу, что мне надо. Мне надо, чтобы у Олежки были протезы, хотя бы на ноги. Здесь такие не делают. А выписывать из Германии через фирму

— очень дорого. Накрутят сверх головы.

— Стало быть, тебе надо туда ехать? — спросил Агафон. — Нет проблем. Спонсируем.

— Только учти, я и Олежка из дома уезжали безо всего. У меня при себе загранпаспорта нет, у Олежки — даже российского. А обратно в город нам сейчас нельзя…

— Паспорта в нашем государстве делают запросто, — усмехнулся Агафон. — Хотя, конечно, это дело расходов потребует, но в принципе проблем не будет.

— Это я могу и сама устроить, — сказала Элька, — и намного дешевле, чем у вас получится. Потому что вы в Москве хуже моего разбираетесь, небось и знакомств нет, а у меня — выше крыши. От вас мне может понадобиться одно: подстраховать.

— Со стрельбой? — прищурился Агафон.

— Думаю, одним внешним видом. Но всякое может быть. Ты всерьез насчет пол-«лимона» баксов или это так, треп?

— Всерьез, — Агафон не был уверен, что все отнесутся к этой идее равнозначно, но знал аргументы, которые заставят их отказаться от идеи попользоваться валютой Лавровки. — Кстати, насчет подстраховки. У нас ведь кубик есть…

— Какой кубик? — удивилась Элька. Удивилась совершенно искренне, без притворства.

— Забыла, что ли? — спросил Агафон. — Черный такой, с шайбочкой. В сумке у тебя лежал, в коробке из-под французских духов. Вчера девки его нашли.

— А там разве не настоящие духи были? — еще больше удивилась Элька. Агафон теперь был на сто процентов убежден, что она эти «духи» действительно не открывала.

— Нет, — ответил Агафон и достал из кармана кубик.

— Кстати, — доложил из-за баранки Налим, — впереди, через пару километров, — пост ГАИ. Может, пора кубик проверить?

— А не ближе? — отвернувшись от Эльки, спросил Агафон.

— Нет, как раз около того. Я по этой трассе несколько раз груз сопровождал, помню, — уверенно произнес Налим. — Если включать эту мухлевку, то лучше сейчас, пока они нас издали не увидели. А то либо с ума сойдут, либо заподозрят чего.

— Мысль верная, — кивнул Агафон и вытащил из кармана кубик. — Ночью эти подружки (Лариса сидела в «девятке» у Гребешка, а потому Агафон указал пальцем только на Лиду) с помощью данной фигулины целый концерт устроили…

А в это время на посту ГАИ, откуда уже давно уехал молоковоз, испившие

парного молочка служивые нервно поглядывали на дорогу, ожидая увидеть серую «Волгу» с красной «девяткой», в них должны были ехать вооруженные преступники. Поэтому, когда мимо них прокатили один за другим два микроавтобуса «Тойота» зеленого цвета, никто и не пошевелился. После этого гаишники еще долго бдили, не догадываясь, что машины давно прошли…

Нет, Элька ни черта не знала о кубике. Когда Агафон уложил шайбочку на грань с нарисованным кружком и та стала вращаться вокруг невидимой оси, она изумленно ахнула, как трехлетняя девочка, которой впервые показали новую заводную куклу.

— А отчего она крутится? — спросила Эля, но тут Агафон, не отвечая, придавил левый большой палец к поверхности кубика через отверстие в шайбе. Внутри «Волги» и «девятки» ничего не поменялось. Но внешне они преобразовались в зеленые микроавтобусы. Тем, кто сидел в «Волге», момент превращения вообще не запомнился. Только чуть-чуть мигнуло в глазах и щелкнуло в ушах. И только потом, когда Агафон обернулся, то увидел в заднее стекло зеленую «Тойоту». А вот Гребешок и все, кто сидел в «девятке», после вспышки в глазах и щелчка в ушах разом увидели микроавтобус на месте «Волги».

Гребешок помнил предупреждение Агафона, но все-таки дернулся за рулем от удивления. Все прочие, кроме Ларисы, тоже встрепенулись.

— Как это? А? — испуганно пискнула Ксюшка.

— Это они кубик включили, который у нас с Лидкой забрали, — спокойно объяснила Лариса. — Он всякие глюки показывает. Наверно, специально, чтобы ментов обмануть.

— Клево! — вырвалось у Гребешка. — А нас тоже переделали?

— Наверно, — пожала плечиками Лариса.

Гребешок, придерживая руль, высунул голову в окно и обалдел: с внешней стороны машина была зеленым микроавтобусом, а изнутри, через лобовое стекло, по-прежнему просматривался красный капот «девятки».

— Как это получается? — выдавил из себя Гребешок, ощущая, что маленько сдвинулся по фазе.

— Кто бы знал… — хмыкнула Лариса. — Может, Элька знает? Небось сейчас Агафон у нее там, в «Волге», все выспросит…

Но Элька точно ничего не знала. Наморщив лоб и намотав на пальчик прядь из растрепавшейся прически, она вспоминала:

— Я эту штуку взяла из пакета у Ростика. Там еще одна картонная коробка была, побольше. Тоже как кубик. Но в той коробке какая-то жестянка была запаянная. Она в сумочку не помещалась. Я ее оставила, а эту даже не открыла, просто бросила в сумку — и все.

— И ни разу подушиться не захотелось? — спросил Агафон.

— Ну, во-первых, у меня духов до фига, — сказала Элька. — А во-вторых, когда вспомнишь, как эти достались, так сразу расхочется…

И вдруг — бабья душа не просто потемки, а хрен знает что! — Элька, не отрицавшая того, что разделалась с Ростиком, но до сих пор помалкивавшая о том, как это происходило, начала исповедоваться. Правда, почти все Агафон уже знал. Нюансики только отдельные уточнились, и последний туман с картинки ушел.

В ту ночь Олега мучили кошмары, он метался, психовал, требовал, чтоб Элька его убила. Около полуночи ей пришло в голову, что, может, свежий воздух его успокоит. Сперва вынесла на двор коляску, потом Олега, усадила и повезла гулять по улице Матросова. Прогулка действительно успокоила парнишку, истерика прекратилась. Гуляли больше часа, разговаривали, вспоминали то хорошее, что было, а про плохое помалкивали. В общем, уже собирались домой, когда встретили веселых и пьяных Ларису и Лиду в компании с Ростиком.

Она его сразу узнала. Потому что в свое время именно он вылез из притормозившей машины и завел разговор о том, как опасно для таких красивых девушек ходить по улице без провожатых. Наверно, если бы не он, Эля ни за что не полезла бы в эту машину. Может быть, если бы ее пригласил не Ростик, а кто-то другой, она убежала бы и спаслась бы. Улица была освещена, были люди, не решились бы ее усаживать в машину силой. Впрочем, черт его знает, как все сложилось бы, если бы она уперлась, но факт есть факт — в машину она села сама, поверила благородному лицу и обаятельному взгляду Ростика. Потом, когда Ростика и его приятелей задержали, она еще раз видела его на опознании. Он был совсем иной, испуганный, с бегающими глазами. Ей только надо было сказать: он! И тогда уже ничто не спасло бы Ростика от гнусной 117-й. Но уже были звонки, которыми пугали ее родителей, и была предложена сумма в баксах, если откажется… В общем, Ростика она якобы не узнала. И он остался на воле.

Следующая встреча произошла, когда она работала в Германии, совсем недавно, можно сказать. Ее послали к нему в номер, по вызову. Может быть, если бы он ее не узнал или, по крайней мере, не стал об этом говорить, все обошлось бы. Но он не только узнал, даже имя вспомнил. И в промежутках между купленными ласками еще бубнил что-то насчет того, что, мол, помог Эле найти ее истинное призвание! И она решила, что если он еще раз ее снимет, то это будет последний день в его жизни. Тогда они больше не встретились. Уезжая домой, Эля надеялась, что никогда его больше не увидит. Но вот надо же, встретились. Да еще при каких обстоятельствах!

Она катила коляску с Олегом, своей первой и единственной «настоящей любовью. Той, что не состоялась, превратившись в любовь няньки к инвалиду. Олег, обрубленный, изувеченный, поседевший в двадцать лет, столкнулся с тем, кто подло и нагло украл у него счастье. Конечно, она ничего Олегу не сказала. Но тот, кажется, что-то понял. Во всяком случае, нагловатый тон и ухватки Ростика не оставили у него сомнений насчет того, что этот тип не просто знакомый. Он знал, чем занимается Эля, но никогда не видел ее клиентов. И это произвело на него ужасное впечатление. Будь он прежний, с руками и ногами, бросился бы на Ростика. Даже если бы знал, что у Ростика под мышкой „стечкин“. Но он мог только скрипнуть зубами и промолчать.

Ростик предложил Эле поехать с ним в «Береговию». Громко, не стесняясь девчонок, которые только что с ним переспали. Лида и Лариса были еще в кайфе от какого-то возбудителя, которым их напоил Ростик, да и сам он тоже был в «настроении». Именно тут она поняла, что хочет и может его убить, замысел убийства родился в какие-то считанные минуты.

Отозвав девчонок, она сказала им, чтобы привели Ростика в парк, к аварийному выходу из туннеля, а сама покатила коляску домой, убеждая Олега, что никуда не пойдет. Кажется, он поверил, но вновь разволновался, и поэтому Эля вколола ему быстродействующее снотворное. Он забылся минут через пять. За это время Эля успела переодеться в «костюм садистки», который остался у нее со времен «выступлений» в Германии. Он состоял из черной кожаной юбки до середины бедер и безрукавки-распашонки, застегивавшейся на одну пуговичку у шеи. Кроме того, в комплект входили длинные, по локоть, кожаные перчатки и высокие сапоги-чулки, доходившие почти до подола юбчонки. Была еще и кожаная фуражка, похожая на эсэсовскую, под которую Эля убрала волосы, сколов их шпильками. Одну шпильку в бомбоубежище потом нашли Агафон с Налимом.

После этого она взяла сумочку, в которую положила газовые баллончики с парализантом и перцовой вытяжкой, толстое шило, моток капронового шнура, фонарик и… огромный фаллоимитатор, который употребляют лесбиянки (тоже память о Германии). Приложилась к бутылке виски, глотнув из горла граммов сто, не меньше, для куража и храбрости, достала ключ от бомбоубежища и сбежала вниз. Там никого не было — был уже третий час ночи. Тихо открыв бомбоубежище, она включила фонарик и спустилась в подземелье. В «классе» бомбоубежища она ненадолго задержалась, чтобы прихватить с собой сверток, в котором лежали финка, трехгранный стилет и огромный охотничий нож. Она нашла этот сверток во время одной из ночных прогулок по туннелю. Должно быть, какие-то бандиты припрятали, причем не очень давно, потому что холодное оружие почти не заржавело.

Эля пробежала бегом по туннелю, очень хорошо ей знакомому, и успела добраться к аварийному выходу даже раньше, чем туда дошли неспешным шагом Ростик с сопровождающими его девицами, успела даже разжечь костерок на старом кострище. Встретила гостей на полянке, при красноватом свете костра, с похабной улыбкой на устах и в своем садистском костюмчике, который вызвал восторг у Ростика. Наверх она вышла с пустыми руками, только запрятала под кожаную распашонку капроновый шнур и баллончик с сильнодействующим парализантом. Элька знала: этот мощный газ любого здоровяка, трезвого или пьяного, валит минут на двадцать, отчего, наверно, в России такими баллончиками запретили пользоваться.

Именно из этого баллончика она и брызнула прямо в улыбающуюся морду Ростика, правда, заодно угостив и девчонок. Когда все трое свалились, Элька крепко связала шнуром сперва запястья, а потом и лодыжки Воинова, затащила его в подземелье и привязала за руки к металлической трубе, через которую проходил кабель. После этого она взяла финку и стала распарывать на Ростике одежду и срывать с него. Когда Воинов очухался, на нем был лишь небольшой обрывок от плавок. Остальное Элька свалила в кучу и подожгла зажигалкой.

Сперва Ростик, даже придя в себя, еще не очень понял, что ему предстоит, и испугался, только когда увидел, как горит его одежда. Он стал орать и ругаться, дергаться, но разорвать капроновый шнур не смог. А Элька, надев на фаллоимитатор презерватив, чтобы легче вошел, вонзила его Ростику в задницу. При этом она испытала жуткое противоестественное удовольствие и затем минут пять насиловала визжащего от стыда и бессильной злобы мужика, бормоча что-то бессвязное и отвратительное. Ростик изрыгал проклятия, еще не понимая, что это лишь прелюдия к настоящим мукам. Швырнув имитатор в костер, Элька положила на огонь шило. Пока шило накалялось, она взяла стилет и финку и стала наносить ему удары… один за одним, с каждым вскриком жертвы все больше зверея. Ростик уже не ругался, он плакал и умолял о пощаде — почти так же жалобно и безнадежно, как когда-то Элька, насилуемая им и остальными подонками. Он обещал ей отдать чемодан с полумиллионом долларов, оставшийся в гостинице. Он кричал, что у него в кармане лежат ключи от банковских сейфов в Швейцарии, где хранятся миллиарды баксов. Истекая кровью, стонал еще что-то. Может, говорил что-то и насчет кубика в коробке от французских духов, и насчет той коробки, которую позже нашел в пластиковом пакете Гребешок, — она ничего толком не слышала и не хотела слушать. Ей хотелось только слушать его стоны и вопли, сознавать, что ему больно, что ему сейчас хуже, чем когда-то было ей, и наслаждаться этой безумной местью…

После одного из ударов Ростик перестал кричать и обмяк. Она подумала, что он умер, перерезала веревку, которой привязывала его к трубе, и Ростик упал в лужу крови, уже натекшую на цементный пол туннеля. От этого падения он вновь пришел в себя и пошевелился. Тогда Элька всадила ему в живот охотничий нож и вспорола от паха до ребер. Потом откромсала мужские части…

После этого она, наконец, остыла и пришла в ужас. Выбежала из подземелья в парк, на полянку. Девчонок не было, они давно ушли, потому что думали, будто Ростик с Элькой отправились заниматься любовью в туннель, и хотя слышали глухие и неясные стоны, долетавшие из подземелья, подумали, что это от страсти.

Было уже три часа утра, в парке заметно посветлело. Элька, обезумев от страха, решила утопиться. Она бегом добежала до реки, плюхнулась в холодную воду. Утонуть, конечно, не сумела, но зато немного успокоилась и смыла кровь с тела и с кожаной одежды. Вылезла на берег и отправилась обратно. Казалось бы, идти туда, где лежит труп, не было никакой надобности. Там, в туннеле, он мог бы пролежать не один день, прежде чем на него кто-нибудь наткнется. Причем ни бомжи, ни шпана, лазившие по береговским катакомбам, не стали бы бежать в милицию. А крысы, возможно, не отказались бы полакомиться свежатинкой, и проблема утилизации решилась бы сама собой. Но Эльке вдруг захотелось, чтоб о страшной смерти Ростика узнали все. И еще она вспомнила о ключах «от швейцарского банка».

На поляне она нашла оброненный Ростиком пластиковый пакет. Принесла его в туннель, где еще чадил, дотлевая, костерок, вынула из пакета коробочку из-под французских духов. Но раскрывать не стала, просто положила в сумку, потому что в этот момент ей попался на глаза просторный лист полиэтиленовой пленки. Осторожно, чтобы вновь не испачкаться в крови, она втянула труп Ростика на пленку, завернула, даже перевязала шнуром, чтобы не выскальзывал, и поволокла к выходу из бомбоубежища. Пока шла, остатки крови стекли с пленки на пол, оставив лужицы и капли, но к тому моменту, когда она добралась до выхода во двор, капель уже не было.

Сначала она хотела бросить труп прямо посреди двора и заорать во всю глотку: «Это я его убила! Я отомстила ему!» С этой мыслью она, собственно, и тащила мертвеца несколько сот метров по туннелю. Но когда оказалась во дворе, безумство ослабело. Она вдруг подумала об Олежке, о том, кто будет о нем заботиться, если ее посадят. И отволокла тело в закуток между гаражами и, размотав полиэтилен, спихнула в крапиву. Потом, справедливо решив, что милиция приведет сюда собак, вспомнила о перцовом баллончике. Скатав полиэтилен в трубку, вновь вбежала в бомбоубежище. Снова пробежалась до места убийства, бросила пленку на угли и как раз в этот момент заметила, что неподалеку от кострища лежит связка двух ключиков и брелока в форме головы Мефистофеля…

Почему-то именно эта голова показалась ей чем-то страшным, дьявольским и нечистым. Она оторвала брелок и зашвырнула его подальше. Как он попал потом в мусорную кучу, где его откопали Гребешок и Луза, — неизвестно, может, крысы случайно закатили, а может, Элька случайно поддала его ногой, когда выбегала в парк. Почему она побежала в парк — и сейчас не могла понять. С чего вздумалось подойти к забору, ограждавшему двор, тоже понятия не имела, хотя вроде бы только что собиралась опрыскать перцовой вытяжкой промежуток между гаражами с внутренней стороны. Потом, правда, спохватилась и обрызгала с внешней. Потом ей показалось, будто кто-то увидел ее из окна дома, и Элька испугалась.

С перепугу опять побежала к аварийному выходу. Вновь забежала в туннель, завернула в старую газету орудия убийства: охотничий нож, финку, стилет и шило. Забрала сумочку, а пакет с картонной коробкой Ростика забыла. Оружие спрятала. Выскочила из дверей бомбоубежища, заперла дверь и вбежала в свой подъезд на десять минут раньше, чем владелец «ВАЗ-2106» собрался выйти к своему гаражу…

…Когда Элька закончила свой длинный и сбивчивый рассказ, Агафон только почесал в затылке.

— Значит, это ты все одна? И инструмент азерам ты подкинула? — спросил он. — И девчонки ни о чем не знали?

— Нет, — мотнула головой Элька, — потом кое-что узнали, но Ростик — это только мое дело.

— У Ларисы на курточке, — припомнил Агафон, — не хватает пуговки. Вот такой.

Он достал из внутреннего кармана пуговку, а также Элькину шпильку с длинным волосом.

— Ну, вообще-то мы туда часто ходили, — сказала Элька, — еще задолго до всего этого ужаса… Надо будет спросить, когда она ее потеряла.

— Какая теперь разница? Надо думать, как выкручиваться. Ростика не простят, это точно. Тем более при нем кубик с шайбочкой. Ключики и коробка, которую Ворон увез… Надо всерьез помозговать, что делать.

Дорога была длинная, времени хватало. Ехали, размышляли, придумывали… Агафон даже забыл про раненую руку. Вначале она напоминала о себе, а потом словно бы и не было сквозной дырки, запеклось. И тошноты не было, и температура не повышалась. Под конец даже рискнул снова за руль сесть. И ничего, крутил баранку нормально, хотя и недолго. Так вот и доехали с Божьей помощью. Мирно, в дружбе и согласии. А теперь дружной компанией собирались отметить приезд в окрестности первопрестольной.

— Ну и стол выходит! — восторженно произнес дядя Саня, приглядываясь к закуске и выпивке. — Хлеб свой, так хоть у попа стой!

Агафон, оторвавшись от шашлычных дел, сказал Гребешку:

— Покомандуй тут маленько, а я сбегаю позвоню Сэнсею: мол, все нормально, хорошо доехали…

 

Ворон ворону глаз не выклюет?

Спутниковая «тарелка», установленная московскими гостями на крыше «Русского вепря», чуточку повернулась, нацелившись на пролетавший где-то там, в космических высотах, сателлит, и стрельнула коротким импульсом спрессованной в полуминутный «би-и-ип» информации. Антенна спутника схватила этот «би-и-ип», перебросила на передатчик и вновь швырнула вниз с высоты в несколько сотен километров с тем расчетом, чтоб его ухватила приемная антенна, установленная на крыше Центра трансцендентных методов обучения. Компьютерная система пропустила через себя коротенький сигнал, развернула запакованную шифровку, расшифровала тройную кодировку, и принтер на рабочем столе Сергея Сергеевича Баринова выдал распечатку спецсообщения.

Чудо-юдо проглядел текст: это был полный отчет о беседе Иванцова с представителями Соловьева, «альгамбровцами». В конце стенограммы стояло несколько значков компьютерной псевдографики:

Как все эти загогульки переводятся в цифры, знал только сам Чудо-юдо. Никто, за исключением, вероятно, человека, пославшего Баринову конфиденциальную информацию, не знал даже того, скрываются ли за этими значками цифры или буквы, отдельные слова или целые послания.

— Молодец, Вася! — похвалил Чудо-юдо своего информатора, хотя тот и не мог этого слышать. — Просто молодец!

Сразу после этого он нажал три кнопки на внутреннем телефоне:

— Зинуля? Работаешь? Очень хорошо. Устала, наверно, замучилась? Ну, можешь теперь отдохнуть. Вася прислал свой вариант. Сейчас я тебе его переброшу. А трубочку не клади, докладывай, как и что…

Чудо-юдо ухватился за «мышь», вышел в локальную сеть ЦТМО, набрал адрес Зинаиды и быстренько нащелкал на клавиатуре нужную комбинацию цифр.

— Ну как? — спросил он в телефонную трубку.

— Пошла… — сказала Зина с легкой досадой. — Заработала. Увольняйте меня, Сергей Сергеевич, дура у вас невестка.

— Не казнись. Сегодня он быстрее успел, завтра ты…

— Лопухину сложнее было, — проворчала Зинаида, — он ведь еще и другими делами занимается.

— Ему зато детей воспитывать не надо. Тем более что он вообще, по-моему, от компьютеров не вылезает. Что для тебя работа, то для него хобби. Считка пошла?

— Да.

— Минут через пять я к тебе подойду.

Баринов уже сделал шаг к двери, когда зазвенел другой телефон.

— Сергей Сергеевич! Спутник, экстренно! Телефон, модулированный.

— Ясно. Алло!

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Лопухин.

— Понял. Молодец, Вася. Все работает.

— У меня экстренная связь. Перейдите в СК, пожалуйста. Все.

Баринов набрал телефон Зинаиды и сообщил:

— Буду позже, работай сама.

Затем он нажал несколько кнопочек на маленьком пульте, похожем на микрокалькулятор, и в стенке с книгами, стоявшей позади рабочего стола директора ЦТМО, одна из секций выкатилась вперед, а потом ушла вбок. Баринов прошел в открывшийся проем, секция вернулась на место.

Сергей Сергеевич очутился в небольшой комнатке, похожей на шкаф-купе. Едва он переступил порог, как за его спиной тут же задвинулась стальная дверь со звукоизолирующей отделкой. В комнатке стояло привинченное к полу кресло-ложемент с фиксирующими ремнями, на котором лежал шлем с очками виртуальной реальности с проводками, подключенными к процессору. Баринов улегся в ложемент, надел на голову шлем, зафиксировался ремнями, будто собирался стартовать в космос, включил питание на процессор.

Сперва перед его глазами стали появляться большие объемные цифры: 9,8,7…и так далее до 0. После того как исчез ноль, Сергей Сергеевич увидел перед глазами алый прямоугольник с надписью: «VIRTUAL EXIT. BASE SECTOR». Под этой надписью имелось два квадратика-клавиши с известными всем компьютерным пользователям надписями «ENTER» и «ESC». Тонкая красная стрелочка подрагивала посередине между клавишами. К ней из углов картинки тянулись два неярких пунктира — они обозначали направление взгляда правого и левого глаз Сергея Сергеевича. Едва он перевел взгляд направо, как пунктиры сместились, потянули за собой стрелочку и передвинули ее на клавишу «ENTER». Алый прямоугольник сменил цвет на зеленый, поверх которого появилась желтая надпись: «CODE 1st door — ?"1 и цифры от 0 до 9. Перемещая стрелочку движением глаз, Сергей Сергеевич подвел ее острие к цифре 5. Сразу же на месте вопросительного знака засветилась пятерка, после нее появилось многоточие. Подобным же образом Баринов поставил в строчку еще три цифры и после того, как набралось число 5907, цвет прямоугольника вновь поменялся, он стал желтым с синей надписью: „CODE 2nd door — ?"2 Набрав число 4671, Баринов прошел к синей «двери“ и, открыв ее кодом 2456, очутился внутри прямоугольного помещения, посреди которого появился виртуальный Вася Лопухин.

— Сергей Сергеевич, экстренная информация! Десять минут назад со мной связался субъект «источник». Только что он имел прямой контакт с Сэнсеем. Примите пакет информации!

Вася извлек откуда-то красный конверт и протянул его вперед. Баринов перевел стрелочку на пакет, и он исчез из поля зрения. Конверт был лишь символом той информации, которая мгновенно перескочила в мозг Сергея Сергеевича. Если бы Вася взялся ее пересказывать голосом, то затратил бы минут двадцать. Атак Чудо-юдо в течение меньше чем одной секунды стал знать все, что хотел сообщить Вася.

— Передай Сэнсею через «источника», чтобы немедленно санкционировал переход этих ребят и девчат под наш контроль.

— У Сэнсея нет с ними прямой связи, — напомнил Лопухин. — Агафон звонил по обычному межгороду. Можно лишь связаться с друзьями Сэнсея, которые позволили разместить ребят на даче. Но там возможна утечка…

— Подключай напрямую к «источнику».

— Сергей Сергеевич, это очень опасно, — предупредил Вася.

— Наплевать. Сейчас опаснее промедлить.

— Есть!

В виртуальном пространстве возникла белая человекообразная фигура без лица, будто вырезанная из плотной бумаги.

— «Источник» на связи, — прозвучал в наушниках Баринова механический голос.

— Сколько надо времени, чтобы связаться с Сэнсеем?

— Немедленно по окончании разговора с вами. Могу транслировать вашу речь.

— Работай!..

Сэнсей в это время находился на той самой полянке на задах «оптовой базы», где обычно встречался с «источником». Еще перед тем, как отправить в Москву Агафона и Кё, «источник» потребовал, чтобы Сэнсей немедленно доложил о том, как они доехали. Агафон должен был позвонить сутки назад. Поэтому запоздалый доклад о прибытии на место Сэнсея и обрадовал, и расстроил. Тем не менее, он немедленно нашел возможность установить связь с «кисанькой». Встреча состоялась намного раньше, чем через час. Ибо «кисанька» сказала:

— Не забыл? Жду через два дня. Чао-о!

Сие означало, что Сэнсей должен, бросив все дела и заботы, сорваться с места и мчаться на полянку позади территории базы. Таких команд до сих пор «источник» не отдавал, но то, что она могла последовать, было предусмотрено. Сэнсей должен был прибежать на полянку в течение пяти минут, ни секундой позже.

— Федя, — сказал Сэнсей супертяжу. — Держи контору, я пойду по лесу пройдусь.

— Провожатых не надо?

— Нет.

Примерно через четыре минуты тридцать секунд Сэнсей, запыхавшись, вбежал на знакомую лужайку.

— Привет. — «Источник», как всегда, вышел откуда-то из кустов. — Оказывается, ты хорошо бегаешь.

— Ребята позвонили, — доложил Сэнсей. — Доехали. Задержка была не по их вине. Подробностей не объясняли по телефону, но дали понять, что у них в компании теперь Элька Длинная с тремя подругами, к тому же у них ключики и коробочка. Те самые, что разыскивали.

«Источник», как выяснилось, знал об этом путешествии намного больше, чем Сэнсей узнал от Агафона по телефону, в том числе и о перестрелках с группой Штыря и о ночной стычке в деревне Конец. Даже о захвате вертолета знал.

Сэнсей и не догадывался, что в то время, как «источник» рассказывает ему массу интересного, одновременно происходит передача информации Васе Лопухину.

Когда Чудо-юдо вызвал «источника» на прямую связь, тот сказал Сэнсею:

— Знаешь, я сейчас чуть-чуть подумаю. Подожди и ни о чем не спрашивай.

Сэнсей честно подчинился. Через полторы минуты «источник» заговорил:

— Сейчас твои ребята на даче, куда ты их прислал, в опасности находятся. Надо их оттуда забрать и отправить в более надежное место. У меня есть знакомые, которые могут помочь, но боюсь, что столковаться с твоими бойцами им будет трудно. Через владельцев дачи идти не хотелось бы. Не очень солидные люди. Если им большие деньги предложат, могут твоих ребят и девчонок продать. Надо как-то связываться в обход этих владельцев. Думай, как это можно провернуть побыстрее.

— Завтра днем Агафон должен позвонить сюда по межгороду.

— Не годится. Очень поздно. К тому же межгород запросто прослушают.

— Надо послать к ним кого-нибудь из знакомых, — предложил Сэнсей. — Передаст пароль к твоим друзьям и так далее.

— Долго. Если сейчас поедут на машине, то приедут только к ночи. На поезде — вообще только утром. Самолетов до завтра на Москву уже не будет. У тебя есть кто в Москве совсем надежный?

Сэнсей задумался.

— Совсем надежных не бывает, — сказал он после паузы. — Особенно в нашем деле. Если вы тех, которые дачу сдали, считаете ненадежными…

— Подумай над тем, как убедить Агафона, что человек пришел от тебя.

— Проще всего записку передать. Он мой почерк знает. Если по факсу перекинуть… Факс у твоих друганов есть?

— Факс есть, только боюсь, что его тоже могут перехватить. Нет, нужно что-то такое, что заставило бы поверить однозначно при устном разговоре.

— Сложно…

— Вспомни какую-нибудь беседу с глазу на глаз с Агафоном или Гребешком. Такую, чтобы, кроме них, больше никто не присутствовал. Лучше всего из самого недавнего прошлого.

Сэнсей стал напряженно вспоминать… Последний раз он беседовал с Агафоном тет-а-тет после того, как побеседовали в «Куропатке» с посланцами Лавровки, которых возглавлял Штырь.

— Ладно, — сказал «источник» после пятиминутных раздумий Сэнсея. — Время вышло. Придумал что-нибудь?

— Да так… — неопределенно ответил тот.

— Бог с тобой, иди своими делами занимайся. Сами подумаем… …Когда белая безликая фигура «источника» исчезла из поля зрения Баринова, виртуальный Лопухин спросил:

— Нормально списали Сэнсея, Сергей Сергеевич?

— Нормально. Для ГВЭП вполне достаточно. Расходимся. Время не ждет!

Через полчаса В это время Агафон с остальной публикой уже сидели за столом, за тем, что был сооружен из столешницы без ножек и картонных ящиков. Четыре дамы уселись на диване, Олег — в коляске, а куропаткинцы пристроились на пластмассовых ящиках из-под бутылок. Дяде Сане, как хозяину, выделили расшатанный стул, ибо он один знал, как на нем сидеть, чтобы стул не развалился окончательно.

С посудой, конечно, в этом доме было фигово, если не считать пустых бутылок. После поисков нашлось семь кружек и стаканов. К ним добавили раскладной стаканчик, обнаруженный при обыске в бардачке Элькиной «Волги» и пластмассовую кружку, завалявшуюся у Гребешка. Десятую «тару» — лично для себя — изготовил дядя Саня. Взял пустую бутылку из-под пива, намочил в бензине суровую нитку, обмотал ею бутылку где-то посередине, подпалил, а затем резко опустил в ведро с водой, стоявшее в сенях. Пинк! — и нижняя часть бутылки, словно ножом отрезанная, булькнула в воду. После этого дядя Саня взял у Гребешка из багажника паяльную лампу, накачал так, что она загудела, точно реактивный двигатель, и оплавил края свежеиспеченного зеленого стакана.

Тарелок нашлось всего пять, поэтому решили пользоваться ими попарно. После пары шуток насчет СПИДа, сифилиса и холеры сошлись на том, что спирт всю заразу убивает, и больше ни о какой гигиене не вспоминали, тем более что ложек и вилок тоже не хватало. Но как-то обошлись. Первый тост был «с приездом», второй — «за прекрасных дам», третий — «за тех, кто в зоне», а четвертый и последующий — под лозунгом «дай Бог, не последняя». После пятого отправились во двор, где расслабившийся Гребешок разрешил запустить музон из бортовой магнитолы «девятки», не жалея ради народного веселья своего аккумулятора. Начались танцы, которые по количеству визгов, воплей и топота не уступали небольшой дискотеке. Олег, конечно, на коляске танцевать не мог, дядя Саня после пятого залпа из своего импровизированного стакана калибром в 250 миллилитров потерял остойчивость и медленно погружался в нирвану. Прочие, однако, чувствовали себя в полной форме.

Агафон, конечно, в отличие от прочих, не больно расслаблялся. Он только делал вид, будто беззаботно пляшет, а на деле посматривал по сторонам, на улицу, в соседние дворы. Опасностей здесь, в неродном и незнакомом месте, могло быть много. Во-первых, не понимающие чужого веселья жители могут по причине зависти или излишней вредности пригласить ментуру. Во-вторых, какие-нибудь местные подростки, еще морально не доросшие до организованной преступности, могут пожелать познакомиться с приезжими девушками, что приведет к мордобою — а возможно, и к стрельбе, — после чего опять же все закончится ментурой, встречаться с которой в Подмосковье никак не входило в планы Агафона. Наконец — и это было самое неприятное, — могли невзначай наехать те, «черные». Или еще кто-нибудь, кому остро нужны ключики от швейцарских банков или кубик с шайбочкой.

В разгар плясок Агафон, упарившись, отошел в сторонку, хлебнуть холодного пивка из банки. Сделав освежающий глоток, он, как обычно, поглядел в сторону улицы.

Все было вроде бы вполне спокойно. Мирные граждане, приближаясь к развеселому месту, предусмотрительно переходили на другую сторону улицы, скоплений любопытствующей шпаны поблизости не просматривалось. Правда, некоторые грубые и невоспитанные бабки шипели и бурчали, что, мол, совсем обнаглели, стыд потеряли и спокою не дают. Но поскольку бабки ворчали не назойливо, почти не слышно, этого гуляки не замечали.

Агафон собрался было вернуться в гущу танца, когда вдруг увидел странно знакомую фигуру, неторопливо движущуюся в направлении калитки. Если бы Агафон увидел эту фигуру во дворе оптовой базы АО «Белая куропатка» или где-нибудь на Свято-Никольской у казино «Моби Дик», то ничуточки не удивился бы. Но здесь, за несколько сот километров от родной области… Тем более что еще и пары часов не прошло, как Агафон беседовал с этим самым человеком по телефону, набрав номер офиса начальника охраны оптовой базы.

Короче, перед дачей номер 34 по улице Воровского, откуда ни возьмись, появился господин Алексей Сенин, то бишь Сэнсей.

Агафон подошел к забору, протер глаза.

— Привет, — сказал Сэнсей, — гуляем?

— Мы же в отпуске, — напомнил Агафон. Все-таки пять тостов плюс пара

банок пива и на него произвели впечатление.

— Отойдем, пусть балдеют, — предложил Сэнсей, и Агафон вышел за калитку. Кажется, кто-то из ребят поглядел ему вслед, но не стал прерывать танцы.

— Слушай, — почесал лоб Агафон, — как ты сюда добрался-то? Ну, адрес, конечно, ты нам сам давал, это понятно. Но ты ж еще час назад был в «Куропатке», верно?

— Был, — нехотя согласился Сэнсей, — а теперь вот здесь.

— Самолетом, что ли, долетел? — настырничал Агафон. — Так ведь, по-моему, рейсов на сегодня больше не было…

— Меня на истребителе подвезли, — шепотом произнес Сэнсей, — с нашего «консервного» аэродрома. Только это секрет, ни-ни! Понял?

— Понял, конечно, — Агафон и впрямь не усомнился. — А на фига ты сюда понесся?

— Потому что дело шибко срочное. Хозяин наш, который вместо Ворона, решил вас отсюда под хорошую крышу забрать. Во-первых, потому что вас тут невпротык как много, а во-вторых, потому что те, с которыми вы в деревне Конец разобрались, это место уже засекли. И ближе к ночи, когда вы совсем окосеете, эта команда возьмет вас голыми руками и тихо порежет.

— Блин, откуда они узнали?

— Разберемся со временем. А сейчас» самое главное: где ключики и этот самый кубик с шайбой?

— У меня лежат, в кармане.

— Давай сюда. Ты им цены не знаешь, торговаться я сам буду.

— Как скажешь, — пожал плечами Агафон, — я их так и так тебе бы отдал.

Он достал из кармана коробку из-под французских духов и передал ее Сэнсею.

— Ключики тоже тут, — пояснил Агафон, приоткрывая коробку и показывая Сэнсею содержимое.

— Ясно, — кивнул Сэнсей, пряча коробку в карман штанов. — Теперь дальше. Очень может быть, что дядя Саня и те друзья, к которым я по глупости вас спровадил, куплены теми, с кем вы в Конце воевали. Поэтому по-простому отсюда вам лучше не уезжать. Через четверть часа после того, как я отсюда отвалю» сюда наедет ментура. Якобы по жалобе соседей, что тишину и порядок нарушаете. Проверят документы — у девок с ними нелады. В общем, вас якобы заберут. Ругайтесь, кричите, обещайте в Комиссию ООН по правам человека пожаловаться. Драться, наверное, не стоит, а то этим самым ментам придется вас обласкать дубьем. Оружие не трожьте, пусть лежит где лежало. Вам оно без надобности, а менты его искать не будут. Все понял? Бабам и калеке ничего не говори, только нашим парням. Все понял, еще раз спрашиваю?

— Без проблем, усек, от и до.

— Ну и молодец, раз так. Оповещай мужиков, а мне пора. Меня тут, поблизости, в Шереметьеве, истребитель ждет. За мной не ходи, понял?

— Все, пошел! — Агафон пожал руку Сэнсею и двинул обратно во двор дачи, а Сэнсей заспешил куда-то за угол улицы.

Там его дожидался большой черный джип «Гранд-Чероки» с тонированными стеклами, за рулем которого сидел небольшой коренастый мужичок в майке «Стенфорд юниверсити» и в бейсболке синего цвета. Сэнсей быстро пролез в салон и отрывисто скомандовал:

— Давай, Лосенок, жми отсюда!

Сэнсей вытащил из-за пазухи небольшой прибор, похожий на маленькую видеокамеру, щелкнул тумблером… и произошло настоящее чудо.

Вместо Сэнсея в салоне джипа появилась Зинаида Баринова.

Лосенок, однако, никакого удивления не выказал, а спокойно дал газ, и джип ринулся вперед, унося с собой ключики и таинственный кубик с шайбочкой. Меньше чем через полчаса он уже въезжал в ворота охраняемого поселка ЦТМО, а еще через десять минут кубик с шайбочкой, как и ключи «Switzerland» и «Schweiz», лежали на столе Чуда-юда, а он внимательно рассматривал их в лупу. На лице Сергея Сергеевича было напряженное, недоверчивое выражение. Он, похоже, не верил глазам своим.

Зинаида скромно сидела в кресле, положив ногу на ногу, ждала результата «экспертизы».

— Ключи подлинные, — вынес вердикт Баринов. — Уже за это спасибо, Зинуля. А вот насчет кубика мне очень даже неясно. Во всяком случае, нам о нем ничего не известно. Тот, что вез с собой Ворон в жестяной коробке, очень похож, но явно крупнее, а тот, что у нас похитили в 1986 году, был еще больше. И там нет никаких шайбочек.

— Судя по поверхностному экспресс-анализу памяти Агафона, эта штука ставит устойчивые имитационные картинки не хуже нашего ГВЭП-12п, — Зинаида щелкнула наманикюренным ноготком по корпусу приборчика.

— Все равно, принцип действия у него иной. Очень занятно, придется все это изучить… Зинаида криво усмехнулась:

— Сергей Сергеевич, а вам не кажется, что нам еще на триста лет хватит изучения всяких загадочных предметов? Два года бьемся над перстнями Аль-Мохадов, практически не сдвинувшись с места. Тот немец, который занимался ими во время войны, по-моему, узнал больше нашего. Теперь еще два «магических» кубика…

— Зинуля, на тебя не угодишь, ей-Богу! — хмыкнул Чудо-юдо. — Другая бы вопила от восторга, что здесь, в ЦТМО, где она заместитель директора по научной части, постепенно сосредотачивается техника, которая войдет в обиход, может быть, только к концу XXI века! А может, и вообще эдак в 3000 году! Этим надо гордиться, невестушка. Нами уже сделано столько, что если бы все это обнародовать, то ты и я стали бы нобелевскими лауреатами.

— Повесить нас надо, — мрачно пошутила Зинаида, — в портретной галерее. Или, на худой конец, высечь на мраморной доске.

— Не ерничай, Зинка. Ты вспомни, что сейчас творится. Нашу науку гробят, давят фундаментальные исследования — почти повсеместно. Прикладную науку тоже, тем более что у нас под термином «прикладная наука» прежде всего, подразумевалось нечто связанное с космосом, ядерными бомбами, двигателями, броней и иными хреновинами. Кому-то там, — Чудо-юдо неопределенно махнул рукой, имея в виду не то Запад, не то Кремль, — пришло в голову, что мы слишком умные. Русский Иван должен быть дураком, малограмотным, простодушным, суеверным, боязливым, не видящим дальше своего носа. При этом он должен стремиться только к своему семейному благополучию, трудиться исключительно ради того, чтобы заработать денежки, скопидомничать, чтобы приобретать западные товары. В меру, конечно, чтобы не смести все с полок. Еще он должен пахать и сеять, молиться Богу, добывать нефть и газ на вечной мерзлоте. Ну, конечно, по молодости лет пить водочку, гулять с девочками, смотреть порнушку и боевички, забивать уши всякими роками и попами, рэпами и рейвами. Наверно, неплохо, если кто-то будет торговать и воровать. Пусть некоторые будут богатенькими, а другие на них облизываться. Но при этом интеллект, умы, идеи надо либо вывезти, высосать из страны, либо просто выморить. Нас долбят: на кой черт нужен космос, ядерная энергия, химия, все зряшный расход денег и вред окружающей среде. Каждый козел-газетчик пытается убедить, что мы во всех сферах науки и технологии отстали навсегда, а раз так, то чего беспокоиться, изобретать велосипед — Запад сам все для вас придумает и научит, какие кнопки нажимать. Тебе это понятно, деточка?

— Понятно, Сергей Сергеевич. И вы считаете, что мы со своими разработками противостоим проклятым империалистам, защищаем Родину и героически спасаем погибающую советскую науку?

— В общем, если бы ты не говорила это с иронией, то была бы права. Мы разрабатываем методы ускоренного обучения. То, что в нынешних условиях объем накопленной человечеством информации нарастает по экспоненте, ты наверняка слышала. Если учить так, как учат в нынешних школах, «возрождая», как идеал, царскую гимназию, то далеко не уедешь. То, что в XIX веке было хорошо, в XX

— терпимо, то в XXI — анахронизм. Особенно если еще тратить мегабайты детской памяти на запоминание всяческой ахинеи типа «Закона Божьего», бессмысленных фраз и песнопений, каких-то еврейских поминальников типа «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова»… К тому же мы сейчас, нарушая законы, совершая массу преступлений, идя на подкуп и ложь, даже убивая, все-таки действуем ради благих целей. Потому что мы, рискуя жизнью, затрачивая огромные средства, по крупицам собираем со всей планеты предметы с необычными, трансцендентными свойствами, хотя громадное большинство этих предметов на самом деле пустышки. Мы собираем сведения о самых сумасбродных и бесперспективных разработках, среди которых девяносто девять процентов — чистое шарлатанство и дилетантизм. Мы спасаем ученых, которых нынешняя обстановка превратила в нищих парий. Одних берем в Центр, с другими заключаем хоздоговора на воле.

— И, конечно, все это ради процветания родной державы и для благоденствия человечества? — ехидно заметила Зина. — Не надо, Сергей Сергеевич. Ваша мечта — управляемое общество. Вы нажимаете кнопку — все работают, выключаете

— спят. Дима, Миша, Лена, Зина, Коля, Катя, Сережа, Ира, то есть Бариновы, получают право думать, выбирать и командовать, а Таня, Ваня, Валера, Вася, Юра, Зейнаб, Винь, не-Бариновы, становятся тем самым коллективным Иваном-дураком, которого вы так ярко описали…

Баринов хотел что-то ответить, но тут зазвонил телефон.

— Да, я, — отозвался Сергей Сергеевич. — Что?! Так… Погоди малость, голубчик… Сейчас кое-что растолкую и послушаю тебя.

Чудо-юдо повернулся к Зине и сказал, прикрыв трубку ладонью, уже не в порядке дискуссии, а в порядке приказа:

— Тщательнейшим образом проверь здоровье Валерки и Вани. Все, от и до, самым доскональным образом. Мне они могут завтра понадобиться для работы. Топай в лабораторию!

— Привел же Господь свекра! — прошипела Зинаида себе под нос, выходя из кабинета. — «Давай торопись! Живенько! Быстренько! Скоренько!» Тьфу!

Чудо-юдо не обратил на это внимание, он уже вцепился в телефонную трубку:

— Молодец. Значит, доставишь их не куда обычно, а на стройку. Да, именно туда. Пусть посмотрят на бетонные работы, может, что умное подскажут. Особенно по поводу заказчика. У тебя все?

В это самое время на даче дяди Сани события развивались следующим образом.

Агафон, как он считал, простившись с Сэнсеем, стал думать, как лучше выполнить распоряжение шефа. Видать, дело серьезное, раз командир воспользовался такой оказией, как истребитель. Наверно, если бы Агафон был менее поддат, он попробовал бы прикинуть затраты времени и запросто вычислил, что его не хватило бы даже в том случае, если бы истребитель, которым якобы воспользовался Сэнсей, стартовал прямо из «Белой куропатки» и приземлился в Шереметьеве. Уложиться в полчаса (а не в час-полтора, как прикидывал Агафон) можно было бы лишь в том случае, если бы, взлетев из «Куропатки», самолет приземлился прямо на улицу дачного поселка. Но провести такие исследования и вычисления Агафон не мог. Тем более что он ощутил сильную жажду и решил хлебнуть пивка. Он собирался тут же довести до сведения своих корешков содержание разговора с Сэнсеем, не посвящая в дело баб. А оторвать Лузу, Налима и Гребешка от подвыпивших девок было просто невозможно. Гребешок, конечно, не отлипал от Ксюшки, Луза и Налим попеременно лапали то Ларису, то Лиду, а Элька под шумок укатила коляску с Олегом в кусты и говорила ему там кучу нежных слов… Агафон помнил, что менты или лица, их изображающие, должны вот-вот появиться. Ясно, что при этом могут возникнуть всякие нервозности, а в поддатом состоянии кто-то почует себя непобедимым ковбоем и, добравшись до оружия, устроит пальбу. Так что ничем хорошим это не кончится.

Отозвать в сторонку сразу всех мужиков он, конечно, не сумел бы, а потому решил начать с Гребешка, который по идее мог сразу передать информацию Лузе, а тот — Налиму. Тогда и в танцах перерыва не получится, и девки ничего не заподозрят. Но вышло все иначе.

В тот самый момент, когда Агафон уже собрался пригласить на разговор Гребешка, пьяная Ксюшка выкинула фортель.

— Музыка не фурычит, биомать! — заорала она, сверкая белками глаз и скаля зубищи. — Аккумулятор садится, надо покататься, е-мое, зарядить…

А ключ из приборного щитка Гребешок не вынул. И черная егоза, очень плохо соображая, влезла за руль «девятки». Все в стороны прыснули, когда афророссиянка завела мотор и дернула машину назад. Как пьяной дуре удалось не задавить мирно дремлющего у поленницы дядю Саню, один Аллах ведает! Но тем не менее, она задом вышибла ворота — Гребешок аж взвыл, пожалев заднюю дверцу! — а затем, выкатив из двора и вывернув баранку, переключила передачу и газанула по поселку.

— Надо догнать! — завопил Гребешок. — Машину расшибет, зараза!

— Ой, она и правда убьется! — взвизгнула Лида. Ключи зажигания от Элькиной «Волги» были тоже оставлены в щитке. Их там сам Агафон забыл. За руль сел Гребешок, Агафон с Налимом запрыгнули на заднее сиденье. Луза — на правое переднее. Девки садиться не стали. Элька, выскочив из кустов, где любезничала с Олегом, успела только нагнуть матюков вслед «угонщикам».

Улицы поселка были заасфальтированы, но народу на них, слава Богу, было немного. Раздухарившаяся Ксюха наверняка могла бы сшибить кого-нибудь, если бы кто подвернулся, да и Гребешок под кайфом мог не сдержать тяжелую «Волгу», привыкнув к своей маломерке. Но все обошлось.

— Классно водит, овца! — Гребешок восхитился тем, как Ксюха на полном газу вписалась в поворот и вынеслась на грунтовку, уводившую через поле, засеянное тимофеевкой, к небольшому перелеску. «Волга» понеслась за ней. На своей машине Гребешок ни за что не стал бы гонять с такой скоростью по ухабам — небось подвеска не казенная! Но «Волга» была не его, сдерживающий фактор отсутствовал. Лузу, Налима и Агафона мотало из стороны в сторону.

На солнце постепенно наползали серо-синие тучи, где-то далеко

посверкивали молнии, глухо погромыхивало.

— Гроза наклевывается, — заметил Налим.

— Фигня, не намокнем, — отозвался Луза, дохнув винищем.

Пролетели поле и перелесок, почти достали Ксюху. Теперь автомобили разделяло метров сто, не больше.

— Не уйдешь, коза! — порадовался Гребешок, давя на акселератор.

Ксюшка, чувствуя, что расстояние сокращается, тоже поддала газу. Но Гребешок уже подтянулся на дистанцию в полета метров и пер по грунтовке чуть ли не под девяносто, будто впереди был приз за победу на ралли.

Сизые тучи слиплись, почернели, ярко сверканул ослепительный зигзаг, совсем близко трескуче грохнуло.

— Сейчас ливанет, — продолжил свои метеонаблюдения Налим.

Грунтовка вывела на асфальтированную дорогу. «Девятка» лихо вывернула, понеслась по шоссе. На какое-то время разрыв увеличился, потом «Волга», чуть-чуть сбавив на повороте, вновь стала настигать беглянку. По асфальту гнали уже за сотню в час. Промчались через деревеньку, прокатились через небольшой мостик, потянулись в горку, украшенную очередным перелеском.

За перелеском опять началось поле, засеянное какой-то усатой культурой — не то ячменем, не то рожью вперемешку с сорняками. Дорога пошла под небольшой уклон, и стало видно, что она спускается к высокой, десятиметровой, насыпи, проложенной поперек заросшего лесом оврага. «Девятка» на спуске скорость не сбросила, наоборот, прибавила. Гребешок, тоже. Тут еще раз громыхнуло, первые крупные капли посыпались на дорогу. Несколько секунд — и серый, запыленный асфальт потемнел и обрел мокрый глянец.

— Осаживай! — рявкнул Агафон на Гребешка. — Заюзим!

— А пошел ты… — отмахнулся тот.

— Сбавляй, биомать!!!

И тут впереди произошло неожиданное: то ли Ксюшка испугалась, то ли случайно резко даванула тормоз, только «девятка», тошнотворно завизжав дисками, намертво зажавшими колеса, пошла юзом по мокрому асфальту. Сперва прямо, потом зад занесло, и еще несколько метров машина проскользила боком, а затем крепко шибанулась правой стороной о столбик, ограждавший насыпь, перевернулась через крышу, крутнулась дальше и покатилась вниз с откоса, лязгая металлом и жалобно звеня разбитыми стеклами…

— Е-о-о! — нечленораздельно взвыл Гребешок. «Волга» выскочила на насыпь, но смогла остановиться как раз рядом с тем местом, где внизу еще крутила колесами перевернутая «девятка». Гребешок рванул ручку дверцы, выскочил, успел обежать капот «Волги», намереваясь броситься к «девятке», но тут металлически гулко, со звоном даже, грохнул взрыв. Вихрь оранжево-алого пламени разом охватил перевернутую машину. Клубы сизо-черного бензинового дыма, прибиваемого дождем к земле, потекли по оврагу.

— Стой! — Агафон выскочил из правой дверцы и успел перехватить Гребешка, готового прыгнуть с насыпи в огонь. — Стой, не фига рыпаться! Все равно не поможешь…

— Пусти! — дернулся Гребешок, но Агафон был поматерее, и сдвинуть его с дороги было невозможно.

— Не пущу. Нечего там делать, понял? Хана чернявой. Отгулялась… Пойми, Мишка!

Луза с Налимом тоже выскочили, бледные, испуганные, с бегающими от растерянности глазами.

— Ксюха-а-а! — волком завыл Гребешок, пытаясь вырваться.

— Назад, блин! Куда? Крыша поехала? — Агафон метнул грозный взгляд на остальных. — Затаскивай его на заднее сиденье! Я поведу.

— Может, глянем? — робко вякнул Налим.

— Заткнись! Чего, головешек не видели? Валить надо отсюда, пока никто не засек.

С этим все, кроме Гребешка, согласились. Но его никто не спрашивал. Луза схапал его за правую руку, Налим — за левую. Силой втянули на заднее сиденье, зажали с двух сторон, захлопнули дверцы. Агафон, у которого во время возни с Гребешком разбередило рану, скрипя зубами и чертыхаясь от боли, сел за руль.

Он тронул машину вперед, проехал насыпь. Сзади рвался и истерически орал Гребешок. Луза и Налим придерживали его за руки.

Агафон рулил, нервно поглядывая то вперед на пустую дорогу, то назад, где клубился дым. Куда они, собственно, едут и что будут делать дальше, ясности не было.

 

Превентивный удар

Довольно далеко от места, где произошла катастрофа, но в пределах Московской области, в это самое время происходили события, бывшие прямым следствием того телефонного разговора, что состоялся между Чудом-юдом и неизвестным абонентом после того, как Зина вышла из кабинета директора ЦТМО.

Основным местом действия был дощатый, крытый рубероидом сарай, где раньше хранили цемент на старом, заброшенном растворном узле какой-то Богом и людьми забытой стройплощадки. Впрочем, сегодня здесь находилось несколько человек, которые занимались чем-то, что при некоторой доле черного юмора вполне можно было назвать «бетонными работами».

— Не надо! Я все скажу! Все! — коротко стриженный, здоровенный, с претензиями на качка тридцатилетний мужик, пристегнутый наручниками к столбу, дрожал как осиновый лист.

И было отчего. Перед ним, в земляном полу сарая, зияла глубокая яма-колодец. Пока пустая. Но рядом, в точно такой же, почти доверху залитой еще не застывшим бетоном, судорожно подергивались две босые человеческие ступни. Это были последние судороги, секунда — и все кончилось. Пальцы застыли скрюченными.

— Заливай, Бето! — произнес голос невидимого человека. Парень в строительной робе и подшлемнике включил насос, и жидкий бетон зашмякал в яму, из которой торчали пятки. Всего минута — и яма заполнилась по края, поверх пяток налилось сантиметров двадцать.

— Ну, что ты хотел сказать, дорогой? — спросил невидимый.

— А-з-з… — пролепетал пленник.

— Успокойся, успокойся! Мужчиной небось себя считаешь. Дайте ему водички. Буль-буль-буль! Полегче стало?

— Спа-асибо… — зубы брякали о края граненого стакана.

— Так кто вам аванс заплатил?

— С-сема С-сызранский…

— И он тебе сказал, что надо убрать мужика, который на фото? Он или нет, сука?! — звонкая плюха по щеке.

— О-он… — кивнул пристегнутый, переставая заикаться. — Пустите! Я и так много сказал!

— Много, много. А может, еще одну фамилию забыл? Может, в яме припомнишь, а? Чего башкой мотаешь, козел? Страшно? Понятно… Пластырь на морду! Перцовый! Так. А теперь отстегните его — и в яму. Головой вверх, в наручниках. Шланг! Насос! Вновь с противным, будто жидкое дерьмо, звуком захлюпал бетон.

— Стоп! Пока только по колено. Давайте третьего! К столбу! Приволокли еще одного, с заклеенным пластырем ртом. Пристегнули. Навели прямо в лицо яркий фонарь.

— Здорово, Киборг! — сказал по-прежнему невидимый. — Значит, решил дела поправить, так? А о здоровье не подумал. Вот и надорвался. Видишь, как твои корешки загибаются? Одному считай, что повезло, — пары минут не мучился. Второму — похуже придется. Дольше помирать будет. Ну а с тобой вообще хреново. Тебя смерть ужасная ждет. Мне так приказали, понимаешь? Чтобы у тех, кто останется, голова нормально работала. Ты можешь, все что угодно, рассказывать, но себя не спасешь. Был бы ты железный, как тот настоящий Робокоп, шансы выжить еще имел бы. Но увы…

— М-м-м-м! — настырно промычал в это время тот, кого уже по колени залили бетоном. Понимал, что последний шанс выжить упустить нельзя.

— А-а, — удивился невидимый, — ты еще живой? Сказать хочешь? Отлепите-ка пластырь, должно быть, товарищ какие-то интересные подробности вспомнил. Или, может, все-таки ты, Киборг, скажешь? А? Может, вспомнишь, где Сызранский?

— Вспомню! Вспомню! — истерически крикнул пристегнутый к столбу.

— Хорошо. Укажешь, как туда проехать, подумаем о смягчении участи. Но сперва посмотришь, как твой второй друг на отдых уходит. Заслуженный… Бето, бетон!

Вновь заурчал и захлюпал насос, послышалось отвратительное шмяканье. Бурое месиво залило человека в яме до пояса, потом по грудь, затем по плечи, по шею. Густая каша из цемента, песка и гравия поднялась до заклеенного рта, около носа забурлили пузырьки в отчаянной, но совершенно бессмысленной борьбе за жизнь, тело задергалось в этой трясине, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, но вместо него глотая бетон…

— Впечатляющее зрелище, верно? — сказал тот, кто прятался в тени. — Но, даже такой нежной смерти ты пока не заслужил. Если, конечно, не принять во внимание твое обязательство отдать Сызранского. Так что колись! Где Сема?

— На старой хате, в Лыткарине.

Тем временем тот, кого заживо бетонировали, прекратил двигаться. Когда его макушка исчезла под слоем жидкого бетона и последние пузыри полопались на поверхности быстро густеющей жижи, два мощных мальчика-тяжеловеса выволокли гражданина по кличке «Киборг» из сарая и втащили в кабину старой «двадцать четвертой» «Волги». Из сарая вышел еще один молодой человек в серой камуфляжке милицейского образца. Он направился к «Волге» и сел справа от водителя. Следом из сарая появилась девушка мрачноватого вида, которая направилась к урчавшему микроавтобусу.

— Запомни, ты, Киберкозел или как там тебя, — строго сказал молодой человек, и стало ясно, что это он распоряжался в сарае. — Если там, куда ты нас наладил, возникнут проблемы, то ты, сука, сдохнешь. Если будет облом, мы тебя живым изжарим.

— Я правду сказал, — залопотал Киборг.

— Поехали!

… — Какие проблемы, начальник? — голый, весь в наколках и жирных складках бугай, ошарашенно моргая, сидел на краю кровати, вытянув руки вверх. На него смотрели четыре ствола, две растрепанные, в размазанном макияже молодые шлюшки, сжавшись в комочки, натянули на свою голышню простынки.

— К стене! — бугая ударили дубинкой по спине, дали ботинком под копчик,

приложили лбом о стену. — Стоять! Ноги шире плеч!

— Постановление-то есть? — взвыл бугай, на спине которого наискось набухала багровая полоса.

— Молчать! Мордой в стену, не двигаться! — и еще дубьем, с другой стороны. Дуло крепко вдавилось в лысеющий затылок.

— А понятые?

Ответом был крепкий удар по почкам. Бугай охнул и выматерился.

Один из тех четверых в сером камуфляже, что ворвались в комнату, сорвал простыню с проституток и рявкнул, хотя и относительно высоким голосом:

— Марш в ванну, курвы! Бегом!

Перепуганные девки, вовремя вспомнив о стыде, закрыв титьки ладошками и согнувшись, словно бы от рези в животе, прошмыгнули в коридор. Серый камуфляжник распахнул дверь ванной комнаты, тычками в спину затолкал туда шлюх и запер задвижку.

— Одеться-то дайте! — простонал татуированный. — У меня же пушки в заднице нет. Да и вообще нет у меня ее. В завязке я, бля буду. Не мучайся, командир. Ошиблись вы, братки, не того ищете.

— Заткнись, Сема! Сейчас оденешься, — один из «серых» двумя пальцами противоножевой перчатки брезгливо взялся за валявшиеся на простыне трусы и бросил их владельцу. Точно так же швырнул майку. Внимательно ощупав брюки и рубашку, а еще круче того — пиджак и стоптанные ботинки, тоже вернул хозяину.

— Наручники! — щелкнули браслетки. — Пластырь на морду! -Пошел! Живо!

Когда Сему тащили вниз по узкой лестнице пятиэтажки, он дрыгался и мычал. Кто-то из жильцов, встревоженный шумом, поглядел в «глазок».

— Что там? — с замиранием сердца спросила жена своего мужа.

— Да бандита того забрали, из двадцать пятой квартиры. Слава Богу, милиция еще работает, оказывается…

На улице Сему втолкнули в фургончик-«уазку» без опознавательных знаков. Он решил, что его везут в тюрьму…

…И очень удивился, когда его высадили в каком-то недостроенном складе, с крышей, но без пола.

— Стоять, падла! И не вякай. Вопрос один: кто дал заказ Киборгу и его чуханам? Быстро!

— Не знаю ничего.

— При нем повторишь?

— Не знаю такого.

— Киборга сюда.

Фонарь ярко посветил в Семину морду.

— Кто это? — спросили у Киборга.

— Сема Сызранский.

— Уверен?

— Как Бог свят.

— Врет он, козел гнусный. Знать не знаю.

— Кто врет?

— Киборг…

— Ты же говорил, что не знаешь такого? Может, это наш подставной был? Колись, Сема! Иначе по-хорошему не умрешь, понял?

— Братаны — век воли не видать, — в завязке я. Отродясь мокрух не робил. Тем более на заказ.

— Но Киборга знаешь?

— Может, и знаю, а может, и обознался… Уй!

Его стали с двух сторон лупасить дубинками. По спине, по животу, по ногам

— по чем ни попадя, ему только голову удалось закрыть…

— Забьете! — взывал Сызранский. — Печенки и так отбитые… Пацаны, пожалейте! Вас же самих засудят, погоны снимут…

— Стоп, — Сему перестали мутузить. — Ты думаешь, что мы менты?

Сема охнул сильнее, чем от боли.

— Хана… — сказал он обреченно. — Как же я не усек?

— А куда бы ты на хрен делся? Короче, если знаешь, кто заказ до тебя довел, умрешь небольно. Если же хотя бы краем уха слышал, кто за всю эту нитку тянул, поживешь.

— Не выйдет. От тех будет не хуже.

— Ты соображал, на что шел?

— На деньги. С меня Равалпинди должок потребовал.

— И ты думал, с такими лохами, как Киборг, заработать сможешь?

— Мне три куска надо было, всего ничего. Как раз бы рассчитался. Равалпинди я с аванса отдал, а потом мне по фигу, что эти недоделки наработают. Заказчик знает, как их найти. Он, правда, сам в таких делах порядочный лох.

— Не боялся, что он с тебя спросит, а не с них?

— Россия большая. Ушел бы. Равалпинди обещал, если должок верну, пристроить к месту.

— Ладно. Равалпинди — это твоя проблема. Будешь отдавать исходного заказчика или нет?

— Командир, я сейчас дурной, могу не то выбрать. Дай подумать, а?

— Нет. Или ты сейчас говоришь исходного и получаешь право пожить, или умираешь так, как сейчас сдохнет Киборг.

Киборг заверещал, но ему дали по голове дубинкой. Уже лежащему в отключке запечатали рот пластырем и пристегнули к столбу.

Один из камуфляжников выдернул штурмовой нож и распорол на Киборге штаны, двое других подтащили к нему резиновый шланг со стальным наконечником…

— Запускай! — прозвучала команда.

Заработал компрессор, которым приводят в действие отбойные молотки, струя воздуха под сильным давлением ворвалась во внутренности Киборга, разрывая их в клочья…

— Все скажу! — завизжал белый как мел Сема. — Можете убивать, только не так… Соловьев заказывал, Антон Борисович. Сына за сына.

— Вот и молодец. Очень хорошо, что ты это сказал. А теперь расскажи подробнее, с чего это Равалпинди вдруг должок вспомнил?

— За кордон намыливается, по-моему… В Авию куда-то, к родне.

— Интересно, очень интересно. А я и не знал… Так ты говоришь, что не возражаешь, если мы тебя убьем? Что же, надо уважить просьбу солидного человека. Мартын, как там пелось в твоей любимой песне?

— «Бьется в тесной печурке Лазо…»

— Красивая смерть, однако! В общем, поздравляю тебя, Сема. Сгоришь ты не как швед под Полтавой, а как пламенный революционер. Работайте, мальчики!

Сема задрыгался, изрыгая проклятия, но его утихомирили тем же способом, что и Киборга. Обмякшего детину поджарые молодые люди поволокли прочь…

Мартын, певший про Лазо и печурку, спросил у распоряжавшегося здесь парня:

— Варан, а стоит ли его через весь город в кочегарку везти? Залить его здесь цементиком, как тех двоих, или просто под бульдозер положить.

— Стоит, Мартыша. Он, гад, на нашего Капрала руку поднимал, а это должно быть стремно. Я еще попрошу, чтобы ты черепок Семы по возможности не раздавил и прибрал. Мы его покажем некоторым господам, которые еще принимают заказы от Соловьева. Давай руководи! Мне надо связаться с шефом.

Варан достал дальнобойный сотовый с модулятором кодирования и набрал нужный номерок:

— Сергей Сергеевич, с бетоном все в порядке. Качество нормальное. Основной исполнитель лично проверил компрессор в работе, давление в норме. Подрядчик сейчас отправился котельную смотреть, думаю, что температура подогрева его устроит.

— Молодец, Саша. Как насчет того, чтобы в один известный пакистанский город съездить?

— Как скажете, съездим хоть сейчас.

— Сегодня не надо. Заканчивайте все дела и отдыхайте. Счастливо!

Завершив разговор с Вараном, Чудо-юдо посмотрел на часы: он ждал один важный звонок, а его все не было.

Сергей Сергеевич уселся было за компьютер, но не успел он открыть нужный файл, как зазвонил внутренний, работавший на территории ЦТМО, телефон.

— Сергей Сергеевич, это Зина. Мальчики в порядке. Состояние стабильное, управляемость стопроцентная.

— Молодец. Где Танечка?

— В спортзале, проводит занятия со «службой быта».

— Когда закончит, проконтролируй ее тоже. Но тут, конечно, особое внимание на микросхему. Особенно тщательно обследуй резервные сектора выхода.

— Сергей Сергеевич, надо бы вместе с Васей проводить.

— Вася приедет минимум через неделю, а потом ему, возможно, придется съездить за рубеж. Так что на него не надейся. Сама работай. Все, желаю успеха.

Едва Чудо-юдо положил трубку, как телефон затрезвонил вновь:

— Сергей Сергеевич? Рожков беспокоит. Со мной связались товарищи, ездившие в дачный поселок. Доставили только трех девиц и инвалида.

— Почему? Где парни и четвертая девка?

— Задержанные утверждают, что они уехали кататься на машинах. Пьяные. Девчонка укатила на «ВАЗ-2109», а парни на «Волге». Гаишникам сообщать?

— Не надо. Что нашли на даче?

— Дипломат с баксами — 500 тысяч стодолларовыми купюрами нового образца. Похоже, настоящие. Два автомата бесшумной стрельбы типа «вал», один «АКМС». Хозяина дачи не трогали, как приказано.

— Ладно, думаю, что парни никуда не денутся. Номера машин известны?

— Так точно.

— Гаишникам пока не сообщайте, нечего внимание привлекать. Контролируйте случайные задержания: ДТП, нарушения ПДД и так далее. Девочек и инвалида разместите в восьмом секторе с максимальным комфортом. Вопросы?

— Нет вопросов.

— Выполняйте.

Это был не тот звонок. Сергей Сергеевич вернулся за клавиатуру, вывел на экран файл, углубился в чтение, сосредоточенно наморщив лоб.

Через полчаса телефон вновь зазвенел. На табло определителя вместо номера высветились черточки. Похоже, это был тот самый, нужный звонок.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич.

— Рад вас слышать, Антон Борисович. Ваш E-mail до меня дошел, так что ждал вашего звонка чуточку раньше.

— Прошу прощения, был один очень важный звонок из Парижа. Пришлось говорить долго, благо не за мой счет.

— У вас, я слышал, появились какие-то сложности с финансами?

— Это сильно преувеличено. У меня нет проблем, не поддающихся решению. У вас они заметно сложнее и разнообразнее.

— У каждого свой «скелет в шкафу», как утверждают англичане. Говорят, вам предстоит серьезно поработать со специальной комиссией правительства?

— Данные устаревшие и неверные. Комиссия не утверждена, и вопрос о ее создании отложен на осень. Так что те, кто инициировал ее создание, немного переоценили свои силы. Точно так же, как в вопросе о нанесении ущерба АО «Белая куропатка». Приходится наносить превентивные удары.

— Вообще-то, Сергей Сергеевич, у меня есть кое-какая положительная информация относительно вашего сына Дмитрия. Состояние его здоровья очень неустойчиво и вызывает опасения. Не хотелось бы вас излишне травмировать, но, по некоторым данным, за рубеж посланы специалисты по быстрому и радикальному лечению. Где они будут действовать и что конкретно делать, мне лично неизвестно, но вполне возможно, что речь идет о хирургическом вмешательстве.

— И опять вы немножко отстали от жизни, Антон Борисович. Проверьте свою информацию. За последние несколько часов могло многое измениться. Уточните состояние здоровья некоторых фигурантов. Подумайте о проблемах, которые могут нарушить благосостояние вашей фирмы. Если самому трудно, пригласите квалифицированных независимых аналитиков. Конечно, это потребует расходов, но значительно меньших, чем те убытки, которые вы можете потерпеть от неправильного вложения капитала.

— Благодарю вас, я постараюсь принять это во внимание. У меня есть хорошие специалисты, которые дадут вполне объективный анализ. Вам тоже есть смысл все взвесить еще раз. Особенно если учесть, что применяемые вами технологии уже неоригинальны и конкуренция будет весьма острой. Некоторые заинтересованные лица просили меня передать вам настоятельные пожелания не уповать на те преимущества, которые вы, как вам кажется, имеете в настоящее время. Особенно в известных вам швейцарских делах. Все может весьма радикально измениться.

— Означает ли это, Антон Борисович, что вы ищете базу для переговорного процесса? Или хотя бы представляете сторону тех непоименованных лиц, у которых появилось желание обсудить проблемы, представляющие взаимный интерес?

— Безусловно, в какой-то мере я отражаю точку зрения лиц, о которых упоминалось выше. База для переговорного процесса есть всегда. Разумеется, если вы не настраиваете себя на получение односторонних выгод.

— Я бы с вами полностью согласился, если бы не имел определенного негативного опыта в контактах с лицами, которых вы взялись представлять. Ждать от них fair-play несколько наивно.

— Как и от вас, Сергей Сергеевич. Не правда ли?

— Не могу этого ни подтверждать, ни опровергать. Все будет зависеть от анализа ситуации. Ваши несколько неорганизованные и эмоциональные поступки последних дней меня сильно озадачили. Хотелось бы вам напомнить, что ваш сын очень успешно обучается у нас в Центре, и мне было бы жалко расстаться с ним, если вы не проявите должного понимания проблем, которые омрачают наши отношения. Говорю вам совершенно искренне, даже, пожалуй, по-дружески, что в принципе совсем просто завести дело в тупик.

— Я думаю, что для вас это было бы столь же неприемлемо, как и для меня.

— Вы недалеки от истины. Наверно, мы бы могли сделать какие-то шаги во встречном направлении, если бы я имел четкое убеждение, что контактирую конкретно с вами, а не с теми «заинтересованными лицами», которые слишком серьезно влияют на вашу позицию.

— Стало быть, по вашему мнению, если я смогу каким-то образом дистанцироваться от этих лиц, то понимание может быть достигнуто?

— Очень хотелось бы верить, что такой поворот событий возможен. Но пока нет ощущения вашей готовности сделать практические шаги в этом направлении. Напротив, вектор ваших усилий направлен в прямо противоположную сторону. Это укрепляет мое убеждение в том, что гипотетические переговоры, о которых мы сейчас рассуждаем, будут носить неконструктивный характер. И возможно, те лица, которых вы представляете, воспользуются ими для затяжки времени в расчете на то, что конъюнктурные изменения, могущие произойти в России практически в любой день и час, заставят меня пойти на неоправданные уступки. Такой подход к переговорам мне представляется крайне ошибочным.

— А что могло бы убедить вас в искренности моих намерений?

— Это очень сложный вопрос, ответить на него быстро я не в состоянии. Возможно, нам следует найти время, чтобы поразмыслить и обменяться списками своих предложений, а потом выбрать из них некоторое число взаимоприемлемых позиций. Естественно, после того как мы найдем компромисс и заключим джентльменское соглашение, надо будет дождаться реализации этих «мер доверия». Если у нас не будет разногласий по оценке качества выполнения отдельных пунктов соглашения, то можно будет развивать дальнейшее сотрудничество.

— Сергей Сергеевич, вы не могли бы привести пример? Какую-нибудь позицию из этих предполагаемых «мер доверия»?

— Пожалуйста. Правда, это не предложение в обычном понимании слова, а скорее полезный совет, почти бесплатный. Сворачивайте бизнес в регионе, известном вам под названием «Береговия». Конъюнктура рынка там явно не в вашу пользу.

— С тем, что конъюнктура сложная, я бы согласился. Но свертывание нашей деятельности в этой области для меня малоприемлемый вариант. Это не может быть предметом торга.

— Надеюсь, вы прекратите контролировать тамошнего облпрокурора. Ваши представители не далее как сегодня встречались с ним и пытались оказать на него давление.

— Сергей Сергеевич, это не тема для переговоров, поверьте.

— Жаль, мне показалось, Антон Борисович, что мы начали двигаться в верном направлении.

— У меня тоже сложилось такое впечатление. Но пока с вашей стороны будут выдвигаться заведомо неприемлемые предложения, я буду вынужден действовать самостоятельно, в пределах имеющихся у меня возможностей.

— Надеюсь, что чувство самоограничения вам не изменит. Всего доброго! — Чудо-юдо завершил разговор и, повесив трубку, крепко треснул кулаком по столу.

— Все, — сказал он сам себе вслух. — Кончилась дипломатия! Телефон зазвонил снова минут через десять.

— Сергей Сергеевич, одна из пропаж нашлась. Но, к сожалению, не в живом виде…

— Не понял…

— В пятнадцати километрах от поселка обнаружили под откосом сгоревшую «девятку». За рулем — труп женшины. Обгорела до неузнаваемости, но на машине номер той области, откуда приехали эти гости. Уже справлялись в тамошнем ГАИ: зарегистрирована на имя некоего Михаила Гребешкова, а это один из тех приезжих пареньков. Искать их, Сергей Сергеевич? Задачей наблюдение выделить?

— Отставить. Нечего время тратить и людей отвлекать на эту ерунду. Попадутся рано или поздно, они же на чужой машине и без документов. Это несрочно.

 

Восьмой сектор

Элька открыла глаза. Голова нещадно болела, во рту было сухо и горько, нос чуял запах перегара. Это ж надо так нажраться! Конечно, похмелюга при ее образе жизни была далеко не самым незнакомым явлением, но прежде до такого бодуна она еще не доходила.

Первое, что увидела, — решетку на окне, за матовыми стеклами которого брезжил свет. Не очень яркий, то ли утренний, то ли вечерний.

Решетка наводила на грустные мысли. Но помещение, где она находилась, не было похоже на тюремную камеру. Скорее, на небольшую больничную палату. Головами к глухой стене, покрашенной в голубой цвет, стояли в ряд четыре койки. Элькина в углу, рядом с окном. Белье на койке было свежее, чистое, даже ароматизированное. На тумбочке в головах, слева от кровати, стопкой лежали розовая пижамная курточка и брючки. На полу, на коврике — мягкие шлепанцы без задников. Вся одежда, которая была на Эле вчера, исчезла. Даже ночнушка и трусики были не ее. Откуда все это взялось? Надо бы вспомнить, но уж очень сильно башка болела.

Рядом с ней, на соседней койке, посапывала Лида, а на следующей в ряду — Лариса. Четвертая, крайняя, пустовала. Комплекты одежды тоже лежали на всех тумбочках, кроме крайней. Над каждой кроватью висело по светильнику, чтобы можно было читать вечером, и розетка с наушниками. В ногах у каждой койки на специальной подставке, привинченной к деревянной спинке, стояли видеодвойки «SONY», а рядом с розеткой для наушников в специальном зажимчике был укреплен пульт дистанционного управления. Рассмотрев розетку получше, Эля увидела, что на ней есть переключатель с буквами Р и ТВ, то есть через одни и те же наушники можно было слушать и радио, и звук от телевизора, когда в палате спят.

У противоположной стены находился мощный музыкальный центр с двумя колонками и целой кучей всяких проигрывающих устройств, на которых можно было прослушивать все, что угодно: и кассетные записи, и катушечные, и старинные пластинки, и современные компакт-диски. По бокам от музцентра стояли два шкафа: один с книгами, а другой с аудио— и видеозаписями.

Посредине комнаты стоял небольшой квадратный обеденный стол и четыре мягких стула с кожаными сиденьями и спинками.

Дверей в комнате было две: одна побольше, в стене, которая находилась сбоку от пустой койки, другая — рядом с книжным шкафом, напротив Элиной койки.

Эля слезла с кровати, надела пижаму и шлепанцы. Пока одевалась, рассмотрела: на спине куртки располагалась крупная надпись голубой краской — «8 сектор», а на нагрудном кармане той же краской по трафарету кто-то вывел цифры — «8-01». Выйдя из прохода между кроватями, Эля увидела, что на спинке каждой кровати, позади подставок для телевизоров, укреплены пластмассовые таблички с номерами: 01, 02, 03, 04. Стало быть, кто-то их пронумеровал. Для чего? На зону все это хозяйство было непохоже, для больницы было слишком богато, да и от чего лечиться, кроме как от головной боли? И вообще, как они сюда попали? Кто их раздевал догола, а потом надевал на них это больничное белье? Едва Эля попробовала напрячь память, как головная боль усилилась и она чуть не упала. Сразу стало не до воспоминаний. Когда голова отошла, Элька решилась подойти к двери, которая располагалась напротив ее койки, потянула за красивую ручку из толстого литого стекла и анодированного алюминия. Дверь открылась, и Эля оказалась в помещении, похожем на дамскую парикмахерскую. В продолговатой комнате без окон стояли четыре (по два с каждой стороны) столика-шкафчика с зеркалами типа трюмо, при каждом из которых были устроены умывальники с кранами для холодной и горячей воды, а на самих столиках разложены по несколько сортов нераспечатанных упаковок с мылом, несколько сортов шампуней и кремов, ножницы, лак и пилочки для ногтей, фены — словом, все или почти все, что требуется даме, чтобы привести себя в порядок. К каждому зеркалу в правом нижнем углу была привинчена небольшая табличка с уже знакомыми номерками: 01, 02, 03, 04. Стало быть, столик «01» предназначался для нее, Эльки, «02» — для Лиды, а «03» — для Ларисы. В противоположной от входа стене оказалась еще одна дверь, которая вывела в короткий и узкий коридорчик, с каждой стороны в нем было по две двери. Само собой, все с теми же номерами. Эля, конечно, заглянула в дверь «01». Там оказался небольшой совмещенный санузел советского производства, без всяких импортных наворотов, за исключением биде. Санузел Эле пригодился, после чего она, обнаружив, что дальше никакого прохода нет, вернулась в «палату». Юные малярши по-прежнему сопели, отсыпались. Эля направилась к большой двери, той, что находилась сбоку от пустой койки.

Эта дверь не открылась. Заперли снаружи. Стало быть, несмотря на весь сервис, это что-то вроде тюрьмы. Решетка, замазанное сверху донизу окно, номерки, надпись «8 сектор» на спине пижамы — все один к одному. Зачем это?

Эля пошла к своей койке, но тут щелкнул замок той самой двери, к которой она только что подходила.

Вошли трое. Две рослые, повыше Эльки, и очень массивные тетки. Такие либо ядро толкают, либо самбо в тяжелом весе занимаются. Коротко стриженные, с каменными рожами типа «пришибу и не замечу», в кроссовках и синих комбинезонах с Нашивками, на которых были непонятные буквы «СБ ЦТМО». Третья дама выглядела поприветливей и поинтеллигентней. Кудрявая шатенка в белом халате, лет тридцати пяти, не больше, стройная, но не худенькая. Ослепительно улыбнулась, правда, скорее всего вставными зубками.

— Доброе утро! — бодро произнесла она. — Мы еще спим? Пора вставать! Подъем, подъем, девочки!

Голос у нее оказался довольно громкий, потому что Лида и Лариса разом проснулись и, испуганно захлопав глазенками, сели на постелях.

— Головки не болят, крошки? — спросила шатенка тоном, детского врача.

— Еще как, — сонно пробормотала Лида.

— Сейчас вам дадут таблеточки-конфеточки, скушайте по одной штучке, запейте водичкой, и через пару минут все пройдет. Сразу будете бодренькие, здоровенькие и веселенькие. Ниночка, золотце, где ты там?

Появилась еще одна могучая девушка, только не в синей униформе, как другие мордоворотихи, а в белом халате. Она принесла на подносе графин с водой и три стакана. Затем раздала каждой из девчонок по таблетке, разлила воду в стаканы и тоже раздала — запивать.

Эля проглотила таблетку, запила водой. Действительно, боль стала быстренько улетучиваться.

— Ну как, полегчало? — спросила шатенка, выждав пару минут. — Теперь одевайтесь, кто еще не одет, и рассаживайтесь за столик. Вам, наверно, очень интересно, куда это вы попали и что с вами будут делать. Верно?

— Верно, — кивнула Элька, усаживаясь за стол. Лида и Лариса, недоумевая, вертели в руках пижамки.

— А где все наше? — поджала губки Лариса.

— Никуда не пропали ваши джинсики, — улыбнулась врачиха, — в свое время получите все обратно. Давайте, копуши, одевайтесь поживее!

Когда Лида с Ларисой оделись и заняли места за столом, шатенка села на четвертый стул и, не сгоняя с лица улыбку, объявила:

— Меня зовут Лариса Григорьевна. Одна из вас — моя тезка, и мне это очень приятно. Теперь немного о том, куда вы попали Это не тюрьма, не ЛТП, не вытрезвитель, а научное учреждение. Хотя, честно скажем, вчера у вас были все шансы угодить в милицию. Вернее, вчера вас задержала милиция за хулиганство и оскорбление сотрудников. Запросто могли бы оказаться в камере, без удобств, но с кучей грязных и вшивых баб. Но вам, выражаясь языком современных коробейников, «необыкновенно повезло». Наш научный центр, который занимается, в частности, проблемами психокоррекции, как раз накануне обратился к правоохранительным органам с просьбой предоставить группу девушек, задержанных за хулиганство в нетрезвом состоянии, в целях проведения экспериментальных лечебных мероприятий. Нашу просьбу нашли возможным удовлетворить, и так вы очутились здесь.

— Но мы же не алкоголички! — возмутилась Элька. — Зачем нас лечить? И потом, мы разве хулиганили? Просто пели и плясали. А когда ребята уехали, немножко поорали. И за это в ментуру?

— Между прочим, когда подъехала милицейская машина, — с улыбочкой произнесла Лариса Григорьевна, — вы запустили в нее нераскупоренной пивной банкой, разбили боковое стекло и один из сотрудников милиции получил порезы на лице. Хорошо еще, что они эту банку за гранату не приняли, а то выстрелили бы в вас.

— В женщин стрелять нельзя, запрещается, — поделилась юридическими знаниями Элька.

— Возможно, тут я не специалист, — сказала врачиха, — но меня предупредили, что вы, Элеонора, подозреваетесь в убийстве, а ваши подруги — не то в соучастии, не то в пособничестве. Поэтому на случай, как говорится, неадекватных реакций с вашей стороны мы вынуждены содержать вас в изоляции. Кроме того, должна предупредить, что мы будем постоянно контролировать вас с помощью телекамер и другого оборудования. Поэтому, пожалуйста, не предпринимайте никаких попыток к побегу, это абсолютно невозможно.

— А если я удавлюсь, вас посадят? — спросила Пряхина. — Не боитесь?

— Покончить самоубийством вам тоже не удастся, — уверенно сказала Лариса Григорьевна. — Не говоря уже о том, что на это вам будет очень трудно решиться.

— Так мы теперь вместо подопытных кроликов? — спросила Лида несколько наивным голосом.

— Нет, — с легкой обидой в голосе, хотя не исключено, что наигранной, произнесла Лариса Григорьевна. — Вы здесь не кролики, а пациентки. Мы будем исправлять недостатки вашей психики, которые, возможно, не позволяют вам вести нормальный и здоровый образ жизни. Ваше физическое здоровье мы тоже укрепим. Правда, для того чтобы знать объективные показатели, мы должны будем вас всесторонне обследовать. В некоторых случаях это будет связано с болезненными или неприятными процедурами, но, уверяю вас, ничего опасного для здоровья вас не ожидает. Питание будет не просто хорошее, а отличное, не только вкусное, но и полезное, безукоризненно чистое с точки зрения химического состава.

Элька вдруг вспомнила про Олега.

— Скажите, а где инвалид, который с нами был на даче?

— Вы имеете в виду юношу по имени Олег? Он тоже здесь. У него психика нуждается в еще более серьезном лечении. Такие увечья, как у него, наносят страшные психологические травмы. Но мы постараемся ему помочь. Думаю, что через месяц или чуть больше вы сможете с ним увидеться.

— А на сколько нас сюда определили? — мрачно поинтересовалась Элька. — Я, между прочим, сама работаю в больнице и уже одно дежурство пропустила. Кроме того, у меня еще одна работа есть, где с меня спросят за прогулы.

— С вашей больницей мы уже договорились. А с тем, что вы называете «другой работой», вам однозначно придется расстаться.

— Это так просто не делается, — сказала Элька упрямо. — У меня будут серьезные неприятности.

— Пока вы здесь, никто до вас не доберется. Если после окончания курса лечения вы захотите вернуться в родной город, то они к вам на пушечный выстрел не подойдут.

— Что-то не верится…

— Придется поверить.

— Но вы не сказали, сколько нам здесь сидеть придется?

— Думаю, около года.

— Сколько-сколько? — вытаращилась Элька. — Да за это время родить можно!

— А что? — лукаво прищурилась Лариса Григорьевна. — Очень может быть, что и родите…

 

Автобомжи

Всю ночь Элькина «Волга» простояла на лесной полянке, куда ее загнал Агафон. Улечься вчетвером на сиденья было невозможно, один Луза полмашины занимал. Поэтому ночевать пришлось сидя, привалившись друг к другу. Агафон не спал. Не то чтобы боялся чего-то, хотя стоило поостеречься. Больше всего опасался, что Гребешок чего-нибудь учудит. Если бы не догадались притормозить на шоссе около какой-то бабки и купить у нее бутылку водки, то Мишка мог бы с ума сойти. А так влили ему в рот граммов двести, он закосел, укачался и забылся. Правда, перед этим блеванул, но ребята вовремя вытащили его из машины.

Под утро Агафон лег головой на баранку и захрапел. Сколько проспал — неясно, может, два часа, может, три.

Проснулся оттого, что брякнула задняя дверца. Луза на мокрое дело пошел. Следом за ним выполз похмельный Гребешок, потом Налим. Сам Агафон тоже вылез, мрачно поглядел на внешний вид публики.

— Хорошо смотримся, блин! — произнес он. — Не во всякий бомжатник примут…

Пожалуй, экс-старшина немного перегнул. Морды, опухшие, красноглазые и

небритые, еще не приобрели исхудалости и помятости, свойственной профессиональным бомжам.

— Пивка бы, — грустно помечтал Луза.

— Ты бы лучше сказал: «Бензину!» — проворчал Агафон. — Заплыли хрен знает куда, а горючки шиш осталось.

— Между прочим, с этой «Волгой» нас запросто могут прибрать, — заметил Налим. — Ни документов, ни доверенности. Чистый угон.

— Надо возвращаться в поселок, — сказал Агафон решительно. — Оттуда позвонить Сэнсею и доложить обстановку. Я, между прочим, вчера с ним виделся, только из-за всей фигни, которая раскрутилась, вам сказать позабыл…

— Вчера? — удивленно спросил Налим. — Ты ему вчера звонил, по-моему. Он на месте был, в «Куропатке»…

— Сам удивился, оказалось, он на истребителе прилетел.

— Ты чего, не проспался, что ли? — спросил Луза. — Когда ты его видел?

— Да когда вы танцы-шманцы-обжиманцы устроили. Вы плясали, а он к забору подошел. Мы с ним потолковали малость о делах. По-моему, кто-то из вас даже глянул.

— Вроде ты с какой-то бабой базланил, — Налим наморщил лоб, припоминая вчерашний вечер.

— Это у вас на уме бабы были, а не у меня, — проворчал Агафон. — Не забудь, мне вчера утречком кровопускание сделали, а потом еще и мозги заполоскали…

— Может, ты от этого полоскания и увидел Сэнсея? — внезапно произнес Гребешок, от которого никто не ждал трезвых мыслей.

Агафон на секунду опешил, вспомнив, как девки с помощью кубика и шайбочки заставили его с Налимом плавать в несуществующем море, но потом отогнал дикие предположения.

— Кубик-то у меня был, ты прикинь? Я его и отдал ему. Вместе с ключами. Сэнсей это был, я его даже после трех литров узнаю.

— Ясно, мы его все узнаем, — произнес Налим с сомнением, — однако, кроме тебя, его никто не заметил.

— Потому что вы все на баб смотрели и мечтали, как под юбки полезете! — рявкнул Агафон. — А он вам и сам показываться не хотел.

— Но я помню, что к забору баба подходила… — упрямо сказал Налим. — Белобрысая такая, почти как Элька, но полная и постарше, где-то за тридцатник.

— Брось ты, — хмыкнул Луза, — ты в это время Лидкины сиськи щупал и стоял спиной к забору. Нет, там точно был мужик. Но разглядеть не успел — Ларка щекотаться стала.

— А я, сказать по правде, ни хрена не видел… — пасмурным тоном произнес Гребешок. — Все на Ксюшку глядел… Эх, биомать!

— Миш, — отечески сказал Агафон, — завязывай душу травить! Не вытащить ее оттуда, понимаешь? И мы не виноваты, и ты не виноват… Так получилось.

— Ладно, — насупился Гребешок, — не утешайте, а? А то сейчас наутешаете до того, что бахну себе в башку — и хана придет. Я уж сам себе, пока то да се, в голову набивал — и то, что она шлюха съемная, и то, что черная, и то, что дура, — все припомнил. Даже думал, что она мне уже через неделю надоела бы. И о том, что пройтись с ней, черномазой, по улице даже в городе неловко. И о том, что детишки, если что, тоже на негритят будут похожи… А все равно, сколько бы плохого ни думал про нее, все равно больно. Она вот тут сидит и улыбается…

И Гребешок смахнул слезинку, выехавшую из правого глаза на щеку.

— Хорошо, — жалостливо вздохнул Луза, — что мы все пушки на даче оставили… А то бы ты и впрямь шарахнулся.

— Блин! — вырвалось у Агафона, который вдруг припомнил все, что должен был сказать ребятам еще вчера, сразу после ухода Сэнсея… Он хлопнул себя по лбу ладонью.

— Ты чего? — обалдело моргнул Налим. — Комаров вроде нет…

— Да вспомнил, е-мое, что вчера самое главное забыл вам передать! Из-за всей этой хиромантии… Короче, он прилетел так спешно нас предупредить. Надо, мол, под хорошую крышу перебираться. Дескать, нас на даче слишком до фига собралось, и к тому же те «черные», которых мы в деревне пошмаляли, могут туда ночкой прийти и порезать нас, кайфованных, как телков. Поэтому, мол, московский хозяин, который над Сэнсеем заместо Ворона, пришлет людей под видом ментов. Они нас будто бы повяжут и вывезут, чтобы эти козлы нас искали потом по СИЗО или зонам, а не на воле. Уловили?

— Что-то не верится… — протянул Луза. — Может, это настоящий мент был, а? Только загримированный под Сэнсея. Как Фантомас…

— Блин, Луза, ты в какой класс ходишь, а? Если бы за два метра не перерос, я бы подумал, что в пятый. Неужели ты думаешь, что я бы не разглядел с полметра, что мужик в гриме пришел?

— Однако же мы вчера утром чуть не утопли, когда девахи от дури свой кубик включили, — припомнил Налим, — я, блин, помню, что вода морская была кругом. И глубина хрен знает какая. Все в натуре! А оказалось — лежим сухонькие возле бани и траву руками загребаем…

— Говорю тебе: кубик у меня был. Я его Сэнсею отдал под самый финиш.

— А если у него такой же был, что тогда? — спросил Гребешок, который немного успокоился и довольно толково врубился в разговор. — В смысле не у Сэнсея, а у того, кто им прикинулся?

— Вспомнил! — неожиданно воскликнул Налим.

— Чего еще? — буркнул Агафон. — Опять идея клюнула?

— Я говорю, вспомнил, с какой бабой ты разговаривал у забора!

— Чего ты, блин, на этой бабе зациклился? — взвыл Агафон.

— Помнишь, весной приезжали из Москвы какие-то шизики? Которых Фрол потом с базы увез?

— Конечно, помню. Ученые, которые этих салажат беглых до того загипнотизировали, что они нашим морды начистили на спаррингах и самого Фрола отоварили… При чем тут они?

— Да при том, что за главного у них была такая фигуристая, в кожаном пальто и меховой шапке. Зинаида Ивановна. Белобрысая, на шее родинка. Вот она к забору и подходила.

— В меховой шапке, в кожаном пальто среди лета? — саркастически похихикал Агафон.

— Нет, конечно, она в платье была. Я только подумал, что знакомая морда, а вспомнил, где видел, сейчас. Как-то стрельнуло в башку…

— Бодун у тебя в башку стреляет, — проворчал Агафон. — Почему тогда Луза мужика видел, а ты бабу? Тем более если он говорит, что ты в этот момент Лидку лапал?

— Ахинея какая-то, — сказал Гребешок. — Надо ехать на междугородку и звонить Сэнсею. А то у нас у всех крыша поедет. Заодно, может, заправимся где…

— Да, с пятью литрами в баке на «Волге» далеко не упилишь… — согласился Агафон. — Короче, сейчас едем на заправку, потом телефон искать. Пожрать тоже не мешало бы.

— А потом?

— Суп с котом! Что скажет Сэнсей, то и будем делать…

Первые два литра бензина, имевшиеся в баке «Волги», потратили на выезд из леса. Ближайшая заправка, которую помнил Агафон, находилась где-то на подступах к поселку, но как туда доехать, не заезжая к дачникам, никто не знал. Подвернулась удача. Едва выехали на шоссе, как у обочины заметили грязно-зеленый бензовоз с плакатиком: «Передвижная АЗС. А-93 — 2500 р./л».

Паренек в грязном оранжевом жилете, которые носят дорожные рабочие, накачал куропаточникам полный бак и двадцатилитровую канистру. Он, правда, немного поеживался от соседства четырех небритых верзил с воспаленными глазищами и сивушным духом на километр и был готов не только бесплатно обслужить, но и отдать весь бензовоз — лишь бы живым отпустили. Но когда гости Московской области честно рассчитались за горючее, очень обрадовался и охотно рассказал, как найти ближайший переговорный пункт.

Добрались туда минут за пятнадцать, как раз к открытию. Народу в столь ранний час еще не было, и Агафон пошел в переговорный пункт один, дабы персонал не хлопнулся в обморок от избытка столь представительных мужчин. На него и так посмотрели косо, но Агафон замолол что-то насчет того, что они были в Москве на свадьбе, а тут срочно вызвали на работу, машина сломалась, надо предупредить, что опаздывают… И, конечно, извинился за небритую внешность. В общем, бабы посочувствовали. Наменяв жетонов, Агафон зашел в кабину и стал крутить диск. «Куропатка» отозвалась довольно быстро, голосом Феди:

— Охрана оптовой базы слушает.

— Федя, дай Сэнсея к аппарату.

— А его нету еще… — пробасил медведеобразный.

— Он еще из Москвы не прилетел?

— Чего? Он и не улетал туда. Спит еще. Он же человек, а не железка. Как отдыхается?

— На букву X, но не подумай, что хорошо.

— С погодой нелады?

— И с ней тоже. Когда Леха прийти обещал?

— Часам к десяти, не раньше.

— Тогда пока.

Повесив трубку, Агафон уже знал, что десяти часов дожидаться не будет, и набрал другой номер, по которому всегда находил Сэнсея, если его не было в «Куропатке». И сейчас этот номер не подвел.

— Але, — сонно отозвался Сэнсей.

— Привет, это я, Агафон! Извини, что бужу, но дело неотложное.

— Вас на новое место перевезли? Как устроились? — голос у Сэнсея уже не звучал вяло.

— Понимаешь, у нас накладка вышла. Девчонка одна на Гребешковой машине покататься решила и в аварию попала. Короче, когда те за нами приезжали, нас не было. Теперь не знаем, куда податься.

— Ключики при вас? — спросил Сэнсей, совершенно огорошив Агафона.

— Какие?

— Те самые, Элькины.

— Да ты же их вчера забрал?! — почти заорал в трубку Агафон. — Не помнишь, что ли?

— Как это я вчера мог их у тебя забрать? Ты что, перепил, что ли?

— Да я вчера в Москве, то есть тут, в поселке, тебе из рук в руки их отдал!

— Офигел? Я ни в какую Москву не ездил…

— А кому же я их отдавал? — дурацки спросил Агафон.

— Вот кому отдал, у того и забери. А до этого времени можешь считать себя уволенным, понял?! — заорал Сэнсей. — Все расходы за ваш счет! Гуляйте, ребята!

Сэнсей повесил трубку, и Агафону осталось только сделать то же самое. Он уже понял, что этот чертов Налим, похоже, оказался прав, и кто-то их очень ловко кинул.

Понуро, как побитая собака, он вернулся к ребятам, которые, припарковав «Волгу» поблизости от мангала, на котором какой-то чернявый жарил шашлыки, сидели за пластмассовым столиком и уже вовсю жевали ароматную баранину с картонных тарелок, запивая ее кока-колой.

— Покушай, Агафоша! — Налим заботливо пододвинул командиру тарелку и вилку. — Хлебца возьми…

Агафон вгрызся в острое мясо, щедро политое жгучим соусом, и стал уничтожать его с какой-то голодной ненавистью.

— В машину, — сказал он, покончив с едой. Все подчинились почти мгновенно. Луза, который, конечно, жрал за двоих, поспешно сметал в рот три здоровенных куска мяса из второй порции и, садясь в машину, все еще ворочал челюстями.

— Ну что, дозвонился? — спросил Налим.

— Дозвонился, — мрачно произнес Агафон, поставив локоть на баранку и подперев им щеку. — Получается, что ты прав, Налим. Сэнсей орет, будто его в Москве не было, со мной он не виделся и ключи с кубиком я отдал хрен знает кому.

— Да был там Сэнсей, бля буду! — рявкнул Луза, срочно сглотнув шашлык, все еще наполнявший его пасть. — Мозги пудрит, козел! Никакой бабы я не видел, это Налиму примерещилось.

— Ладно, чего бы там ни было, а надо думать, куда могли уйти ключи. Кубик

— хрен с ним, его не заказывали. А ключи Сэнсей не простит. Хоть Ворон и накрылся, но другому хозяину они, выходит, тоже понадобились.

— Где же мы их искать будем? — спросил Налим.

— Наверно, здесь, в Москве, придется. Ты эту бабу, которая у нас в «Куропатке» весной была, небось лучше всех запомнил. Даже помнишь, что ее Зинаидой Ивановной зовут.

— Зинаид этих в Москве — десятки тыщ, — произнес Гребешок. — И небось половина — Ивановны.

— Ладно, — сказал Агафон, что-то прикинув в уме. — Поехали на дачу к дяде Сане.

— А не стремно? Ты же говорил, что туда «черные» могут наехать?

— Вряд ли. Если Сэнсея там вчера действительно не было, то все, что говорила эта баба, которая им прикидывалась, — туфта. Она сама небось от этих «черных» приходила. А раз мы им ключики с кубиком отдали, то ловить им там больше нечего. Опять же они думают, что мы с этой дачи навечно свалили.

— Погоди, а девки, Элька?

— Понимаешь, братуха, если они ключи забрали, им по фигу и мы, и девки. Возиться с нами, мочить из-за пустого места? Ключики от сейфов с миллиардами, если Элька не врала. Какой чудак будет при таких деньгах на мокрухи бегать, а?

— Ну бывают такие, кому главное — отомстить неразумным хазарам, а там хоть трава не расти, — заметил Гребешок.

— Бывают. Только нам все равно надо возвращаться в поселок. У нас там и пистолеты, и баксы. Я думаю, что если даже они и присматривают за дачей, то днем не налетят. А мы этот присмотр очень даже можем запеленговать… Короче, поехали!

В поселок проехали по другой дороге, не через овраг с насыпью. Скоро нашлась и дача 34 по улице Воровского. Дядя Саня с баночкой пива сидел в теньке на крылечке и проходил сеанс похметологии.

— О-о! — приветственно помахал он рукой, когда Агафон зарулил в ворота, выбитые Ксюшкой. Гребешок болезненно поморщился, увидев сорванные с петель и прислоненные к забору створки.

— Какие люди — и без конвоя! — глотнув еще пивка, воскликнул дядя Саня. Загул крепчал.

— Где девки? — спросил Агафон, вылезая из машины. — Спят?

— Т-с-с! — дядя Саня поднес к губам. — Загремели в КПЗ.

— За что?

— Не знаю. Оч-чень пьяный был. Не помню.

— А тебя почему не прихватили?

— Им бабы были нужны, понимаешь? — приглушенно просипел дядя Саня. — А я им на хрен не нужен… Опять же я спал дома, не нарушал. А девки песни орали и в ментов банками кидались. Ну, они их и повязали в пучки.

— А где у вас ментура?

— Не ходи, — произнес дядя Саня, заметно протрезвев. — Не хрен вам там делать. Выручить их не выручите, а сами загремите. Между прочим, деньги ваши и автоматы они унесли. Спросили девок: «Это ваше?» Они говорят: «Наше!» Их и забрали. А пистолеты не нашли. Не знаю, заложили они вас, когда протрезвели, но вроде ничего…

— Что «ничего»? — нахмурился Агафон.

— Да ни засады не поставили, ни топтунов не запустили. Я бы засек. Опять же участковый-кореш ничего не сказал. Агафон хотел сесть за руль и поехать прочь.

— Слышь, командир, — сказал дядя Саня, — а вчера не допили — у-у! Бутылок пять! Мне одному за двое суток не выжрать. Давай разольем, а? Опять же и закусон остался. Хоть обожрись! Отдохни, братва, все равно сидеть. Однова живем, сразу не помрем!

— А что? — отозвался Гребешок. — Не выливать же на хрен?! Гуляй, Москва, Береговия приплыла!

Агафон думал возразить, предупредить, что торчать тут опасно, но вдруг подумал: прав этот спившийся дядя Саня. Чего суетиться зря? Захотят забрать, так заберут и трезвыми. Захотят замочить — то же самое. А под хмелем ничего не страшно…

— Наливай! — заорал он так, будто уже принял граммов триста. И завилось горе веревочкой…