СНОВА СУРОВИКИНО

«Нива» бодро бежала по накатанной дороге через заснеженное поле, впереди уже маячила церквушка и дома со снежными шапками на крышах. Мирный пейзаж, тишина и спокойствие, милая русская зима, правда, при затянутом серыми облаками небе.

Настроение у Тарана было тоже пасмурное. И сам он себе казался жутким ослом-остолопом, и Генрих — чудовищем, похуже покойного Дяди Вовы. Тот тоже в прошлом году Юрку стращал тем, что с Надькой плохо будет. Правда, Генрих, в отличие от Вовы, напрямую никаких ужасов не обещал, но намеки ясные были — дескать, Веретенникова в госпитале, а там всякое бывает… Четко знает, гад, что Таран сдохнет, но никуда не убежит, если будет сознавать, кому за него отвечать придется. Ведь там, в Надькином выпуклом пузечке, маленький Таранчик брыкается. Юрка как раз перед поездкой в Москву полчаса, наверно, держал руку у Надьки на животе. Интересно же, блин! Ведь они его, этого ребятенка, который уже ручками-ножками пинается, сделали в самый первый раз, когда Таран прошлым летом, после двух суток, прямо-таки перенасыщенных опасностями, смертями и ужасами, угодил к Веретенниковой в подъезд с разбитой мордой, автоматом и кейсом, где компромат лежал на целую кучу губернских тузов. И узнал, что Надька его по-настоящему любит, что сберегла себя для него, хотя он на нее и не смотрел никогда. А потом эта самая отважная Надька ради него, непутевого, ушла от отца с матерью из вполне обжитой квартиры, пошла за ним к «мамонтам», где им от щедрот Птицына какую-то комнатушку выделили в штабном бараке. И Надьке пришлось на пищеблоке поварихой вкалывать, котлы ворочать, пока не выяснилось, что она в положении. Наскоро переучилась на легкую работу по писарской части, компьютер освоила. Птицын, кстати, сразу после, того, как в октябре прошлого года Юрка с Надькой расписались, предлагал ей вернуться в город, к отцу с матерью, утверждая, что теперь это для нее уже совсем безопасно. А Тарана обещал к ней на выходные отпускать. Так нет же! Не поехала, вместе с ним осталась…

Да, хорошо знал Птицын, о чем Юрку предупреждать надо. А можно было и не предупреждать вовсе. Нет уж, лучше самому загнуться, а Надька пусть родит благополучно, и хорошо, если б парнишку. И пусть он думает, что его отец пал смертью храбрых… Правда, хрен знает, за что именно. «Мы «мамонты» — но мы не вымрем!»

Не очень кстати Юрке вспомнилось ночное приключение, когда его едва-едва Полина не соблазнила. Уже вроде бы сам себе за эту слабость минутную все кости перемыл. Однако совесть-то все царапала и царапала, куда там Муське с ее когтишками. Нет, Тарану точно лучше бы загнуться при исполнении. Потому что характер у него все-таки паршивый, а душа подлая. Видать, какая-то грязь туда после паскудницы Дашки проникла и осела на дно. Пока все тихо-мирно — там чисто и прозрачно, но стоит начаться какой-нибудь болтанке, так вся муть и поднимается. И если опять какая-нибудь кошка в нужный момент не царапнет, ни фига Юрка от соблазна не удержится. А как потом Надьке в глаза смотреть?! Нет уж, пусть он хоть в ее памяти останется чистым…

Похоронные настроения на Юрку, конечно, наехали, но вообще-то он в агнцы божии еще не собирался. Кроме радиомаячка, замаскированного под пейджер, Генрих выдал Юрке три снаряженных магазина, несколько бумажных пачек с патронами 5,45 и две гранаты «РГД-5». Конечно, все это вместе с сумкой пришлось упрятать под заднее сиденье. Да и вообще желательно было довезти эти боеприпасы до кордона, не показывая по дороге ментам. А там, на кордоне, тоже постараться разумно использовать. Как видно, Генриху очень нужно взять живьем этого типа с тремя пальцами на левой руке…

Только вот, как и чем он его собирается на кордон заманить? Да фиг он куда поедет! Таран вспомнил Дядю Вову. Это ж не Кисляк и не Лупандя, молодчики-налетчики, у которых одно дело — взять кассу и смыться, а потом успеть все пропить, пока не поймали. По сравнению с покойным Вовой они просто шпана. Вова мирно проживал себе в приватизированном пионерлагере, изредка развлекался с девочками из подпольного порнотеатра, но наверняка уже лет двадцать не брался ни за отмычки, ни за фомки какие-нибудь. Да и братва у него уже совсем иная была. Жора Калмык, например, или даже Седой, бандюга на ступень пониже — гладко бритые, надушенные модным одеколоном, аккуратно подстриженные, с иголочки одетые. Деловые люди! Образцовые строители капитализма — залюбуешься. Для грязной работенки держали всяких там Пятаков и Микит. Или вон Тарана, дурачишку-пацана. А сами старались не пачкаться. Ну и тем более не соваться туда, где есть шанс на пулю нарваться. Уж Дядя Вова ни за что не поперся бы в лесную глухомань. Послал бы туда Филимона или Туза на худой конец. И Калмык бы навряд ли отправился, и Вася Самолет… И хрен бы кто смог их убедить, что дело требует личного присутствия таких важных персон. Но уж больно уверенно говорил Генрих: «Попробуем заинтересовать…» Хотя тут же дал задний ход — мол, возможно, и не клюнет. А на что — не объяснил, послал Тарана втемную играть со смертью. Что за жизнь?!

Можно было сколько хошь на судьбу сетовать, но других вариантов, как продолжать свое существование, Таран не видел. Тем более что все же именно благодаря Птицыну они с Надькой сумели более-менее благополучно прожить уже полгода, хотя их запросто могли бы порешить еще в июле. Как ни странно, но Юрка верил, что и сейчас все нормально сложится. Все-таки не столь уж сильно он перед Генрихом провинился. И компакты злополучные наверняка те самые, какие требовались. В конце концов, Птицелов, прослушав на досуге Таранов доклад, записанный на диктофон, должен убедиться, что все было сделано из благих побуждений, а этот самый Павел Степанович действительно передал диски Анне и сообщил ей отзыв на Юркин пароль. А то, что, по словам Генриха, Павел Степанович не мог бы этого сделать, — ерунда. В необходимых случаях, если у человека другого выхода нет, вполне можно и на такой финт пойти.

Уже подъезжая к домишку, у которого Юрка высаживал Гальку, Таран неожиданно пришел к совсем успокоительному для себя выводу. Птицелов не столько в натуре разъярился, сколько решил его пристращать. Чтобы Юрка с большим рвением отнесся к новой боевой задаче и чувствовал ответственность. Психологический прием воспитателя молодого поколения…

Таран притормозил и побибикал три раза. Минуты через две из калитки вышла Галька в наброшенном на плечи пальто и сказала с некоторым удивлением:

— Рано приехал… А я уж на все три часа рассчитывала…

— А на то, что я вообще не приеду, — проворчал Таран, — не прикидывала? Машинка, поди, много тысяч стоит?

— Не знаю, не я покупала, — хмыкнула Галька. — А насчет того, что не приедешь, у меня и в мыслях не было. Ты на жулика не похож. Убить, наверно, можешь, а кинуть — навряд ли.

— Спасибо. — Таран церемонно поклонился.

— Может, чайку попить зайдешь? — прищурилась толстуха. — Мамой клянусь, что без клофелина…

— Да я как-то на это не рассчитывал, — осклабился Юрка. — Думал, что тебе побыстрее на кордон захочется, как-никак интерес там имеется.

— Никуда этот интерес не денется, — ухмыльнулась Галька. — Не рискнут девки это все пешком волочь.

— А вдруг еще какие гости подъедут? — предположил Таран.

— Не подъедут, — с полной уверенностью в голосе сказала она. — Заходи, не стесняйся. Чай не водка, много не выпьешь. Часок посидим и покатим. Как раз стемнеет, там по ночам мало кто ездит. Если сейчас поедем, больше шансов, что нас там приметят.

— Ну-ну, — покачал головой Юрка и, хотя сильно подозревал, что Галькиным клятвам насчет отсутствия клофелина особо не стоит верить, все же вылез из машины.

Почему-то Юрка предполагал, что внутри домишки обстановка будет примерно такая же, как на заброшенном кордоне, а старушенция будет похожа либо на Бабу Ягу из русских сказок, либо на главную героиню стихотворения «Федорино горе», которое Юрка прочитал, когда учился не то в первом, не то во втором классе. Он его во многих местах наизусть помнил, хотя и забыл, кто написал — Маршак, Чуковский или Михалков. Он их все время путал. Единственно, что точно знал, что про дядю Степу написал тот же, кто Гимн Советского Союза сочинил, у которого сын лауреат премии Оскара. И то это Тарану Даша, будь она неладна, в свое время разобъяснила.

В общем, Юрка ожидал увидеть злющую и ободранную старую каргу. К тому же почему-то тощую и грязную.

На самом же деле оказалось, что мамаша у Гальки выглядит совсем еще не старой и в принципе ее можно было принять даже за старшую сестру этой клофелинщицы. Тем более что по комплекции они не сильно различались, Галька — в этом-то как раз ничего удивительного не было! — была несколько постройнее.

И в доме вопреки предположениям Юрки все было чистенько и прибрано. Пол был гладенький, крашеный, с уютными домоткаными половичками, печка беленая, обои свежие. На окошках всякие там герани, фуксии и кактусы произрастали, а в деревянной кадке поблескивал глянцевитыми листьями здоровенный фикус. На стенах висели семейные фото, большой ковер, несколько маленьких вышитых крестом рушничков. В общем, хозяйственная баба управлялась, сразу видно. Ни за что не поверишь, что она сидела.

— Вот, мамуль, это Юра! — представила Тарана Галька. — Помог мне доехать, а то я с запахом, еще права отберут.

— Очень приятно, — приветливо улыбнулась мамаша. — А меня Лидия Петровна зовут. Проходи, сынок, не стесняйся.

Конечно, до прихода Юрки мама с дочкой немножко приняли. Но даже выпившими не выглядели, хотя Галька еще до того почти триста грамм употребила. Но Юрке даже предлагать не стали — человек за рулем, святое дело.

Чай заварили крепкий и ароматный, Таран сразу почуял, что в нем какая-то трава есть, однако все пили из одного чайника, кипяток заливали из одного и того же самовара, сахарный песок сыпали ложками из одной сахарницы, так что никакого подвоха Юрка углядеть не мог. Хотя следил он за мамашей и дочкой с неусыпным вниманием. Из-за стола не вставал, головой не вертел, приглядывал за чашкой. Конфеты, печенья и варенья употреблял только те, которые хозяйки уже откушали.

Как видно, Лидия Петровна соскучилась по общению. Только и знала, что болтала. Но Юрку ни о чем не спрашивала, в основном сама об себе рассказывала. Хотя ни про то, что в тюрьме сидела, ни про то, за что ее посадили, и словом не обмолвилась.

И о том, за какие заслуги Галька срок мотала, тоже никаких сведений не дала. Зато охотно рассказала, какая у них хорошая семья была, как ее отец, едва пришедши с фронта в 1945 году, выбрал ее мать из целого десятка претенденток, потому что тогда по селу количество невест превышало число женихов именно в такой пропорции. Показала фотографии Галькиного деда и бабки, перекрестилась, с чувством произнеся: «Царствие им небесное!» Потом рассказала, как бедно после войны жилось, как ее во младенчестве заворачивали в чистые портянки, которые отец получил при увольнении в запас, как ее толокном кормили — будто сама помнила! Рассказала о том, что отец пришел с войны хоть и молодым, но сильно израненным — оттого и отпустили сразу после победы, а не заставили еще три года лямку тянуть, как его ровесников. От этих ран он и умер в шестьдесят шестом, когда Лидии Петровне всего двадцать лет исполнилось, а у матери на руках еще трое несовершеннолетних девок было и сын десятилетний.

Таран, когда про это дело услышал, сильно удивился. Получалось, что Галькина бабка в период с 1946 по 1956 год родила аж пятерых детей, то есть по ребенку раз в два года. Надо полагать, что это было далеко не самое лучшее время для создания многодетной семьи. Юрка, честно говоря, еще не особенно четко представлял себе, как они с Надькой будут одного выращивать, а тут — пятеро…

— Как же это они решились пятерых завести? — спросил он у Лидии Петровны. — Сейчас-то, наверно, живем получше, а детей никто заводить не хочет.

— А это потому, — улыбнулась Лидия Петровна, — что аборты были запрещены — это раз, презервативов никто по телику не рекламировал — два, но самое главное — все видали, что с каждым годом лучше живется — три. А сейчас всем видать: чем больше реформ, тем хреновей живем. Кому охота нищих плодить? Вот у нас сейчас в школе в здешней, Суровикинской, по классам как получается? В одиннадцатом пятнадцать человек учится, а в первом — только четыре. А на этот год вообще первого класса не будет. На будущий, правда, есть одна девчонка. Во до чего дошли!

Оказалось, что Лидия Петровна в этой самой школе работает уборщицей, получает двести рублей в месяц, которых уже три месяца подряд не выплачивали. И живет она, в основном потребляя все со своего приусадебного участка. Благо они тут большие, по пятнадцать соток. Ну, конечно, и Галька иногда кое-что подбросит.

Насчет того, с каких доходов Галька на «Ниве» ездит, в дорогие шмотки наряжается и еще деньги находит, чтоб мамочке помогать, Лидия Петровна скромно умолчала. То ли потому, что посчитала, будто Юрка и так в курсе дела, то ли потому, что они с Галькой загодя условились, что эту тему затрагивать не станут. Таран, конечно, тоже интересоваться не стал, только порадовался, что, мол, повезло вам с дочерью…

Так помаленьку час и прошел. За окном стало смеркаться, и Галька первая заявила матушке, что пора и честь знать. Расцеловалась с родительницей на прощание и пошла с Тараном к машине.

 

ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Садясь за баранку, Юрка испытал некоторое облегчение. Вроде бы ничем его не траванули и бритвой горло не порезали. Хотя о том, что эта самая бритва у Гальки при себе, по-прежнему продолжал думать.

Поехали. Галька немного пошмыгала носом, скорее всего действительно растрогалась от встречи с мамашей. Таран даже решил комплимент сделать:

— Симпатичная у тебя мать. Добрая такая, ласковая. Ни за что не поверю, что ей десять лет сидеть пришлось. За что такую посадить могли? Ума не приложу!

— Отца моего топором зарубила, — вздохнула Галька. — Сонного. Мне тогда двенадцати еще не было.

— За что? — Тарана такая ситуация особо не удивила. У него дома, когда он с родителями жил, тоже несколько раз доходило до рукопашных, когда мать на отца с кухонным ножом лезла или папаша за топор хватался. Правда, это происходило уже в последние пару лет, когда Таран подрос и мог сыграть роль «миротворческих сил».

— Приревновала она его, — объяснила Галька. — Он у нас вообще-то добрый был и почти непьющий. Короче, не как у других. Ни мне от него не попадало, ни маме. И работал он хорошо, рублей триста получал, по тем временам это много было. А тут появилась одна зараза и закрутила его. В общем, он сказал, что на развод подать хочет. То ли влюбился сильно, то ли еще что… Они же тогда с матерью еще молодые были — чуть-чуть за тридцать. В общем, заявления он еще не подал, но жить ушел к той бабе. А мать две ночи поревела, а на третью хлебнула для храбрости, взяла топор и пошла туда к ним. В общем, и его, и ее. Вот ей за два трупа и вкатили десятку.

— Сурово… — заметил Юрка.

— Мужику бы могли бы и пятнадцать врезать, а то и вышку. Тем более что отца все знали, характеристики были такие, что хоть в ЦК выбирай. Она и сама переживала сильно. В тюрьме от тоски два раза удавиться пыталась — бабы выручали. Брат и сестры ни ее, ни меня знать не захотели. Сестры, правда, жили далеко, замуж повыходили. Но все равно, могли бы племянницу пожалеть. А вот хрен! Хоть бы одна вспомнила. Избу-то материну дядька Гришка быстренько прибрал, хотя у него была своя, новая, а вот меня в детдом спровадил. Мать из тюрьмы пришла через десять лет, а я, пока она сидела, сама на зону попала — первый раз села на два года по тогдашней 144-й, за кражу. Короче, на волю вышли почти одновременно. Ну, правда, Гришка этот нас испугался. Так что мать себе избу вернула. Но жилось ей туговато. С ней и сейчас мало кто здоровается — в деревне все помнят.

— Конечно, неприятно… — посочувствовал Юрка.

Ему, конечно, не очень верилось в эту сентиментальную историю. Хотя, вообще-то, очень располагало к себе то, что Галька не говорила плохо о своем отце. С другой стороны, что-то уж очень легко дочка простила матери убийство этого самого «хорошего» отца. Впрочем, ежели мать осталась у нее единственным родным человеком, который от нее, воровки, не отвернулся, то, наверное, могла бы и простить. Чужая душа потемки…

— Ты сам-то откуда? — спросила Галька, закуривая.

— Из города, — отозвался Юрка. — «Тайваньский» рынок знаешь?

— А как же! Бывала не раз…

— Вот там неподалеку проживаю.

Галька вдруг посерьезнела, присмотрелась и спросила:

— Что-то мне твоя личность знакомой кажется. Может, я тебя на этом рынке и видела?

— Может быть, — кивнул Таран, — хотя я на сам рынок не больно часто захаживал.

— Нет, — вдруг вспомнила Галька. — Я тебя не на рынке видела… Я тебя на квартире видела, летом. Мы бухали там, а ты всех разогнал пинками. Человек пять мужиков взрослых отоварил. Точно!

Теперь и Таран припомнил. Был такой случай прошлым летом, когда он пришел домой, а там целая компания алкашей собралась у его родителей. А когда Юрка решил зайти в свою комнату, чтоб запереться и магнитофон послушать, то обнаружил, что дверь на задвижку заперта. Таран дверь вышиб и обнаружил, что у него на кровати лежит толстая голая баба в обнимку с мохнатым мужиком. Да, эта самая баба была Галька. Которая своей тушью размазанной всю наволочку уделала. Вот тут-то Юрка совсем озверел и начал всех алкашей метелить…

Странно, но после того, как выяснилось, что эта самая Галька была той жирной лахудрой, которая на пару с хахалем Таранову кровать опоганила, Юрка не испытал к ней отвращения. Наоборот, у него эта картинка всплывала в каком-то совсем ином свете. И то, что он Гальку уже видал в голом виде, вдруг стало казаться занятным…

Сначала Юрке думалось, будто это самое видение от него быстро отстанет. Но оно отставать не хотело. Более того, Таран все чаще стал краем глаза, не отрываясь от наблюдения за дорогой, поглядывать на свою пышную спутницу. И уже вовсе не потому, что его тревожила Галькина бритва. Нет, просто ему хотелось приглядеться ко всем этим… хм!… формам. Всплывший из памяти довольно смутный образ голой Гальки как-то невзначай стал накладываться на реальную фигуру одетой. И хотя Таран титаническими усилиями воли заставлял себя глядеть на дорогу, все равно голову как магнитом поворачивало на Гальку.

Между тем движение на дороге было еще довольно интенсивное, и перспектива влететь в какую-нибудь встречную или поперечную технику была довольно актуальной. Таран это прекрасно понимал, но… все-таки поглядывал. И как-то незаметно для себя стал ощущать некие весьма неожиданные желания. Они, конечно, не из головного мозга выползали, а из спинного, что в Юркином возрасте — дело вполне объяснимое.

Конечно, головной мозг тоже работал и прекрасно понимал, что с нездоровыми инстинктами надо бороться. Там все в башке было разложено четко и по полочкам: дескать, заманит она тебя, сучка, а потом бритвой… Хорошо еще, если по горлу. Наконец, насчет Надьки угрызения совести тормозили, мысли насчет того, что надо не об этой корове мечтать, а о том, как побыстрее прибыть на кордон и там дождаться трехпалого гостя, при этом самому выжить, да еще и его каким-то образом живым взять. Но все это очень слабо тормозило.

А между тем они уже обогнули город по объездной дороге и теперь мчались по Московскому шоссе. Тут к транзитным грузовикам присоединялись те, что ехали в город и из города, и надо было держать ухо востро.

В общем, все могло бы закончиться трагически, если б не счастливая случайность, которая заставила события двигаться в направлении, не предусмотренном ни Тараном, ни Галькой, ни даже самим Генрихом Птицеловом.

Собственно, эту самую «счастливую» случайность особо счастливой считать не стоит. Где-то между Кузнецовкой и поворотом к бывшей ферме Душина тяжелый «КамАЗ» пошел на обгон «Нивы» и, уже обгоняя, задними колесами бултыхнул по глубокой и широкой выбоине в асфальте, доверху залитой талой водой. Ш-шух! Плюх! — мутная волна плесканула на капот и ветровое стекло, да так, что в один момент ослепила Тарана. Они с Галькой запросто могли бы улететь с насыпи, но более-менее благополучно вкатились в сугроб и остановились. Юрке пришлось после этого легкого стресса минутку-другую нервы успокаивать — в основном теплыми словами по адресу особо не виноватого дальнобойщика.

Потом Таран более-менее отошел и понял, что надо стекло протереть, потому что «дворниками» вся эта грязюка по-нормальному не сотрется. Он немного поискал тряпку, пока на глаза не попался какой-то небольшой обрывок ткани под сиденьем. Юрка вылез из кабины и принялся наводить марафет на стекло, в то время как Галька, которая в то время, когда Таран матерился, обалдело моргала глазами, не произнося ни слова, пришла в себя и стала, в свою очередь, поливать матюками уже давно умчавшийся грузовик.

Юрка уже заканчивал свои труды, как вдруг на противоположной стороне дороги резко притормозил темно-зеленый «УАЗ» — микроавтобус с красным крестиком на борту. Из его задней дверцы выпрыгнули три человека и молниеносно перебежали шоссе. «Санитарка» тут же рванула с места и понеслась в сторону облцентра, а ее бывшие пассажиры, подскочив к передней дверце «Нивы», единым духом сдвинули вперед водительское сиденье и прежде, чем оторопелый Таран успел открыть рот, уселись на задний диванчик.

— Давай, дорогой, едем быстро! — сказал один из них с явным кавказским акцентом в голосе.

Человек говорил так уверенно, что Таран ни на секунду не сомневался — нежданные пассажиры держат его на прицеле. И хотя под курткой у Юрки был пистолет, шансов достать оружие раньше, чем его застрелят, не было никаких. Конечно, можно было попробовать отскочить, отбежать от машины, нырнуть в уже сгущавшуюся темноту, но Таран, у которого новый стресс наехал на старый — от «КамАЗа», до того обалдел, что покорно уселся за руль, перехватив при этом испуганно-изумленный взгляд Гальки, совершенно не врубившейся в ситуацию.

Машинально, как робот, Юрка сдал чуть назад, отъехал от сугроба и, переключив передачу, покатил вперед.

Граждане, самовольно усевшиеся за его спиной, почти одновременно и с явным облегчением вздохнули. Только теперь Юрка разобрал, что среди непрошеных пассажиров был один седоватый, сильно небритый, почти что бородатый, низкорослый мужик и две чернявые длинноносые, явно не старые бабы, закутанные в пуховые платки. Здоровая, так сказать, исламская семья.

Надо сказать, что где-то перед Новым годом Юрка смотрел по телику, как в Ставрополе судили чеченских девиц, обвиняемых в том, что они вокзал взорвали. Суд происходил в клубе бабской ИТК под новогодней, елочкой, что само по себе и Тарану, и другим курсантам-«мамонтятам» показалось весьма забавным. К тому же забавляло и то, что вокруг двух довольно симпатичных молодых дам сидело чуть ли не с десяток здоровенных вооруженных ментов. Теперь, когда Юрка чуял за спиной нервное дыхание пассажиров, юмористическое настроение у нёго не появлялось. Правда, Таран плохо запомнил физиономии тех, которых по телевизору показывали, к тому же знал, что до Ставрополья отсюда больше двух тысяч километров, а до Чечни и того больше, но все же чувствовал себя очень неуютно.

Еще большую неуютность Таран ощутил после того, как впереди засверкали голубоватые вспышки мигалок. Менты! Вот влип! Тормознешь — пассажиры пристрелят, а не тормознешь — правоохранители изрешетят. Да и прочие, нелетальные, так сказать, исходы добрых перспектив не сулили. У Тарана незарегистрированное оружие и боеприпасы — это как минимум, а Галька небось не по одному разбойному нападению проходит в качестве пособницы-наводчицы.

Таран ехал в прежнем направлении и напряженно ждал, когда им дорогу перекроют. Но четыре машины с мигалками — «Волга», две «шестерки» и «уазик» — пронеслись мимо, не останавливаясь. Юрка сразу сообразил, что именно на это небось и рассчитывали те, кто высаживал нынешних Тарановых пассажиров из санитарного микроавтобуса. Преследователи гнались за зеленым «УАЗом», а белая «Нива», к тому же едущая в противоположном направлении, им была по фигу.

— Аллах акбар! — восторженно, хотя и тихо произнес мужик.

«Воистину акбар!» — мысленно произнес Юрка, слегка смешав православие с исламом, но так или иначе, поблагодарив Всевышнего за избавление от очередной экстремальной ситуации.

— Куда едем, а? — тихо спросила одна из женщин у своего спутника. Спросила по-русски, хотя логичнее было сделать это на родном языке.

— Он знает… — лаконично ответил мужик, мотнув головой в сторону Тарана.

Юрке хватило силы воли не только на то, чтоб не подскочить на сиденье от удивления, но и на то, чтоб не улететь в кювет от этого неожиданного заявления. Более того, с Тарана мигом слетело некое оцепенение и обалдение, напавшее на него после всех предыдущих кунштюков, и башка заработала как компьютер, выстраивая информацию в логическую цепочку.

Получалось, что товарищи с братского Кавказа откуда-то рванули когти. В данный момент Юрке было начхать, откуда именно, но ясно, что умотали они оттуда на «санитарке». При этом они строили расчет на том, что менты будут преследовать микроавтобус, и загодя подготовили «пересадку». То есть на другой стороне дороги, в условленном месте, их должна была ждать белая «Нива» с открытой дверцей и, возможно, с водителем, протирающим стекла (в качестве опознавательного знака). Конечно, беглецам, наверно, могли и номер машины сообщить, но Юрка, когда протирал грязь с капота, загородил его ногами, а они, поскольку очень торопились — максимум, через две минуты «мигалки» выскочили, — не стали подробно разглядывать все эти буквы-цифры. Теперь Юркины пассажиры на сто процентов были убеждены, что сели именно туда, куда надо, а Таран везет их в безопасное место к друзьям и знакомым…

Иными словами, как это уже случалось у Юрки по жизни, произошло не то смешное, не то прискорбное событие, выражающееся известным детским термином «обознатушки».

Что делать по этому поводу: ржать, горько плакать или рыдать от смеха — Юрка еще не определил.

 

БЛИЖНИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Конечно, самое простое было — ехать на кордон. В конце концов, там в более-менее спокойной обстановке можно переговорить с этими гражданами и попытаться объяснить им, что ошибочка, мол, вышла. Дескать, мы случайно не там остановились, вы случайно не туда сели, а мы вас случайно не туда увезли. Ежели граждане с чувством юмора, то посмеются вместе с Тараном и Галькой. Правда, от этого их положение не шибко улучшится, потому что им, судя по всему, известен только конечный пункт поездки, а о промежуточных они сами не знают. К тому же были сомнения насчет чувства юмора у жителей Кавказа, особенно в ситуации облома. Восток — дело тонкое, это уже в хрестоматии вошло. Конечно, большого кинжала у горца пока не просматривалось, но то, что такой запросто зарежет, если ему подставиться, сомнению не подлежало. И застрелить, кстати, может, не доводя дело до рукопашной схватки. В рукопашной ему, учитывая небольшой рост и солидный возраст, а также явное физическое превосходство Тарана, мало что светило. Конечно, вариант с «силовым разрешением конфликта» на кордоне тоже был вполне приемлем. В сугробах еще полно места, а до настоящей весны — ой как далеко!

Но до кордона еще доехать надо. Таран представил себе, как поведут себя те граждане на «санитарке», которые высаживали этих троих, если через пару километров обнаружится еще одна белая «Нива» с водителем, демонстративно протирающим лобовое стекло. Либо они подумают, что у них глюки пошли, либо за голову схватятся.

В первом случае, конечно, они просто прибавят газу и проедут мимо. Поскольку следом за микроавтобусом через пару минут появится милиция, «Нива» тоже покатит своей дорогой и не станет догонять «уазку». Правда, есть вероятность, что эта самая вторая «Нива» случайно догонит свою нежданную «дублершу» еще до того, как Таран успеет повернуть на Васильево или, что хуже, как раз во время поворота. Но вероятность этого будет невысока, хотя бы потому, что водителю «настоящей» «Нивы» еще надо будет догадаться насчет «обознатушек».

А вот ежели экипаж микроавтобуса сразу просечет фишку и схватится за голову, догадавшись об ошибке, — тогда процесс пойдет сложнее. В том смысле, что экипаж бросит свой драндулет и перескочит в «Ниву», а затем целенаправленно помчится в противоположном направлении — искать похожую машину. Конечно, может статься, что менты, пропустив мимо себя одну белую «Ниву», вторую все-таки остановят. Но ежели они зациклятся на микроавтобусе, то сперва доедут до него, а уж потом начнут соображать, куда из «санитарки» народ подевался. Возможно, одни подумают, что ребята пересели в машину, идущую в сторону города, а другие захотят проверить хотя бы одну из белых «Нив». Ментовских машин четыре, так что можно допустить, что они разделятся. Две погонят в прежнем направлении, к облцентру, — и никого не отловят, а две другие помчатся вслед за «Нивами».

Тут тоже возможны варианты. По идее, конечно, они должны догнать сначала ту, «настоящую», «Ниву». Если они сделают это до того, как Юрка успеет вывернуть на васильевскую дорогу — лучшего подарка не придумаешь. Даже если у тех, кто будет сидеть в «Ниве», не окажется при себе оружия, ВВ, наркотиков (последние, кстати, недолго и подбросить) и прочего криминала, дающего хотя бы повод для задержания, этим ребятам придется довольно долго простоять у обочины, держа руки на капоте и расставив ноги шире плеч. В самом благоприятном случае их отпустят через полчаса, не раньше. За это время Таран успеет доехать как минимум до озера.

Гораздо хуже будет, если менты заметят «настоящую» «Ниву» в момент поворота на Васильево. Тогда запросто могут догнать и его, Тарана, с его пассажиром и пассажирками. Совсем плохо будет, если достанут на развилке или непосредственно на озере. Конечно, «Волга» или «Жигули» скорее всего засядут где-нибудь по дороге к озеру, но «уазик», пожалуй, проскочит. И что из всего этого трехстороннего «саммита» получится — предсказать трудно.

Юрка поймал себя на мысли, что опять начал придумывать всякие варианты, которые были основаны только на собственных умозаключениях, если не сказать жестче — фантазиях. А вдруг этой второй, «настоящей», «Нивы» вовсе не было? То есть, может, она и предусматривалась, но почему-то не попала к назначенному месту в назначенное время? Шина спустила, кардан оторвался, искра в землю ушла? А могли ее, например, на выезде из города менты тормознуть. Или «КамАЗ» ее нежно поцеловал, допустим…

Но тут показался поворот на Васильево, в зеркале заднего вида ни второй белой «Нивы», ни ментовских «мигалок» не просматривалось, и Таран с легким сердцем пересек осевую и свернул налево.

— Скоро вертолет придет? — неожиданно спросил пассажир.

Таран, вестимо, от вопроса прибалдел, но нашелся, что ответить:

— Своевременно или несколько позже. Погода видишь какая?

— Да, — покачал головой кавказец, — облака низко. Плохо летать, лучше по земле ездить…

Юрка с ним был совершенно согласен. Но лично ему сообщение о том, что в этой операции еще и вертолет задействован, оптимизма не прибавило.

Во-первых, это означало, что он сейчас везет не абы кого, а представителей какой-то солидной конторы, которым по карману аж вертолет арендовать, да еще и заплатить кому-нибудь из авиационного начальства, чтоб не обратили внимания на посадку этого воздушного судна в неположенном месте. Хотя страна у нас все больше на проходной двор похожа, но все-таки покамест за всякие полеты вне установленных коридоров еще наказывают. Наверно, даже сбить могут, если особо обнаглеешь. В том смысле, ежели не договоришься с кем надо насчет того, чтоб те, кому положено, не обратили внимания на нарушение правил воздушного движения. Правда, ПВО еще не совсем в ГИБДД превратилась, но принцип действия, в общем и целом, тот же. С учетом того, что законную зарплату военным платят с меньшей регулярностью, чем ментам, а жить всем надо, ничего удивительного не будет, ежели этих граждан, имеющих напряги с ментурой, собирались военным вертолетом забрать, перебросить на военный аэродром, а оттуда военным бортом отвезти до конечной станции. На все это нужны приличные бабки.

Во-вторых, из этого же следовало, что седой горец и его спутницы — не сявки и «шестерки», а люди уважаемые. Может, этот гражданин по жизни стоит на уровне Басаева или Радуева, а бабы — его любимые жены, сестры или дочери. Если такой гражданин вовремя не прибудет в нужную точку, верные кунаки или там мюриды — Юрка про кунаков знал из «Кавказской пленницы», а про мюридов не то у Лермонтова, не то у Толстого вычитал — начнут рогом упираться и землю рыть, но так просто это дело не оставят. И рано или поздно, но доберутся до кордона. Хорошо это будет? Да ни хрена хорошего…

Наконец, третий момент, который поубавил Юрке оптимизма, уже не относился непосредственно к вертолету и кавказцам. Этот момент исходил от Гальки, которая всю дорогу сидела тихо, как мышка (если позволительно употребить это сравнение в отношении пятипудовой бабы). Хотя Таран не был экстрасенсом и мыслей читать не умел, но, похоже, Галька просто-напросто подозревала, что он, Юрка, нарочно остановился протирать стекла и давно знаком со своими пассажирами. Ежели первую фразу кавказца насчет того, что, мол, он, Юрка, знает, куда едем, Галька не очень восприняла, то диалог насчет вертолета ее окончательно убедил: Юрка с чурками заодно. А раз так, то Галька вполне правомерно могла сделать самые серьезные оргвыводы. Например, насчет того, куда лично ее уроют, когда сюда, на озеро — другой площадки поблизости не просматривалось, — прилетит вертолет, чтоб забрать кавказцев, Юрку, его девок и самое главное — деньги.

Само собой, женщина такого типа, как Галька, на заклание со смиренным сердцем не пойдет и примет контрмеры. Когда она их примет — не предугадаешь. Может, уже на кордоне, а может — через минуту. Какая вожжа под хвост попадет. Это еще хорошо, если она сперва на Юрку кинется с бритвой. Тут, по крайней мере, опасность будет только от нее исходить. Перехватить руку с бритвой все-таки вполне возможно. А что, ежели она решит для начала аксакалу небритую шею порезать? Граждане пассажиры могут не так понять и откроют огонь на поражение. Пулю так легко, как бритву, не перехватишь и локтем от нее не закроешься. Влепят в упор и ему, и ей. Пожалуй, это была самая серьезная опасность на данный момент.

Самое ужасное состояло в том, что объяснять Гальке что-нибудь в присутствии пассажиров было нельзя, а идея применить бритву могла прийти ей в голову в любой момент. Вот тут и управляй машиной… Да еще смотри по сторонам, не появятся ли откуда-нибудь менты или та самая гипотетическая «настоящая» «Нива».

Лишь свернув на развилке к озеру, Таран почувствовал себя чуть-чуть поспокойнее. Все-таки уехали далеко от большой трассы, никаких машин на васильевской дороге не встретили. Правда, на дороге к озеру отпечатались свежие следы гусениц и тракторных саней. Не то чтоб совсем свежие, но уж точно оставленные после того, как Юрка с Галькой уехали с кордона. В колеях валялась сенная труха — должно быть, трактор с санями ездил в лес за стогом, оставленным там с лета на какой-нибудь полянке.

Но тракториста, даже очень пьяного, Таран повстречать в лесу не боялся. Все-таки ДТ-75 — это еще не Т-80, чтоб с ходу подмять под себя «Ниву» и разутюжить ее в лепешку. К тому же сено валялось от самой развилки, то есть трактор уже давным-давно выехал из лесу, развернулся на дороге и потарахтел в Васильево. Да и вообще, трактористу следовало сказать спасибо, поскольку он здорово примял и прикатал дорогу, так что ехать по ней было намного ловчее, чем днем.

И все-таки, уже миновав мостик — крепкий, выходит, раз трактор выдержал! — Юрка опять почуял нарастающее волнение. Это самое волнение нарастало по мере того, как «Нива» приближалась к озеру. Фиг его знает, а не добрались ли сюда, на озеро, менты? Ночью, в метель, они на своих драндулетах ехать не решились, хотя им, может, и сообщили, что в лесу из автоматов стреляют, а днем взяли да и съездили. Трактор потом прокатился, замял следы покрышек. Могли менты нашарить что-нибудь? Могли в принципе…

Но волновался Юрка зря. На озере никаких ментов не было, и следов, указывающих на то, что они шуровали в снегу, подъезжали или подходили к замерзшей и занесенной снегом проруби, фары не высветили. Зато тракторные следы пересекали лед и тянулись дальше, из чего следовало, что по меньшей мере до поворота на кордон Таран доедет вполне спокойно.

— Хорошее место для посадки подобрали, — заметил седой пассажир. — Как раз «Ми-8» сядет. И лед крепкий, да — трактор выдерживает. А я не верил, слушай, когда Трехпалый сказал, что с озера улетать будем!

— Трехпалый врать не будет, — солидно произнес Таран, хотя его от всех этих нечаянных откровений едва в дрожь не бросило. Мало ему было одного Трехпалого, так теперь еще Трехпалый с вертолетом, оказывается! И этот кавказский дедушка — его друг дорогой, кунак и братан по жизни. Дай бог, чтоб этот вертолет действительно забоялся низкой облачности и не прилетел сегодня ночью… Впрочем, была еще надежда, что Трехпалый имел в виду совсем другое озеро.

— Слушай, — спросил пассажир, когда Таран уже проехал через озеро и поехал к повороту на кордон. — У тебя валидол есть?

Обращался ли он к Тарану или к своим бабам, Юрка не понял, но ответил:

— Не-ет…

— Жалко! — сказал кавказец, морщась от явно острой боли. — Сердце немного болит… И в груди, и в спине. Переволновался, наверно.

Обе дамы что-то загортанили на родном языке, слышались слова «валидол» и «инфаркт».

Конечно, Юрка не был медиком, но вообще-то слышал, что инфаркты валидолом не лечатся. Правда, он не был уверен, что у «старика» инфаркт — седому вообще-то вряд ли было больше пятидесяти лет, но Тарану и сорокалетние казались пожилыми! Однако, как видно, сердце у горца прихватило крепко. Наверно, далеко не все они живут по полтораста лет.

— Девушки, дорогие, — попросил он, — можно на русский ваш разговор перевести? Надо ж понять, что делать!

— Ничего не надо делать, — произнес седой. — Если Аллах захочет, чтоб я пришел — все равно никакой врач не поможет. Если не захочет — и так все пройдет. В больницу везти нельзя, сам понимаешь. Врача привозить сюда тоже нельзя — его потом убивать придется, а это нехорошо. Вези дальше и жди вертолета.

— А если помрешь? — напрямую спросил Таран. — Мне Трехпалый башку не отвинтит?

— Скажешь, что Магомад сам заболел, ты не виноват. Девушки подтвердят. Только надо будет меня быстрей домой везти, чтоб до заката завтра похоронить.

— Да, — покачал головой Юрка и не удержался, чтоб в очередной раз не произнести цитату из товарища Сухова, насчет того, что Восток — дело тонкое.

— Правильно говоришь, дорогой, очень тонкое! — сквозь боль улыбнулся Магомад. — Это кино азербайджанец снимал, очень хорошо сказал.

Таран повернул было к кордону и как раз в это время услышал откуда-то издалека постепенно нарастающий, посвистывающий рокот. Вертолет!

— Летит! — воскликнул Магомад. — Давай обратно!

Юрка довольно успешно развернулся в снегу и погнал машину обратно. При этом он прекрасно соображал, что ничего хорошего его там, на озере, ждать не может. И вообще надо срочно выскакивать из машины, выхватывать «пушку» и мочить пассажиров… Но ничего этого он не сделал. Даже не из-за страха, что мрачноватые восточные женщины, вовсе не похожие на наивную Гюльчатай, пристрелят его раньше, чем он успеет прикоснуться к дверце. Страх такой, конечно, имел место, но он был не главной причиной, парализовавшей Юркину волю и решительность, которой у него прежде хватало на то, чтоб выкручиваться и из более сложных ситуаций. Было еще что-то, нечто подсознательное, которое заставляло Тарана подчиняться и делать то, что, по идее, приближало его к смерти.

Ведь ясно же, что для вертолета небось какие-нибудь условные сигналы придуманы. А он, Таран, их не знает. И если вертолет улетит, не получив этих сигналов, то пассажирки — их спутник вроде бы небоеспособен — со спокойной совестью влепят Юрке пулю в затылок. Правда, оружия ни у баб, ни у Магомада Таран пока не замечал, но много ли рассмотришь в темном салоне на неосвещенной дороге?

Ладно, можно представить себе, что никаких сигналов нет и вертолет сядет просто так, увидев белую «Ниву». Но ведь Магомада и его девушек вроде бы собирался сам Трехпалый встречать и провожать. То есть тот, который Тарана отродясь не знал и дальше знать не захочет. И постарается, чтоб этот нахальный юноша в следующий раз повстречался с ним только на том свете.

Удивительно! Голова у Юрки соображала, он прекрасно понимал, что сам себя, можно сказать, на казнь везет, — однако проехал этот километр в обратном направлении и остановился на льду метрах в тридцати от берега. Вертолет — действительно, это был большой «Ми-8», — мощно подсвистывая турбинами, вынырнул из облаков на совсем небольшой высоте и наискось, перпендикулярно ледовой дороге, стал опускаться на лед, немного задрав свой стеклянный нос. И тут Таран услыхал:

— Три раза дальний свет включи.

Это Магомад сказал. Юрку мгновенно осенило: стало быть, ребята подстраховались на всякий пожарный. Сигнал для вертолета знал только этот «дед». И больше никто. Это была гарантия, что вертолетчикам не впарят каких-нибудь других пассажиров.

На вертолете, уже зависшем надо льдом метрах в пяти и устроившем целый буран, до этого момента никаких огней не просматривалось, даже в пилотской кабине. А после того как Таран трижды мигнул фарами, на вертолете тоже три раза мигнули фонарем. Сразу после этого вертолет плавно опустился на лед, но двигатели не заглушил.

— Подъезжай! — окрепшим голосом произнес Магомад. — Наши!

Опознавательных знаков ВВС Ичкерии на вертолете не наблюдалось, на камуфляжном борту была обычная, еще советская, кажется, звезда с каемочкой.

Таран, внутренне холодея, подъехал к самому борту, где уже отодвинули дверь и при неярком свете подфарников «Нивы» слабо различались какие-то люди.

— Выпусти нас, дорогая! — Совсем выздоровевший Магомад нежно похлопал по плечу Гальку, и та послушно вылезла из правой дверцы, дав возможность пассажирам отодвинуть сиденье и выбраться из салона. Магомад, пожалуй, выбрался даже более прытко, чем бабы, на которых были длинные черные юбки намного ниже колен. Ясно, что никакого инфаркта у него и близко не было, то ли действительно переволновался, то ли вообще придуривался для каких-то своих, непонятных Юрке целей.

Из двери вертолета по короткой лесенке спустились два крупных дяди в кожаных куртках и ушанках, держащие на весу, стволами вверх короткие австрийские автоматы «хеклер-кох» а следом — массивный, но невысокий, немного неуклюжий мужик в дорогом длинном пальто. На секунду его правая щека попала в отсвет подфарников, и Таран отчетливо разглядел на ней шрам в виде буквы V. Потом он стал снимать перчатку с правой руки, чтоб подать ее улыбающемуся Магомаду. Юрка при этом сразу же увидел, что с левой рукой у обладателя шрама тоже не все благополучно. Работали только мизинец, указательный и большой пальцы, а на тех местах, где должны были находиться средний и безымянный, под перчаткой была пустота…

 

ТРЕХПАЛЫЙ

Ясно, что увиденные Юркой особые приметы его не обрадовали. У него в голове по-прежнему все работало нормально, он все прекрасно соображал, но никакого толкового решения принять не мог. Раньше надо было действовать, раньше! Теперь, когда он сидит в машине, около которой воздвигся Трехпалый со своими жлобами-автоматчиками, дрыгаться уже поздно. Точно так же, как поздно пить минеральную воду, когда почки отвалились. С почками у Юрки, тьфу-тьфу, все пока еще было в порядке, но вот надолго ли? Сейчас, пожалуй, он за это не поручился бы.

Надежда, конечно, была. Никто пока не смотрел, что за личность сидит за рулем «Нивы», и на номер, кажется, тоже не глядели. Трехпалый, пожав руку своему старому корешу, троекратно обнялся с ним, примерно так, как Хрущев когда-то обнимал первых космонавтов. Юрка это по телику видал, когда старую кинохронику показывали. На Гальку, стоявшую позади спутниц Магомада, Трехпалый вообще внимания поначалу не обратил.

Может, сейчас авторитеты дружно сядут в вертолет и улетят куда подальше, а Тарана с Галькой оставят в целости и сохранности? Глупо, конечно, но Юрка только на это и надеялся. Впрочем, была у него еще одна надежда. На тот самый маячок, который вместе с гранатами и патронами лежал под сиденьем. Гранаты, кстати, тоже не помешали бы. Однако надо было еще решиться на то, чтоб вылезти через левую дверцу, приподнять сиденье и вынуть из-под него все эти опасные игрушки. Ведь те, что стоят с автоматами наготове, с ходу могут опознать «не своего» человека. Ведь они, пока Трехпалый с Магомадом лобызались, бдили и зорко глядели по сторонам.

Впрочем, в темноте жлобы не сразу рассмотрели водителя. Тем более что они смотрели на озеро и лес — не ползет ли какой супостат в маскхалате? Поэтому Юрка, чуточку прикрывшись дверью, вылез, приподнял сиденье и запустил под него руку. Первым как раз нашарил маячок. Даже чеку вытащить успел и кнопочку нажать. Правда, сильно испугался при этом: а ну, как вместо маячка коварный Генрих-Птицелов в эту коробочку грамм 50 пластита загрузил? По объему влезет запросто, а по тротиловому эквиваленту — это целая стандартная четырехсотграммовая шашка. Долбанет прилично, и людям, и автомобилю, и даже вертолету мало не покажется. Ну а Юрке, спалившемуся «мамонту», вообще хана придет — кишки до елок долетят. А все россказни насчет того, что, мол, Трехпалый только живым нужен, — это так, для успокоения и в пользу бедных.

Однако после нажатия на кнопку ни шиша не произошло, даже писка никакого не послышалось, только на верхней панели маячка засветилась, не мигая, малюсенькая красная неонка. Юрка быстро сунул ее под куртку, зацепив крючком за ворот свитера. Никто этого, похоже, не заметил. Ободренный этим успехом, Юрка вынул из-под сиденья и одну «РГД-5», немного похожую по форме на сильно увеличенный «киндер-сюрприз», только без шоколадной оболочки и с ввинченным запалом. Эту хреновину он запихнул в боковой карман куртки.

Вполне возможно, что Таран сумел бы и вторую гранату таким же макаром достать, но тут «пришла беда, откуда не ждали».

— Слушай, Магомад, — с некоторым удивлением спросил Трехпалый, перекрикивая гул вертолета, разглядев Гальку, стоявшую за спинами освобожденных женщин Востока. — Ты, по-моему, говорил, что тебе нужно двух племянниц вывезти? Или я плохо помню?

— Двух, да… — тоже с удивлением ответил любвеобильный дядюшка. — По-моему, обе здесь, никуда не делись. Вот это Патимат, а это Асият. Все на месте.

— А это чья? — нахмурился Трехпалый, указывая на Гальку. Патимат и Асият расступились, а кто-то из свиты Трехпалого навел на Гальку фонарь.

— Наверно, твоя? — Магомад повернулся к перепуганной толстухе. — Красивая женщина, хотя и не блондинка.

— Да нет, братан! — произнес Трехпалый. — Я эту корову первый раз вижу. Чубан! Ты кого в машину посадил?

Юрка понял, что вопрос обращен к тому, кто должен был вести «настоящую» белую «Ниву». То есть фактически к нему, ибо гражданин Трехпалый и его люди все еще не разглядели толком, что имеют дело не с хорошо знакомым Чубаном, а с очень даже малоизвестным Тараном.

— Тебя спрашивают, шпана! — рявкнул Трехпалый. — Тебе что, машину дали, чтоб ты телок на дело возил? А ну, подойди сюда, козел! Буба, помоги ему!

Шум от вертолета и его мощной глотки сделал совершенно неслышным щелчок предохранителя, которым Юрка привел в боевое положение спрятанный под курткой «ПМ». И когда Буба — это был один из жлобов с автоматами — забежал за капот «Нивы», то пистолет уставился на него своим 9-миллиметровым зрачком. Может, ежели б Буба загодя знал, что на него ствол наставят, то не стал бы вешать «хеклер-кох» за спину. Но он-то думал, что ему предстоит всего лишь «помочь» перетрусившему Чубану, который на исполнение ответственной миссии прихватил в машину какую-то постороннюю телку. Помощь в данном случае состояла в том, что Буба намеревался взять проштрафившегося за шкирку и подтащить его пред светлы очи шефа. Ну а потом, возможно, провести лечебно-профилактическое мордобитие.

Когда же Буба обнаружил, что имеет дело вовсе не с Чубаном, и оказался перед каким-то совсем незнакомым парнем, к тому же наставившим на него пушку, то хвататься за шикарный австрийский ствол было уже поздно. Буба растерялся и на пять секунд вообще потерял дар речи.

А вот Таран, наоборот, совершенно вышел из своего придурочного оцепенения, когда он думал, все понимал и анализировал, но ни на какие действия не решался. Теперь, пожалуй, наоборот, он только действовал, но очень мало думал.

Шарах! — выстрел в упор Юрка произвел бы даже в том случае, если б Буба не дернулся в сторону, попытавшись упасть и укрыться за капотом, а поднял руки вверх. Но он дернулся, и потому получил пулю не в левую сторону груди, а в правую. Впрочем, этого хватило, чтоб вырубить его надолго.

Прежде, чем второй телохранитель, который держал в руке фонарь, успел переложить его в другую руку и вскинуть автомат, Таран вторично нажал спуск и на сей раз угодил точно в лобешник. Верзила сделал некое судорожное движение руками, заваливаясь на спину, автомат взлетел метра на полтора в воздух и гулко брякнулся на капот «Нивы».

— Руки вверх! — заорал Юрка, наводя «ПМ» на явно ошалевшего Трехпалого и одновременно левой рукой хватая автомат за пистолетную рукоятку. — Все! Кто шевельнется — убью! И «вертушку» взорву на хрен! Руки на борт! Быстро!

Честно говоря, Таран не имел полной уверенности, что «хеклер-кох» у охранника снят с предохранителя. Он вообще этот автомат первый раз держал в руках. А в том, что ему удастся положить всех четверых из «ПМ», прежде чем кто-то из них успеет выхватить оружие, можно было посомневаться. Кроме того, помощь Трехпалому могла прийти изнутри вертолета. Некто, прячущийся в темноте за проемом отодвинутой двери, мог уже через секунду уложить Юрку одним выстрелом.

Однако фактор внезапности и дикий до сумасшествия голос Тарана произвели нужное впечатление. Руки в борт вертолета уперли и Трехпалый, и Магомад, и Патимат, и Асият, и даже Галька, которой Юрка такой команды не отдавал.

— Галька! — заорал Таран. — Сними автомат с Бубы!

Толстуха встрепенулась и, прытко отскочив от «арестантов», по большой дуге, вокруг заднего бампера, обежала «Ниву», а потом, оказавшись перед капотом, стащила с невнятно стонущего Бубы оружие. И довольно ухватисто навела «ствол» на стоящую у борта публику.

Проем вертолетной двери загадочно темнел. Никто не стрелял и не высовывался. Будто никто не слышал выстрелов! Зато отодвинулось стекло боковой форточки пилотской кабины и показались неясные очертания чьей-то рожи.

— Братва! — заорал кто-то в явном волнении. — Мы на ваши разборки не подряжались, биомать! Или садимся и летим, или без вас улетаю!

— Только попробуй, падла! — выкрикнул Трехпалый, стоявший довольно близко от блистера.

Таран тут же нажал на спуск «хеклер-коха», ни в кого специально не целясь, просто чтоб припугнуть разоравшегося Трехпалого, но, главным образом, для того, чтоб проверить, стреляет автомат или на предохранителе стоит. Оказалось, что стреляет…

Правда, Юрка не смог достаточно твердо держать увесистую «волыну» одной, к тому же левой рукой. Та-та! — рука дернулась, и короткая очередь, направленная им в проем двери, малость сместилась влево, и одна из пуль клюнула в обшивку вертолета совсем недалеко от головы Магомада.

— Э, слушай! — сердито воскликнул тот. — Зачем стреляешь, а? Убить можешь, валлаги! Что я тебе сделал, а? Так хорошо ехали, говорили, как друзья…

Пилот, который резко убрал голову из форточки после очереди, услышав голос, опять рискнул высунуться.

— Пацаны! — завопил он. — Завязывайте со стрельбой! Влепите в бак, не дай бог эта керосинка так фукнет, что мало не покажется! Дернул же черт с бандитами связаться!

— Слышь, командир! — спросил Таран. — В салоне есть еще кто?

— Нету никого, я и борттехник…

— Короче, сейчас полетишь, куда я скажу, понял? Забесплатно.

— Я еще заплатил бы, чтоб вы отвязались, да денег нема…

— Врет он, паскуда! — неожиданно заорал Трехпалый. — Ему две тыщи баксов за этот рейс отдали и технику еще тыщу!

— Что-о? — неожиданно послышалось из проема вертолетной двери, и оттуда на снег выскочил мужик в камуфляжном бушлате и той же расцветки брюках навыпуск, кожаном шлемофоне и с приличным гаечным ключом. — Ты мне тыщу давал? Покажи, где она, тыща эта? Я ее видел?

— А то нет? — завопил Трехпалый, ощущая явную угрозу, исходящую от гаечного ключа разъяренного борттехника. — Я лично в руки Бубе три тысячи давал за вашу «аренду». Он сказал, что две дал пилоту, а одну борттехнику. Небось твой шеф и заныкал!

Теперь уже и пилот вылез из кабины.

— Ты что мелешь, морда уголовная? — Вертолетчик тоже прихватил что-то типа монтировки. — Какие тыщи? Этот твой шнырь нас по пятьсот баксов срядил, с учетом отстежки начальству вообще по двести…

Таран несколько оторопел, потому что, положа руку на сердце, не знал, что делать, если обманутые авиаторы начнут метелить Трехпалого. С одной стороны, мероприятие могло быть очень даже справедливым, но с другой — вертолетчики могли перепаять Трехпалого по голове монтировкой или ключом, а это было чревато невыполнением задания. Правда, оно как-то очень неожиданно выполнилось, и совсем не так, как предполагалось, но ведь Трехпалый действительно был взят живым, как заказывал Птицын.

— Эй, летуны! — рявкнул Юрка. — Бубу спросите насчет своих баксов. Трехпалый врать не будет!

Как раз очень кстати раненый Буба заворочался и застонал на снегу. То есть кстати для вертолетчиков и очень некстати для себя. Борттехник сгреб его за ворот и приподнял:

— Так где тыщи, на хрен?!

— Какие тыщи? — еле ворочая языком, пробормотал Буба. — Не знаю ничего!

— Шмонай его, Витя! — рявкнул пилот, и авиаторы оседлали беднягу и бесцеремонно стали потрошить карманы. Таран на это дело не отвлекался. Он внимательно следил за Трехпалым и Магомадом, которые запросто могли воспользоваться этой возней, выдернуть откуда-нибудь оружие и резко поменять ситуацию в свою пользу. Юрка только сейчас вспомнил, что всю эту компанию, включая Асият и Патимат, надо бы обыскать…

Летчики тем временем нашли бумажник и конверт, в котором оказались купюры. Пилот подобрал фонарь, который обронил убитый охранник, а борттехник Витя взялся подсчитывать баксы.

— Точно, блин, две тыщи зажал, гаденыш! — торжествующе-яростно завопил Витя, а затем от души пнул Бубу ботинком по ребрам. Пилот добавил, Витя еще пнул, им это понравилось. Озверевшие «рыцари неба» могли бы запросто затоптать нечестного бандюгу даже без применения ключа и монтировки — здоровье у него и без того сильно пошатнулось от пули в легком.

Но тут откуда-то с южного сектора неба послышался быстро нарастающий гул.

— Это кто? — испуганно пробормотал борттехник.

— «Восьмуха»… — задрал голову пилот.

— Блин, это я и так понял, что не «крокодил»! — досадливо сплюнул Витя. — Какая может быть «восьмуха», когда наши все на земле?

— С дивизии, наверно… — сообразил летчик.

— А что им здесь делать, е-мое, да еще в такую погоду? Откуда у них бабки на горючее?

Таран понял быстрее: маячок сработал!

— Так, — сказал он строго. — Взяли бабки? А теперь к борту — и руки на «керосинку»! Живо!

— Не понял… — пробормотал Витя, зато Трехпалый злорадно заорал:

— Купили вас, как лохов! Теперь вас с этими бабками за цугундер возьмут! Точно, блин, — ельцинские соколы… Сдурели без зарплаты, а воровать не умеют! Ха-ха-ха-ха! Ничего, в тюряге научат, не ссыте! «Опять по пятницам пойдут свидания — и слезы горькие моей родни!» Менты летят!

— Молчать! — прикрикнул Юрка и дал короткую очередь в воздух. После нее авиаторы дружно бросили орудия труда и встали к борту рядом с прочими. Недобитый Буба снова зашевелился и простонал:

— Помираю, братки! Спасите, не бросайте!

— Не волнуйся, козел! — весело пообещал Трехпалый. — До лепилки тебя довезут и вылечат. Это я лично оплачу! Чтоб тебя потом за эти финты с баксами «петухом» сделали. Крыса паскудная!

Таран вообще-то не очень понял, с чего Трехпалый так развеселился, услышав вертолет. То ли считал, что лично он по жизни совсем чистый, как Белоснежка, то ли полагал, что у него хватит баксов на то, чтоб от всего откупиться, то ли радовался, полагая, будто за Тараном стоят всего-навсего менты, а не конкурирующая братва из соседней области…

С небес тем временем замигал проблесковый огонек, засветились фары, разом создавшие световое пятно вокруг вертолета. Да, прилетела точно такая же «восьмуха», как та, что уже стояла на льду. Но садиться на озеро она не стала. Все-таки тамошний пилотер, должно быть, догадывался, что тут лед несколько тоньше, чем в Арктике, а потому может и не выдержать сразу две увесистые «воздушные тачки» — каждая в отдельности, поди-ка, весила не меньше железнодорожного вагона!

«Вертушка» зависла метрах в двух надо льдом, открыла сразу обе дверцы, и оттуда с обоих бортов один за другим попрыгали проворные и здоровенные парни в белых маскхалатах с автоматами и ручными пулеметами на изготовку. И бегом понеслись к затрофеенному Юркой вертолету, ничуть не смущаясь тем, что снег был местами едва ли не по колено. Таран сразу узнал «по походочке» старший возраст. «Бойцы»!

Впереди всех мчался Сергей Ляпунов, носивший в МАМОНТе капитанские погоны и командовавший всей ротой «бойцов». Именно он летом прошлого года привез Тарана и Надьку на базу отряда. Сейчас с ним было всего одно отделение, но, как видно, Генрих шибко большое значение придавал отлову Трехпалого, чтоб послать кого-то чином пониже. А чуть подальше, третьей или пятой по счету, бежала некая массивная фигура, необычно широкая в бедрах… Милка! Она же бывшая «Зена — королева воинов»! Она, правда, тоже, как и Таран, «курсантом» числится, но вот взяли на боевой выход. Ясно для чего — баб шмонать и приглядывать, если в сортир запросятся. Патимат и Асият, наверно, не имелись в виду, скорее, Милку взяли для присмотра за теми, что на кордоне остались…

Галька испуганно спросила, решив, что это ОМОН или СОБР десантировался:

— Ой, а со мной-то чего будет? Они ж меня тоже заберут!

— Ты, главное, не стреляй в них! — посоветовал Юрка. — А все остальное приложится…

 

ДО ДОМУ, ДО ХАТЫ…

Когда Ляпунов, добежав до вертолета, поглядел на выстроенных у борта пленников, то аж капюшон со шлема сдвинул.

— Ну, ты — Таран, гребена мать! Одно слово — юное дарование… Толян! Принять задержанных под охрану! — Последняя фраза относилась к командиру отделения «бойцов».

— Понял! — отозвался Толян, которого Юрка знал плохо, поскольку мало с ним контактировал. — Милка — девочки твои, шмонай! Вован, Филат — то же самое мужиков. Миша, Алик — «вертушку» поглядите. Топорик — посмотри раненого, может, есть смысл бинты изгадить. Гусь, Дима — на подхвате.

— Давай пилотов сюда! — приказал Сергей.

Когда Толян и Топорик подвели к нему явно пригорюнившийся экипаж вертолета, было впечатление, будто капитан прикажет шлепнуть авиаторов без суда и следствия. До того суровое лицо сделал! На самом деле, однако, он был настроен куда гуманнее.

— Ребята, — сказал Ляпунов, — пока никаких разборок и разборов вашего боевого вылета я проводить не буду. Поступаете в распоряжение Толяна. Сейчас вам погрузят на борт эту шпану в упакованном виде, и повезете ее туда, куда сержант прикажет. То есть на площадку мотострелковой дивизии. Понятно? Привезете нормально — считайте, что ушли из-под трибунала. Вопросы?

— Нету… Какие вопросы, командир?! — залопотали авиаторы с явным облегчением в голосе. И тут же побежали к вертолету, где их ждали двухметровые Миша и Алик — для присмотра, чтоб раньше времени не взлетели.

«Ми-8», доставивший «мамонтов», чтоб не жечь керосин на долгом зависании, поднялся вверх и стал ходить кругами над озером. Возможно, при этом он еще и наблюдением за окрестностями занимался, например, приглядывался к кордону — не смывается ли оттуда кто-нибудь?

Тем временем «бойцы» и примкнувшая к ним Милка быстро обрабатывали пленников. Топорик счел, что на Бубу стоит «изгадить бинты», и накладывал ему повязку. Трехпалого Вован с Филатом уже обыскали, выдернули у него из-под мышки «беретту», застегнули за спиной наручники и быстренько впихнули в вертолет. Милка проворно ощупывала Асият, а Гусь и Дима приглядывали, чтоб «необработанные» не рыпались.

— Учись, «курсант»! — ухмыльнулся Сергей. — Вишь, как люди работают? Профессионалы! Что ж ты «пушку» у клиента не нашел, а?

— А я и не искал, — вздохнул Таран. — Нате, ваш маячок, кстати! У меня от него какой-то зуд за шиворотом.

Сергей взял маячок, нажал на кнопку, и красная неонка погасла.

— Мог бы и сам догадаться, как выключить. А зудит у тебя небось не от него, а от свитера. Статическое электричество накопилось. А может быть, просто давно не мылся.

— Ну да, не мылся! — обиделся Таран. — Как все, в прошлую пятницу баню принимал.

Ляпунов наконец-то обратил внимание на Гальку, все еще державшую в руках «хеклер-кох».

— Девушка, — спросил он с максимальной вежливостью, — вы мне свое оружие не покажете?

— А оно не мое! — испуганно пробормотала Галька, с радостью отдавая капитану автомат. — Оно вон того, который Буба. Перевязывают его сейчас.

— Ну и слава богу, — хмыкнул Сергей, ставя оружие на предохранитель, — значит, вы возражать не будете, если я его вам обратно не отдам?

— Не-ет… А меня не посадят? — настороженно спросила толстуха.

— А есть за что? — по-приятельски подмигнул капитан. — Такая молодая, красивая, пышная… Ужас, как хочется знакомство продолжить.

— Знаю я вас… — Галька порадовалась возможности состроить глазки. — Сначала будете нежности говорить, а потом дело сошьете…

— Да что вы! — расплылся в улыбке капитан. — Зачем такие подозрения? Сейчас вы с Юрой сядете в свою машинку, заберете на кордоне девочек со всеми прибамбасами и привезете сюда, ко мне. Мы с вами небольшую беседу проведем о вреде табака, алкоголя и отпустим до дому до хаты. После этого, считайте, никаких проблем.

— Серьезно? — по-деловому спросила Галька.

— Слово российского офицера! — с пафосом заявил Ляпунов. — Юрик, я вас жду через полчаса. Потом пошлю ребят, если что…

Когда Таран с Галькой уселись в «Ниву», всех «арестантов» и убитого уже погрузили в вертолет. А к тому моменту, когда Юрка повернул в направлении кордона, «восьмуха» уже начала взлетать. Второй вертолет в это время, наоборот, пошел на посадку.

— Так ты, выходит, мент? — довольно равнодушно спросила Галька. — Или просто стукач?

— Я сам не знаю, кто я, — ответил Юрка. — Но не мент и не стукач — это точно. Могу даже сказать под большим секретом, что эти вот, которые на втором вертолете прилетели, — не менты…

— А кто, комитетчики? Чекисты в смысле?

— Нет. Утешься тем, что не менты. А кто конкретно — не справляйся.

— Да мне-то по фигу все! Чего утешаться?! — проворчала Галька. — Я человек конченый, на мне ни пробы негде ставить, ни наколки колоть, разве еще на рожу, как нынешние дуры делают. Ну, посадят, ну, пристрелят — какая разница?

— По-моему, тебе просто деньги жалко отдавать…

— Да насрать мне на них! — в сердцах сказала Галька. — Думаешь, я жадная вусмерть, как Швырь какой-нибудь?! Вот фиг ты угадал, гражданин начальник! Мне зачем деньги нужны? Чтоб прикид справить, чтоб пожрать от души, выпить чего поприличней, на юга съездить. Квартирку еще не мешало бы нормальную, тачку получше этой. И чтоб не работать ни хрена!

— Система ясная… — вздохнул Таран.

— А вообще-то, — поежилась Галька, — напугалась я сегодня здорово. Ни хрена не поняла, когда ты этих чурок в машину посадил. Сперва думала — просто с испугу. Ну, думаю, хана! Угонят в Чечню, а потом выкупа запросят. Или в гарем продадут. После гляжу: а ты вроде с ними знаком. Подвез к вертолету, все путем, кажется. Но когда этот блатной Трехпалый меня засек — чуть не сдохла со страху! Аж ноги заледенели, и орать страшно… Ловко ты их сделал! Прямо как в кино!

— Повезло, — сказал Таран безо всякой рисовки. — Просто они ни фига не поняли, что такое дурацкое совпадение может быть. Понимаешь, их, Магомада и девок, такая же «Нива» должна была дожидаться. На том самом месте, где мы случайно из-за этого «КамАЗа» гребаного остановились.

— Рассказывай… — не поверила Галька. — Знаем мы, как у вас случайно получается. И вертолет случайно туда же прилетел, и контора ваша приехала. Не хочешь говорить — не надо. Но вообще-то, спасибо, что спас. Этот Трехпалый меня бы точно прирезал.

— Не за что, — пожал плечами Юрка. — Если по правде, я больше за себя переживал.

— Что ж ты такой безжалостный, а? — вздохнула она. — Хоть бы соврал, мне бы приятней было…

Так, за разговором, опять проехали километр и начали подниматься в горку. На этот раз по подмерзшей колее довольно быстро докатили до ворот. Таран погудел пару раз, во дворе завозились, но открыли не сразу. Первой высунула нос Лизка с пистолетом, потом Танька и Полина открыли ворота.

— Уезжаем, девочки! — объявил Таран, вылезая из машины. — Быстренько все забираем и грузим в машину!

— Куда едем-то? — увидев у Юрки какой-то незнакомый автомат, испуганно спросила Танька.

— На кудыкины горы, воровать помидоры! — ответила Галька. — Ворочайтесь, шалавочки! Время не ждет.

— Ишь, как спелись! — покачала головой Лизка.

— Конечно! — бесстыже объявила Галька. — Мы ж с ним целый день трахались от души! Верно, миленький?!

Таран порадовался темноте, потому что у него от этого наглого вранья аж уши загорелись. Если б девки увидели, то наверняка бы поверили, что Галька правду говорит. И опровергать это лживое и клеветническое заявление Таран не стал. Потому что получилось бы очень неубедительно. Но, к счастью, обитательниц кордона сексуальные отношения сейчас не очень волновали.

— А что там на озере? — настороженно спросила Полина. — Я видела — вертолеты летали, стрельба была.

— Учения идут! — ухмыльнулся Таран. — Давай, блин, живее!

Барахла оказалось много. И сумки с продуктами, и чемодан, и «дипломат», и мешок с деньгами, и Лизкина корзинка с кошкой, и оружие. Часть этого запихали в заднюю дверцу, а остальное погрузили в салон. Полина, Лизка с кошкой и Танька сели сзади, а Галька рядом с Тараном, который повел машину.

— Ворота за собой закрыть надо, — сказала Галька, когда Юрка выкатил «Ниву» за ворота. — А то волки или лисы сугроб разроют… И жмуров растащат.

Таран подумал: баба дело говорит. Если зверье и впрямь заберется во двор и докопается до трупов, то запросто может растащить свою свежемороженую добычу по просеке, а то и на дорогу выволочь. А по дороге время от времени трактора катаются, типа сегодняшнего. Ясно ведь, что ежели на пути трактора обнаружится обгрызенный волками труп, то мужик если и сам не побежит сразу же к участковому, то расскажет об этом всей деревне.

Правда, было небольшое осложнение. Надо было сообразить, не только как залезть во двор, но и как обратно выбраться, не открывая ворот. Судя по всему, когда Кисляк с братвой уезжали на дело, то сперва вывели машину за ворота. Потом кто-то из них вернулся, заложил ворота брусом и вышел через калитку, повесив на нее замок. Однако ключ от этого замка теперь покоился на дне озера, а потому проделать подобную операцию было уже невозможно.

— Закрыть-то нужно, — согласился Юрка вслух. — А как обратно?

— А ты возьми лестницу, — посоветовала Галина, — по которой Лупандя за чемоданом на чердак забирался. Она на той стороне дома стоит.

Впрочем, Таран уже и сам припомнил, что Лупандя, когда лазал на чердак через слуховое окно, воспользовался приставной лестницей. Все получилось, как по писаному: оставив в машине «хеклер-кох», поскольку нужды в нем не было, Юрка вернулся во двор, заложил ворота и обошел дом. Точно, лестница там была и стояла на том месте, где ее оставил Лупандя — у слухового окна чердака. За сутки она успела немного примерзнуть, поэтому Тарану пришлось несколько минут повозиться, чтоб отодрать эту неуклюжую хреновину, а затем, повалив набок, взять поухватистей. Дотащив лестницу до ворот, Юрка приставил ее к забору, взобрался наверх, а затем спрыгнул на внешнюю сторону. Вся эта операция по закрытию ворот заняла минут десять, не больше.

Однако за этот совсем небольшой отрезок времени все резко изменилось.

Едва ничего не подозревающий Таран влез в машину и закрыл за собой дверцу, как на него уставилось дуло «хеклер-коха», который держала в руках Галька. А Танька, сидевшая на заднем сиденье справа, приставила к боку онемевшей от ужаса Полины «АКС-74у» с опущенным флажком. Лизка, должно быть понимавшая, что Танька может отправить их на тот свет одной очередью, обняла корзинку с кошкой и не решалась рта открыть.

— Шутить изволите? — произнес Таран, хотя уже понял: ни хрена они не шутят. Ему, конечно, при таком повороте вовсе не смешно стало, но выглядело все уж очень по-дурацки: он, чудак наивный, все клофелина и бритвы опасался, а девочки-конфеточки взяли и оружие похватали! Ой, дурак же он, что автомат оставил рядом с этой гадиной! Но ведь уж вроде бы совсем подружились, целый день вместе ездили, чаек с мамой пили, вместе Трехпалого брали…

— Пистолет отдай! — требовательно произнесла Галька. — Рукояткой вперед! Быстрее, мальчик!

Чертов Ляпунов! Он на глазах этой стервозы ставил тот, другой, «хеклер-кох» на предохранитель, а она, видать, востроглазая — запомнила. И теперь ей стоит только пальчиком дернуть — и в грудь Тарану вопьется несколько мощных «парабеллумовских» пуль, у которых силы хватит, пронизав Юркино тело, еще и дверцу «Нивы» прошить навылет. А глаза у Гальки бешеные, беспощадные. Нажмет, не задумается!

— Что вылупился, козел?! — прошипела она. — Пистолет давай! Себя не жалеешь, так этих пожалей…

Точно рассчитала. Был бы Таран один — он бы попробовал рыпнуться. Полез бы правой под куртку, а левой постарался бы незаметно открыть замок дверцы и резко прыгнул бы наискось спиной на снег. Глядишь, успел бы, хотя шансов было примерно 30 к 70… Но Полину и Лизку при этом варианте Танька могла просто с перепугу застрелить. Она, конечно, потрусливей Гальки и очень боится сейчас, что все пойдет не по-ихнему. И глазки бегают, и ручки трясутся… А палец-то на крючке. Чуть дернет — и все, хана Полине, Лизке и даже кошке Муське.

В общем, Юрка вынул пистолет и подал его Гальке рукояткой вперед.

— Умница! — осклабилась она и, не спуская с Тарана ни глаз, ни ствола, забрала у него «ПМ». — Теперь гранату отдай.

— Какую гранату? — переспросил Юрка, подивившись тому, что она об этой гранате осведомлена.

— Которая у тебя в правом кармане куртки. Думаешь, я слепая, не вижу?!

И Таран передал ей свой «киндер-сюрприз». От него, впрочем, все равно толку не было. Даже если удастся сорвать чеку до того, как Галька выстрелит — а на это шансов почти не имелось! — то при самом благоприятном исходе придется взрываться всем дружным коллективом.

— Ну а теперь поехали, дорогой.

— Ты не забыла, что нас вертолет на озере дожидается? А уж полчаса прошло, наверно…

— Ничего, — ухмыльнулась Галька, — потерпят, не замерзнут. И расстреливать нас с воздуха не будут, пожалеют тебя, наверное… Поехали! Вниз, а потом направо. Давай! Пожалей девочек!

Таран понял. Теперь Лизка с Полиной заложницы — чтоб он себя вел правильно. А он сам — тоже заложник, чтоб «мамонты» вели себя правильно… Позорище, а?! Он, Юрка, только что двух авторитетов с охраной зажал, сделал, как детей, а теперь сам попал в заложники. И к кому?! К бабам! Которые к тому же толком не знают, что такое «мамонты». А «мамонтам», в отличие от ментов заложники не помеха. Если сочтут нужным, изрешетят в машине всех пятерых и скажут, что так и было. Потому что они не казенные люди, для них законы не писаны…

Но делать было нечего. Помирать смертью храбрых и тащить с собой на тот свет Полину с Лизкой Таран пока не собирался. Нет, надо пока покориться. Хотя и ясно, что эти лярвы поганые не собираются их с собой таскать очень долго. У них в планах прикинуто небось доехать до какого-нибудь приятного и тихого местечка, а потом перестрелять всех лишних… Впрочем, Таран подумал, что Галька, если у нее все это выгорит, скорей всего и от Таньки отделается. Такие большие деньги очень трудно делятся даже пополам.

В общем, Таран тронул машину с места и покатил вниз, к дороге. Конечно, его обуревали при этом не самые веселые чувства. Время уже истекло, и Сергей мог забеспокоиться. И выслать с озера группу, проверить, отчего Таран задерживается. Если он дал команду точно по истечении получаса, то эта группа могла уже дойти до поворота и даже чуть-чуть подняться по просеке в сторону кордона. Какие им инструкции дал Ляпунов — хрен знает. Может, конечно, они вступят с Галькой в какие-то переговоры, если та им объявит, что Юрка в заложники угодил. Но могут и не вступить. Судя по тому, что Птицын в штабе говорил, Лизка и Полина их особо не интересуют. И Таран, как бы помягче сказать, фигура малоценная, даже с учетом того, что Трехпалый угодил-таки в сети к Птицелову. Хотя, как видно, вовсе не в те, которые тот на него расставлял. А потому, ежели Галька-дура не поймет с первого раза, что наличие Тарана в заложниках ей жизни не гарантирует, то «бойцы» со спокойной душой превратят «Ниву» в сито-решето вместе со всей живой начинкой. А потом смайнают ее в ту же прорубь, где уже лежат «Ниссан-Патрол» и «девятка»: Впрочем, если Галька поймет, что обломилась со своими заложниками, ничего путевого тоже не получится. Она Тарана расстреляет из одной вредности.

В общем, в голове у Юрки играли сплошные похоронные марши. Пожалуй, он даже обрадовался, когда доехал до дороги, не встретив никакой группы. И на самой дороге ее не оказалось. Правда, от озера доносился низкий гул вертолетных турбин.

— Направо, не забыл? — напомнила Галька, держа Тарана на прицеле. — Надоело мне ваше озеро!

— Понял, направо, — покорно вздохнул Юрка, сворачивая в указанном направлении. Едва он прокатил первые метры по колее, оставленной трактором и санями, как услышал заметное изменение в гуле вертолета. Не иначе, взлетает! С чего бы? Хотят прямо в лесу десант высадить? Вряд ли получится без тросов — просека слишком узкая, ротор обломишь, а деревья высокие, метров по пятнадцать-двадцать, не меньше. Будут преследовать с воздуха, гнаться за «Нивой»? Ну а потом попросту откроют дверь и начнут молотить по машине из пулемета?!

Да, вертолет взлетел, но гул его почти сразу же стал удаляться. Таран сперва думал, что он сделает круг и вернется, но увы, сколько он ни вслушивался, пытаясь расслышать что-нибудь сквозь урчание «Нивы» — ни черта не услышал. Вот этого он совершенно не ожидал… Что ж это за фокусы, а?!

 

ЧЕМ ДАЛЬШЕ В ЛЕС…

Таран вел «Ниву» по незнакомой дороге, каждую минуту и даже секунду ожидая, что Галька ему прикажет остановиться и выйти. А потом даст очередь промеж лопаток или прямо в башку. После этого она и Лизку с Полиной порешит, и подругу Таньку на закуску. Потому что теперь, когда вертолет улетел, особой надобности ни в Таране, ни в москвичках уже не наблюдалось, да и Танька лишней становилась. Однако никаких команд не поступало. Похоже, Галька имела какие-то иные планы. А может, побаивалась, что вертолет еще вернется.

— Зря ты, чувак, свой маячок отдал! — откровенно поиздевалась она. — Если б не сделал этого — хрен бы я решилась! А ты, видать, подумал, что все, бояться нечего?

— Хорошая мысля приходит опосля, — вздохнул Таран. — Я ж не знал, что ты такая вредная. Думал, что после того, как я тебя у вертолета выручил, у нас проблем не будет…

— Мели, Емеля… — презрительно произнесла Галька. — «Не знал я!» Мент ты, чекист или еще кто — мне по фигу. Все равно, кроме параши, мне у вас ничего не светило. А мне бабки в руки приплыли. И вам, козлам вонючим, я их хрен отдам, если жива буду!

— Это я уже понял, — кивнул Юрка. — Жалко, что на тот свет их взять нельзя, бабки эти.

— Почему нельзя? — хмыкнула Галька. — Запросто! Если что, я твою гранату рвану, нас разнесет всех, машина загорится, и бабки сгорят. Хрен их кто получат! Не мне, так никому…

— Короче, тебе по фигу, что если они сгорят, так несколько сот или даже тысяч человек зарплату не получат? — произнес Таран, которого неожиданно пробило на социальный аспект проблемы.

— Зарплату? Не свисти, юноша! — скривила рожу Галька. — Ты мне еще на комсомольскую совесть укажи! Все, отпелись, теперь жизнь другая — кто смел, тот и птичку съел!

Между тем километры продавленной трактором колеи продолжали неторопливо наматываться на колеса «Нивы». Минут через пятнадцать лес поредел, расступился, а впереди засветились огоньки.

— Это Васильево, — заметила Полина. — По-моему, я даже бабушкин дом вижу…

— Увы и ах! — криво усмехнулась Галька. — Не поедем мы к твоей бабуле, не по дороге. Выезжай на проселок, вправо.

Таран, конечно, упираться не стал. В принципе лесная дорога, по которой ездили раз в сутки, а то и реже, была куда более удобна для того, чтоб отделаться от лишних пассажиров. Проселок же шел через открытое поле и, судя по тому, что был хорошо прикатан, эксплуатировался достаточно регулярно. Уже через пять минут после того, как Таран свернул на проселок, вдали засветились фары грузовика. Благополучно разминувшись с ним, Юрка спросил:

— Между прочим, мы уже до фига бензина сожгли. А здесь заправки, я думаю, не предвидится.

— Ничего, крути дальше, — сказала Галька. — Недолго осталось. Сейчас будет развилка, там свернешь налево.

Таран опять же удивился. Если б он хотел от кого-то отделаться, то поехал бы направо, там дорога опять уводила в глухой, непроглядно-темный лес. Слева же, на пригорке, сквозь промежутки между деревьями просвечивали огоньки. Была еще и дорога прямо, но она, похоже, километрах в двух отсюда вообще выводила на какое-то оживленное шоссе, по которому с шумом одна за другой проносились машины.

Юрка, однако, на тот свет не торопился, а потому повернул в сторону огоньков без долгих уговоров.

— Это ж санаторий ведомственный, — удивленно заметила Полина.

— Был ведомственный, — хмыкнула Галька. — А теперь ничей.

— Что ж, никто не приватизировал, что ли? — удивился Юрка.

— Почему? Приватизировала какая-то фирмушка. Но, видно, плохо крутилась. Клиент не ехал, бабки не шли. В общем, прогорела она еще в том году. А тут еще семнадцатое августа, короче… Продать стало тоже некому. Вот и висит почти полгода между небом и землей.

Дорога уперлась в высокий кирпичный забор с железными раздвижными воротами, справа от которых находилась будочка дежурного с дверцей и крылечком. Внутри ее горел свет. Сквозь маленькое, зарешеченное окно кто-то поглядывал на машину.

— Гуди три раза! — приказала Галька.

Юрка послушно нажал на кнопку: би-и-ип! би-и-ип! би-и-ип!

Щелкнул замок, дверь будки открылась. На крыльцо вышел какой-то дед в валенках, ватных штанах, телогрейке и солдатской ушанке. Опираясь на клюшку, он медленно спустился с крыльца и подковылял к машине.

— Это ты, Галочка? — просипел старик.

— Я, — отозвалась она, — как тут, все нормально? Никто не заезжал?

— Какое там! Один сижу. И воровать-то никто не ходит…

— Что, уже все растащили?

— Не-е… Еще осталось кой-чего.

— Ладно… Отворяй ворота, дедуля! — велела Галька. — Гости приехали.

— Много вас?

— Сколько есть, все со мной. Давай, копошись, пень старый!

Дед не обиделся за эти бесцеремонности и потопал обратно.

Зашел в будку, послышался щелчок, гудение моторчика, заработал какой-то древний механизм, а затем ворота с лязгом и противно-скрипучим скрежетом стали раздвигаться.

— Заезжай! — приказала Галина. — Прямо по аллее до первого поворота, дальше вон туда, налево, где огоньки светятся.

Таран послушался. Машина проехала по расчищенной дорожке к приземистому, довольно длинному зданию, имевшему форму буквы П, над которым, как оказалось, торчала высокая жестяная труба. Рядом с торцом левой «ножки» этой «буквы» громоздилась большая куча угля, припорошенного снегом. Котельная…

— Ой-й… — тихо вырвалось у Полины.

Должно быть, ей припомнилось, как в Москве ее уже привозили к котельной. И зачем привозили, естественно. Таран тоже об этом подумал. Значит, здесь у этой коровы друзья имеются. Хреновато…

— Еще раз налево, к двери!

Юрка повернул и остановил машину около двойных дверей, располагавшихся в середине перекладины буквы П.

— Глуши тачку и оставайся на месте! — Держа Тарана на прицеле и не выпуская его из поля зрения, Галька отодвинулась к дверце, открыла ее и медленно вылезла из «Нивы». — Теперь медленно вылазь из машины через свою дверцу. И упаси тебя бог дернуться!

— Понял… — произнес Таран. Вообще-то, насчет «дернуться» он подумывал, сильно сомневаясь, что Галька решится стрелять тут, где какие-то люди имеются — и не один дедуля-сторож, наверное, потому что свет горел не только в будке у ворот и в котельной, но и в небольшом двухэтажном доме метрах в двухстах отсюда. Но все же рисковать не стал. Уж больно она отчаянная. Хуже самого отпетого мужика. Мужик в такой ситуации еще головой подумает, а эта — навряд ли.

— Руки на затылок! Пошел вперед! — командовала Галька полушепотом, но достаточно резким. — Молодец! Танька, смотри за бабами! Юрка! К двери иди! Открывай, заходи!

Оказавшись в промежутке между двойными дверями, Юрка вообще-то подумывал о том, чтоб развернуться и, отпрыгнув от автомата, захватить его сбоку. Но Галька оказалась хитрая, близко не подошла до тех пор, пока Таран не прошел вторую дверь и не оказался в каком-то небольшом вестибюльчике с облупленными, некогда крашенными в зеленый цвет стенами, со щербатым кафельным полом. Прямо перед входом была какая-то перегородка, в которой имелось большое окно с надписью: «Выдача белья горничным». В другое время Таран бы поржал над этой вывеской, но сейчас чего-то не хотелось. Справа и слева от двери начинались коридоры, уводившие куда-то в глубь здания.

Наверно, и в вестибюле можно было рискнуть, но, как оказалось, там находились люди. Баба в белом халате необъятных габаритов — Гальку по сравнению с ней можно было «тростиночкой» назвать! — и два небритых, испитых, грязнющих мужика в ватниках и брезентовых штанах, перемазанных в угольной пыли. К тому же рожи у этих мужиков выглядели, как у натуральных невменяемых.

— Ы-ы! Ы! — радостно замычали они, идиотски улыбаясь щербатыми перегарными пастями. Ясно, что не Тарану, а Гальке.

Баба была тоже выпивши, но в уме и разуме. И говорить умела:

— Фраерка словила? Мама родная, да ты с «волынкой»!

— Приходится, Дуся. Трудно жить без автомата, если у соседа пулемет. Открой душевую, а?

А придурки в это время цепко хватанули Тарана за локти. Крепко, хрен вырвешься! Сила-то дегенератская! К тому же сзади Галька топала с автоматом, ствол которого то и дело тыкал Юрку под лопатки. Толстенная Дуся со связкой ключей пыхтела впереди, переваливаясь на коротких, тумбообразных ногах.

Повели его от вестибюля влево. Прошли мимо нескольких обшарпанных дверей, у третьей или четвертой, на которой имелась треснувшая стеклянная табличка «Душевая персонала», остановились. Дуся отперла ее ключом, включила свет, и глухонемые втащили Тарана в небольшой предбанник, где справа, за дверью, находился туалет, а слева — умывальник, над которым висело мутное зеркало. Дальше была деревянная перегородка с дверью, по обе стороны от которой стояли низенькие банкетки, обтянутые клеенкой. Над банкетками к перегородке были привинчены вешалки для одежды и полотенец.

— Здесь посидишь! — объявила Галька. — Сейчас я тебе твоих крошек приведу, чтоб не скучно было. Насчет того, чтоб вылезти — не беспокойся. Эту дверь хрен вышибешь, а там, в самой душевой, — она указала на дверь в переборке, — окошко под самым потолком, маленькое и с решеткой. Сиди спокойнее, целее будешь.

Они вышли, заперли дверь, а Таран остался. Конечно, от искушения проверить, как обстоят дела за переборкой, он не удержался. Увы, Галька говорила чистую правду. За переборкой, кроме четырех душевых кабинок, ничего не было. Окошко действительно находилось у самого потолка. До потолка, правда, было невысоко — метра три всего, но в само окошко, пожалуй, только кошка Муська смогла бы пролезть, да и то если б удалось выломать прочную решетку из крепких арматурных прутьев, установленную между двумя рамами. Внешняя к тому же была непрозрачная, матовая.

Одно было приятно в душевой — тепло, даже жарко. Тут и батарея грела, и трубы с горячей водой, подведенной к душевым кабинкам. Таран расстегнул куртку, уселся на банкетку и погрузился было в горькие думы.

Конечно, то, что его сюда запихали и собираются поместить сюда же Лизку с Полиной, — это все же лучше, чем та совсем хреновая судьба, которая ему мерещилась в лесу. Да, вообще-то все могло еще там же, на кордоне, закончиться. Или по дороге, особенно после того, как вертолет улетел. Казалось бы, самое место прикончить их — ан нет, зачем-то повезла сюда. Может, Галька просто машину не умеет водить? Нет, не похоже. Она всем видом показывала, что запросто может Юрку пристрелить и поехать самостоятельно.

Теперь возникла версия с кочегаркой. Да, такие полуидиоты, да еще и глухонемые, запросто спихнут в топку и трупом, и заживо. Пропустят по лишнему стаканчику и спать пойдут, не мучаясь кошмарами. И никому никогда об этом не расскажут и письменных показаний не дадут, потому что наверняка ни читать, ни писать не умеют.

Но если б речь шла только о том, чтоб трупы уничтожить, то на фига их куда-то сажать? Можно было с ходу затащить Тарана туда, пристрелить, а потом то же самое с девками проделать. И после этого со спокойной совестью распить бутылочку с тетей Дусей, поболтать о своей тяжкой женской доле, попариться здесь, под душем… Нет же, Галька их под арест сажать собралась. Зачем?

Лязгнул замок, и придурки втянули в предбанник зло сопящую и безнадежно упирающуюся Лизку, а сразу после нее Танька толчком в спину «помогла» войти относительно покорной Полине. Наконец Галька внесла в помещение корзинку с Муськой и какой-то пластиковый пакет.

— Нате вам, подкормитесь, — сказала она, вышла и заперла за собой дверь.

— Ой, что же теперь будет! — простонала Полина, бессильно опускаясь на банкетку. — Я и не думала, что они такие страшные!

— Индюк тоже думал, пока в суп не попал! — буркнула Лизка. — А все из-за тебя, Юрка! Оставил этой гадине автомат…

— Ну я виноват, я! — в сердцах покаялся Таран. — Что, легче стало?

— Ладно, проехали… — отмахнулась Лизка. — Ты лучше расскажи, как вы с ней ездили. И вообще, про все, что без нас было.

— А особенно, — повредничала Полина, непонятно над кем издеваясь, — расскажи, как вы трахались. Лизе интересно.

— Вы что, поверили этой стерве? — возмутился Таран. — Нужна она мне, как собаке пятая нога! Ладно, расскажу все по порядку, чтоб недомолвок не было…

И Юрка стал пересказывать все, начиная с момента отъезда и кончая возвращением на кордон. Конечно, кое-что он утаил, и даже довольно многое. Например, то, что заезжал в родную часть и получал инструкции от Птицына. Про маячок, естественно, умолчал. Ну, и о том, что существуют «мамонты», ничего говорить не стал. Но в целом получилось довольно связно.

— Господи! — захныкала Полина. — Что за жизнь! Какие все сволочи! Они же убьют нас!

— Вообще-то, по-моему, пока не собираются. Если б хотели, то уже убили бы… — успокоил Таран.

— Что ж им тогда надо? — нахмурилась Лизка.

— Сообщат, наверно, — вздохнул Юрка.

 

ПОПАЛАСЬ, КОТОРАЯ КУСАЛАСЬ…

Между тем прошел уже почти час с тех пор, как Тарана и его подруг по несчастью заперли в душевой. Юрка размышлял, как же отсюда выбраться, но что-то ни хрена не придумывалось. Голова работала плохо, мозги устали. Спать, однако, можно было, только сидя на банкетке и привалившись к переборке между предбанником и душевой. Так Таран и устроился. Хоть поза и была не слишком удобна для сна, заснул он почти мгновенно. Прошлую ночь ведь почти не спал, да и позапрошлую тоже, а дни тоже выдались без отдыха. Лизка прикорнула сбоку, в обнимку с кошкой, и тоже задремала. Хотя, вообще-то, она днем, пока Таран с Галькой путешествовали, неплохо отоспалась в компании с подвыпившей Танькой. А вот Полина, которая тоже день проспала, сейчас заснуть не могла. Прежде всего потому, что ей кушать хотелось. Лизка, та голодать привыкла и недостаток калорий во сне восполняла, да и пищи ей, худышке, требовалось не так много. А Полина привыкла есть в свое удовольствие.

Само собой, что она не оставила без внимания пакет с едой, который им от своих щедрот оставила «тюремщица». Конечно, Полина, как девушка относительно интеллигентная, хорошо понимала, что это продовольствие выдано на троих, а потому поедать его в одиночку противоречит нормам этики. Но поскольку Полина за последнее время уже не раз эти нормы нарушала, то решила, что ничего особенно не случится, если она их еще разок нарушит.

В пакете оказались три двойных бутерброда с колбасой и пластиковая бутылка калибром 0,33 литра, без этикетки, с какой-то прозрачной жидкостью. Когда Полина отвинтила пробку, то почуяла спиртной дух.

Полина вовсе не забыла, что случилось с братом Костей. И о том, что в бутылке может быть метанол или другая отрава, не то что догадывалась, а была прямо-таки уверена. Но, как ни странно, прекрасно понимая, что может умереть, отхлебнула из бутылки глоток. Очевидно, она считала, будто ей уже ничто не повредит, ибо она так и так обречена.

Первое, что ее удивило, так это то, что в бутылке был не спирт, а водка, причем, судя по вкусу, довольно качественная, во всяком случае, не хуже той, которую Полина попробовала на кордоне. Только, может быть, чуть-чуть сладковатая, хотя это напиток не портило. Полина откусила от бутерброда кусочек, прожевала, проглотила, а потом сделала еще глоточек из бутылки. Нет, никаких неприятных симптомов не ощущалось. Наоборот, появилась приятная теплота во всем теле, и настроение улучшилось.

Постепенно Полина съела весь бутерброд, сопровождая каждый откушенный кусок глотками из бутылки. В результате водки убыло грамм на сто, а Полина сильно повеселела. У нее появилось весьма неожиданное в этой обстановке желание попеть песни, потанцевать и похохотать от души. При этом, конечно, ей нужна была компания, и Полина решила было растормошить Тарана и Лизку.

Однако она не успела этого сделать, так как щелкнул замок двери. Полина была не настолько пьяна, чтоб этого не испугаться, и торопливо села на банкетку рядом с Лизкой.

Когда дверь отворилась и появились глухонемые с Галькой, Полина сильно удивилась. Нет, не потому, что их навестили в таком составе. Удивительно было то, что глухонемые приволокли Гальку под руки и без особого почтения уронили на кафельный пол. Через несколько секунд после этого тетя Дуся втащила в предбанник Таньку, которая явно не могла сама передвигаться. Затем и Дуся, и ее глухонемые подручные удалились, оставив всех пятерых взаперти.

Хмель у Полины на это время несколько ослабел, и она даже сумела сообразить: похоже, будто большие денежки, доставшиеся Гальке с Танькой, настолько понравились тете Дусе, что она решила кинуть старых подружек. Не иначе, подсыпала им какого-нибудь зелья, когда они решили принять с дороги по рюмочке или чайку попить. А когда они вырубились, то без труда разоружила и отправила под замок.

В этот самый момент Полина вдруг почувствовала непонятную слабость и сонливость. Она захотела встать с банкетки, но ощутила, что ее не только ноги не держат, но и руки не слушаются. Ни боли, ни тошноты не было, но в глазах потемнело, а изображения окружающих предметов стали расплываться. Полина в ужасе успела подумать об отраве — и потеряла сознание. При этом она боком навалилась на Лизку, точнее, на Муську, спавшую у хозяйки на коленях, и кошка, сердито мяукнув, спрыгнула на пол, задев ведро с половыми тряпками, стоявшее под раковиной умывальника. Бряк!

Лизка проснулась, отодвинула от себя бесчувственную Полину, а заодно задела локтем Тарана. Юрка тоже открыл глаза, обозрел всю картину и снова закрыл, поначалу подумав, что ему все это снится. Впрочем, через пару секунд он снова глянул на распростертых Гальку и Таньку. В полном изумлении он помотал головой, ущипнул себя за локоть. Нет, не приснилось, самая натуральная явь!

Сонное состояние мигом свалилось с Юрки, и мозги начали соображать, даже довольно быстро. Он тоже, как и Полина, быстренько догадался, что произошло.

— Попались, которые кусались! — произнес он с явным злорадством.

— Чего это с ними? — спросила Лизка, которая ничего не поняла.

— Небось похвастались, что большими бабками разжились! — ухмыльнулся Таран. — Забыли, падлы, что в кругу друзей хлебалом не щелкают! Вот их друзья и обштопали. Точнее, наверно, эта Дуся толстозадая их обломила… Напоила чем-нибудь с устатку, вот они и вырубились.

— Интересно, они насовсем сдохли?

— Хрен его знает… — Только сейчас Таран разглядел пластиковую бутылку, из которой пила Полина, и пакет с бутербродами. — Ты пила отсюда?

— Не-ет… — испуганно пробормотала Лизка. — Это вот она, наверно…

И указала на Полину, которая, свесив голову набок и бессильно вытянув руки, сидела у перегородки, отделявшей душевую от предбанника. Таран потормошил Полину, потряс за плечи — ноль эмоций. Пошлепал по щекам — ни фига. Потом пульс пощупал… Тюк!.. Тюк!.. Тюк! — еле-еле, но работает. Раз в две секунды, стало быть, 30 ударов в минуту.

— Вроде бы жива… — произнес Юрка.

Для пущей уверенности он снял зеркало, висевшее над умывальником, и придвинул к лицу Полины. Затуманилось — вроде дышит, но тоже — в час по чайной ложке.

Затем Таран направился к Таньке и Гальке. Картина получилась та же: дышат, пульс на том же уровне, но ни хрена не чувствуют.

— Живы, похоже, — констатировал профессор Таран, — а вот надолго или нет — не знаю. То есть проснутся они или сдохнут — понятия не имею. Короче, ни бутылку, ни бутерброды не трогай! И кошке не давай, ясно? А вообще я их лучше в сортир спроважу…

Юрка вылил в толчок бутылку, бросил бутерброды и спустил воду. Когда вышел из кабинки, то увидел, что Лизка обшаривает карманы Гальки и Таньки.

— Чего ищешь?

— Да так, чего-нибудь… — отозвалась гражданка Матюшина. — Может, эта толстая забыла у них пистолет забрать…

— Зря время тратишь, — хмыкнул Таран, — эта Дуська не дурее их, все вытряхнула, перед тем как сюда запихивать, небось ничего не оставила.

Конечно, никакого пистолета и даже пресловутой клинковой бритвы, которой Таран опасался в течение вчерашнего дня, но так и не увидел воочию, при Гальке с Танькой не нашлось. Из соображений абстрактного гуманизма Юрка поднял их с пола и усадил на банкетку, привалив к стене.

— И чего дальше делать будем? — спросила Лизка, опять подхватив кошку на колени.

— Черт его знает, пока еще не придумал, — ответил Таран. — Ежели эта толстая хотела и нас, и их отравить — одно, а если только усыпить — другое.

— А какая разница?

— Понимаешь, ежели Дуся эта настоящего яда намешала, то она ждет, когда мы все отрубимся. Тогда эти придурки немые придут и перетаскают всех в кочегарку…

— Зачем? — с ужасом в голосе спросила Лизка, хотя уже знала ответ. — Чтоб сжечь?

— Ну а для чего еще? Все концы в воду… Точнее, в огонь. Но это-то как раз хорошо. Если они подумают, будто мы померли, то эти глухонемые сюда без оружия придут. Так что будет шанс их уделать, хотя они и крепкие, вообще-то.

— А если они только усыпляли?

— Тогда похуже. Эта самая Дуська запросто может и этих придурков усыпить. А сама загребет денежки и смоется куда-нибудь, ищи-свищи! А мы тут под замком останемся.

— Навсегда, что ли? — испуганно пробормотала Лизка.

— Навряд ли навсегда, — с некоторой неуверенностью произнес Таран, — но вообще-то, если замок не сломаем, то можем долго просидеть. Во-первых, сами придурки проснуться могут, а во-вторых, ведь эта котельная работающая. Греет дом для персонала санатория. Ежели алкаши проспят и не подтопят котлы, то народ из дома сюда прибежит — разбираться, отчего холодно стало.

— Ну, и когда это произойдет?

— Насчет отопления, думаю, раньше чем через сутки побеспокоятся. А когда сами глухонемые очухаются — неизвестно. Смотря сколько снотворного дали и какого.

— А если Дуська все-таки всех отравить хотела? И они, — Лизка указала на Полину, Гальку и Таньку, — вообще не проснутся? Мы тут сутки будем с трупами сидеть? Ну, это еще ничего. Но если жильцы придут, отопрут нас и вызовут милицию? Как тогда? Нас ведь заберут, точно!

Таран почесал в затылке. Да, это Лизка хорошо предположила! Фиг его знает, насколько у этой Дуськи голова работает. То есть она у нее, конечно, работает, если она сумела Гальку облапошить.

Но мыслить можно по-разному. Например, ежели Дуська такая гуманная, что решила до смерти никого не травить, то должна быть уверена в своей безнаказанности. То есть в том, что Галька, очухавшись, не сможет ее найти и сурово покарать. А Галька — женщина очень сердитая. И к тому же наверняка много про Дуську знает. К примеру, на каких хатах ее можно искать в случае чего. Дуся навряд ли загодя знала, что Галька к ней с кучей денег приедет. Стало быть, решила их «реквизировать» в самый последний момент, а потому у нее нет готового билета на самолет до Рио-де-Жанейро и даже на поезд до Усть-Пиндюринска. Конечно, баба таких габаритов запросто утянет на руках и чемодан, и мешок с деньгами и кейс с долларами. Последние два места багажа можно запросто загрузить в клеенчатую сумку, как у челноков. Но навряд ли Дуська сразу решится бежать куда-то на вокзал. Или, допустим, если она машину водить умеет, то вряд ли поедет на Галькиной «Ниве». Здесь, в районе, гаишники наперечет знают всех баб, которые ездят на своих машинах. И наверняка поинтересуются у Дуськи, дала ли ей Галька доверенность. А там, возможно, и сумками поинтересуются. Иначе говоря, Дуське уматывать надо на каком-то другом транспорте. Скорее всего на рейсовом автобусе, а он наверняка пойдет только утром. И в нем будет полно народу, которые здесь поблизости живут и с Дуськой хоть шапочно, но знакомы. Даже если Гальку жильцы отыщут только к вечеру, когда им холодно станет, то наверняка расскажут, докуда Дуська доехала и где вылезла. К тому же Дуське с такими капиталами опасно ехать на блатхаты. Там с ней запросто могут поступить так же, как она сама поступила с Галькой. Поэтому она скорее всего попрется к родне: к матери, сестре и так далее. В общем, найти ее в течение нескольких дней Галине не составит труда.

То есть Галька, оставшаяся в живых и находящаяся на воле, для Дуськи — большая проблема. Вот и получается, что Дуське надо либо угробить ее навовсе, либо так подставить, чтоб она минимум год-два в тюряге просидела.

Конечно, отравить насмерть — наилучший выход. И спихнуть потом в топку для полной утилизации — вообще клево. Никаких проблем не будет. Глухонемые ничего не расскажут. К тому же они явно невменяемые, и даже если б говорить или писать умели, их показания никто во внимание не примет. Ну а если дотошные сыскари пошуруют в топке и черепок какой-нибудь найдут, к примеру, от него, Тарана, то все можно на них же, глухонемых идиотов, и списать. Все одно им дадут разве что принудлечение в дурдоме, не более того. Но все-таки ежели что-то найдется, то Дуську могут поспрошать, куда это она отлучалась с рабочего места, если тут у нее такие дела творились. И как-нибудь невзначай доберутся до ее родни, а там и денежки найдут, по номерам которых все раскрутят.

Но ежели жильцы обнаружат под замком живых, но похмельных и вызовут милицию, то менты начнут выяснять, что это за люди. Галька — судимая, возможно, кто-то уже понял, что они с Танькой наводили Кисляка на магазин, а также на разные другие объекты. Может, и оружие найдут — а на нем отпечатки пальцев и Гальки, и Таньки, и Лизки, и Тарана. Может, даже и Полина отметилась, когда пыталась отобрать у Лизки «глок», из которого был убит Лупандя. Начнут всех колоть — и расколют. Полину — наверняка, да и Танька навряд ли станет запираться, потому что им фактически только пособничество светит. Но пока до всего доберутся, Дуська будет уже далеко, возможно, даже за кордоном.

Подумав насчет кордона, Таран аж ухмыльнулся, хотя известной цитаты из старосоветской пьесы Тренева «Любовь Яровая» («Пустите Дуньку в Европу!») отродясь не слыхал. Но представить себе, как эта Евдокия Батьковна будет свои тумбы по какому-нибудь Майами-бич переставлять, мог только со смехом. Впрочем, чего нынче не бывает! Юрка откуда-то слыхал, что у негров в Африке такие бегемотихи числятся королевами красоты. Еще и вождихой выберут…

Однако ухмылка, едва появившись на его лице, сразу же сошла, когда он услыхал за дверью чьи-то шаги. Причем очень не похожие на те, которые слышал в коридоре прежде. Это были не шаркающие шаги Дуськи в шлепанцах и не нетвердая притопывающая походка глухонемых, обутых в строительные ботинки советского образца. К душевой уверенно приближались какие-то крепкие, твердо стоящие на ногах молодцы, которые даже умели говорить.

— Чего ты «пушку» достал? — насмешливо спросил один из них у своего, должно быть, очень бдительного товарища. — Они только через два часа должны проснуться. Опять же, там четыре девки и пацан. Даже если б не спали, проблем бы не было.

— Ну, достал и достал, — произнес другой, — с ней спокойнее.

— Тогда глушак наверни, Вязига, — строго сказал первый, — если уж хочешь, чтоб совсем спокойно было. А то в жилом корпусе могут услышать. Но вообще-то, блин, надо постараться, чтоб без крови. Надо, если кто очнется, по-тихому, удавочкой. А шмалять — только в самом крайнем… Так что ты держи эту «волыну» за поясом, понял? И на предохранитель поставь, чтоб руки не чесались. Мокроту разведешь — сам затирать будешь.

— Прячься! — прошипел ошеломленной Лизке Юрка. — За перегородку! И на пол ложись…

Лизка, обняв Муську, проскользнула за дверцу. При этом она произвела кое-какой шум.

— Слышь, Лях? — насторожился Вязига. — По-моему, там ворочается кто-то…

— Там кошка у них была, кажется. Дуська говорила… Ничего страшного там, паря, быть не может.

Сердце у Тарана заколотилось более чем учащенно. Стараясь поменьше шуметь, он осторожно снял со стены зеркало и, взяв его в руки, вжался в тот угол, который из-за двери не сразу бросался в глаза, рядом с сортиром. И стал ждать супостатов…

Они на некоторое время задержались, должно быть, Вязига наворачивал глушитель. Потом забрякал ключ в замке — дверь отпирали.

 

МОРДОБОЙНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ

Вообще-то, по первоначальной диспозиции, Таран предполагал огреть зеркалом по голове того, кто войдет первым, а второго шибануть дверью… Ну а потом, конечно, как бог даст, тем более что ни о силе, ни о выносливости противников Юрка пока еще не имел представления.

Однако все получилось не совсем так.

В тот самый момент, когда дверь в коридор открылась, движение воздуха отворило и дверь, ведущую из предбанника в душевую. Девчонка чисто инстинктивно попыталась снова ее закрыть и отпустила не то одну, не то сразу обе руки от кошки. А Муська, как это ни странно, побежала не к хозяйке, а в предбанник и явно была готова заступиться за Лизку, как за родного котенка. Ощетинилась, выгнула спину, задрала хвост трубой и грозно зашипела.

— О, киса! — произнес Лях, первым входя в предбанник. Даже с улыбочкой, кажется, хотя Таран ее не видел.

Но верная Муська на эту улыбочку не растаяла. Ее на «кис-кис» купить было нельзя. Она продолжала шипеть и только чуточку попятилась.

Юрка ожидал, что кошка пошипит-пошипит, да и даст стрекача в душевую. Но вместо этого рыжая зверюшка с диким «мя-ау» — и очень даже зычным, помощней, наверно, чем у мартовского кота! — молнией сиганула вперед и вверх, прямо на Ляха. И всеми когтями с четырех лап вонзилась ему в рожу.

Лях, надо сказать, был мужик не хилый, ростом примерно с Тарана, но помассивнее. Но нападение кошки было столь внезапно, что он на несколько секунд опешил и в явном испуге заорал:

— Бля-а! Бешеная!

Вязига дернулся было на помощь братку, причем как раз в тот момент, когда Таран изо всех сил маханул зеркалом, целясь по затылку Ляху. В результате удар пришелся по Вязигиной башке, который был примерно одного возраста с Тараном, но гораздо дохлее и слабее. Если Лях после этого удара запросто мог остаться на ногах, то Вязигу снесло как пушинку. Кроме того, он, падая, треснулся головой об раковину умывальника и капитально вырубился.

Зеркало, конечно, от удара разлетелось вдребезги, и Тарану только чудом удалось не порезаться осколками. Швырнув жалкий обломок, оставшийся у него в руках, куда-то в направлении свалившегося Вязиги, он, недолго думая, долбанул Ляха сцепленными в «замок» руками. Но тот на ногах стоял крепко, только охнул и пошатнулся. Более того, он отшвырнул кошку, которая за три-четыре секунды своей атаки раскровенила ему всю рожу — Муська отлетела на мягкие колени по-прежнему спящей Гальки и особо не пострадала, — а затем резко повернулся на Тарана. От размашистого удара Юрка увернулся, но при этом запнулся за ногу валяющегося на полу Вязиги, не удержал равновесие и грохнулся навзничь, чем немедленно воспользовался Лях, который тут же насел Юрке на живот, ухватил обеими руками за горло и крепко долбанул затылком о кафельный пол. Таран чуть сознание не потерял, только успел подумать обреченно: «Ну все, хана! Либо башку размозжит, либо горло раздавит!

Но тут откуда-то из-за спины Ляха послышался дикий визг — похуже кошачьего, пожалуй! Это Лизка ринулась на помощь. Вот уж отвага так отвага! Не побоялась прыгнуть на дядьку, который мог бы ее, как таракашку, одним щелчком пришибить!

Действовала она, конечно, по-бабьи, но решительно и главное — продуманно: рывком стянула Ляху на глаза его же вязаную шапку, а затем вцепилась ему в оттопыренные уши и резко рванула на себя, причем не прямо, а чуть наискось. От острой боли Лях взвыл дурным голосом, откинулся назад, но самое главное — отпустил руки от Юркиного горла, чтобы оторвать Лизкины ладошки от собственных ушей. Таран очень вовремя дернулся, и общими усилиями они с Лизкой опрокинули Ляха набок. Юрка, наоборот, привстал на колени, размахнулся и изо всех сил резанул Ляха кулаком по роже. Удар пришелся вскользь по носу, и кровянка брызнула из обеих ноздрей.

Впрочем, Лях был шибко упрямый. Шапка с глаз упала, и он стал снова зрячим. Лях все же сумел оторвать Лизкины ручонки от ушей и ударом локтя по лицу отшвырнул ее от себя. А потом, чуть привскочив, махнул кулаком и, хотя удар его пришелся в Юркино предплечье, вновь сшиб Тарана на пол. На сей раз он грудью навалился на Юрку, подмял под себя и вновь вцепился в горло. И опять Таран подумал, будто ему конец настал. Тем более что краем глаза он увидел, что оглушенный Вязига уже открыл глаза и приходит в себя. Если он вмешается — Лизка помочь не сможет.

Тем не менее Лизка помогла. С разбитым носом и набухающим синяком под глазом, она вновь набросилась на Ляха со спины, насев ему на плечи, и на сей раз — не с пустыми руками. Она, не жалея собственных пальцев, подхватила с пола острый, похожий по форме на маленький ятаган осколок разбитого зеркала, левой рукой ухватила Ляха за нос, заставив его приподнять подбородок, а правой, в которой был зажат осколок, полоснула по горлу…

На Тарана аж поток крови хлынул: соленой, алой и горячей, он одним легким рывком вывернулся из мгновенно ослабевших объятий Ляха и тут же сам оседлал попытавшегося встать Вязигу. Бе-бемс! — Юрка влепил хилому ровесничку прямо в пятак и вновь отправил его в нирвану. После чего обшарил и выдернул у него из-за пояса пистолет «ТТ» с глушителем.

Лях еще подергался немного в последних судорогах, но не дольше минуты. Фонтанчик крови иссяк, и детина застыл с остекленелыми, широко открытыми глазами. Лизка, которая крепко порезала ладонь, отбросила окровавленный осколок зеркала и стала высасывать кровь с руки. И ту, которая из носа капала, тоже слизывала. Во, блин, Дракулито-Вампиреныш! Таран в детстве — лет пять назад — смотрел веселенький мультик с таким названием.

— Руку завяжи! — сказал Юрка, распахнув куртку на Ляхе и оторвав полосу ткани от его рубахи. Она еще не вся кровищей пропиталась. Заодно выдернул у него из подмышечной кобуры пистолет. Новенький, свеженький «Иж-71» с восемью патронами в обойме. В общем, тот же «ПМ», но предназначенный для частных охранников. И удостоверение нашлось. Оказалось, что покойный Ляхов Сергей Иванович, сотрудник частного охранного предприятия «Игла», носил и хранил данное оружие на совершенно законных основаниях.

Только после этого Таран окончательно отошел от драки, ощутил некоторое неудобство от шишки на затылке и малость оглядел самого себя. Мама родная! Он был буквально по уши в кровище. И штаны, и свитер, и рубаха.

Впрочем, над тем, насколько хорошо он выглядит, Юрка пока задумываться не стал. Он с некоторым опозданием удивился тому, что драка, которая отнюдь не происходила бесшумно, до сих пор никого не потревожила. Ну, глухонемые — оно понятно. Но Дуська-то должна была услышать! И что она сделала, если услышала? Резко слиняла или за подкреплением побежала?

В это время Вязига снова пришел в себя, полупал глазами на капитально разбитой морде, увидел Ляха с располосованным горлом, Тарана с пистолетами — и на лице его отразился ужас. Дикий, но тихий.

— Ну что? — сурово спросил Юрка. — Какие проблемы?

— Н — никаких… — робко пробормотал Вязига.

— Башка варит или ум отшибло?

— Варит… Кажется… Не убивай, а?

— Сколько вас было?

— Двое… Лях и я.

— Вы на машине?

— Д-да… На «Газели».

— Вас Дуська сюда позвала?

— Ага, — облизнул губы Вязига. — Она Ляху позвонила, а тот меня позвал…

— Зачем?

— Спросил, хочу ли заработать… А кто не хочет? Сказал, что надо помочь машину отогнать. Ну, и груз перевезти кой-какой.

— «Газель» твоя?

— Н-нет, — мотнул головой Вязига. — Его, Ляха. Он, когда сюда подъехали, белую «Ниву» показал. «Вот эту, — говорит, — поведешь, когда обратно поедем».

— Ключи дал?

— Ага, он их у Дуськи взял.

— Сюда давай! Так… А груз видел?

— Видел… Чемодан и сумка большая, челноковская…

— Я спрашиваю, ты видел, что внутри?

— Нет, я не видел. Только Лях… Ему Дуська показала.

— Где Дуська?

— Лях… Удавкой… — Язык у Вязиги явно присыхал к нёбу, почти как у Покойного Леонида Ильича.

— За что, знаешь?

— Не знаю… Он сказал, что лишних не надо. Но я ее не трогал, честно!

— А придурки глухонемые?

— В котельной… Спят. Как вот эти… Дуська напоила. Снотворное какое-то или наркотик — точно не знаю.

— Они точно проснутся? Или…

— Лях говорил, что бабы — через два часа. А кочегары — позже.

— Что вы с нами делать собирались? Только не ври, понял?!

На этот вопрос Вязига ответил далеко не сразу, опасаясь, что после откровенного ответа Таран ему влепит пулю.

— Ну что, язык проглотил?! — произнес Юрка угрожающе.

— Лях хотел вас… в общем, пока спите… — очень туго Вязиге говорилось! — Короче, перетащить в котельную… Ну, и в топку, под котел.

— Это Дуська придумала или сам Лях?

— Д-дуська…

— А почему именно вас позвала? Почему немых не использовала?

— Им объяснять долго… И потом, они ж говорят по-немому, на руках. А ума нет, могут рассказать, как и что… А Лях — ее племянник, свой человек. Не проскажется…

— Ну а он решил с тетушкой вовсе не делиться. Простенько и со вкусом, — вздохнул Таран. — И тебя, дурачка, порешил бы, после того как ты «Ниву» перегнал. Тихо и без пролития крови — удавочкой… Во жадный народ пошел!

Вязига отчетливо всхлипнул. Он, кажется, безоговорочно поверил Юрке. И сидел под умывальником, размазывая по лицу кровь и слезы.

— Где груз?

— Там, у Дуськи… В бельевой, — испуганно моргая глазами, произнес Вязига. — Лях запер на ключ. А ключ на свой брелок прицепил, он у него в куртке.

Таран, стараясь не выпускать Вязигу из поля зрения — мало ли на какой финт решится сдуру! — выдернул связку ключей, которую не стал вынимать из куртки при первоначальном шмоне.

— Вон тот, самый большой! — подсказал Вязига.

— Вставай! — приказал Юрка, указав на дверь стволом «ТТ». — Пошли, покажешь… Стой! Сперва умой рожу, у тебя с носа кровь капает.

Вязига, приподнявшись, встал спиной к Тарану перед умывальником и принялся ополаскивать лицо.

— Нормально, — одобрил Таран, когда Вязига повернулся. — Выходи в коридор.

Тот подчинился, вышел, Таран последовал за ним, держа наготове «ТТ», а Лизка осталась. Она уже замотала руку тряпкой и остановила кровотечение из носа.

Дверь бельевой оказалась за вестибюлем, первой с краю в правом коридоре.

— На, — сказал Таран, подавая Вязиге брелок Ляха. — Отпирай!

Наверно, можно было и самому отпереть, но для этого надо было нагибаться. Соответственно, полагаться на совесть Вязиги. А Юрка не верил, что у таких совесть бывает.

Вязига, у которого руки тряслись, довольно долго не мог попасть ключом в замок. Таран в это время успел бросить через окно коридора быстрый взгляд на темный двор. Да, там, на узкой дорожке, ведущей к крыльцу, позади Галькиной «Нивы» стояла «Газель» Ляха. Надо будет сперва ее отогнать… А потом Тарану вдруг пришло в голову: на фига? Пусть этот Вязига садится в «Газель» и валит отсюда к родной матери!

— Вот, — доложил Вязига, — готово… Открылась, короче.

— Свет включи, — приказал Юрка, — и заходи первым.

Запах из бельевой мог кого хошь с души своротить. И дело было даже не в том, что там в углу валялась огромная куча нестираного постельного белья, небось провалявшегося тут с момента закрытия прогоревшего санатория. Вонь проистекала от Дуськи, сидевшей на стуле около какого-то обшарпанного столика с недопитой бутылкой и недоеденной закуской. Толстая стерва сидела, откинув голову, с до черноты багровым лицом, выпученными из орбит глазами и вывалившимся наружу распухшим языком. А под стулом — он стоял на какой-то старой, протертой до дыр клеенке, постеленной вместо коврика, — растеклась лужа из мочи и жидкого дерьма — вот оттуда и шел главный вонизм.

Таран был покрепче, он это уже проходил. Но и у него комок в горле появился. А Вязига не выдержал — блеванул прямо на кучу гнилого белья. Хорошо еще, вовремя успел согнуться и сам себя не испохабил, и на Тарана не попал. Если б попал, то Юрка его бы тут же пристрелил.

Однако ни чемодана, ни сумки Таран в бельевой не заметил. И никакого шкафа не углядел, куда бы их могли припрятать. Были тут, конечно, стеллажи, где лежало стопками отстиранное некогда бельишко, но они хорошо просматривались и ничего нужного Тарану на них не было.

— Кончай рыгать! — потребовал Юрка. — Где груз?

— Н-не знаю… — пробормотал Вязига, утирая с морды выступившие от натуги слезы.

— Ты же сказал, падла, что он здесь?

— Да… Был здесь… Когда Лях пошел ее душить, я на стреме стоял, ничего не видел. Но он ничего не выносил, мы сразу отсюда к вам пошли… Может, он чемодан и сумку в белье закопал?

— Раскапывай, козел! — рявкнул Таран, потрясая пистолетом. — Быстро!

Вязига, подавляя то и дело подступавшую тошноту, взялся ворошить грязное белье. Таран тоже еле удерживался от того, чтоб не стравить, тем более что Вязига расшвыривал белье по всей комнате, и атмосфера в ней еще больше пропиталась вонищей.

Наконец Таран сообразил, что Лях не сумел бы запрятать чемодан и сумку шибко глубоко, да и навряд ли ему это было нужно, если он не собирался тут надолго задерживаться.

— Завязывай! — велел Юрка. — Нету тут ничего. Ладно, сам поищу… Который ключ от «Газели»?

— Вот этот, — показал Вязига.

— Отстегни и забирай. Можешь залезать в эту тачку и гнать, откуда приехал. Понял? Дуй, пока я добрый!

— Там дверь заперта, входная… Можно я пока все ключи возьму?

— Ладно…

Вязига с прямо-таки ликующей улыбкой вышел в коридор, отпер входную дверь, а потом честно и благородно отдал Тарану связку ключей. Едва застегнув «молнию» на куртке, он бегом добежал до «Газели», открыл дверцу, сел за руль. Потом сдал назад, развернулся и поехал к воротам, которые сторожил дед…

И только тут, когда грузовичок уже скрылся из виду, Юрка сообразил, что не проверил, пуст ли кузов у «Газели»…

 

ПОГОНЯ И ПОСЛЕ…

То, что мысленно произнес Таран по собственному адресу, лучше не перечислять, ибо каждый человек, хорошо знакомый с ненормативной лексикой — а кто у нас с ней не знаком? — может достаточно четко представить, что можно сказать в подобном случае.

К тому же Юрка довольно быстро сообразил, что еще не поздно исправить ошибку. Он как был, в одном свитере, без куртки и шапки, выскочил во двор и бросился к «Ниве». Открыл, залез, запустил мотор, сдал назад, покатил к воротам.

Дед-сторож только-только пропустил «Газель», и ржавые ворота неторопливо начали сдвигаться. Таран газанул и, рискуя расшибить фары о края створок, проскочил прежде, чем створки могли бы ему помешать. Лихо проскочил — с боков сантиметров по пять оставалось.

«Газель» светила фарами уже в открытом поле, торопясь домчаться до развилки. Конечно, на такой дорожке, какая вела от санатория к проселку, «Нива» имела преимущество. Однако уже на самом проселке за развилкой шансы примерно уравнивались, а на асфальте, пожалуй, у грузовичка появлялись преимущества. Поэтому Таран решительно нажал на педаль газа, и «Нива», подпрыгивая на ухабистой, подмерзшей колее, понеслась вперед с максимальной скоростью.

Пару раз Юрке казалось, будто он вот-вот вылетит из колеи на снежную целину, проломит наст и наглухо увязнет. Но все как-то обошлось, он почти догнал «Газель», хотя этот гадский Вязига все-таки успел свернуть налево раньше его.

Вязига явно не собирался останавливаться и вести с Тараном дружеские переговоры. У Юрки теперь не было ни малейшего сомнения, что этот паразит со своим покойным корешком уложил в кузов грузовичка и денежки, и оружие, а теперь пытается их увезти, воспользовавшись тем, что Таран в очередной раз повел себя как последний лох. С другой стороны, он как-то не подумал, что Вязиге, только что пережившему довольно много жутких минут, просто-напросто хочется побыстрее уехать от этого страшного места. Наконец, как ни странно, Юрка почему-то не задавался вопросом: а зачем ему, собственно, отбирать у Вязиги деньги? Они ж ведь награбленные, чужие. Ведь он их ни в магазин возвращать не понесет, ни в банк, ни в ту самую фирму, где трудился ныне покойный Владлен Степанович, «специалист по маркетингу». С другой стороны, присваивать эти большие тыщи-мильоны Таран тоже не собирался. Он ведь все-таки не вор-профессионал. Юрка, в общем, догадывался, что эти деньги от него попадут к Генриху Птицелову, примерно так же, как попали к Птицыну доллары из чемодана покойного Дяди Вовы в прошлом году. Ни центика оттуда Таран не получил. Ему денежное содержание платили рублями, а куда ушла «зеленая масса» — фиг знает. Впрочем, он о тех деньгах особо не переживал. Главное — сам тогда жив остался, Надьку не потерял и Милке помог выкрутиться.

Пожалуй, главным, что двигало Юркой в этой погоне, был охотничий азарт и жажда поскорее исправить свою досадную ошибку. А то, что в кузове «Газели» крутые деньги лежат, — это ерунда. Так, повод для того, чтоб рисковать жизнью в этой гонке.

Вывернув на проселок, Таран попытался сперва обогнать «Газель» по левой обочине. Но Вязига тут же сам вильнул влево и загородил «Ниве» дорогу. Юрка, чтоб не врезаться в кузов «Газели», немного сбавил, приотстал и попробовал проскользнуть справа. Однако грузовичок занял середину дороги, и теперь его нельзя было обогнать ни справа, ни слева.

Правда, уже почти у выезда на асфальт появилась встречная машина — «ЗИЛ-130», — которая заставила Вязигу прижаться к левой обочине. Но Юрка достаточно хорошо соображал, чтоб не нырять в освободившуюся «дыру» — поцеловаться в лоб с самосвалом означало отдать богу душу.

Разминувшись с «ЗИЛом», «Газель» и «Нива», которых разделяло не более пяти метров, дружно повернули направо, на асфальтированное, зловеще поблескивавшее в свете фар шоссе. Сгоряча и Вязига, и Таран резко прибавили скорость, хотя, наверно, могли бы догадаться, что ледяная пленка, намерзшая ночью на асфальт, рекомендует ездить совсем по-другому.

Наверно, Юрка сообразил первым, но не хотел отставать, более того, он даже хотел еще раз попробовать пойти на обгон, благо шоссе в эти ночные часы было пустынно и можно было попробовать проскользнуть по встречной полосе.

Однако в это самое время более-менее прямой и ровный участок трассы кончился. Шоссе стало круто загибать влево, к тому же пошло под горку. Вот тут-то у Юрки появились вполне обоснованные опасения насчет того, что можно заюзить. Он даже подумал, что никакие деньги не стоят его личной жизни и здоровья, а потому стал не спеша сбавлять обороты двигателя и притормаживать.

А вот у Вязиги, видать, соображалка сработала хуже. Он, когда увидел, что Юрка отстает, на радостях прибавил ходу. И влетел в поворот на такой скорости, что не сумел бы в него вписаться, даже если б дело было жарким летом на липком, размякшем гудроне. Ну а на гололеде об этом и мечтать было нечего.

Почуяв, что «Газель» вопреки его усилиям явно вынесет за правую бровку, Вязига изо всех сил нажал на тормоз и крутанул баранку влево. Грузовичок закружился вокруг вертикальной оси, одновременно продолжая с огромной скоростью нестись к обочине. Шарах! — «Газель» бортом врезалась в сугроб, перекувырнулась через него, а затем скатилась вниз с пятиметровой насыпи, под жалобный звон бьющихся стекол и лязг сминаемого железа.

Юрка благополучно остановился, вылез и осмотрелся. Дорога была темна и пустынна, никакие фары ни с одного, ни с другого конца дороги не светились. Зато очень даже яркая вспышка выплеснулась внизу, у насыпи. Грохнуло, правда, не очень сильно, но увесисто. Волна горячего воздуха обвеяла Тарана бензиновым духом, а снег и деревья, не столь уж далеко стоявшие от места катастрофы, озарились пляшущим багровым светом от загоревшейся «Газели».

Таран особо долго не думал. Он почти кубарем скатился вниз по полосе примятого снега, которую продавила упавшая под откос «Газель». Зачем он это сделал, сам не понимал. Вязигу спасать Юрка особо не рвался, а деньги вытащить было почти невозможно — пламя от взорвавшегося бензобака охватило кузов грузовичка. Синтетический тент горел, источая едкий чад, а жар от огня был такой, что уже в двух метрах от пламени невозможно было стоять.

Наверно, лучшее, что мог сделать Таран в этой ситуации, — сесть в «Ниву» и уехать обратно в санаторий, спокойно примирившись с тем, что деньги сгорели и теперь не достанутся никому из тех, кто ими собирался воспользоваться. Однако он так не сделал.

Дело в том, что примерно в пяти метрах от горящей машины Юрка споткнулся о некий увесистый продолговатый предмет. Оказалось, что это углекислотный огнетушитель, видимо сорвавшийся с крепления и вывалившийся из «Газели». Таран подхватил этот красный баллончик с раструбом, навел раструб на пламя и крутанул кран. Пш-ш! — струя искусственных снежных хлопьев хлынула на огонь.

«Я б в пожарные пошел — пусть меня научат!» — мысленно процитировал Маяковского Юрка, неожиданно обнаружив, что довольно успешно сбил пламя, прежде чем огнетушитель иссяк. На какую-то секунду его охватила радость. Впрочем, радоваться, строго говоря, было нечему.

В смятой кабине «Газели» обнаружился Вязига, обгорелый до черноты и без каких-либо признаков жизни. Таран, как уже не раз отмечалось, в медицине соображал мало, но вполне мог догадаться, что смерть наступила не от огня и дыма, а от черепно-мозговой травмы, потому что висок у Вязиги был проломан. Обо что он треснулся, Юрка исследовать не собирался, потому что очень хотел глянуть в кузов и посмотреть, что же осталось от денег.

Вот тут-то его и поджидал главный сюрприз.

Ни чемодана, ни сумки в кузове не было. Но вовсе не потому, что они начисто сгорели за несколько минут пожара. Нет, их там не было никогда. Вся эта сумасшедшая погоня, закончившаяся автокатастрофой и гибелью Вязиги, была абсолютно зряшным делом. Просто Тарана в очередной раз охватили беспочвенные подозрения, он пошел у них на поводу и стал действовать так, как ему подсказывали придуманные им самим обстоятельства. А Вязига, которого Таран напугал своим прежним поведением, просто-напросто перетрусил и повел себя так, что подтвердил Юркины подозрения. То есть бросился удирать, когда ему следовало остановиться и показать Тарану пустой кузов «Газели». И если б он поступил так, то не лежал бы сейчас обгорелый, с пробитой головой, а несчастный грузовичок не валялся бы под откосом в металлоломном состоянии.

С досады Юрка плюнул, еще раз выругал самого себя и поднялся к «Ниве». Развернулся и покатил в обратном направлении. Достаточно медленно, чтоб не повторить печальную судьбу Вязиги.

Поначалу Таран впал в какое-то философское настроение, граничившее с печалью и депрессией. Хотя Вязига ему был не сват и не брат, собирался его убить и изжарить в топке, некое чувство жалости к пацану-ровеснику, который погиб ни за понюх табаку, Юрка все же испытывал. До сих пор Тарану доводилось убивать прожженных и матерых бандюг типа того же Ляха. Хотя Ляха зарезала Лизка, Таран сейчас ни чуточки не сомневался, что и он с этим гадом поступил бы беспощадно. А вот Вязига вызвал у Тарана какое-то непонятное сочувствие, хотя Юрка его, строго говоря, не убивал. То ли сказывалась близость по возрасту, то ли еще что-то неуловимое. Из-за каких-то дерьмовых денег, которых, как выяснилось, Вязига не увозил, довел парня до смерти! Уже по сути дела прощенного, отпущенного с миром, мечтавшего не о мести или там об обогащении на халяву, а всего лишь о том, чтоб добраться домой живым и здоровым. Опять же, Таран некстати вспомнил, что у Вязиги, наверно, имелся не только сосед-бандюга, но и отец с матерью… В общем, пока Юрка ехал по шоссе до поворота на проселок, а потом по проселку до дорожки, ведущей к законсервированному санаторию, он казнился всеми этими невеселыми мыслями.

Однако когда он повернул к санаторию, то все эти внутренние покаяния как ветром сдуло. Он с некоторым опозданием сообразил, что уехал, ничего не сказав Лизке, оставил эту девчушку, которая ему сегодня жизнь спасла, наедине с трупом, залитым кровью предбанником, двумя спящими идиотами и тремя тоже спящими, вменяемыми бабами, две из которых опаснее любой гадюки. А у Лизки, которая вообще-то и сама не подарок, никакого оружия не осталось — оба пистолета, отбитых у Ляха и Вязиги, Таран забрал. Конечно, она и стекляшкой, как выяснилось, зарезать может, и кошка у нее отважнее любой собаки, но все-таки… Пока Юрка авторалли устраивал, там, в этом банно-прачечном заведении, много чего могло произойти.

Между тем надо было еще въехать в этот чертов санаторий. А что, если дед-сторож не захочет открывать? Запрется в будке — и хрен прорвешься. А может, у него и телефон какой-нибудь стоит для вызова милиции?

Но все обошлось. Таран три раза, на Галькин манер, погудел, и дед, даже не выходя из будки, только глянув в оконце, включил моторчик, раздвигающий ворота. Через минуту «Нива» уже подъехала к знакомым дверям, и Юрка, торопливо выскочив из машины, вбежал в вестибюльчик.

Его встретила тишина. Не то чтоб совсем гробовая, но никаких шумов, сильнее, чем капанье воды из крана, нигде не слышалось. Да еще эдакое плескучее шарканье, такое, когда пол шваброй моют.

Но едва дверь за Тараном захлопнулась, Юрка услышал металлический щелчок — кто-то, похоже, опускал вниз флажок автоматного предохранителя. Таран суетливо повернулся налево, понимая: ежели что, то выдернуть пистолет не успеет… И очень порадовался, увидев, что его держит на мушке Лизка, а не кто-нибудь другой. Впрочем, расстреливать Юрку она не собиралась и тут же опустила оружие. Это был «АКС-74у», скорее всего тот же, который Таран захватил у Крюгера на озере.

— Привет, — сказала госпожа Матюшина, — а у нас все в порядке. Я тут прибраться решила… Ты этого, Вязигу, догнал?

— Он под откос слетел, — доложил Таран, — разбился и сгорел в «Газели»… Ты автоматик поставь на предохранитель, пожалуйста.

Только сейчас до Юрки дошло, что если Лизка вооружилась, то это значит…

— Ты что, нашла сумку? — спросил он торопливо.

— Ага, и деньги тоже, — кивнула Лизка, выполняя просьбу Тарана насчет предохранителя.

— Где ж они были?

— Там, — Лизка мотнула стриженой головенкой в сторону бельевой.

— Я ж там глядел! — изумился Таран. — Я этого Вязигу, царствие ему небесное, все белье расшвырять заставил!

— Плохо смотрел, — ответила Лизка. — Пошли, покажу!

Тарану было до жути противно заходить в помещение, где они с Вязигой чуть не задохлись от вони. К тому же, как помнил Юрка, там оставалась в дохлом виде жирная Дуська, удавленная Ляхом. Но тем не менее любопытство взяло верх, и Таран двинулся следом за Лизкой, удивляясь тому, насколько железными должны быть нервы у этой худышечки.

Но куда больше он удивился, когда они с Лизкой вошли в бельевую…

— А где эта? — пробормотал Таран. Дуська, вместе со стулом и другими неаппетитными деталями, исчезла, будто ее корова языком слизнула.

— Секрет фирмы! — загадочно произнесла Лизка.

Таран наскоро прикинул, что нужно по крайней мере три-четыре Лизки, чтоб хотя бы сдвинуть Дуську с места. Не говоря уже о том, чтоб перетащить эту тушу на какое-то расстояние за то время, что Таран отсутствовал. А он меньше часа туда-обратно прокатался.

Тем временем, пока Юрка изумлялся, Лизка подошла к тому месту, где раньше стоял Дуськин стул с постеленной под него обделанной клеенкой. Теперь клеенки не было, и Юрка сразу заметил, что в полу имеется плотно пригнанный люк с колечком. Лизка подошла, взялась за колечко и с некоторым усилием приподняла крышку… Да, тут был вход в подпол.

— Вот тут оно все и лежало, — сообщила Лизка. — И чемодан с деньгами, и сумка большущая. А в сумке — все, что мы раздобыли. И оружие, и рубли, и доллары. И даже моя одежка, которую я в Сокольниках покупала. Ну, и еще какая-то шмаль, по-моему. Я ее доставать не стала. Наверно, это то самое, чем Дуська баб напоила. И кочегаров тоже.

— Они так и не проснулись? — озабоченно спросил Таран.

Лизка наморщила лобик, будто не знала точно, что ответить.

— Черт его знает… — произнесла она, пожав плечами. — Вроде бы проснулись, но не совсем.

— Как это «не совсем»? Люди или просыпаются, или нет! — проворчал Юрка.

— Да так, — хмыкнула Лизка. — Они на ногах стоят, ходят, даже могут делать чего-то, все, что ни скажешь, — выполняют. Но при этом как будто спят, понимаешь?

— Не-а, — помотал головой Таран, — ни хрена не понимаю. Это только лунатики во сне ходят. Или загипнотизированные какие-нибудь. Или зомби, типа как в кино, только их в натуре не бывает, по-моему.

— Пойдем, сам посмотришь! — сердито сказала Лизка, потянув Юрку за рукав.

 

«КАК ЗДОРОВО, ЧТО ВСЕ МЫ ЗДЕСЬ СЕГОДНЯ СОБРАЛИСЬ…»

Таран, конечно, пошел, хотя ему казалось, что Лизка либо свихнулась, либо тоже нанюхалась чего-нибудь из Дуськиного загашника.

— Вот, полюбуйся! — торжественно объявила Лизка, открыв дверь с надписью «Душевая персонала».

Юрка опять прибалдел. Нет, не оттого, что Полина, Галька и Танька сидели рядышком на одной банкетке, не пытаясь вцепиться друг другу в рожи и даже не переругиваясь. Даже то, что они пребывали в позе египетских фараонов, положив руки на колени и глядя неподвижными глазами куда-то в бесконечность, не показалось Юрке очень уж удивительным. Но вот то, что из предбанника исчез труп Ляха, лужи крови и осколки стекла, а на полу рядом с банкеткой, где восседали «фараонши», мирно стояли чемодан с деньгами и клетчатая клеенчатая сумка, — сразу же бросилось в глаза.

— Это ты, что ли, все убрала? — спросил Таран с недоверием в голосе.

— Нет, — ухмыльнулась Лизка, — это они. Я им приказала, и они все убрали. А жирную и козла этого кочегары унесли. И в печку сбросили.

— И они тебя послушались? — изумился Таран.

— Как нечего делать! — заявила Лизка. — Хочешь, покажу, как они меня слушаются? Галька, встань!

Толстуха, которая могла бы Лизку одним шлепком пришибить, послушно встала на ноги и вытянулась в струнку, хотя в нормальном виде никогда такого положения не принимала.

— Подними руки вверх!

Гальке при ее излишне мясистых руках такое упражнение было нелегким, но она добросовестно исполнила приказ.

— Может, она просто придуривается? — не веря глазам своим, пробормотал Юрка. Хотя уже понимал, что говорит ерунду. Если Галька и Танька еще могли сговориться — хотя на фига им это? — то Полина-то наверняка не стала бы им подыгрывать.

— Она не придуривается, — сердито сказала Лизка. — Она как робот, понял? Выполняет, что приказано.

— Неужели все это от той дряни, которой она им в водку намешала? — произнес Юрка задумчиво. — Погоди-ка… По-моему, ты сказала, что тебя и кочегары слушались?

— Слушались. Ну и что?

— Так они ж глухонемые! — воскликнул Таран. — Они же не могли слышать твои команды!

Лизка на этот раз и сама удивилась:

— А я как-то и не подумала… Но они тоже все делали, как я приказывала.

— Где они сейчас?

— В котельной.

— Пойдем, покажешь!

Лизка пожала плечами, вышла из предбанника и повела Тарана по коридору. Довольно быстро они добрались до лестницы, ведущей в подвал, и спустились вниз, к замызганной, обитой жестью и крашенной суриком двери с табличкой «Котельная».

За дверью сразу стало жарко, потому что оба кочегара усердно кидали уголь в две пышущие жаром топки.

— Надо же! — удивилась Лизка. — Неужели они уже полчаса так работают?!

— Полчаса? — забеспокоился Таран. — Эй, вы! Завязывайте! Котлы взорвете!

Кочегары не обратили на этот крик никакого внимания и продолжали методично метать уголек большими совковыми лопатами.

— Завязывай шуровать! — во всю глотку заорал Таран. — Кончай кочегарить!

Ноль эмоций! Ш-ших! Ш-ших! — и еще по лопате в огонь.

— Блин, они ж ничего не слышат! — заметил Юрка. — Тетери глухие!

— Не-а! — покачала головой Лизка. — Я им намного тише говорила, и они все понимали. Стойте, дяденьки!

«Дяденьки» не просто остановились, а скорее выполнили команду «замри!» из популярной некогда детской игры «Замри — отомри». То есть буквально окаменели в тех позах, в каких их застала Лизкина команда. Один только-только успел сунуть лопату в уголь, навалился на нее грудью и замер в полусогнутом состоянии, а второй как бы застыл с выброшенной вперед лопатой — прямо статуя эпохи соцреализма!

— Отомри! — заорал Таран так, что у самого в ушах зазвенело. Но ни один из кочегаров не пошевелился.

— Это что же? — удивился Юрка. — Они, выходит, тебя слышат, а меня — нет?

— Нет, они все слышат, но подчиняются только мне, понятно?! — заявила Лизка. — Садитесь на лавочку, дяденьки, отдыхайте!

Кочегары немедленно «ожили», бросили лопаты, дружно подошли к скамеечке и сели точь-в-точь так же, как сидели наверху Танька и Полина. Таран теперь почти не сомневался, что Галька, поскольку Лизка, уходя, не дала ей никакой другой команды, все так же стоит с поднятыми вверх руками…

— Интересно… — пробормотал Юрка. — Значит, они на самом деле вовсе не глухие? Может, они и говорить умеют? Спроси у них!

— Дяденьки, — выполняя просьбу Тарана, произнесла Лизка, — вы говорить умеете?

— Да! — Это слово кочегары произнесли дружно и слитно, в один голос. Прозвучало это прямо как гром среди ясного неба.

— Ни фига себе! — покачал головой Таран. — И правда, роботы какие-то… Ладно, пошли отсюда.

Поднимаясь наверх, Юрка размышлял над тем, что ж это за дрянь была подмешана в водку. В прошлом году он столкнулся с Шуркой, а потом с Милкой, которых приучили колоться неким снадобьем: от него бабы сперва испытывали приподнятое настроение и неистовое сексуальное желание, затем через пять часов впадали в депрессию и сонливость, а потом еще через пять часов входили в ломку, которую без нового укола практически никто не выдерживал… Эту гадость производила какая-то подпольная лаборатория, находившаяся под началом Дяди Вовы. Может, и эта дрянь из его наследства? Может, эта самая лаборатория, по слухам, находившаяся в бывшем пионерлагере «Звездочка», после смерти Вовы перешла к Трехпалому и переехала сюда, в санаторий?

Но, уже поднявшись обратно в коридор, Таран подумал, что поспешил с выводами. Нет, навряд ли тут, даже где-нибудь в подвале, находилось такое подпольное заведение. Слишком уж просто войти на территорию санатория и выйти отсюда. И люди тут какие-то живут поблизости, могут что-нибудь подозрительное приметить. Да и уж очень сомнительно, чтоб жирная, хитрая, но явно необразованная Дуська, к тому же явно сама сильно пьющая, могла разработать такой препарат. Самогону нагнать — на это ее химических познаний, наверно, хватило бы. Шмаль какую-нибудь сварганить из маковой соломки — может быть, если по готовому рецепту. Но тут-то явно что-то особенное, превращающее людей в человекообразных роботов, начисто лишенных собственной воли… Нет, это химия уровнем повыше!

Тарану захотелось срочно слазить в подпол, располагавшийся под бельевой, и посмотреть, что там имеется. Впрочем, Лизка там уже была, знает…

— Лиз, ты говорила, что эта дрянь, которой Дуська всех напоила, была вместе с нашим багажом в подполе?

— Вроде бы да. Там у ней самогонный аппарат стоял, а на полочке — две одинаковые банки из темного стекла. Такие, типа аптекарских, со стеклянными пробками. А в них чего-то насыпано. Порошок какой-то. Но я не открывала, побоялась, что нюхну случайно и тоже закайфую… Может, это какой-нибудь кокаин новый?

— Правильно, — одобрил Таран, хотя был четко убежден, что порошок вряд ли был кокаином.

В предбаннике душевой все было по-прежнему. Галька действительно стояла все в той же позе, вытянув руки вверх, и, похоже, ни чуточки не устала. Полина и Танька сидели на прежних местах.

— Ладно, — сказал Таран, — по-моему, нам здесь больше нечего делать. Так что командуй им, чтоб вставали, брали вещи и грузились в машину. А я сбегаю, прихвачу эти банки. Мы их умным людям отвезем, может, они разберутся, что это за дрянь…

Юрка побежал в бельевую, открыл люк, спустился по деревянной лесенке в подпол. Да, он был прав: все, что там находилось, никак не подходило под понятие «лаборатория». Самогонный аппарат был самый примитивный, к тому же явно давно заброшен. Наверно, его сооружали в давние, почти легендарные времена горбачевской «антиалкогольной кампании», когда Таран еще пешком под стол ходил. У его отца тоже имелся подобный агрегат, который он прятал в кухне. Правда, поменьше, потому что папаша соорудил его исключительно для семейных нужд. А здешний, судя по всему, предназначался для коммерческого производства.

Полочку с двумя химическими банками из коричневого стекла, которые были закрыты притертыми стеклянными пробками, Юрка разыскал довольно быстро. Однако, кроме них, ему на глаза попался наглухо запаянный двойной полиэтиленовый мешочек, в котором просматривались некие желтоватые гранулы размером примерно с крупные подсолнечные семечки, но по фактуре напоминавшие кукурузные палочки. На мешке Таран увидел цифры «331», написанные от руки красным фломастером.

Забрав в охапку и банки, и мешочек, Юрка вылез из подпола, закрыл крышку люка и вышел в коридор. Как оказалось, пока он лазил, Лизка уже вывела остальных баб во двор, заставила погрузить вещи и посадила в машину.

— Ничего не забыли? — спросил Таран, подойдя к «Ниве» и открыв заднюю дверцу, чтобы запихать мешочек и банки в клетчатую «челноковскую сумку», где было еще достаточно места.

— Нет. Даже куртку твою принесли, — доложила Лизка, уже восседавшая на правом переднем сиденье в обнимку с корзинкой, где отдыхала от ратных подвигов кошка Муська.

Таран надел куртку, уселся на водительское место и оглянулся. Ему не очень приятно было ощущать за спиной Гальку и Таньку, даже в таком вроде бы безопасном состоянии. Нет, Таран вполне доверял тому, что продемонстрировала Лизка, но ведь действие этого препарата не вечно. А вдруг через полчаса или через час эти стервы перестанут быть послушными?

— Ты у них карманы проверила?

— Конечно, — доложила Лизка с удовольствием, — только там уже ничего не было. Их еще Дуська обшмонала начисто.

— Понятно… Слушай, а как ты узнала насчет того, что они стали такими… очень послушными?

Лизка хотела ответить, но Таран уже подкатил к воротам и трижды погудел. Поэтому разговор продолжился только после того, как дед-сторож открыл ворота и выпустил «Ниву» за забор.

— Ну, когда ты уехал, я сперва выбежала во двор. Смотрю: машин нет, все тихо. Потом вернулась и вижу, что Полина глаза открыла. Но не так, как обычно, а как-то странно, понимаешь? Типа того, что смотрит, а ничего не видит. И почти не моргает. Я даже думала, будто она уже померла или помирает. Испугалась, конечно… Ну и сказала с перепугу: «Встань!» А она взяла и встала как столб. Спрашиваю: «Ты ходить можешь?» Отвечает: «Могу». Говорю ей тогда: «Иди вперед!», а она и пошла. Как робот, понимаешь? Будто ни крови, ни трупа, ни зеркала разбитого не видит. Вышла из комнаты, перешла коридор и стала упираться в стену. То есть она эту самую команду «иди вперед!» выполняла, даже не соображая, что стену проломить не сможет!

— Да-а… — озадаченно произнес Таран. — А дальше что?

— А дальше я ей сказала: «Иди назад!» Так она знаешь, что вытворила? Пошла спиной вперед, не оборачиваясь! Дошла не только до двери в саму душевую, но и дальше, до самой стены с окошком дошла. Спиной вперед! И хоть бы раз оступилась! Уперлась задницей в стену и опять стала толкаться, будто проломить ее хотела…

— А потом и Галька с Танькой очнулись?

— Ага. Почти одновременно. И я сразу поняла, что с ними то же самое, по глазам. Я, конечно, проверила, приказала им пару раз встать-сесть — выполнили! Потом спросила: «Где наши вещи?» Они отвечают хором, как те кочегары: «Не знаю!» И больше ничего…

Таран вывернул с развилки налево, в сторону шоссе, по которому гонялся за Вязигой. А Лизка продолжала рассказывать:

— В общем, я поняла, что от них толку не добьешься. Пошла сама искать, добралась до этой бельевой… Видел, как там было?

— Видел… — поежился Таран, припомнив. — Не стошнило?

— Не-а, — мотнула головой Лизка, — но противно, конечно… Вышла оттуда, пошла в другую сторону, добралась до кочегарки. А там эти кочегары сидят как чурки, и тоже такие же, как бабы. Я сразу сообразила, что надо делать. Сначала они этого Ляха по моей команде отнесли и в топку кинули — там, правда, и огня-то не было, весь уголь прогорел. Потом пошли за этой жирной. Ее я им велела прямо со стулом нести. Ну а когда они ее забирали, то сдвинули клеенку, и стало видно, что в полу люк есть. Потом я девок заставила все осколки зеркала собрать, взять тряпки из грязного белья и кровь затереть повсюду. Ну а когда они в бельевой все прибрали, залезла в подвал. Самой было трудно доставать — Гальку заставила. В общем, когда ты приехал, уже все чисто было…

— Да, — порадовался Таран, — сообразительная ты до ужаса. Хотя и маленькая. А вот хлебнула бы из той бутылки — и была бы сейчас, как они.

— Я эту водяру поганую никогда пить не буду! — клятвенно заявила Лизка. — Отец и мать из-за нее сдохли. А теперь вон еще чего придумали — людей в роботов превращать… Интересно, а они теперь навсегда такими останутся?

— Не знаю, — покачал головой Таран, выруливая на асфальт и сворачивая налево. — Мне сейчас главное, чтоб они не очухались раньше времени, а то проблем много будет.

— Может, их просто высадить? — предложила Лизка. — Полину оставить, а их — на фиг. Приказать им, чтоб пешком до города шли…

— Нет, это не годится, — возразил Юрка. — Лучше будет, если мы их прямо до места довезем. Всех троих. Потому что тем, кому мы их отвезем, очень полезно будет знать, что они чуяли, когда эту дрянь употребляли, и как она вообще действует. Чтоб потом, если что, можно было других от этой заразы вылечить. Потому что одна Полина — если ее изучать возьмутся, конечно! — будет только свои ощущения пересказывать. А если трое — то уже появится возможность сравнивать и выяснять, что общего у всех троих ощущалось… Понятно? Опять же интересно сравнить, наверно, какой у них отходняк будет от этой заразы. Ну, и всякое-прочее…

Когда Таран эту речугу произносил, то свято верил в то, что его уста произносили. И курс держал четко на базу «мамонтов». Хотя, по правде сказать, не знал точно, насколько хорошо его там могут встретить. Он до сих пор, например, толком не знал, как это вертолет с Сергеем и другими десантниками улетел без него, а Сергей так и не поинтересовался, почему Юрка не вернулся на озеро. Может быть, Птицын уже списал его, как отработанный материал? И, пытаясь вернуться, Таран сам себя к смерти поближе подвозит?

Сомнения были вполне резонные. Уж очень неласково с ним прощался Генрих, отправляя на Трехпалого, и даже то, что Таран ему этого типа раньше срока отловил, не казалось Юрке чем-то повышающим шансы на выживание. Фиг его знает, может, как раз наоборот? Опять же, в компании с Трехпалым жители братского Кавказа оказались, которых Тарану вообще никто не заказывал. И из-за этого дела Генрих, может статься, в неприятную ситуацию угодил. Например, оказался в личных кровных врагах у какого-нибудь крупного человека, типа Шамиля Басаева… Да и история с порошком и гранулами, которые Юрка сейчас вез в своем багаже, могла получить совершенно неожиданное и неприятное развитие. Скорее всего Таран с Лизкой сунули носы в какие-то особо хитрые дела, может быть, имеющие отношение к наследству покойного Дяди Вовы, а может быть — задевающие интересы совсем иной публики… И кто его знает, не сам ли Генрих тут замешан?

Тем не менее Таран ехал именно к «мамонтам», потому что никакого иного места для себя придумать не мог. И еще потому, что Надька там оставалась с мелким Таранчиком в своем большом брюхе. Конечно, никто Юрке никаких твердых гарантий насчет их не давал, но все же, если Таран не вернется, ничего хорошего Веретенникову не ждет — это уж точно.

— Юр, — после длительной паузы спросила Лизка (они уже мимо Кузнецовки проезжали), — а куда мы едем, вообще-то? В милицию, что ли?

— Чего мы там не видали! — хмыкнул Таран. — Тебе в тюрьму охота? Ты хоть пересчитай на пальцах, сколько народу перебила…

— Нет, — мотнула головой Лизка, — в тюрьму неохота. Только непонятно, почему нас с тобой должны посадить за то, что мы бандитов убивали?

— Потому, — вздохнул Таран, — что у нас в государстве нельзя просто так бандитов убивать, без суда и следствия. Да и по суду теперь тоже не расстреливают. Негуманно.

— По-моему, — глубокомысленно заявила Лизка, — наши законы нынешние сами бандиты и придумали. Чтоб удобнее было.

— Это я не знаю, — хмыкнул Юрка. — Может быть, и так… Это вопрос сложный, юридический, я тут не спец.

— А все-таки, куда мы едем?

— Будем считать, что к моим друзьям. Поняла?

— Ага… Тогда поедем побыстрее, а?

— Нельзя, гололед сильный.

— Слушай, а музыку поставить нельзя? А то едем и едем, больно долго.

— Не знаю, — сказал Таран, — наверно, можно…

И вставил в автомагнитолу первую попавшуюся кассету.

— «… Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» — романтическим тоном запел некий бард припев лирической песни, ибо кассета начала крутиться с середины.

«Да, — подумал Юрка, — то, что мы все собрались в одной машине, это неплохо. И то, что мы все пятеро приедем к Птицелову, — тоже неплохо. Только вот что из всего этого выйдет?»