Настоящему французу с глубокими деревенскими, народными корнями, несущему в крови традиции двадцати веков, впитавшему мудрость предков и блюдущему издревле установленные обычаи, интеллигентность ни к чему. Его нравственность основана на усвоении того, что наслоилось после сотни поколений, трудившихся надо всем, что их окружало, — то есть на собственности. Но само собой понятно, что речь тут идет о собственности унаследованной, а не приобретенной.Жан-Поль Сартр. «Размышления о еврейском вопросе».
Выше было описано изменение идеологии в связи со сталинской контрреволюцией. Конспирологизм, национализм, культ личности и волюнтаризм стали типичными явлениями общественного сознания не из-за злой воли руководства, а в результате социальных процессов. Передовой рабочий класс, возглавивший революцию, оказался размыт, поскольку его представители погибли или заняли административные должности. Так как в годы разрухи этот класс сам себя больше не воспроизводил, рабочие постепенно вымывались из руководящего аппарата, уступая его мелкой буржуазии. Мелкобуржуазные слои двинулись, конечно, не только на административные должности. Составляя значительную долю населения, они стали социальной основой советского экономического развития. Именно эти слои своим трудом и кровью, которую они часто пускали друг другу, выстроили тот фундамент, на котором держится еще современная Россия. Но ошибочно склоняться перед ними в слепой благодарности, как то проповедует Стариков, не обращая внимания на их мещанское сознание.
Привнесение сознательности, создание идеологии — это дело партии и интеллигенции. Но эти «ответственные» с конца 20-х уже не могли воспитывать революционеров, сами наполняясь мелкобуржуазным содержанием. Первые лет сорок существования СССР господствовал вынужденный массовый аскетизм. Люди могли совершать трудовые подвиги, могли получать хорошее образование и делать научные открытия, но все это не уничтожило мелкобуржуазного сознания. Условия для его расцвета были созданы осуществившейся индустриализацией, урбанизацией, советским вариантом «общества потребления» в брежневский период.
Граждане позднего СССР не имели в частной собственности ни заводов, ни ларьков. Но они могли в значительных масштабах накапливать индивидуальные блага при относительно стабильных условиях жизни и забюрократизированной, закрытой политической системе, которая провоцировала уход в повседневные мелочные заботы. Мелкобуржуазность и мещанство были выпущены наружу. В сегодняшней России стабильности и помощи от государства значительно меньше, что порождает ностальгию по «прежним временам», понимаемым крайне абстрактно. Политическая сфера оказывается еще более замкнутой. Но зато есть право собственности и еще более соблазнительные возможности потребления.
Положение мелкой буржуазии неустойчиво. Она не имеет такой собственности, которая бы обеспечивала ей спокойствие и уверенность. Она находится между «верхами» и «низами» общества, мечтает войти в число первых и ни в коем случае не опуститься до уровня вторых. В результате, сознание мелкобуржуазных слоев противоречиво. Они одновременно воспевают свободу и «сильную руку» государства. Не имея значительной собственности, но психологически уподобляясь крупной буржуазии, они распространяют свое чувство собственности на всю страну. Так сочетается мелкобуржуазная, мещанская психология, мечта о сильном государстве и лидере, о своем участочке земли, консерватизм и национализм.
Стариков выражает подобные взгляды значительной части населения. Это во многом способствует его популярности.
Мелкая буржуазия вынуждена ежедневно «крутиться», чтобы поддерживать свой «имидж». Ее пугают периодические колебания капиталистической экономики, постоянные политические перипетии и борьба. Она склонна списывать их на чью-то злую волю. Традиционно объектами ее ненависти и «виновниками бед» являются евреи, в глазах конспиролога олицетворяющие капитал. Стариков преподносит новые «сенсации»: интриги против всего мира и России плетут Англия/англосаксы (в книгах «Кто заставил Гитлера напасть на Сталина», «Сталин: вспоминаем вместе») и ФРС (в книге «Кризис: Как это делается»). Не трудно заметить в этих образах тот самый страх перед капитализмом: Англия как первая капиталистическая держава, исторический гегемон; США как сменивший ее гегемон; ФРС как инструмент современного финансового капитализма.
Конспирология как феномен массовой психологии стала реакцией консервативного сознания именно на буржуазную революцию. Революция разрушила сословное общество с его ясностью и определенностью. Капитализм и общество конкуренции накладывают на человека бремя тревоги и беспокойства. Консервативное сознание в поисках лично заинтересованных (безличные силы оно не способно себе представить) в происходящих изменениях выстраивает псевдонаучные теории о заговорах и мечтает о восстановлении сословного порядка.
Все это сплетается у Старикова в известную концепцию «СССР — это воссозданная российская империя».
Вот как он в связи с этим пишет о «возврате» Сталиным Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии: «…выход из состава Российской империи ее частей был абсолютно незаконным. На 1917 год никто в мире не подвергал сомнению право России на прибалтийские земли. Кроме того, такие государства, как Латвия или Эстония, вообще никогда не существовали в истории человечества. Поэтому об оккупации их говорить странно — невозможно оккупировать то, чего нет. Незаконно отделившиеся части Российского государства вернулись в состав страны». Итак, эти восточноевропейские территории никогда не были независимыми. Не были и, следовательно, по логике Старикова, не могут быть. То есть он провозглашает неизменность границ.
Но вот что он пишет в сноске к этому тексту: «Когда нас сегодня призывают соблюдать международное законодательство, мы просто должны спросить: с какого момента? На какое число, год и месяц границы стран стали окончательно “легитимными”? На 1 августа 1914-го? На 1 сентября 1939-го? Может, на 9 мая 1945-го? Границы всегда отражают политическую реальность. Нет ничего более изменчивого, чем границы. И нет никакой даты, начиная с которой все страны признали границы нерушимыми» (выделено мной — Р.В.).
Это замечание в сносках вполне справедливо. Да только оно полностью противоречит тому, что Стариков только что говорил о нерушимости империи. Двойная мораль? Безусловно, ее мы уже и раньше у него замечали. Но возникает стойкое ощущение (оно появляется и в других случаях), что кто-то написал основной текст, а Стариков потом в сносках поразмышлял. И лучше ему признаться, что он пишет не один, иначе ему придется признаться в раздвоении личности.
Конечно, Стариков в восторге от имперскости Сталина, который вернул погоны и патриаршество во время войны. Это тоже очень симптоматично — восхвалять символы иерархии и подчинения.
В многочисленных замечаниях автора по поводу царской России сквозит консерватизм и авторитаризм или, выражаясь его словами, концепция «машиниста и поезда». Вот Стариков критикует Демьяна Бедного за его известную эпиграмму на памятнике Александру III: «Время было уже другое — нужно было строить новую страну, с новым названием, с новыми социальными ориентирами. Но ведь это была все та же Россия. А значит — ругать ее историю, ругать ее народ было самоубийственно. Рушить фундамент здания — значит обречь себя на невозможность что-либо построить. А Демьян Бедный по-прежнему с готовностью смешивал с грязью и высмеивал свой собственный народ» (выделено мной — Р.В.). Бедный высмеивал бездарного правителя, а Стариков жульнически заявляет, будто поэт был против народа. Очередное вранье.
Стариков убежден, что в сословные времена в России никаких проблем не было: «Потенциал развития нашей страны в начале XX века был столь мощным, что ситуация в стране, на фронтах и в армии не ухудшалась, наоборот, она даже, улучшалась. Фронт был стабилен, внутри страны было спокойно. Разумеется, Россия образца третьего года войны была не так хлебосольна, как в предвоенное время». И автор делает вывод, что «ни военно-стратегических (?), ни экономических причин для бунта у русского населения в феврале 1917 года не было!» (курсив автора). Здесь опять ложь в каждой строчке. Остановимся лишь на словах о том, что «внутри страны было спокойно». Уже было сказано о протесте против войны — антивоенных забастовках. К тому же, в каждой второй губернии были зафиксированы случаи сопротивления мобилизации, в каждой четвертой губернии — столкновения на этой почве, в ходе которых пострадали 500 призывников и 100 должностных лиц. Почему-то не хотели люди умирать за «хлебосольную» родину. Более того, затянувшаяся война заставила правительство в середине 1916 года привлечь на прифронтовые работы коренное население Средней Азии, которые было освобождено от этой повинности. Недовольство мобилизованных обернулось мощным восстанием, продлившимся до начала 1917 года на территории с населением в 10 млн человек. Подавляло его 30-тысячное войско, уничтожив десятки, если не сотни тысяч инородцев, вынудив к эмиграции в Китай полмиллиона казахов и киргизов. Это и называется «ситуация в стране улучшалась»?!
Снова возьмем данные о стачках. В 1915 году фабричная инспекция собрала данные примерно о тысяче стачек, в которых участвовало полмиллиона рабочих. В следующем году стачек уже было в полтора, а забастовщиков — в три раза больше. Росло недовольство и в армии, сидящей по окопам. В войсках возникали большевистские организации, кружки и группы, к концу 1916 года их было уже около полутора сотен. Не в последнюю очередь это связано с тем, что революционно настроенные пролетарии оказывались в армии: каждый шестой новобранец во время войны был рабочим, в то время как в социальной структуре пролетариат составлял лишь около 10 %.
В тылу неспокойны были не только города, но и деревни. За годы войны произошло почти 800 крестьянских выступлений, каждое пятое приходилось подавлять военной силой. Но еще более масштабно и опасно было тихое крестьянское сопротивление: пресловутая продразверстка, введенная царским правительством зимой 1916—1917 гг., провалилась, поскольку крестьяне сдали лишь 4 % (!) от разверстанного плана. Где же «хлебосольность»? А приходилось ли Старикову задумываться, почему вообще властям понадобились такие меры? Он свято уверен, что хлеба в стране было море, а его нехватка случилась лишь в феврале 1917 года лишь в Петрограде и лишь по причине замерзших в минус 43ºС 1200 паровозов. Только почему-то правительство продразверстку ввело еще в 1916 году. Только почему-то уже летом-осенью 1915 года ¾ городов испытывали нужду в тех или иных продовольственных товарах, а примерно половина городов — в хлебе. Половина же уездов ощущала нехватку ржи и ржаной муки, а 80 % уездов — пшеницы и пшеничной муки. Т.е., без хлеба сидели даже деревни, что, впрочем, было привычным делом в империи, где каждые несколько лет голод охватывал районы с десятками миллионов жителей.
И сытый бездельник Николай Стариков еще утверждает, что угроза голода в столице — это «абсолютно беспочвенные слухи»! В отличие от него, другой сытый бездельник Николай — Романов — был в курсе, что положение серьезно. Старикову тоже не мешало бы прочитать доклад Родзянко императору, сделанный в феврале 1917-го. В нем председатель Думы не фантазирует о происках немцев, а излагает факты. Они таковы: к началу 1917 года подвоз муки в Москву был едва выше ½ нормы, то же самое с товарами первой необходимости в Петрограде, а скота, птицы и масла поступало лишь ¼ от нормы. При этом Родзянко признавал, что на других территориях с продовольствием еще хуже, ведь правительство на них обращало внимания еще меньше. Москва с середины января снабжалась топливом ниже ½ нормы, ожидалась полная или частичная остановка десятков предприятий города, даже тех, что работали на оборону, запасов топлива не было и для них. В квартирах температура опускалась до минус 10ºС, что вело к повальному заболеванию гриппом и воспалением легких. На почве недоедания распространялись желудочные и кишечные расстройства. Отмечал Родзянко и то, что уже в первой половине 1916 года началось и прогрессировало падение масштабов производства металла как на Юге, так и на Урале, где в то же время росла угроза голода. Все это он объяснял проблемами транспорта, вызванными «вредным влиянием» фронта.
Только эта осведомленность уже никак не могла помочь правительству сытых бездельников. Совсем уж смешно то, что Стариков, этот знаток высших сфер, толкует о стабильности в стране, в которой царила «министерская чехарда»: за 30 месяцев войны сменилось 4 председателя правительства, 6 министров внутренних дел, 4 военных министра, 4 министра юстиции, 3 министра путей сообщения.
В конце концов, можно долго рассуждать о том, что за годы войны в стране стало больше производиться оружия, что были запущены новые заводы. Но если главная производительная сила — сами люди — массово выражают свое недовольство, значит, жизнь не становится лучше.
Естественно, если Россия для Старикова — нечто вечно цветущее и неизменное, то революция — разрыв этой непрерывности, произведенный руками иностранных спецслужб. При этом в очередной раз выясняется, что главное для Старикова, конечно, не люди, а власть. «Александр III был отравлен, а после его смерти (и только после нее) ВДРУГ и СРАЗУ возникло несколько революционных партий, ставящих своей целью организацию внутреннего взрыва в Российской империи. Совпадения эти не случайны» (выделено автором). Это предложение — образец дремучей неграмотности Старикова. То, что царь был отравлен, автор, конечно, не собирается доказывать. Просто наводит жути на читателя и выставляет бездарного императора мучеником. Стариков не признает, что в действительности Александр III умер от совсем не героического нефрита, для которого было достаточно причин: это и травма при крушении царского поезда в 1888 году, и длительное проживание в сырых комнатах дворца в Гатчине — из-за страха перед революционерами, и, в конце концов, пьянство монарха.
Врет Стариков и о возникновении революционных партий «только» и «сразу» после смерти Александра III в 1894 году. Подводят его любимые «даты и факты». Партия «Народная воля» возникла в 1879 году — поэтому не «только». РСДРП возникла в 1898, а партия социалистов-революционеров — в 1902 году — поэтому не «сразу».
Наконец, относительно «вдруг». Естественно, что мещанское и конспирологическое сознание Старикова обращено к вершинам власти, хотя, впрочем, это не помогает ему их понять. Жизнь же простых людей ему неинтересна в принципе, ведь тут сенсаций не найдешь. Стариков не имеет ни малейшего представления о причинах народной борьбы и этапах развития революционного движения, в котором названные партии стали лишь очередной стадией, — а ни каким-то там «вдруг». Но вину за это он перекладывает на других: отказывает людям в способности действовать самостоятельно и ищет руку иностранных спецслужб. Опять возникает образ «машиниста и поезда»…
Перенося на других свою зацикленность на власти, Стариков утверждает, что целью большевиков было прервать «легитимность русской власти». Для Старикова нет людей, нет их нужд, есть лишь власть и правила, которые нельзя нарушать. В основе такого подхода лежит, конечно, безграмотность Старикова. Например, патетическое выражение о «легитимности русской власти» явно не имеет отношения к действительности, ведь царская династия уже с 60-х годов XVIII века стала немецкой, Гольштейн-Готторпской.
Выше — в связи с образом врага — приводились и другие примеры стариковского (не)понимания революционного движения и революционной этики. Его недалекий торгашеский ум порождает еще десятки иных лживых утверждений о революционерах. Вся книжонка Старикова «Кто финансирует развал России. От декабристов до моджахедов» переполнена гнусными умолчаниями, подтасовками фактов и явным враньем. Совершенно в сталинистском стиле он в своих книгах демонизирует Троцкого: тот, оказывается, за два месяца пребывания в США умудрился получить американский паспорт лично от президента Вудро Вильсона, затем был «прямым представителем мировой банкирской закулисы в руководстве СССР», не давал Сталину бороться с распоясавшимся Демьяном Бедным, организовал мятеж во время демонстрации в честь десятилетия революции, и, о чем уже говорилось выше, чуть ли не возглавил альтернативное российское правительство по приглашению финнов в 1939 году, и пр.
О Ленине у Старикова стольких фантазий нет, есть лишь одна, но стоящая многого: Ленин — агент иностранных спецслужб. Как всегда, автор по этому поводу делает оговорочки, что лишает его идеи даже элементарной логики. Сначала Стариков заявляет, что «заключая договор с германцами, Ленин должен все свои будущие шаги согласовывать с британской (и французской) разведкой и работать в постоянной связи со своими кураторами». А затем начинает юлить: «Он [Ленин] мог и не быть в прямом контакте с агентами Ми-6, ему могли открыто не говорить, что помощь идет от англичан. Просто были революционеры, которые рассказывали о своих “друзьях”, помогающих благородному делу освобождения России от “прогнившего коррумпированного режима”. И Ленин брал деньги и получал помощь, вероятнее всего, не имея никаких письменных или даже устных обязательств перед британскими спецслужбами» (выделено мной — Р.В.).
Чувствуете разницу между «согласовывать все шаги» и «не иметь никаких обязательств»? Стариков, похоже, не чувствует. Снова задумываешься, то ли два автора, то ли раздвоение личности, ведь опять сноска противоречит тексту.
Ни одна из этих версий Стариковым, конечно же, не доказывается. Если у Ленина была «постоянная связь», где хоть один письменный документ? Если же «просто были» некие революционеры-посредники, то и это требует подтверждений. Стариков, всюду отыскивающий интриги спецслужб, понятия не имеет, что они, помимо прочего, являются бюрократическими учреждениями и протоколируют свою деятельность и связи с агентами. Но для Старикова спецслужбы — это какое-то нечеловеческое вечное явление. Он заявляет о связях Ленина с Ми-6 с первой же поездки того за рубеж в 1895 году, не обращая внимания на то, что Ми-6 возникла лишь в годы Первой мировой войны.
Впрочем, на подобные конспирологические обвинения в адрес большевиков сам Ленин ответил еще летом 1917 года: «Царизм преследовал грубо, дико, зверски. Республиканская буржуазия преследует грязно, стараясь запачкать ненавистного ей пролетарского революционера и интернационалиста клеветой, ложью, инсинуациями, наветами, слухами и прочее и прочее» (курсив автора). Спустя век республиканская буржуазия ничего нового придумать не смогла.
Разбирать все стариковские дилетантские рассуждения о революции не имеет смысла. Сказанного достаточно, чтобы понять: Стариков, вращающийся в среде продюсеров, имиджмейкеров, политических демагогов и других болтунов и шарлатанов, не уяснит, что народ способен на самостоятельное радикальное действие, пока не почувствует его на собственной шкуре. Надеюсь, это еще ждет его впереди.