В провинции

Они оказались отброшенными на несколько веков назад. Как упоминает в своем исследовании Гейл Шихи, Ставрополье иногда называли «теплой Сибирью». Ставрополь — сонный, малокультурный, грязный городок — был чем-то вроде места ссылки для мелкокалиберной номенклатуры. Туда, на юг, Михаил, а затем и Раиса отправились на медленно ползущем поезде.

Супружеская пара сняла отдельную крошечную комнату. Первая квартира была с углем и дровами. Одиннадцать квадратных метров, без отопления. Пищу готовили на керогазе. Чтобы вскипятить воду даже на чашку чая, Раисе требовалось двадцать минут. Когда на свет появилась их дочка Иринка, хозяйка сжалилась над ними и предложила свою, более теплую комнату.

Потом уже в одном учреждении им выделили две комнатушки…

Они поделились своими историями о прошлых романах. Оба были, что называется, на виду и пользовались успехом. Когда Раиса Максимовна приехала к Горбачевым и, как вспоминал позднее супруг, увидела фотографии прежних увлечений своего мужа (мать хранила), то не удержалась и устроила сцену. Тем не менее в отношениях между ними это ничего не изменило…

…Стране требовалась энергия молодых, и комсомол поднимал из руин государство, переживал едва ли не самые лучшие годы за всю свою историю. Это уже сегодня, поумнев, некоторые политологи, социологи сошлись во мнении, что 80 процентов багажа, наработанного ВЛКСМ, можно и нужно было сохранить. Отбросив всю идеологию, но оставив главное. И что бросать молодежь на произвол судьбы было ни в коем случае нельзя. Тогда над энтузиазмом юношей и девушек никто не зубоскалил, как это зачастую происходит сейчас. Причем едко и зло.

— Горбачевы поехали!.. — неслось чье-то приветствие по деревенской улице. Работать на комбайне в уборочную, в составе семейной бригады — под палящим солнцем — Михаилу было намного легче, чем чуть позднее постигать азы политических интриг.

«Комбайн — самая светлая пора! — скажет он. — Во время войны крестьянство всеми было брошено, все у него забирали. На село ничего не приходило: ни керосин, ни спички, все делали сами, вплоть до того, что начали сеять коноплю и из нее выделывать и ткать суровье, и ходили в этом. Босиком, обуви не было. А из овечьей шерсти делали брюки. Отец в 45-м, еще война шла, из Кракова заехал к нам на побывку. Он был старшина, прошел Курскую дугу, форсировал Днепр, был в самом пекле и ранен под Кошице. Мне 14 лет. Сказали — отец приехал. А уходил — было 10. И вот он меня увидел в этом, скривился и сказал: довоевались!..

Маленьким я спал рядом с теленком, только что родившимся, и тут же гусыня сидела на яйцах».

…От этого сарая — до неприветливой и холодной роскоши дачи в Форосе — дистанция огромного размера. Ее еще только предстоит преодолеть, но старт уже взят…

Горбачевы плохо переносили разлуку друг с другом. И поэтому, когда она некоторое время оставалась в Москве, а он приступил в Ставрополе к работе по распределению, он писал ей ежедневно. И не письма, собственно, а скорее — вел дневник-отчет о наболевшем и прожитом. Документ своей эпохи. Поразительный по откровенности и яростному неприятию лжи.

«Рассекретив» лишь небольшой отрывок из одного такого письма от 20 июня 1953 года, Горбачева дает нам все основания называть ее мужа самым настоящим диссидентом. Он жалуется ей на одиночество. На то, что ни одно из начинаний невозможно пробить, натыкаешься на Стену, и так далее. И ведь таких писем было множество!

Он говорит о том, о чем и спустя два года и месяц с небольшим, после XX съезда партии и знаменитого постановления о разоблачении культа личности — все равно открыто говорить не решались… Да что там — до вошедших в песни, кинофильмы и стихи, в брежневскую эпоху «посиделок» на кухне — когда о том же самом заговорили вполголоса и в темноте, но в массовом порядке — остается более 20 лет!..

Стоит ли удивляться — за эти полстранички из письма сразу «зацепились» журналисты и биографы Горбачева, комментируя и трактуя «раннего» Горбачева на разные лады…

И в частности — заметил цитату в книге Горбачева и Роберт Кайзер (заместитель главного редактора газеты «Вашингтон пост», с 1971 по 1974 год был ее корреспондентом в Москве). Он пишет в своей книге о Горбачеве: «Нужны особые свойства, даже своего рода гениальность для того, чтобы играть роль лидера переходной эпохи. Один из самых главных талантов, необходимых для этого, — способность скрывать свои подлинные чувства, что Горбачев мастерски делал в течение чуть ли не полстолетия.

В воспоминаниях жены содержится письмо, написанное Горбачевым из Ставрополя. Он написал письмо во время своего первого года пребывания в аппарате комсомола, когда жена все еще была аспиранткой в Москве.

«Меня так угнетает местная ситуация, — писал он. — Насколько отвратительно мое окружение здесь. Особенно образ жизни местных шишек. Все состоит из условностей, субординации, все предрешено заранее, чиновники самоуверенны и бессовестны. Если посмотреть на кого-нибудь из местных шишек, то ничего выдающегося, кроме живота, не увидишь. Но вместе с тем какой апломб, какая самоуверенность, какой снисходительный, покровительствующий тон!» И это было описание среды, в которой он добровольно провел последующие 23 года!

Этот пример показывает, что письма Горбачева Раисе были бы сокровищем для историков будущего. Однако под влиянием психологической травмы… она решила сжечь переписку, накопленную за всю жизнь».

Просто так, «из вредности», Горбачевой после приезда в Ставрополь попытались «перекрыть кислород». Ведь специалистов с таким образованием, как у нее, в Ставрополе на нашлось… Вот как вспоминает об этом Михаил Сергеевич:

«Она хотела работать. Приехали мы на Ставрополье, она оказалась единственной выпускницей МГУ. Потом еще Николай Жуков появился. Тем не менее Раиса Максимовна не могла преподавать философию, потому что «все места заняты были». На самом деле преподавание философии требовало членства в партии и утверждения на парткоме. Поэтому с ходу ее никто не пустил. Она стала в библиотеке работать. Позже ее все-таки взяли преподавать, сначала в медицинский, потом — в сельскохозяйственный. Стала ведущим преподавателем, читала курс диалектического материализма, этики, эстетики, историю религий. А потом вдруг ее увольняют и не называют причин. Тогда я пошел в крайком партии. Помню, к Дмитрию Васильевичу Качуре, я в этих кругах был уже известен. Говорю: «У вас что, идеологическое недоверие к моей жене?» Он говорит: «Она всего лишь комсомолка». А я ему: «Это же коммунистический союз молодежи, понимаете?» А в партию она потом вступила…

…Я решил поступить в аспирантуру сельхозинститута, сдал экзамены, утвердил тему диссертации. В Ставрополье интересные вызревали темы. И вдруг меня избирают вторым секретарем крайкома партии, и через два года — первым. Вот тогда я уже принял решение идти этой дорогой. И Рая согласилась, хотя с миром науки, культуры, с интеллигенцией мы были связаны, пожалуй, больше».

Раиса Максимовна к сказанному в своих воспоминаниях добавляет: «Муж довольно быстро стал главным человеком в крае. Менялась жизнь, менялись люди. Что-то реализовывали, делали, достигали. Но и проблемы тоже оставались. В последние годы жизни на Ставрополье я все чаще слышала от Михаила Сергеевича не только о трудностях с социальным развитием сел и городов края, материально-техническим обеспечением, о неэквивалентности обмена сельскохозяйственной и промышленной продукции, о несовершенстве оплаты труда, но и о необходимости глубоких перемен в стране, структурах управления, тормозящих развитие целых регионов и отдельных отраслей. О трудностях снабжения населения края продовольственными и промышленными товарами. Край, производящий знаменитую ставропольскую пшеницу, мясо, молоко, сдающий тысячи тонн шерсти, постоянно испытывал недостаток в основных продуктах питания и других товарах».

Что-то необходимо было предпринять. Но — решение созреет позже… И тогда будет объявлена перестройка.

 

Друзья

Горбачева страшно переживала, когда вдруг кто-то, кому поверила, мог обмануть, предать. Такая история произошла с самыми близкими друзьями — Александром и Лидой Будыко.

При Хрущеве был набор «двадцатитысячников» в сельское хозяйство. И Саша, инженер из Донбасса, оказался на Ставрополье. Почти ровесники. Тридцать лет дружили. И когда Горбачев оказался в Москве, то перетащил и его. (Как заметил Михаил Сергеевич: единственный случай злоупотребления властью…)

Он грек, она белоруска. Он кандидат экономических наук, она тоже кандидат, медицинских наук, врач-педиатр, самая близкая подруга Раи. Свой человек.

Ее слабость — дети. Спасать, помогать пойдет куда угодно и в какое угодно время суток. Александр Дмитриевич прошел путь от директора районной МТС до союзного министра. Оба интеллигентные, умные люди, преданные друг другу. Вместе они тоже со студенческих лет. Вырастили двоих сыновей.

Михаил Сергеевич любит подшучивать: «Саша, все хорошо у вас, если б не твой недостаток — слишком большой ты либерал». Александр Дмитриевич в ответ всегда смеется.

Горбачев вспоминает: «Мы все про них знали, они — про нас. И что с нашими детьми происходило, вместе переживали, вместе вытаскивали из какой-нибудь передряги. 25-летие нашей свадьбы отмечали в горах Кавказа… И вдруг в один из самых трудных моментов жизни Лида повела себя странно. То, что Рая услышала от нее по телефону — после Фороса, — ее просто убило…

Рая: «Лида, что ты говоришь, где Саша, дай ему трубку!..» А Лида в ответ: «Саша сидит рядом, он такого же мнения…» И только нынешней зимой Лида позвонила и со страшным плачем: на коленях прошу прощения!

Раиса Максимовна плакала… А совпало с тем, что у Саши обнаружили злокачественную опухоль. Они были в страшном напряжении, какой-то разговор — и срыв. Но ведь потребовалось 8 лет, чтобы позвонить!

Они прислали письмо, я ей в больнице читал… И Раиса Максимовна сказала: хорошо, что она позвонила, такой тяжелый камень был, но что-то ушло, не могу переломить…

Оба были на похоронах, и оба рыдали».

…Горбачева приобретает первые навыки выходов в свет, о чем рассказывает Горбачев:

«В семье у нас все оставалось по-прежнему, туда мы никого не пускали никогда. Это был наш мир, и это было очень-очень важно. Конечно, с переменами надо было считаться. Секретарю горкома, крайкома необходимо было появляться на людях с женой, общаться — тут кончалась личная жизнь и начиналась политика. Ответственность требовалась.

У Раисы Максимовны она проявлялась в стремлении не подводить меня ни в чем. Мы были весьма требовательны к себе…»

Г. Шихи пишет в своей книге: «В 1962 году Горбачев стал посещать философские семинары своей жены в сельскохозяйственном институте, где он начал изучать агрономию. Раз в неделю он втискивался за тесную парту и слушал хрупкий, пронзительный голос Раисы… Ей пришлось штудировать методики преподавания марксизма-ленинизма, единственная цель которых заключалась во вдалбливании государственной идеологии в головы людей».

Григорий Горлов, учившийся у Раисы в то время, описал те горячие дискуссии, которые вспыхивали между нею и ее мужем-студентом. Например, Горбачев делает доклад о Канте, Раиса его прерывала: «Вы не правы. Это лучше понимать таким образом». А если любопытство заставляло его задать вопрос, она могла его срезать: «Не будем заниматься уточняющими вопросами». Или: «Это обструкционистские вопросы». Она не делала ему никаких поблажек».

«У них одинаковые характеры», — говорит Г орлов, и этой оценкой он вторит многим, кто общался с этой парой не один год. Но Раиса всегда была более резкой.

Зачетов и экзаменов она у мужа не принимала — «я старалась избегать таких ситуаций».

По утверждению Горлова, «дома она иногда ссорилась с Горбачевым по поводу политики или из-за вопросов международного положения. Она могла не одобрять каких-то его идей, но он возвращался к этому вопросу и доказывал правильность своего взгляда на вещи».

Они и в Ставрополе не изменяли сложившимся семейным традициям: «Все делали вместе. Это значительно позже я отошел от бытовых дел, стал, можно сказать, только потребителем. Она всегда заботилась о том, чтобы дома было хорошо. В выходные дни, в свободное время что-то переставляли, улучшали, создавали свой мир».

 

О кандидатской диссертации

Противоречив и сложен путь переустройства российской деревни. Он сопровождался многочисленными «экспериментами», так же, как и в промышленности. Это привело в конечном итоге к исчезновению сел и деревень, поставив под сомнение существование крестьянства. Все меньше у села остается возможностей возродиться экономически, социально, нравственно.

Падение ценностных ориентации наблюдается повсеместно. Писатель Василий Белов так охарактеризовал положение в современной деревне: «Выросли поколения, которым уже ничего не нужно — ни земля, ни животноводство, ни родной дом». Необычайно трудно и возможно ли вообще в кратчайшие временные сроки возродить крестьянское в крестьянстве?

Бесчисленные потери способствовали утрате традиционных способов хозяйствования, культуры, высокой духовности. Антикрестьянская государственная политика и экстенсивный путь развития сельского хозяйства страны подорвали экономические и социальные устои деревни. Невозможным оказалось предотвратить кризис села, который нашел выражение не только в экономическом опустошении и обнищании, исчезновении деревень, но и в утрате культуры, нравственных традиций, крестьянского образа жизни.

Остающаяся второсортность сельской жизни, снисхождение до деревни, обращение с ней на «ты» еще больше усугубляют духовный кризис сельской жизни вообще и каждого деревенского жителя в частности. Долгие годы деревня жила надеждой. Но ее остается все меньше.

* * *

Слухов о кандидатской диссертации Горбачевой ходило по Москве, да и по стране — множество. Самые невероятные. И, в общем-то, уже ожидаемые и предсказуемые. Мол, ей работу «купили». Что какие-то неизвестные научные «поденщики» за нее все сделали. Но для человека, хотя бы немного знающего характер Горбачевой, ясно: подобные утверждения не имеют под собой почвы. И просто даже нелепы и смешны. Свою работу Раиса Максимовна вряд ли кому-нибудь бы доверила. И у нее хватано на это и ума, и таланта. Не случайно же Ирина пошла по ее стопам, тоже выбрана профессию социолога.

В конечном итоге, кандидатскую разносчикам слухов ничего не стоило взять и самим прочесть… Автор этих строк так и сделала, и отнюдь не считает общение с книгой Раисы Максимовны (социологическим очерком, как гласит подзаголовок) потерянным временем. Да, работа, безусловно, догматична, никаких других воззрений, кроме социалистических, автор не допускает. Он хочет доказать, что уровень жизни русского крестьянина непрерывно повышался с 1917 года. Тем не менее, как представляется, где-то процентов на тридцать книга актуальна и сегодня. Доводы социолога Горбачевой сохранили свою научную ценность.

Если ее «Материалы в помощь лектору…» безнадежно устарели, читать их в наши дни просто трудно, продираясь сквозь бесконечные цитаты из статей Ленина и отчетов с партийных съездов, то о кандидатской ни того, ни другого не скажешь. Впечатление здесь иное.

Автор наблюдателен, без сомнения, наделен своим стилем, хотя он излишне дидактичен. Даже обилие цифр абсолютно не мешает чтению. Написана книга «без зауми» и читается легко.

Интересно, что сказали бы злопыхатели, если бы узнали, что несколько зарубежных исследователей дали кандидатской довольно высокую оценку? То, что защита проходила в Московском педагогическом институте, а не в МГУ, уверены они, ни в коей степени не может свидетельствовать о ее среднем уровне. Немецкий биограф Горбачевой, изучив автореферат, оценивает проделанное исследование очень высоко.

Для него очевидно: «Уровень диссертации гораздо выше среднего и говорит о просвещенном мышлении автора и ее супруга, который поддерживал работу жены». Мало того: ряд исследователей называет Горбачеву ученым, довольно смелым для своего времени и сумевшим сказать правду».

Гейл Шихи пишет в своей книге: «В Советском Союзе социология была изуродована тем же самым антиинтеллектуальным фанатизмом, который способствовал и разрушению сельского хозяйства, но Раиса Горбачева была одним из тех редких ученых, которые в шестидесятые годы осмеливались проводить независимые исследования среди крестьян-колхозников.

В соседнем, Краснодарском крае Раиса провела исследования в коллективе, который одним из первых отказался от системы трудодней и потребовал оплату деньгами за каждый рабочий день. Они назвали систему хозрасчетом, это означало, что их зарплата и премия находились в прямой зависимости от объема собранного урожая, а не фиксировались на уровне определенной, гарантированной государством суммы, одинаковой и для ленивых пьяниц, и для настоящих тружеников. Продолжая проводить до восьми часов в день на преподавательской работе, будучи молодой мамой, Раиса написала диссертацию, в которой доказывала, что благодаря этой неортодоксальной инициативе повышается благосостояние крестьян.

Кандидатская диссертация Раисы также могла оказать влияние на политическую карьеру ее мужа: «хозрасчет» стал краеугольным камнем горбачевской программы реконструкции советской экономики. «Верно ли мнение о том, что он многое почерпнул из исследования Раисы?» — спросила я у профессора Чугуева. «Несомненно, — ответил он. — Она, конечно, обсуждала результаты своих исследований с Михаилом Сергеевичем. Так что он держал это в голове с давних пор».

Старшим преподавателем Ставропольского сельхозинститута, социологом Горбачевой было собрано и обработано более 3 тысяч анкет. Ее интересовало все: распределение коров по дворам, насколько развита сеть предприятий коммунальных услуг и общепита (многие ли сегодня вспомнят, что это было такое), желание семьи иметь детей и подготовка культпросветработников.

Все-таки, как бы там ни было, за строками этой работы есть искреннее желание помочь. Она признавалась: «Моя конкретная социология — это социология с человеческим лицом, с лицами и судьбами, которые вошли в мою судьбу. Она резко углубила мои представления о «живой жизни», мое понимание этой жизни, людей. Именно из таких встреч наяву поняла многие наши беды, сомнительность многих безоговорочных утверждений и устоявшихся представлений».

«Новые условия деревенского труда и быта привели к резкому снижению заболеваемости в крестьянской среде, к сокращению смертности и увеличению средней продолжительности жизни».

Интересно, а сегодня хоть кто-нибудь из социологов обеспокоен состоянием здоровья крестьян? Не говорю изучить досконально, но хотя бы один взялся обозначить проблему — здоровье, смертность в сельской местности? Ответ известен заранее: «Есть великолепные, потрясающие научные силы, огромный потенциал, но — нет средств на оплату их исследований и их труда…»

Снова и снова возвращается Горбачева к необходимости развивать на селе сеть бытовых услуг. То есть возможности дать людям нормальные химчистки, мастерские по ремонту электротехники и бытовых приборов, прачечные. В наше время подобная ее настойчивость выглядит просто фантастически — помилуйте, о чем идет речь? Какие там кафе и столовые в деревнях? Да еще где-нибудь в глубинке? Какие «совершенствование общепита» и «наличие здорового, сбалансированного питания»? Да и кому в кафе этих теперь питаться? Если деревня вымирает в прямом смысле слова, в ней остались одни старики. Им-то уж точно в наши дни не до химчисток и кинопередвижек, сохранить бы себя, внуков, сберечь бы главное — душу народную…

Потому вот по-прежнему, знаю, в хуторах и деревнях иной раз хлеб пекут хозяйки сами. Точно так же, как и 30 лет назад, о чем тоже пишет Горбачева в своем исследовании.

Сегодняшний уровень благосостояния крестьян нам фактически неизвестен. Не случайно Горбачева пробует подсчитать количество имеющихся (и соответственно — нехватку) телевизоров, холодильников, мотоциклов в селах Ставропольского края. Потому что понимает как профессионал: все это — важно. Со счетов не сбросишь. Это все — показатели уровня жизни населения.

Любопытно было бы знать: накануне нового тысячелетия хоть кто-нибудь, в масштабах страны, возьмется ответить, сколько у крестьян наличествует во дворах автомобилей, велосипедов? В каждом ли доме имеют телевизор, радио? Сколько тех же коров держат на подворье? Сколько земли в среднем приходится на одну семью? И какая она, собственно, эта самая деревенская среднестатическая семья, из кого она состоит? Сколько в последние годы частных торговых точек (ларьков) открылось на селе, и сколько в них занято людей? Масса возникает вопросов! И — нет ответов. Ни одного ответа.

Потому что ходить по дворам, как Чехов по острогам на Сахалине, или та же Раиса Максимовна — по селам «месить грязь», заполняя анкеты, охотников найти нынче трудно. Потому что посчитать (хотя бы для начала) — значит, принять властям определенные обязательства. И еще — самое главное — ответственность за тех людей, которыми ты руководишь. А зачем власти эта лишняя головная боль? Да пропади оно все пропадом, пусть оно как было, так все и остается несчитано-немеряно, вон просторы какие! «После нас — хоть потоп». И — точка. Вернее, ручка, до которой дошли, и дальше которой отступать уже точно некуда.

Беда у социолога Горбачевой была совсем иная. Не в том, что «переплатила», якобы покупая кем-то сделанное исследование, это явная нелепость, от злобы уже, а в том, что к ее голосу ученого не прислушались. Но почему? Вот над чем всем нам следовало бы задуматься. Вот где такие глубины, в которые если нырнешь, то рискуешь сломать себе шею и не вернуться обратно на поверхность, на свежий воздух.

Ее рекомендации, если отбросить всю идеологическую накипь, жизнеспособны во многом и сегодня… Но это — долгий и отдельный разговор.

Вмешательства в свою работу Горбачева просто не терпела. Гейл Шихи приводит такой случай: «Однажды Раиса даже осадила партийного инспектора, контролирующего идеологию. В те годы, когда она преподавала, приход инспектора для проверки уровня преподавания был обычным делом. Но однажды инспектор тайно записал лекцию Раисы на магнитофонную ленту. Узнав об этом, она отправилась прямо к ректору института и потребовала, чтобы тот вызвал оскорбившего ее инспектора.

«Она пригласила ректора, проректора и меня тоже», — вспоминает профессор Чугуев. «То, что вы сделали, — это в последний раз, — заявила она. — Если вам нужно меня проверить, прийдите и попросите меня. Но не поступайте так, как в этот раз. Поступайте открыто».

Тщательно подбирая слова, мужчины кротко извинялись: «Раиса Максимовна, больше такое не повторится». «Она бы не позволила вульгаризма по отношению к наукам и терминам, — замечает профессор Чугуев. — Она строго придерживалась взгляда, что приемлем только научный критический анализ. Она очень строго придерживалась и той точки зрения, что люди должны дискутировать и критиковать только открыто».

Таким образом, Раиса была одним из практиков гласности. (Первое зарегистрированное употребление этого термина Горбачевым относится к 1971 году, когда он предложил проводить обсуждения в местном комитете партии на принципах гласности демократических методов.)

Продолжая проводить до восьми часов в день на преподавательской работе, будучи молодой мамой, Раиса написала диссертацию…

С их дочкой Ириной нянчилась двоюродная сестра Горбачева, которая еще подростком переехала в Ставрополь. Позднее у них появилась домработница, она жила у них постоянно, готовила и иногда сопровождала семью в поездках в Москву.

«К моменту избрания Михаила Сергеевича первым секретарем у нас в Ставрополе уже была своя отдельная обжитая квартира. Пришлось ее оставить и переехать в служебный дом, где традиционно жили секретари крайкома. Вопрос о переезде и о том, должны мы или не должны оставить и сдать свою квартиру, не обсуждался. Считалось само собой разумеющимся. Обоснование? Служебный дом имеет все, что необходимо для работы руководителя края. Так началась наша жизнь по служебным квартирам.

Годы те оказались чрезвычайно напряженными, хотя и предшествующие, скажем прямо, были не легкими: ведь мы работали, продолжали учебу, растили ребенка. И все же девять лет, почти девять лет, которые Михаил Сергеевич проработал первым секретарем, были для нас особо напряженными. Отдых, свободное воскресенье выдавались крайне редко. Но когда выходной все же выпадал, мы любили проводить его за городом, на лесных и степных тропах. Дачи никакой — ни личной, ни государственной — на Ставрополье у нас не было. Спортивные брюки, кеды и пятнадцать-двадцать километров пешком. (И даже — двадцать пять случалось. — Е.В.)Чаще вдвоем. Иногда с Пришей, иногда с друзьями. Но «компания», как правило, не выдерживала похода и предпочитала короткую прогулочку, проминку, игру в волейбол и т. д.

(Еще — оставалась на стоянке и жарила шашлыки. — Е.В.) А каких только приключений не бывало с нами во время наших походов! И в лесу блуждали, и в степи во время пурги. Однажды дело приобрело опасный оборот. Спасла линия электропередач. Она нас и вывела к городу. Друзья уже подняли переполох, что мы потерялись.

Как хорошо было вдвоем! Специально уходили. Какое это удовольствие! Выехали за город и пошли. И лес, и степь были нашими. И в горах попадали в переплеты. Но, скажу вам, самое страшное — оказаться в горах в сильную грозу. Был случай, когда в лесу нас обстреляли какие-то хулиганы. Зашли далеко, в глухомань и вдруг — выстрелы. Пришлось прятаться. Зато есть что вспомнить!

Конечно, собирались — на Новый год, на ноябрьские праздники. Предварительно деньги сдавали, вскладчину, Михаил Сергеевич такое правило ввел…»

 

О докторской

В книге «Я надеюсь…» она скажет: «Уже в Москве — возникла идея докторской диссертации. Но я отошла от своей профессиональной деятельности. Не скажу, что это было просто и легко. Напротив, даже мучительно. Какое-то время я еще продолжала собирать материал для докторской диссертации, посещала интересующие меня философские семинары, конференции. Внимательно следила за выходящей философской, социологической литературой. Поддерживала активные контакты со своими коллегами. Но жизненные обстоятельства поставили меня перед выбором, я его сделала. Докторские напишут и без меня, другие.

Все в жизни конкретно. Помните: «Истина всегда конкретна»? Я не жалею сегодня о своем выборе. Так нужнее было для моей семьи, для меня. Должность доцента на кафедре философии осталась в моей жизни последней официальной должностью. Хотя уж для полной честности скажу: был момент, когда меня назначали заведующей кафедрой. Еле отбилась от этого повышения. Дело дошло до слез. Пришлось мужа просить, чтоб вмешался».

 

Приметы счастья

У них были свои приметы счастья. Отдыхали как-то в Калмыкии, в Манычском заповеднике, где на десятки километров бескрайние поля тюльпанов — желтых, красных. Есть такая примета: найдешь черный тюльпан — к счастью. Свой черный тюльпан они тогда нашли. Радовались, как дети.