Михаилу Сергеевичу не раз приходилось рассказывать, как обстояло дело с его назначением на должность секретаря ЦК КПСС. В том числе и в своих биографических книгах. Перелистаем их страницы:

«25 ноября я прилетел из Ставрополя в Москву. А в воскресенье часов в 12 оказался на юбилее у своего земляка и друга еще по комсомолу Марата Грамова. Ему исполнилось 50. Это, конечно, был повод для встречи друзей. На Малой Филевской улице в новом доме, в квартире, на четвертом этаже собрались несколько человек, в основном ставропольцы. За тостами пошел разговор. Говорили, в частности, о том, кто заменит скончавшегося Кулакова на посту секретаря ЦК КПСС.

Мы, областные секретари, члены ЦК, знали, как говорили тогда, «кто на подходе». Иногда с нами по таким вопросам советовались. На сей раз консультаций не было.

В застолье прошло несколько часов, а в конце выяснилось, что меня тщетно целый день разыскивают сотрудники Черненко. Оказывается, со мной хотел встретиться Леонид Ильич Брежнев. Позвонили в гараж Управления делами ЦК, выяснили, что Горбачев вызывал машину, нашли шофера, который меня отвозил по адресу Грамова. В середине дня позвонили на квартиру. Никто из сидевших за столом не обратил внимания на телефонный звонок. А сын Грамова на просьбу пригласить к телефону ответил — «не туда попали»…

Прошло еще два-три часа. И уже около 7 часов приехал еще один ставрополец и сказал, что в гостинице всех поставили на ноги — ищут Горбачева.

Я набрал номер телефона, который сообщил мне приехавший земляк. Ответили из приемной Черненко: «Вас вызывает Генеральный секретарь. Нас с работы повыгоняют…» «Хорошо, сейчас приеду», — успокоил я того, кто звонил.

Надо сказать, нравы того времени были таковы, что выпивать приходилось не так уж редко. Правда, у меня пристрастия к алкоголю не было никогда. Поэтому и на сей раз мое состояние было вполне нормальным. Но известная все-таки неловкость, я бы сказал, присутствовала. Оказавшись в кабинете Черненко, я в шутливой форме сказал: «Знаете, сошлись земляки, посидели, поговорили». Константин Устинович шутки не принял и без всяких предисловий сообщил: «Завтра на Пленуме Леонид Ильич собирается внести предложение об избрании тебя секретарем ЦК партии. Поэтому он и хотел встретиться с тобой».

Я позвонил в Ставрополь, передал Раисе Максимовне привет от Грамова и сказал: «Слушай завтра радио». Она обрадовалась — хотелось перемен. В Москву хотелось.

Пленум ЦК КПСС открылся в 10 часов. Места в Свердловском зале Кремля заранее не распределялись, но каждый знал свое, некоторые восседали на них десятилетиями.

Все произошло так, как и предсказывал Черненко. Начали с организационных вопросов. Первым Брежнев предложил избрать секретаря ЦК по сельскому хозяйству, назвал мою фамилию, сказал обо мне несколько слов. Я встал. Проголосовали единогласно, спокойно, без эмоций.

…Я вошел. Все были там. Ближе ко мне оказался Андропов. Улыбаясь, шагнул навстречу:

— Поздравляю, «подлесок».

Подошел Косыгин и как-то очень доверительно сказал:

— Поздравляю вас с избранием, рад вашему появлению среди нас.

Я подошел к Брежневу, стал ему что-то говорить. Он, продолжая пить чай, только кивнул головой. Когда пленум завершил работу, вернулся в гостиницу. Меня ждали: «В вашем распоряжении «ЗИЛ», телефон ВЧ уже поставлен в номер. У вас будет дежурить офицер — все поручения через него». Я воочию убедился, как четко работают службы КГБ и Управление делами ЦК КПСС.

Из Кремля направился на Старую площадь. Там меня уже ждал управляющий делами ЦК Павлов. Мой предшественник, Кулаков сидел на четвертом этаже в старом здании недалеко от кабинета Брежнева, находившегося на пятом этаже. Меня посадили подальше — в новое здание (шестой подъезд).

Павлов обстоятельно доложил мне, что «положено» секретарю ЦК: 800 рублей в месяц («как у Леонида Ильича»), лимит на питание, по которому можно заказывать продукты на 200 рублей (членам Политбюро — 400 рублей), стоимость питания и представительские расходы во время работы также берет на себя Управление делами…

Решил пойти по секретарям ЦК с визитом вежливости — поговорить, установить контакты, как-никак, а работать вместе. Побывал у Долгих, Капитонова, Зимянина, Рябова, Русакова. Когда зашел к Пономареву, то услышал советы по вопросам сельского хозяйства. Это, кстати, продолжалось и потом, вплоть до его ухода на пенсию. Борис Николаевич принадлежал к числу «аграрников-любителей»: проезжая на машине со своей дачи в Успенском, отмечал все, что попадалось на пути…

— Вчера видел у дороги поле. Хлеб созрел. Надо косить, но ничего не делается. Что же это такое? Или:

— Вчера гулял недалеко от дачи, набрел на овраги — трава по пояс… Почему не косят? Куда смотрят?

Так вот и было: эксперт по международным делам, особо не смущаясь, выдавал рекомендации по сельскому хозяйству…

…Когда меня избрали секретарем ЦК, у меня было всего три костюма. Перевозить в Москву нам было практически нечего, кроме библиотеки, которую вместе собирали…»

 

В Москву!

Как и ее мужу, Горбачевой наверняка часто задавали этот вопрос, он напрашивается сам собой: с какими чувствами семья уезжала из Ставрополья?

Она отвечала на него так: «С какими ощущениями покидала я Ставрополь — с сожалением, с радостью, что наконец-то вырвалась из провинции? Знаете, все неоднозначно. Дети наши восприняли переезд в Москву действительно как ощущение полноты счастья. Такого необыкновенного счастья, которого, как потом говорила мне Ириша, за все годы жизни в Москве уже не было. Для меня же возвращение в Москву означало завершение огромного по времени отрезка нашего жизненного пути. Не простого, не легкого, но, поймите, очень дорогого. Здесь, на Ставрополье, прошли годы молодости. Здесь родилась и выросла дочь. Здесь были близкие и родные нам люди. Здесь, на Ставрополье, мы получили возможность личной самореализации.

Волновало меня опять чувство неизбежности. На душе было как-то тревожно…

Никогда в его политические или государственные дела я не вмешивалась. Считала лишь своим долгом поддержать, помочь. Обсуждали ли мы что-то? Мы с Михаилом Сергеевичем спорим, и очень часто, по самым разным вопросам. Я прошла свой самостоятельный жизненный путь. Много лет работала со студентами. Занималась наукой. И, естественно, у меня есть свои собственные взгляды и представления. Поэтому мы, как и все нормальные люди, обсуждаем, спорим, иногда ссоримся. Ну и что в этом особенного?!»

 

У подножия политического Олимпа

Бабушка

Через год после приезда в Москву в семье появилась первая «коренная москвичка»… Михаил Сергеевич пишет: «Самым радостным событием было рождение в 1980 году нашей первой внучки Ксении. Она, как и Раиса Максимовна, родилась в январе, 21 дня. Началась новая жизнь».

А вот что добавляет Раиса Максимовна: «Имя определили заранее. Выбрала его я, мне доверили. В восемьдесят седьмом родилась вторая внучка — Анастасия. Имя выбирали коллективно, всей семьей. Прошло предложение Михаила Сергеевича. Так что в этом отношении у нас с ним паритет».

Однажды, было это в 1995 году, американским детям и подросткам дали почему-то совсем уж необычную тему для сочинения — их спросили о том, как они представляют себе… русскую бабушку («Babuschka»). Требовалось создать ее словесный портрет. Понятно, что большинство сочинений мало имели общего с действительностью. Но зато в одном из них — стопроцентное попадание «в точку». Поразительное просто. И разве не похоже сказанное на Раису Максимовну? Да и на других бабушек?

«У нее нет настоящих возможностей реализовать себя… Сильная, самостоятельная, имеющая слишком много обязанностей… Привыкшая ни от кого не получать помощи…» Так написал подросток, интуитивно подметив очень существенные черты характера русской женщины…

А вот и свидетельство одной ученой: «Ни один человек в мире не даст столько сердечности, понимания и любви, как наши матери и жены». (Добавим: и бабушки, конечно, тоже.)

Опять, как и в Ставрополе, не хватало времени на все, что требовалось охватить. Приходилось чем-то поступаться… Михаил Сергеевич пишет: «Раиса Максимовна продолжала работу над докторской диссертацией. Ее приглашали провести новое исследование в тех селах и станицах Ставрополья, в которых она собирала материалы для кандидатской. Это была заманчивая идея, но наши московские заботы никак не позволяли заняться ее реализацией.

Нам нелегко вырваться из объятий Москвы, и мы настойчиво приглашаем мою мать и родителей Раисы Максимовны к нам в гости. Сначала они ездили часто и с интересом, но годы берут свое — им все труднее ездить. Болезни, недомогания. Стараемся помочь в лечении, снабжаем лекарствами, деньгами, одеждой, продуктами — всем, чем можем. Таков фронт забот: от внучек до родителей. А ко всему все хуже и хуже со здоровьем у брата Раисы Максимовны Евгения — не смог справиться со своим старым недугом, пристрастием к алкоголю. Отверг все наши предложения о помощи, а теперь уже и поздно. Талантливый человек, сумевший за первые годы после Литературного института написать несколько рассказов, повестей, книжек для детей и юношества. Евгений — наша постоянная, незатихающая боль.

Ирина и Анатолий заканчивают мединститут, получив дипломы с отличием. Дочь решила продолжить учебу в аспирантуре, занялась исследованием причин смертности в больших городах (на примере Москвы). Оказалось, что все данные на этот счет засекречены, и поэтому диссертацию сделали закрытой. Причин для засекречивания у столичных властей было больше чем достаточно, но все же Ирине удалось наладить сотрудничество с органами статистики и здравоохранения Москвы, поскольку в результатах такого исследования они тоже были заинтересованы. Защита диссертации прошла весьма успешно, и скоро она получила диплом кандидата медицинских наук, стала преподавать на кафедре мединститута, который окончила. А затем решила целиком перейти на исследовательскую работу.

Анатолий после института был направлен в хирургическую клинику под началом академика В. С. Савельева, которая действует на базе Первой городской больницы столицы. Очень трудным оказался начальный период его деятельности, но постепенно он освоил дело и занялся в рамках кафедральных исследований научной работой. Продолжая работать в клинике, защитил кандидатскую диссертацию. Теперь это уже опытный хирург, доцент.

Словом, наша семья постепенно интегрировалась в столичную жизнь. Круг знакомых расширялся, мы все больше чувствовали себя москвичами. Хотя и поддерживали контакты с земляками».

Важным событием этих лет, несмотря на всю нагрузку, стала для Горбачевых встреча с бывшими сокурсниками: «Наконец состоялась встреча с выпускниками юрфака 1955 года. Я смог увидеть всех своих старых друзей и приятелей. На этой встрече для меня важно было все: как выглядят, где устроились, чем заняты сокурсники. Все-таки молодцы: десять человек уже стали докторами, около сорока — кандидатами наук. Да и остальные не потерялись, нашли свое дело. И горько, что многих уже нет: болезни, аварии и даже… самоубийства.

В общем, и радостно и грустно — такова жизнь. В памяти воскрешается изречение восточного мудреца: «Люди рождаются, стареют и умирают».

В отпуск, как и на Ставрополье, ездили после уборки урожая. Все годы — в Пицунду. В Грузии и Абхазии мы приобрели много знакомых. Пользуясь возможностью, лучше узнал эти края и людей, там живущих».

 

На вершине власти

Политический советский анекдот брежневских времен ушел навсегда, исчерпав себя сполна. Про Горбачева с Раисой Максимовной анекдотов ходило несравнимо меньше. Зато впервые с 20-х годов стала развиваться политическая карикатура — такую рубрику охотно начали публиковать местные и центральные газеты. Если не оказывалось под рукой своих сатирических рисунков «на злобу дня», их перепечатывали из ведущих зарубежных изданий, европейских стран и США, в подражание западной демократии, где подобная практика существует с прошлого века.

Заметно вырос уровень художественной фотографии. Врезаются в память эти композиции на контрасте. Маленькая девчушка гуляла по фотовыставке, устала и прислонилась слегка к стене. А над ней — крупным планом — не в гневе, но сильно раздраженное — лицо Горбачева, очевидно, горячо спорящего с кем-то из своих оппонентов. Вот уж поистине — лицо маленького Человека (человечка еще), уставшего и желающего наконец только покоя, и — лицо Власти с его кипением страстей, увлекающей этого самого Человека за собой в водоворот бурных событий.

А чего стоят вариации на тему: «Горбачев и толпа»! Толпа то ликующая, радостная, то люди в ней с лицами «опрокинутыми», серыми от долго-го-долгого ожидания перемен к лучшему, которых все нет, с антигорбачевскими транспарантами в руках. От криков «Долой!» до восторженного скандирования «Президент! Президент!» в 1991…

Целые ворохи фотоснимков… На них — Дели, Миннесотта, Прага, Краков и Щецин, Берлин и Дортмунд, Штутгарт и Шанхай, Барселона, Рим и Мессина, Милан и Нагасаки. Заполненные народом улицы и площади городов. На лицах симпатия и дружелюбие. В сердцах и глазах людей надежда и вера: мир может жить без насилия, мир может обойтись без войн… Но все это придет позже…

 

Первый визит в Англию

«…Когда Горбачев и Раиса спустились по трапу самолета, он — в хороню скроенном костюме, с благожелательной улыбкой, она — сравнительно блистательная… Флит-стрит не переставал истекать слюной до конца визита», — пишет американский биограф Горбачева.

Выступления Горбачева не произвели особого впечатления — так, симпатичный вариант советского чинуши, — если бы не Тэтчер. «Мне нравится господин Горбачев. С ним можно вместе делать дела…», — произнесла она.

Важным элементом визита в Великобританию было присутствие рядом с Горбачевым его супруги. Сам бывший Генеральный секретарь несуществующей теперь партии вспоминает об этом так:

«Подробно освещалась наша встреча с Маргарет Тэтчер, состоявшаяся на второй день пребывания делегации в Англии, в Чекерсе, где премьер-министр ждала нас вместе со своим Денисом и министрами. У подъезда нас встретили корреспонденты, и фотография, где мы сняты вчетвером (госпожа Тэтчер вежливо показывает нам рукой, где и как встать), была сделана именно здесь. Забавно, что потом многие толковали этот снимок по-иному: якобы Маргарет Тэтчер внимательно рассматривает костюм Раисы Максимовны.

Встреча началась с ланча. Тэтчер и я сели по одну сторону стола, Денис и Раиса Максимовна — по другую. Все выглядело вполне респектабельно и чинно. Но разговор даже за ланчем принял довольно-таки острый характер.

Госпожа Тэтчер — человек уверенный, я бы даже сказал, самоуверенный, за внешним мягким обаянием и женственностью скрывается достаточно жесткий и прагматичный политик. Не зря же сами англичане назвали ее «железной леди».

Но потом разговор возобновился, и я сказал:

— Я знаю вас как человека убежденного, приверженного определенным принципам и ценностям. Это вызывает уважение. Но вы должны иметь в виду, что рядом с вами сидит такой же человек. И должен сказать при этом, что я не имею поручения от Политбюро убедить вас вступить в коммунистическую партию.

После этой фразы она от души рассмеялась, и разговор от формально вежливого и немного колкого как-то сам собой перешел в откровенно заинтересованный. Содержание его целиком определили те мысли, которые через день я изложил британским парламентариям.

После окончания ланча была продолжена официальная беседа. К нам присоединились Замятин и Яковлев, разговор пошел о проблемах разоружения. Поначалу мы пользовались заранее подготовленными записями. Потом я отложил свои в сторону.

Ее реакция была очень выразительной. Думаю, что и вполне искренней. Во всяком случае, с этой беседы начался какой-то поворот к крупному политическому диалогу между нашими странами.

Во время официальной беседы, в соответствии с протоколом, Раиса Максимовна не присутствовала. Ее оставили «на съедение» трем или четырем министрам правительства, и, к их полному удивлению, она повела речь об английской литературе, философии, к которым всегда испытывала глубокий интерес. Продолжался этот разговор все три часа, пока шла встреча с Тэтчер, и на следующий день лондонская пресса, у которой, видимо, были свои предубеждения против «кремлевских жен», весьма пространно и сочувственно рассказала своим читателям об этом эпизоде.

Мое выступление в парламенте 18 декабря прошло успешно. Правда, и здесь поначалу была предпринята попытка повести диалог в конфронтационном духе. Но я сразу же пресек ее, сказав:

— Если вы хотите строить беседу таким образом, то я достану привезенные мною бумаги и документы и начну инвентаризировать все то, что делалось английской стороной против Советского Союза, против налаживания нормальных отношений. Кому от этого польза?

После этого заявления беседа вошла в конструктивное и вполне дружественное русло.

Потом были встречи с министрами, лидерами политических партий, представителями деловых кругов. Мы посетили автомобильный завод «Остин-Ровер», штаб-квартиру компании «Джон Браун», исследовательский комплекс «Джелоттс Хилл», торгово-промышленную палату, Британский музей, мемориальную библиотеку Карла Маркса.

А вот на могилу Маркса, куда ходила часть нашей делегации, по стечению обстоятельств я не сходил. Сколько по этому случаю было потом спекуляций! Точно так же, как уже в годы перестройки наша «свободная пресса» запустила «новость» о «золотой карточке» — речь шла, видимо, о кредитной карточке, которой я как член Политбюро якобы располагал за рубежом! Стыдно было все это читать и стыдно было за тех «интеллигентов», которые писали весь этот вздор. И уж совсем стыдно, когда я увидел эту сплетню в мемуарах Ельцина. У кого что болит, тот про то и говорит…

После этого успешного визита в Великобританию Горбачева неизменно сопровождает генсека во всех его зарубежных поездках.

Но для Франции, как выяснилось очень скоро, рекомендации Тэтчер оказалось недостаточно. Париж Горбачевой пришлось покорять как уже новую высоту…

 

Париж, Париж…

Помощник президента Андрей Грачев пишет в своих мемуарах: «Париж тогда встретил его и Раису скептически. Рекомендация от Тэтчер, произнесшей в декабре 1984 года свою знаменитую фразу о том, что с этим человеком можно иметь дело, в глазах французов была явно недостаточной. Кроме того, Париж, разумеется, не мог, не сделав собственной оценки, признать действительным сертификат элегантности, выданный Раисе в Лондоне. Однако и он, и она успешно прошли придирчивую проверку на парижских дорогах».

 

Чисто женское тщеславие

Опять же Грачев выделяет из всех качеств Горбачевой именно ее женское тщеславие: «Стремление Раисы Максимовны обратить на себя внимание ставило иногда главу государства в неудобное положение. Я запомнил визит в Испанию в октябре 1990 года. Мы все были очарованы семьей короля Хуана Карлоса П. Действительно — королевская семья! Сам король — высокий, стройный красавец-мужчина с великолепными светскими манерами. Жена София — также красавица… она была внимательна ко всем гостям, но особенно — к Раисе Максимовне. Королевские дети — также высокие, стройные, красивые. В королевском дворце был организован прием «а ля фуршет». Михаил Сергеевич с королем и другими господами беседовал в одном конце зала, Раиса Максимовна с королевой — в другом. Неожиданно Раиса Максимовна поворачивается к королеве спиной и заводит разговор с кем-то из наших посольских дам. София несколько растерянна, пытается подойти к Раисе Максимовне то справа, то слева, но та очень искусно подставляет спину. Это стали замечать и другие приглашенные. Королева осталась одна, ей, видимо, неудобно было заводить разговор с мужчинами, которые вели свои деловые беседы, она резко развернулась и ушла к группе приглашенных.

В Испании традиционно первыми покидают зал приемов хозяева с важными гостями, а затем все остальные. Прием завершался, Михаил Сергеевич в сопровождении короля и королевы двинулся к выходу. Раиса Максимовна и здесь, с кем-то разговаривая, задержалась, как мне показалось, специально, чтобы подчеркнуть важность своей персоны, которую ждут все. Король, королева, президент — стояли на ступеньках, Раиса Максимовна, не обращая на них ни малейшего внимания, продолжала вести светскую беседу. Неприятная пауза длилась несколько минут, Михаил Сергеевич, едва сдерживая себя, но с улыбкой попросил:

— Раиса Максимовна, поднимайтесь к нам. Она продолжала беседовать, прошла еще минута. Горбачев повторил громко и резко:

— Раиса Максимовна, мы все ждем!

Почувствовав в голосе мужа металл, она двинулась к нам. Конечно, это был спектакль, прекрасно ею разыгранный. Подобное происходило и во время встреч с госпожой Коль, с госпожой Нэнси Рейган, когда Михаил Сергеевич в разговорах с супругой переходил на зловещий шепот».

 

Две первые леди

Нэнси Рейган недолюбливала Раису Горбачеву. За что? За скрупулезность и занудство. Наша первая леди готовилась к любой зарубежной поездке месяцами. Много читала. Могла цитировать классиков, подробно изложить историю страны, а при желании даже, наверное, написать диссертацию. Словом, проводила большую исследовательскую работу. Ну как тут при случае не выложить всех своих знаний?

Что называется, «в красках» об этом повествует в своей недавней книге переводчик В. М. Суходрев. Он стал свидетелем борьбы самолюбий двух дам за пальму первенства на мировой политической сцене.

Во время визита в Америку советской правительственной делегации Нэнси Рейган устроила экскурсию по Белому дому. На стенах висели картины. И первая леди СССР замучила американскую вопросами — кто автор да какой век. Госпожа Рейган в живописи не разбиралась и не интересовалась ею совершенно. Положение оказалось затруднительным…

Кроме того, Нэнси раздражала чрезмерная независимость Раисы Горбачевой, часто пренебрегавшей протоколом во время официальных визитов своего мужа. «За кого она себя принимает?» — воскликнула перед телекамерой жена американского президента.

Когда чета Рейган нанесла ответный визит в Москву, Раиса Максимовна устроила Нэнси экскурсию по музею, где как раз была организована выставка икон XV–XVI веков. После двухчасовой лекции по истории иконописи первая леди США была, говорят, вне себя и потом тихо ненавидела Раису Максимовну.

Но соперничество их проявлялось, разумеется, не только в этом, но и в «большой войне дамских туалетов». Нэнси была гораздо более состоятельной дамой — зарплаты двух президентов были несопоставимы. (Помните, «У нищей страны — нищий президент».) Кроме того, Нэнси бывшая актриса, и для нее разбираться в стилях и направлениях моды, менять наряды, общаться с модельерами — являлось всегда просто профессиональной необходимостью.

Опыта носить меха и платья со шлейфами у Горбачевой не было никакого, и поэтому она не любила ни того, ни другого. Как и вечерние длинные платья, перчатки. Все это ее сковывало, а потому повергало в уныние.

Возможности Раисы Максимовны были довольны ограничены, а хотелось не только «соответствовать», но и «умыть» лощеную и холеную американскую леди. История умалчивает о том, на какие ухищрения, на какие «дамские штучки» пришлось пойти Горбачевой, чтобы не ударить в грязь лицом.

Словом, тысячу раз правы оказались Ильф и Петров, словно набросав в романе «алгоритм действий» в помощь Горбачевой. Отношения строились почти по схеме: жена рядового инженера Щукина — миллионерша Вандер-бильдиха. Только вот наполненность образов, понятно, была совсем иной. Это была уже не комедия. Это была драма. Кроме того, Эллочке было проще — миллионерша-то находилась за тремя океанами. А с Нэнси Горбачевой приходилось стоять рядом перед телекамерами, общаться…

 

«Вы — идеалистка, госпожа Горбачева!..»

Свой посильный «женский» вклад в дело разрядки ядерных вооружений внесла и Раиса Максимовна. Так, в своей книге она вспоминает один довольно знаменательный спор с Маргарет Тэтчер во время первого официального визита премьер-министра Великобритании в Москву. Горбачева попыталась тогда разубедить собеседницу в необходимости существования ядерного оружие. Причем подошла к одной из главных политических проблем не с точки зрения государственного деятеля, а, как говорится, по-житейски. Но Тэтчер осталась верна себе и на компромиссы не пошла: «Госпожа Тэтчер, как человек, хотела бы спросить Вас: нравственно ли отстаивать идею необходимости сохранения ядерного оружия на Земле?» Она мне сказала: «Вы — идеалистка, госпожа Горбачева…» Я защищалась: «Но таких идеалисток, как я, много, и я уверена — будет все больше…» И далее продолжает:

После войны в Персидском заливе, я чрезвычайно ценю и уважаю патриотические чувства американского народа и все же рискну назвать эту войну, как и любую другую, трагедией, — я вспомнила этот разговор. И знаете, почему? Услышала недавно, как крупный политический лидер одного государства сказал: что ж, если действует только сила, мы будем создавать собственное ядерное оружие. А это что? Как назвать? Нет, любая война, даже во имя наказания агрессора, — не благо. Люди должны научиться сегодня считаться друг с Другом. Хотя бы для того, чтобы выжить. И не думаю, что точкой пересечения политики и простой человеческой нравственности является только идеализм. Нет!

Нет, здесь, в точке пересечения политики и нравственности, — истоки, основы самых высоких, самых плодотворных результатов современной политики».

Согласитесь, читая эти взволнованные, прочувствованные строки, — нельзя не задуматься о происходившем и происходящем в эти дни в Чечне. Да и не только на этой земле…

* * *

Политические психологи еще, наверное, не раз выскажутся на сей счет. Так все-таки: была ли она, так сказать, кем-то вроде «теневого премьера» или нет? Известный историк, профессор, доктор исторических наук, генерал Дмитрий Волкогонов, в своем труде «Семь вождей» считает, что да: «Раиса Максимовна на протяжении многих лет правила не только домашним хозяйством, но и всем балом перестройки. Она участвовала в формировании политики, где это, разумеется, было возможно, и в расстановке кадров. Но главное, она формировала характер генсека-президента, помогала ему искать путь в бурном море политических течений, в надежде привести государственный корабль к намеченным целям. И это можно оценивать и как стремление разделить ответственность, и как вмешательство в компетенцию президента. Может быть, с его согласия, но это ограничивало его свободу действий и власти».

Давайте разберемся. Здесь все непросто, и категоричность, пожалуй, неприемлема. Как и поспешность с выводами. Что касается влияния на характер президента, то с этим еще можно согласиться. Но насчет того, что «правила всем балом перестройки» — это перебор. Во-первых, сама по себе перестройка — отнюдь не развлечение и не удовольствие, а работа. Направленная на личные цели или во благо других — это уже вопрос другой, но работа…

И, во-вторых, надо все-таки понимать силу Системы. Уже практически уходя с поста президента, Горбачев бросил вскользь, что ряд тайн госбюджета ему открыли только недавно. О том, чтобы сделать «своей» женщину, советоваться с ней на равных по стратегическим, скажем так, и тактическим вопросам — этого — по «внутренним» номенклатурным законам — не допустил бы никто. Кроме того, известно, что Горбачев советоваться с другими людьми не очень-то спешил. И не потерпел бы грубого вмешательства, как и любой нормальный мужчина, даже со стороны высоко почитаемой им супруги, в свое Дело.

Вопрос, как принято говорить в таких случаях, «ждет своего исследователя». Мы ведь продолжаем постигать природу человека, не так ли?

Человеческая жизнь чрезвычайно разнообразна, неисчерпаема в своих проявлениях. По существу, она — бесконечный роман с продолжением. И таким же неисчерпаемым и многогранным должно быть, наверное, и слово, повествующее о ней.

 

В деревне… у Миттерана

…И политики такие же люди, они тоже могут любить мед и молоко. Горбачев скоро уйдет со своего поста. Миттерану остается жить совсем немного, он тяжело болен. А пока — высшие должностные лица двух крупных государств ведут беседы о государственном и личном, удачно совмещая труд и отдых. Миттеран с женой пригласили Горбачевых к себе на ферму, и те с радостью приняли предложение. Президент Франции пообещал гостям, что утром их разбудят петухи… Как в Ставрополе.

Помощник Горбачева Грачев рисует идиллическую картину: «Горбачев был в хорошем настроении. В камине рядом с ним пылали дрова. Ведущая программы «Антенн-2» Кристин Окрент была ему хорошо знакома по предыдущим встречам и вызывала у него явную симпатию. Позади был длинный день, эффектно начавшийся в Мадриде и завершавшийся здесь, под небом Южной Франции, столь похожим на его ставропольское.

После интервью президенты, их жены и помощники вместе с журналистами «Антенн-2» вернулись в главную «хижину». Раиса, собрав вокруг себя женский кружок, рассказывала про свою внучку, которая называет мелкие монеты «валютой». Михаил, попробовав «Шато Икем» 1975 года из президентских запасов, вспоминал о том, как в Ставрополье научились выводить морозостойкий виноград.

Хозяйничавшая за ужином Даниель рассказала, что сама собирает мед с расположенной неподалеку от дома пасеки, и предложила Раисе подарить ульи с пчелами. Та воскликнула: «Но ведь нам некуда их поставить. Ты слышишь, Михаил Сергеевич, я давно тебе говорила: пора вместо всех этих государственных дач обзавестись собственным участком».

Мужчины тем временем продолжили переговоры. Речь на этот раз шла о Европе, здесь они хорошо понимали друг друга. Европейская «конфедерация» Миттерана отлично консолидировала с «общим европейским домом» Горбачева. Советско-французский дуэт не требовал репетиций. «Должны быть две опоры, — говорил Горбачев. — Европейские сообщества на Западе и Союз Суверенных Государств, образованный на месте прежнего Союза, на Востоке. Взаимодействие между ними организуется на основе принципов и норм общественного процесса. В такую концепцию вписывается и присутствие США и Канады».

Миттеран возвращал своего собеседника к реальности: «Пока есть одна опора — на Западе. Она тесно связана с США. Что же касается другой — восточной, то не очень понятно, что все-таки с ней происходит. Конечно, было бы проще, если бы все жители ваших республик были месье Горбачевы.

— Нет уж, как минимум, половина должна быть мадам Горбачев, — неожиданно кокетливо вмешалась Раиса.

Миттеран одобрительно улыбнулся удачной шутке.

— Я понимаю, что моя задача состоит в том, чтобы укреплять вторую опору, — закончил Горбачев.

— Вы можете не сомневаться, Франция никогда, ни при каких условиях не будет поощрять разрушения Советского Союза. Невзирая на сомнения наших союзников, да и наших друзей на Востоке, я убежден, что Европа будет формироваться вместе с Россией. Каков будет ее облик — это ваша проблема. Единственно, чего бы я хотел, — чтобы это произошло при моей жизни, а не после моей смерти. Поэтому мне надо торопиться.

Миттеран сказал это спокойно, с достоинством человека, прошедшего большую часть им самим намеченного пути.

После ужина начались хлопоты с размещением президентской четы в отведенном для них месте ночлега, явно напомнившем супругам их молодые годы в университетском общежитии в Москве на Стромынке.

Утром, как и было обещано Миттераном, петухи, ослы и козы разбудили всю компанию спозаранку. Когда сопровождающие их фотографы прибыли на ферму, им было сказано, что оба президента ушли гулять. Вернувшись из леса и попозировав фотографам, они уселись за завтрак. Теплый хлеб, свежее молоко, мед доставляли Горбачеву явное наслаждение. Раиса к завтраку не вышла — она собиралась в дорогу.

За столом обсуждали последние оставшиеся вопросы, включая практическую, финансовую и продовольственную помощь Союзу. Неожиданно из кухни повалил дым, погасло электричество — видимо, произошло короткое замыкание.

Оказавшись в темноте в своей комнате, растерявшаяся Раиса позвала мужа на помощь. Тот, попросив отложить на время условия оказания помощи СССР, бросился к ней на выручку. После того, как тревога улеглась, Раиса, несколько возбужденная этим неожиданным приключением, появилась в столовой и сообщила, что во время «затемнения» она главным образом беспокоилась о том, чтобы ничего не случилось с оставшимся в спальне портфелем ее мужа, в котором он хранил самые необходимые для него бумаги.

Когда, закончив завтрак, президенты вышли на улицу, вовсю светило солнце. Галльские петухи восторженными криками проводили кавалькаду, которая после остановки в местном районном центре городе Сустоне, где прошла заключительная пресс-конференция, доставила Горбачевых на аэродром».

Известно, что начальник охраны Горбачева генерал КГБ Владимир Медведев не жаловал Раису Максимовну. А почему, собственно? Стала ездить везде вместе с мужем, и охране значительно прибавилось хлопот. Ведь раньше в Кремле подобного не водилось… И все равно — за его рассказом есть подспудно сожаление, что взаимопонимания не произошло:

«…Жизнь катастрофически катилась к полному развалу, к пропасти, а велеречивый лидер безостановочно повторял одни и те же обкатанные пустые слова. Уставшие и раздраженные люди, услышав его голос, выключали радио, увидев на телеэкране, выключали телевизор.

Людей раздражало и то, что в эти во многом пустые поездки Горбачев брал с собой супругу. Раздражало ее постоянное желание как-то выделиться, обратить на себя внимание — в манере одеваться, вести себя. Писем по этому поводу шло множество — в газеты, на телевидение. Кто-то из ближайшего окружения осмелился намекнуть об этом Горбачеву. «Ездила и будет ездить», — ответил он резко. Если не ошибаюсь, Ирина как-то тоже сказала матери об этом. И Раиса Максимовна с обидой пересказала мужу: — В народе недовольны, что я с тобой езжу». — «Ну, что делать, на всех не угодишь. Кто-то недоволен, а кто-то доволен. На Западе же ездят с женами».

Опять — «на Западе». Нельзя голодного и раздетого сравнивать с сытым и одетым».

Но сам Медведев тут же признает: «Кстати сказать, Раиса Максимовна в поездках находила себе дела…» В основном они касались Фонда культуры, одним из руководителей которого она была.

Известный журналист Егор Яковлев, в последние годы редактор «Общей газеты», относится к Горбачевым с большой теплотой: «…Основательность, свойственная Раисе Максимовне во всем, чем бы она не занималась, проистекала от уважительной доброжелательности. Оказавшись в музее, с трогательной серьезностью изучала экспонаты или картины. На любой вопрос стремилась ответить по возможности исчерпывающе, порой до того подробно, что трудно было сдержать улыбку…

Правительство Италии давало в Риме прием в честь визита Горбачева. Длинная череда гостей, неторопливо двигаясь, приветствовала Михаила Сергеевича и Раису Максимовну. Утром этого дня Горбачева совершила длительную поездку по Италии. И, пожимая ей руку, я спросил Раису Максимовну, не утомила ли ее дорога. Горбачева ответила, что напротив, и, задержав мою руку в своей, стала подробно делиться всем тем интересным, что удалось ей повидать, рассказывать о людях, с которыми познакомилась. Спиной я чувствовал нетерпение множества гостей. Моя ладонь постепенно становилась влажной. А Раиса Максимовна, сказав все, что хотела, встретила улыбкой следующего гостя».

Свое непосредственное «гражданское» участие в перестройке она связала с деятельностью общественной. Главным образом — на общественных началах — в советском Фонде культуры.