Я служил в авиации, но никогда еще не поднимался на аэроплане. На мне был старенький летный шлем и потертая кожаная куртка. На фуражку я приколол авиационный знак – металлическую птичку. Внешне я походил на молодого пилота, во всяком случае, мне так казалось. А на самом деле «бывалый» воздушный боец сидел в кабине самолета, только когда тот стоял на земле. Меня очень это тяготило. Хоть бы разок полетать! Пусть даже над аэродромом. Но кто возьмет простого помощника шофера в воздух? Тем более у нас всего в обрез. Особенно не хватало бензина. Летали на суррогате горючего, который почему-то называли «казанская смесь». Единственно, что было хорошее для моторов, – это касторовое масло. Стояли мы тогда в тихом городке Сарапуле. В нем была базарная площадь со старинными лабазами, несколько каменных «казенных» зданий да большой винокуренный завод. Он бездействовал, и в его приземистых цехах привольно разместился наш дивизион воздушных кораблей. Была еще в Сарапуле женская гимназия, куда нас всех тянуло на танцы.

Как-то в субботний вечер, надраив до зеркального блеска сапоги, пошли мы с моим товарищем Сережей Носовым на танцы. Я танцевал с милой девушкой. У нее была длинная, по пояс, белокурая коса. В зале было душно, и мы в перерыве между танцами выходили погулять в гимназический сад.

– Вы, наверное, много летаете? – допытывались девушки.

– Да, порядочно! – не моргнув глазом, соврал мой друг.

– Сколько вражеских самолетов вы сбили?

– Не помню… Много!.. – продолжал врать Сережа и… осекся, покраснев.

Рядом с нами на скамейке сидел лётчик нашего отряда Алексей Туманский. Надо было ему подвернуться! Он чуть заметно улыбнулся, но ничего не сказал.

Случилось так, что с танцев на винокуренный завод я возвращался вместе с ним.

– Ты, Михаил, тоже, как Носов, выдаешь себя за летчика?

– Нет, не выдаю, но врать ему не мешаю.

– Понимаю. А ты хоть раз поднимался в воздух? – спросил меня летчик.

– Нет, – чистосердечно признался я.

– А хочется полетать?

– Еще бы!

– Ну ладно, как-нибудь покатаю тебя.

Алексей Туманский выполнил свое обещание…

Я завидовал летчикам, этим бесстрашным рыцарям небе, но больше всех Туманскому. Совсем еще молодой, невысокого роста, стройный, подтянутый, он считался очень смелым и искусным летчиком. Сразу же после окончания гимназии, в 1915 году, он вступил добровольцем в царскую армию. В боях он заслужил четыре креста, стал полным георгиевским кавалером – это была самая высокая воинская награда храбрецам в царской России.

После Октября Туманский перешел в ряды Красной Армии. Все любили и уважали Алексея, который был во всем "свой парень".

Алексея Туманского первым в нашем дивизионе за отважные боевые полеты наградили орденом Красного Знамени.

Тумапский летал тридцать шесть лет подряд. Летчик-космонавт Андриян Николаев налетал в космосе свыше двух с половиной миллионов километров. Почти такое же расстояние пролетел на самолетах Туманский. Разница только во времени.

Туманский испытал за свою долгую летную жизнь самолеты восьмидесяти трех типов.

Однажды мне довелось присутствовать при рассказах Туманского о том, как с ним беседовал Ленин.

Вскоре после Октябрьской революции молодой лётчик Туманский был командирован с фронта в Петроград за авиабомбами.

Ему был выдан мандат, в котором указывалось, что он срочно едет к Ленину.

Алексей Туманский вез также письмо вождю от командира отряда.

Туманский показал часовому в Смольном письмо, и его провели к Председателю Совета Народных Комиссаров. Владимир Ильич расспрашивал Туманского о положении на фронте, интересовался, на каких высотах приходится летать.

– Смотря по погоде, – ответил Туманский. – Когда сплошные облака над землей, приходится летать очень низко. Даже вывески можно прочитать на железнодорожных станциях и полустанках.

Ленин поинтересовался, знаком ли Туманский с воздушным кораблем «Илья Муромец».

Алексей, летавший до того времени лишь на иностранных машинах, ответил, что слышал много хороших отзывов об «Илье Муромце» как о могучей боевой единице. Он рассказал о том, как «Илья Муромец» один, сражаясь против семи немецких истребителей, сбил трех.

Владимир Ильич, как вспоминал Туманский, радостно сказал:

– Значит, мы умеем и можем сами строить хорошие самолеты.

Владимир Ильич тогда же высказал мысль о необходимости создания специального отряда «Муромцев». Такой отряд был сформирован позднее. И в него попал Алексей Туманский…

Как-то ранним утром Туманский подозвал меня:

– Ну, ас, – улыбнулся он, – тебе никуда ехать не надо?

– Нет. Свободен до вечера.

– Очень хорошо. Я сейчас буду опробовать самолет после ремонта. Хочешь, возьму тебя с собой?

– Еще бы!

– А не струсишь?

– С вами – нет.

Младший моторист Лев Туманский – брат летчика – возился у самолета «Лебедь».

Не буду описывать волнение, с каким я садился в самолет и пристегивал ремни. Наконец все готово. Мотор запустили, и мы медленно выруливаем на старт.

До последней минуты мне не верилось, что мы сейчас полетим, все казалось, что этому что-нибудь обязательно помешает. Но вот дан полный газ, мотор оглушительно ревет, «Лебедь» трогается с места. Он бежит по полю все быстрее и быстрее, слегка покачиваясь от толчков колес о землю, и вдруг наступает полный покой.

Самолет как бы застыл на месте. Только впереди ровно гудит мотор. Смотрю вниз – мы уже в воздухе, земля с бешеной скоростью бежит назад.

Самолет резко наклоняется, начинается разворот. Мы проходим над своим аэродромом. Под нами крошечные палатки на зеленовато-желтом поле. Вот и город, совсем игрушечный, какой-то неживой – ни людей, ни движения не заметно, но отчетливо видны, как спичечные коробочки, дома. В кудрявой зелени сада желтеет здание женской гимназии. Может быть, услышав шум мотора, ученицы смотрят в окна и девушка с длинной косой вспоминает «летчика», который с ней танцевал. Вдали показывается малюсенький поезд, и вслед за ним тянется дымный хвост. Голубой ниткой петляет широкая река Кама. На ней словно застыли пароходики и баржи. Горизонт, как ни странно, не остается внизу, а поднимается вместе с нами и в бескрайней дали сливается с небом. Хорошо! Кажется, солнце к тебе ближе, чем земля! И ничуточки не страшно. Только временами, когда попадаем в воздушные ямы, замирает сердце.

Смотрю на летчика. Его спокойная фигура вселяет в меня уверенность. Еле заметными движениями он управляет машиной. Самолет тебе не автомобиль, в котором надо иногда резко, с силой крутить баранку.

Сколько летим, не знаю. Поистине «счастливые часов не наблюдают». А я так счастлив, что хочется кричать от радости, петь.

Делаем круг, другой и идем на посадку.

Вот впереди наш аэродром. Земля теперь стремительно приближается и бежит на нас. Кажется, что мы сейчас врежемся в нее.

В последний момент самолет выравнивается, проносится над полем и медленно, теряя высоту и скорость, плавно касается колесами земли.

Полет окончен.

Конечно, я в восторге. Больше всего меня радует, что я не испытал никакого страха в полете. Бывалые авиаторы говорят, что если человек, впервые поднявшийся в воздух, не испугается, значит, он сможет летать. Выходит, и из меня может получиться летчик!

Я даже забываю поблагодарить Алексея Константиновича. Он сам жмет мне руку:

– Поздравляю с воздушным крещением!.. Теперь о чистым сердцем можешь рассказывать той дивчине о своих полетах…

Замечательным человеком оказался Туманский. Он понял, как важно было мне, молодому парню, только недавно из деревни, подняться в небо. И он окрылил меня, вызвал мечту о полетах.