…При бледном свете луны, пробивавшемся сквозь маленькое окошко чердака, устроили настоящий пир. Паблито принес миску еще дымящихся бобов, большой кусок овечьего сыра, краюху хлеба. лётчик извлек из НЗ – неприкосновенного запаса – батон копченой колбасы, пачку печенья и открыл банку сохранившихся у него советских шпрот. Четвертый участник пиршества, дед Паблито, сухонький, сморщенный старик, приволок бутыль вина чуть ли не с него ростом. Про деда мальчик сказал:

– У меня нет от него секретов. Он нам во всем поможет!

Нельзя сказать, что за ужином была оживленная беседа, но все-таки кое-что рассказывали и понимали друг друга. Шухов узнал, что находится в старом крестьянском доме, хозяином которого был дед Паблито. Его сын и отец мальчика, тоже земледелец, сражался в рядах республиканцев под Мадридом.

– Падре – коммунист! – с гордостью сказал Паблито.

В доме еще были его бабушка и мать, но, по мнению мальчика, «у женщин длинный язык» и поэтому их лучше не посвящать в тайну.

Старик согласно кивал головой и помалкивал.

Когда «гости» ушли, Шухов огляделся. Чердак был просторный, заваленный сеном и разной рухлядью – ломаными лопатами, старыми мотыгами, дырявыми бочонками. В угол на охапку сена Паблито бросил одеяло и подушку.

Дом был сложен много десятилетий назад из больших нетесаных камней. «Стены выдержат прямое попадание снаряда. Настоящая крепость!» – решил Шухов и лег спать. Он долго не мог заснуть. Внизу под ним шумно жевала и вздыхала корова…

Прошло двое суток невольного заточения летчика. Паблито и Энрико часто навещали его, приносили еду и сообщали последние новости. Они не раз бегали к самолету, ставшему стогом сена, – все там было в порядке. Появлялся на чердаке и старик, молча и крепко пожимал руку Шухову, крестил его и уходил.

Предутреннюю тишину нарушили винтовочные выстрелы. Затем просвистел и где-то совсем близко разорвался снаряд. Глухо заговорили пушки. Рядом затарахтел пулемет.

Шухов бросился к слуховому окошку. Отсюда просматривался кусок неба со шпилем белой колокольни и отрезок деревенской улицы.

Светало. Стало видно, как с колокольни по наступавшим бьет пулемет. Эх, забраться бы сейчас туда и заставить замолчать проклятого пулеметчика! Шухов нащупал в кармане пистолет. Нет, он не имеет права ввязываться в бой. Больше, чем его жизнь, республике нужен самолет. Его обязательно надо пригнать на аэродром! Пулеметчика снимут другие. И в самом деле, к колокольне, крадучись вдоль стен домов, пробирались крестьяне. Среди них Шухов увидел и старого хозяина дома, в котором он нашел приют. Дед был вооружен охотничьим ружьем.

Минут через пять пулемет на колокольне смолк.

Вскоре деревня заполнилась шумом моторов и лязгом железа о булыжник мостовой. Шли танки Двенадцатой бригады.

На чердак влетел Паблито и, крича: «Виктория! Виктория!» (Победа!), потащил летчика вниз.

По деревне с песнями шли бойцы-интернационалисты:

С дальней родины мы ничего не взяли,

Только в сердце ненависть горит.

Но отчизны мы не потеряли:

Наша родина теперь – Мадрид!

Шухов видел, как в открытом автомобиле проехал генерал Лукач. Он крикнул ему вслед приветствие, но его не услышали. Народный генерал спешил гнать врага дальше…

На прощание Шухов снял свои наручные часы со светящимися стрелками на черном циферблате и застегнул ремешок на узком запястье Паблито.

Мальчик запрыгал от радости.

– Возьми, парень, подарок от русского коммуниста – сыну испанского коммуниста!

Паблито вскинул сжатый кулак и крикнул:

– Вива! Но пасаран!

Энрико был подарен карманный компас.

Вся деревня пришла провожать «авиадоре русо». Оказалось, что никто не знал, какая «начинка» у большого стога сена. Крестьяне, по указанию Шухова, оттащили в сторону камни, расчистили дорожку для взлета. Паблито и Энрико, очень гордые доверием, тщательно вымыли самолет. Воду им таскали все мальчишки деревни. Не отставали от них и девчонки. Они украсили «Красного чертенка» цветами.

Женщины, не обращая внимания на протесты летчика, запихивали в самолет головки сыра, апельсины, бутыли с вином.

Когда все было готово к отлету, все, кроме самого главного – горючего, появился молчаливый дед. Он важно шагал около мула, по бокам которого свешивались плетеные корзинки. В каждой из них было по большой банке с бензином.

Дед, не говоря ни слова, встряхнул руку летчику. Затем скинул свою широкополую соломенную шляпу, приподнялся на цыпочки и крепко поцеловал Шухова.

…На аэродроме «Четырех ветров» под Мадридом уже перестали ждать возвращения самолета, доставившего профессора на Харамский фронт. Из штаба генерала Лукача сообщали о вылете самолета в обратный путь, а самолета нет и нет. Уже вернулся в Мадрид на санитарном автомобиле американский хирург и привез своего пациента – француза Анри, который пошел на поправку.

Самолет Р-5 решили списать, а пилота Хосе включить в список без вести пропавших. В штабе составлялось печальное письмо на родину.

И качали же товарищи Шухова, когда он, по всем правилам приземлив самолет на три точки, как ни в чем не бывало спрыгнул на зеленое поле. Чуть шею ему не свернули.

Механик Карлос сразу и плакал и смеялся. Он никак не мог пробиться сквозь толпу, окружавшую самолет. Когда все-таки ему это удалось, он не только, вопреки уставу, расцеловал давно не бритые щеки своего командира, но и чмокнул красного чертенка на борту машины.

– Порррьядокс! – визжал ошалелый от радости Карлос.

– Совсем не порядок! Врет бензомер, – охладил его пыл Шухов. – Показывает больше, чем есть в наличии. Проверь бензомер!

На следующее утро Р-5 ушел в очередной разведывательный полет.

Вскоре на руке камарадо Хосс опять затикали часы – золотые, именные – награда республиканского правительства.