Со многими станичными мальчишками познакомился Генка, но по-настоящему сдружился только с Петькой. Может, сблизило их то, что, как и Иван Суставов, отец Генки с первого дня революции служил в Красной Армии, много мотался с отрядом за продразверсткой. Да вот беда — заболел чахоткой. Послали его в станицу подлечиться, помогли устроиться на работу. Семья Волошиных временно поселилась в маленькой боковушке громадного дома Ксенофонта Кадышева, а по соседству горбилась развалюшка Суставовых. В Совете поговаривают, что под квартиры передадут большой полковничий дом. Эту новость домой принес Петька. Отец усмехнулся, погладил сына по голове своей большой теплой ладонью и сказал:

— Эх ты, коммунар, едят тебя мухи!.. В полковничьем доме пожить захотел. А котелки с паренками куда ставить будем? В каждой горнице печей не наставишь, а в господские камины наши солдатские котелки не подойдут.

Генка в этот час был у Суставовых, сидел на скамейке, прибитой к стене, и ждал, пока друг управится с пустыми щами и краюхой ржаного хлеба.

«Красота! — размечтался Генка. — И нам бы там квартиру, и Петьке».

Но никакой красоты пока не получалось. Основательно был разорен полковничий дом. Остались только стены да крыша, да и к той уже подбирались. Пока казаки воевали, богатенькие станичники грели руки. Полковничье имущество перекочевало к ним в завозни и амбары.

Вечерами, когда в горницах зажиточных станичников зажигались лампы «молнии», когда коваными болтами наглухо крепились ставни, полковничья усадьба поднималась над всей этой мелкотой хмуро и таинственно. В пустом доме тускло светилось лишь маленькое оконце — раньше там помещалась людская. Теперь в ней жила мать полковника с тремя внучатами. Из богатства у старухи осталась только старомодная, шитая черным бисером дамская сумка да пенсне в золотой оправе на тоненькой шелковой тесемочке.