Итак, в деле Похвиснева наметился поворот.

Правда, Пылаев вначале отнесся к доводам Фролова несколько скептически:

— Почему же вы все-таки предполагаете, что убийцей был Похвиснев? Только потому, что он проезжал в тот день по Северному шоссе и почему-то скрывает это? Согласитесь, для обвинения маловато.

Не спорю, Похвиснева следовало задержать, и прокурор мог дать на это разрешение. Но что же дальше? Предположим даже, преступник во всем сознается — как известно, этою еще недостаточно. Вы предложили бы уличную операцию — выезд с преступником на место, где совершено преступление? Да, конечно, если он в присутствии понятых расскажет, как все случилось, это будет серьезной уликой. А свидетели? Они ведь тоже нужны. Васильева? Подождите. Она ездила с ним? Она была в машине? И она видела, как машина сбила женщину? Так это другое дело.

— Товарищ капитан, вы сейчас не заняты? Поедемте вместе к Васильевой. Как раз время — в полдень она, наверное, еще дома.

…Действительно, актриса была дома. Видимо, она только недавно встала: в кухне кипел чайник, и на середину комнаты была сметена кучка мусора. Пылаев и Фролов извинились за неожиданный приход.

— Нет, что вы! Это я сама виновата, что поздно встаю, — жеманно улыбнулась Васильева и пригласила их сесть на диван возле окна.

Вспомнив и узнав Фролова, она шутливо обратилась к нему:

— Надеюсь, что вы еще не расстались со своей машиной?

Но Пылаев не дал Фролову ответить и начал прямо, без обиняков:

— Мы пришли, чтобы расспросить вас о Похвисневе. Вы хорошо с ним знакомы? — И он протянул актрисе свое удостоверение.

Васильева взглянула, повела бровями, словно бы недоумевая.

— Ах, вот что? Но мы с ним не виделись в последние дни. Он вдруг перестал приходить в театр, — пытаясь скрыть растерянность, начала она.

— Это неважно. Нас интересуют не последние дни, а гораздо больший срок. Чем он живет?

— Гм-м… Где-то, кажется, работает. Иногда приходит ко мне… Должна сказать, что он за мной ухаживает. Но ведь он холост, а я давно не живу со своим мужем. Так что…

— Нет, я не о том. У него есть долги, он нуждается в деньгах? — спросил Пылаев.

— Что вы, я никогда не задавала ему таких вопросов!

— Ну, а ваше мнение?

— Не думаю. Я этого ни разу не чувствовала.

Пылаев, попросив разрешения, закурил. К Васильевой обратился Фролов:

— Вы знаете, что у него есть автомашина?

— Конечно. Он изредка катал меня по городу.

— А за город вы тоже ездили? — продолжал он.

Васильева заметно насторожилась — это не ускользнуло от Пылаева и Фролова. Она ответила не сразу:

— Но это очень редко. Обычно летом, в хорошую погоду.

— Хорошая погода бывает не только летом, — рассмеялся Фролов.

— Уж не хотите ли вы пригласить меня на прогулку? — кокетливо заметила Васильева, пытаясь отделаться шуткой.

Но Пылаев нахмурился и подчеркнуто серьезно сказал:

— Мне хочется, чтобы вы рассказали нам о Похвисневе. Это не личный интерес, это государственное дело. Так вот… вы теперь, зимой, за город с ним не ездили? Прошу говорить правду.

Васильева нерешительно ответила:

— Нет, что-то не помню.

— И в воскресенье, в начале прошлого месяца, тоже не ездили?

— Да нет же…

— А вы как следует подумайте. Не торопитесь.

Актриса сморщила лоб, потерла его ладонью.

— Это было так давно. Столько событий! Премьера, новая роль…

— А чем в то воскресенье был занят ваш знакомый?

— Простите, я не обязана этого знать! — вспылила Васильева. — Что это — допрос?

— Прошу вас, подумайте получше. — Фролов предпочел уклониться от прямого ответа. Он не сводил с Васильевой взгляда. — Вы ездили с Похвисневым в то воскресенье за город.

Васильева медленно откинулась на спинку кресла. Прошло несколько минут, но Фролов не дождался ответа. Тогда он продолжал:

— Вы ужинали в тот день в сельской чайной и поехали в город по Северному шоссе.

Актриса закрыла лицо руками и спросила:

— Вы арестовали Бориса? Вы подозреваете его… — Она замолчала, словно не решаясь закончить фразу.

— В убийстве? — подсказал Фролов. — Да, я этого не хочу скрывать. Я уверен, что ваш знакомый сбил на шоссе женщину. И рядом с ним в машине сидели вы. Это так.

Васильева молчала. Фролов наклонился к ней.

— Не упрямьтесь. Вы и так виноваты в том, что пытались скрыть преступление. Не стоит усугублять свою вину.

Васильева вздрогнула, отняв от лица руки:

— Скажите, разве та женщина умерла?

— Да, она умерла… Но ее можно было спасти, если бы вы отвезли ее в больницу.

— Как это ужасно! А он… он обманул меня! Борис на другой день сказал, что узнавал, справлялся. Женщина, сказал он, жива, у нее перелом руки. Он просил никому не говорить…

И, постепенно приходя в себя, Васильева рассказала все. Как гнал Похвиснев машину по обледеневшему шоссе, как из-за поворота показалась женщина и он не мог свернуть в сторону, как они потом петляли, заметая следы. Она очень испугалась тогда за Бориса.

Рядом с Фроловым и Пылаевым теперь сидела словно другая женщина — поникшая, съежившаяся, подавленная. Пылаев нарушил тягостное молчание:

— Никто, кроме вас, не знал об убийстве?

Васильева покачала головой. По ее щеке медленно скатилась слеза. Смотрела она в какую-то одну точку и, казалось, едва расслышала вопрос. Пылаев снова спросил ее о том же.

— Нет, я никому не рассказывала. Только вам.

— Жанна Петровна, а сам Похвиснев — он тоже никому не мог рассказать?

— Нет, не мог. Мне так кажется. Он все время напоминал мне, чтобы я молчала. Борис страшно боялся, что кто-нибудь узнает…

— Значит, вы утверждаете, что никогда никому не говорили о преступлении Похвиснева? Вспомните, пожалуйста. Может, случайно, а?

Васильева будто поняла, наконец, о чем ее спрашивают:

— Говорила ли? Да, говорила. Мужу актрисы Татариновой.

— Когда это произошло?

— Я уже точно не помню… Хотя, подождите, сейчас… Да, это было в день премьеры. Они, Лева и Борис, прошли к нам за кулисы… Знаете, это меня поразило. Лева, возвращаясь в зал, вдруг вошел в мою уборную и стал выпытывать, что натворил Борис. Я не хотела говорить, я опаздывала, но он не отпустил меня, пока я не сказала, что мы сшибли машиной женщину.

— А потом что?

— Вот и все. Я сказала, и он ушел.

Фролов поднялся и потянулся к пепельнице, чтобы бросить окурок. Пылаев тоже встал.

— Спасибо, товарищ Васильева… Нам пора, — обратился он уже к Фролову.

Капитан кивнул.

— Попрошу вас познакомиться с этой бумагой, — сухо сказал он Васильевой. — Подписка о невыезде. Прочтите и распишитесь. Нам придется еще встретиться. Понимаю, как вам трудно, но…

Фролов попробовал улыбнуться на прощанье, но улыбка вышла кривой, невеселой.

* * *

Раненое плечо было туго забинтовано, и Шилков часто сгибал и разгибал пальцы, чтобы рука не занемела. Когда он пробовал повернуться на бок, в плече остро кололо и на лбу выступала испарина.

Но больше всего Шилков страдал от безделья. Лежал он в отдельной палате — поместили его сюда сразу, как привезли, еще в беспамятстве, и так и не перевели в общую. Разговаривать было не с кем. Лечащий врач оказался человеком замкнутым и, даже ощупывая плечо, не спрашивал, как обычно: «больно? не больно?» Сестра, правда, была хохотушкой, но норовила поскорее убежать к соседям, видимо, там кто-то из больных интересовал ее больше.

Читать Шилкову не разрешали. Писать — тоже. Он только продиктовал коротенькую записку хозяйке квартиры, сообщил, что уехал в командировку и скоро приедет. Единственное, что оставалось, — это слушать радио.

И Шилков часами слушал музыку, лекции, литературные передачи, даже уроки гимнастики.

Он как раз слушал радио, когда за матовой стеклянной дверью раздался знакомый голос:

— Здесь, да?

Пылаев был в белом халате и оттого показался Шилкову ниже ростом. В руке подполковник держал «авоську» с какими-то пакетиками, и вид у него был смешной. Шилков улыбнулся, подумав, что Пылаев вовсе не был похож сейчас на подполковника и что, конечно, снабдила его этой «авоськой» Нина Георгиевна. Шилков хотел приподняться, но Пылаев испуганно зашептал:

— Ты лежи, я найду, где присесть.

Он пододвинул к кровати стул и сел, натягивая на колени халат. Сестра сложила пакетики в тумбочку и вышла.

— Ну, как ты здесь? Не обижают?

— Не-ет. Скучаю, правда.

— Брось ты мне эти жалобы. За свое здоровье ты знаешь как сейчас отвечаешь? То-то… Кормят ничего? Я даже не знаю, чего мои прислали тут…

Шилков лукаво усмехнулся: знаю я тебя, Сергей Андреевич. Небось, сам смотрел, что женщины заворачивают, советы давал да напоследок в магазин бегал. Не обманешь! Но уличать подполковника Шилков не стал.

— Это все ерунда, Сергей Андреевич. Лучше вы объясните, что со мной тогда сталось. Я ведь словно в яму какую провалился.

— Ты о чем это? Вот выздоровеешь — тогда скажу. — Но, оглянувшись на дверь, он все-таки добавил: — Обыкновенное дело. Кожаная перчатка, к пальцам выведены обнаженные провода. В кармане батарея и катушка-усилитель. Коснулся он твоей щеки — ну, тебя и ударил сильный разряд. Немудрено сознание потерять. А в плечо простым ножом стукнул… Знаешь ли, кто это был?

— Разглядеть-то мне не удалось. Но…

— В том-то и дело, что «но»… — Пылаев говорил уже почти шепотом: — Похвиснев, фотолаборант.

— Похвиснев? — Шилков удивленно открыл рот. — Но…

— Что «но»? Я с этим «но» уже второй день бегаю, — вдруг передразнил его Пылаев. Он, забывшись, достал портсигар, размял папиросу, потом, опомнившись, сунул ее обратно. — Ясно, что он не по своей инициативе пошел на такое дело.

Пылаев говорил так, словно они находились сейчас в служебном кабинете и Шилков был здоров.

— Но Похвиснев с кем-то виделся? Ну так, значит, надо…

— Надо-то надо, да как? Похвиснев не знает, с кем, и где, и когда он должен был встретиться. Впрочем, он, может быть, еще далеко не все сказал. Но… ты знаешь, у меня мыслишка одна есть. А что — если тут замешан…

— Савченко? — выпалил Шилков.

— Да, он…

И Пылаев коротко рассказал о беседе с Васильевой. Когда он кончил, оба помолчали раздумывая.

— К Савченко ведет еще один след, — сказал Пылаев. — Кто мог достать слепок с ключа? Только тот, кто вхож к Трояновскому. Перебрал я примерно всех — и снова столкнулся с Савченко…

Дверь в палату открылась, и Пылаев замолчал. Сестра подала Шилкову конверт и укоризненно взглянула на подполковника:

— До чего же несознательный народ. Стоит мне задержаться, как вы готовы здесь весь день просидеть. Время посещения вышло!

— Да, да, верно. — Пылаев встал.

— Ведь, наверное, сами хотите, чтобы ваш друг скорее поправился, а сидите…

— Ничего, это тоже помогает — когда товарищ приходит. Да и вы, кажется, сейчас ему замечательное лекарство принесли! — Пылаев подмигнул Шилкову: — От нее? — и перевел глаза на конверт.

Шилков покраснел.

— Читай, читай. А я пойду. И в самом деле — засиделся.

— Сергей Андреевич, когда же еще?

— Заскочу как-нибудь. Ты свое дело делай — поправляйся. Нам еще с тобой придется поработать.

По дороге на службу Пылаев всячески «честил» себя: вот, угораздило его столько наговорить Шилкову, парень теперь будет тоже беспокоиться. Чего доброго, рана нескоро заживет, ведь недаром говорят, что главное — нервная система. Эх, начальник, не сумел сдержать себя! Зачем-то о Савченко сказал…

На «оперативке» у генерала Черкашина было решено разрешить Трояновскому приступить к выплавке твердого сплава в заводских условиях, чекистам начать интенсивные поиски вербовщика, за Савченко установить наблюдение. Вернувшись к себе, Пылаев вызвал на допрос Похвиснева, обвинявшегося теперь еще и в убийстве.