Когда мы подъехали к бахче, Бостан все еще смачивал водой окровавленное лицо. С трудом мы уложили старика в машину. Плохо смытая кровь запеклась у него на щеке, голова беспомощно свисала. Орудж пощупал пульс - пульс бился. Жизнь еще не ушла от веселого сказочника. -
Бешено гудя, машина влетала в город. Улицы мелькали одна за другой. Орудж затормозил у подъезда больницы. Выбежали санитары, собрались ребята с ближайших улиц. Джабара внесли в приемный покой, мы трое вошли за ним. Пока Орудж объяснял кому-то, что старика избили хулиганы, я смотрел, как доктор Коган, властный и строгий, в белом своем халате, командовал сестрами и санитарами, и думал о том, как бы мне отвязаться от Оруд-жа и Бостана. Впрочем, очень скора нас всех троих выставили из больницы, и мы вышли на улицу.
- Подвезти вас, ребята? - спросил Орудж, садясь за руль.
- А разве мы не вернемся на бахчу? - удивился Бостан.
Орудж засмеялся.
- Ты что же думаешь этот бродяга так там и ждет нас?
- Да, - ответил Бостан. - Я сказал глупость.
Я ожидал, что он полезет в машину (Бостан очень Любил кататься в автомобиле), но он стоял по прежнему на тротуаре. Я тоже решил под каким-нибудь предлогом отказаться ехать в машине, чтобы остаться одному.
- Ну, - сказал Орудж, - лезьте!
Бостан покачал головой.
- Спасибо. Я должен тут рядом зайти по делу.
- Мне тоже некогда, - сказал я. - Спасибо, дядя.
- Как хотите.
Орудж кивнул нам на прощанье. Машина тронулась и умчалась по улице. Я стоял и не мог придумать предлога, чтобы отвязаться от Бостана, когда он сам ко мне обратился.
- До свиданья, - сказал он, - у меня тут дельце одно на базаре.
Кивнув головой, он ушел.
Я остался один. Тогда я пошел в НКВД. Меня не хотели пускать, но я сказал, что мне по срочному делу нужно повидать следователя Чернокова. Дежурный позвонил ему по телефону, и Черноков велел меня пропустить. Я вошел в кабинет, и хотя по дороге приготовил речь, которую собирался произнести, но в дверях забыл ее всю до последнего слова. Я стал у окна, не зная, о чего начать.
- Здравствуй, - сказал Черноков, - как тебя зовут?
Я назвал себя и напомнил, что мы уже виделись в саду у моего деда в день его смерти. Мне показалось, что после этого Черноков заинтересовался мной. Во всяком случае, он предложил мне сесть и отложил папку бумаг, лежавшую перед ним на столе.
- Ну, что, - спросил он, - с чем пришел?
Мне очень трудно было начать говорить. Сейчас, когда я вспомнил деда и его смерть, я представил себе всю нашу семью, крестьян и воинов, славных людей, певцов и танцоров. Я подумал о славе семьи, которую так любил мой дед, о моих дядях, собирающих хлопок и виноград, ударниках, бригадирах и председателях. Я подумал о том, что позор дяди Оруджа ляжет позором на них всех, что, может быть, лучше и правильней было бы рассказать все старшему в семье - дяде Абдулле. Я представил дедовский карабин у него в руках и подумал, что изменник все равно будет наказан, а честь семьи спасена. Но потом я вспомнил другое. Я вспомнил нас всех, стоящих в саду, свет ламп и черные тени деревьев, и стук окна в комнате, и мертвую голову деда с широко открытыми глазами.
- Товарищ Черноков, - сказал я, - сегодня я видел человека, который был не тем, за кого он себя выдавал, и мой дядя не хотел, чтобы его задержали.
Этой фразой я остался очень доволен. Мне казалось, что своей неясностью и величавостью она соответствует важности обстоятельств, но Черноков поморщился и сказал:
- Слушай, так мы не столкуемся. Не можешь ли ты говорить попроще?
Я все-таки очень волновался и начал говорить очень длинно и подробно о том, что Джабар рассказывал сказку и как незнакомый человек украл дыню с бахчи. Черноков слушал очень внимательно, не перебивая меня, а я нарочно затягивал рассказ, потому что не мог решиться сказать самое главное - про дядю Оруджа. Когда я вспомнил его широкоплечую фигуру в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке, его улыбку, его спокойствие и уверенность, я решил, что -каждый, конечна, поверит скорее ему, чем мне, никому неизвестному маленькому мальчишке. Поэтому, дойдя до разговора с Оруджем, я покраснел. Мне показалось, что Черноков слушает меня с недоверием. Я все-таки досказал до конца и, кончив, прибавил:
- Я, товарищ Черноков, думаю, что тот человек, может быть, перешел границу, и тогда дядя Орудж…
…Я хотел сказать, что если дядя Орудж не захотел арестовать человека, перешедшего границу, то, может быть, это он убил дедушку. Но я не мог этого выговорить и замолчал, готовый заплакать. Потом мне стало неловко молчать, и я сказал, что дядя Абдулла зарядил свой карабин, чтобы убить шпиона, и что он очень храбрый и честный человек. Я сказал это потому, что мне не хотелось, чтоб Черноков подумал, будто в нашей семье все такие, как Орудж.
Больше мне было нечего сказать. Черноков внимательно смотрел на меня и тоже молчал. Наконец он встал, прошелся взад и вперед по кабинету и подошел к двери в соседнюю комнату. Он открыл ее настежь и кому-то сказал: «Зайди сюда». Я услышал шаги, и в комнату вошел дядя Орудж.
Я как сидел, так и остался сидеть, не зная, что сказать, и не в силах пошевелиться. Я только чувствовал, что краснею, и смотрел вниз, в пол. Потом сильная ласковая рука потрепала меня по волосам и, ухватив за подбородок, подняла мое лицо кверху. Дядя Орудж смотрел на меня и смеялся.
- Ну, что же ты? - спросил он меня. - Чего ж ты молчишь? - Его лицо сделалось серьезным, и он добавил:- Ты молодец! Ты честный и умный мальчик.
Я все еще ничего не понимал, однако решился поднять глаза. Наверное, я был очень красный.
- Мы совсем его запутали, - сказал Черноков, - садись, Орудж, успокоим мальчика.
Дядя Орудж сел, и у меня немного отлегло от сердца. Когда находишься в таком положении, всегда легче слушать, чем говорить. Черноков заговорил, глядя в сторону, вероятно, чтобы не смущать меня еще больше.
- Прежде всего, - сказал он, - я хочу сказать, что ты вел себя в этом деле честно и осмотрительно - так, - как следовало. Из этого я вижу, что ты мальчик, которому можно кое-что доверить. И то, что тебе будет сказано, ты сумеешь сохранить в тайне. Так вот, прежде всего, ты правильно думаешь, что Джабара ударил не просто прохожий, злой человек. Джабара ударил враг нашей родины. Враг умный и хитрый. Кто он - говорить не будем. Но во всяком случае три дня тому назад этот человек перешел границу, чтобы сделать здесь свое дело. Какое? Наверное, вредное нам всем.
- И пограничники его прозевали! - пробормотал я. Черноков переглянулся с дядей Оруджем, и оба улыбнулись. Я не понял, почему им так весело.
- Тсс, тсс,- сказал Черноков. - Не торопись обижать наших пограничников. Они не прозевали нарушителя границы, они действовали, как всегда, осмотрительно и точно, но об этом мы тоже не будем говорить. Так или иначе, суть дела в следующем: в нашей стране зашевелились враги. Люди, которых не успел нам назвать твой дед, не бездействуют.
Черноков закурил папиросу и положил горящую спичку в пепельницу. Огонек пополз по дереву спички, а Черноков затянулся и продолжал, выпустив дым:
- Будь спокоен, мы не позволим уйти ни одному человеку. Мы выследим всех. Мы ничем не потревожим их до поры до времени и пойдем за теми, кого мы знаем. Они сами нас приведут. Куда? Может быть, на поля, в колхозы, в мастерские ремесленников, на базары, а может быть, кто знает, - в кабинеты некоторых крупных работников.
Огонек спички разгорелся. Он охватил окурок и клочки бумаги, лежавшие в пепельнице. Продолжая говорить, Черноков взял в руку графин с водой.
- Так или иначе, - сказал он, - мы ликвидируем их сразу - всех до одного.
Он плеснул водой на пепельницу, и огонь погас. Теперь в пепельнице лежали обгоревшие спички и пепел. Черноков откинулся на спинку кресла.
- Итак, - сказал он,- ты напрасно заподозрил командира Оруджа, своего дядю, а я,-он посмотрел на часы, - потерял с вами уже двадцать минут.
В это время на столе зазвонил телефон?. Черноков снял трубку, и я встал, чтобы уйти й не отнимать у него больше времени,
- Да, - говорил Черноков, - да, хорошо. Пропустите.
Повесив трубку, он велел мне сесть и сказал дяде Оруджу:
- Сейчас увидишь еще одного знакомого.
Я понял, что ему звонили из комендатуры. Мы молча сидели и ждали, пока снова не раздался стук в дверь.
- Войдите, - сказал Черноков.
Дверь отворилась, и вошел Бостан. До сих пор, когда мы вспоминаем с ним то время и наши совместные похождения, Бостан утверждает, что он ничуть не смутился, застав «ас с Оруджем. Я не спорю с ним, хотя точно помню выражение полной растерянности, появившееся у него на лице. Он молчал, наверное, минуту, потом с шумом выдохнул воздух и молчал еще полминуты.
- Ну, что же ты? - спросил наконец Черноков. - Садись, рассказывай, зачем пришел.
Нам всем троим очень хотелось смеяться, но мы сидели серьезные, и никто даже не улыбнулся. Постепенно Бостан снова обрел свою обычную самоуверенность. Он сел и даже закинул ногу на ногу.
- Проходил мимо,-сказал он и взял папиросу из коробки, лежавшей на столе, - дай, думаю, зайду к товарищу Чернокову, разузнаю, что и как…
Тут мы не выдержали и загрохотали все трое. Дядя Орудж смеялся, широко открыв рот и сотрясаясь всем телом. У Чернокова только плечи дрожали, а я даже взвизгивал от удовольствия. Бостан сначала смотрел на нас с удивлением, а после стал тоже смеяться, но неуверенно, видимо, опасаясь подвоха.
- Хочешь, я тебе скажу, зачем ты пришел? - спросил Черноков, когда мы немного успокоились. - Ты пришел сообщить мне о странном поведении командира Оруджа, о том, что он не задержал прохожего, напавшего на старика Джабара. Правда ведь?
- Ну, правда, - неохотно согласился Бостан,
Тогда Черноков рассказал ему все, что говорил мне.
Бостан слушал, раскрыв рот, но когда Черноков кончил, сказал:
- Я так и думал, только на всякий случай решил проверить.
Черноков улыбнулся, но не стал спорить.
- Идите, мальчики,-сказал он, посмотрев на часы,- у меня сейчас много дела.
Мы встали, и он тоже встал.
- И помните, - продолжал он, - я вам сказал очень важные вещи. Может быть, предстоят большие события. Идите, смотрите и слушайте. Вы можете оказать большие услуги своей стране и своему народу. Все важное, что вы узнаете, сообщайте немедленно мне.
- Хорошо, - сказал я,- мы сделаем все, что можем. Мы пошли к двери, но Черноков еще раз остановил нас.
- Вы что-нибудь слышали о появлении Мехди? - спросил он.
Мы рассказали все, что нам было известно.
- Если услышите об этом еще что-нибудь, расскажите мне, - сказал Черноков, и мы вышли из его кабинета.