Сейчас, когда облака обвалились в ущелье, котловина наполнилась звуками, смехом, криками, говором многих людей. Здесь встречались знакомые и кричали друг другу издалека, сообщали новости, расспрашивали о делах и о здоровье. Загорелые люди с равнины, скаля ровные, белые зубы, шутили о чудесах, которые должны были произойти. Женщины, перебивая друг друга, рассказывали смешные истории о муллах, о знахарях. Можно было подумать, что толпа собралась посмотреть плясунов или фокусников. И среди этой огромной толпы разумных смешливых людей странно выглядел белый человек на ковре, вздымавший руки к ясному, голубому небу.

Да, толпа была настроена шумливо. Она ничем не напоминала собрания правоверных. И даже когда-то знаменитые своею покорностью мусульманские женщины были почти все без покрывал, смеялись и разговаривали вместе со всеми.

- Эй, Адиль! - кричал высокий, дюжий хлопкороб, взобравшись на могилу. - Эй, товарищ, ты от чего приехал лечиться? Не занимай очереди, уступи ее тем, у кого дома злая жена. Имам излечивает женский характер.

Старика, медленно пробиравшегося между могилами, окликали со всех сторон:

- Что, дедушка, захотел снова стать молодым? Смотри, пенсии лишат.

А добродушный толстяк любопытствовал:

- Вы не знаете, граждане, имам бюллетени дает? И платят ли по его бюллетеням в страхкассе?

На одной из могил сидел, куря папироску, Баширов. Он пересмеивался с компанией черноусых виноградарей и, увидя отчима, махнул ему рукой. Отчим улыбнулся и закивал головой, но мать шла впереди к даже не взглянула-на Баширова. Она вся была поглощена одной мыслью - мыслью о чуде. Она тащила нас с отчимом за руку ближе и ближе к белой палатке. Держась за мое плечо, спотыкаясь и бормоча про себя, плелся за нами Мамед.

- Женщины!- говорил он. - Разве они понимаю? разумное слово? Ей, кажется, объяснили, что чудес нет, но она не верит. Она надеется.

Но мать шла, не отвечая на его бормотанье, и толпа вокруг нас становилась все гуще, и чем ближе к палатке, тем молчаливее и серьезнее были люди. Здесь многие-стояли в молитвенных позах, и старухи смотрели вперед с надеждой и верой.

А мать шла как одержимая, и за нею шел отчим, изумленно оглядываясь, и я, настроенный весело и смешливо. Слепой потерялся. Его оттерли в толпе. Некоторое время. я еще видел позади себя его худое, морщинистое лицо, а потом нас обступили молящиеся старики и черные, горбоносые старухи.

Наконец мы вышли в первый ряд. Пустое пространство перед палаткой было окружено плотным кольцом людей. Здесь было тихо. Слышалось только негромкое бормотанье. Это стоявшие вокруг читали стихи из Корана. И так же негромко читал человек в белом, стоявший на ковре у палатки. Я ожидал увидеть муллу, ко, к моему удивлению, это оказался совершенно мне незнакомый человек. Он опустился на колени и низко пригнулся, а потом поднял от земли голову и сказал нараспев:

- До тебя тоже пророки были предметом насмешек: наказание, над которым они смеялись, постигло насмешников.

И стоявшие вокруг старики повторяли за ним:

- Скажи им: пробегите землю и увидите, каков был конец тех, которые считали наших апостолов обманщиками.

Я нимало не удивился, увидев Бостана, стоявшего впереди всех, с лицом человека, которого не удивишь ничем на свете. Зная его характер, я должен был с самого начала догадаться, что уж, конечно, он находится в самом центре событий.

Бостан мне мельком кивнул головой и сразу же перевел глаза на палатку. Да и я сейчас же забыл о нем, увидев совсем возле себя Фейсалова. Фейсалов, толстый и важный, стоял, поглядывая по сторонам с начальственным видом. Он был всегда и везде одинаков, и можно -было подумать, что он заведует Мехди и от него зависит, будут сегодня чудеса или не будут.

Когда мне надоело смотреть на Фейсалова и на молящегося человека возле палатки, я посмотрел назад, на толпу, заполнившую котловину. В первых рядах стояли молящиеся. Они повторяли стихи из Корана и верили, что аллах смотрит на них с неба. Дальше стояли зрители, обыкновенные зрители всякого зрелища, будь то цирк, зверинец или явление Мехди. В общем ничего исключительного, ничего подчеркивающего значительность и важность минуты не было. Просто молящиеся и просто толпа. Ничто не предвещало того, что через несколько минут толпа падет ниц, потрясенная чудовищными событиями. И человек на ковре молился так же, как молятся обычно в любой мечети.

Я огляделся еще раз. Нет, не все было по-будничному. Я увидел глаза моей матери. Я увидел калек, стоявших в толпе. Этих людей сюда привело отчаяние и безрассудная надежда. Они смотрели на молящегося, на палатку, на ковры, они ждали чудес, чудес во что бы то ни стало.

Кто-то тронул меня за рукав. Бостан, пробравшийся сквозь толпу, стоял рядом со мной.

- Спорю на рубль, - сказал он шепотом, - что калеки сейчас будут бить Мехди. Я уж думаю, не удрал ли наш мулла, что-то его не видно.

В это время раздвинулись занавески, и из палатки вышел мулла. Я никогда не думал, что люди могут так меняться. В нем ничего не было от того хитрого, жуликоватого человека, которого мы с Бостаном так хорошо знали. Он был важен и медлителен. Он шел спокойно, не торопясь, не глядя на толпу, и даже его дрянная рыжая бороденка выглядела почтенной, торжественной бородой.

Он поднял руки кверху и отчетливым, громким голосом, разнесшимся далеко над толпой, сказал:

- Во имя бога милостивого и милосердного.

И многие из толпы повторили эти слова. Мулла заговорил снова:

- Приближается время, когда люди отдадут отчет, хотя бы они, погруженные в беспечность, и отвратились.

Стих еще повторяли в задних рядах, а мулла уже начал новый:

- Всякая душа изведает смерть. Мы испытываем все злом и добром, и вы будете приведены к нам.

И так стих за стихом говорил он, обращаясь к толпе, и усерднее всех повторяли его слова калеки, ожидавшие, чуда.

- Настал долгожданный час,- сказал мулла.-Аллах посылает меня к вам - двенадцатого своего имама. Я чувствую в себе великую силу вести за собой правоверных. Приближается время, когда люди отдадут отчет перед своим небесным отцом. Они, погруженные в беспечность, отвратились от него.

Шепот прошел по толпе и не успел заглохнуть, как мать моя вышла вперед, ведя, за руку отчима. Она обратилась к мулле, и, пока она говорила, толпа все время шумела и двигалась. Это проталкивались вперед слепые, глухие, хромые, и здоровые пропускали их, понимая, что сейчас минута калек.

- Мехди! - сказала мать. - Я верю тебе, что ты действительно Мехди, богом на путь поставленный. Я, несчастная женщина, обращаюсь к тебе. Вот мой муж Сулейман. Он от рождения глух и нем. Дай нам знак своей святости. Исцели его.

Отовсюду из толпы, стоявшей вокруг палатки, выходили на костылях, ползли, тряся головами, тянулись к палатке увечные. Они протягивали руки к мулле, показывали ему пустые глазницы, немые рты, больные ноги и повторяли:

- Мехди, богом на путь поставленный, исцели нас!

Мулла молчал. Он бормотал про себя стихи из Корана и то припадал к земле, то, выпрямившись, простирал руки к небу. Тогда мать сделала еще шаг вперед..

- Я прошу чуда, Мехди, - сказала она. - Я прошу чуда, чтобы узнать, истину ли ты говоришь нам.

Слово, сказанное матерью, подхватили калеки.

- Чуда, чуда, - говорили они и тянули руки к святому, и за ними толпа повторяла: «Чуда! Чуда!» И старики и старухи, любопытные по природе, с горевшими в ожидании необыкновенного глазами, повторяли: «Чуда! Чуда! Мы просим чуда, Мехди!»

Тогда мулла встал. Он оглядел толпу и начал говорить громким размеренным голосом:

- Они говорят: мы не поверим тебе, если ты не произведешь из земли источник живой воды или если не приведешь бога и ангелов, как поручителей твоих слов. Скажи им: веруйте или не веруйте, все равно. Кому дано познание прежде, те простираются и падают ниц.

Он замолчал. Наступила тишина, и с удивительной отчетливостью в тишине этой прозвучал голос:

- Хитришь, рыжебородый, снова хитришь!

Я обернулся. Мамед стоял впереди толпы, стуча своей палкой о камень. Как он пробрался сюда, как провели старика к палатке имама его незрячие, глаза, - я не мог понять.

- Что вы стоите здесь, глупые люди? - кричал он.- Вы снова пришли слушать детские сказки? Имам - лжец! Я, слепой корзинщик Мамед, которого знают живущие в Новом городе, объявляю это перед народом. Вот он снова приводит лживые объяснения своего бессилия. Что он даст нам? Слова! Я не верю словам. Я не верю этому жулику. И я знаю, что бога, от имени которого он говорит, - нет. А если он хочет разубедить меня в этом, пусть он даст мне глаза.

- Если мулла попробует увильнуть, - восторженно шепнул мне на ухо Бостан, - его поколотят. Здесь есть горячие парни.

Я не слушал его. Я смотрел ка муллу. Медленно он протянул руку к слепому.

- Проведите его ко мне.

Тогда человек, молившийся на ковре до появления муллы, вышел вперед и за руку подвел Мамеда к мулле,

Мулла опустился на подушки, а Мамед стоял перед ним, и, мне было хорошо видно, лицо у него подергивалось от ярости и волнения. Но человек набросил ему на голову платок, и странно выглядела худая, высокая фигура слепого с головой, закутанной белой тканью.

- Прежде чем убить неверного, надо трижды пытаться обратить его, - сказал мулла. - Бог явит тебе свое величие. Во имя бога милостивого и милосердного! Скажи: бог един. Скажи: я ищу прибежища у господа дневного рассвета. Скажи: я ищу прибежища у господа людей.

Он долго еще читал стихи из Корана, и толпа молчала, и неподвижно стоял слепой. Тогда мулла плюнул вправо и влево и громко сказал:

- Прославляй бога, возвещая его величие!

Он встал и сдернул платок с головы слепого.

Теперь, заново переживая события, я прежде всего вспоминаю ту удивительнейшую тишину, которая тянулась секунда за секундой и которой не было, казалось, конца, Молчала толпа, воздух был неподвижен и тих, горы обступали нас, высокие, молчаливые горы, а перед нами на ковре стоял неподвижно слепой, и самая его неподвижность, длительное его молчание заставляли предполагать, что случилось что-то огромное, неслыханное, о чем можно только догадываться. Долго тянулось это молчание, а потом в тишине раздался не громкий, но отчетливо слышный звук рыдания. Это рыдал слепой.

Вздох прошел по толпе, тысячи людей перевели дыхание, но тишина еще продолжалась.

Потом слепой медленно повернулся. Я вздрогнул. Передо мной было лицо, давно мне знакомое и в то же время не то, которое я знал. Оно видело! На нем сверкали большие видящие глаза. Он поворачивался, прозревший слепец, он оглядывал людей, горы, небо. Он поворачивался, и по его виду, по его движениям, еще ничего не зная, все, даже стоявшие далеко позади, поняли: слепой прозрел. Он поворачивался медленно, медленно и. сделав полный круг, остановился. Секунду он простоял? неподвижно и вдруг крикнул голосом, разнесшимся далеко над толпой и улетевшим куда-то в ущелья:

- Я вижу! Я все, все, все вижу!

И тут разом кончилась тишина.

Первыми закричали старухи. Они упали на землю бились головами о могильные плиты и рвали на себе одежды. Толпа зашумела, заволновалась, и Мамед, шатаясь, как пьяный, пошел на толпу. Толпа подхватила его. Какие-то люди подняли его высоко на руках и понесли. И он поплыл над толпой, шумевшей и волновавшейся, оглядываясь ясными, зоркими глазами, выкрикивая молитвы, которые сотни голосов повторяли следом за ним. И он проплыл далеко туда, где стояли зрители, недоверчивые люди советских городов и деревень. Там было тише. Там никто не рыдал и не рвал на себе одежд. Там смотрели на него недоумевающе и выжидательно.

Многие, знавшие его, окликали: «Это ты, Мамед?» И он отвечал им молитвами, но все его видели, и никто уже не сомневался. Да, это тот самый Мамед, слепой корзинщик, которого они уже знали несколько лет. И на каждого, кто его окликал, набрасывались стоявшие рядом с вопросами: кто он? В самом деле он был слеп? И знавшие старика разводили руками: да, в самом деле, он, слепой, и они его знают давно. Слухи шли, и толпа волновалась, не зная, что думать, что предполагать.

И пока по толпе, как круги но воде, расходилось волнение, возле белой палатки готовились новые события.