Рустам увез мою мать на арбе., которую он нанял в ближайшем селении, дяди мои ускакали на конях, а я отказался сесть на коня вместе с дядей Абдуллой, оказав, что у меня дела. Я решил все-таки вернуться в Мертвый город, потому что не мог чувствовать себя спокойным до тех пор, пока не поговорю с Черноковым.

Одно меня пугало - это предстоящая встреча с корзинщиком Мамедом.

По дороге я встретил кочевье, расположившееся на отдых. Я был голоден и с такой жадностью посмотрел на котел с пловом, стоявший на огне, что меня пригласили к костру и угостили. Поев, я почувствовал себя более смелым и рассудил, что если Мамед и притворялся слепым, то уж во всяком случае старик-то он взаправдашний, а поэтому удрать я от него всегда сумею.

За поворотом дороги передо мной открылся Мертвый город и кладбище и белая палатка муллы. Толпа поредела. Это я заметил сразу еще издалека. По прежнему вокруг палатки стояли плотным кольцом молящиеся люди. Солнце уже садилось, и всё - могилы, люди, палатка - было освещено тревожным красным светом.

Осторожно, часто оглядываясь, чтобы неожиданно не натолкнуться на Мамеда, я стал пробираться к палатке. Теперь это было нетрудным делом. Народу было еще много, но пройти можно было совершенно свободно. По-прежнему, собравшись в кучки, люди говорили об утренних событиях, и споры, начатые еще вчера, до сих пор не могли утихнуть.

Я пробирался к палатке. Там я рассчитывал найти Чернокова. Видимо, запас калек был исчерпан, по крайней мере мулла уже никого не исцелял. Он был в палатке, и занавески у входа были плотно задернуты.

Здесь меня окликнул Бостан.

- Слушай, - сказал он, - где ты пропадал? Ты нашел свою мать?

- Нет, - ответил я, - я просто гулял.

Я не считал возможным рассказывать при посторонних людях о происшествии в лесу.

- Хочешь обедать? - сказал Бостан. - У меня есть деньги.

- Спасибо, - ответил я, - я только что ел.

Но тут я заметил, что Бостан подмигивает мне, и, поняв, что ему просто нужно поговорить со мной, добавил:

- Хотя, пожалуй, пойдем, я не очень-то сыт.

Мы выбрались из толпы и пошли в город, наперебой рассказывая друг другу о том, что произошло с каждым из нас за время, пока мы не виделись. Бостан сообщил мне, что меня ждет Черноков и что сейчас мы идем к нему. Я рассказал о моем приключении в погребе разрушенного дома, о полковнике Шварке, о Бетке - моем отчиме и о суде над ним на лесной полянке. Бостан только ахал и должен был признать, что мне довелось увидеть более интересные вещи, чем ему.

Он ввел меня во двор небольшого домика в переулке, круто поднимавшемся в гору. Дверь в дом была открыта. Мы прошли темным и узким коридором. Бостан постучал в дверь, и из-за двери раздалось «войдите!».

Черноков, в обыкновенном своем виде - в зеленой гимнастерке, с молодым безбородым лицом, сидел за столом и что-то быстро писал карандашом на листе бумаги. Он поздоровался, и я рассказал ему все, начиная с того момента, когда меня разбудил еле слышный шорох в палатке, до ухода Бетке под конвоем двух красноармейцев.

Черноков слушал молча, не перебивая, и когда я кончил, кивнул головой, встал и заходил по комнате. Мы с Бостаном ждали. Черноков остановился возле меня.

- Значит, - сказал он, - сегодня вечером Мамед будет ждать тебя?

- Да.

- Хорошо, - сказал Черноков, - ты пойдешь и разыщешь его.

Я смотрел на Чернокова, не понимая, но, занятый своими мыслями, он не обращал на меня внимания.

- Ты будешь держаться так, - продолжал он, - как будто ты веришь его рассказам об аресте и даже расстреле твоей матери. Ты будешь держаться так, как будто ты остался один и боишься, что тебя арестуют тоже, и как будто тебе не к кому обратиться, кроме как к старому другу твоей семьи - Мамеду. Вероятно, Мамед заставит тебя рассказывать при посторонних людях трогательную историю об исчезновении твоей матери и отчима. Рассказывая ее, подтверждай все, что он захочет, чтобы ты подтвердил. Я думаю, что сегодня вечером Мамед и полковник Шварке уведут свою шайку в горы. Ты пойдешь с ними. Ты- им нужен как свидетель. Ты нужен им для того, чтобы те, кто пойдет за ними (я говорю об обманутых), боялись отстать и вернуться.

«Да, я думаю, что сегодня вечером вы уйдете в горы. Вероятно, вы попытаетесь заходить в селения и, вероятней всего, вас не пустят. Те., кто: пошел, действительно веря, скоро разочаруются и отстанут. Я думаю, что с каждым днем вас будет меньше и меньше. Я хочу знать, куда двинутся остальные. Я хочу знать, ктр им поможет, кто их будет прятать, у кого они найдут поддержку. Обо всем этом я узнаю через тебя.

«За вами, скрываясь, будет идти Бостан. Когда тебе нужно будет сообщить что-нибудь, ты будешь передавать через него. Подумайте, где и как вы будете встречаться, чтоб не вызвать никаких подозрений. Значит, запомни: Мехди исцелил твоего отчима, злые чекисты арестовали его, чтобы народ не узнал о чуде, и даже, может быть, расстреляли его вместе с твоей матерью. Добрый Мамед - последнее твое убежище. Все ясно?»

Черноков замолчал. Мы встали. На прощанье Черноков пожал нам обоим руки.

- Идите, мальчики, - сказал он, - будьте осмотрительны и бесстрашны. До свиданья.

Мы вышли. На улице стояло несколько женщин, и они говорили о том, что здоровье Баширова лучше. Горец проехал на ослике, весело распевая песни. Возле шорной артели сидели.люди, покуривая трубки, и, ожидая, когда им починят седло или упряжь, слушали новости из больницы, в которой лежал Баширов. Город вновь жил спокойной, будничной жизнью. Я подумал о том, как безуспешны оказались старания полковника Шварке. Он использовал всю свою выдумку, все уменье провокатора и шпиона и добился того, что сто пятьдесят человек самых темных и малограмотных поверили в его чудеса. Не только маленький городок, но даже республика на следующий день уже говорили о здоровье близкого им человека больше, чем о всех чудесах Мехди.

Мы обсудили с Бостаном, как нам видеться, не вызывая подозрений. Мы условились, что каждый день я буду отставать от моих спутников, а делом Бостана будет подать мне знак и подойти ко мне.

Перед тем как расстаться, мы еще постояли немного и помолчали. Оба мы думали о том, что, кто знает, выйдем ли мы живыми из этой истории и придет ли когда-нибудь день, в который мы сможем поболтать о своих делах, сбегать на речку выкупаться и поиграть с ребятами. Первым прервал молчание Бостан.

- Ну ладно, - сказал он, - тебе пора.

Мы пожали друг другу руки, и я быстро пошел по дороге отыскивать корзинщика Мамеда. Оглянувшись, я увидел Бостана. Он стоял, маленький, худощавый мальчик, высоко надо мной и смотрел мне вслед.

Уже наступили сумерки, и я не мог рассмотреть, то ли действительно он мне махнул рукой, то ли просто . мне показалось. Полный мыслями о предстоящем мне опасном и трудном деле, я вышел на кладбище.

Толпа заметно поредела, многие при мне уходили, обсуждая домашние свои дела.

Среди людей, окружавших палатку, происходило движение. Несколько навьюченных ослов жевали овес из привязанных к морде мешочков. Какие-то люди скатывали ковры, на которых днем молился мулла, и как раз, когда я подошел, начали сворачивать палатку. Сам мулла стоял в стороне на белом могильном камне и осматривался вокруг. Казалось - именно он здесь командует, казалось-он руководит этими сборами в неведомую дорогу. Однако я скоро заметил, что на самом деле все делалось помимо него, а он только изо всех сил старался принять вид вождя.

Вокруг людей, собиравшихся в путешествие, вокруг этих ста или полутораста обманутых и обманщиков, стояли зрители, с интересом и недоумением наблюдавшие за этими сборами.

- Куда собираешься, дед?- кричал плечистый крестьянин старику, привязывавшему вьюк к спине осла. Старик мельком глянул на спрашивающего и ответил:

- Нас ведет Мехди.

Крестьянин помолчал, и разговор оборвался. Молча собирались поклонники Мехди в неведомый дальний путь, молча смотрели на них жители города, хлопкоробы и виноградари. А вокруг быстро сгущались сумерки, и трудно было уже разглядеть человека в десяти шагах, и горы сливались в одну необъятную черную громаду. Зажгли факелы, и они бросали прыгающий свет на лица людей, на вьюки с одеждой и пищей, на покорных ослов, жевавших овес.

Я бродил по кладбищу и осматривался, пока не увидел Мамеда. Он был распорядителем, он командовал, на какого осла какой положить тюк, как свернуть палатку и где посветить факелами. Увидя меня, он ласково мне улыбнулся и сказал:

- Не уходи далеко и, когда мы построимся, будь в голове каравана.

В это время его окликнули, и он опять стал отдавать приказания. Темнело быстро. Ночь наступала облачная, и луна то просвечивала сквозь облака, то исчезала. Снова кочевники зажигали костры, и поклонники Мехди заканчивали сборы, а вокруг них стояла молчаливая толпа, с любопытством наблюдавшая, что будет дальше.

Но вот был увязан последний тюк, и люди остановились, ожидая приказа, потому что делать уже было нечего. Мамед подошел к мулле, что-то сказал ему, и мулле подвели осла. Мулла (неуклюжая фигура в белых одеждах) взгромоздился на спину ослу, и Мамед, взявши поводья, потянул осла за собой. Громко распевая стихи из Корана, мулла проплыл мимо длинного ряда людей, готовых в дорогу, и они кричали приветствия и поднимали факелы, а когда он прошел мимо всех, караван потянулся за ним. Толпа, стоявшая вокруг, расступилась. В полном молчании шел между шеренгами людей, неподвижно стоявших, этот удивительный караван. Цокали копыта ослов, шуршали камни под ногами идущих, да разносился голос муллы, распевавшего стихи из Корана.

Как бы для того, чтобы дать возможность толпе разглядеть караван, полная луна вышла из облаков. Я увидел женщин, примостившихся на спинах ослов между тюками, худощавых жилистых стариков, шедших ровными размеренными шагами, муллу, едущего впереди, Мамеда и Шварке, идущих немного сбоку. Потом луна снова спряталась в облака, и снова в темноте можно было различить только черные тени ослов да неясные белые фигуры путников. Скоро толпа осталась позади. Дорога пошла вверх. Караван уходил в горы. Кочевники, расположившиеся на склонах вдоль дороги, держали собак, с лаем бросавшихся на нас. Женщины отходили от костров и с любопытством осматривали муллу. И многие из идущих призывалу их идти за Мехди, и мулла обращался к ним со стихами и изречениями. Но они стояли молча, неподвижно, и никак нельзя было понять по их лицам, слышат ли они стихи, изречения и призывы. Ни один человек из них не тронулся, и дорога шла дальше, сзади остались кочевья, костры скрылись за поворотом. Поклонники Мехди были одни среди молчаливых гор.

Я подошел к Мамеду. Несколько человек окружало его, и он говорил им вполголоса:

- Если не пропустят, придется пробиваться. Оружие роздано?

- Они не хотят брать, - ворчливо ответил ему человек, шедший рядом. - Они говорят, что готовы пострадать за веру, но не будут обороняться.

Я снова отстал. Монотонный шум шагов навевал дремоту, и мае казалось, что караван без конца так идет и будет идти, и ночь эта никогда не кончится. Вдруг шепот пошел по толпе. Я почувствовал, что все чего-то ждут. Мамед и Шварке шли рядом, они вполголоса разговаривали и указывали друг другу пальцами на вершины, еле видные в темноте. Я не слышал, о чем они говорили, но шедшие сзади слышали. И вот уже то здесь, то там перешептывались и вглядывались в вершины, и я услышал, как кто-то сказал:

- Здесь должен быть патруль.

Монотонно стучали копыта ослов, и мелкие камни шуршали под ногами идущих. Луна просвечивала сквозь облака, и стало немного светлее. И тогда я увидел, что склон у дороги совсем пологий, и на этом склоне стоит взвод красноармейцев. В сумрачном лунном свете тускло поблескивали штыки, и люди казались тенями, построившимися в ряды. Мулла с новым жаром затянул нараспев стихи, и многие подпевали ему и косились туда, где стояли красноармейцы.

Но красноармейцы не двигались. Ни один штык не шевельнулся во тьме, ни один звук не донесся до нас. Молча они пропустили караван и даже не посмотрели вслед..

Мулла затянул благодарственные молитвы. Кажется, он объяснял молчание красноармейцев своим влиянием на бога. Дорога свернула, и пригорок, на котором стоял патруль, скрылся. Облака разорвались совсем, и луна вышла во всем своем великолепии, осветила, горы, ущелья, хаос камней, скал и обрывов, дорогу, вьющуюся по склону, караван, неутомимо идущий вперед.

Я огляделся. Куда и зачем шли эти люди? Здесь были шпионы, изменники и убийцы, им под стать была эта ночь и глушь и пустынная ночная дорога, здесь были люди, ненавидевшие мир, в котором они живут, беглые кулаки и бандиты, но здесь были и честные хлопкоробы, колхозники, бывшие бедняки. Их единственная вина заключалась в том, что они продолжали, наперекор здравому смыслу, верить в бога. Зачем и куда они шли? Разве они сами знали? Они бросили свои дома, бросили внуков и детей для того, чтобы идти неизвестно куда вслед за убийцами и провокаторами .

Я думал об этом, и мне становилось тяжело и обидно за них, за этих обманутых, темных людей.