На днях выступала по телевидению внучка академика Богомольца, сама – видный врач и ученый. Выступала она по поводу свиного гриппа, его опасности для человечества и для Украины в частности. Что касается этой опасности, то тут я с ней не согласен. Точнее, согласен лишь в малой части, в том, что есть склонность преувеличивать эту опасность. Но Богомолец склонна ее не просто преуменьшать, но практически игнорировать. Мол, свиной грипп возник в результате адаптации вируса обычного гриппа к изменяющимся условиям, в частности к действию на вирусы лекарств, особенно антибиотиков. Но, мол, не только вирусы обладают способностью к адаптации, но и мы тоже, и потому здоровый человек со здоровой иммунной системой может этого гриппа не бояться. Тут даже ведущий ее подсек, спросив, много ли в Украине людей со здоровой иммунной системой. Главный же прокол в ее построении в том, что способность к адаптации вируса несравненна с нашей. Вирус адаптируется с помощью непрерывного мутирования, и потому с огромной скоростью. А вот адаптируется ли человек с помощью мутаций – это спорный вопрос, но даже если адаптируется, то настолько медленнее вируса, что этим можно просто пренебречь. Но это – замечание вскользь, по ходу, статья же не об этом.

Под конец передачи ведущий спросил ее насчет вакцины против этого гриппа. Мол, есть решение властей такую вакцину разработать и начать производить. Это замечание ведущего вызвало у Богомолец презрительный смех. Власти, де, могут постановлять, что угодно, но наука в Украине упала настолько, что ни о какой разработке вакцины против свиного гриппа не может быть и речи. В Украине за годы ее независимости разработали одну единственную вакцину (не помню, против чего), и ту население не хочет употреблять из-за ее ненадежности, предпочитая более дорогую западную. О причинах падения науки в Украине Богомолец не то вообще не упомянула, не то кивнула в сторону недостаточного финансирования. Во всяком случае, недостаток финансирования – это общее место в речах, точнее в плаче по украинской науке, как политиков, так и самих ученых. Я же говорю, и не раз писал об этом, что украинская наука, такая, как она есть сегодня, не заслуживает и тех денег, которые получает, а причина ее падения совсем в другом. Причина ее падения – в растущем засилье в ней бездари и посредственностей.

По окончании Политехнического Института я работал в конструкторском бюро завода станков автоматов в Киеве. Там была одна толковая конструкторша Марина, которая говорила, что если бы 80 человек из конструкторов этого бюро выгнать, то оставшиеся 20 давали бы больше продукции, чем сейчас все 100. И она была совершенно права. Ибо эти 80 не только сами ничего не делали, они еще мешали тем 20, которые хотели и могли работать. А в советской науке ситуация была и того хуже (что не отменяет достижений немногих талантливых ученых, которые безусловно были и существуют и сейчас). Ведь в инженерии хоть как-то работает проверка результатов через производство. (Хотя и она не мешала 80 % бездельников скрываться в тени 20 процентов работающих). В науке же, даже в прикладной, эта проверка сильно растянута во времени, в фундаментальной – настолько, что практически вообще не работает (в смысле фильтрации бездари), а про гуманитарную и говорить не приходится. Поэтому в Союзе до бесконечности плодились научные институты, в которых по-настоящему работало один-два человека, а остальные (сотни), числились учеными, получали неплохую по тем временам зарплату и пользовались престижным положением в обществе. Конечно, ситуация варьировалась от института к институту. Были и такие, в которых, действительно, горел пламень науки, но я говорю о ситуации в целом, в среднем.

С падением Союза появилась надежда, что ситуация изменится к лучшему, что капиталистическая конкуренция вытеснит дураков и посредственностей из науки и инженерии. С инженерией это отчасти и произошло. В маленьких частных фирмах, ведущих разработку оборудования, которое они же сами, как правило, и изготовляют и продают, дураков не держат, невыгодно хозяину, который, как правило, и сам инженер или хотя бы разбирается в деле. Но чем больше фирма, тем, согласно закону Паркинсона, в ней больше социализма, в смысле бездельников. Ну, а в науке прямой рыночной конкуренции вообще нет. Есть только опосредованная, через реализацию теорий в промышленности, но и она касается только прикладной науки. На Западе эта опосредованная хоть как-то работает, потому что там есть огромные фирмы, которые кроме производства имеют научные подразделения (вроде Рэнд корпорейшн) и имеют достаточную финансовую прочность, чтобы дожидаться результатов применения теорий в производстве и по ним судить о достоинствах ученого. В России, а тем более в Украине, этого пока практически нет. С другой стороны, ситуация в науке, доставшаяся этим странам от Советского Союза не только сохранилась, но и усугубилась благодаря автономии от власти, которую теперь получила наука. На Западе все держится, условно говоря, на конкуренции. В Союзе все держалось на централизованном управлении и контроле. Держалось хуже, чем на Западе, но как-то держалось (пока не развалилось). А сейчас в Украине (и в России) в науке нет ни конкуренции, ни контроля государства и потому научное поле просто зарастает бурьяном.

Научная номенклатура, сложившаяся еще в недрах Союза, получив автономию от власти и не будучи подконтрольна народу, который в науке не разбирается (не разбираются в ней и СМИ, призванные все объяснять народу), превратила украинскую науку в эдакий феодальный анклав внутри государства, сплоченный общим корпоративным интересом и упорно сопротивляющийся любому реформированию с целью повышения ее эффективности посредством очистки ее от бездари. Научным баронам, которые зачастую сами звезд с неба не хватают или когда-то что-то сделали в науке, но отстали от ее стремительного развития, выгодно и комфортно командовать серой и потому безропотной массой якобы ученых. Ведь таланты строптивы и есть риск, что могут потеснить с научного Олимпа. А, опираясь на серую массу, можно не бояться, ни что тебя потеснят те немногие талантливые, которых приходится держать ради хоть какого-то престижа науки, ни натиска извне жаждущих реформировать науку в интересах общества. Разговоры о необходимости реформирования украинской науки идут с момента независимости, а воз и ныне там. Вылиты тонны слов в дискуссиях на эту тему. (Желающие могут посмотреть в интернете, например, материалы круглого стола, под названием «Наука в Украине», организованного в 1996 г.). РУХ, могущественный в начале независимости, пытался переатестовать украинских философов, которые стали академиками и профессорами, исполняя небезизвестную арию «Спасибо партии» и «развивая» марксизм – ленинизм под пристальным наблюдением этой партии (шаг вправо, шаг влево – попытка побега). Обломилось. Юля Тимошенко с ее бешенной энергией в ее первое премьерство пыталась реформировать науку. И у нее обломилось. После этого власти плюнули и махнули на науку рукой. Но совсем отмахнуться от нее тоже не получается, потому что научно феодальная корпорация требует денег на свое прокормление. Мол, наука нужна Украине заради прогресса и престижа, а прокормить она себя не может. Получается, деньги давай, а в наши дела не суйся, потому что сегодня демократия. Вот я в «Открытом письме Президенту НАНУ Б. Патону…» привожу пример. Я обращался к Президенту страны с просьбой воздействовать на Институт Философии, чтобы там рассмотрели разработанный мной единый метод обоснования научных теорий. Подчеркиваю, не приняли, а рассмотрели (что философы упорно отказывались делать). Письмо из секретариата Президента через Президиум Академии попало в тот же Институт Философии и оттуда мне ответил зам. директора Колодный. И ответил, что у нас демократия и президент нам не указ. По поводу повышения им зарплат президент – указ и они заваливают его и правительство просьбами и требованиями на этот счет. А вот попросить их рассмотреть и оценить мой метод, который, если он верен (но как раз это они и должны оценить, как профессионалы), в высшей степени нужен и самой философии, и науке, и стране, президент – не указ.

О том, для чего нужен метод, я писал уже не раз и не буду все повторять. Остановлюсь лишь на его важности для рассматриваемой проблемы, проблемы эффективности науки, отделения ее от лженауки, очистки ее от бездари. Замечу, кстати, что это проблема не только украинская или российская, она – общечеловеческая. То, что на Западе эффективность науки выше, чем в России и Украине, так это, во-первых, в прикладной только науке, а, во-вторых, и там тоже очень даже есть куда ее повышать. А, скажем, в философии там практически такой же бурьян, как в Украине, только завернутый в более красивую упаковку. (Интересующиеся могут посмотреть, например, разбор американской школы современных теорий познания в моей книге «Неорацоинализм», Киев 1992). Это происходит потому, что нет вообще четких критериев, отделяющих науку от лженауки, а пресловутая практика за пределами прикладной науки практически не работает. А единый метод обоснования, как раз и дает эти критерии. И как они работают, я показал на многих примерах и в сфере гуманитарных и в сфере фундаментальных наук. Так можно было за 15 лет, что я с ним выступаю, рассмотреть его и дать ему официальную оценку того же Института Философии и Академии Наук в целом? Но нет. 15 лет я добиваюсь сделать сообщение по методу Институте Философии и наталкиваюсь на тупое сопротивление этому. А еще до этого я несколько раз делал там сообщения на разные темы и на международной конференции там же выступал и статьи по методу опубликованы в философском журнале и положительные отзывы отдельных уважаемых философов на мой метод есть. Все – по барабану. Потому что, если признать мой метод, то надо разгонять бездарь, лишать ее насиженных мест, званий, престижа, комфорта. – Это позарез нужно обществу, стране, миру? От загнивания науки загнивает все общество, потому что падает авторитет истины как таковой и остается только авторитет силы и власти? – Ну, так пусть рухнет мир, но мы уйдем из него последними и с комфортом.