Прошло несколько дней. Жизнь заставы с ее обыденными заботами снова потекла, как река, пробившая себе путь через горный обвал. И все же чувствовалось, что назревают какие-то события.
Капитана мальчики в эти дни почти не видели. Из штаба отряда на заставу прибыли подполковник и два майора. Вместе с отцом они часто запирались в кабинете или надолго уезжали на вездеходе.
Однажды вечером отец, приехав из поездки домой, остановился у раскрытого окна, вглядываясь в звездное небо.
Дожидавшийся его возвращения Костя заворочался на своей койке.
- Не спишь, сынок? - тихо спросил отец.
- Не сплю, - отозвался Костя.
- Посидим на крыльце…
Костя откинул одеяло, прислушался к равномерному посапыванию Самвела и, шлепая по полу босыми ногами, пошел к выходу.
Вокруг расстилалась глухая ночь. В роще умолкли птицы. Даже собак не было слышно.
Костя присел на ступеньке крыльца, вспомнил о кобре и невольно поджал ноги. Отец опустился рядом, и вдруг все опасности мира перестали для Кости существовать…
Отец вынул пачку папирос, чиркнул спичкой, и красноватое пламя на мгновение озарило его широкий, со шрамом нос, взъерошенные черные брови и лоб с опустившейся на него прядью волос. Потом свет погас. Яркая искорка то разгоралась, то тускнела, умирала и вновь возвращалась к жизни.
Отец крепко обхватил Костю за плечи.
- Ты знаешь, какой сегодня день? - тихо спросил он. - Сегодня ведь десятое июня… Десятое июня! - повторил он.
Костя наморщил лоб - десятое июня!.. Ну конечно же, он знает, он не забыл этот день! Сегодня день рождения мамы. Сколько он себя помнил, в этот день к ним всегда приходили гости и мама надевала свое лучшее платье…
- Хорошо, что ты помнишь, - сказал отец. - Этот день нельзя забывать…
Когда Костя вспоминал мать, он всегда одновременно думал и об отце и о себе. Как будто все они трое были одним существом… Вот мать, надев отцовскую ушанку и ватные брюки, мчится на лыжах по искрящемуся снегу. Костя едва поспевает за ней на своих маленьких востроносых лыжах. А отец уже давно обогнал их и вырвался далеко вперед. Вот он уже на вершине холма и теперь несется им навстречу, поднимая вихри снежной пыли…
Под тяжестью отцовской руки Костины плечи опускаются, он весь приникает к отцу.
- Трудно мне здесь, - прервал отец Костины мысли. - На севере все как-то по-другому…
«Конечно, по-другому, - подумал Костя. - Ведь там с нами была мама!» Но это он вслух не сказал, а заговорил о другом.
- Папа, а папа, - спросил он. - Могла тогда война начаться?
- Как бы сказать тебе? Попугать хотели, конечно. Но нас не очень-то запугаешь.
- А почему ты хотел меня в Ереван отослать?.. Разве я струсил?..
- Нет, ты не струсил! Ты храбрый мальчик! Но это было слишком опасно…
- Они могли стрелять?
- На границе всякое случается.
- И убили бы нас?
Отец грустно усмехнулся:
- В тот день я видел одного из тех, кто очень этого хочет…
- Мак-Грегори?
Отец снял руку с Костиного плеча:
- Где ты слышал это имя?
- Ты сам назвал его полковнику.
- Ах ты, негодник! Значит, подслушивал, хитрец?!
- Да нет же, так получилось… Мы прятались за деревом, боялись, что нас отправят в Ереван, а ты разговаривал с полковником.
Отец облегченно вздохнул.
- У тебя, однако, острый слух!.. Ну ладно, поговорили, а теперь пора спать.