Я снова на углу, у Народного банка. Послышался какой-то шум. Я стал прислушиваться. В какой-то момент у меня перехватило дыхание: поток офицеров вытекал из Неманиной крепости и, пройдя мост, вливался в большой зал «Парка».

Я смотрел на этот бурлящий поток и не верил своим глазам.

— Откуда они идут? — не выдержав, спросил я пожилую женщину.

— Представление в цирке кончилось. Там, за мостом, чешский цирк, — ответила она.

И тут мне стало ясно, почему пустовали оба зала. Я почувствовал, как во мне растет волна радости. Усталость, раздумья, разговоры с самим собой, сомнения! Все это ушло в прошлое. Теперь все ясно.

Офицеры группами по пять — десять человек проходили мимо меня. Они шутили, смеялись, громко разговаривая между собой. С края тротуара я хорошо видел их лица. Меня охватило ледяное спокойствие. Я терпеливо наблюдал, как они торопились в ресторан. Еще бы им не торопиться! Там их ждет музыка, обильный ужин, вино и, вероятно, женщины. В оккупированных странах, и особенно там, где нет партизан, нужно пользоваться положением. Развлечься. Ведь завтра можно оказаться на Восточном фронте. Там, правда, дела пока идут хорошо, но погибнуть и там можно. Да и в Югославии уже летят головы с плеч! Только здесь, в Нише, пока спокойно. Надо торопиться! И они торопятся. Торопятся в ресторан, где сейчас грянет музыка. Большинство офицеров через террасу проходили в большой зал. За угол к малому залу никто не сворачивал. Это показалось мне подозрительным. В самом деле, в малый зал никто не идет. Странно… Почему они туда не идут? Как быть?

За несколько минут до этого я решил бросить гранату в большой зал, но тогда была другая ситуация. Сейчас все изменилось. Наверное, они заполнили и малый зал. Все идет так, как предвидели товарищи. Само собой разумеется, нужно действовать по намеченному плану. Я снова принялся размышлять.

«Чего тут думать? — говорил я себе. — Бросай в малый зал. Там наверняка есть офицеры. Это вернее. Легче будет скрыться!»

Ожили прежние доводы, казавшиеся теперь значительно более оправданными и убедительными.

Однако внутренний голос, более решительный и склонный к риску, снова выдвинул свои контрдоводы:

«Не трусь! Смотри, все офицеры идут в большой зал. Там будет битком набито. В малом же зале всего три-четыре стола. Там наверняка будет меньше людей. Попробуй! Скрыться здесь труднее, но зато интереснее!»

Мысль о таком решении сильно взволновала меня.

Офицеры гурьбой валили в большой зал. Сколько их там окажется? Граната, брошенная в такую толпу, многое может сделать. Снова нерешительность… Я снова начал раздумывать, разговаривать сам с собой. Хорошо, что я стоял не под фонарем: люди обратили бы на меня внимание и подняли бы на смех.

Такая внутренняя борьба была мне не в новинку. Я часто так беседовал с самим собой, ругал или хвалил себя, отправлялся в страну сказок или играл в войну, на которой, отпустив вожжи фантазии, совершал чудеса. Но все это были детские мечтания. Сейчас же я имел дело с действительностью. Со мной не было волшебного меча, которым, как в сказке, можно снять сразу двадцать голов.

С моста сходили уже меньшие группы офицеров. Еще немного — и, вероятно, все пройдут. Улица опустеет. На ней не останется ни одной живой души. Нужно спешить. Но куда? Малый зал или большой? Я по-прежнему был в нерешительности. Словно эти муки доставляли мне удовольствие. Раньше о том, как поступить, я и не думал. Селя и Мика сказали, что гранату нужно бросить в малый зал, и я принял это решение без особых раздумий. Но сейчас… Совсем другая ситуация. А товарищей со мной нет. Посоветоваться не с кем. Надо решать самому.

За моей спиной прошли два немецких офицера с молодой женщиной. Она что-то болтала по-немецки. Я сразу понял, что она не немка.

Однако незнание языка не мешало ей пленительно смеяться. Спешат, наверное, на ужин и танцы… Вот еще один офицер с женщиной прошел мимо меня. По соседней с отелем улице редко ходят штатские. Лишь изредка промелькнет одинокая фигура. Но пока здесь полно гуляющих. До полицейского часа еще минут сорок. Но это никого не волнует. Люди гуляют, выпивают в ресторанчиках. Гремит музыка. Время от времени гармоника перекрывает все остальные инструменты.

Ночь удивительная, ясная, без единого облачка на небе.

«Хорошо будет удирать, — подумал я. — А вдруг не придется?» Нервная дрожь пробежала при этой мысли по всему телу. Люди говорят неправду, утверждая, что им не страшно умирать. Конечно, можно сознательно поставить свою жизнь на карту, если видишь, что цель, за которую умираешь, стоит жизни. Но и тогда жалко расставаться с ней. Ведь смерть обрывает всякую связь с действительностью. Оттуда уже никто не возвращается. Может быть, японским самоубийцам легче умирать: они верят, что после такой смерти очутятся в раю, где наступит новая жизнь, более прекрасная, чем на земле. Для нас, коммунистов, нет рая. Нас, неверующих, святой Петр не пустит туда. Потому что и святого Петра не существует. Материалистическое понимание природы вытеснило его из нашего воображения. Для нас единственный рай, каким бы он ни был, здесь, на земле. Только его можно строить, и только он может быть тем раем, в котором человек почувствует себя человеком. Во имя такого рая, который нужно построить для остающихся жить, люди и идут на смерть. Можно умирать с песней, но это не значит, что человек умирает с радостью.

Последние группы немцев подходили к отелю… Сейчас я, как никогда, любил жизнь. Хотелось видеть, что будет потом. Хотелось еще раз увидеть товарищей, которые дали мне это задание, радостный блеск их глаз. Я еще не знал жизни, не знал любви, которая пьянит и заставляет мечтать день и ночь. Для меня это было таинством. Путь, по которому следовало идти дальше, чуть виднелся в тумане. Мне хотелось увидеть его и пройти по нему.

И все-таки во мне тлела искорка стремления к тому, что опаснее. Может быть, в этом было что-то авантюристическое. Казалось, что жить тем интереснее, чем больше испытаний и искушений будет на твоем пути.

Однако в данном случае стремление к опасности не имело никакого отношения к авантюризму. Это была необходимость. Сам смысл задания требовал именно такого выполнения. Если уж я решил бросить гранату в большой зал, то зачем менять решение? Будет так, как решено. Те же условия, только лучше результат. Решение созрело окончательно: налет на большой зал. Конец раздумьям! Я ждал, пока войдут последние офицеры. Пора кончать!

Снова вспомнились Мика и Черный. Оба наверняка волнуются. Бог знает что думают. Прошло больше двадцати минут, а взрыва нет. Мика, наверное, считает, что я испугался и раздумал. А может быть, в голову ему приходят и другие мысли. Арест и тому подобное. Я попытался представить себя на его месте, но не мог: слишком увлечен был своей ролью. Черный будет ждать до десяти. Успею. Пора приступать к делу…

Последние офицеры перешли мост и спешили к отелю. Улица пустела на глазах. Кажется, все в порядке. Но иной раз глупые случайности могут сорвать все.

По улице проехала машина. Она остановилась у подъезда. Из нее вышел офицер и направился внутрь здания. Машина осталась открытой. Шофер тоже вышел и стал прогуливаться по тротуару. Я задыхался от злости и проклинал его. Надо же было подъехать как раз в эту минуту! И кто знает, как долго он пробудет здесь. У него наверняка был пистолет, а в машине определенно лежали винтовка и автомат. Что делать? Проскользнуть трудно. Выстрелить сначала в него, а потом швырнуть гранату? Невозможно. Выстрел взбудоражит всех, и все пойдет прахом.

«Малый зал! — мелькнуло в голове. — Это единственная возможность, ведь вход в него с другой стороны. Но тогда невозможно отступление по намеченному пути. Придется бежать по улице, за которой наблюдают часовые. Единственный выход — свернуть на другую, незнакомую улицу. Там — неизвестность, но лучше это, чем провал операции». Меня снова охватила тревога. И надо же было ему подъехать именно в этот момент! Всю свою злобу я охотно сорвал бы на шофере, который упрямо продолжал прогуливаться.

Время шло. Скоро все офицеры войдут в зал. Я наготове. Пора! Вдруг я увидел, как шофер засуетился, кинулся открывать дверцу. Вышли двое, судя по предупредительности шофера, офицеры. Уселись на заднем сиденье. Шофер захлопнул дверцу, включил мотор, машина тронулась и скрылась за углом. Страшная тяжесть свалилась с сердца. Никаких препятствий. Я решил поторопиться. Опыт есть опыт. Если подъехала одна машина, то почему не может подкатить и другая?! У моста людей больше не видно. Улица почти совсем опустела…

Последние офицеры уже в дверях. Я начал собираться с силами. Однако в тот вечер случаю было угодно еще раз испытать мое терпение. С противоположной стороны, из темной улицы, вышла женщина с двумя маленькими ребятишками, которых она вела за руки. Я осмотрелся по сторонам. Вокруг ни души. Офицеры в ресторане. Улица совершенно пуста. Редкий случай. Но женщина! Идет себе не спеша. Ей и в голову не приходит поторопиться. Вот она напротив отеля. Улица перед ним и терраса хорошо освещены. Все видно как на ладони. Можно действовать. Но женщина и дети! Что произойдет после взрыва? Ведь они далеко не уйдут. Разъяренные немцы убьют их на месте.

«Стой! Детьми рисковать нельзя», — приказал мне холодный строгий голос. Ничего не поделаешь. Надо снова ждать, а женщина, как нарочно, начала поправлять ботинок на ноге ребенка. Снова двинулись. Идут еле-еле… Что с них возьмешь?.. Неужели нельзя идти побыстрее? Каждую секунду может произойти что-нибудь непредвиденное. Подойдет автомобиль или отряд солдат. Возникнут новые осложнения. Но ничего не поделаешь. Надо ждать. С моста сошли два солдата, прошли мимо и исчезли в толпе у памятника.

Минуты бежали. Сердце тревожно колотилось.

Больше никто не появлялся. Женщина почти поравнялась со мной.

— Поторопись, скоро полицейский час! — крикнул я.

Она вздрогнула, взглянула на меня и, подняв на руки младшего, пошла быстрее.

Все во мне задрожало. Сильное волнение вновь охватило меня.

«Сейчас или никогда! Прямо в большой зал!» — приказал я себе.

И тут за моей спиной раздались звонкие женские голоса.

— Ты думаешь, мы его там найдем? — спросила женщина.

— Наверняка. Он в это время всегда в отеле, — ответила другая.

Я оглядел их с головы до ног. На них были красивые, нарядные платья. Они прошли мимо, направляясь ко входу в ресторан.

— Будет очень мило, если мы его найдем, — проговорила первая женщина.

Ночную тишину разорвал звонкий смех.

«Ведь они идут в отель, к офицерам, — сообразил я. — Надо идти за ними. Они прикроют меня». Я пошел за женщинами, шагах в десяти от них. Слышал их голоса, но понять, о чем они говорят, не мог. Говорили они вполголоса, время от времени разражаясь громким смехом.

«Погодите! Посмотрим, как вы будете смеяться через несколько минут», — подумал я. Я даже испытывал удовлетворение оттого, что они шли в ресторан. Пусть подрожат от страха вместе со своими хозяевами!

Они шли под руку и без конца смеялись. Вполне возможно, что они смеялись в последний раз…

Улица была хорошо освещена. На террасе тоже горел свет. А стеклянная стена отеля светилась отраженным сиянием. Слева от меня тянулся парк, огражденный от улицы проволочной оградой метра в полтора-два высотой. Он был темным и таинственным. Оттуда не доносилось ни звука. Наверное, там никого не было. Люди уже давно разошлись по домам.

Вероятно, было уже около половины десятого. Я опоздал больше чем на двадцать минут. Товарищи, наверное, волнуются, не могут понять, что случилось. При мысли об этом я усмехнулся.

«Потерпите еще минутку, не пожалеете!» — подумал я.

Медленно, сохраняя дистанцию, я шагал за женщинами. Путь, казалось, удлинился. Мне даже захотелось ускорить шаг, чтобы быстрее оказаться у дверей. Теперь я уже не раздумывал, в какой зал бросить гранату. Не думал и о жизни. И, наверное, к лучшему. Ведь инстинктивно человек всегда цепляется за жизнь.

«Не теряй хладнокровия и четкости мысли. Не надо закрывать глаза перед смертью. Смотри опасности в лицо. Если зажмуришься— пропал!» Это слова Мики. Они звучали у меня в ушах в течение всего дня. Подобные операции имеют свои особенности. Чем они смелее и невероятнее, чем труднее представляются воображению врага, тем легче удаются. Какая-то доля авантюризма должна в них быть. Остальное зависит от подготовки и исполнителя.

Дерзость и отвага — союзники успеха. Колебания же ведут к провалу и гибели.

Я беззаботно насвистывал какую-то нехитрую мелодию. Неопределенную, неясную, вероятнее всего сложившуюся только что. Хотелось выглядеть спокойным и беззаботным. На самом же деле я был как натянутая струна. Каждый нерв, каждый мускул напряглись до предела. Казалось, коснись меня сейчас кто-нибудь, и я зазвучу. Напряжение усиливалось по мере того, как я приближался к залу.

От угла до входа было сравнительно недалеко. Это расстояние можно пройти за несколько секунд. Тем не менее множество самых разнообразных мыслей молнией пронеслось в моей голове. Это была какая-то напасть. Вспомнились школа, товарищи, учителя, отец… Мне пришлось приложить много усилий, чтобы отогнать поток мыслей.

В то же время я не переставал думать о зале.

Пальцы все крепче сжимают гранату. Иногда я слегка отпускаю их, чтобы они не онемели.

Послышалось гудение мотора. Я вздрогнул. Навстречу ехала машина. Фары ярко освещали улицу.

«Остановится перед отелем или нет?» По спине пополз холодок страха. «Бежать? Нельзя». Я еще раз проклял случайности, от которых иногда зависит все. Предусмотреть их невозможно. Они налетают неожиданно, как буря, и нередко разбивают все планы. Черт бы ее побрал, эту машину! Не исключено, что придется еще раз делать круг и ждать, пока она уедет.

А машина, словно нарочно, двигается медленно, не прибавляя скорости. Вот она уже проезжает мимо отеля. Фары нащупывают меня. Я остановился на секунду, пережидая, пока она проедет. Свет фар скользнул дальше. За это время женщины ушли вперед. Я поспешил за ними. Оглянулся вслед автомобилю. Он ехал по мосту к Неманиной крепости. Меня затрясло от радости, что и эта непредвиденная помеха исчезла. Исчезла столь же быстро, как и возникла. Я тотчас же забыл о ней. Нервы напряглись настолько, что я испытывал лишь одно, единственное желание: как можно скорее покончить с делом, от которого я уже так устал. Больше для меня ничего не существовало. Я ничего не видел и не хотел видеть, кроме освещенного зала. А он был очень близко. Я чувствовал запахи ресторана, чувствовал жизнь, кипевшую внутри и выплескивавшуюся наружу сквозь распахнутую дверь. До меня доносились звуки музыки, голоса и громкий смех.

Женщины были уже в дверях. Вот они вошли внутрь. Я следил за ними взглядом. В зал через террасу они не пошли, а скрылись в вестибюле, где был вход в отель. Я был доволен, что они пошли туда, хотя их вина заслуживала более сурового наказания — презрения соотечественников. Я следил за ними до тех пор, пока они не скрылись из виду.

Но и этому внешнему спокойствию пришел конец. Я стоял у дверей. Ничто не мешало мне. В вестибюле, у входа в отель, никого не было. На террасе тоже. Улица свободна. Сердце сильно стучало…

Наступил решающий момент. «Только спокойно», — уговаривал я себя. Сделал несколько шагов. Слева — ступеньки на террасу. В нескольких метрах впереди — стеклянная стена. Ее раздвигают, и тогда зал соединяется с террасой. Из открытых дверей несется шум и немецкая речь. Я на террасе. Несколько шагов — и я у дверей.

Одним взглядом я охватил зал. Там было полным-полно народу. Гитлеровские офицеры почти вплотную друг к другу сидели за столиками. Некоторые ели и пили стоя. Кое-кто танцевал. Музыка, побеждая все остальные звуки, вырывалась наружу. Что это за музыка, я не знал. В ушах у меня грохотало. В висках стучало. Жилы, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Правая рука, сжимавшая гранату, вспотела. Я смотрел на толпу убийц. Лица их были беззаботны. Пирам и веселью всегда предшествовали преступления.

Меня охватило сильное желание хорошенько рассмотреть лица сидевших в зале. Неизвестно, как долго глядел бы я на них, если бы ноги не действовали автоматически. Они неумолимо сокращали расстояние, приближая меня к врагу. Путь к отступлению отрезан. Я у цели. На какое-то мгновение я даже перестал различать лица. Глаза застлал туман. Передо мной была бесформенная зеленая масса. Я встряхнул головой. Посмотрел вправо, влево. Никого. Значит, никто не помешает. Можно действовать.

«Давай, давай! Смелее!»

Я больше не смотрел в глубину зала. В голове гудело. Я уже не различал ничего, кроме мраморной колонны возле двери. Гладкий сверкающий мрамор… Об него нужно ударить гранату… От этого теперь зависит все… Зашипит ли она? Я вспомнил о тех гранатах, что не сработали во время моих упражнений в Мирнице. На секунду стало холодно. Но проверять некогда. Сверкающая мраморная колонна передо мной. Возле нее дверь… А вдруг оттуда кто-нибудь выйдет? Машинально я ощупал левой рукой пистолет. По-прежнему — никого. Только звон в ушах.

«Где часовой?» — мелькнула мысль.

Последний шаг. На следующем нужно выхватить гранату. Мгновение — и я выхватил ее правой рукой. Капсуль направлен прямо на мраморную колонну. Сработает ли он? Полшага, последние полсекунды, — сильный взмах руки, удар гранатой по колонне… Послышался треск, и я увидел вспышку капсуля. Следующего мгновения я ждал как манны небесной. Ничтожно малая доля секунды показалась вечностью. Капсуль сработал. Теперь надо дождаться шипения горящего фитиля. Секунда — вечность. Я подумал о другой гранате. Но вот послышалось слабое шипение. Оно было для меня приятнее всякой музыки. Снова вспомнились уроки Синадина. Шипит! Значит, все в порядке… Надо бросать. Я повернулся в сторону зала. Считая до трех, сделал три шага вперед, переступив порог зала. Я в логове. На втором шаге снова охватил взглядом весь зал. В центре самая настоящая толчея. Возле двери сидели какие-то офицеры и изумленно, растерянно глядели на меня. Они явно не сознавали, что происходит. Застыли как статуи. Мои глаза встретились со взглядом одного из них. Граната шипела… Я досчитал до трех, широко размахнулся и швырнул ее в самую гущу, проследив траекторию, которую она описала. Падения ее я не дождался. Двумя прыжками достиг двери, выскочил на террасу, встал за мраморную колонну. В тот момент мне надо было спрятаться от осколков гранаты. В то же мгновение, почти машинально, я выхватил пистолет. Еще шаг…

Все произошло молниеносно. До сих пор я не думал о жизни. Основное — выполнить задание. И вот оно выполнено! Теперь главным становится другое — надо выбраться отсюда живым.

Сколько прошло времени? Наверное, доли секунды.

Вдруг здание отеля вздрогнуло. Почва под ногами словно закачалась. Стеклянная стена разлетелась на куски. Свет в зале погас. Стоны, крики, вопли… Все смешалось… Кто-то вылетел на террасу сквозь разбитую стеклянную стену и упал. Мне почудилось, будто зал превратился в бурлящий котел…

В момент взрыва я на мгновение застыл. Приятное тепло разлилось по телу. Вспомнились товарищи… Слышали ли они взрыв? Но уже в последующую секунду я подумал о происходящем. Теперь мне захотелось поскорее выбраться отсюда. Собственная жизнь вдруг стала бесконечно дорогой.

Оставался ли я на месте, пока гремел взрыв и его эхо разносилось повсюду, или все это я пережил, убегая? Не знаю. Мне казалось, будто я стою на месте. Теперь все в порядке. Только вперед! Только вперед! Скорее! А что впереди — неизвестно. Любой путь в таких ситуациях кажется ужасающе длинным.

У входа в отель пронзительно завизжала женщина. Мне показалось, что она кричала: «Вот он, держите его!» За спиной неожиданно послышался топот сапог. Это еще больше подстегнуло меня, заставило мчаться что есть сил. Вот-вот за спиной загремят выстрелы. Мускулы на спине напряглись, словно собираясь отразить возможные пули. Но это продолжалось мгновение. Еще одно усилие — и я на улице. Моментально свернул вправо. Впереди — широкая светлая улица. Бежать предстояло по ней. Слева оставался парк. Самое важное — преодолеть эту часть пути и повернуть влево. Потом будет легче. Я стрелой мчался по улице. Ноги словно не касались земли. Тело стало легким, ноги — сильными и крепкими. Но это ощущение продолжалось недолго.

Из отеля по-прежнему неслись крики и вопли, слышался звон разбитого стекла. Пока ничто не препятствовало мне. Но вот я взбежал на поперечную улицу. И тут произошло нечто неожиданное, ошеломившее меня. Парк ожил. Из его глубины понеслись человеческие возгласы. Где-то в глубине прозвучали команды.

Шум, крики. Словно нечистая сила носилась по парку. Я глянул в темноту и замер. Кровь застыла в жилах. Со всех сторон ко мне бежали люди.

Зал остался далеко позади. Мне грозила новая опасность. Только быстрота могла спасти меня. Я помчался быстрее. Но не успел я сделать двух-трех шагов, как произошло нечто непонятное. Ноги отяжелели. Словно свинцом налились. В груди закололо, я начал задыхаться.

И тем не менее я продолжал бежать дальше, правда, как мне казалось, очень медленно. Должно быть потому, что мне хотелось как можно скорее оказаться вне опасности.

Я терял последние силы.

Конец? Я увидел солдат, бежавших к ограде. Как раз в тот самый момент, когда я доберусь до конца парка, до поворота, который ведет к Нишаве, они достигнут ограды. Их много, и потому я ничего не смогу сделать. Бессознательно я принялся подсчитывать, сколько патронов в пистолете. Шесть-семь в обойме и один в стволе. Сколько солдат можно убить? Шесть или семь? Шесть. А седьмой? Кому он предназначен — мне или седьмому солдату? Решить это еще есть время. Решение придет на оставшихся тридцати шагах. Пока отложим его.

Вспомнились лица товарищей. Только теперь мне стало ясно, почему они настаивали на малом зале. Они все предвидели. Они хотели, чтобы со мной ничего не случилось.

Крики в парке усиливались. Они смешивались с криками, доносившимися из малого зала и из дома напротив. Кто мог предполагать, что там окажутся немцы? Из малого зала выбегали люди, крича что-то непонятное. Из большого зала по-прежнему неслись стоны и вопли. Несколько человек, вылетев на террасу, обезумело метались по ней.

«Сам виноват, — ругал я себя, — хотелось убить побольше. Вот теперь получай. Торопись, беги быстрей». И я бежал изо всех сил, бежал до изнеможения. Но откуда брались силы, если казалось, что они на исходе? И все же я продолжал бежать…

Еще два-три шага, и я буду в конце парка, где надо повернуть на улицу, ведущую к Нишаве. Успею ли? Солдаты уже близко. Они наверняка перепрыгнут через проволоку, прежде чем я успею ускользнуть. Вот и улица! В глубине ее не было света. Что там? Неизвестно. Ведь по плану я должен был уходить в другом направлении. Надо свернуть влево, вдоль парка, изменить направление. А может, побежать прямо и нырнуть в темноту, незнакомую и таинственную?

«Да, туда. Это лучше всего», — твердил я себе. Впереди никого не было. Шум у отеля усиливался. Он достиг максимума, когда я был на перекрестке. Тут я увидел группу людей в зеленых мундирах. Заметив меня, они заорали еще громче. Вернее, это был уже не крик, а дикий, безумный рев. Тишина августовской ночи делала его еще более ужасным. Эти две группы предполагали соединиться и отрезать мне путь к отступлению. Но у меня было перед ними одно преимущество: еще немного, и я окажусь на той стороне, на темной улице.

Правда, они ринутся вслед, но уже есть надежда улизнуть.

Однако надежда пропала, не успев окрепнуть. Прямо передо мной, в глубине улицы, по которой я намеревался удирать, засветились автомобильные фары. Навстречу шла машина.

«Конец», — подумал я, сжимая пистолет. Указательный палец лежал на спусковом крючке. По-моему, я даже поднял пистолет к виску.

«Погоди, неужели ты испугался? Спокойно поищи выход», — приказал я себе. Но выхода не было. Круг замкнулся. Куда бежать? Справа — офицеры. Впереди — машина. Из парка несется толпа. Позади — хаос и пекло. Еще немного — и они настигнут меня. Ограда парка довольно высокая. На преодоление ее требуется время. У меня только одно преимущество: улица, по которой я решил бежать, раскопана. Днем здесь ремонтируют трубы. Машине по ней не проехать. Здесь они не смогут преследовать меня.

Я продолжал искать выход. Сдаваться не хотел. Еще не все потеряно. Надо использовать любую возможность. Решаю, в какую сторону бежать. Из группы офицеров, столпившихся у отеля, вдруг отделился сильный высокий человек и побежал ко мне.

— Хальт! Хальт! — кричал он.

Я поглядел в его сторону. Целиться у меня не было времени. Машина стремительно приближалась. За высоким офицером кинулось еще несколько человек. Сквозь ограду парка я различал силуэты людей, находившихся почти у самой проволоки. Я выскочил на перекресток. Окруженный со всех сторон быстро приближавшимися преследователями, я решительно свернул на изрытую улицу и побежал по правой стороне. Преследователи заметили, куда я свернул. Поднялся дикий вой. Они словно чувствовали, что добыча ускользает из их рук. Особенно громко вопил высокий офицер.

— Хальт! Хальт! — неслось за мной.

«Кричи, кричи», — думал я про себя. Однако офицер бежал быстро и почти настигал меня. Я вытянул по направлению к нему руку. Он на мгновение застыл. Не выстрелив, я помчался дальше. Между тем не он представлял главную опасность. Гораздо опаснее была группа, приближавшаяся из парка. Сколько их? Двадцать, тридцать, пятьдесят человек? Я не знал. Некоторые уже подбежали к проволоке и готовились перепрыгнуть через нее. Они были передо мной. Сзади и сбоку приближались другие. Мостовая и проволочная ограда разделяли нас. Я уже видел руки, судорожно хватавшиеся за проволоку. Еще секунда, мгновение— и они перепрыгнут ограду. И тогда — прощай, жизнь!

«Конец?» — переспросил я себя. «Нет, не конец!» — внушал мне какой-то другой голос. Я побежал еще быстрее. Но тут неожиданно я увидел впереди каких-то людей, двигавшихся мне навстречу. Они были еще далеко. Прежде чем они подоспеют, я сверну в первую улицу направо. Но главная опасность, грозившая мне из парка, продолжала нависать темной тучей.

Я бежал из последних сил, облегчая свой бег взмахами свободной левой руки. Вдруг споткнулся о доску. Чуть не упал. Больно ушиб руку. Но тут же испытал настоящую радость. Кажется, я спасен. Посмотрел на злорадно улыбавшихся солдат и в то же мгновение принял решение. В левом кармане у меня оставалась еще одна граната. Я выхватил ее. Ощутил холодок стали. Времени не было. Быстрей. Дорога каждая секунда. Вокруг — ничего твердого. Не было мраморной колонны. Но ведь у меня есть пистолет. Я сжал рукоятку. Остановился и изо всех сил ударил пистолетом по капсулю гранаты, которую держал в левой руке. Послышался треск. Вспыхнул огонек фитиля. Не оставалось и секунды, чтобы переложить гранату в правую руку. Я снова побежал вперед, на ходу считая до трех. Солдаты были уже совсем рядом. И тогда левой рукой я швырнул гранату. Она перелетела ограду и упала в самую гущу солдат. В то же мгновение я бросился в траншею, выкопанную для канализационных или водопроводных труб.

Едва я грохнулся на землю, как раздался взрыв. Тотчас же выскочил наружу. Обернулся. Преследовавший меня офицер лежал на мостовой. Никто больше не пытался перелезть через проволоку. Послышались крики о помощи. Никто теперь не бежал за мной. Мощный взрыв остановил всех, кто пытался поймать меня. Смолкло «Хальт! Хальт!» И лишь от отеля по-прежнему доносились крики о помощи. На меня пахнуло пьяняще приятным запахом пороха и взрывчатки.

Где-то вдалеке, в районе отеля, прогремел пистолетный выстрел. Потом второй, третий… Опасность пока не миновала. На мгновение я остановился, чтобы увидеть страх и беспомощность оккупантов.

Несколько шагов — и я добрался до угла улицы, где предстояло свернуть вправо. С угла осмотрел ее. Далеко внизу горели фонари. Все было спокойно.

Тишину парка пронизывали ужасающие крики раненых. К ним пока никто не спешил на помощь. Чужой город, окутанный ночной мглой, внушал оккупантам страх, заставлял ждать из-за каждого угла новых ударов.

Радость заполнила мою душу, а по телу разлилась усыпляющая слабость. Несколько секунд назад я судорожно считал патроны в пистолете, прикидывая, сколько из них потратить на фашистов. Окруженный со всех сторон, я находился в почти безвыходном положении. И вдруг такой поворот! Опасность исчезла, словно по мановению волшебной палочки. Задание выполнено. Операция, которой я подчинил все свои мысли, всю волю и силу, проведена. Я остался жив!

Теперь впереди как будто бы никаких препятствий. На какой-то миг я почувствовал облегчение. Однако такое состояние продолжалось одно мгновение. Выстрел за спиной вывел меня из состояния блаженства. Где-то вдалеке завыла сирена.

«Уходи как можно быстрее! Сейчас начнется облава», — мелькнула мысль. Я нырнул в неосвещенную улицу, которая должна была привести меня к Черному. Теперь можно было идти медленнее. Опасная зона осталась позади, а слишком поспешный шаг мог вызвать подозрения. Постепенно глаза привыкли к полумраку. Я крался, как кошка. Ведь каждый дом мог стать засадой или преподнести неприятный сюрприз. Пистолет в правом кармане брюк. Рука, сжимающая рукоятку, — снаружи. Где-то промчалась машина. Причем в том же направлении, куда двигался и я. Надо поторапливаться. Остается пройти еще одну улицу, ведущую к мосту.

Из окон и дверей выглядывали головы любопытных. Взрывы, выстрелы и крики у отеля «Парк» никому не давали покоя. Они дразнили и давали волю фантазии. В воротах, мимо которых я проходил, стояли старик и пожилая женщина. Женщина коснулась рукой моего плеча.

— Сынок, что там происходит? — спросила она. От неожиданности я вздрогнул.

— Не знаю, мать. Вам лучше всего сидеть дома и не выходить на улицу, — ответил я, не останавливаясь.

Я ускорил шаг. Пересек улицу. Переходя ее, увидел, как вдали мелькали какие-то тени. Но поблизости от меня было спокойно. Я один шагал по словно вымершей улице. Еще немного— и я перейду главную улицу. Если и эго удастся, можно считать, что все в порядке. Сейчас она — основное препятствие на пути моего отступления. Улица была ярко освещена. Поблизости находилась какая-то корчма. Вокруг нее толпился народ.

Я уже был недалеко от нее, шагах в пятидесяти. И вдруг застыл как вкопанный. Через мгновение инстинктивно прижался к воротам. Сердце забилось, кровь бросилась в лицо — на перекрестке показалась машина. В свете фар трудно было разглядеть, кто сидел в ней. Мотор гудел. Фары слепили глаза.

Что такое? Облава? Неожиданно машина остановилась. Через полуоткрытую калитку я заглянул во двор и увидел невысокий дом. Света в окнах не было. Куда идти? Позади — солдаты. Лучше всего, пожалуй, свернуть в сторону. Но там тоже могли стоять машины с солдатами. Мышеловка? Охотник каждую минуту может схватить попавшего в ловушку зверька. Но вправо, туда, где перед этим я видел двигавшиеся фигуры, как будто можно улизнуть. Надо решать. Всякое промедление грозило стать роковым.

«Чего медлишь?! Решай!»

Зашумел мотор. Сердце забилось сильнее. Машина тронулась. Но куда она поедет? В каком направлении? Фары сверкнули ярче — и свет побежал по стенам домов. Я нырнул в подворотню. В тот момент у меня не было другого выхода! К счастью, ворота не были заперты. Я чуть толкнул створки, и они заскрипели. В щель я следил за машиной, свет фар которой медленно скользил по улице к воротам. Мотор гудел. Узкий пучок света подпрыгивал в ямах и выбоинах мостовой. Я ждал. Машина, казалось, двигалась с черепашьей скоростью. И чем ближе подъезжала она к воротам, тем медленнее ехала. Казалось, она вот-вот остановится перед ними. Я с трудом держал себя в руках. Яростно сжимал рукоятку пистолета, помня, что не осталось у меня ни одной гранаты… Оставалось ждать. Из своего укрытия я продолжал наблюдать за машиной. Она по-прежнему шла невероятно медленно. Почему водитель не прибавит газу? Вот она поравнялась с воротами. Пучок света скользнул мимо. Теперь я мог все разглядеть. Это был открытый грузовик. В кузове сидело несколько солдат. Я задрожал всем телом. Грузовик не остановился. На той же скорости он пополз дальше. Я высунулся, чтобы посмотреть туда, откуда он пришел. Там было тихо. На перекрестке никого не было. Машина продолжала ехать с черепашьей скоростью. Красный огонек был уже далеко от меня. Еще мгновение — и я продолжу свой путь.

Вдруг послышался какой-то шорох. Я молниеносно оглянулся и инстинктивно выставил вперед пистолет. Передо мной стояла девушка лет двадцати в черном платье. Замер, не зная, что сказать.

— Не бойся, — прошептала она. — Я наблюдаю за тобой с той минуты, как ты появился в воротах.

— Что ты тут делаешь? — спросил я только для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.

— Ничего, — ответила она. — Я здесь живу. Услышала взрыв, погасила свет и вышла во двор посмотреть, что происходит.

— И что ты видела? — спросил я с непонятным мне самому раздражением.

— Тебя и ничего больше, — проговорила она спокойным голосом и, немного помолчав, добавила — Опусти пистолет, а то еще выстрелит.

Я вздрогнул, совершенно забыв о том, что стою, направив на нее пистолет.

Она все видела, и мне было как-то неловко разговаривать с ней. Сознавая свое превосходство, она наблюдала за мной.

— Что за взрывы в городе?

— Не знаю, — сердито ответил я. — Во всяком случае тебе лучше сидеть дома и не вылезать.

— Я так и делаю, только вот что будет с тобой, — заметила она не без ехидства.

Болтовня эта надоела мне. Я посмотрел вслед удалявшейся машине. Вот она подъехала к перекрестку и, не останавливаясь, прошла дальше. Незачем терять время. Следовало уходить как можно быстрее.

— Обо мне не беспокойся, — бросил я девушке и вышел на улицу. Вслед услышал лишь одно слово: «Счастливо!» Оно прозвучало мягко и ласково. Но времени оборачиваться не было. Я поспешил вперед. Предстояло перейти еще одну улицу. Я торопился. По тротуарам сновали люди. У корчмы галдели пьяные. Минута — и я на улице. Перехожу дорогу. Казалось, прохожие смотрели только на меня. Я ждал крика: «Держите его!» В ушах еще звучали вопли: «Хальт! Хальт!» Но шага я не ускорил. Той же спокойной походкой перешел на другую сторону и углубился в темную улицу, которая вела к Нишаве.

Впереди не было ни одного огонька. Сюда немцы не заглядывали. Иногда совал нос случайный жандарм. Да и то редко. По обеим сторонам улицы тянулись убогие домишки. Оставалось лишь перейти Нишаву. Приятная усталость валила с ног. Я ни о чем не мог думать.

Резкий вой сирены вывел меня из состояния оцепенения и напомнил, что опасность еще не миновала. Что это? Тревога? Или заревела санитарная машина, спешившая на место происшествия? Вой сирены усиливался. По мосту громыхала машина. Вот она замерла у столба. Потом еще несколько машин. Некоторые из них останавливались. На мостовую выпрыгивали солдаты и выстраивались на улице.

Облава!

Опоздали. В оцепленном квартале вам никого не найти. Все надежно укрыты. Только запоздалым гулякам да подвыпившим посетителям ресторанов придется поспешить, если они хотят избежать ареста. Я злорадно ухмыльнулся, подумав о них. В ушах звучала дребезжащая музыка и пьяные песенки. Как было бы здорово, если б я мог превратиться в птицу, взмыть на крыльях и покружить над городом, чтобы увидеть, что происходит у отеля. Было бы еще лучше, если бы нашлась возможность заглянуть в души фашистских офицеров и термометром измерить величину их страха. Страх заставляет их цепенеть. Это единственное средство, с помощью которого их можно образумить и привести в чувство.

Товарищи сейчас, наверное, радуются. Удивляются только, почему раздалось два взрыва. Ведь договаривались только об одном. В городе выли сирены. Рев моторов заглушал крики. Все сливалось в какой-то странный, необычный шум. С каждым шагом он ослабевал. Как можно дальше от него! Как можно дальше отсюда! Как можно глубже зарыться в теплую августовскую ночь. Нырнуть в нее, потонуть в ней. Только вперед! В ночь!