Солнце зашло, начали сгущаться сумерки.

Лишь на западе в кронах деревьев горел розоватый отсвет. Я быстро шел по узкой тропинке через огороды и заросли кукурузы к нишской крепости. Здесь мне предстояло встретиться с Микой и получить от него две ручные гранаты и пистолет.

Я поднялся на стену. Мики не было. Стена уходила в сторону. Только тут я вспомнил, что мы точно не определили место встречи. Меня охватило волнение. Видимо, Мика не представлял, как все выглядит. Иначе он точно указал бы место. Я пошел вдоль стены. Набрел на две-три лачужки метрах в трехстах от того места, где поднялся наверх. Мики не было. Пройдет еще немного времени, станет совсем темно. Что тогда делать? Минута летела за минутой, но Мика не появлялся. Я повернул обратно. Что будет, если мы не встретимся? Неужели все должно пойти прахом из-за какой-то глупости? Я начинал злиться. Пробежал по стене. Никого. Во дворике одной из лачужек старуха запирала поросят.

Я устал и ослаб. Стало совсем темно. Я снова повернул назад, к Нишаве, туда, откуда пришел. Сначала шел быстро. Потом замедлил шаги.

«Куда спешить? Успокойся и подумай», — убеждал я самого себя.

Постепенно я начал успокаиваться, хотя гнев еще кипел в душе. Если бы сейчас встретился Мика, я осыпал бы его ругательствами. Неужели нельзя как следует договориться?

«Вернуться к Черному? Может быть, Мика с ним? Пожалуй, правильнее поступить так, если мы не встретимся».

И я снова на прежнем месте. Возвращаться обратно нет смысла. Неужели это конец? Не оставалось ничего другого, как направиться к Черному.

На небе уже поблескивали звезды. Я опять был в нерешительности.

Идти к Черному или пройтись еще разок? Где вероятнее всего можно встретиться? В конце концов я стал гадать, как ребятишки: выйдет — не выйдет, встречу — не встречу. Внезапно послышался шорох. Наверное, ветер качнул стебли кукурузы. Но вот он повторился снова. Громче, отчетливей. Мика? Сердце заколотилось. Еще мгновение — и на стену поднялся Мика. Не могу передать, что я испытал в ту минуту. И злость, и радость. Я готов был наговорить ему бог знает что. И в то же время мне так радостно было видеть его! Конец неизвестности… Он здесь. А с ним и оружие. Тяжело дыша, он поднялся на стену.

— Что с тобой? — спросил я.

— Не мог раньше. Всего не предусмотришь.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Мне кажется, что в городе что-то происходит. Поэтому будь осторожен.

— Я несколько раз обошел всю стену, — проговорил я.

— Надо было ждать вот здесь, в самом начале.

— В другой раз надо точнее договариваться.

До начала операции оставалось достаточно времени. Несколько минут у нас было в запасе — ровно столько, сколько нужно, чтобы проститься. Мы медленно пошли по стене. Оба молчали… В огородах стрекотали сверчки. Ночная жизнь, таинственная и полная неизвестности, вступала в свои права.

Мика молча протянул мне гранату, большую и тяжелую.

— Когда-то такие гранаты носили пограничники и жандармы, — сказал он.

Я погладил холодную рубчатую сталь. Сколько будет осколков, когда она разорвется! Кольцо выдергивалось легко. Через несколько секунд Мика протянул мне еще одну, такой же величины. Я взвесил их на руках. Обе по весу были одинаковые.

— Чего ты их взвешиваешь?

— Та, что потяжелей, пойдет для цели посерьезней.

— Обе одинаковые. А тебе понадобится только одна. Вторую береги про запас и не бросай ни в коем случае.

Я положил гранаты в карманы. Они сильно оттягивали их, словно два огромных яблока.

Потом Мика протянул мне большой, чуть тронутый ржавчиной револьвер.

— Заряжен. Патрон в стволе. Сам проверял.

Я спрятал и его. Итак, оружие в порядке.

— Это все, что я должен был тебе передать, — сказал Мика, держа меня под руку. — Остальное тебе известно. — Мне показалось, что рука его дрожит.

Оставалось проститься. Потом каждый пойдет своей дорогой.

— Ну, пора двигаться. Мне еще надо зайти к Черному, — сказал я, глядя в глаза Мике.

Он посмотрел на часы.

— Мне тоже пора. Как раз до дому доберусь. — Он помолчал секунду, словно подыскивал слова. Потом спросил: — Значит, обо всем договорились?

— Кажется, да.

Он посмотрел на меня, положил руку на плечо и сказал:

— Придерживайся плана, и все будет в порядке. Выполнишь задание, Черный отведет тебя в Ясеницу, а оттуда на поезде доберешься до Куршумлии.

— Когда мы увидимся? — спросил я.

— Об этом не беспокойся. Я сам разыщу тебя или товарищи помогут. В Куршумлии будет известно, где ты.

Время шло. Пора было трогаться в путь, но что-то удерживало меня на месте. Мику я видел дважды. Первый раз в Прокупле. А сегодня мы провели вместе целый день. Но казалось, что мы давно знакомы и нас связывают общие интересы. Мне было жалко расставаться с Микой. О своем недавнем раздражении я уже позабыл. На душе у меня было тяжело, и я не торопился протягивать ему руку. Весь день Мика приучал меня к мысли спокойно идти в неизвестность, может быть, на смерть, а теперь я тянул. И не потому, что я вдруг чего-то испугался. Просто мне хотелось еще хоть минуту провести с ним. Ведь, прощаясь с ним, я прощался со всеми товарищами. Я смотрел на Мику и вспоминал своих друзей из Куршумлии, школьных друзей. Вспомнил Селю и многих других…

«Еще минуту — и все», — подумал я. Потом протянул Мике руку.

— Ну, пора!

Он сжал ее. Левую руку положил мне на плечо. Глаза его горели каким-то необычным блеском. Он явно хотел что-то сказать мне.

— Гордись! — начал он тихим прерывистым шепотом. — Сегодня вечером все твои товарищи, все честные люди мысленно будут с тобой.

— Не беспокойся. Я постараюсь сделать все как нужно, — ответил я.

Мы обнялись. И хотя больше никто из нас не сказал ни слова, каждый понимал, что эта встреча могла быть последней. Может быть, уже завтра одного из нас не будет в живых.

— Пора идти, — проговорил я.

— Пора, — согласился Мика и снова сжал мою руку. — Желаю удачи!

— Не беспокойся.

Я быстро пошел по стене. Прежде чем сойти с нее, посмотрел на Мику. Он стоял на том же месте и глядел мне вслед. Увидев, что я обернулся, махнул рукой. Я побежал к Черному, который меня ждал на берегу Нишавы, чтобы проститься и с ним. Он стоял на берегу, прислонившись к дереву.

— А я уже начал беспокоиться: что-то долго тебя не было, — сказал он, опуская в карман часы.

— Все в порядке. Мика немного запоздал.

— Оружие получил?

— Да.

Я показал ему револьвер. Он взял его в руки. Оглядел со всех сторон. Попробовал. Покачал головой:

— Не очень-то за ним ухаживали.

Потом вынул свой пистолет и протянул его мне:

— Бери. Этот надежнее. Я несколько раз стрелял из него. Пока ни разу не подвел. Здесь запасная обойма. А твой я себе оставлю. Мне он, вероятно, не понадобится.

Он словно хотел о чем-то спросить меня и медлил. Мне же надо было двигаться. Я вынул из кармана документы и все остальное, что должен был оставить ему.

— Я тут все время думал об одной вещи, — начал он медленно.

— О чем же?

— Может, мне пойти с тобой? Дело будет вернее.

Такое мне и в голову не приходило. Вспомнился Мика и наш план. Стоит ли идти двоим? Предложение заманчивое, но запоздалое. Что скажут товарищи? Подумают, что испугался и повел с собой другого?

— Нет, — решительно возразил я. — Оставайся здесь и делай то, о чем договорились. Сейчас ничего менять нельзя.

Мы сегодня впервые увидели друг друга, а он уже готов был прийти мне на помощь.

Черный внимательно осмотрел гранаты.

— Порядок!

Я протянул ему свое удостоверение, ученический билет и все остальное.

— Получай. Если что случится, будешь знать, с кем имел дело. И матери сообщишь.

Он взял документы. Мы обнялись и крепко пожали друг другу руки.

— Буду ждать тебя, как договорились.

— Если не приду в течение часа, уходи.

— Мика велел ждать до одиннадцати.

— Мы изменили время. Делай так, как я сказал.

Я быстро зашагал по знакомым улицам к отелю «Парк». Позади остались неосвещенные кварталы. Кое-где уже стали попадаться фонари. Я шел к центру. Миновал театр. Слева остался ресторан «Ястребац». У первого прохожего спросил, сколько времени.

Пожилой мужчина, вынув из кармашка жилета часы, ответил:

— Без двадцати девять.

Я отдышался. До отеля «Парк» было недалеко. За оставшиеся двадцать минут хотелось успокоиться, прийти в себя.

Я замедлил шаг. На трамвайной остановке, возле памятника, стояла толпа. Повсюду в ресторанах и кофейнях за столиками сидели люди. Они пили и ели. На улицах было полно гуляющих. Среди них немало молодых людей.

Мне почему-то вспомнилось, как несколько дней назад молодежь из лётичевской организации отправилась к немецкому коменданту с просьбой разрешить им танцы и гулянье. Рассказывали, что немец презрительно посмотрел на них и сказал:

— Неужели вам не стыдно просить об этом? Вы же Оккупированы!

— Нас это не касается, — ответил ему глава делегации, — мы молоды и хотим развлекаться.

Разрешения они не получили, но зато каждый вечер до изнеможения шлялись по улицам. Один вид этой беззаботной толпы, громогласно хохочущей и попусту растрачивающей свои силы, вызывал во мне ярость.

А вот и памятник. Он должен символизировать славное прошлое. Однако ни один человек из этой толпы даже не взглянул на него.

Гремела музыка. Звучали легкомысленные песенки. Толстые нишские обыватели восседали за столами. Я подошел поближе, чтобы лучше разглядеть их. Пиво и чевапчичи поглощались в огромных количествах. Какой-то пьяница совал ассигнацию в смычок скрипача. У этих людей не было родины.

В кабаре скрипучим голосом пела певица. Я пошел дальше. Злоба душила меня. «Надо отомстить вам за все это», — думал я. Я дорого заплатил бы за то, чтобы иметь возможность своими глазами увидеть дикую панику и животный страх, который охватит этих людей после взрыва.

Пора… В запасе оставалось еще десять минут. Я направился к мосту, ведущему в крепость. Не доходя до него, на углу, возле Народного банка, нужно было свернуть вправо. Я не спешил. В такие моменты десять минут растягиваются в бесконечность, и в то же время они слишком коротки, чтобы человек мог что-то обдумать. В голове у меня был сумбур. Не хотелось ни о чем думать. Однако мысли куда-то влекли, манили. Вспоминалось прошлое, которое иногда кажется каким-то необыкновенным, рисовалось будущее. В голову стали лезть мысли о смерти. Уж не трушу ли я? Что со мной? Все еще слышались всхлипывания джаза и скрипучий голос певицы. Перед глазами возникли лица людей, слушавших песню. За небольшим исключением это были отвратительные жирные рожи.

— Неужели за этих вот биться? — спросил я самого себя.

Вспомнились слова Мики: «Все честные люди сегодня вечером будут с тобой».

Однако все они далеко. Никого из них нет рядом. Я здесь совсем один. Мои товарищи сейчас в маленьких, убогих домишках. Многие из них сегодня, наверное, прощаются со своими близкими, чтобы завтра отправиться в отряд.

Мне захотелось поскорее сделать свое дело. Ожидание убивало меня. Почему бы мне не начать без десяти девять? Ведь это никому не помешает. Но, кто знает, что намечено на этот час. Может быть, еще не все наши товарищи скрылись. Может быть, Мика еще не добрался до дому.

Я находился в каком-то странном состоянии, от которого хотелось поскорее избавиться. На тротуаре ребятишки играли в салки. Я подошел к ним поближе. Уж очень весело они играли. Мне даже захотелось присоединиться к ним. Я стал подбадривать одного из малышей. Минуты шли… Я опомнился. Пора! Как бы не опоздать! Я еще раз посмотрел на детей. Что с ними будет? Не придет ли немцам в голову стрелять и в них? Как увести их отсюда? Это показалось мне самым важным заданием на свете. Следовало что-то предпринять. Но что?

— А ну домой: полицейский час! — крикнул я им первое, что пришло в голову. Все посмотрели на меня. Поднялся невообразимый шум.

— Идем во двор, там поиграем, — крикнул один из мальчиков. Ребята бросились за ним. Ворота со скрипом затворились. Улица опустела.

Оставалось две-три минуты. Я пошел к банку. Не спеша вынул предохранители и, чтобы они не гремели, положил их в карман пиджака. Шли последние минуты. Впереди — самое трудное.

Я подумал о Мике и других товарищах. Мика, наверное, смотрит на часы. Вспомнился офицер, швырявший оборванным и голодным цыганятам обглоданные кости. Увижу ли я его там?

На углу я остановился. У отеля — ни единого человека. Вдали темнели силуэты каких-то штатских. Ни солдат, ни офицеров не было. Надо идти. Но я чего-то ждал. Все ли продумано? Я искал какой-нибудь предлог, чтобы еще хоть мгновение постоять на месте. Когда тронусь, пути назад не будет. Где-то били часы. Это сдвинуло меня с места.

Пора! Вперед! Словно по команде, я повернул направо и медленно пошел по улице. Шел ровным, размеренным шагом, не оглядываясь и не останавливаясь. Вспомнил остекленевшие глаза наших солдат, немца, заставившего меня снять часы с руки убитого. Почувствовал на руке холод. Нет! Это не холодная кровь, смешанная с родной землей. Это граната. Пальцы вонзились в ее ребра. Еще мгновение… Вокруг — никого. Зловещую тишину нарушал лишь отдаленный бой часов.

Я очутился у террасы. С улицы сквозь распахнутую дверь было видно лишь пять-шесть офицеров, сидящих за столиками. Вчерашнего оживления не было и в помине. Где же остальные? Почему опустел огромный зал? Сердце у меня екнуло. Не пронюхали ли они что-нибудь? Уж не поджидают ли меня за углом солдаты с автоматами на груди? А что, если оттуда раздастся очередь? Я прошел мимо двери. Моя цель — малый зал за углом, а не большой. Он-то, наверное, полон народу. Глухо звучали шаги. Откуда-то издали доносился неясный шум, но здесь, возле отеля, никого не было. Люди стороной обходили это место, словно заклятое. Особенно девушки.

Я выпустил гранату. Освободил онемевшие пальцы. При слабом свете фонарей на руке виднелись четырехугольные следы ребер гранаты. Ощупал пистолет. Плотно притянутый ремнем, он был незаметен.

Меня охватила дрожь. Кровь бросилась в лицо. В висках застучали молоточки. Стало жарко. На лбу выступил пот. Я на углу. Медленно поворачиваю… Здание напротив ярко освещено. Здесь — караульные. Не спеша подхожу к малому залу. Еще шаг — и все будет в порядке. Вокруг — ни души. Все словно по заказу. Я снова начал размышлять. Большой зал пуст. Почему? Неизвестно. А что, если и в малом зале никого нет? Что тогда делать? Мысли мчались с быстротой молнии. Я продолжал идти вперед. Расстояние уменьшалось. Десять шагов, восемь, пять, три, два… Здесь! Правой рукой я снова сжал гранату. Посмотрел на бетонный косяк двери, о который мне предстояло ее ударить. Он совсем рядом. Еще два шага вперед… Ударю о второй косяк… Что это? Страх или боязнь, что в зале никого не окажется?

Двери были широко распахнуты. Повсюду горел свет. Тишина. Проходя по улице мимо двери, я успел заметить за столом только двух немцев.

«Мало», — мелькнула в голове мысль.

«Не бросай!» — автоматически последовало решение.

Не задерживаясь возле двери, я продолжал свой путь все тем же размеренным шагом. Ничего подозрительного нет. Первая попытка не удалась. Гранату я не бросил. Часы пробили девять. На первый взгляд ничего не изменилось. Вдруг я почувствовал страшную усталость. Тело налилось тяжестью. Захотелось присесть, выпить стакан холодной воды. На лбу выступили крупные капли пота Я судорожно глотал слюну. Губы стали гореть. Хотя бы каплю воды, холодной воды!.. Поблизости, как назло, не было даже колонки. Я машинально направился к улице, где проходила трамвайная линия. Хотелось прежде всего напиться, а потом уж обо всем подумать.

Время шло. Я вышел на улицу, по которой ходил трамвай. Жуткая жажда мучила меня. Каплю воды! Я зашел в первую попавшуюся кондитерскую. В ней пахло пирожными и цветами.

— Дайте стакан воды! — попросил я человека в белом переднике, с синяками под глазами.

— А к воде чего возьмешь? — небрежно бросил он.

— Ничего. Только воды.

— Воду мы не продаем. Возьми пирожное — получишь воду.

Только теперь до меня дошел смысл его слов. «Свинья», — подумал я и сунул руку в карман. И только тут вспомнил, что у меня с собой нет ни гроша. Все осталось у Черного. На прилавке, как назло, выстроились в ряд стаканы с чистой холодной водой. Стакан, глоток, каплю… Хозяин не сводил с меня глаз. Ясное дело, он хотел вытряхнуть из меня последний динар.

— У меня нет ни гроша, а в горле пересохло. Дайте мне стакан воды, ведь это ничего не стоит, — прохрипел я, с трудом ворочая языком.

— Не могу. Я тебе не даровой водонос! — ответил опухший тип, злорадно глядя на меня.

Мне кажется, что я никогда в жизни ни на кого не смотрел с такой ненавистью, как в тот момент на него. Я готов был растерзать его. Но вспомнил о своем задании и, не сказав ни слова, повернулся и вышел на улицу. Я снова оказался неподалеку от памятника. Но теперь я позабыл обо всем и думал только о стакане воды. Она представлялась мне целительным средством, которое могло вернуть мне силы. Но ее не было. Медленно побрел вдоль террасы ресторана. Внутрь войти не решился. Вполне возможно, что и там мне не дали бы воды. Осмотрел столы. Возле одного из них стоял кельнер. Он рассчитывался с клиентами. На столе была грязная посуда, бутылки из-под вина и сифоны. Вдруг сердце у меня забилось сильнее: я увидел графин с чистой водой. Не раздумывая, я поднялся на террасу. Клиенты вышли. Кельнер тем временем перешел к другому столу. Я быстро подлетел к столу, где стоял графин, налил полный стакан воды и залпом выпил. Почувствовал прилив сил и сразу успокоился. Не спеша налил второй стакан. Кельнер суетился у другого стола… Второй стакан я пил с еще большим удовольствием. Воды в стакане почти уже не было, когда кто-то неожиданно схватил меня за руку, в которой я держал стакан. Это был кельнер. Я переложил стакан в другую руку и допил воду до дна.

— Убирайся отсюда! — закричал кельнер.

Я посмотрел на него. Ненависти, как тот кондитер, он во мне не вызвал.

— Почему? — спросил я.

— Ты думаешь, ресторан для того и существует, чтобы по нему шлялись бездельники?

— Я только выпил воды. Страшно хотелось пить.

Он оставил меня и стал убирать со стола грязную посуду. Я успокоился: жажда меня больше не мучила.

Уходя из ресторана, я спрашивал самого себя: «Неужели я в самом деле произвожу впечатление бездельника? Смешно!» И вот я снова на улице, лицом к лицу со своими проблемами.

Непонятная усталость и какая-то слабость не покидали меня. Неопределенность угнетала и терзала. Я попытался проанализировать создавшееся положение. Почему я не бросил гранату? Решение принял сразу, не раздумывая? Только теперь я мог поразмыслить над этим. А может быть, решение созрело раньше и подсказало его желание добиться лучшего результата? Ведь в малом зале было всего два офицера. В большом немногим больше.

Я шел по улицам, тупо глядя на прохожих и пытаясь решить, что делать. Отказаться от задания или выполнить его любой ценой? Я успокоился и попытался хладнокровно все взвесить. Время против меня. Оно бежит неудержимо. А в такие моменты — быстрее обычного. Девять часов уже пробило.

«Товарищи ждут, — думал я. — Затрачено столько усилий. Сегодня вечером прогремят выстрелы в Прокупле и Лесковаце. Какой позор, если основная операция сорвется! Ведь здесь должны погибнуть фашистские офицеры.

Не простые солдаты, а те, кто посылает их на преступления, кто несет ответственность за гибель бесчисленного множества невинных людей».

«Но, — шептал какой-то другой голос, — товарищи не предвидели ситуации, возникшей сегодня. В ресторане не оказалось офицеров. Их видели там каждый вечер. Оба зала бывали битком набиты. Но стоит ли бросать гранату в двух офицеров? Напрасная трата боеприпасов. Сегодня осуществлять операцию не имеет смысла».

Я стал думать, не страх ли склоняет меня к такому решению. С первого взгляда оно выглядит вполне обоснованным. Но поймут ли меня товарищи? Кто поверит мне завтра, что все обстояло именно так, как я говорю? Завтра вечером зал снова будет полон. Товарищи могут подумать, что я трус, паникер.

«Почему я не позволил Черному идти со мной, — укорял я себя. — Он бы все видел. Двоим бы поверили, что задание не выполнено по уважительным причинам». Теперь поздно. Черный далеко. Мика тоже. Он наверняка нервно расхаживает по комнате и злится, как злился я, стоя на крепостной стене. Если б хоть знать, где он. Я пошел бы к нему. Пусть сам убедится, что офицеров нет. Но и это невозможно: связи с ним нет. Он сказал, что сам меня найдет. Все товарищи в Нише с нетерпением ждут взрыва. А я чего-то медлю, мучительно думаю, рассуждаю сам с собой. Злюсь на себя. Сейчас был бы уже на Нишаве. Вместе с Черным. Но случай упущен. «Неужели я испугался?» — спрашивал я себя. — «Нет, нет!» — отвечал мне другой голос. Я дрожал как в лихорадке. Все это очень напоминало обыкновенную трусость. Я чувствовал себя так, когда десятилетним мальчишкой увидел волка в нескольких метрах от себя. Тогда я плакал, звал мать, кричал. А теперь я не плачу, не зову мать: она мне не поможет. Нет! Все-таки это не трусость. Я хотел бы видеть сейчас своих товарищей, но не для того, чтобы они помогли мне, а для того, чтобы они собственными глазами убедились, что офицеров нет. Столько людей вокруг, а я одинок. Не с кем посоветоваться, некого призвать в свидетели. Зачем? Чтобы оправдать трусость, подтвердить, что я не преувеличиваю? Но мне не было страшно, когда я проходил мимо двери ресторана. Я наверняка бросил бы гранату, окажись внутри побольше офицеров. Я засомневался, проходя мимо большого зала, когда увидел, что там почти пусто. Никогда мне не было так тяжело, как в тот вечер.

Постепенно дрожь прошла. Меня уже не обливал пот. Горло не жгла жажда. Я понял, что эта ночь — единственная и последняя возможность совершить операцию.

Завтра полицейский час начнется в восемь часов. Будет еще светло. На улице останутся одни оккупанты. Ночь уже не сможет быть союзником. А днем совершить налет на ресторан и скрыться почти невозможно. Время было против того, чтобы откладывать операцию. Если даже товарищи подумали бы, что я испугался, я следующей ночью разуверил бы их. Ради того чтобы добиться лучшего результата, я согласился бы прослыть трусом. Ведь это только на один день. И я бы выдержал все, если бы завтра можно было выполнить задание. Но такой возможности не оставалось.

Ясно одно: задание необходимо выполнить этой ночью, пусть даже граната разорвется в пустом зале. Если же немцы пронюхали об операции и намеренно ушли, операцию нужно провести в другое время. Но если бы они знали о готовившемся налете, они никого не оставили бы внутри, предприняли бы необходимые меры… Прежде всего стали бы хватать каждого проходящего мимо человека.

Задание нужно выполнить. Но как? Согласно старому плану произвести налет предполагалось на малый зал. Но там всего два человека. И сейчас они, наверное, уже ушли. А может быть, пришли другие? Большой зал заманчивее. Там больше офицеров.

Я не знал, что делать. Мысли, словно молнии в черных тучах, быстро сменяли одна другую.

«По плану предусматривалось нападение на малый зал. Швыряй туда гранату, и задание будет выполнено», — уговаривал я себя.

«Нет, это неверно. Там пусто. Нет смысла! — возражал я самому себе. — Атакуй большой зал! Там больше народу. Выбирай. Если настоящая причина для откладывания операции — не страх, выбирай большой зал. Чего ждешь?»

В висках громыхали молоты. Надо было решать. Внутренний голос шептал:

«Чего ты ждешь? Малый зал безопаснее! Несколько шагов — и ты в безопасности. Легче удрать. Выполняй задание точно по намеченному плану! Не твоя вина, что их всего двое. Впрочем, кто это увидит? И голову сохранишь, и задание выполнишь!»

Совет был заманчив. В голове гудело. Тем временем я начал различать силуэты прохожих, услышал какой-то неясный шум. Снова пошел к памятнику, никого не видя перед собой.

— Чего рот разинул? — заорал на меня хорошо одетый высокий мужчина.

Я налетел на его огромный живот. Не отлети я вовремя в сторону, — схватил бы хорошую пощечину. Мы обменялись взглядами уже на приличном расстоянии друг от друга.

«Ничего, сбросишь килограммчик-другой, после того как побегаешь нынче ночью», — подумал я.

Я снова вернулся к мучившему меня вопросу. В какой зал бросать гранату?

«Смелее. Ты один. Только ты один будешь знать всю правду. Ведь ты хочешь, чтобы погибло больше офицеров. В большом зале их больше. Почему же ты тогда не хочешь выполнять задание? Иди в большой зал. Не медли. Это не так уж опасно, — лихорадочно думал я. — По улице до первого укрытия метров восемьдесят — сто. Ты молод, не бойся, успеешь удрать».

Что делать?! Необходимо немедленно что-то решить. Время уходит. Скоро, наверное, десять часов. Я посмотрел на часы в витрине магазина. Десять минут десятого. Прошло всего десять минут, а мне они показались вечностью.

Я продолжал колебаться. Раздумывал… Мысли витали бог знает где в поисках новых доводов. Неизвестность мучила, убивала. Промедление хуже бездействия. Надо что-то решить, и тогда не будет другого выхода, кроме одного — осуществить принятое решение.

Но почему я должен нападать как раз там, где больше немцев? Откуда труднее скрыться?.. Снова вспомнилась дорога из Ужице в Валево, убитые солдаты… Я посмотрел на свои руки. Сейчас они были чистыми. Однако в ушах звучал злорадный смех немца, которому я отдал часы.

«Надо идти к большому залу. Только туда! Отомстить за невинных! Там наверняка сидит тот самый офицер, который бросал кости детям. Может быть, там и тот, с дороги, с глазами преступника. Все они фашисты. Чем больше их погибнет, тем лучше. Не будь трусом! Иди, не медли! Иди к большому залу!» — шептал внутренний голос.

«Ладно, пусть будет так, — решился я наконец. — Совершу налет на большой зал». Я всегда любил дерзать. Хотелось взвесить на весах собственной совести свои возможности. Решение раззадорило меня. Силы снова вернулись ко мне. Вялость исчезла. Все мысли сосредоточились на задании. Вместе с силами я обрел и спокойствие. Руки больше не дрожали. Вернулось хорошее настроение. Совесть подсказывала: «Ты поступил правильно. Только вперед, не робей! Вперед, к большому залу!»

Время шло. Надо было действовать немедленно. Только теперь я увидел, что происходило вокруг.

В кафе по-прежнему звучала музыка. Звуки стонали, словно находились при последнем издыхании. Кто-то запел пьяным голосом. На улицах еще чернел людской поток. Все столы в кофейнях были заняты. Расходились лишь те, кто жил далеко от центра.

Цыганка просила милостыню. Кто-то грубо гнал ее. Я сунул руку в карман. И снова вспомнил, что я без денег. Оказалось также, что со мной нет и «липового» пропуска. В спешке я отдал его Черному вместе со всеми остальными документами. Усмехнулся, подумав, что, скорее всего, он мне не понадобится.

И вот я снова шагаю к отелю «Парк». Памятник остается позади. Как обычно, я иду к мосту, чтобы возле банка свернуть вправо.

Поворачиваю вправо, потом влево. Ребятишек, игравших на мостовой, уже нет. Видимо, они разошлись по домам, послушались меня. Хоть кто-то пошел в эту ночь навстречу моим желаниям! Я стиснул зубы, вспомнив про кондитера. Воспоминание снова вызвало жажду…

Цель уже близка. Я смотрел прямо перед собой, держа руки в карманах. Только вперед!