Глава 1

Фред опустился на стул, тихо сморщившись от ноющей боли в груди. Зачем он здесь? Человек напротив совсем не напоминал тюремщика. Ухоженные руки, тщательно выбритая кожа, обтягивающая череп с глубоко запавшими глазницами. Из глубины за ним следили непроницаемо черные зрачки…

— Меня зовут Феликс дю Шандер, — гость протянул через стол руку.

Он предлагал рукопожатие ему, преступнику! Кто этот человек? Фамилия, легкий акцент, небрежная элегантность костюма свидетельствовали о французском происхождении незнакомца. Кто он? Адвокат, которого он ждал первые месяцы, потом перестал?

Фред пожал руку, внезапно обрадовавшись. Нет, не тому, что визит адвоката давал ему надежду. Просто перед ним была загадка, требующая пусть минимума размышлений, но все-таки… Здесь он лишился не только внешнего мира, но и мира внутреннего — мира своих мыслей. С каждым днем, проведенным в тюрьме, Фред понимал, что его размышления касаются все более ограниченного круга вещей, событий, людей. Вскоре и этот узкий круг превратился в ноль, ибо прежние идеи наскучили ему, а новых, увы, он не мог почерпнуть из окружающей обстановки, лишенной книг, собеседников, лишенной повода подумать. Фред страшился, что становится тупым буйволом, пригодным лишь для пашни. Сейчас он тоже боялся, что этот француз, раскрыв загадку своего появления здесь, лишит его возможности сделать это самому.

Может быть, виновата рана?.. Покушение на его жизнь, это должно было повлиять… Возможно, Каттнеры узнали, что сосед по клетке оставил ножом глубокую дыру в его груди, сжалились, решили выручить сыночка… Бред!

— Я рад, что вы выздоровели, — словно в подтверждение его догадке, опять заговорил Феликс. — Здесь, в тюрьмах Сараево, убийства австрийцев вошли в практику.

Француз словно намекал, что его все равно ждет смерть. Сегодня он покинул стены тюремной больницы, сегодня он вернется в клетку, наполненную убийцами. И все повторится вновь: ночь, нож, удар в грудь, смерть. Но теперь Фред не испытывал благоговейного трепета от встречи с нею. Уже полгода как он фактически мертв.

— Даже преступники отстаивают свободу своей страны.

Он не адвокат, понял Фред.

Босния, более тридцати лет оккупированная Автро-Венгрией, стала для империи чем-то вроде общего места ссылки для преступников, о которых на родине предпочитали забыть. И возведенные тюрьмы наполнялись отбросами любых национальностей: венграми, чехами, евреями, цыганами, немцами и австрийцами. Последние не пользовались популярностью, в Боснии их ненавидели.

Чтобы проникнуться проблемами местного населения, вечно живущего в порабощении то Турции, то Австрии, нужно провести в Сараево некоторое время. Судя по легкому налету загара, Феликсу было не привыкать к местной жаре. Он чувствовал себя комфортно в этом кресле, в этом кабинете, в этом городе, в этой стране. Взгляд Фреда схватывал нити исходящей от незнакомца информации… И этот наскоро устроенный кабинет, располагающий к непринужденной беседе, где даже решетки на окнах скрыты плотными шторами, а буйная зелень в высоких горшках дарила прохладу, служил поводом к размышлениям.

— Кто вы, Феликс дю Шандер?

— Человек, увлеченный исследованиями человеческой природы.

— Поклонник Фрейда?

— Приятно беседовать с образованным человеком. На это я и надеялся, прочитав ваше досье. Сын профессора… Мечтал с вами познакомиться, поэтому безумно рад, что вы выздоровели. Обратный результат меня бы огорчил.

Лишенный привычной гимнастики для ума, Фред с трудом проникался непринужденным тоном беседы. Но черный юмор Феликса пришелся ему по душе, и Фред впервые за несколько месяцев вяло улыбнулся.

— Фрейд меня интересует, но на данный момент я хотел бы опробовать теорию Ломброзо.

Психиатр? Вряд ли, гадал Фред. Феликс имел беспрепятственный доступ в тюрьму, значит, обладал хорошими связями. Очень хорошими связями, раз мог позволить себе «опробовать теорию Ломброзо».

— Ломброзо? Забавно, но теперь я ее не разделяю. Я жил среди преступников полгода и у многих не замечал аномалий в строении черепа.

— Собственным опытом вы опровергаете его доводы? Преступник, в вашем понимании, не уподобляется животному?

— Именно так. Эти признаки: сплющенный нос, сросшиеся мочки ушей, выдающиеся челюсти, низкий лоб… здесь редкость.

— Хм… И облик преступника не отражает звериные черты?

— Возможно, вы и отыщите здесь подобный типаж, один на сотню.

Только тут Фред заметил на столе Феликса весь инструментарий для обмеривания. Дю Шандер поймал его взгляд:

— Вы разрешите?

— С удовольствием. Своим примером докажу вам, что Ломброзо ошибался.

— Посмотрим, — Феликс вышел из-за стола и стал ловко зажимать обруч краниографа вокруг головы Фреда, а, записав результаты, начал ощупывать неровности его черепа. — Я заинтересовался вами еще потому, что генеалогия вашей семьи носит все признаки деградации. Ваша сестра, Моника Каттнер, стала этой зимой сенсацией. О ее похождениях в Праге писали все газеты. Поэтому такая удача, что я нашел вас, ее родного брата.

Вначале разговора Фред ощущал себя, словно заново учился ходить, постепенно привыкая к первым шагам. Мысли постепенно набирали обороты, а сейчас с бешеной скоростью неслись и гудели в голове, как паровоз.

— Я ничего не слышал о ее судьбе, — рана в груди отозвалась глухой болью.

Феликс достал серебряный портсигар, раскрыл перед взором Фреда свою карманную коллекцию. Довольный вид Каттнера обманул его: не тонкий запах дорогого табака вызвал у Фреда мимолетное состояние блаженства — просто он, наконец-то, раскусил дю Шандера. Слишком явное стремление найти общий язык со всяким, даже с преступником, сквозило в его полных заинтересованности вопросах, в рукопожатии, устанавливающем дружеские взаимоотношения «на равных», в неуловимых комплиментах. А подчеркнутое карманным набором сигарет на любой вкус, выдавало и профессию их обладателя.

Фред лениво затянулся, позволяя себе короткую передышку перед новым потоком информации о Монике, требующей тщательного анализа. известный.

— У нее на счету три преступления. По крайней мере, только о трех известно полиции. Первое вам известно лучше, чем мне, вы были его участником. Второе она совершила на следующий день после вашего ареста. Я восхищен ее смелостью! Вся Вена поглощена ее поисками, а мадемуазель Моника продает за огромные деньги дом, который ей не принадлежит. А зимой в Праге ее обвиняют в убийстве. Вот так.

Фред был благодарен дю Шандеру. Казалось, вместе с мыслями в нем умерли и чувства. Ведь только мысли позволяли ему чувствовать, жить. И только теперь он понял, что Моника, избежав тюрьмы, вовсе не избежала кары, которая ждала всю их пятерку. Ей, на свободе, было труднее, чем ему в клетке.

— Просто она совсем одна… — объяснил Фред, словно не видел в происшедшем с сестрой ничего удивительного.

Феликс смерил его взглядом. Брат с сестрой стоили друг друга. Он искал на лице Каттнера потрясение, злость, свойственные обывателю в минуту подобного разоблачения. Но в деяниях сестры Фред не видел для себя ничего позорного, он будто заранее оправдывал любой поступок Моники, разрешая ей действовать по своему разумению. Для него не существовало правил, он не признавал выбор верным лишь потому, что он соответствовал нормам общественной морали. При этом Феликс не замечал и бахвальства, странной гордости, присущих закоренелому преступнику. Хмурое лицо Фреда выражало лишь глубокую озабоченность. Молчанием дю Шандер побуждал его к исповеди, но Фред не собирался быть вежливым.

— Одна? Да с ней целому миру не справиться!

Фред промолчал, только во взоре появилась тайная решимость.

— Вы очень любите сестру? Даже опасность гибели не подвинула вас к желанию сбежать, а, услышав о ней, вы сразу подумали о побеге!

За дверьми кабинета ждал караул, в его сопровождении Фред зашагал по испещренным временем плитам тесного коридора, по растрескавшимся ступеням средневековой крепости, превращенной в тюрьму. Фред, всему придумывающий собственные названия, про себя именовал это место замком.

Замок был невысок, в четыре этажа, и его «номер-люкс» располагался на третьем. Фред возвращался в царство духоты, болезней, гробовой тишины и полного безделья, что доводили людей до исступления. Тюремная больница оставляла такое же впечатление: грязное белье, вонь отхожих мест, где испражнения с верхнего этажа проникали через потолочное перекрытие вниз, отсутствие лекарств и медицинских инструментов для проведения элементарных операций.

Удивительным казалось, что он выжил среди тифа, дифтерии, кори, питаясь гнилым «кормом» один раз в день. Но теперь он знал, для чего выжил и легко вошел под гнетущие своды «люкса», пропитанные смрадом немытых месяцами тел. Камера — вечные сумерки — пустовала, соседей «выгуливали».

Фред долго привыкал к безмолвию, сурово охраняемому надзирателями, но наблюдательность позволила ему быстро узнать сокамерников. Словно пианисты, берегли свои нежные пальцы карманники. Бандиты отличались грубостью, их матерщину сопровождали толчки, пинки, оплеухи. Мошенники, знатоки человеческих душ, могли найти подход к каждому и легко умасливали охранников.

Фред поначалу держался особняком, не из-за презрения. Наоборот, он даже испытывал интерес, правда, чисто познавательный. По ночам шептались, замирая от шагов охраны, но с ним никто не заговаривал. Действия соседей были подчинены законам иерархии, и Фред позже вычислил, кто к какой касте принадлежал, какими правами пользовался. Несложным оказалось обнаружить и местного царька. Им оказался пожилой серб, и каждый из узников считал своим долгом бояться его.

Но кем здесь был Фред? Просто новичком? Те быстро приспосабливались, через несколько дней были посвящены в тайну местной иерархии и знали свое место. Потом он понял, что попал в касту отверженных. И ругательства надзирателей ему в след: «поторапливайся, австрийская рожа», «австрийская свинья» открыли для него смысл происходящего. В стенах тюрьмы лелеяли ненависть к власти империи, каждый австриец воспринимался как поработитель. Патриоты свободной Боснии — это вызывало уважение. Но почему тут властвовал серб?

Из последней ночи, проведенной здесь, Фред помнил лишь обрывки: резкая боль, сопровождающая треском собственных ребер и вырвавшимся из горла хрипом, метнувшаяся к соседним нарам тень. Фред не мог видеть убийцу, но в последние мгновения сознания он отчетливо слышал шорох вытаскиваемого из пола булыжника, звон брошенного на дно тайника кинжала, кряхтение при водворении тяжелого камня на место.

Теперь, оказавшись один, Фред ощупывал пол на том самом месте и обнаружил почти незаметную щель. От страха быть застигнутым ладони вспотели. Фред прислушивался к шагам, что гулким эхом всегда предупреждали о приближении смотрителя. Рев отъезжающего автомобиля заглушал любые звуки, это дю Шандер покидал стены тюрьмы. «Бугатти» — автоматически на слух определил Фред и обернулся к двери. Его страхи оказались беспочвенными, коридор за дверью был пуст.

Медленно вытащив булыжник, он схватил нож, спрятал под тюремной робой. В коридоре раздался стук сапог надзирателя. Из любопытства он наверняка заглянет в дверное окошечко. Опуская камень в проем, Фред заторопился и прищемил пальцы. Он еле успел прыгнуть на постель, вцепившись в драгоценную находку. В следующую секунду в окошечке показалось заросшее лицо стража. Фред поспешил принять расслабленную позу и опустить глаза, но каждая клеточка его тела ныла от напряжения. Опытный взгляд охранника остановился на его застывшей фигуре. Десяток лет имея дело с узниками, он научился видеть их насквозь, предугадывая мысли о побеге.

Фред заставил себя перевернуться на другой бок, при этом лезвие ножа впилось в его кожу. Он затылком чувствовал, что тюремщик медленно разглядывает его, будто зная, что долго Фред не выдержит, жестом или взглядом выдаст себя. Стук шагов стал удаляться. Вытащив трясущимися руками кинжал, покрытый засохшей кровью, его кровью, Фред усилием воли заставил себя равнодушно рассмотреть простую деревянную ручку с въевшейся грязью. Тело, словно помня о пережитой боли, этот предмет отвергало. Казалось, он держит змею, которая совсем недавно ужалила. Память тела — сосуд страхов, не подвластных разуму. Ужас почти поглотил Фреда, спасла только привычка подчинять любое чувство рассудку.

 

Глава 2

К ночи на пустыре за стеной крепости остановился цыганский табор. Заключенные прильнули к решеткам узкого окна, жадно рассматривая пеструю толпу, вслушиваясь в их ругань и смех. Много детей, женщин в праздничных цветастых одеждах мелькали перед глазами. Выпряженные из кибиток лошади щипали траву. Мужчины разжигали костры.

Под окрики охранника вынужденные лечь по нарам, заключенные угрюмо разбрелись по своим местам, вдыхая запах кострового дыма и мечтательно закрывая глаза. Словно в ответ на их тоску, за пределами стен звенящий голос запел карселерас, степенную и медленную песнь преступника, томящегося в тюрьме. Всю ночь цыгане пели и плясали. Звенели гитары, пронзительно ныли скрипки.

Кислый запах дыхания убийцы ударил в нос, прежде чем горячие ладони схватили Фреда за горло.

— У тебя не хватит духу воспользоваться ножом, австрийский сосунок! — в самое ухо шептал сосед, сдавливая его шею.

Никто из узников, завороженных мелодичными цыганскими напевами, не обращал на них внимания. Все и так знали, что австрийцу не жить, и никто спасать его не собирался. Как и в прошлый раз, они будут равнодушными свидетелями молчаливой расправы.

Фред задыхался, все плыло перед глазами, но он действительно не мог убить, хоть его рука и сжимала нож. Точнее он не собирался убивать… Специально целясь в плечо, выбирая место, чтобы не задеть ни органа, ни артерии, Фред замахнулся ножом. Его рука ослабла от борьбы, лезвие соскользнуло по напряженным мышцам убийцы… к шее.

Босниец дернулся, оторвав от горла Фреда сальные тиски рук, и тот нанес еще один удар — деревянной ручкой в висок. Размякшее тело упало на его грудь, окропляя робу теплой кровью. Отодвинув к стене неподвижную тушу соседа, Фред, шатаясь, встал с постели и подошел к металлической двери. В окошко, выходящее в освещенный и пустой коридор, он крикнул, хрипло, закашлявшись:

— Помогите! Убивают! Помогите!

Но где охранники? Неужели все — зрители разнузданных цыганских плясок? Вскоре послышался торопливый топот сапог. Фред рухнул на пол, и в облаке света, льющегося из открытой со скрежетом двери, предстал перед стражами лежащим в крови. Казалось, они ожидали этой ночью найти его здесь именно в таком виде. Ни удивления, ни подозрения не отразилось на их лицах. Они даже не были удручены тем, что их отвлекли от зрелища.

Фред застонал.

— Живой! — хмыкнул первый, помоложе. С его лица еще не сошел румянец умиления от танцев бойких цыганочек, от взлетающего вихря красочных юбок, обнаженных смуглых ног.

— Ну, ты, парень, силен! — прошептал второй, бородатый, поднимая Фреда на ноги и помогая пройти шаткой походкой в коридор. — Девять жизней, как у кошки. Жалко даже, все равно обречен.

Третий закрывал дверь в камеру, гремя связкой ключей.

— Сходи за господином Кустурико.

Фред понял, что одного посылают за врачом. Остаются двое. Он стал медленно сползать вниз, закатив глаза.

— Эй! Эй! Не откинь здесь копыта!

— Слушай, Франьо, — пробубнил молоденький, — доведи его до больницы, а? Помрет по дороге, так помрет. Там девки такие! Я умираю, как они танцуют!

— Иди. — и остался один.

Охранник довел, почти дотащил Фреда до конца коридора, помог спуститься по лестнице вниз. Смотритель не церемонился, но сейчас равнодушие к его жизни стало спасением для Фреда. Казарменные помещения караула на первом этаже пустовали, в карцерах скулили заключенные, обреченные провести несколько суток на хлебе и воде и тем самым окончательно лишиться здоровья, а может быть, жизни.

Охранник вывел его из крепости. Фред отлично знал дорогу к тюремной больнице, но позволил себя медленно довести, с каждым шагом мечтая бежать, а не плестись. Они минули пекарню, крошечную мечеть и скелет строящейся католической церкви. Каждая минута казалась вечностью, сулила погибель. И лишь заунывная музыка цыганского романса, полная магии и глубины, наполняла Фреда уверенностью, сродни наглости. Будто он сам цыган, выросший в полной свободе от всех и от всего.

— Навстречу ветру… Навстречу воле… — пропел он тихо.

— Что?

В ответ Фред приставил к шее конвоира кинжал. Тот понял его без слов, позволяя вытащить из кобуры старенький «манлихер», и тихо хныкнул, когда Фред наметанным движением ударил пистолетом по его голове.

Решетки больничных окон позволили быстро забраться на крышу. Возможно, навыки лазанья по дереву к балкону Стеф помогли ему в этом. Внимание постовых на вышках полностью сосредоточилось на отблесках костров и зажигательных танцах. Фред медленно двигался к тюремной стене, обвитой колючей проволокой. Сердце бешено колотилось в груди. На последних пяти шагах он перешел на бег и повис в прыжке. Вокруг застыла непроницаемая пустота, но он летел навстречу ветру, навстречу воле…

 

Глава 3

— Господин дю Шандер! Он появился! Как вы приказывали, мы его трогать не стали, — прошептал сторож, словно ночной гость через стены мог услышать его.

— Только наблюдение! — Феликс вскочил с постели, облачился в шелковый халат и заставил себя спуститься вниз не торопясь. Духота сараевской ночи обволакивала тело липкой паутиной, Феликс вышел к бассейну, где плескался Каттнер. Увидев хозяина, молодой человек подплыл к бортику.

— Вам придется поменять воду, дю Шандер, иначе вас закусают мои вши.

Феликс удовлетворенно рассмеялся и попытался придать лицу изумленное выражение.

— Но как вам удалось? — он с готовностью тряс мокрую ладонь Фреда. — Это поразительно.

— Я вам обо всем поведаю, только дайте мне обещание, что полиция не узнает, где я скрываюсь.

— Не узнает, мне слишком любопытно ваше общество. Ванна, полотенце, халат, завтрак — все в вашем распоряжении.

— Почему-то я верю вам, дю Шандер. В качестве утреннего блюда предлагаю мясо «по-кайзерски».

Сараевский дом Феликса носил на себе отпечаток турецкого владычества. Отсутствие монументальности, свойственной европейским домам, легкая архитектура не были здесь случайны, подчиняя интерьер единственной цели — поддержанию прохлады среди жаркой духоты города. Дом был словно лишен стен, их заменяли окна, выходящие в сад, витражи. В комнатах тихо журчали мраморные фонтанчики, создавая волшебную иллюзию пребывания в саду.

— Как вы нашли меня? — этот вопрос действительно интересовал Феликса.

— Во время нашего разговора я почти угадал вашу профессию, а по звуку мотора вашего автомобиля определил марку. Сторож первого попавшегося мне гаража назвал ваш адрес, стоило мне сказать, что я ищу француза, раскатывающего на малютке «бугатти».

— Вы разыскивали меня, потому что я единственный, кого вы знаете в Сараево?

— Нет. Я же сказал, я угадал вашу профессию. Что может быть лучше, чем укрыться под дипломатической неприкосновенностью атташе французского посольства?

Фреду было неуютно на низеньком диванчике — сете. Ноги привыкли к жесткости асфальтового пола, а не к толстым коврам, дыхание — к отвратительным запахам, а не к ароматам благовоний. Он пока еще не до конца верил в свое освобождение, в избавление… Казалось, все вышло слишком легко.

— Вы необычный человек, Каттнер. Я отметил это еще во время посещения крепости, даже раньше — когда читал ваше досье. Я думаю, что вскоре покину эту страну, и мне пригодился бы помощник с такими данными наблюдателя, как у вас. Что вы на это скажете?

— Вы предлагаете мне службу во французском посольстве? — Фред подался вперед. Если он станет помощником Феликса, то, пользуясь связями посольства, разыщет Монику намного быстрее.

— Вы беглый преступник, глупо было бы довериться вам полностью. Вскоре мне предстоит одно важное дело, и я хочу проверить вас.

Вокруг простиралась зеленоватая вода озера. Границы, отделяющие ее от берега, были неуловимы из-за плотов, соединенных между собой переходами. Фред и Феликс сидели за одним из столиков посреди этой странной конструкции и наблюдали за форелью, плескавшейся у ног. Подплывшему на лодке человеку они указали на одну из рыбин, и тот выловил ее сачком. Через некоторое время ее подадут к столу. Официанты, словно стрекозы, порхали между плотами, сохраняя равновесие на узких деревянных дорожках. Запах воды, тепло солнца вызывали звериный аппетит.

Прошло три дня с тех пор, как Фред проник в посольство, и все газеты Сараево голосили о побеге из тюрьмы вооруженного преступника. Ни он, ни Феликс не могли позволить себе до конца доверять друг другу, обоюдная слежка вызывала улыбку, но была необходима.

— 28 июня в Сараево прибывает австрийский наследник смотреть маневры австро-венгерской армии, — обронил Феликс.

— Я знаю из газет.

— Что еще вы знаете? Тюремный опыт должен подсказать вам, насколько в Боснии ненавидят австрийцев. Четыре года назад здесь произошло покушение на австрийского губернатора.

— Феликс, вы намекаете, что эрцгерцога попытаются убить?

— Мы предупреждены и не должны это допустить. Вот и выпал случай проверить вас, Фред. Вы разбираетесь в автомобилях, так? А наследник будет передвигаться по городу на автомобиле. Попробуем что-нибудь придумать, чтобы задействовать вашу наблюдательность.

Официант принес блюдо с запеченной форелью.

 

Глава 4

Утром 28 июня вереница автомобилей медленно катила по раскаленной набережной реки Милячка. Толпы народа приветствовали принца, размахивая австрийскими флагами. Глаза каждого устремлены на человека с пышными усами и напряженной улыбкой на губах, что расположился на мягком кожаном диване позади Фреда. А Фред, уверенно сжимая руль, следовал за автомобилем телохранителей, чьи взгляды пронзали толпу и зорко следили за ним, шофером наследника. Возможно, им было невдомек, каким образом он занял это место. Фреду самому казалось это странным.

Феликс, воспользовавшись связями, обеспечил ему доступ к автомобилю принца. Не доверяя механикам, французский атташе хотел, чтобы Фред проверил, нет ли неисправностей, не откажут ли тормоза в нужный момент.

Взглянув на лимузин «Грэф унд Штифт», отделанный внутри панелями из ценного дерева, с позолоченными ручками, шелковыми шторами, электрическим освещением и даже баром с напитками, у Фреда возникло непреодолимое желание сесть за руль и самому убедиться, что этот автомобиль всего лишь дань роскоши, символ австрийской комфортабельности, не больше.

— Четырехцилиндровый двигатель, объем шесть литров, тридцать две лошадиных силы, четырехступенчатая коробка передач… — просвещал его механик.

— Я должен проверить красавца на ходу, — объяснил Фред телохранителю, приставленному наблюдать за ним, забрался в кабину и нажал на газ. Мотор взревел, и лимузин вылетел в ночь, словно призрак.

Во дворе Фред развернулся и, выжав из двигателя все возможное, ринулся вперед. Самой нетрадиционной частью механизма «штифа» были две тормозные педали: одна — для легкого притормаживания, другая — для резкого, экстренного. Фред направил лимузин в стену гостиницы, рассчитывая опробовать вторую.

В отеле один за другим загорались окна, в проемах возникали недовольные, заспанные лица постояльцев, разбуженных ревом. Но ни один из гостей не смел пикнуть, злорадно ожидая наказания для, видимо, пьяного механика. Напрасно — в окнах принца так и не зажегся свет, не последовало короткого приказа об увольнении провинившегося.

Каменная кладка заросшей плющом стены приближалась. Фары высветили в единственном темном окне одинокую фигуру, глаза Фреда поймали внимательный взгляд принца. Он нажал на педаль экстренного тормоза — автомобиль застыл.

После, в гараже он бросил:

— «Штиф» в порядке, — под ненавидящим взглядом телохранителя, пораженным невиданной дерзостью, Фред спокойно стянул перчатки.

Тот с презрительной гримасой отчеканил:

— Ты будешь звать меня господин Гросс. Я тебя буду звать «клоун». Шофер их высочества болен. Ты будешь водителем в Сараеве, клоун. Если еще раз позволишь себе подобное паясничание, встретишься с дулом моего револьвера. Ты, клоун, всегда у меня на мушке!

Когда Гросс, морща нос от запаха бензина, зашагал к выходу, механик шепнул Фреду:

— Горничная слышала, как их высочество сказали, что не знали, что их автомобиль может быть таким маневренным.

В полусотне километров от Сараево в Илидце эрцгерцог и его свита провели ночь в отеле «Босния». Наследник не спал, обсуждая с Гроссом, начальником службы охраны, вопрос безопасности не только своей, но и жены. Заранее предупрежденный о готовящемся покушении, он не отменил поездку. Можно было сослаться на железную волю, долг и прочую ерунду, что заставляли идти на подобный риск. Но оставалась еще вера, да и отказ от визита означал отказ от отстаиваемых с таким трудом убеждений.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд считался в Австро-Венгрии главой прославянской партии. Он был женат на славянке — чешке Софии Хотек, из-за чего имел немало трений с родней. Многонациональную империю называли «тюрьмой народов», полными политическими правами пользовались только австрийцы и венгры. Но Франц-Фердинанд выдвигал программу реформ и реорганизацию дуалистической монархии в «триалистическую» — Австро-Венгро-Славию, где народы получили бы равные права. Теперь он ехал к тем самым подданным, права которых отстаивал и с которыми надеялся найти пути сближения.

— Ваше Высочество, я предлагаю ехать с закрытым верхом, это безопаснее, — настаивал Гросс.

— Позаботьтесь, чтобы в автомобиле моей жены верх был закрыт. А я доверяю новому виртуозу-водителю больше, чем брезентовому кузову.

Гросс передернул плечами, но вымолвил:

— У него отличные рекомендации. И потом он предупрежден.

— Вот и замечательно. Выдайте ему оружие.

— Ваше высочество, это исключено!

Утром, усевшись на заднее сиденье «штифа», наследник спросил:

— Фред, вы умеете обращаться с оружием?

— Давно не имел практики, ваше высочество.

— Держите, — бледная рука принца сунула ему револьвер, изящная рукоятка блеснула инкрустацией.

Фред усмехнулся: мир, окружавший наследника, казался игрушечным — автомобиль, главной функцией которого было тешить самолюбие владельца, пистолет — на показ, для восхищенных взглядов. Но рядом с эрцгерцогом Фред впервые ощутил, что горд за Австрию и наследника, наделенного мужеством, храбростью упрямца, добивающегося своих целей.

Вереница автомобилей двигалась по набережной, и радость толпы казалась Фреду не притворной. Пестрые праздничные костюмы, женские фартуки с вышивкой, свидетельствующей о зажиточности семьи, белые рубахи, черные жилеты мелькали перед глазами. Приветственные крики, флаги, смех.

Что-то заставило Фреда усомниться в словах Феликса. Кто ненавидит здесь принца? Получив задание, Фред постарался раздобыть больше информации, касающейся деятельности австрийцев в Боснии. Доступ был затруднен, в доме Феликса на глаза попадались лишь негативные заметки иностранных газет. Но в Илидце, где остановился эрцгерцог перед въездом в Сараево, Фред наконец отыскал экземпляр местных новостей: каждая строчка дышала австрийским патриотизмом и великолепными планами на будущее Боснии, как равноправного члена империи. Кто же ненавидит принца? Фред вспомнил тюрьму и пожилого серба, владыку «люкса».

В итоге двух войн Сербия получила Македонию, и теперь маленькая жадная страна готовилась поглотить Боснию. Наследник в стремлении обеспечить славян равными с австрийцами правами действовал Белграду на нервы. Лучше голодная, но недовольная Босния, чем сытая и не желающая независимости, точнее не желающая подпасть под влияние, власть Сербии. И мишень была выбрана верно.

Кортеж двигался медленно, взгляд Фреда вырывал из толпы отдельные лица, моментально акцентируя внимание на выражении глаз. Словно делал мгновенную фотографию, запечатлевая образ для последующего анализа. Вот нищий орет во всю глотку: «Да здравствует эрцгерцог!», его выталкивают из толпы богатые горожане, не терпящие подобного соседства. Продавец кукурузных лепешек ловко использует скопление людей, проголодавшихся от ожидания, для продажи хлеба. Купят любой — и свежий, и черствый. Вот студент просит полицейского показать ему автомобиль принца. Напряженное лицо, горящие глаза. Тот не успел ответить, как юноша бросил букет в его сторону, в сторону Фреда. Цветы дымились.

— Держитесь! — велел Фред, рывком нажав на газ. Автомобиль взвыл и буквально влетел в «эксельсиор» телохранителей, тараня и заставляя быстрее двигаться вперед. Скрежет сминаемого железа, звон стекла фар, царапины на роскошном лаке бампера «штифа». Летящая в букете бомба разорвалась позади, прямо перед колесами автомобиля принцессы Софии.

Забыв о поднявшемся вокруг шуме, Фред обернулся в сторону террориста. Студент, протиснувшись в суматохе к краю набережной, бросился в реку.

К машине эрцгерцога подбежал бледный Гросс:

— Арестуйте немедленно шофера! Он замешан в покушении! Он пытался убить принца! — кричал он срывающимся голосом, схватив Фреда за запястье.

В недоумении Фред оглянулся на эрцгерцога: серое лицо, мутный взгляд, он еще не пришел в себя от пережитого ужаса, постоянно повторяя:

— София не пострадала? Что с моей женой? С Софией все в порядке?

Руку Фреда тисками сжимал Гросс. Фред рванул его на себя и, ткнув носом в руль, тут же вскочил и юркнул в окружавшую автомобиль толпу, по пути срывая с себя шоферскую форменную фуражку и куртку с блестящими пуговицами. Уже издали он услышал более уверенный голос наследника:

— Все в порядке. Я поеду дальше. Мы ни на йоту не должны отклоняться от намеченной программы. Найдите мне водителя. Мой шофер, видимо, испугался больше меня.

Фред остановился, но прозвучавший в тесной улочке выстрел заставил его забыть о мучительных мыслях. Он мчался мимо низеньких, крытых черепицей лавок, старинных турецких домов, мечетей, кофеен, распространяющих вокруг одуряющий запах кофе, пустых базаров. Его подгонял топот начищенных сапог Гросса, который, словно натренированный охотничий пес, гнался за ним. Азиатскую часть города сменила такая же пустынная европейская: сияющие рекламой магазины, широкие улицы, современные здания в стиле эклектики. Фред задыхался, его легкие, казалось, горят, ноги почти не передвигались.

Город будто вымер, сгрудившиеся толпы сосредоточились вдоль набережной. Лишь иногда в окне показывалось любопытное лицо немощной старухи, оставленной родными одиноко ждать их прихода.

Сжимая в горячей влажной ладони восьмизарядный «штейер», Фред, шатаясь, завернул за угол и прислонился к стене. Перед ним расстилался пустырь сараевского кладбища. Где здесь спрятаться? За тонкими стволами плакучих ив? Фред заметил удаляющуюся траурную карету с «почетным караулом» в треуголках, обшитых серебром, а по другую сторону кладбища могильщика, раскуривающего дешевую трубку. Подбежав к нему, Фред угрожающе вскинул пистолет, и могильщик тут же исчез. Фред спрыгнул в свежевырытую яму, на крышку дубового гроба.

Не прошло и двух минут, как Гросс появился на кладбище. Тишина. Смерть всегда наводила на него благоговейный ужас, атрибуты похорон заставляли вздрагивать. Гросс перекрестился и двинулся мимо могил. Его пугало отсутствие людей. Сейчас он наедине с покойниками. Сбоку чернела горка свежей земли рядом с ямой для захоронения, и ему что-то почудилось… какое-то движение. Гросс медленно приблизился, выставив вперед револьвер. Со всех сторон его обступали мраморные памятники. От края могилы он в ужасе отшатнулся. На дне лежал раскрытый гроб, демонстрируя ему все свое накрахмаленное содержимое: атласную подушечку, кружевную простыню.

— Боже! — выдохнул Гросс. И тут же ощутил сильный толчок в спину.

Он летел туда, навстречу этой мерзости, готовой поглотить его, живого. Многолетние тренировки позволили ему отделаться лишь ссадинами. Со стоном он перевернулся, морщась от исходящих вокруг запаха земли, лака, покрывающего дерево гроба, каких-то духов, пропитавших подушку, и аромата смерти. Солнце сверкнуло ему в глаза прежде, чем сверху на него свалился труп, и Гросс потерял сознание.

 

Глава 5

Фред сидел напротив Феликса, направив на него дуло пистолета. Его взор не привлекали шамаили на стенах — картины-изречения, написанные на стекле маслом и мерцающие благодаря подкладываемой под изображение фольге. Он не пытался прочесть и понять, были ли то философские афоризмы, цитаты из поэтического шедевра Востока или арабские пословицы. Все это подражание турецкому стилю: диван по всему периметру кабинета, контрастные драпировки — занавеси из пунцового сукна и шторы из зеленой тафты, иранские ковры, бронзовые курильницы, напоминало ему страсть отца к подражанию. Египет, Турция — какая разница? Вся обстановка дышала фальшью.

Феликс задумчиво уставился в стену, будто не замечая угрожающего присутствия Фреда.

— Наследник убит, — объяснил он. — Полчаса назад.

— Убит?!.. — Фред, оглушенный известием, опустил оружие. — Несчастный император! Брата расстреляли в Мексике, сын покончил с собой, жену убил в Женеве анархист… А теперь убит племянник! Злой рок какой-то. Но как это могло произойти?

— После вашего побега, Фред, на роль водителя взяли первого попавшегося из сопровождающих, кто мог управлять автомобилем. После речи в ратуше принц ехал обратно, и новый шофер растерялся, сбился с пути и повернул на улицу Франца Иосифа. Там в наследника стреляли. Убита и принцесса София. — Феликс сокрушенно закрыл лицо руками.

— Но вы же ждали его смерти! — набросился Фред. — Вы хотели в его гибели обвинить меня! Поэтому и взяли на службу беглого заключенного. Кто усомнится в его виновности?

— Да что вы понимаете? — отмахнулся Феликс. — Кто вы такой, чтобы обвинять меня? Завтра начнется война, и…

— С чего вы взяли?!

Глаза Феликса зло сверлили его.

— Вы считаете глупой мою убежденность, что убийство послужит поводом к войне? Так вот, три года назад войну чуть не спровоцировала кража «Джоконды» из Лувра. Парижская пресса обвинила германского кайзера в похищении, а немецкие газеты писали, что кража «Моны Лизы» Да Винчи всего лишь уловка французов, чтобы, возмутив французский народ, вызвать германо-французский конфликт!

— Так вы хотели предотвратить убийство, чтобы предотвратить войну? Ну хорошо, согласен, если Франция и Германия так хотят войны, им нужен любой повод… Но каким образом этим поводом может послужить убийство австрийского принца?

— А вы наивно полагаете, что кайзер не убедит вашего императора начать войну? — усталый голос Феликса, потухший невидящий взгляд, словно талый снег, замораживали бурную эмоциональность Фреда, кипящее возмущение, раздражение, злость.

— Но против кого? Против Боснии — собственной территории? — тут Фред замолчал, так как вспомнил, что не боснийцы совершили убийство. Он же с самого начала знал, что убийцами будут сербы! Сербия рассчитывала на войну. В результате предыдущей она получила Македонию, теперь задумала отнять у Австрии Боснию. Его гнев моментально остыл, так как он столкнулся с очередной задачей. Он не хотел расспрашивать Феликса, зачем понадобился ему, какую роль играл в его таинственном плане. Фред задал единственный вопрос:

— Вы, представитель Франции, державы, желающей войны. Почему вы хотели ее предотвратить?

— Войны не предотвратишь, она неизбежна. Но Франция не готова сейчас развернуть военные действия. Я пытался просто оттянуть момент, отложить начало.

Фред закрыл глаза и откинулся на турецкие подушки. Ноги ныли, он весь был липким от пота, внутри еще не унялась дрожь от пережитого напряжения. Он равнодушно наблюдал, как Феликс нажал кнопку электрического звонка и у появившейся в дверях горничной попросил кофе.

— Угостите сигаретой, — вымолвил Фред.

Он вяло затянулся. Дым заволакивал слишком солнечный день за окном. Душе хотелось чего-то совершенно апатичного — пасмурного неба и мерного нашептывания дождя. Принесли кофе, но Фред отказался разделить удовольствие, предполагая позже уснуть. Он нехотя вернулся к мыслям.

Феликс рассчитывал обвинить его в убийстве эрцгерцога. И одним этим не дать превратить гибель наследника в повод для ультиматума Сербии. Фред беглый преступник, любой поверит в его виновность, доказательства практически не нужны. Догадка сверкнула подобно комете. Он в глазах мировой общественности прежде всего австриец. Австриец, подготовивший убийство своего принца. Жалкий фанатик, мститель или еще кто-нибудь. Но не серб, не наемник белградского правительства. Обвинив его, убийство превратилось бы лишь в ужасную трагедию, но не более, не в катастрофу международного масштаба.

— А тот студент, бросивший на набережной букет с бомбой, он бежал?

— Его выловили из реки полицейские. Но мы легко могли бы его подменить в тюрьме на австрийского добровольца, которому обещали организовать побег.

Теперь, когда Фреду ничего не угрожало, ненависть затравленного зверя сменилась горькой насмешкой.

— Бедняга Гросс слишком поторопился, провалил вам все дело. Если бы его обвинения не вынудили меня бежать, принц был бы жив. Не произошла бы роковая случайность на обратной дороге.

— Может быть, — покорно вздохнул Феликс. — Гросс просто испугался, дурак. Что вы теперь намерены делать, Фред?

— Поспать, — отозвался тот, зевнув.

Феликс спросил не из любопытства. Упустить такую рыбу из своих сетей? Каттнер проверил себя в сложнейших ситуациях. И французский атташе просто обязан был удержать его при себе. Иметь в посольстве агента с такими данными, с австрийским происхождением в условиях надвигающейся войны Франции с Австрией — гарантия успеха разведывательных операций.

Когда следующим утром Фред поднялся с постели, на его столе лежала папка с документами по делу Моники, в ней были отчеты полиции, фотографии, вырезки газетных статей. Каттнер усмехнулся. Молчаливая просьба Феликса о прощении выглядела слишком убедительно. Атташе будто знал, что рассудительный Фред никогда не позволит себе кричать о предательстве, не поддастся эмоциональному порыву мести. И оказался прав. Фред, интеллектуал, оценивал саму идею Феликса. Идея была неплоха, только выбор лиц для ее осуществления оказался неудачным: ни он, ни Гросс не оправдали ожиданий.

Когда Феликс вошел к нему, Каттнер поделился своими мыслями.

— Боже дай, чтобы сегодня мы были лучше, чем вчера, — с покорной улыбкой процитировал тот югославянскую молитву.

Дю Шандер внимательно слушал критические рассуждения Каттнера, тот будто полностью оправдывал его действия. Феликс вспомнил, как впервые его поразила эта способность Каттнера, еще тогда, в тюрьме, когда он абсолютно не среагировал на известие о преступлениях Моники. Ну что ж, так даже легче. Никаких убеждений не требуется, и Фред наперед знает, что найти сестру он сможет, только если будет сотрудничать с ним.

Месяц спустя Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, империя требовала провести расследование убийства принца, а после отказа обстреляла Белград из артиллерии. Россия выступила в защиту Сербии и объявила мобилизацию, а Франция поддержала Россию. Английское правительство недвусмысленно заявило о своей готовности к войне. Германский посол вручил ноту с объявлением войны России.

В то же утро, когда ставни были еще закрыты, оберегая воцарившуюся за ночь в домах прохладу, французский атташе выехал из Сараево. Автомобиль оставлял в облаке пыли осликов, нагруженных копнами соломы, маслиновые рощицы, изумрудного цвета реки.

— Если сербы узнают, что по их стране свободно разъезжает австриец, убьют на месте.

— Не проблема. На время путешествия вы станете французом.

— Вы так и не сказали, куда мы направляемся.

— К морю. Искупаемся, — улыбнулся дю Шандер.

— Насколько я помню из учебника географии, Средиземное море омывает также берега Италии, которая еще не присоединилась ни к одной из воюющих сторон.

Феликс расхохотался.

Голубая малютка «бугатти» несла их мимо скал и клокочущих в пропастях рек, мимо пастушьих хижин, по узеньким, висящим над пропастью дорожкам.

В захудалой гостинице Фред, наконец, разложил на столе материалы о Монике. Сколько раз он рассматривал фотографии, читал показания свидетелей. В Праге Моника использовала имя Стеф, словно напоминая ему о еще одной потере. На глаза попался отчет расследования, проведенного на месяц позже случившегося. Он впервые обратил внимание на странную дату. Повторное расследование. Зачем? Ага, прислали представителя из Вены с документами о предыдущих преступлениях. И тут Фред замер. Внизу стояла фамилия Германа. Что это значит?!