Сначала были каникулы. Это был один большой и сверкающий праздник. Все десять свободных дней превратились будто бы в один день, наполненный блеском елок, шумом, песнями, морозом, вечерами со звездами и всем тем, чего порой так не хватало мальчику. И мальчик совсем забыл и о своем решении съездить к матери Андрея Николаевича еще раз, и о тетке, и обо всем. Он словно растворился в кипящих огнях новогоднего праздника и плыл по сверкающей реке, которая несла его далеко, далеко.

И когда мальчик однажды проснулся, он вдруг почувствовал слабую тоску и непонятную пустоту в сердце. Он вдруг понял, что каникулы кончились и сегодня надо идти в школу. И еще что-то мучило его, и он никак не мог припомнить, что же это такое. И только когда утром он шел в школу и увидел афишу у клуба студентов и на афише было написано: «Сегодня в 19 и 21 час кинофильм „Большой вальс“ — мальчик понял, что его мучает.

Он остановился у афиши и стоял, глядя на четкие черные буквы: „Большой вальс“ сегодня в 19 и 21 час». И ему расхотелось идти в школу, и он все-таки пошел, потому что тетка не любила, когда он пропускал занятия, даже по уважительным причинам, а сегодня не было вообще никаких причин.

Он высидел три урока, но потом сказал учительнице, что плохо себя чувствует, что у него болит голова и, кажется, он простудился. А учительница, она была молодая и очень добрая, сказала ему:

— Тогда иди домой, Саша, а то вдруг у тебя грипп начнется.

Не помня себя от радости, он сбежал по лестнице в раздевалку, кое-как натянул на себя пальтишко и, нахлобучив шапку, выскочил во двор. Снег лежал блестящий, ровный, но уже какой-то потускневший и не свежий. Но он еще блестел и сверкал и был похож на снег новогодних праздников. И это все еще был веселый снег, и мальчику стало весело.

Прежде чем он дошел до дома, у него уже созрело решение. От праздников остался целый рубль, и этого рубля как раз должно было хватить на два билета. Когда тетка открыла ему, она ничего не сказала, только во взгляде ее мальчик прочел удивление. И он сказал:

— А нас сегодня раньше отпустили, учительница заболела, у нее грипп.

Тетка молча посторонилась, и он вошел в комнату. Также молча тетка накрыла на стол, но мальчику не хотелось есть. Он проглотил несколько ложек супа и сказал:

— Мне что-то не хочется.

— Поешь, — сказала тетка.

И он доел суп до конца.

Он долго не знал и не решался, как сказать тетке об очень важном деле, и наконец он сказал:

— А ты не могла бы сегодня не пойти на работу?

— А что такое? — сразу встрепенулась тетка. — В школу меня вызывают?

— Нет, ничего, — сказал мальчик.

— Может быть, классное собрание сегодня?

— Нет, — сказал мальчик.

— А почему я должна остаться дома? — спросила тетка.

— Я не могу тебе сказать сразу, — ответил мальчик, — но это очень нужно, чтобы ты сегодня вечером была дома.

— Я же на работе.

— И все-таки, — сказал мальчик.

Потом тетка занялась своими делами. Она подмела комнату, помыла посуду. А мальчик сидел за столом и листал учебники. Он не думал об уроках, он думал о том, как уговорить тетку остаться сегодня дома. Это было очень нужно. И она не могла не остаться.

И он снова подошел к ней и посмотрел ей в глаза. Глаза у нее были глубокие, и он вдруг впервые увидел — а может быть, он увидел это потому, что впервые заглянул ей в глаза, — он увидел, что в глазах у тетки, как и в глазах матери Андрея Николаевича, глубоко, глубоко таилась печаль. И он ничего не сказал ей, а только посмотрел ей в глаза. И тетка промолчала. Она походила немного взад и вперед, постояла у окна, потом вдруг накинула пальто и вышла. Стояла такая тишина, что мальчик услышал ее шаги по лестнице. Шаги были медленные, нерешительные, но он знал, что она идет отпрашиваться на сегодня с работы.

Пока тетки не было, он достал спрятанный рубль и засунул его в карман поглубже, чтобы не потерять. Он сидел, терпеливо дожидаясь тетку и время от времени трогая карман, где лежали деньги. Сейчас этот рубль был для него дороже всего золота мира, дороже всех богатств. И только мальчик знал почему.

Когда тетка вернулась и мальчик посмотрел на нее, он сразу понял, что тетка не пойдет сегодня на работу. Он увидел очень далекую улыбку, которая еще не родилась на ее губах, но он уже знал, что тетка улыбается. И она действительно улыбнулась и сказала:

— Ну вот, сегодня мы с тобой будем сидеть вечером дома, как ты хотел.

Мальчик ничего не сказал ей. Он сложил учебники в портфель, положил его на полку и пошел в переднюю одеться.

— Куда же ты? — сказала тетка.

— Я скоро вернусь, — сказал мальчик.

Он шел не торопясь по улицам, потому что было еще рано. Он думал, что касса еще не открыта. Но когда он подошел, касса была уже открыта — здесь продавали билеты заранее.

Мальчик протянул кассирше свой рубль и сказал:

— Два билета.

Кассирша посмотрела на него из окошечка:

— А таких маленьких, как ты, на вечерний сеанс у нас не пускают.

— А я не для себя беру, — сказал мальчик.

— А, ну тогда понятно, — сказала кассирша и протянула ему два билета и еще двадцать копеек сдачи.

Мальчик нес билеты в руке, он не доверял теперь даже карману. Билеты никак нельзя было потерять. Он походил еще немного около дома, а потом спросил у мужчины:

— Сколько сейчас времени?

И тот сказал:

— Пятнадцать минут шестого.

Тогда мальчик медленно поднялся по лестнице и позвонил.

Некоторое время, пока они пили чай, тетка молчала. А потом спросила:

— Ну может, ты теперь раскроешь свою тайну? Может, ты мне скажешь, почему я должна была остаться дома?

— Немножко позже, тетя, — сказал мальчик. — Ты ведь взрослая, ты можешь и потерпеть. Потерпи, пожалуйста.

Тетка улыбнулась, она знала, если мальчик что-то говорит, то он говорит только правду, уж такой у него характер, и он никогда не обманывал и не мог обмануть. И если ему нужно было, чтобы она не пошла сегодня на работу, значит, так уж нужно. И она с этим считалась.

Когда мальчик увидел, что часы покалывают шесть, он сказал тетке:

— Я хотел бы тебя попросить еще об одном.

— О чем же? — спросила тетка.

— Не могла бы ты надеть то платье?

— Какое платье? — уди пилась тетка.

— Ну, то, помнишь, когда мы смотрели «Большой вальс».

Тетка несколько растерянно посмотрела на него, но сказала:

— Хорошо, я надену это платье. Только зачем?

— Надень просто так, — сказал мальчик. — Мне это платье нравится.

Он вышел на кухню, дожидаясь, пока тетка переоденется.

И когда он снова вошел в комнату, он увидел тетку такой, как в тот вечер, когда они смотрели с ней этот фильм. И он снова увидел девочку, которая вернулась откуда-то из далекой страны без названия. И девочка улыбалась.

— А теперь мы с тобой пойдем в одно место, — сказал мальчик.

И они оделись, и вышли, и спустились по лестнице, и прошли под аркой, и уже наступил вечер, зажглись фонари, и пошел слабый снег. Тетка молчала и ни о чем не спрашивала мальчика, словно какое-то предчувствие или неясное ожидание вошло в нее и она во всем повиновалась тому, что говорил ей мальчик. Они шли по тротуару, скользкому и гладкому. На тротуаре чернели дорожки, а по ним катались мальчишки. Они разбегались и катились по длинной ледяной дорожке, в которой отражались фонари.

Они шли довольно долго, потому что мальчик не торопился: до семи было еще около получаса. Он вел тетку разными улицами, чтобы они не сразу подошли к клубу студентов и чтобы как-то убить время. И только когда осталось десять минут — это мальчик увидел, посмотрев на одинокие часы, большие и грустные, — он заторопился, и они подошли к клубу.

И когда тетка прочитала название фильма, она все поняла и остановилась, словно не решаясь идти туда, в зал, где сейчас будут показывать этот фильм. Но мальчик взял ее за руку, вложил в ее слабые пальцы билеты и сказал:

— Иди, тетя, я подожду тебя дома.

— А ты разве не пойдешь? — медленно сказала она.

— Меня не пустят, — сказал мальчик. — Это только в твоем клубе меня пускали. А сюда меня не пустят.

— А зачем же ты купил два билета? — сказала тетка.

— Так надо, — сказал мальчик.

— Я не пойду одна, — сказала тетка. — Давай вернемся домой. Мне лучше не ходить на этот фильм.

— Нет, ты пойдешь, — сказал мальчик. — Ты пойдешь без меня. Я хочу так. Так нужно, понимаешь? И не продавай этот билет, и никого не пускай на свободное место рядом с собой. Я очень тебя прошу, иди.

Он даже подтолкнул ее слегка. И тетка нерешительно пошла. Она растерянно оглядывалась на мальчика, и он испугался, а вдруг она сейчас заплачет, а это совсем не нужно. Нужно, чтобы она вошла в зал, села и чтобы рядом с ней было пустое место, совсем пустое, чтобы никто не сидел на нем, потому что это место принадлежало одному только человеку, и его звали Андрей Николаевич. Когда тетка скрылась за дверью, мальчик не пошел домой, а остался. Он бродил около клуба и думал. Он думал о многом, но эти мысли были интересны только ему самому. И если бы он попытался их пересказать, то у него ничего бы не получилось: думать — одно, а говорить — совсем другое. Когда говоришь, не хватает слов, и слова становятся бесцветными и вялыми, будто оттого, что ты их выпускаешь на волю, они линяют и стареют, и пропадает тот смысл, который был в них.

Он ходил возле клуба. Шел слабый снег, и горели фонари. Напротив, на другой стороне, он увидел на здании телеграфа часы, и ему показалось, что время тянется удивительно медленно. И только когда он забывался и думал о своем, а потом смотрел на часы, то стрелки словно перескакивали через пятиминутки, и большая двигалась к двенадцати, а маленькая к восьми. И самое главное, о чем думал мальчик, самое важное заключалось в том, что был поезд в двадцать ноль — ноль и на этом поезде за полчаса можно доехать до того поселка.

Но тетке было это неизвестно, ведь только мальчик знал расписание поездов. Он изучил его, когда собирался поехать снова к матери Андрея Николаевича. Мальчику хотелось и не хотелось, чтобы тетка вышла до восьми. Он сам не знал, чего ему хочется, словно он сделал что-то важное, и не мог в этом разобраться.

И когда большая стрелка часов на телеграфе напротив вздрогнула на девяти и почти стрелки сошлись — маленькая и большая, — дверь клуба распахнулась, и мальчик увидел тетку. Он не стал смотреть ей в лицо. Он знал — она плачет. Тетка шла быстро, наклонив голову, но он чувствовал ее слезы. И он не стал окликать ее, просто вышел навстречу.

И она остановилась, почти натолкнувшись на него, и хотела обойти, потому что не узнала. Он ей сказал тихо:

— Тетя.

Но она, все еще не понимая, кто перед ней, но уже чувствуя, что это мальчик, а не кто-то чужой, прижала его к себе.

И тогда мальчик сказал:

— А ты знаешь, тетя, ты ошиблась. До того поселка не полчаса езды.

Он не смотрел на нее, но чувствовал, что она смотрит на него. И он сказал:

— Да, не полчаса, а всего двадцать минут. Я это знаю. И если мы сейчас пойдем, мы успеем еще на девятичасовой поезд.

И он пошел вперед, и он шел быстро потому что надо было спешить, ведь поезд уходил ровно в восемь вечера.