Как всегда первое, что ощутил Иван после возвращения с Изнанки, были крутящая боль во всём теле и онемевшие пальцы на руках и на ногах. Тело, целую неделю остававшееся в полной неподвижности, сейчас жестоко мстило своему хозяину. Мстило судорогами онемевших мышц, резью в локтевых и коленных сгибах, ломотой в пояснице. Боль скрючила его, и казалось, пошевелиться просто невозможно. Но шевелиться было необходимо, иначе эта пытка никогда не закончится.

С тяжёлым стоном сквозь стиснутые зубы Иван неуклюже завалился на бок, чтобы хоть как-то изменить положение тела. Он безуспешно попытался расслабиться и потихоньку начал разгонять кровь. Сперва едва заметное шевеление пальцами рук, потом вращение кистями, локти, плечи… Когда он дошёл до шеи, аккуратно наклоняя голову то влево, то вправо, сквозь хруст собственных позвонков, он услышал рядом с собой сдавленный всхлип.

– Оё-ё-ё-ё-ёй! Оё-ёшеньки! Ё-ё-ёй! – голос был Милавина. Но Андрей вряд ли когда-либо так причитал, да и интонация заметно изменилась.

Иван открыл глаза и скосил взгляд в сторону напарника. Милавин завалился на спину и судорожно дёргал руками и ногами, точно жук, который не может самостоятельно перевернуться.

– Расслабься и потихоньку разминай мышцы, – хрипло подсказал ему Поводырь.

– Расслабиться? – прохрипел в ответ Андрей. – Ты видно издеваешься, Ванюша?

– Так будет лучше, – Иван поспешил отвернуться и, подавшись вперёд, – в спине что-то звонко щёлкнуло – взялся двумя руками растирать себе бёдра. Ему было чертовски не по себе от общения с Милавиным, который так легко использует Морошкины фразы и интонации.

Ещё как минимум минут пять ушло у них на то, чтобы окончательно прийти в себя и, наконец, подняться с дивана.

– Вот это да! Как же было больно! Я уже и позабыла, что так бывает… то есть, позабыл, – лицо Андрея сложилось в ехидную гримасу. Конечно, это была не циничная усмешка Волчьей Невесты, но и Милавин, насколько помнил Иван, так никогда не улыбался. Что-то среднее…

– Добро пожаловать в мир живых. Вот его одежда, – он кивнул на спинку стула, где висели ветровка, джинсы и футболка Андрея. – Переодевайся.

– Ты хотел сказать моя одежда, – поправил его Милавин.

Иван не стал отвечать, вышел из комнаты и направился на кухню. После того, как отступила боль закостеневшего тела, пришёл голод. Да такой, что желудок и кишки слиплись в один агонизирующий комок, сотрясаемый предсмертными спазмами. Голова кружилась, и каждое движение было наполнено медлительной ватной слабостью.

Иван открыл холодильник, вскрыл упаковку сосисок и тут же сунул одну из них в рот. Пусть холодная, пусть полусырая, плевать, лишь бы хоть чем-нибудь набить пищевод. Остальные сосиски он высыпал на тарелку и сунул в микроволновку, пощёлкал кнопками, выставляя таймер, а когда печка загудела, повернулся к столу и включил электрочайник. Свой сотовый он перед уходом оставил на кухонном столе, поставив его на подзарядку. Сейчас мобильник яростно мигал боковой подсветкой – сигналил о пропущенных вызовах.

Иван сел на стул, доел холодную сосиску и только после этого взялся за телефон. Восемь пропущенных вызовов от абонента «Юра-Работа». Ну да, Иван ведь должен был выйти на работу в понедельник, а сегодня – он бросил взгляд на календарь-магнит, что висел на холодильнике – уже четверг. Общаться сейчас с администратором ночного клуба, где Иван работал охранником, совершенно не хотелось, поэтому Поводырь погасил экран телефона и отложил его в сторону. Звякнул таймер. Иван открыл микроволновку, торопливо, обжигая пальцы, выставил тарелку на стол и полез в шкафчик за вилкой.

К тому времени, как Милавин, уже переодевшись, появился в прихожей, Иван расправился с половиной сосисок и заварил себе чай.

– Приятного аппетиту!

– Спасибо. Будешь?

Теснота квартирки позволяла им разговаривать, даже не повышая голоса. Андрей пару секунд сомневался, но потом мотнул головой.

– Нет уж. Для своей первой трапезы, я подберу что-нибудь более подобающее.

– Как хочешь, – Иван пожал плечами. Он совсем не жаждал компании, тем более такой, и был рад отказу.

Милавин подошёл поближе и прислонился плечом к дверному косяку.

– Ну что, давай прощаться?

– Прощай, – коротко кивнул Поводырь.

– Вот так? Даже не поцелуемся? – снова эта ехидная улыбочка, совершенно не свойственная прежнему Андрею.

– Нет.

– Ну, как знаешь. А было бы интересно…

– Иди ты на хрен, – чётко произнёс Иван, глядя собеседнику прямо в глаза.

– Пойду, Ванюш. Конечно, пойду, – ещё одна улыбка. – Только ты вот что попомни. Я не обидчивая. И когда тебе надоест морочить самого себя, ты приходи. Милости просим в стаю. Там для тебя самое место.

Поводырь открыл было рот, чтобы возразить, но Милавин, а точнее Морошка – сейчас именно Морошка – не дала ему сказать.

– И не надо мне говорить, что ты не такой. Я видала, как ты шёл к сыну. Шёл по трупам, не останавливаясь и не оглядываясь, – голубые глаза Андрея вспыхнули Морошкиным безумием. – Ты – волчара, Ванюша, да такой, каких мало. Матёрый и беспощадный. В самый раз для вожака. Так что приходи, не пожалеешь.

Иван молчал. Он должен был что-то ответить, что-то короткое, ёмкое, что перечеркнуло бы весь этот монолог, но ему не нашлось, что сказать. Вместо этого Поводырь лишь поскрёб щёку, в том месте, где снова появился уродливый шрам.

– Я закрою за тобой дверь, – наконец произнёс он, поднимаясь со стула…

Милавин уже был на лестничной площадке, когда Иван, вдруг вспомнив о данном обещании, окликнул его.

– Я позвоню тебе завтра утром.

– Да ты что?! – радостно вскинул брови Андрей. – Передумал?

– Нет. По поводу похорон. Нужно позаботиться о его близких.

– Ах да. Ну звони… – на этот раз Волчья Невеста не стала исправлять его на моё. Она торопливо, почти бегом, начала спускаться вниз по ступеням, отстукивая подошвами весёлую дробь. Хромота, которую приобрёл Милавин на нижнем плане, её совершенно не беспокоила.

Иван захлопнул дверь и вернулся на кухню. Он подцепил вилкой ещё одну сосиску и отправил в рот, когда на столе заиграл мобильник. Бросив взгляд на дисплей, Поводырь положил вилку, поспешно прожевал и ответил на звонок.

– Да.

– Вань, он пришёл в себя! Слышишь?! Он очнулся! – голос Инги звенел самой настоящей радостью, никакого скрытого напряжения, даже ставший привычным за последние годы холодок куда-то пропал, только счастье. Огромное, бескрайнее, беспечное. Как же давно он этого не слышал…

– Я знаю, – только и смог произнести Иван.

– Ты знаешь?…

– Я приеду через полтора часа.

– Хорошо.

– До встречи.

Он нажал отбой. В кухню неторопливо и плавно вошла Маруська. Деловито огляделась по сторонам, приблизилась к Ивану и принялась, громко урча, тереться о его ногу.

– Жрать пора? – усмехнулся Поводырь. Он бросил на пол пару сосисок, а потом открыл холодильник, вытащил оттуда открытый пакет молока и наполнил голубое блюдце под мойкой. К сосискам Маруська не притронулась, зато, аккуратно подобрав под себя лапы, устроилась около блюдечка и принялась лакать, выгнув дугой черно-серую пушистую спину.

* * *

Окружающий мир кричал яркими красками, слепил до рези в глазах солнечными бликами и сводил с ума десятками звуков. За прошедшую неделю Иван успел привыкнуть к серой, блёклой, почти всегда безмолвной Изнанке, поэтому сейчас, шагая по тем же самым улицам, не узнавал их. Всё казалось чересчур ярким, слишком шумным, живым… Жизнь бурлила вокруг него сиюминутными делами, ничего не значащими разговорами, улыбалась с рекламных плакатов, подмигивала красно-зелёными огнями светофоров, грела спину майским теплом, играла солнечными зайчиками в листве и на стёклах автомобилей, а Иван чувствовал себя холодным, отрешённым, почти мёртвым. Он знал, что это скоро пройдёт. Изнанка вытягивает из тебя жизнь и некоторое время после возвращения ты остро чувствуешь собственную чужеродность, но постепенно это сходит на нет. Обычно на это требовалось день-два. Однако в этот раз он слишком долго был на той стороне и понимал, что теперь отходить будет намного дольше.

Ярче всего контраст между Изнанкой и стороной живых он почувствовал, когда поднимался по ступеням на больничное крыльцо. Это были те же самые ступени, где он едва не сгорел дотла, пытаясь дотянуться до своего сына. Тот же самый двор, где бесцельно топталась на месте толпа мертвецов. Те же самые стеклянные двери, через которые входил и выходил Пожиратель душ. И в то же время это было совершенно другое место. Здесь под яростно синим небом, среди зелени газонов, где воздух наполнен тёплым дыханием ветра и звуками неутомимого города, просто не могло произойти ничего подобного. Но ведь всё случилось именно здесь! Или нет?

Сбитый с толку Иван даже оглянулся с больничного крыльца, пытаясь разглядеть ржавый остов «Икаруса» на дороге. Но обзор ему перекрывала плотное облако листвы тополиной аллеи. И дорога лишь угадывалась за ней мельканием проезжающих автомобилей. Никакого автобуса там, естественно, не было.

Снова просторный вестибюль, стойка охранника, паспорт, бумага от заведующего отделением и рамка металлоискателя. За прошедшие два года Иван проделывал этот путь никак не меньше сотни раз, но сейчас впервые был рад пройти его от начала до конца. Скоро он сможет обнять сына. Всего-то надо подняться на лифте до пятого этажа, миновать ещё одну стойку охраны, свернуть направо, пройти метров пятьдесят по широкому коридору с акварельными пейзажами на стенах, открыть дверь палаты и…

Турхаева Аслана в комнате не было, зато на диванах сидели двое крепких парней, таких же смуглых, горбоносых и немного небритых, как сам Турхаев. Дорогих костюмов они не носили, обходились джинсами и тесными футболками в облипочку. Друзья или охрана? Наверное, всё-таки охрана…

Иван и не думал останавливаться или что-то объяснять, он шагал через середину комнаты к следующей двери.

– Эй, подожди, – кавказцы встрепенулись и подорвались с места.

Один зашёл слева, а другой поспешил наперерез, заслонив своей тушей дверь.

– Слышь, тормози! – охранник выставил руку вперёд и толкнул Ивана в грудь.

Поводырю приходилось мириться с существованием Турхаева, но это совсем не значило, что он станет терпеть его холуёв, тем более, сейчас. Он ударил коротко, без замаха, зато точно – ребром ладони под небритый подбородок, в кадык. Кавказец захрипел, схватился за горло и отшатнулся назад. Второй вцепился Ивану в плечо и рванул на себя. Поводырь развернулся, левой рукой сбил захват, а правой размашисто, используя инерцию собственного тела, рубанул в челюсть. Однако оказалось, что охранник получил свою работу отнюдь не по знакомству или за красивые глаза, он шагнул вперёд и жёстко блокировал удар, вскинув левую руку. Противники оказались буквально вплотную друг к другу, разве что не обнялись. Иван ударил кавказца ногой в голень, тот потерял равновесие, вцепился в противника двумя руками и, падая, потянул его за собой. Вес у охранника был немалый, Поводырю пришлось согнуться пополам, левой рукой он упёрся кавказцу в грудь, силясь оторвать его от себя, а правой дважды ударил в лицо. Брызнула кровь. В этот момент, пришедший в себя второй охранник, подскочил сбоку и очень профессионально двинул Ивану коленом под рёбра, а потом ещё добавил локтём между лопаток…

– Хватит!!! – знакомый голос, но Поводырь не слушал, нужно было, во что бы то ни стало стряхнуть повисшего на нём кавказца. Ещё один удар, охранник разжал руки и упал спиной на ковёр. Иван выпрямился во весь рост. Второй не спешил нападать, сделал пару шагов назад, хотя смотрел на противника совсем не по-доброму.

– Хватит, я сказала! – Инга стояла на пороге палаты, где лежал Максим. – Какого чёрта, Иван?! Неужели нельзя хоть что-то сделать по-человечески?!

– Я хочу увидеть своего сына.

– Увидишь. Я для этого тебя и позвала, – от того беспредельного счастья, что Иван слышал по телефону, не осталось и следа, Инга снова стала холодной и твёрдой. – Но сперва, я хочу поговорить с тобой. Если ты не против.

– Не против.

– Хорошо, – она перевела взгляд на охранников. Один помог другому подняться и сейчас бумажными салфетками пытался остановить кровь, обильно текущую из разбитого носа.

– Подождите в коридоре.

Кавказцы подчинились беспрекословно. Хотя перед тем, как выйти за дверь, и тот, и другой прижгли Ивана короткими злобными взглядами.

Инга подошла к окну и, щёлкнув зажигалкой, прикурила длинную тонкую сигарету.

– Что-то не так с Максом? – спросил Иван, поскольку видел, что она не знает с чего начать.

– Нет. Нет, с ним всё нормально. Он, конечно, растерян и-и-и… немного не в своей тарелке. Но я думаю, это скоро пройдёт.

Иван не стал её переубеждать, только молча почесал шрам на левой щеке.

– Я хотела поговорить о другом… – она жадно затянулась табачным дымом, чуть подержала его в себе, а потом с силой выдохнула струёй в потолок. – Максим твой сын. Он любит тебя. И ты, наверное, тоже любишь его. Как-то по-своему.

На последней фразе она криво и горько усмехнулась.

– Продолжай, – голос Ивана прозвучал низко, угрожающе.

Инга вскинулась и посмотрела ему в глаза.

– Давай говорить откровенно. Ты ведь отказался от него.

– Нет.

– Да, Иван. Да. Я и Аслан сидели рядом с ним ночи напролёт. Я старалась заботиться о Максиме, а Аслан поддерживал меня. И не только меня. Аслан устроил его в эту больницу, добился, чтобы у него были лучшие врачи. А что сделал ты? Ты ведь даже ни разу не прикоснулся к нему, с тех пор как это случилось. Всё что ты смог, это иногда привозить какие-то деньги…

– Деньги на лечение.

Ещё одна горькая усмешка.

– Я не хотела тебе говорить всё это время. Знала, что для тебя это важно: проявлять хоть какую-то заботу о сыне. Только ты представляешь себе, сколько всё это стоит?

Она взмахнула рукой с зажатой между пальцами сигаретой, коротким жестом указывая на обстановку больничной палаты. Он промолчал.

– Много, Иван. Очень много. И тех денег, что ты привозил раз в полгода, хватало в лучшем случае на месяц. Всё остальное оплачивал Аслан. Аслан заботился обо мне и нашем сыне каждый день, каждый час, каждую секунду, чёрт возьми! А ты отделывался мелкими подачками. Максим был не нужен тебе, пока болел, а теперь, когда выздоровел, ты снова хочешь стать для него отцом? Это неправильно. Нечестно. Это Аслан спас его. Аслан и врачи, которых он нанял. И я хочу, чтобы Аслан был для него отцом.

Иван сжал зубы, так что скулы свело судорогой. Ему потребовалось секунд десять, чтобы справиться с собой и хоть что-то ответить.

– Я его отец. По закону я имею право видеться с сыном раз в неделю. Пусть так и будет.

– Да, по закону… – Инга раздавила окурок в пепельнице. – Иван… Максим сейчас заново будет учиться жить. Привыкать к семье, к людям, которые вокруг него. Я очень хочу, чтобы он привык к Аслану. Вы не ладите, я знаю, но он хороший человек. Сильный, надёжный. Я буду рада, если через полгода или год Максим станет называть его папой.

«А вот это вряд ли», – со злобной радостью подумал Иван, но вслух говорить не стал.

– Но для этого нужно, чтобы ты… Ты будешь мешать ему. Понимаешь? Ты не сможешь быть ему отцом, но и не дашь Аслану этого сделать.

– Инга, так нельзя. Максим мой сын и я имею право видеться с ним.

– Я знаю, – она отвернулась к окну, скользя взглядом по зелёной пене лесопарка, – Аслан предлагал через суд запретить тебе это. Нанять юристов, адвокатов, они докажут твою невменяемость. Ты ведь стоял на учёте у психиатра… Но я решила, что лучше просто поговорить с тобой. Попросить.

– Попросить, чтобы я отказался от своего сына?

– Ну хватит, Иван! Ты отказался от него два года назад. А теперь просто отойди в сторону и не мешай. Пожалуйста! – Инга повернулась к нему лицом, её не слишком выразительные серо-зелёные глаза сейчас были наполнены, даже не просьбой, отчаянной мольбой. – Пожалуйста, если ты хоть немного любишь меня или Максима, дай нам построить нормальную семью. Мы это заслужили. Он это заслужил. Пусть у него теперь всё будет хорошо. Не мешай нам, пожалуйста!

Иван отвернулся в сторону и молчал. Инга тоже больше не произносила ни слова. Так прошло не меньше минуты. Он знал, что так будет. Наверное, именно поэтому так отчаянно рвался сюда и затеял эту дурацкую драку, чтобы хоть как-то выплеснуть злость и обиду. Он знал, что так будет. Но легче от этого не было…

– Он спрашивал о тебе. Поэтому я позвонила. Он тебя ждёт.

Иван встрепенулся от собственных мыслей, порывисто прошёл через комнату и взялся за дверную ручку.

– Ты сам скажи ему об этом. Пусть он услышит от тебя. Так будет лучше.

Он обернулся на неё. Инга стояла у окна, прислонившись спиной к подоконнику, пожалуй, впервые за те пятнадцать лет, что он её знал, она просила его, просила неумело, и оттого получилось очень жестоко.

Иван коротко кивнул ей.

– Спасибо.

Он повернул ручку и вошёл в палату.

* * *

В первое мгновение ему показалось, что он очутился в полной темноте, и только через пару секунд, когда привыкли глаза, Иван начал хоть что-то различать. Жалюзи были плотно задёрнуты, свет выключен, и палату заполнил густой полумрак. Слишком разительный контраст по сравнению с предыдущей комнатой, залитой искрящимся майским солнцем через панорамное окно. Единственным светящимся пятном оказался монитор электронного пульта, по которому резво бежала ломаная нить ЭКГ. Поскольку пациент всего пару часов назад пришёл в себя ни электронику, ни капельницу пока убирать не стали, но кто-то заботливо выключил звуковой сигнал, который раньше писком отмечал каждый удар сердца.

Иван подошёл ближе и едва не споткнулся об огромную корзину с розами, что стояла на полу у кровати.

«И зачем дарить парню цветы!?»

Максим сидел, вытянув ноги под одеялом и подложив подушку под спину. На коленях у него стоял пластиковый короб, доверху наполненный его любимыми игрушками, теми в которые он играл два года назад. Чего там только не было: и набор солдатиков – взвод звёздного десанта в полном боевом снаряжении; и машинка-внедорожник с бронированной башней, оснащённой спаренным зенитным пулеметом; и пластмассовый пистолет, в ствол которого был вставлен светодиод, и если нажать на курок, то диод будет ярко мигать, а сам пистолет загрохочет выстрелами, совсем как настоящий. В руках же Максим крутил робота-трансформера, который путём несложных махинаций преображался в крылатого ястреба. Звали робота Стархок. Иван хорошо помнил, как три года назад Макс бегал с ним по квартире, подвывая сам себе, чтобы изобразить полёт, и громко жужжа, когда ястреб, приземлившись на стол или подлокотник дивана, начинал превращаться в робота.

Сейчас мальчик молча теребил игрушку в руках, бездумно поднимая и опуская то руку, то ногу робота.

– Привет, – улыбнулся Иван.

Максим поднял на него свой невыносимо взрослый и усталый взгляд.

– Здравствуй, пап.

– Чего это ты в темноте сидишь?

– Глаза от света болят, – признался он.

– Да, у меня тоже. Но к этому надо привыкнуть. Ни сидеть же теперь всю жизнь в темноте.

– Я привыкну. Только не сейчас, – Максим снова перевёл взгляд на коробку с игрушками, посмотрел на робота Стархока в своих руках, а потом небрежно и даже с некоторой долей раздражения швырнул его к остальным игрушкам.

– Пожалуйста, убери это, – попросил он.

Иван снял пластиковый короб с его колен и сунул под кровать. Выпрямился, немного потоптался на месте, не зная куда деваться, а потом осторожно присел на краешек кровати. Всё это время Макс не сводил с него внимательного взгляда, под которым оказалось очень неуютно.

– Дай хоть обниму тебя, – Поводырь суетливо притянул сына к себе, тот безвольно подался вперёд. – С возвращением!

– Спасибо.

Некоторое время они молчали. Ни Иван, ни Макс не знали, о чём говорить. Это было вовсе не то тихое, мирное молчание, когда всё понятно и без слов. Нет, скорее, звенящая тишина, напряжённое ожидание чего-то неизвестного.

– Пап, что теперь будет? – наконец, спросил Максим, по-прежнему обнимая отца за шею.

– Жить будешь, – ответил Иван. – Как все нормальные люди. Просто жить.

– Я не смогу.

– Сможешь. У тебя впереди ещё много всего. А это забудется…

– Нет, – мальчик решительно отстранился от него. – Нет, пап. Я сделал столько… столько плохого. Я не смогу.

– Сможешь, – Поводырь смотрел сыну в глаза. – Жизнь, она своё возьмёт. Надо только начать.

– Если бы я мог всё исправить… Хоть как-то исправить…

– Исправить ничего нельзя. Нужно подождать. Просто подождать. У тебя обязательно будет случай кому-то помочь или кого-то спасти. И если ты сделаешь это, тебе самому станет немного легче.

– Ты думаешь? – пожалуй, впервые со времени возвращения в глазах Максима шевельнулась надежда.

– Я знаю.

Макс опустил глаза и кивнул. Ещё почти минута тяжёлого молчания.

– Слушай, Максим, – Иван решил, что не стоит тянуть, – я не смогу остаться с тобой. Некоторое время мы вообще не сможем видеться…

– Ты бросаешь меня?! – он испуганно и совершенно по-детски вскинулся на него.

– Нет. Нет, я тебя не бросаю, – Поводырь постарался, чтобы это не прозвучало, как оправдание, говорил твёрдо, уверенно. – Это только здесь, на этой стороне. Если снова попадёшь на Изнанку, тебе достаточно просто позвать меня, и я тут же приду. Ты помнишь как?

– Да. Морошка меня научила.

– Ну, вот и хорошо. Я приду, обещаю. А здесь, ты и без меня справишься, верно? Ты ведь уже не маленький?

Мальчик опустил взгляд и несколько секунд молчал. Иван решил, что он обиделся.

– Ладно тебе, Макс. Так уж получилось. Я всегда буду рядом и если…

– Это мама, да? – перебил его Максим. – Это она так хочет? Она и этот Аслан?

Поводырь не нашёл, что ответить, а мальчик тем временем продолжал, с каждым словом всё больше распаляясь:

– Она мне за этот час уже все уши прожужжала, какой Аслан хороший, какой весёлый и как он мне понравится. Как хорошо нам будет жить втроём! Ненавижу! – он с силой ударил кулаком по кровати.

– Тихо, Макс! Тихо! Успокойся, – эта вспышка ярости у двенадцатилетнего мальчишки всерьёз напугала Ивана. Он помнил, как точно также Макс кричал на ступенях больничного крыльца: «Ненавижу!!!»

– Я не хочу успокаиваться! Кто такой этот Аслан?! Что он лезет?!

– Подожди, – Поводырь крепко взял сына за плечи, – раз твоя мама его выбрала, наверное, он, и правда, хороший человек.

Последние слова ему пришлось буквально выталкивать из себя.

– Он мне не отец!

Повисла пауза. Иван не мог подобрать слова, чтобы ответить, лишь радостно улыбался. А Максим, который никак не ожидал такой реакции на свой гнев, удивлённо смотрел на него.

– Спасибо, – хрипло произнёс Поводырь.

Мальчик смутился и потупил взгляд.

– Я знаю, кто спас меня. Ты и Андрей. При чём здесь Аслан? – теперь голос его звучал намного спокойнее. – Я расскажу маме всё, как было на самом деле. Если она узнает…

– Она не должна знать, – поспешно перебил мальчика Иван.

Не хватало ещё, чтобы Макса затаскали по психиатрам. Диагноз «посттравматический синдром» двенадцатилетнему пареньку точно не нужен.

– Никто не должен знать об Изнанке. И ты никому о ней не расскажешь. Пообещай мне.

– Но папа…

– Пообещай, прямо сейчас, – с нажимом повторил Иван.

– Хорошо, – после продолжительной паузы сдался Максим. – Я обещаю. Но как же объяснить маме, что этот Аслан ничего не сделал? Что он нам не нужен?

– Аслан очень помог твоей маме, когда ни тебя, ни меня не было рядом. За одно это мы должны быть ему благодарны. Верно?

Макс кивнул, хоть и без особого рвения.

– Он не твой отец и никогда им не будет, но это не значит, что он плохой человек.

«Зачем я это говорю?!!!»

– Просто, дай ему шанс, ладно? Ради мамы. Ей было очень плохо без тебя. И сейчас не надо затевать обиды. Ты присмотрись к нему. Если мама его выбрала, он не может быть плохим человеком.

– Я хочу, чтобы мы снова жили вместе. Ты, я и мама… – теперь уже мальчик говорил устало, едва слышно.

– Я тоже хочу быть рядом с тобой. Очень хочу, но так не получится.

– Из-за мамы?

– Нет. Не только. Ещё из-за меня. Мы с мамой очень любим тебя. Но не друг друга. Так уж получилось.

– Но я-то люблю вас обоих.

– Прости нас.

Максим откинулся спиной на подушку и уставился в стену напротив. Иван выждал некоторое время, а потом подался вперёд и взял его за руку, крепко сжав в своей ладони. Не сразу, но мальчик всё-таки ответил на это странное рукопожатие. Так они просидели ещё несколько минут.

И на этот раз молчание не было невыносимым или тревожным, только печальным.

– Мне пора, – произнёс Иван.

Максим кивнул и отпустил его руку, Поводырь встал.

– Мы ведь сможем с тобой видеться там, на Изнанке? – мальчик взглянул на него снизу вверх.

– Это не лучшее место для свиданий, – криво усмехнулся Иван.

– Но другого у нас теперь нет.

– Макс… – он старался очень тщательно подбирать слова, – ты – колдун. И можешь теперь ходить на Изнанку, когда захочешь. Но лучше не делай этого, хорошо? Там очень опасно.

– Ты обещал, что если я позову, ты тут же придёшь.

– Да, обещал.

– Я позову.

Иван внимательно посмотрел на сына и понял, что не сможет его переубедить. А может быть и не хочет…

– Только не делай этого слишком часто.

– Договорились, – кивнул он в ответ. – До встречи.

– До встречи.

Иван подошёл к двери.

– Папа, – окликнул его Макс.

– Что?

– Ты говорил, что Морошка – это демон. Я, кажется, понимаю почему. А вот Андрей… Он ведь спас нас всех, хоть мог этого не делать. Спас просто так… Получается, он – ангел?

Вопрос был неожиданным, и несколько секунд Иван молчал, думая как ответить.

– Нет, – сказал он. – Нет, Андрей это человек. Уж ты мне поверь. Очень хороший человек.

– Значит, я тоже смогу стать таким? – спросил Макс.

– Конечно, сможешь. Если смелости хватит.

– Я постараюсь.

– Я тоже, – совершенно неожиданно для самого себя ответил Поводырь и вышел из палаты.

Инга снова курила, стоя возле окна, а когда услышала звук открывающейся двери, то обернулась и встретилась взглядом с Иваном. Он не стал ничего говорить, прошёл через комнату и, не оглядываясь, вышел в коридор. Двое охранников-кавказцев топтались под дверью. У пострадавшего уже не шла кровь из носа, зато под глазом расплывался шикарный красно-фиолетовый синяк. С ними Иван тоже не стал разговаривать, просто прошёл мимо, услышав за спиной лишь злобное гортанно шипящее ругательство на родном языке охранников…

Мобильник завибрировал в кармане, когда Поводырь уже спускался по ступеням с больничного крыльца. Иван выудил телефон, взглянул на дисплей, удивлённо хмыкнул и ответил на звонок.

– Да, Игнатьевич. Здравствуй.

– Здравствуй, Иван, – послышался из трубки низкий старческий голос. – Я так понимаю, тебя можно поздравить. Ты нашёл Макса и вернул его сюда.

Чем точно занимался Архип Игнатьевич, Иван не знал. Кажется, он был что-то вроде знахаря или экстрасенса. Именно от него Иван получал своих клиентов, которых потом водил на Изнанку. Через него же почти две недели назад на Поводыря вышел и Милавин. Сам старик никогда не был на той стороне, но знал о ней довольно много. И, что самое удивительное, узнавал обо всём, что там случилось едва ли не раньше самих участников событий. Откуда? На этот вопрос Иван не мог найти ответа уже полтора года, с тех самых пор, как познакомился со стариком.

– Да. Всё получилось, – подтвердил Иван.

– Я рад. Очень рад за тебя, сына. За тебя и за Макса. Всегда знал, что ты своим упрямством рано или поздно проломишь эту стену.

– Спасибо, Игнатьевич. Ты по делу или так?

– По делу, конечно. Куда же без него, родимого… Правда, уж и не знаю, возьмёшься ты теперь или нет.

– Возьмусь, – твёрдо ответил Иван.

– Вот оно как… А как же без колдуна? Ты ведь с Кукловодом разругался. Как теперь искать людей станешь?

– Ничего. У меня теперь есть другой колдун. Намного сильнее, чем Кукловод.

– Ну да… Ну да… – задумчиво пробормотал Архип Игнатьевич. – Думаешь, он справится? Ведь молодой же ещё совсем?

– Справится. А то, что молодой… Это пройдёт со временем.

– Ну, хозяин – барин. В общем, тут у одной женщины, Ириной звать, брат из комы никак выйти не может. Она меня пригласила, я его глянул, и так понимаю, что там по твоей части. Он где-то на Изнанке заплутал.

– Ясно. Скинь мне её номер. Я перезвоню завтра или послезавтра.

– Скину, конечно. Только тут такое дело… – старик замялся.

– Ну? – поторопил его Иван.

– В общем, был я у них дома, видал, как они живут. Я так понимаю, нет у них денег, чтобы оплатить тебе работу. Они, конечно же, оплатят, обязательно – тут ты не сомневайся. Но не сразу. В рассрочку, наверное.

– Не важно. Деньги теперь не проблема, – едва не сплюнул Поводырь.

– Что-то я тебя не пойму, станешь работать бесплатно? – Архип Игнатьевич был явно удивлён.

– Просто скинь мне её номер, и мы обо всём договоримся.

– Как скажешь, сына. Как скажешь…

– В общем, жду от тебя CMC, Игнатьевич.

– Сейчас скину.

– Тогда всё.

– Вроде да. Будь здоров, Поводырь.

– И ты не кашляй.

* * *

«Иногда достаточно иметь ключи от дома, куда ты хочешь вернуться. Тоже неплохой амулет».

Андрей открыл дверь своим ключом и переступил порог. Добраться сюда – от ВДНХ до Кунцево – было несложно. Когда Милавин покинул квартиру Поводыря, волчьей стаи во дворе уже не было, только два Морошкиных питомца поджидали его, разлёгшись на детской площадке. Андрей направился к выходу со двора, и волки двинулись следом за ним. Похоже, они передавали ему последний привет от Невесты. Под их охраной Милавин за сутки пересёк всю Москву, чтобы добраться до собственной квартиры. Он, конечно, мог пойти куда угодно, например, в посёлок у Новоспасского монастыря, Доктор и Геннадий, наверняка, были бы рады его принять… Вот только сам он сейчас не хотел их видеть. Хотелось добраться до дома, снять с себя ботинки и одежду, забраться под одеяло и спать. Спать десять, пятнадцать или все двадцать часов. А лучше вообще никогда не просыпаться…

Но была и ещё одна вещь, которая заставила его стремиться именно сюда. Он хорошо помнил слова брошенные Морошкой:

– Это Изнанка. Здесь каждый рано или поздно получает то, что заслуживает.

– И он? – спросил тогда Иван.

– И он тоже. Только сам ещё этого не понял…

Где-то в глубине обгорелой изувеченной и бесконечно уставшей души Андрей надеялся, что заслужил. И может быть, всё-таки получит. Тогда единственное место, где стоило искать, это его собственная квартира…

Милавин остановился в прихожей и прислушался. Ни звука. В квартире было тихо и пусто, сомневаться в этом не приходилось. Никто его не ждал, и последняя глупая надежда умерла совершенно безболезненно, просто отвалилась от сердца, как высохший лист с ветки.

Андрей захлопнул дверь, бросил связку ключей на тумбочку, прошёл немного вперёд и тяжело опустился на мягкий табурет. В большом зеркале, что было встроено в дверцу стенного шкафа, отразился совсем не тот мужчина, что уходил отсюда неделю назад. Теперь бы уже никто не дал ему на вид двадцать пять лет, даже тридцать пять звучали бы насмешкой. И дело тут было не в седине, что белым инеем подёрнула угольно чёрные волосы, не в шраме, что ломаной молнией тянулся над левой бровью и даже не в глубоких горьких складках навечно поселившихся вокруг рта. Всё было в его глазах…

Он когда-то слышал, что одному человеку, чтобы прожить жизнь, не хватает и ста лет, а другой проживает всё, что есть, за три или четыре дня, но стареют они за это время одинаково. И сейчас, глядя в отражение собственных усталых, лишённых всякой надежды глаз, Андрей понял, что прожил всю свою жизнь за прошедшую неделю. Всё, что будет дальше, это только ожидание смерти…

Как он прожил эту жизнь? Трудно сказать. Много всего наворотил, спас чужих детей и не уберёг своего, помог другим людям и погубил собственную жену… Сумел ли он остаться человеком? Это важно… Хотя кому какая разница?! Всё бессмысленно…

Милавин подался вперёд, подтянул к себе домашние тапочки и начал расшнуровывать трекинговые ботинки. Снять с себя одежду, умыться, забраться под одеяло и спать, спать, спать…

И вдруг:

На чужих негнущихся ногах Андрей, как во сне, прошёл по коридору, свернул направо и остановился на пороге кухни.

Ольга в своём тёмно-синем спортивном костюме с белыми полосками по бокам сидела в углу на кожаном диванчике. Её чуть волнистые каштановые волосы были собраны в узел на затылке, открывая взгляду тонкую, по-лебединому стройную шею. Рядом с ней сидела Сашка, на ней была голубая футболка с ярким рисунком на груди и большой явно не по размеру джинсовый комбинезон. Девочка увлечённо рисовала что-то в альбоме, рассыпав по кухонному столу горсть цветных карандашей.

Ноги подогнулись, Андрей уже не мог стоять и прислонился плечом к дверному косяку.

– Здравствуйте, родные, – голос прозвучал хрипло, скрипуче. – Я вернулся…

Сашка оторвалась от рисунка и подняла на него свои голубые глаза. Удивлённую детскую мордашку озарило радостная улыбка.

– Папа!!! – она сорвалась с места и вместе с альбомом бросилась к нему, от резкого движения карандаши посыпались на пол.

– Папа! Я знала, что ты придёшь! Я знала и ждала! Какой ты молодец, пап!

Он присел к ней навстречу, обнял и поднял на руки, снова выпрямившись во весь рост. От слабости не осталось и следа, Андрей чувствовал себя всемогущим, всесильным, живым. Сашка была настоящей, никаких призраков. Он ощущал ей вес каждым своим мускулом, слышал её звенящий от радости голос, вдыхал свежий запах детского шампуня, а когда поцеловал, то насладился теплом её щеки.

– Смотри, смотри! Я нарисовала нас всех, – девочка сунула ему под нос альбом. – Вот это ты, вот мама, а вот я. Мы все вместе. И нет никакой темноты. Правда, здорово, пап?

– Правда, – он прижал ей к себе и посмотрел на жену.

Ольга стояла в метре от них, не решаясь подойти. В правой руке она по-прежнему сжимала белую пластиковую баночку из-под снотворного. А взгляд карих глаз был наполнен чудовищной смесью надежды и страха.

– Иди сюда, – позвал он, протянув руку ей навстречу.

Она нерешительно сделала пару шагов вперёд.

– Ну, давай же!

Ольга коротко выдохнула через нос и бросилась к нему, как будто с обрыва. Продолжая держать дочь на правой руке, левой Андрей обнял жену и крепко прижал к себе. Он зарылся носом в её густые волосы, окунулся в её тепло, в её запах, в её нежность.

– Я люблю тебя, – прошептал Милавин, не зная, услышит она его или нет.

– Андрюша, ты когда-нибудь сможешь меня простить? – так же шёпотом спросила она, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Уже простил, – абсолютно искренне ответил ей Андрей, а потом чуть отстранил её от себя, наклонился и поцеловал в губы.

Что-то звонко стукнулось об пол и покатилось по ламинату. Скосив глаза, Милавин успел увидеть, как белый пластиковый флакончик, мигнув на прощание яркой этикеткой, скрылся под холодильником.

– Спасибо, – прошептала Ольга, так близко, что он почувствовал её дыхание на своей коже.

Глаза начало безжалостно щипать.

«Не хватало ещё разрыдаться…» – попытался одёрнуть он сам себя. Но слёзы не слушали его. Они уже катились по небритым щекам. Большие и чистые, как роса после долгой холодной ночи…

КОНЕЦ