Андрей просыпался тяжело, через силу и далеко не сразу. Он как будто выныривал из темноты, чтобы глотнуть воздуха, открывал глаза, замечал серый бетонный потолок или лампу в пластиковом патроне без всякого абажура. Но в следующее мгновение, ещё до того, как он успевал что-то понять, веки снова тяжелели, смыкались, и Милавин проваливался в бездну. Пару раз из темноты он слышал гул чужих голосов где-то рядом, но разобрать о чём говорят, а тем более заставить себя проснуться и увидеть этих людей Андрей не мог. Ватная мгла не отпускала его. Сколько это продолжалось, он не знал, но в какой-то момент темнота всё же отступила…

Милавин осознал, что лежит на спине, уткнувшись взглядом в низкий потолок, сложенный из бетонных блоков. Он осторожно повернул голову направо, увидел огромный эмалированный бак, накрытый крышкой, и железную кружку сверху, тут же понял, что очень хочет пить, но шевелиться не спешил. За баком расположились полки стеллажей, на них в беспорядке лежали инструменты: молоток, рубанок, ножовка, плоскогубцы; а также мотки проволоки, ножка от стула, кусок автомобильной покрышки, обрывки изоленты и ещё несколько баночек и склянок, среди которых в глаза бросилась пол-литровая бутылка с этикеткой «Скипидар» и жестянка из-под кофе, откуда торчали шляпки гвоздей. Стеллаж стоял вдоль стены, сложенной из тех же бетонных блоков, что и потолок.

«Подвал какой-то», – подумал Андрей, поворачивая голову налево. И тут же понял, что ошибся. Слева от него, метрах в трёх, были двустворчатые дощатые ворота, занимавшие всю торцевую стену вытянутого, наподобие пенала, помещения. Одна из створок была чуть приоткрыта.

«Гараж»

Он пошевелил руками – не связаны! – вцепился в лежанку, оттолкнулся и сел. Голова тут же закружилась, желудок судорожно сжался, всё тело скорчилось в рвотном спазме. Но Милавин сдержался. Некоторое время он просто сидел, закрыв глаза, и успокаивая собственное пищеварение. За воротами звякнуло металлом, и зажурчала вода, раздались влажные шлепки, а потом фырканье – кто-то умывался.

Андрей медленно развернулся всем корпусом влево, снял с себя шерстяной плед и спустил ноги с лежанки. Он был босым. Его ботинки стояли на полу, носки оказались засунуты внутрь. Милавин бросил взгляд на наручные часы, они показывали начало девятого.

«Интересно, сейчас утро или вечер?»

Борясь с новым приступом тошноты и головокружения, Милавин обул ботинки на босу ногу, а носки бросил на кровать. Тяжело встал на ноги, и тут ему показалось, что вот сейчас голова отвалится с плеч, настолько она была тяжёлой и непослушной. Андрей инстинктивно схватился за неё рукой и нащупал на лбу тугую марлевую повязку. Он провёл пальцами по правой стороне лба, там, где была рана от топора, здесь бинты были жёсткими и колючими от засохшей крови. Только теперь Милавин сообразил, что смотрит на мир двумя глазами. Кто-то смыл корку крови, залепившую вчера правое веко.

Андрей, осторожно ступая и шаркая незашнурованными ботинками по полу, двинулся вперёд. Устоять на ногах было тяжело, пришлось держаться за деревянный верстак, что шёл вдоль правой стены. Вдоль другой стены стояла брезентовая раскладушка, а поверх неё спальный мешок Ивана и его же рюкзак в изголовье. Увидев всё это, Милавин уже не удивился когда, распахнув створку, обнаружил перед гаражом голого по пояс напарника, склонившегося у деревянного столбика с подвесным умывальником.

Иван вынул изо рта зубную щётку, сплюнул белую от пасты слюну и поприветствовал его.

– Доброе утро!

Андрей не смог ничего ему ответить, глупо улыбаясь, он сполз по створке и сел на порог.

– Как себя чувствуешь?

– Погано, – вытолкнул из себя Милавин.

– Ну, это понятно. А как вообще?

– Издеваешься?

– Да нет, серьёзно, – Поводырь лишь немного скривил губы в усмешке. – Как лоб? Болит?

Андрей ещё раз пощупал засохший бинт и честно признался.

– Нет.

– Не против – если я посмотрю? – не дожидаясь ответа, Иван намочил уголок своего полотенца, что было переброшено через плечо, подошёл к Милавину и присел рядом на корточки. Он промокнул засохшие бинты полотенцем, и начал разматывать повязку. Андрей приготовился к резкой боли, когда срываешь марлю с открытой раны, но всё прошло на удивление безболезненно.

– Слушай, а ты молодец! – удивлённо констатировал Поводырь, закончив осмотр.

– Даже не плакал… – пока он находился на месте, головокружение и тошнота отступали, и можно было даже шутить.

– Нет, – абсолютно серьёзно откликнулся Иван. – У тебя всё зажило.

– Как это зажило?

– А так. Только шрам остался.

– Быть не может, – Андрей снова начал щупать лоб, но на месте вчерашней раны обнаружил лишь утолщение сросшейся кожи. – Как это?

– На Изнанке всякое бывает.

– Подожди! Но ведь этот Зубок меня вчера саданул топором по голове. Зацепил, конечно, вскользь, но кровищи-то много было.

– Всё правильно. Топором, по голове, и кровь была, – кивнул Иван. – Но с другой-то стороны, твоё тело вместе с головой сейчас сидит у меня в квартире на ВДНХ. В целости и сохранности. Разве не так?

– Так, – Милавин начал понимать, – Хочешь сказать, что вчерашнюю рану и сотрясение мозга я сам себе выдумал, только потому, что всё ещё считаю себя живым. А раз так, то удар топором по голове должен иметь вполне определённые последствия… Я правильно понял?

– Не знаю, – дёрнул плечом Поводырь, он отошёл обратно к умывальнику, сполоснул рот и начал вытираться. – Я тебе скажу то, что сам уяснил. На собственном опыте. Если бы ты испугался и передумал идти дальше, то твоя рана загноилась бы и заживала о-очень долго. Но у тебя всё заросло за одну ночь, значит, ты всё ещё хочешь найти свою дочку.

– Конечно, хочу.

– Вот я и говорю – молодец, – он снова подошёл и хлопнул Андрея по плечу. – А теперь давай умывайся, и будем завтракать.

– Иван, я… – сморщился Милавин.

– Знаю-знаю, – ухмыльнулся Поводырь. – Но есть всё равно надо. Давай вставай…

Споласкивая лицо ледяной водой из умывальника, Андрей не забывал смотреть по сторонам. Место, где они оказались, было смесью гаражного кооператива и авторемонтной мастерской. Под ногами спрессованная миллионами автомобильных шин пыльная земля, лишь по углам да вдоль зданий пробивающаяся жухлой травой. Десяток бетонных гаражей вытянулся в ряд, примыкая друг к другу плотным строем; напротив, через дорогу расположились несколько вагончиков-бытовок и транспортных контейнеров. Чуть дальше виднелись просторный ангар со смотровой эстакадой и вывеска «Шиномонтаж». Всю территорию по периметру окружал двухметровый бетонный забор, увитый колючей проволокой по верхнему краю, да ещё явно самодельные сторожевые вышки по углам, сколоченные из толстого горбыля.

Пока Милавин вытирался, мимо прошла женщина лет сорока, на ней была шерстяная юбка в пол и куртка-аляска. Андрей ей приветливо кивнул, она ответила ему тем же из-под капюшона, этим их общение и ограничилось.

Когда Милавин закончил с водными процедурами, Иван уже вынес на порог банку разогретой тушёнки и чёрный хлеб, нарезанный толстыми ломтями, а также две чашки с горячим кофе.

– Налетай, – он призывно махнул рукой, усаживаясь на табуретку, вторую такую же он загодя вынес для напарника.

Андрей сел рядом и сделал хороший глоток кофе, утреннее недомогание потихоньку сходило на нет, просыпался аппетит.

– Значит, это и есть посёлок у Новоспасского монастыря?

– Он и есть, – подтвердил Иван, вылавливая из банки кусок капающей жиром говядины и укладывая его на хлеб, – Главные здесь Геннадий и Николай Борисович, его ещё за глаза называют просто Доктор. Нормальные мужики. Я с ними вчера уже пообщался. Геннадий вот нам свой гараж уступил под ночлег.

Милавин немного помолчал. Упоминание о вчерашнем вечере заставило вспомнить весь их отчаянный марш-бросок.

– Слушай, Иван… В общем, спасибо тебе за вчерашнее.

– В смысле?

– Ну, что не бросил, когда я просил. Что вытащил на себе. Что спас от людоедов…

– Ладно тебе, – отмахнулся Иван. – Мы ведь с тобой договорились. Я тебя оберегаю и помогаю найти твою дочь, а ты мне за это платишь. Разве не так?

– Так…

– Тогда давай жуй, а то ничего не останется.

Андрей ещё раз благодарно кивнул и полез вилкой в консервную банку. Тошнота прошла, и теперь, жуя кусок мяса пополам с пропитанным жиром хлебом, он вдруг понял, что ничего вкуснее в жизни своей не ел.

– Я ещё хотел спросить?

– Ну?

– А что ты сделал с автоматом, что он взорвался у Большака в руках?

– О! Любопытство проснулось. Я смотрю, ты совсем поправился. Опять начал вопросы задавать, – ухмыльнулся Поводырь.

Милавин в ответ только смущённо улыбнулся.

– В общем-то, фокус несложный, – взялся объяснять Иван. – Мне его как-то один капитан показал, из спецназеров. Если чуть поджать боевую пружину у «Калаша», то между ней и затвором как раз входит ПМовский патрон. Когда нажимаешь на спуск, пружина выбивает на нём капсюль, он выстреливает и перекашивает затвор. А у ПМа патрон мощный. Пороховых газов много. Вот эти газы и срывают и крышку коробки, и пружину и всё это летит в лицо тому, кто стрелял. Я в своё время каждому салаге этот фокус объяснял, но не для того, чтоб сами мастерили, а чтобы раз и навсегда усвоили: Не твоё – не трогай. Чехи нам разные подляны раскидывали, и книги минировали, и ящики в шкафах.

– Так ты получается, с Большаком не просто так торговался? – понял Андрей.

– Я ему зубы заговаривал, а сам в это время автомат на коленках разбирал.

– Понятно. Знаешь, я думаю, мне очень повезло с поводырём. – честно признался Милавин.

– Да брось ты. Каждому своё. О! А вон и хозяин гаража идёт.

Иван кивнул на подходившего к ним крупного плечистого мужчину, которому на вид уже изрядно перевалило за пятьдесят. На нём был короткий пуховик грязно-зелёного цвета, тёмно-синие спортивные штаны с белыми лампасами и резиновые сапоги до середины голени.

– Приятного аппетита! – поприветствовал он, а потом протянул руку Милавину. – Геннадий.

– Андрей.

Рука у него была крупная с жёсткой мозолистой ладонью, толстыми ногтями и кучей мелких ссадин, порезов и даже ожогов на костяшках и подушечках пальцев.

– Я смотрю, больной-то поправился. А то вчера было уже совсем помирать собирался.

– Не дождётесь, – привычно отшутился Андрей.

– Ну и правильно.

– Давай с нами, Гена, – Иван кивнул ему на полупустую банку тушёнки.

– Да не, спасибо. Я уже.

– Ну, хоть кофе попей.

– Лучше чаю. Есть?

– Конечно, есть, – Поводырь забросил в рот ещё один кусок тушёнки, прожевал, потом поднялся, уже на ходу бросил: «Андрей, доедай» и скрылся в гараже.

– Ты местный механик, да? – спросил Милавин, чтобы как-то начать разговор, поскольку они остались вдвоём.

– Нуда. И механик, и электрик, и столяр, и плотник. На все руки от скуки, – кивнул Геннадий. Из-под верстака он выудил раскладной стульчик с брезентовой сидушкой и устроился на нём напротив собеседника. Андрей сразу обратил внимание на его глаза болотного серо-зелёного цвета, хранившие в себе глубинную, совершенно искреннюю доброту, мягкость и даже наивность. Вместе с чуть оттопыренной нижней губой, они бесповоротно придавали его лицу детскую миловидность. И с этим впечатлением уже ничего не могли поделать ни седина в волосах, ни сизая щетина по щекам и подбородку, ни чуть крючковатый нос, ни даже глубокие морщины вокруг глаз.

– Самый главный человек, получаешься.

– Не-е-е, я не главный. Не люблю я этого. Вот Борисыч, тот голова. Командует так, что только дай дороги. Я так, постругать, попилить, подкрутить.

– Держи, Ген, – Иван вынес ему железную кружку, дымящую свежезаваренным чаем.

– Вот спасибо! – он принял кружку, но пить не стал, поставил её на землю рядом с собой, – Пусть остынет немного. Не люблю горячий.

– Андрюх, давай ешь! Времени у нас в обрез, – Поводырь, похоже, всерьёз вжился в роль дежурного по столовой.

– Торопитесь куда? – спросил механик. Из кармана пуховика он выудил мятую пачку дешёвых сигарет, закурил.

– Да. Нам тут надо один домик на Нижегородской проверить, – ответил Иван, допивая кофе.

– А что там?

Если бы этот вопрос задал кто-нибудь другой, то Андрей бы трижды подумал, прежде чем отвечать. Но Геннадий спрашивал как-то совсем просто, искренне безобидно и даже немного участливо. Обманывать этого человека, а уж тем более заявлять, мол, это не твоё дело, совершенно не хотелось.

– Дочь у меня там.

– Серьёзно? А что же она там забыла?

– Не знаю. Но Кукловод сказал, что она там. Вы здесь, в округе, не видели её? Ей одиннадцать, светлые волосы, голубые глаза, Сашкой зовут…

– Да ну, что ты! – махнул на него рукой механик. – Я тут за четыре года ни одного ребёнка не видел. Но вы посмотрите, конечно. Вдруг найдёте…

– Я тут вчера с Николай Борисовичем разговаривал, – вклинился в разговор Иван. – Он сказал, у вас можно ствол выменять.

– Можно. Есть кое-что на обмен.

– Я бы посмотрел.

– Ну, так сейчас. Завтракать закончите, да пойдём в оружейку.

– Так мы уже… Блин! Андрей, доедай быстрее!

* * *

– Давно вы здесь посёлок организовали? – спросил Андрей у Геннадия, когда они, покончив с завтраком, уже шли все втроем к ангару авторемонтной мастерской.

– Ну, как давно… – механик свой чай не допил, забрал кружку с собой. – Считай, года три-три с половиной. По местным меркам – давно.

– А что же вы в гаражах осели. Домов под боком мало?

– Да мне как-то в гараже удобнее. Я же вон в том доме жил с женой, – он махнул рукой на высотное здание, что торчало из-за бетонного забора. – А как помер и сюда попал, что мне делать было? В квартире сидеть… Нет-нет, да с женой столкнёмся, увидим друг дружку. Я-то ладно, даже рад, а она пугается. Думает, что ей призраки мерещатся. Вот я и ушёл в гараж. Сын мой «жигулёнок» к тому времени уже продал, так что площадь была свободна. Ну, я тут и поселился.

– А остальные?

– А что остальные? Я тут генератор установил, проводку прокинул, ну народ с ближайших домов ко мне и потянулся. С электричеством то, ясное дело, лучше. Оказалось, я один могу всё наладить, чтоб работало. Вот они и селились тут, рядом со мной. Но так… каждый сам по себе. А потом Борисыч объявился. Он к нам из больнички пришёл, это через дорогу. Вот он тут и навёл порядок. Вышки, говорит, строить надо, прожектора подключать. А мне что? Я не против, когда другие командуют, если с умом, конечно.

– И сколько вас тут сейчас живёт?

– Ну, я так думаю, человек пятьдесят-то будет.

– И что все в гаражах живут? – не унимался Милавин.

– Да нет, конечно. Начали потихоньку мою высотку обживать. А здесь у нас, за забором, производственный цех, так сказать, ну и опорный пункт, если что. Как какая тварюга полезет, все за забор и отстреливаемся.

– И часто к вам лазят? – это спросил уже Иван.

– Ну как часто… – задумался Геннадий. – Раз в две недели бывает. А вообще место хорошее. Из реки редко кто выбирается. А с этой стороны у нас и вовсе монастырь. Он, конечно, закрыт намертво, но оттуда за четыре года не одна пакость не вылезла. У нас там и пост-то стоит, только так, на всякий случай.

– Со стороны метро не беспокоят?

– Бывает, конечно. Иногда по ночам такие чудища вылезут, что волосы дыбом. Но Борисыч специально для них у Кукловода два крупнокалиберных пулемёта прикупил, с тех пор особо не достают. Знают, что получат своё. Мы даже один пулемёт теперь переставили на мост.

– Да, мы вчера уже заметили, – усмехнулся Иван.

Утро набирало обороты, между гаражей и бытовок начали сновать люди, в основном мужчины, женщин было немного. Одеты все неброско, но добротно, брезентовые, болоньевые или кожаные куртки, часто попадался разномастный армейский камуфляж и джинсы. Того праздного безделья, которое Андрей отметил у кремлёвцев, здесь не было и в помине, народ занимался делом. Кто-то открывал контейнеры, доставал оттуда лопаты, грабли и прочий инструмент. Кто-то уже зажимал на верстаке доску горбыля и настраивал рубанок. У дальнего гаража двое мужиков сматывали с огромной деревянной катушки кабель и срезали с него изоляцию. С каждой минутой двор всё больше начинал напоминать муравейник, но отнюдь не растревоженный, где в панике мечутся и спасают самое дорогое, а вполне благополучный, когда каждый обитатель точно знает, что и зачем ему надо делать.

Геннадий завёл их в мастерскую, здесь в дальнем углу огороженная железной сеткой располагалась оружейка.

– Здарова, Олег, – приветствовал механик долговязого молодого парня, который сидел на стуле у запертой двери.

– Здравствуйте, дядь Ген, – парень встал, поудобней перехватив охотничий дробовик, до того лежавший у него на коленях. Они обменялись рукопожатием.

– Как тут, тихо всё?

– Тише не бывает, – бравурно откликнулся тот, на вид ему едва исполнилось двадцать лет.

– А что тебя ещё не сменили?

– Вовка сейчас подойдёт. Его тётя Галя попросила чё-то там помочь.

– Понятно, – кивнул механик. – Знакомься, это наши гости – Иван и Андрей.

– Здарова, мужики. Так это вы вчера с той стороны прибежали?

– Мы, – коротко ответил Иван.

– Отчаянные вы. По ночам-то шастать.

– Приходится.

Пока они общались, Геннадий открыл ключом висячий замок и распахнул сетчатую дверь.

– Здесь подождите, – бросил он, входя внутрь. Олег как бы невзначай сделал шаг в сторону и перегородил гостям вход в оружейку.

– А говорили, что у вас один раненый…

– Выздоровел уже, – снова ответил Поводырь.

– Вот смотри, Иван, какая штука есть, – Геннадий вынес им двуствольное охотничье ружьё. – Наши его на антресолях нашли в одной из квартир.

– Это что? – спросил Иван, беря в руки оружие.

– ИЖ пятьдесят восьмой, двенадцатого калибра.

– Какого же оно года? – Поводырь окинул взглядом треснутый и перетянутый изолентой приклад, обшарпанное ложе.

– Точно не скажу. По маркировке хрен разберёшь, таблицы нужны, но думаю годов семидесятых-восмидесятых, – Геннадий хлебнул из чашки уже остывший чай.

– А поновее ничего нет?

– Борисыч сказал вам это показать, – развёл руками механик. – Ни про что другое, разговора не было. Если что не так, с ним разбирайся. Он у нас по торговле главный.

– А где он сам?

– Народ по работам распределяет. Сейчас уже подойти должен. Да ты попробуй ружьишко-то. Давай выйдем, стрельнёшь, может и понравится.

– Ну пойдём, – по голосу Ивана было понятно, что особой радости он не испытывает.

Геннадий снова запер дверь, и они втроём вышли на улицу, оставив Олега на посту.

– Сюда заходите, – махнул рукой механик. – У нас тут стрельбище оборудовано.

За углом мастерской был закуток, обложенный мешками с песком, с железным столом и изъеденными дырами фанерными прямоугольниками мишеней метрах в десяти от него.

– И чем же оно стреляет? – спросил Поводырь, скептически разглядывая двустволку в своих руках. После автомата она казалась маленькой и несерьёзной.

– Картечью восьмимиллиметровой стреляет. У меня двадцать патронов под него снаряжены. Пробуй.

– Не знаю…

– Я смотрю, Иван, ты совсем не охотник, – Геннадий смерил его оценивающим взглядом.

– Как-то не приходилось, – признался тот.

– Тогда послушай, что я тебе скажу. Это, между прочим, классика. Я с такого кабана клал одним выстрелом.

– Обычно классикой называют устаревшую рухлядь, которую очень хотят продать, – в Андрее проснулся менеджер-продажник.

– Да я вас, не уговариваю. Не хотите – не берите, – он снова приложился к эмалированной кружке с чаем.

– Ладно. Давай патроны, – сдался Иван.

Механик выложил ему на ладонь два ярко-красных пластиковых цилиндра с золотистыми капсюлями. Поводырь переломил ружьё, вставил патроны и защёлкнул обратно. Вскинул, прицелился, нажал на спусковой крючок.

Выстрел ударил по ушам. Фанерный прямоугольник мишени брызнул ошмётками дерева. Левого верхнего угла как не бывало, только рваная кромка осталась.

– Ну как?

– Нормально, – признал Иван, – Отдача сильная.

– Так и заряд не слабый, – усмехнулся механик. – Ты фанеру зря не кроши, вон попробуй по ведру.

В дальнем конце стрельбища валялось эмалированное ведро уже несколько раз обстрелянное, о чём свидетельствовали круглые дыры в днище и на боках.

Иван ещё раз прицелился и выстрелил. Посудина громыхнула, отлетев к стенке из мешков.

– Ну иди, смотри, как «устаревшая рухлядь» стреляет, – Геннадий насмешливо кивнул Андрею.

Пока Милавин обходил стол и шёл к дырявому ведру, Иван снова переломил ружьё. Стреляные гильзы чуть вышли из стволов, курясь сизым дымком.

– Ну, ты посмотри на них! Уже стреляют с утра пораньше! – со спины к ним подошёл коренастый крепко сбитый мужичок. На своих коротеньких ножках он шагал мелко, но в то же время плавно, из-за чего возникало впечатление, что и не идёт вовсе, а перекатывается будто колобок. Ярко-оранжевая болоньевая ветровка обтягивала широкие плечи и изрядно выпирающий животик.

– Здравствуйте, Николай Борисович.

– Здравствуйте, Иван.

– Насквозь прошла через две стенки, – возвращаясь к столику, Милавин показал напарнику пробитое ведро.

Тот только коротко кивнул в ответ.

– Здравствуйте, Андрей. Меня зовут Николай Борисович.

– Очень приятно, – он пожал протянутую ему, пухлую, мягкую и очень тёплую ладонь. Круглая физиономия Николая Борисовича заросла широкой серебристой от седины бородой, из которой торчал только простецкий мясистый нос картошкой да хитро прищуренные темно-карие глаза, прятавшиеся за очками в роговой оправе. Козырёк камуфлированного кепи бросал тень на лицо, вызывая ассоциации то ли с южноамериканским диктатором, то ли с добродушным старичком-лесовичком из русских сказок.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, намного лучше, чем вчера, – ответил Милавин. Новый знакомец говорил мягко, подчёркнуто вежливо и в то же время очень властно. Как-то даже язык не поворачивался перейти с ним на «ты».

– Заметно. Очень заметно, – заросли бороды разошлись в стороны, обнажив крупные лошадиные зубы. – Ну что вы, Иван, скажите по поводу ружья?

– Даже не знаю, – признался Поводырь. – Ружьё неплохое. Но я рассчитывал на что-то помоложе и… многозаряднее.

– Ну да, ну да, – покивал головой Николай Борисович, заложив руки за спину. – А на обмен вы что предлагаете?

– Я же говорил вчера. Полсотни патронов 5,45, под «Калашников». Пять блоков сигарет. Могу консервов добавить.

– И водки у вас нет?

– Нет. Был спирт, но я его Кукловоду отдал.

– В таком случае, вот всё, что мы можем предложить, – широким жестом он указал на двустволку в руках Ивана, – Есть, конечно, ещё ТОЗ девяносто девятый с магазином на десять патронов…

Он сделал задумчивую паузу.

– Это уже интересно, – подтолкнул его Поводырь.

– Да, пожалуй. Но это, только если вы добавите к обмену оптический прицел или пару гранат, на ваш выбор.

– Не добавлю, – покачал головой Иван. – Ни то, ни другое. Самому пригодится.

– Что ж, а нам тогда ТОЗ пригодится. Полежит на складе, не прокиснет, поди, – пожал плечами Николай Борисович.

– Я могу добавить спальник и коврик. Устроит?

– Нет. Этого добра у нас хватает. Недавно распотрошили туристический магазин.

– Жаль. Но за эту берданку, – он похлопал рукой по прикладу двустволки, – я сигарет не дам. Дорого выходит. Сговоримся на патронах и консервах.

– Не пойдёт. Сигареты самый ходовой товар. Они нам в первую голову нужны.

– Так и мне нужны, хоть я и не курю. Не прокиснут, поди.

Николай Борисович оценил шутку, снова продемонстрировав лошадиную улыбку, а потом ответил.

– Иван, если вы намерены со мной торговаться, то я, пожалуй, вспомню, во что мне обошлись патроны к пулемёту.

– Слушай, Борисыч, – вмешался в разговор Геннадий, – ты давай полегче. Парни в беду попали, мы их выручили. Какие уж тут счёты.

– Да я легче лёгкого, Ген, – откликнулся Николай Борисович. – Но сам видишь, гости наглеют. Надо проучить.

– Ладно, – Иван вскинул руки. – Не надо никого учить. Возьмём двустволку на ваших условиях.

* * *

Андрей с Иваном вышли из посёлка, когда часы уже показывали почти десять. Пока обменивались с Николаем Борисовичем, пока собирались, пока обсуждали маршрут. Милавину пришлось переодеться, куртка и свитер у него были разорваны на спине буквально в клочья. Геннадий отдал ему спортивную кофту на молнии, а Поводырь – кожаную куртку. Кроме того, Андрей получил от Ивана ПМ, который пристроил в набедренную кобуру.

Сам Иван, оставшийся только в брезентовой горке, долго не мог освоиться с двустволкой. Ремня на ружье не оказалось, а держать его постоянно в руках было не удобно. Кончилось тем, что Геннадий показал ему, так называемый, английский хват, приклад двустволки зажимался подмышкой правой руки, а само ружьё ложилось на локтевой сгиб. Левая рука оставалась свободной и в случае необходимости вскидывала оружие за цевьё.

Они решили пойти налегке, оставив рюкзак Ивана в посёлке, поскольку к вечеру рассчитывали туда вернуться. Продвигались довольно резво, даже Андрей, как только схлынуло утреннее головокружение, почувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим. Иван, конечно, по своему обыкновению останавливался у каждого угла и осматривал улицы с помощью оптического прицела или невооружённым глазом, но и это не могло их сильно замедлить. По Крутицкому переулку они добрались до площади Крестьянской заставы, дворами обогнули выходы из метро и свернули на Абельмановскую. Здесь уже взялся руководить Милавин. Это были для него родные места, где прошло всё его детство.

Напротив здания кинотеатра «Победа» стаяла врезавшаяся боком в фонарный столб старенькая «Тойота». Вокруг разбитой иномарки ползали двое лизунов, однако, заметив приближающихся людей, они тут же скрылись в кустах сквера.

– Что им тут надо? – отталкивающий вид трупоедов покоробил Андрея.

– Питаются, – Иван кивнул на исковерканную «Тойоту», – Наверно, в аварии кто-то пострадал, вот они и подъедают чужую боль.

– Санитары хреновы, – ругнулся Милавин.

– Просто боятся умереть, – равнодушно пожал плечами Поводырь, а потом добавил: Давай обойдём, на всякий случай.

Они свернули во дворы и прошли до улицы Талалихина, где в начале сквера стоял небольшой памятник этому лётчику. По случаю майских праздников на стойках вокруг него были вывешены флаги: государственный триколор и ярко-красный с гербом столицы.

Когда они перешли улицу и снова углубились во дворы, Милавин указал налево.

– Вон, видишь зелёную вывеску?

– Ну. «Школа иностранных языков», – прочитал Иван.

– Я там охранником подрабатывал первые два курса института.

– И что? Думаешь, твоя дочь там?

– Вряд ли. Её тогда ещё и на свете не было.

– Тогда, давай дальше.

Андрей и сам не понял, зачем затеял этот разговор. Было чертовски странно идти по знакомым дворам и переулкам, но видеть их опустевшими, безжизненными. Вот у этого подъезда он впервые поцеловал девушку – одноклассницу, которую провожал со школьной дискотеки, кажется, её звали Катей. А на этих лавочках Милавин первый раз попробовал водку, из пластикового стаканчика без всякой закуски, только запивая апельсиновым соком. А здесь, в квартире на третьем этаже кирпичного дома жил его школьный друг Миха – хотя почему жил?! – наверное, и сейчас живёт. Правда, после школы их как-то разбросало, они стали мало общаться, только дежурные созвоны на дни рождения и Новый год. Для Андрея здесь каждый двор, почти каждый подъезд был наполнен яркими детскими воспоминаниями, а видел он перед собой вымершие серые здания и блёклую зелень деревьев. И это несоответствие било по психике гораздо сильнее всех остальных пейзажей, которые ему доводилось видеть на Изнанке. Видимо, чтобы хоть как-то избавиться от него, Милавин и пытался что-то рассказать своему спутнику. Но в лице Ивана он, к своему сожалению, не нашёл хорошего собеседника.

Двор дома, где жили родители Андрея, ничем не отличался от остальных. Иван, присев за разросшейся липой, долго осматривал его, наконец, оглянулся на напарника и коротко спросил:

– Куда нам?

– Второй подъезд, – указал Милавин.

– Этаж?

– Третий. С лестницы первая дверь направо.

– Ключ у тебя есть?

– Да, – ключи от родительской квартиры по счастью были в одной связке с его собственными ключами и теперь ждали своего часа в специальном кармане брюк.

– Я иду первый, ты за мной через пару метров. Пистолет держи наготове, только в спину мне не пальни.

Андрей просто кивнул в ответ.

– Пошли.

Без освещения подъезд выглядел мрачным. Краска на стенах казалась выцветшей и старой, хотя Милавин точно знал, что плановый ремонт тут делали всего полгода назад. Поднявшись на третий этаж, Иван остановился возле железной двери, обтянутой коричневым кожзаменителем.

– Эта?

– Да.

– Жди здесь! – Поводырь продолжил подъём, ушёл на четвёртый этаж и там замер на пару минут, прислушиваясь. Только после этого спустился обратно, взял дверь на мушку и приказал.

– Открывай!

Андрей к тому времени уже выудил связку ключей из кармана и тут же начал отпирать замки.

– Только распахивать дверь не спеши. Скажи, когда будешь готов, – тихо предупредил его Иван.

– Открываю первую дверь, за ней вторая.

– Откроешь и вместе с дверью к стене, чтобы обзор не перекрывать. Давай!

Железная дверь открывалась наружу. Милавин распахнул её во всю ширь и сам вжался спиной в стену. Иван резким коротким движением повёл двустволкой вверх-вниз, но перед ним была всего лишь ещё одна дверь из лакированной проморённой древесины.

– Дальше, – бросил он.

Во второй двери оказался лишь один английский замок, с ним Андрей справился быстро. Оглянулся на Ивана, давая понять, что готов.

– Сядь на корточки и, как откроешь, прижмись вправо к стене.

– Понял.

Милавин повернул ручку и толкнул створку от себя, тут же шарахнувшись в сторону. Но дверь не распахнулась, а замерла, чуть приоткрывшись и звякнув внутренней цепочкой.

– Уходи!

Андрей выскочил из квартирного закутка на лестничную площадку, оказавшись у напарника за спиной. А Иван сходу ударил ногой по двери в район замка. Первый удар не принёс результата, зато после второго дверь распахнулась, громыхнув ручкой по стене. Поводырь сделал шаг назад, два спаренных ствола обшарили дверной проём.

– Давай за мной! – Иван первым вошёл в квартиру, тут же свернул направо в коридор, который мимо ванной и туалета вёл на кухню.

– Прикрой! – распорядился он на ходу.

Милавин сел в прихожей с пистолетом в руках, прямо перед ним был просторный, почти квадратный холл, из которого в три стороны шли двери в комнаты. У него за спиной Поводырь с грохотом распахнул ногой дверь туалета, потом ванной и, наконец, вошёл на кухню.

Потом он вернулся назад и по очереди проверил все три комнаты, а когда снова вышел в холл, то перевёл дух и опустился на пуфик перед входной дверью.

– Никого.

– Не может быть! А Сашка? – Андрей был почти уверен, что вот сейчас обнимет свою дочь.

– Никого, – снова повторил Иван, вытирая пот со лба своей вязаной шапочкой. – Хочешь сам посмотри.

Милавин не нуждался в его разрешениях, он уже сорвался с места и вбежал в гостиную. Образцовая чистота, даже на экране плазменного телевизора нет ни пылинки. Мать всегда очень строго следила за порядком в доме. Диваны и кресла аккуратно застелены мягкими пушистыми покрывалами. На журнальном столике ваза с обжаренным миндалём (отец любит что-нибудь погрызть, когда смотрит телевизор) и спортивный журнал.

Андрей перешёл в соседнюю комнату, здесь была родительская спальня. Большая двуспальная кровать под коричнево-жёлтым покрывалом. Две прикроватные тумбочки по бокам, два настенных светильника и огромный одёжный шкаф во всю стену. Тоже никого. Оставалась последняя комната, это была детская, сперва для Андрея, потом для Сашки. Но когда молодая семья, купив отдельную квартиру, съехала отсюда, отец наконец-то исполнил свою давнюю мечту и оборудовал для себя отдельный кабинет. Сюда мать с её манией порядка и чистоты не допускалась, поэтому просторный письменный стол был щедро завален бумагами, на книжных полках лежал изрядный налёт пыли, а мусорная корзина в углу оказалась набита с горочкой. Но Сашки не было и тут.

Милавин вернулся в холл, прошёл по коридору и оказался на кухне. Никого. Но он замер на пороге, как будто примороженный. Ноздри щекотал лёгкий запах жареной колбасы и яичницы. Андрей бросил взгляд на плиту, все конфорки были пусты, он подошёл и распахнул духовку – тоже пусто. Ещё раз огляделся.

Он понял, почему так рассчитывал найти здесь свою дочь. Ощущение возникло у него буквально с порога, и чем дольше он ходил по комнатам, тем больше оно крепло. Квартира не казалась пустой и заброшенной, напротив, всё выглядело так, как будто жильцы где-то рядом, просто вышли ненадолго в соседнюю комнату.

На кухонном столе стояла хрустальная сахарница, корзинка с печением и… две недопитые кружки, в одной был кофе, в другой чай.

«Мама не пьёт кофе, у неё давление», – вспомнил Андрей, он подошёл к столу и коснулся одной из кружек, она была очень тёплая, почти горячая.

– Иван! – Милавин опрометью бросился в холл.

Поводырь по-прежнему сидел на пуфике в прихожей, положив двустволку себе на колени. Правда, он успел закрыть двери, пока Андрей ходил по комнатам.

– Здесь кто-то есть! Дверь ведь была закрыта на цепочку изнутри, а там, на кухне, две чашки! Они ещё тёплые!

– Подожди-подожди, – вскинул руку Иван. – Твои родители, они ведь ещё живы?

– Конечно.

– Значит, они сейчас дома, только и всего.

– Как дома? – Андрей ещё раз оглянулся по сторонам.

– У себя дома, – терпеливо продолжил объяснять Поводырь. – Ну как это… На другом плане бытия. Поэтому мы не видим их, а они нас. Вот и всё.

– А Сашка? Сашка не может так же спрятаться? – это был возглас отчаянья, Милавин и сам знал ответ.

– Нет. Твоя дочь сейчас здесь, на Изнанке. Поэтому если бы она была в квартире, мы бы её увидели.

Андрей прислонился спиной к стене и сполз вниз, садясь на корточки.

– И что теперь будем делать? – спросил он, скорее обращаясь к самому себе, а не к напарнику.

– День только начался, – всё же ответил ему Иван. – Кукловод говорил, что ворон заметил твою дочь где-то в этом районе, а вовсе не в квартире. Надо прочесать местные дворы, может чего и найдём.

– Да, надо попробовать.

– Ты ещё говорил, она в садик где-то здесь ходила. Тоже надо заглянуть.

– Точно, – Андрей рывком поднялся на ноги.

– Что, пошли?

– Подожди. Посмотри сюда, – Милавин вошёл в отцовский кабинет и, открыв дверцу стенного шкафа, продемонстрировал Ивану скромный минибар. Здесь стояла пузатая бутылка светлого рома из дьюти-фри, пара карамельно-золотистых фляжек дагестанского коньяка и ярко зелёная бутылка с абсентом.

– Солидно, – уважительно кивнул Поводырь.

– Если я их сейчас заберу, у отца, на стороне живых, ведь ничего не пропадёт? Так?

– Не пропадёт. Забирай, пригодится.

– Я тоже так думаю, – улыбнулся Андрей. – Это ведь универсальная валюта. Да и Геннадия с этим Доктором надо отблагодарить за наше спасение. Сейчас я их упакую.

Каждую бутылку обернули газетой в несколько слоев и уложили в небольшой спортивный рюкзак, который Милавин нашёл на антресолях. Лет десять назад Андрей ходил с ним в институт.

– Уходим?

– Да, – согласился Милавин.

– Тогда дверь не забудь запереть. Чтобы к твоим никакая местная гадость не заползла.

* * *

Детский сад, к которому они вышли, безрезультатно проблуждав пару часов по близлежащим дворам, представлял собой типовое панельное здание в два этажа. По периметру оно было огорожено сине-зелёным железным забором метра полтора в высоту. Чтобы пройти на территорию садика, нужно было миновать калитку с магнитным замком и домофоном. Однако на Изнанке электроника не работала, поэтому Иван, а следом за ним и Андрей беспрепятственно попали во внутренний двор. Прошли по короткой аллее, слева от которой раскинулась пустующая детская площадка с качелями, беседками и каруселями, а справа – ухоженный газон и клумбы. Поднялись на крыльцо.

– Открывай, – кивнул на входную дверь Иван, прижимая приклад двустволки к плечу.

Милавин взялся за ручку и дёрнул дверь на себя. Створка распахнулась во всю ширь. Поводырь повёл ружьём из стороны в сторону, проверяя открывшийся проём. Не было похоже, чтобы он заметил что-то опасное, но почему-то сморщился и шарахнулся назад.

– Твою мать!

– Что? – Андрей рванулся вперёд с пистолетом в руке, готовый прикрыть напарника, но тут же сам понял, в чём дело.

– Чёрт! – Милавин не удержался и закрыл нижнюю часть лица рукавом. Из распахнутых дверей пахнуло гнилью и разложением, вонь была такая, что поначалу даже выбивала слезу.

– Что это?

– Не знаю, – признался Иван. – Но уж точно ничего хорошего.

– Что-то заползло и сдохло, – нервно отшутился Андрей.

– Если сдохло… – откликнулся Поводырь, отнюдь не разделяя его веселье.

– Заходим?

– Да. Фонарь есть?

– Нет, всё осталось у людоедов.

– Тогда держи берданку и дай мне пистолет, – из подсумка на поясе Иван извлёк небольшой фонарик, включил, нажав кнопку на задней крышке. Батарейка работала исправно. Они обменялись оружием. Вместе с ПМом Андрей отдал и вторую обойму, а сам в нагрузку к двустволке получил десяток патронов.

– Рюкзак оставь здесь. Будет мешать, – распорядился Иван.

Милавин послушно стянул с плеч мягкие лямки и уложил свою чуть позвякивающую стеклом ношу под стену.

– Готов?

– Да.

– Держись рядом со мной. Прикрывай спину!

Осторожно переступив порог, они оказались в просторном холе. Обстановка живо напомнила Милавину то, что он видел в квартире на Проспекте Мира, где повстречался с манком.

Внутренние стены здания некогда были разрисованы яркими красками, на цветочной поляне радостно резвились герои старых отечественных мультфильмов: кот Леопольд на велосипеде, волк и заяц из «Ну, погоди», львёнок и меланхоличная черепаха в огромных солнечных очках… Однако сейчас краска пузырилась, отслаивалась и осыпалась целыми пластами, а там где ещё держалась на стене, изображения оказались заляпаны грязными пятнами и потёками. На полу валялись сломанные детские игрушки и разбитая мебель, столы, скамейки, стульчики, даже кроватка, на спинке которой была нарисована гроздь винограда. И запах. Здесь внутри он застоялся, загустел и буквально клубился вокруг них незримым туманом.

Некоторое время они стояли посреди холла, чутко прислушиваясь, но никаких звуков не было. Абсолютная тишина.

– Чёрт! Рука… – выругался Андрей. Правую руку, а точнее безымянный палец стянуло ноющей болью.

– Что случилось?

– Кольцо. Оно снова сжалось, – Милавин показал напарнику полоску белого золота, вдавившуюся в кожу.

– Как тогда на Проспекте Мира?

– Да.

– Плохо. Но с другой стороны, здесь точно что-то есть. И это что-то запросто может удерживать твою дочь.

Андрей согласно кивнул. Идти внутрь было опасно, но обойти детский сад они не могли.

– Давай за мной, – хрипло прошептал Иван, подсветив лучом фонаря лестницу справа, – Начнём с верхнего этажа.

Звуки их голосов прозвучали кощунственно в этом безмолвии.

«Нам здесь не место», – отчётливо понял Андрей, слушая, как гулко их шаги отдаются в пустых коридорах.

Первый лестничный пролёт был пуст, если не считать бесколёсой пластиковой машинки и куклы с оторванной ногой, брошенных на ступенях. Зато второй оказался перегорожен целой баррикадой из детской мебели. Поднявшись на цыпочки, Иван посветил фонариком за препятствие.

– Вроде, чисто. Посвети, – он передал фонарь Милавину, а сам дёрнул шкафчик с оторванной дверцей, что упёрся в перила. Тот со скрежетом подался вперёд. Второй рывок вырвал его из мешанины ломаной мебели, но тут же с другого края баррикады сорвался стульчик и, кувыркаясь, покатился вниз по лестнице. Грохот был такой, что едва уши не заложило. Андрей инстинктивно присел на корточки, вжав голову в плечи. Даже Иван вскинул пистолет и дергано озирался по сторонам.

На какое-то мгновение они оба почувствовали животный ужас обнаруженной жертвы. Их услышали! Сейчас из темноты на них набросится… Кто? Этого не знали, ни один, ни второй, но то, что кто-то сидит здесь в темноте, выжидая чтобы напасть на них, не вызывало сомнения. По крайней мере, именно в эту секунду.

– Чуть не спалились, – хихикнул Милавин.

Иван не ответил, но по блестевшему в свете фонаря потному лбу было понятно, что и ему дорого дались эти несколько секунд. Он сдвинул шкафчик в сторону, забрал у Андрея фонарик и полез в образовавшийся проём.

Поднявшись на второй этаж, они оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого шли двери. Поводырь осторожно двинулся вперёд, проверяя каждую. Вот спальня, здесь раньше детские кроватки стояли ровными рядами, но сейчас строгая геометрия была безнадёжно нарушена. Некоторых кроваток не хватало, другие были сломаны или криво сдвинуты в сторону. Напротив спальни – игровая, вдоль стен стеллажи с игрушками, один из которых опрокинут на пол. В центре комнаты расстелен цветастый ковёр, на нём изображена железная дорога, бегущая через сказочную страну, но большая часть рисунка перекрыта огромным бурым пятном. По полу рассыпаны кубики и фишки детского домино с картинками фруктов. Дальше шёл класс подготовительной группы. Перевёрнутые парты, косо висящая на одном гвозде классная доска и рваные плакаты по стенам. Нечто похожее они увидели и в классе для рисования, и в медицинском кабинете. Перевёрнутая разбитая мебель, сорванные со стен, мятые детские рисунки, осколки стекла в дверце шкафчика с медикаментами.

– Что же здесь произошло? – шёпотом спросил Милавин, заглядывая в очередную комнату.

– Тихо ты, – не оборачиваясь, осадил его Поводырь.

И точно подтверждая его слова, в тишине раздался шустрый топоток. Иван вскинул фонарь, и луч света на секунду выхватил из темноты крошечную детскую фигурку в самом конце коридора. Она мелькнула и пропала, заскочив в один из дверных проёмов.

– Ты видел?! – Андрей рванулся вперёд, но Поводырь заслонил ему дорогу плечом, едва ли не оттолкнув напарника.

– Не спеши! Он никуда не денется.

Милавина чуть не трясло от нахлынувшего возбуждения, однако Иван продолжил спокойно и неторопливо обследовать коридор. Они заглянули в столовую и подсобку, но ничего кроме разрушенной мебели и грязных стен там не увидели. Наконец, подобрались к последней двери в торце коридора, именно сюда забежал ребёнок.

Поводырь присел на пороге с фонарём в одной руке и пистолетом – в другой. Луч света пробежал по углам помещения. Это оказался туалет. Кое-где обвалилась керамическая плитка со стен, осколки зеркал лежали в раковинах, а один из унитазов, сорванный со своего места, валялся в углу. Никакого ребёнка видно не было. Иван вышел на середину комнаты, повёл фонарём по сторонам, ещё раз высвечивая окружающую разруху. Андрей, замерший на пороге, уже хотел подойти к нему, но Поводырь вдруг остановил его.

– Стой! – выкрикнул он. – Назад!!! Здесь пол…

Договорить он не успел, что-то заскрежетало, оглушительно хрустнуло, а в следующее мгновение плитка под ногами Ивана брызнула во все стороны осколками. Этого не могло происходить, и всё-таки происходило. Пол в туалете просел, покрылся глубокими трещинами и рухнул вниз на первый этаж под грохот перекрытий и звон бьющейся плитки. Милавин отскочил назад, в облаке поднявшейся пыли он увидел луч фонаря, косо метнувшийся куда-то вверх и пропавший в воронке дыры. Спустя долю секунды опять загрохотало, на этот раз на первом этаже и снова всколыхнулась пыль. От сотрясения со стен туалета с дребезгом осыпалось ещё несколько плиток и всё затихло. А потом из чёрной дыры в полу послышался злобный хриплый мат.

– Твою мать! Уроды недоделанные!!! Кто же так строит…

– Иван, ты как?! – Андрей осторожно приблизился к краю дыры. Перекрытия были сложены из бетонных плит, и теперь кромка воронки оскалилась прутьями арматуры и серыми обломками. Плиты не просели или прогнулись, они переломились, что называется, по живому.

– Нормально! – донеслось снизу. – В подвал спустился! Чтоб ему пусто было!

Теперь Милавин и сам видел, что обвалившиеся перекрытия, рухнув, увлекли за собой в подвал и солидный кусок пола на первом этаже. В мешанине строительного мусора барахтался, злобно матерясь, Поводырь. Вот он поднялся на ноги, подобрал фонарь, и посветил в пролом у себя над головой.

– С тобой всё в порядке?! – на всякий случай спросил Андрей.

– Нормально! – повторил он. – Давай спускайся в холл на первом этаже. Там встретимся.

– Понял, – кивнул Милавин, наблюдая, как напарник развернулся, посветил вокруг, а потом двинулся куда-то в сторону, чуть прихрамывая на левую ногу – неожиданное падение не прошло без следа.

Андрей пошёл обратно по коридору. Идти без фонаря было тяжело, но вскоре глаза немного привыкли к сумраку, а кроме того, через окна в комнатах всё-таки просачивался хоть какой-то свет.

Милавин уже добрался до лестницы, когда услышал позади себя тихий, чуть посвистывающий, металлический скрежет. Он оглянулся. Коридор был пуст, но звук никуда не исчез. Андрей вжал приклад двустволки в плечо и двинулся назад по коридору.

Ему чертовски не хотелось этого делать, самым разумным сейчас было бы спуститься вниз, встретиться с Иваном и, выбравшись из детского сада, плотно закрыть за собой дверь, да ещё привалить чем-нибудь потяжелее. Но так он никогда не найдёт Сашку и не вернёт её домой. Одна мысль о том, что его дочь может прятаться в этом чудовищном здании, придавала ему сил и смелости. Поэтому он упрямо шёл вперёд, преодолевая собственные инстинкты и морщась от ноющей боли в правой руке.

В спальне никого не было, он развернулся, сделал пару шагов и заглянул в игровую. На цветастом ковре рядом с бурым пятном, сложив ноги по-турецки, сидела Сашка и наблюдала как прямо перед ней, чуть покачиваясь из стороны в сторону, крутилась юла. У Андрея в груди что-то оборвалось, не чувствуя под собой ног, он сделал два шага вперёд. Сашка подняла голову ему навстречу и… Милавин понял, что это не его дочь.

Во-первых, ребёнок был намного младше Саши, на вид – лет пять или шесть, а во-вторых, это был мальчик. Тёмные волосы, большие, кажется, карие глаза, хотя в темноте толком не различишь, маленький рот и узкий точёный подбородок. На мальчике была футболка с изображением какого-то анимешного большеглазого героя и синие джинсы. На Андрея он смотрел без всякого страха или удивления, зато с изрядной долей любопытства.

– Здравствуй, – заставил себя произнести Милавин, более-менее справившись с осипшим от волнения голосом.

– Здравствуйте, – голос у мальчика был спокойный и вполне приветливый.

– Как тебя зовут? – ничего другого в голову не пришло.

– Павлик.

«Павлик. Этого имени нет на Сашкином рисунке», – отметил он про себя.

– А меня – Андрей. Что ты здесь делаешь, Паша?

– Я играю.

Какой вопрос, такой и ответ. Милавин уже давно не чувствовал себя настолько глупо.

– Ты здесь один?

– Нет. Тут со мной ещё Димка, Денис и Артём. А ещё Аида и Люба, но это девчонки. И Нянечка, она присматривает за нами, – юла замедлила вращение и с дребезгом завалилась на бок. Мальчик взял её в руки, поставил на волчок и снова начал раскручивать. Раздался тот самый скрежещущий металлический звук. Рука ребёнка, держащая волчок, попала в луч света из окна, и стало видно, что она прозрачная. Мальчишка был призраком.

– А Сашка? Сашки здесь нет? Это девочка… Моя дочь. Я её ищу, – из внутреннего кармана кожаной куртки Андрей вытащил фотографию и показал её мальчику. – Вот посмотри. Ты её не видел?

Павлик оторвал взгляд от кружащейся юлы и быстро глянул на карточку.

– Нет. Не видел. Она ведь слишком большая, чтобы ходить в детский сад.

– Да. Я знаю. Она уже давно учится в школе. Но раньше ходила сюда, – Милавин не мог поверить в очередную неудачу, – Может быть…

Безмолвную тишину здания сотряс мощный звериный рёв, наполненный яростью. Он шёл откуда-то из нижних помещений.

– Что это?!

– Это Нянечка. Я же говорил, она присматривает за нами. Она спала, а вы её разбудили. Теперь вам несдобровать, – красивое детское лицо перекосила злобная улыбка. – Получите на орехи. Когда Нянечка спит, надо вести себя очень тихо. Теперь она вам всыплет по первое число.

Мальчик явно говорил чужие слова, подслушанные у кого-то из взрослых. Они звучали нелепо и, наверное, могли бы рассмешить, если бы не эта его улыбка. Жадная, зубастая, плотоядная.

В глубине здания снова зарычало, да так, что с потолка кое-где посыпалась штукатурка. Потом раздались три глухих хлопка подряд и новый взрыв звериного рёва.

«Выстрелы, – понял Андрей, – Это выстрелы. Иван!!!»

Он бросился обратно в коридор, побежал к лестнице, едва не сшиб двух девочек лет пяти. Они шарахнулись от него к стене. На ходу Милавин успел заметить грязную куклу с оторванной ногой, которую прижимала к себе одна из подружек и чудовищный ожог, перекрывающий всю правую часть лица второй девочки. Щека отсутствовала напрочь, и казалось, что ребёнок скалится на него обнажёнными зубами, а глазное яблоко в обрамлении почерневших век было опутано частой сеткой кровеносных сосудов.

– Нельзя шуметь, когда Нянечка спит! Это все знают! Теперь вы своё получите!!! – кричал ему в спину Павлик.

Андрей не остановился. Одним прыжком он перемахнул через баррикады, сбежал вниз по ступенькам. Внизу снова загрохотали выстрелы, но они быстро затерялись на фоне рёва и рычания. На втором лестничном пролёте навстречу Милавину прошмыгнул ещё один мальчик в цветастой рубашке и шортах.

– Она проснулась! Проснулась!!! – на грани истерики верещал призрак, прыгая через ступеньки.

Андрей спустился на первый этаж. Рёв нарастал, приближался, к нему прибавились скрежет и треск, как будто ломали стены. Милавин обогнул лестницу и в полумраке различил ещё один ряд ступеней. Вцепившись в двустволку, так что костяшки пальцев побелели, он начал спускаться вниз, навстречу темноте и звериному рёву. Андрей сделал всего несколько шагов, когда нечто бросилось на него из темноты. Выстрелить он не успел, кто-то сбил его с ног, опрокинул, упал сверху.

Милавин не понимал, что происходит, судорожно работая прикладом и ногами, он постарался сбросить с себя нападавшего. Удалось. Противник, получив хороший удар коленом, откатился в сторону. Андрей вскинул ружьё, нашаривая правой рукой спусковую скобу. Но двустволку вдруг рвануло вверх, и заряд картечи под оглушительный грохот ушёл в потолок.

– Это я! Иван!!! – перекрывая звон в ушах, прокричал нападавший, – Вставай! Вставай быстрее!!!

Он едва ли не потащил Милавина вверх по ступеням. Рев и скрежет были уже рядом, Андрей не столько увидел, сколько почувствовал как нечто огромное, злобно рыча, ползёт за ними по лестнице.

Они вывалились в холл первого этажа.

– Бежим! – Поводырь первым вскочил и бросился к выходу. Андрей устремился следом. Прямо у него за спиной затрещал дверной косяк, застонал кирпич, а потом дробно загремела рухнувшая стена и яростный рёв огласил холл. Милавин оглянулся.

Огромная, разбухшая сверх всякой меры туша барахталась в обломках обвалившейся стены. Из вздутых, оплетённых синими варикозными прожилками боков в разные стороны торчал десяток коротеньких ручек и ножек.

«Детские! – вдруг с омерзением понял Андрей. – Они детские. Это руки и ноги детей!»

Неуклюже перевернувшись, тварь оказалась к нему лицом. Никакой шеи или даже головы не было и в помине, одутловатая бабья физиономия была буквально вдавлена в бесформенное раздувшееся тело. Заплывшие до щелей свинячьи глазки, размазанный по лицу широкий нос и жиденькие грязно-рыжие лохмы волос. Зато когда тварь снова заревела, её ярко-красный рот распахнулся до таких размеров, как будто вся туша лопнула поперёк. В образовавшийся провал, утыканный редкими жёлтыми зубами, смог бы легко уместиться взрослый человек.

«Вот, значит, какая Нянечка присматривает тут за детьми!», – чувствуя в груди горячую волну ненависти, Милавин поднял двустволку и выстрелил вторым зарядом картечи. Прямо в пасть, как хотел, он не попал. Картечь угодила в правую щёку твари, вспорола вздувшуюся кожу, брызнула ошмётками крови, но, похоже, особого урона не нанесла. Нянечка взревела ещё громче, заскребла детскими руками по полу и, волоча за собой раздувшееся брюхо, с поразительной для такой туши скоростью бросилась на незваных гостей.

Андрей переломил двустволку, выкинул стреляные гильзы и достал из кармана ещё два патрона, хотя уже сам понимал, что перезарядиться не успеет.

– Идиот!!! – Иван схватил его за ворот куртки и рванул в сторону, от неожиданности Милавин выронил ружьё. Тварь, обдав их зловонным дыханием, пронеслась мимо, попыталась затормозить и развернуться, но из-за огромной массы её изрядно занесло.

– Сюда! – Поводырь подтолкнул Андрея к входным дверям. Они выскочили наружу. После темноты даже блёклый свет Изнанки на миг ослепил их.

– Держи дверь! – Иван навалился на створку всем телом.

Милавин тоже упёрся плечом, и дверь сотрясло от мощного удара изнутри. Двоих мужчин отбросило назад, но они тут же толкнули в ответ и снова захлопнули створки. Нянечка, злобно рыча и громыхая обломками мебели, отступила для ещё одного броска.

– Долго не удержим! – у Андрея онемело отбитое плечо.

– Держи! – Поводырь вытащил из подсумка чёрный шарик гранаты, вцепившись зубами, рванул кольцо, потом коротко глянул на Милавина. Тот всё понял и лишь кивнул.

– Раз… – Иван отпустил предохранительную скобу, она, звякнув, отскочила в сторону.

Милавин чуть приоткрыл створку, и Ф-1 вкатилась в образовавшуюся щель.

– Два…

Поводырь махнул ему рукой. Андрей прыгнул с крыльца на газон, откатился прочь и инстинктивно прикрыл голову руками.

Дальше всё произошло одновременно. Надсадно рычащая тварь ударила в дверь, со скрежетом срывая створки с петель. Иван выкрикнул: «Три!!!» и раскатисто громыхнул взрыв…

Что-то лязгнуло, заскрежетало, в здании обвалилась штукатурка. В ушах поселился монотонный протяжный звон. Милавин приподнялся на локтях и осмотрелся. Одну створку отбросило на пару метров, и теперь она валялась на асфальтовой дорожке. Вторую расщепило во всю длину и сильно перекосило, она повисла на вывороченном косяке, как раненный боец. Из почерневшего проёма выплывало облако дыма и пыли.

«Нянечка!» – Андрей вскочил на ноги, сообразил, что оружия у него теперь никакого нет, даже ножа, поэтому осторожно по широкой дуге обогнул вход. Там никого не было. Милавин медленно поднялся на крыльцо. Просторный холл сильно пострадал от взрыва. Чёрная разлапистая клякса и неглубокая воронка на бетонном полу, разнесённая на куски мебель, щербатые от сколков стены, обрушившаяся штукатурка. Но Нянечки нигде видно не было, хотя такая туша просто не могла исчезнуть без следа. Должен быть труп или ошмётки по стенам, на худой конец кровавый след от уползшего подранка. Но ничего этого он не увидел.

Милавин подобрал двустволку, похоже, она не пострадала, зарядил оба ствола и ещё раз огляделся. Щекочущий ноздри, запах взрывчатки заглушил гнилостную вонь. Хотя нет, не заглушил. Андрей несколько раз глубоко потянул носом воздух. Омерзительного запаха разложения не было. Он исчез. Да и потёков на стенах не осталось, только старая осыпавшаяся краска. Но главное исчезло это напряжённое гнетущее чувство близкой опасности, которое они с Иваном ощутили, едва переступив порог. Теперь перед Милавиным было обыкновенное заброшенное здание, нуждающееся в капитальном ремонте и ничего больше. Да и обручальное кольцо снова свободно проворачивалось на безымянном пальце правой руки, подтверждая его догадки.

Убедившись, что опасности нет, он снова вышел на улицу.

– Иван! – позвал Андрей, озираясь вокруг. – Иван, ты где?!

Ему никто не ответил. Поводырь лежал на боку с другой стороны крыльца. Слишком близко к дверям. Милавин осторожно перевернул его лицом вверх. Из левого уха и из носа у Ивана шла кровь. Андрей судорожно начал шарить у себя по карманам, но аптечка осталась на разгрузнике. Тогда он обратил внимание на пояс Поводыря, там висело сразу несколько подсумков. Аптечку Милавин угадал со второй попытки, а когда перевернул Ивана, чтобы снять нужный подсумок, тот застонал и приоткрыл глаза.

– Живой! Ты живой! А я уже думал…

– Не кричи! – вяло отмахнулся от него напарник, неуклюже пытаясь подняться. – Один хрен, ничего не слышу.

Милавин помог ему встать отвёл в сторону и усадил под дерево, а потом протянул кусок чистого бинта.

– Мы убили эту хрень?! – слишком громко спросил Иван, вытирая кровь на лице.

– Похоже на то. Во всяком случае, она исчезла без следа… – ещё не договорив, Андрей спохватился и несколько раз кивнул головой.

– Зашибись! – Поводырь облегчённо усмехнулся, откинулся на ствол тополя, а потом попросил, – Дай-ка коньячку глотнуть…

* * *

Слух более-менее вернулся к Ивану уже через полчаса. В левом ухе, по его собственным словам, до сих пор звенело. Но теперь, по крайней мере, с Иваном можно было разговаривать, не повышая голоса, да и сам он перестал орать, стараясь услышать собственную речь.

За это время они, сидя прямо на газоне, выпили треть фляжки коньяка. Закусывали шоколадкой и сухофруктами, и то и другое нашлось у Поводыря в подсумке на поясе. «Сухпаёк, на всякий случай», – объяснил он.

Закончив этот импровизированный привал, они ещё раз обследовали все помещения детсада, но ничего там не нашли. Вообще ничего. Ощущение, которое возникло у Андрея сразу после взрыва, полностью подтвердилось. В здании не осталось ни запаха, ни призраков, ни даже грязных пятен на стенах и на полу. Пустые, заброшенные помещения. Милавину это напомнило, финал какого-нибудь диснеевского мультика или фильма-сказки, когда главный злодей побеждён, его замок обрушивается в прах, тучи рассеиваются и все страхи исчезают. Он никак не думал, что ему придётся самому испытать что-то подобное, но именно так обстояли дела. Даже непробиваемый Иван признал это, буркнув себе под нос: «Как будто Кощея победили…». Больше всего Поводыря поразил подвал, он оказался чистым, сухим, вполне аккуратным и это никак не согласовывалось с тем, что он увидел здесь первый раз.

– Ни хрена себе, – в конце концов, выдохнул он.

– А что здесь было, когда ты сюда провалился? – заинтересовался Андрей.

Иван смерил его взглядом. Видно было, что ему совсем не хочется отвечать на этот вопрос.

– Мерзость, – сказал, как сплюнул. Но потом продолжил уже более спокойным голосом.

– Я так понял, эта тварь… Нянечка, как ты говоришь, паразитировала на детях. Именно благодаря им, она тут и держалась.

– Каким образом?

– Да хрен её знает. Но ты же сам видел. Мы её убили и освободили ребятню. Может, и твоя дочь уже очнулась… там, среди живых, – они начали выбираться из подвала.

– Нет. Павлик сказал, что её здесь не было.

– Какой ещё Павлик?

– Призрак. Я его встретил на втором этаже, его и ещё троих детей.

– Все были призраками? – уточнил, оглянувшись, Иван.

– Да. Странно… ты ведь говорил, что дети сюда не попадают.

– Говорил. А мне об этом рассказывал Кукловод. Да и Геннадий подтвердил. Не знаю, – он помолчал немного и выдвинул версию: Может быть, эта Нянечка затягивала сюда детей с нашей стороны, чтобы брать из них жизнь.

– Отвратительно, – скривился Милавин.

– Да уж, мало приятного.

– В общем, я успел немного пообщаться с этим Павликом.

– С призраком? И как? – усмехнулся Поводырь.

– Мальчишка оказался тот ещё гад, – вынужден был признать Андрей. – Но он видел Сашкину фотографию и сказал, что не знает её.

– Жаль, – устало вздохнул Иван, выходя на крыльцо. – Я уж думал, мы закончили… Выходит, нет.

– Выходит… – в тон ему откликнулся Милавин.

– Ну, время пока есть, – он сверился с наручными часами. – Давай прочешем ещё несколько дворов.

– Пошли, – согласился Андрей.

Однако все их поиски не увенчались успехом. В пустых дворах они встретили только стаи ворон, кошку на дереве, да безмолвного призрака мужчины, что сидел на краю детской площадки. В пять часов, когда уже понемногу начало смеркаться они вернулись обратно в посёлок. Едва прошли ворота, как навстречу им из ремонтной мастерской ярко-оранжевым шариком выкатился Николай Борисович. По суетливому, озабоченному лицу было видно, что он торопится, но всё же остановился перекинуться парой слов.

– Здравствуйте, здравствуйте, молодые люди, – фирменная лошадиная улыбка вылезла из седой бороды. – Рад видеть вас в полном здравии. Как сходили?

– Никак, – зло рубанул Иван.

Улыбка тут же исчезла с лица Доктора.

– Ну, что ж… бывает. Мои соболезнования, – это прозвучало вполне искренне, без всякой издёвки. – Может быть, завтра повезёт больше.

– Может быть…

– Перестаньте. Главное, что живы-здоровы, а остальное наладится.

– Николай Борисович, – Милавин скинул со спины спортивный рюкзак и расстегнул молнию, – Мы с Иваном хотели бы вас отблагодарить за то, что вы прикрыли нас на мосту. В общем, это вам.

– Ух ты! Какой улов! А говорите, зря сходили. Оставьте себе, молодые люди.

– Нет, это вам, – Андрей не собирался так просто сдаваться, – Как благодарность.

– Не надо, – Доктор даже вскинул руки, отстраняясь от рюкзака. – Ведь если кто кому в помощи отказывает – особенно, здесь! – так он и не человек вовсе, а лизун какой-нибудь мерзкий. Рады были вам помочь.

– И мы вам признательны за помощь. Возьмите, пожалуйста! – Милавин всё ещё думал, что Николай Борисович просто манерничает.

– Вот что… Андрей, – ему понадобилась секунда, чтобы вспомнить имя собеседника. – Раз оно вам руки жжёт, давай так поступим: Через час-полтора, как мы с Геной закончим все работы, давайте соберёмся у него в гараже. Наш стол, ваш улов. И посидим. Договорились?

– Вполне.

– Тогда, до встречи. А сейчас, извините. Дела, – и он посеменил куда-то дальше.

Через час, когда Иван с Андреем успели уже умыться и передохнуть, в гараж явился Геннадий с ведром картошки. Поставил его на пороге и веско распорядился:

– Чистим.

Он выдал им по кухонному ножу, тазик с водой и мусорное ведро, а сам полез куда-то вглубь помещения под стеллажи. Гости едва успели приняться за чистку картошки, как хозяин выставил на стол несколько закатанных банок с домашними заготовками. Маринованные грибы, солёные огурцы, какой-то пёстрый овощной салат и квашеная капуста. А в нагрузку к ним ещё две банки тушёнки, вязанка лаврушки и пара золотистых луковиц. Закончив с этими нехитрыми приготовлениями, Геннадий тоже взялся за нож и втроём они быстро управились с картошкой.

Прошло ещё полчаса. Геннадий сидел на раскладном стульчике у костра, помешивая в глубокой сковородке ломтики картофеля в подливе из тушёнки и маринованных овощей. А Иван с Андреем уже заканчивали сервировать стол, дополнительно нагрузив его сырокопченой колбасой и остатками хлеба из собственных запасов.

– К нам тут два таджика прибились, – Геннадий, закусив окурок в уголке рта, травил очередную байку. – Лопочут чего-то по-своему, чёрта с два поймёшь. Имена у них кое-как выяснили, но там завороты такие, что язык сломаешь. Вот мужики и окрестили их на свой лад. Один как-то съел что-то не то, стали его «Пукало» звать, а у второго нервный тик был, «Мигалой» обозвали. Им объяснять что-то – дохлый номер, башкой кивают, лялякают в ответ, а делают всё равно по-своему. А тут на том берегу людоеды как раз объявились. Ну вот, Борисыч, народ собрал в ремонтном цеху и серьёзно так речь толкает. Так и так, у нас соседи завелись, чтоб им пусто было, на тот берег никому не ходить. «И чтобы на том берегу – говорит – не Пукало, и не Мигало…»

Иван с Андреем взорвались хохотом. Геннадий оказался отличным рассказчиком, живым, ярким, эмоциональным. Слушать его было одно удовольствие.

– Прямо так и сказал? – переспросил Милавин, переводя дух.

– Ну да. Собрание минут двадцать в себя приходило. И потом ему ещё долго это вспоминали. «Чтоб не пукало и не мигало…»

Гости снова хохотнули.

– Что вы тут радуетесь, – в гараж вошёл Николай Борисович, в руках у него были три стеклянные стопки. – За стол уже пора, а они всё хи-хи, да ха-ха.

– Так тебя одного ждём, Борисыч.

– Ну, всё. Дождались. Давай насыпай, а то я с этого запаху сейчас собственную бороду проглочу.

– Подожди немного, – Геннадий снял сковороду с огня и накрыл крышкой. – Пусть потомится малость.

– Тогда, Иван, наливайте. Для аппетиту, – он по-хозяйски расположился у стола в автомобильном кресле и выставил принесённые стопки. Иван с Андреем взяли по табуретке, а Геннадий и вовсе остался при своём раскладном стульчике.

– Что наливать-то? – спросил Поводырь, заглянув в рюкзак. – Есть ром, коньяк, абсент.

– Ну, прямо как в ресторане, – заулыбался Доктор. – Давайте с коньяка начнём. Напиток знакомый и приятный во всех отношениях.

Иван наполнил три стопки.

– А четвёртому куда?

– Не надо четвёртому, – откликнулся Геннадий. – Я не пью.

– Что так? – удивился Андрей. Он бы скорее поверил, что Николай Борисович со своими интеллигентскими замашками откажется пить, но уж никак не механик.

– Да ну её, эту гадость, – отмахнулся он, – Я ж из-за неё родимой сюда и попал.

– Вот чудак-человек! – рассмеялся Доктор, – Я ему говорю, надо было пока живой бросать, а сейчас-то, что толку. Всё уж помер, кончилися танцы. Пей да пей.

– Да ты же знаешь, я, как помер, алкоголь в рот взять не могу. С души воротит. Лучше сейчас чайку себе заварю, – он сделал паузу и добавил, уже ни к кому не обращаясь: Вот жена бы порадовалась.

– Пропащий человек! – махнул на него рукой Николай Борисович, – Ну, давайте, молодые люди, за знакомство!

Чокнулись, выпили. Коньяк был хорош, даже без лимона.

– Вот ты бы ещё курить бросил, Ген, и тебя прямо отсюда в рай бы забрали. Как святого, – снова оскалился Доктор, подцепляя на вилку маринованный грибочек.

– Ну, уж нет, – рассмеялся механик, – Эту соску я ни в жисть не выплюну.

– А зря. Курение – очень вредная штука. Это я тебе как доктор говорю.

– Для доктора ты слишком много пьёшь, Борисыч.

– А тут уж ничего не поделаешь, – развёл он пухлыми руками. – Статистика такая. Больше всех из образованных, конечно, пьют врачи и учителя. Такое уж у нас с вами общество. Кстати, между первой и второй что?

Он на секунду замолчал, но тут же сам и ответил, не дав никому вставить слова.

– Правильно. Наливай ещё одну.

– Может, хоть горячего подождём? – предложил Милавин, который немного растерялся от такого темпа.

– Под горячее мы третью выпьем, – успокоил его Доктор. – Наливайте, Иван. Наливайте.

– Всё. Пора картошку есть. А то Борисыч скоро под стол упадёт, – усмехнулся механик, когда они опрокинули по второй.

– Но-но! Я бы попросил.

Тушёная с мясом и овощами картошка оказалась очень вкусной. Геннадий щедро разложил её каждому в фарфоровые суповые тарелки. На некоторое время за столом стихли все разговоры, даже неугомонный Николай Борисович не предлагал налить, а с удовольствием отправлял в рот ложку за ложкой.

– Да уж, – он всё-таки оторвался от тарелки, уполовинив её содержимое. – Что ни говори, Гена, а руки у тебя золотые. Из консервов и картошки такую вещь состряпать.

– Полностью согласен, – поддержал Доктора Милавин. – Объедение.

– Да бросьте вы, – сморщился Геннадий, – тушёнка она и есть тушёнка. Ерунда какая-то получилась. Вот было бы мясо…

– Это да… – мечтательно протянул Николай Борисович. – Ни по чему другому я здесь так не скучаю, как по шашлычку с красным вином… Ну, ладно. Геннадий. За тебя, Иван!

– Уже, – Поводырь без напоминания начал наливать коньяк в стопки.

– Странное дело, – хмыкнул Андрей, растерев глоток по нёбу, – Ни за что бы не подумал, что в загробном мире люди станут мечтать о шашлыке.

– Что ж тут странного, чего нет, о том и мечтаем, – Доктор снова закусил маринованным грибочком.

– Да я вообще, про всю эту Изнанку. Не того я ожидал. Совсем не того.

– Изнанка? – Николай Борисович поднял на него взгляд, – Хм, хорошее название. Немного избитое, но в целом верно передающее суть вещей. Здесь каждого выворачивает наизнанку. Что есть, то есть. Вы, Андрей, сами придумали такое название?

– Нет. Иван подсказал.

– Иван?! – на лице доктора отразилось неподдельное удивление. – Вот не ожидал. Мои извинения. Признаться, я поначалу принял вас за тупого солдафона, а вы, оказывается, философ.

– Не совсем, – ухмыльнулся Поводырь, на «тупого солдафона» он ничуть не обиделся. – Это не я придумал. Такое название предложил Архип Игнатьевич, который здесь ни разу не был. Так что зря вы извиняетесь.

– Ну тем хуже для вас, – Доктор тут же потерял к нему всякий интерес и снова обратился к Милавину: Ну а что вы ожидали от… Изнанки, Андрей?

– Не знаю, – растерялся тот. – Если уж это загробный мир, то должны быть ангелы или Бог, рай там, или ад. Ну, как в книгах написано. А тут получается ерунда какая-то посёлки, лизуны, людоеды и прочая дрянь. Не поверите, вы с Геннадием первые нормальные люди, которых мы тут встретили за три дня.

– Вот спасибо на добром слове, – улыбнулся механик.

– Да уж, приятно под старость лет, оказаться нормальным человеком, – тоже оскалился Николай Борисович.

– Да нет, я хотел сказать…

– Я вас понял, Андрей. Всё в порядке. Тут, видите ли, какое дело. Здесь, как и там – у живых – хватает и хороших людей, и сволочей. Только хорошие люди они ведь вперёд не лезут и на публику не работают, живут себе тихо, мирно. Поэтому с первого взгляда их и не заметишь. Давайте-ка лучше выпьем за них…

– Ну так вот, – продолжил Николай Борисович, когда они в очередной раз выпили по стопке коньяка, – Скажите, Андрей, вы ведь человек образованный? Я так понял, институт закончили?

– Закончил, – Милавин осторожно кивнул. – Ещё и кандидатскую защитил.

– Да вы что?! А по какому профилю?

– Педагогика.

– Так вы учитель?

– По образованию. В школе уже давно не работаю.

– Надо же! Инженер детских душ!

– Я вообще думал, это про писателей, – смутился Андрей.

– А по поводу учителя вы не согласны?

– Наверное, согласен.

– Вот и замечательно, – Николай Борисович оживился, подался всем телом вперёд и даже нетерпеливо потёр ладони друг о дружку. – Так скажите мне, вот вы – образованный человек – действительно ожидали увидеть здесь седого иудея, который всё про всех знает, и херувимов с крылышками?

– Даже не знаю, – Милавин опустил глаза куда-то на дно стопки. – В Бога я никогда не верил. Так чтобы молиться или, скажем, в храмы ходить… Но ведь если есть загробный мир, то есть душа, значит, и Бог должен быть. А его нет.

– Вот! Забавная штука получается, – Доктор даже вскинул руку указательным пальцем вверх, акцентируя внимание. – Есть жизнь после смерти, есть душа, а Бога нет. Парадокс!

Он обвёл собравшихся за столом таинственным взглядом, все ждали от него продолжения, но вместо этого Николай Борисович сложил руки на животик и улыбнулся.

– Наливайте, Иван.

Под дружный хохот Поводырь в очередной раз наполнил стопки. Первая бутылка закончилась, он откупорил вторую.

– Извините.

Все обернулись. В распахнутых воротах гаража стояла женщина, которую Милавин уже видел сегодня утром, в шерстяной юбке и болоньевой куртке-аляске. Лицо у неё оказалось вполне миловидное, пухлые губы, чуть курносый нос, серые глаза и вьющиеся каштановые волосы. В руках женщина держала грабли.

– Нина? Случилось чего? – тут же подобрался и даже протрезвел Николай Борисович.

– Нет, что вы. Я к Геннадию, – она смущённо опустила глаза. – Наверное, не вовремя…

– Ладно тебе, – механик поднялся с места. – Что такое?

– Вот тут, черенок на граблях сломался, – женщина подняла двумя руками инструмент перед собой. – А завтра нам грядки боронить. Ты бы не мог заменить. Если есть, конечно. И время позволит.

– Дай гляну, – пару секунд Геннадий вертел инструмент в руках. – Если я чуть укорочу черенок. На пять-десять сантиметров. Нормально будет?

– Да, конечно, – она подняла на него взгляд, но тут же снова смутилась и уставилась себе на руки.

– Тогда завтра с утра подходи да забирай.

– Спасибо большое.

– Да о чём разговор. Делов-то на пять минут, – отмахнулся Геннадий.

– Нина, может, посидите с нами? Разбавите, так сказать, мужскую компанию, – предложил Николай Борисович.

– Нет, спасибо, – она быстро окинула стол взглядом. – Я пойду. До свидания. Я завтра зайду.

– Добро, – кивнул механик, кладя грабли на и без того захламлённый верстак.

– Да уж, Геннадий, – заговорщицки улыбнулся Доктор, когда женщина ушла. – Давно бы уже сделал бабе приятное. А то ходит за тобой и смотрит, как недоеная корова.

– А я-то тут причём? – искренне удивился тот.

– Да уж причём! Ведь на меня-то она не заглядывается.

– Ну уж нет, – Геннадий решительно покачал головой и добавил с чуть детской гордостью: Я – однолюб.

– Дурак ты, а не однолюб, – махнул на него рукой Николай Борисович, – Ладно, уважаемые, давайте выпьем за милых дам!

– Итак, – продолжил он, снова залезая вилкой в банку с грибами, – мы пришли к противоречию. Загробный мир есть, а Бога нет. Что это значит? А это значит, что одно из наших предположений изначально неверно. Ну, отрицать существование загробного мира было бы, мягко говоря, глупо. Особенно, сидя здесь. Следовательно, мы вынуждены признать, что Бог есть. Просто мы его не видим. Как такое возможно?

– Николай Борисович, а Вы лекции никогда не читали? – усмехнувшись, спросил Андрей.

– Ну, как же не читал? Конечно, читал. Я, молодой человек, да будет вам известно, два года возглавлял кафедру анатомии в Сеченовке.

– Очень заметно, – нарочито серьёзно кивнул Милавин под общий хохот.

– Однако, Андрей… – Доктор погрозил ему пальцем, впрочем, он и сам улыбался. – Так я продолжу. Вы, молодые люди, какую музыку слушаете?

– Хорошую, – Андрей всегда одинаково отвечал на такой вопрос. – Самых разных направлений.

Иван лишь неопределённо махнул рукой.

– А рок вам нравится?

– Местами.

– Я почему спрашиваю, у меня дочке восемнадцать лет, она очень увлекается всем этим. Я, честно говоря, особого смысла в большинстве песен не улавливаю. Но слышал у неё одну. Там поётся: «От тебя до меня сорок тысяч километров». А теперь вы, уважаемый кандидат наук, ответьте мне, что такое эти сорок тысяч километров?

– Ну-у-у, – пару секунд Милавин судорожно перебирал в голове числа, в конце концов, что-то всплыло в памяти, – Длина экватора Земли?

– Совершенно верно, – Николай Борисович ничуть не расстроился, что его подколка пропала впустую. – Всё-таки высшее образование не прошло мимо вас. Поздравляю. А длина экватора это, по сути, самое большое расстояние, которое может быть на Земле. Согласны?

Все только кивнули.

– Тогда, наливайте, Иван. За согласие…

– Получается, интересная штука, – когда была выпито, Николай Борисович снова взял слово. – Если кто-то говорит, что до другого человека ему сорок тысяч километров, то выходит, единственное место, где он может его найти, это внутри самого себя. Одновременно и очень далеко, дальше на всей Земле быть не может, и в то же время совсем рядом, ближе не бывает.

– Понимаю, – кивнул Андрей, – Хотите сказать, то же самое и с Богом.

– Вот именно. Единственное место, где вы можете найти Бога, это внутри самого себя. Нигде больше его нет. И тогда возникают две крайности. Первая по Достоевскому: «Если Бога нет, то всё дозволено», а вторая – если Бога нет, то нужно самому становиться Богом.

– Становиться богом?! – Милавин не поверил собственным ушам. – А откуда же взяться всемогуществу?

– Вот теперь, Андрей, вы меня разочаровываете, – Николай Борисович, и правда, глянул на него с неподдельной скорбью. – Причём здесь всемогущество?

– Ну а как же все эти божественные чудеса?

– Бросьте, молодой человек! Оглянитесь вокруг. Чтобы совершить чудо совсем необязательно превращать воду в вино и воскрешать мёртвых, достаточно просто не быть равнодушным. По нашим временам это уже настоящее чудо.

– По-вашему, чтобы стать богом нужно просто… – он на секунду запнулся, вспоминая нужную цитату, – возлюбить ближнего?

– Вы считаете, это просто?! Вовсе нет. А кроме того, Андрей, вы мне кажетесь неглупым человеком, поэтому я расскажу вам то, что понял с возрастом. В жизни не существует вершин, на которые можно залезть и успокоиться. В жизни есть только направления, векторы развития, если вам угодно. И всё, что мы можем делать, это придерживаться какого-то направления. Никто никогда не станет богом или дьяволом, но мы можем стремиться стать либо тем, либо другим. Или болтаться между ними, как сами знаете что, в проруби. Вот и вся религия! А церковь и молитвы это всё шелуха.

– Глубоко копаете, – вздохнул Милавин.

– Глубоко… – в тон ему согласился Доктор, – и тяжело. Поэтому…

– Давайте выпьем, – обречённо закончил за него Геннадий.

– Всё верно! Иван…

– Всё это пустая лирика, – проворчал Поводырь, опустошив стопку – При чём здесь Изнанка?

– Ну, как это при чём? – удивился Николай Борисович. – А что такое, по-вашему, Изнанка? Где мы сейчас находимся?

– Изнанка – это отстойник, для тех, кто не смирился с собственной смертью. Для тех, кто не готов уйти из мира живых.

– Правильно. Грубо, топорно, но в целом я с вами согласен. А куда мы должны уйти?

– На другой уровень или… план бытия, как говорит Кукловод.

– Та-ак, – Доктор снова потёр ладони. – Но ведь есть, так называемые верхние и нижние планы. Почему одни уходят туда, а другие сюда?

– От человека зависит, – пожал плечами Иван.

– Вот именно, – Николай Борисович едва не ткнул собеседника пальцем. – Зависит от человека. А вернее от того, что он выбрал. Дозволено ли ему всё или он стремится возлюбить ближнего. Это отстойник, верно. И попадают сюда те, кто не знает, куда им идти дальше. Если хотите ссылку на библию, то это чистилище. Здесь запутавшийся при жизни человек понимает, кто же он на самом деле. Понимает сам, ведь бог внутри него. И либо остаётся человеком и уходит вверх, либо превращается в лизуна или людоеда и со временем переселяется на нижние планы.

– А как же, например, Кукловод? – спросил Андрей.

– А что Кукловод?

– На мой взгляд, сволочь он знатная. Разве нет?

– Согласен с вами, – кивнул Николай Борисович.

– Так почему же он всё ещё человек?

– Во-первых, Кукловод, пока ещё не умер. Он живой человек, как вы и ваш спутник. А во-вторых, он ведь колдун. Вполне возможно, он уже давно перестал быть человеком и только притворяется таковым, – он повернулся к Поводырю: Иван, всё забываю спросить, что у вас с рукой?

– С какой?

– С правой.

– Всё в порядке.

– Не болит, нет? А то я как доктор могу посмотреть.

– Нет, спасибо. Всё в порядке.

– Уверены?

– Уверен.

– Тогда, наливайте, Иван. Наливайте.

– А по мне так всё, что вы тут говорили, слишком сложно, – вступил в разговор молчавший до сих пор, Геннадий. – Бог, экваторы, векторы, чистилища… Чёрт ногу сломит! А жизнь то она на самом деле штука простая, поступай с другими по-человечески, защищай тех, кто рядом, помогай им, как можешь, вот и будешь человеком. Всегда и везде. Разве не так?

– Вот за что я тебя люблю и уважаю, Ген, так это за твою искреннюю доброту и житейскую мудрость, – улыбнулся ему развалившийся в кресле Николай Борисович…

* * *

Засиделись они до половины второго. Не так уж и мало, если учесть что сели за стол около семи часов. Допили вторую бутылку коньяка, осилили литр рома и лишь чуть-чуть попробовали абсент. В завершение вечера даже спели немного на четыре голоса. Николай Борисович всё же набрался, в своей просторной, лишь иногда прерываемой лекции он успел пройтись по инквизиции, атеистам, гуситским войнам, затронул даже ислам и буддизм. Но к часу ночи уже изрядно путался в словах и не держался на ногах. Пользуясь моментом, Андрей навязал ему в подарок початую бутылку абсента, в ответ на это Доктор заверил его в своей искренней дружбе.

– Живите тут сколько надо, молодые люди… Вот сколько надо, столько и живите… Не нравится в гараже, мы вам квартирку оформим… Какую хотите… Две, три комнаты…

– Спасибо, конечно, – ответил Иван, – Но это лишнее. Мы завтра уходим.

– Куда?! Вы же гости наши… Мы вас не отпустим…

– Нам надо. Через… пять-шесть дней вернёмся. – Поводырь тоже соображал с трудом, хотя держался.

– Ну раз такое дело… Но вы нас… То есть мы вас… будем рады видеть, молодые люди… Очень рады…

– Ладно, пошли уже, Борисыч, – Геннадий, под локоть поддерживающий Доктора, чуть ли не силой потащил его к выходу из гаража.

– Подожди-подожди… А попрощаться! Ребята ведь ухолят!

– Они не сейчас уходят, а завтра утром. Успеешь ещё попрощаться.

– Правда?! Не сейчас?

– Правда, – кивнул Иван. – Завтра ещё увидимся.

– Вот здорово… Но дайте-ка я вас всё равно обниму…

Прощание затянулось ещё на несколько минут. Наконец, Геннадий утащил Николая Борисовича из гаража. Иван с Андреем остались вдвоём, однако с улицы ещё слышались голоса.

– Ген, ты чё меня напоил-то?

– Да ты, по-моему, сам пил, никто насильно не заливал.

– Сам пил… Ты же не пьёшь, вот я и стараюсь… снимаю… этот… стресс снимаю, за двоих. Это ты виноват.

– Ладно тебе, – хохотнул уже в отдалении механик. – Это ландыши всё виноваты…

– Ты это серьёзно? – обратился к Поводырю Андрей, когда тот начал закрывать распахнутые до сих пор ворота.

– О чём?

– О том, что мы уходим завтра утром.

– Да.

– Но почему? – искренне удивился Милавин. – Я думал, мы продолжим искать Сашку здесь, в этом районе.

– Продолжим, – Иван прикрыл створки и сел обратно за стол. – Но в другой раз. Пора возвращаться, Андрей.

– Куда возвращаться? Мы ведь её ещё не нашли!

– Мы не можем оставаться здесь надолго. Изнанка высасывает из нас жизнь. Из тебя и из меня. Задержимся здесь ещё на день-два, и я уже не смогу нас вернуть.

– Нет, Иван, ты не понял. Я пришёл сюда за Сашкой, и я без неё не уйду. Ты слышишь! Не уйду! – сказывался выпитый алкоголь, Милавин почти кричал.

– Я тебя понимаю, Андрей. Очень хорошо понимаю. Но мы с самого начала говорили, что идём сюда на три-четыре дня, – Поводырь оставался спокойным. – А ведь нужно ещё обратно, на ВДНХ, вернуться.

– Мне плевать! Три-четыре… хоть десять дней! Я останусь здесь, пока не найду свою дочь!

– Ответь мне на один вопрос, Андрей. Всего один.

– Спрашивай.

– Как звали твою первую школьную учительницу?

– Её…

Милавин прекрасно помнил эту строгую даму, всегда ходившую в длинных юбках и блузках с обязательной брошкой. У неё было пожелтевшее и высохшее, как табачный лист, лицо, каштановые, наверное, крашеные волосы, и круглые очки в чёрной оправе. Как же её звали? Имя выскочило из головы, но он без сомнения его знал. Оно вроде бы вертелось на языке и в то же время ускользало от него.

– Какая разница как её звали?!

– Имя, Андрей. Это важно, – Иван был непреклонен.

– Не помню я, – зло отмахнулся Милавин.

– Забыл. Бывает. Только ты его уже никогда не вспомнишь. Изнанка стирает твою память. Так она убивает тебя. Ещё пару дней и ты забудешь, как зовут твою мать, потом забудешь собственное имя, а дальше уже не будешь знать, зачем ты здесь. И тогда ты превратишься в призрака. Помнишь проводника, которого ты видел?

– Иван, – он стал говорить намного тише, Поводырь сумел произвести на него впечатление, – я хочу вернуть Сашку домой и ради этого я готов забыть всех учителей, соседей, друзей и родственников. Давай задержимся. Хотя бы ещё на день.

– Мы не можем, Андрей.

– Да пошёл ты! Я не вернусь! Уходи один, если хочешь!

– Как знаешь, – Иван поднялся и снова подошёл к воротам. – Я отлить. Пойдёшь со мной?

– Нет. Не хочу.

– А когда последний раз ты ходил в туалет?

– Что?! – Милавин подумал, что ослышался.

– Давно ли ты справлял нужду?

– Не помню. Зачем тебе это?

– На моей памяти, ты последний раз отходил ещё вчера, у Кукловода, – Ивана этот разговор ничуть не смущал. – Ешь и пьёшь ты вполне регулярно. Так в чём же дело?

– Какая тебе разница?!

– Мне никакой. А вот тебе надо бы задуматься. Твой организм забывает, что он живой. Здесь это происходит со всеми. У кого-то быстрее, у кого-то медленнее. А у тебя очень быстро.

Андрею не нашлось, что ответить. Он сел на лежанку, отчаянно скрипя зубами.

– Так ты со мной? – вежливо и ласково, как у душевнобольного, спросил Иван.

– Пошёл ты! – выдавил из себя Милавин.

Поводырь ушёл. А Андрей буквально содрал с плеч кожаную куртку, скинул ботинки и завалился на лежанку, укрывшись пледом. Он думал, что не уснёт. Однако уснул очень быстро…

* * *

Разбудил его надсадный вой сирены. Андрей вскочил, мотая головой и судорожно пытаясь сфокусировать взгляд. Вокруг была темнота.

– Иван! Что случилось?!

– Не знаю! – откликнулся тот. – Одевайся! Свет не зажигай!

Снаружи послышались отчаянные крики и стрельба. Не прошло и минуты, а Поводырь, уже одетый, осторожно приоткрыл одну из створок ворот и присел в проёме с двустволкой в руках. Милавин торопливо завязывал шнурки на ботинках.

На улице включили прожектора, и в их отсветах стало видно, как мимо гаражей бегут несколько человек, вооружённых ружьями.

– Что происходит?! – крикнул Иван.

– Нас атакуют! Все на восточную стену! – на ходу откликнулся один из бегущих.

Где-то недалеко загрохотал крупнокалиберный пулемёт, в его басовитом грохоте потерялись все звуки, даже вой сирены. Несколько коротких очередей и он замолчал.

– Готов? – спросил Поводырь.

– Да.

– Пистолет не забудь.

«Мог бы и не напоминать», – подумал Андрей, кобуру с ПМ он пристегнул к поясу раньше, чем стал искать ботинки.

– Пошли.

Они выскочили из гаража и влились в общий поток защитников, бегущих к укреплениям.

– Прожектора! – голос Геннадия, усиленный рупором, разнёсся где-то позади. – Первый, третий, четвёртый – лучи на восток! Второй, пятый, шестой – следить за периметром!

Снова заговорил пулемёт. Всё происходящее казалось Милавину ночным кошмаром: вокруг темнота, но в отсветах прожекторов и близких костров мелькают испуганные лица людей, где-то впереди грохочет пулемёт, а когда он замолкает, слышны одиночные выстрелы, вой сирены, истеричные крики женщин и матерная ругань мужчин, и сзади, будто подхлёстывая их кнутом, звучат команды, отдаваемые через рупор.

– Дежурная смена, патроны к пулемёту!!! Застрельщики, на вышки, к прожектерам!!! Все, кто не на посту, на восточную стену!!!

По шатким деревянным мосткам Андрей вслед за Иваном поднялся на самодельный помост. Теперь они смотрели поверх бетонного двухметрового забора, увитого колючей проволокой. Прямо перед ними был сквер с детской площадкой, а за ним возвышалась многоэтажка, где в некоторых окнах горел свет. От здания, через сквер бежали люди, защитники на стенах стреляли поверх голов бегущих куда-то в темноту. Чуть правее того места, где оказались Иван и Андрей, в стене были распахнуты ворота и беженцы стекались туда.

– Что здесь творится?! – чтобы перекрыть грохот выстрелов прокричал Милавин в ухо стоящему рядом защитнику.

Тот оглянулся. Это оказался молодой парень Олег, с которым они познакомились сегодня утром у оружейки.

– Не знаю! – так же криком ответил он. – Что-то прёт вон оттуда! Дозорные на высотке подняли тревогу и начали стрелять! Вон смотри!

Луч прожектора высветил угол здания, и Андрей увидел, что темнота в этом месте колышется, как будто живая. Это больше всего походило на клубы непроглядно чёрного дыма, вот только самого дыма не было, шевелилась темнота. Попав в луч прожектора, она ужалась, втянулась назад, стремясь покинуть освещённый участок. Защитники тут же начали стрелять в этом направлении.

Олег тоже вскинул свой охотничий дробовик, прижавшись щекой к прикладу, но Иван остановил его, рванув за плечо.

– Не стреляй! Дробью отсюда ты его не достанешь! Только патроны истратишь!

Суетливо толкаясь, кто-то пробежал за их спинами, на ходу отдавая приказы.

– Не стрелять! Своих зацепим, – по голосу Милавин узнал Николай Борисовича. – Пусть вылезет на детскую площадку, тут мы его и накроем. Со всех стволов. Ждать, говорю!!!

Одиночные выстрелы начали стихать. Только пулемёт продолжал коротко огрызаться, светящиеся росчерки трассеров уходили вдоль по Крутицкому переулку. А вот дозорные с той стороны многоэтажки, напротив, открыли огонь с удвоенной силой. Даже Андрей, человек, в общем-то, далёкий от боевых действий, понял, что там дело дрянь. Стреляли навскидку, не целясь, наверное, в упор, судорожно дёргая затвор, чтобы перезарядить.

– Их же там убивают! – выкрикнул Олег, нервно тиская в руках дробовик.

– Ждать! – прошипел сквозь зубы Иван.

Из высотки уже никто не выходил, но через сквер ещё бежали несколько человек, стремясь уйти под защиту стен.

В какой-то момент выстрелы в здании слились в сплошную очередь, и вдруг внезапно оборвались. Над посёлком на несколько секунд повисла оглушительная тишина, молчал даже пулемёт.

– Всё… – выдохнул Олег.

Светлые окна высотки начали гаснуть одно за другим, очень быстро, но не одновременно. Здание погрузилось во тьму. Раздался дребезг стекла, и защитники на стенах увидели, как, разбив собственным телом окно, с четвёртого этажа выпрыгнул мужчина. Видимо, один из дозорных. Он кувыркаясь полетел вниз, удар о землю глухим стуком разнёсся далеко вокруг.

А потом изо всех окон и дверей высотки волнами потекла та самая шевелящаяся темнота. Она стремительно заполняла сквер, перекрывая собой грядки на газонах, детскую площадку и труп выбросившегося из окна защитника.

– Началось, – голос у Ивана был холодным и отстранённым.

– Огонь!!! Всем – огонь! – заорал где-то рядом Николай Борисович. Ему рупор был ни к чему, его голос и так перекрывал весь поднявшийся шум.

Со стен загрохотали выстрелы, пулемёт, лупивший фактически в упор, зашёлся одной непрерывной очередью. Повинуясь общей истерии, Андрей тоже стрелял из ПМ. Женщина, одна из тех, кто ещё бежал через сквер, испуганно оглянулась назад, споткнулась и упала на землю. Извивающиеся щупальца темноты, огибая пятна света от прожекторов, рванулись к ней. Женщина зашлась криком и сжалась в комок, прикрыв голову руками. Пулемёт бил прямо над ней в жирные клубы темноты, но без всякого видимого эффекта.

– Будь здесь! – крикнул Иван на ухо Андрею, а сам одним прыжком перемахнул витки колючей проволоки и оказался на той стороне забора. Приземлился на ноги, перекатился через левое плечо, гася инерцию, но тут же вскочил и бросился бегом к скорчившейся на земле женщине. Поводырь присел около неё на одно колено, ему приходилось низко пригибать голову, чтобы не попасть под огонь пулемёта. Он попытался поднять её на ноги, однако женщина, в приступе безумной паники, начала отбиваться от него, брыкаясь руками и ногами.

Хлопья темноты наползали на них со всех сторон, но защитники на стенах тоже заметили, что происходит. Луч света одного из прожекторов сместился, ярко высвечивая их на земле. Клубы темноты шарахнулись назад, прочь от освещённого пятна. Кто-то из защитников тоже спрыгнул со стены, подбежал и помог Ивану. Вдвоём они скрутили женщину и, несмотря на её отчаянные брыкания, потащили к воротам.

У Андрея закончилась первая обойма, он выщелкнул пустой магазин, вставил новый и отжал фиксатор, возвращая затворную раму на место. Рядом с ним Олег, истерично повизгивая, запихивал патроны в дробовик, руки у него дрожали.

Милавин окинул взглядом сквер. Пальба шла вдоль всей стены, но не приносила никаких результатов. Тьма неотвратимо наползала на укрепления, лишь лучи прожекторов кое-где могли её остановить.

«Бесполезно», – подумал Андрей, и тут же его огнём обожгла догадка: то же самое было и у Богомольцев! Темнота наползала на них со стороны «Олимпийского», а они стреляли из всех стволов, но оказались не в силах её остановить. Это и есть Пожиратель Душ».

Милавин уже оглох от выстрелов, но не нашёл ничего лучше, чем вскинуть пистолет и тоже открыть огонь. Ворота закрыли, Иван с помогавшим ему защитником и обезумевшая от страха женщина оказались последними беженцами. Тьма подползала к стенам. Вот одно из её щупалец протянулось вверх, через стену. Луч прожектора метнулся туда, отсекая его от защитников, но в тот же миг другая волна темноты захлестнула вышку. Раздался треск ломающихся досок, и самодельная этажерка, увенчанная площадкой с прожектором и позицией для стрелка, как подрубленная сосна, плашмя рухнула на землю. Луч света в агонии метнулся через ночное небо, высветив низко висящие облака, и погас.

Темнота тут же хлынула в образовавшуюся брешь, накрывая защитников и гася отчаянные вопли и выстрелы. Из-под неё не доносилось ни единого звука. Ещё несколько непроглядно чёрных щупалец перетекло через стену около ворот, не так уж далеко от Андрея и Олега.

Отстрелявший вторую обойму, ПМ лязгнул затворной рамой у Милавина в руках. Он огляделся. Стена была почти взята, защитники либо спрыгивали вниз и бежали вглубь лагеря, спасаясь от клубов темноты, либо собирались вокруг вышек с прожекторами, пока ещё оберегающих их лучами света. Отчаянно отстреливался пулемётчик, поливая трассерами вокруг себя.

– Уходим!!! – Андрей схватил Олега за плечо, тот развернулся вправо и от бедра стрелял в темноту. Милавин столкнул парня с помоста и прыгнул следом. Приземлившись, он завалился на бок и пока поднимался, на некоторое время потерял Олега из вида. Огляделся. Парень лежал рядом на спине, широко расставив ноги и вжав приклад в плечо, в метре от него шевелилась стена мрака. Олег яростно рычал и дёргал спусковой крючок, но выстрелов не происходило, в дробовике кончились патроны. Андрей подполз к нему, чтобы поднять на ноги и утащить отсюда, но успел только схватить за локоть. А потом тьма накрыла их обоих…

Его окутал пронизывающий холод, как будто он с головой нырнул в прорубь. Ледяные иголки кололи всё тело, лишь где-то в груди ещё оставался крохотный огонёк, дарящий тепло, но и он стремительно гас. И Милавин отчётливо понял, что как только исчезнет это внутреннее тепло, исчезнет и он сам. Просто перестанет существовать, растворится в этой ледяной тьме. Он открыл глаза, но ничего не изменилось, темнота вокруг была такая, что не видно было собственной руки, поднесённой к самому лицу. А может быть, руки уже и не было. Андрей не чувствовал ни рук, ни ног, только крошечный огонёк в груди, гаснущий в океане холода. Он закричал, но не услышал собственного крика.

И в этот момент из темноты проступила, как изображение на проявляющейся фотографии, хрупкая фигура ребёнка. На девочке была светло-розовая пижама, с ушастым слоном Дамбо на груди. Андрей сразу узнал её, потому что сам покупал в детском магазине три года назад. Светло-каштановые чуть вьющиеся волосы, тонкая шея, высокие скулы. Вот только глаза были не голубые, глаз вообще не было, вместо них два тёмных провала, из которых смотрела ледяная тьма. Но ошибиться было невозможно.

– Саша!!! – хрипло закричал Милавин, чувствуя, что умирает.

Этот вопль он услышал, и девочка, уже протянувшая к нему руку, чтобы коснуться груди, вдруг остановилась, замерла на месте.

– Саша! Это я! Это папа!

Она сделала шаг назад.

– Саша, подожди! – Андрей вытянул руку вперёд – у него снова появились руки и ноги! – но девочка отскочила от него. А потом начала таять в темноте, так же постепенно, как появилась.

– Не уходи!!! Я пришел за тобой! – он на коленях пополз вперёд, однако её уже не было. И вместе с ней исчезла обступившая его темнота и холод.

– Сашка!!! – Милавин рухнул на землю. Где-то рядом снова загрохотали выстрелы, закричали люди, но он ничего этого не слышал.

– Саша! Сашенька! – он скрёб пальцами, стоптанную землю, в кровь стирая пальцы и обдирая ногти, но ничего не чувствовал. Она ушла.

Только через минуту Андрей поднял голову и осмотрелся. Вокруг него по-прежнему шёл бой. Защитники посёлка, отстреливаясь на ходу, отбегали прочь от стены, которую уже почти полностью поглотила шевелящаяся темнота. Пулемёт смолк, похоже, тьма всё-таки добралась до него. С оглушительным треском рухнула ещё одна вышка, и погас прожектор.

Сам Милавин лежал на узком языке открытого пространства, который темнота обступала, будто специально оставляя ему путь к спасению. Олега рядом не было. Только его дробовик валялся неподалёку.

Андрей поднялся на ноги. Мысли и осколки воспоминаний метались в голове, сталкиваясь друг с другом.

«Сашка это и есть Пожиратель Душ… Ей плохо там, в темноте. Он ведь боится темноты, помнишь… Она узнала и отпустила меня… Ты видишь, там темнота. Они все в темноте… Он нашёл Сашку, теперь надо вытащить её отсюда… Ты должен принести ей свет… Свет! Пожиратель не боится пуль, зато боится света… Зло это когда не осталось добра, а тьма это когда нет света…»

Милавин сорвался с места и сломя голову бросился обратно в гараж, где они с Иваном ночевали. Вклинился в толпу отступающих защитников, локтями и коленями прокладывая себе дорогу. Вырвался на свободное пространство и побежал мимо ряда плотно прижавшихся друг к другу гаражей. Вот нужные ворота. Они открыты. Андрей буквально влетел внутрь, щёлкнул выключателем, под потолком вспыхнула лампочка без абажура.

Рюкзак Ивана стоял на прежнем месте, около раскладушки. Милавин открыл верхний клапан, растянул фиксирующий шнурок и перевернул рюкзак, высыпая содержимое на пол. Среди консервов, тёплых вещей и пластиковых бутылок с водой, он почти сразу нашёл то, что было нужно. Фонарь-грибок с дужкой рукояти сверху. Андрей схватил его и повернулся к выходу, в воротах стоял Иван.

– Живой! – радостно выдохнул Поводырь. – Молодчина! Давай за мной.

Он схватил его за плечо и потащил за собой.

– Подожди, Иван, – Милавин вырвался. – Не туда!

– Туда-туда! Нет времени! Геннадий собирает всех в цехе, запрёмся изнутри и попробуем отбиться.

– Это не поможет! Вспомни Богомольцев!

Поводырь смерил его быстрым коротким взглядом.

– Что ты предлагаешь?

– Это Сашка! Пожиратель Душ – это Сашка! Я должен её спасти.

– Как?

– Против тьмы нужен свет! Не пули, а свет! – Андрей показал ему фонарь.

– И?!

Милавин нервно облизнул вдруг пересохшие губы, как-то не привык он командовать на поле боя.

– Пусть все уходят в цех, как собирались. Ты тоже! – Иван уже было открыл рот, но Милавин не дал ему сказать. – Я останусь и попробую остановить её.

– Фонарём?

– Да.

– Ты точно знаешь, что делаешь?

– Нет. Но… я попробую.

Секунду Поводырь смотрел на него, потом кивнул.

– Хорошо. Давай!

Они выскочили из гаража вместе, но Иван свернул направо в сторону ремонтного цеха, куда Геннадий, стоя в воротах, через рупор созывал оставшихся защитников, а Андрей – налево. Туда, где шевелилась, неотвратимо наползая, живая темнота.

Милавин остановился всего в двух шагах от колышущейся стены мрака.

– Ну, давай. Давай! – прошептал он.

Однако темнота расступилась. Она оставляла ему свободный коридор, не желая трогать.

– Ладно, я сам! – вздохнул Андрей и прыгнул вперёд.

То же ледяное покрывало, что в прошлый раз, обволокло его. Ему казалось, что он готов к этому. Но к такому было невозможно подготовиться. Снова в груди скукожился крохотный огонёк, из последних сил поддерживающий в нём жизнь. Милавин упал на колени и на секунду зажмурился от боли, а когда открыл глаза, Сашка уже была рядом. Он не стал ничего говорить. В голове крутилась всего одна фраза: «Свет да одолеет тьму…»

Вроде бы это было в Священном писании, но Андрей никогда не читал библию, и фразу эту, скорее всего, услышал в каком-нибудь голливудском ужастике.

«Свет да одолеет тьму… Свет да одолеет тьму… Свет да одолеет тьму…»

На этот раз Сашка не узнала его, наверное, потому что он молчал. А глаза её были залиты мраком. Она протянула руку к его груди, и тогда Андрей повернул крышку фонаря и рванул вверх. Вспыхнувший свет, озарил всё вокруг. Лицо девочки перекосило от боли, она шарахнулась в сторону, но Милавин сгрёб её в охапку левой рукой, прижав к себе, а правую – с фонарём – высоко вскинул над головой.

– Свет да одолеет тьму!!!

Сашка несколько раз судорожно дёрнулась в его объятьях и вдруг обмякла, а в следующий момент жирные хлопья шевелящегося мрака растворились в воздухе. Просто исчезли, как будто их и не было. Вокруг снова была обычная пасмурная ночь, лишённая света звёзд и луны.

– Сашенька, – Андрей поставил фонарь перед собой и перевернул тело девочки, бережно держа её двумя руками. Голова её безвольно откинулась назад, глаза были закрыты. С замиранием сердца он наклонился и поднёс ухо к её губам. Она дышала ровно и глубоко. Девочка спала. Милавин убрал со лба локон волос и поцеловал её. Осторожно пальцем приподнял левое веко. Голубые… Её глаза снова были голубыми.

К нему подбежал Иван, что-то говорил, хлопал по плечу, но Андрей не слушал его. Он поднял на руки свою дочь и понёс обратно в гараж. Кругом стояли люди, они переговаривались, окликали друг друга, показывали на него руками, но всё это было не важно. Сашка чуть повернула голову во сне и прижалась щекой к его груди.

Уже перед входом в гараж в его сознание ворвался крик механика.

– Борисыч! Ты живой!!!

Андрей обернулся. Доктора под руки тащили двое мужчин. Левая нога у него была неестественно вывернута в колене.

– Живой! Хоть и частями, – откликнулся тот, пыхтя от боли.

– Дай обниму!

– Тихо ты! Последние кости переломаешь!

– Жив, курилка!

– Не курю, – сплюнул Николай Борисович. – И тебе, дураку, не советую.