В это время в новой русской столице набирал силу Артемий Волынский – некогда любимец Петра Великого, посланник в Персию и казанский губернатор, а теперь влиятельный придворный чин. По упоминаниям современников – изрядный чернокнижник, каковой его способности и приписывают тот удивительный факт, что он сумел возвыситься в немецком окружении новой царицы.

Тогда Россия вместе с имперской Австрией вела войну за польское наследство. Саксонский курфюрст и выборный польский король Август Сильный не успел претворить в жизнь свою идею о разделе Польши между Саксонией и Пруссией и скоропостижно помер – а не надо было про Россию забывать! На польский престол французами, шведами и англичанами был выдвинут Станислав Лещинский, давний шведский ставленник, до Полтавской баталии уже некоторое время украшавший своей весьма пухлой особой польский трон. К тому же с легкой руки всесильного кардинала Флери он был тестем Людовика XV. Но царица Анна Иоанновна и император Священной Римской империи Карл VI, являвшиеся союзниками, с этим выбором не согласились. Они предложили на трон саксонского наследника Августа III, и в Польшу с русским войском вошел фельдмаршал Петр Ласси. Он осадил порт Данциг, где укрепился со сторонниками Лещинский. Французы прислали десант на кораблях, а русские – фельдмаршала Христофора (Бурхарда Кристофа) Миниха, гения осадных работ. Потом подошли еще саксонцы и русский флот, и тут Лещинский наконец не выдержал и бежал. Однако на других фронтах все шло не так благоприятно: союзных австрийцев теснили в Италии и Германии испанцы и французы. Получив подкрепления от русских и саксонцев, имперские полководцы сумели несколько переломить ситуацию. Но полной победы до 1735 года не добилась ни одна сторона, поэтому воевать перестали и через несколько лет заключили мир. Австрия при этом оказалась ослаблена, чего и добивались французы, однако международное влияние России, наоборот, укрепилось за счет доминирования в Польше и участия в немецких кампаниях.

Во время войны Волынский был в действующей армии, где пригодились не только его военные таланты, впрочем, невеликие, но и умение наводить морок на врага. При этом он успевал интриговать против фельдмаршала Миниха.

После окончания активных действий его вернули в Санкт-Петербург и назначили обер-егермейстером, заведующим царской охотой, то есть вывели в первые чины двора.

Именно тогда он и вызвал к себе Лодью. Дом Волынского стоял на том месте, где позднее, во времена Екатерины Великой, открылась Обуховская больница, одна из первых городских лечебниц в России. Этот участок прежде принадлежал Нарышкиным – на девице из этого рода, кузине Петра Великого, и был женат Артемий Петрович.

Вызов был к вечеру, Гавриил подошел к дому при свете факелов, горевших на фасаде. Скромно одетого пришельца встретил наряженный лакей и повел по коридорам, заполненным множеством экзотических предметов, говоривших о годах, проведенных их владельцем на Востоке. Полутемные переходы, завешанные масками, деталями азиатских доспехов и замысловатыми орудиями, производили впечатление таинственности, чего, по-видимому, здесь и добивались. Проводник оставил гостя в кабинете Волынского, освещенном свечами. Тут предметы на стенах и массивные фолианты на полках однозначно указывали на увлечения хозяина, связанные с магией. Однако самым примечательным был сам хозяин.

Лодья предстал перед человеком внушительной наружности, с породистым лицом, выдававшим решительный и гневливый характер, высоким лбом – знаком незаурядного ума. Вместе с тем, на губернаторских постах Астрахани и Казани он отличился алчностью и мздоимством, которые, впрочем, тогда большими недостатками не считались. Хозяин сидел за столом в персидском халате, должно быть, оставшемся еще с той поры, когда ездил он в Персию послом и лазутчиком Петра I.

– А, Гаврила. Так тебя?

– Да, ваше превосходительство.

– Я высокопревосходительство, – наставительно заметил хозяин. – Но, впрочем, можешь звать меня попросту, Аркадий Петрович. Мне его сиятельство Яков Виллимович написал про тебя, что одарен ты многими весьма необычными способностями и не обделен усердием к науке. Да и учебное начальство на то указывает… Только не указывает оно того, что я в глазах твоих вижу. Что, сказывают, щипнул ты киевских ведьм за жопу?

– Одну. И не я щипал. Одначе отстали после того.

– Правильно. Обнаглели совсем эти ведьмы. Мне в Казани татарские колдуньи поначалу тоже пытались козни строить. Да я их в рог бар-раний! – Волынский стукнул кулаком по столу. – Да не оттуда подуло: вышло так, что выжили меня из Казани наши же попы да с ними нынешний господин кабинет-министр Ягужинский. Не дал я попам по их дури мечети ломать. Мятежа татарского мне только недоставало! Они и обозлились. А Ягужинский этот, литвин, бывший обер-прокурор, ох, остер! Алексашку Меншикова в бараний рог согнул, который еще царицей Катериной вертел как хотел. Так остер! Не в одиночку, правда, не в одиночку Меншикова свалил… Ну а нынче и царицы Анны сердешным другом Бироном господин кабинет-министр по-своему крутит, немецкой дубиной! С цесарцами снюхался, с Веной… Ну, ничего, ничего – будет и на нашей улице праздник! Мы из Салтыковых, нами Русская земля держится…

Тут Волынский спохватился, что мог сказануть лишнего, и на минуту замолк.

– Однако перейду к нашему разговору, – продолжил он. – Послушай, побывал я в Европах, и завидки берут, как живут немецкие люди! А почему все? Науки у них развиты, и те, что у всех на виду, и иные, о коих вслух не говорят. Не просто у них было, через страдания прошли, религиозную войну страшную. Но как продвинулись! У нас же страданий тоже принято было без меры – от Иоанна Грозного до Петровых великих и ужасных тоже дел! А пользы где? При Иоанне Грозном жил страшный Алоизий Бомелий, да и сам Иоанн Васильевич тоже был не слаб. Да только после них есть ли продвижение по стезе тайного знания? На всю Россию-матушку только Брюс один был, пока меня кой-как не поднатаскал. Да еще позднее Лесток прибавился, Петров лекарь, хитрый наследник Бомелия… Шпион французский – равно как и Бомелий английским был. Почему так мало? Без знания законов естественного мира и чернокнижие не процветет! Да и наоборот – то же самое, ибо законы натуральной природы неподатливы любознательному человечеству! Запад на сей стезе далеко продвинулся, а мы – гораздо как менее! А дел-то сколь в России переделать надобно, и человечеству пособить! Как выйти? Знаний надо набираться! Время дорого! При Петре Алексеиче было намерение завести в России университет и разные школы, чтобы инженеров и архитекторов, берг-мастеров и алхимиков учить на всю страну! Промышленность разную надо заводить, а мы одним уральским чугуном да суконными мануфактурами довольствуемся! Плохо дело, но надо бороться. И чернокнижие в том далеко не помеха – а то как узнать тайны иноземных мастеров, кои рьяно ими блюдутся? Как узнать тайны материй, доселе неузнанные? Да и страну защитить от тех же иноземных чернокнижников бывает нужно, особо во время войны, когда законы человечества прекращаются… Я силу нынче заимел, думаю применить ее к добру. Чтобы завести людей, сведущих и в науке, и в тайном знании, надо способных учиться посылать за границу. Дабы потом эти свои, коренные, а не немцы нанятые, у нас тут учителями везде были… Да не знатных, как при Петре, а попроще людей посылать, для коих это возвышеньем бы стало и они ревностно бы за учебу взялись. Война, почитай, закончилась, теперь наконец можно и об сем важном деле позаботиться…

Лодья молча слушал излияния вельможи.

– По всему вижу, что с великой жаждой постигаешь ты науки естественные, а также и точные, – обратился тот непосредственно к гостю. – Поэтому думаю я тебя да еще кое-кого послать через Санкт-Петербургскую академию наук в Германию, в тамошние университеты…

Он сделал многозначительную паузу.

– Но о тебе еще особо! – продолжил, пристально глядя в глаза Лодье. – Другие избранные мной таланты безусые еще. Ты же парень уже в годах, потому я думаю тебе и иное дело поручить: втереться в тамошнюю политику и служить на пользу государству. С твоими способностями, кои подобны дару мурзы Тевкелева, о которых граф Брюс поминает, можешь ты немалую пользу государству принести еще до окончания учения. Это хорошо, что ты в юности морского зверя бил. Твердая рука может пригодиться для государственной нужды. Я лелею некоторые политические планы и чаю не без твоего участия их воплотить для пользы государства Российского… Что скажешь?

Он впился взглядом в лицо собеседника, выискивая роковую слабину. Но тот не дрогнул.

– Скажу, что я с удовольствием взялся бы за все, что вы полагаете мне поручить и доверить, поскольку это сходно с моим образом мыслей и чувств.

– Ну и ладно. Тогда к делу…

Кратко он посвятил Лодью в суть нынешней политики.

Ситуацию он объяснил следующую: в нынешней европейской войне на одной стороне находились Австрийская империя, Саксония и Россия, слабо поддержанные частью германских государств, с другой – Франция, Испания и Сардинское королевство, управляемые разными ветвями Бурбонов. Для Венской империи ход войны был неудачен, и будущий мир ослабит ее позиции. Однако Франция, наверное, посчитает это недостаточным и пожелает добиться большего перелома, что приведет к активному поиску новых политических конъюнктур…

Кроме того, из разговора Лодья понял, что его новый покровитель намерен добиться еще большего влияния, завоевав успех в заграничных делах, и через это взойти к высшей власти в России. Правда, на пути его стоял граф Ягужинский, бывший петровский обер-прокурор, а теперь кабинет-министр, исподтишка вертевший «всесильным» Бироном. Однако сей недруг не принимал в расчет, что Волынский – чернокнижник, наставленный Брюсом… Через некоторое время Ягужинский скончается. И вскоре после этого Волынскому действительно удастся взойти на его место, стать кабинет-министром с правом доклада императрице. Однако, уверовав в свою звезду, он тогда слишком противопоставит себя проавстрийской партии…

Лодья понял, что Волынский желает сделать его надежным тайным орудием в зарубежной политике. За польской границей, куда не было хода русским офицерам, важно было иметь решительного человека и притом не купленного и потому надежного.

После этого вступления разговор перешел на конкретные вопросы. Волынский до двух часов ночи вводил в курс дела необычного студента, мимоходом поделился со своим новым ставленником и кое-какими особыми знаниями. Еще больше обещал показать и велел усердно готовиться к скорому путешествию. Приказал явиться завтра в это же время.

Гавриил ушел от него окрыленный, долго бродил по городу и на радостях излупцевал компанию из трех подгулявших матросов, которые решили позаимствовать у одинокого прохожего копейку на продолжение банкета.

Последующие несколько недель каждый вечер являлся он к Волынскому, и тот неуклонно наставлял его в чернокнижной премудрости. Затем придворные и административные дела отвлекли егермейстера. Лодья же продолжал заниматься иностранными языками в академическом гимназиуме, поразительно быстро достигнув успехов. Через пару месяцев Волынский вновь вызвал его.

– Наш великий наставник, граф Яков Виллимович Брюс скончался. Сим, согласно сделанному им предсказанию, он предписывает тебе немедля отправляться в путь. Поплывешь на судне в Голландию. Поедешь в университет в Марбурге, в Гессен-Дармштадте. Там обретается великий мудрец Вольф. Он тебя наставит. У нашего фельдмаршала Миниха в графстве старые связи остались, он там службу начинал, и через них он поспособствует вашему там устроению. Отправляйся с богом!

Итак, в 1736 году вместе с еще одним товарищем Лодья был отправлен в университет города Марбурга, находившийся в ландграфстве Гессен-Дармштадт, в самом сердце Германии. Плыли они туда из Санкт-Петербурга морем до Амстердама, в морской стихии Гавриил почувствовал себя как дома, с удовольствием наперегонки с опытными марсовыми лазал по вантам на самый топ мачты и помогал ставить верхние паруса. На берег препровожден был он командой с величайшим почетом, на зависть остальным пассажирам. Из Голландии в Марбург они ехали сушей в дилижансе.