На плацу замерли ряды всадников в белых кирзовых колетах (у офицеров — суконные) с синими отворотами, на которые надеты блестящие стальные кирасы с белыми перевязями, в черных шейных платках и белых лосинах с ботфортами. На начищенных кирасах, медных орлах лядунок и металле ножен горит солнце. Холодный осенний ветер развевает короткие черные султаны на блестящих кожаных касках (у офицеров султан белый). Это глуховский кирасирский полк, один из героических полков 2-й кирасирской дивизии, прикрывавших левый фланг Багратиона под Бородином, участвовавший в битвах 1813 года под Люценом, Бауценом и Дрезденом. Со времен Бородина минуло девять лет.

Полк выведен в поле на инспекционный смотр. Инспектирует его молодой генерал из столицы, правая рука Аракчеева. Говорят он хваток не по годам, но вспыльчив и жесток. Почти полторы тысячи человек, восемь эскадронов, замерли в немом ожидании.

Эскадроны сведены в дивизионы. Вторым дивизионом, включающим четыре последних эскадрона, командует майор Ломоносов. Война и служба оставили суровые складки у рта и морщинки возле глаз. В остальном голубоглазый богатырь остался человеком добродушным, хотя спуску обидчикам не давал. Благодаря помощи Михаила Лунина он возвратился в гвардию — Лейб-Кирасирский полк, и проделал с ним кампании 1813–1814 годов. Однако служба в гвардии оказалась слишком накладна для не имеющего крепостных Ломоносова. Вследствие этого он вышел в армию, как и положено, с преимуществом два чина. Зачислился он в глуховский кирасирский полк, где получил вначале эскадрон, а теперь командовал дивизионом. Между делом иногда подумывал и о женитьбе.

…В этот момент на плацу появляется инспектирующий генерал. Он опоздал на какие-то полтора часа, это и за время не считается. Прибывший генерал-майор — молодой прибалтийский немец, белобрысый, с убегающим назад лбом, щегольскими усиками и орлиным взором. Это человек ловкий, острый на язык и весьма скорый на руку. Фамилия его — Петр Андреевич Клейнмихель. Проверяющий едет перед первыми эскадронами, придирчиво осматривая, правильно ли выстроены ряды, все ли застегнуты крючки, верно ли одеты перевязи и лядунки, начищены ли кирпичом стволы карабинов. Вернувшаяся из победоносного похода 1812–1814 годов армия была совершенно разболтана. За годы войны солдаты разучились маршировать гатчинским шагом и делать стройные эволюции. С этим безобразием надо было кончать. Поэтому над рядами то и дело раздавался мат-перемат. Но заслуженные боевые офицеры покорно сносили поносные выражения в свой адрес. Если ты ниже чином — знай свое место.

— Почему пряжка не выправлена? — Тотчас слышен удар кулака о кирасирскую скулу.

— Почему темляк не по форме? — Снова удар. Петр Андреевич был сам себе профос, хотя в те времена в войсках рукоприкладство считалось неприличным для дворянина. Ну а что касаемо того, как офицера и дворянина вышестоящее начальство при подчиненных матом обкладывает… Командир первого дивизиона стерпел и не поморщился.

— Государь оказал вам доверие, Второму кирасирскому корпусу предстоит выйти на поселение. Двум вашим эскадронам велено будет сейчас ехать туда и готовить место для полка! А для поселенных войск дисциплина наиважнейшее, ибо вам надо учить назначенное мужичье! А вы что, канальи, творите?! Распоясались! Я вас! Вы меня запомните! Вы узнаете, кто такой Клейнмихель!

…Что же такое военные поселения? Вместе с остальным миром послевоенная Россия опускалась в пучину кризиса. Расходы императора, ставшего благодаря победам почти властелином Европы, росли. Численность войск и внутренней стражи достигала девятисот тысяч. Меж тем доходы государства падали, зато росло общее недовольство. Но Александр I нашел средство, могущее убить сразу двух зайцев…

Государь вызвал к себе любимца, генерал-лейтенанта, сенатора и начальника своей канцелярии Алексея Андреевича Аракчеева. Аракчеев, грубое лицо которого было точно вырублено из камня, всегда был самым точным исполнителем воли Александра. Ему было в ту пору около пятидесяти лет. Генерал вошел без звонка, слегка поклонившись. Высокий красивый император в белом кавалергардском мундире расхаживал по кабинету.

— Алексей Андреич, — сказал он. — Денег у нас мало, в армии люди здоровые — пускай сами себя кормят. Надобно расширить твои опыты с военными поселениями. На первый раз поселим гренадерный корпус в Новогордской??? губернии, поближе к столице.

— Государь, военные поселения — суть пограничные, где затруднено фуражирование войск и мало русского народа! Оседлая хозяйская жизнь сделает войска непригодными. Государь! Вы наплодите стрельцов! Не делайте этого, государь! — Голос Аракчеева охрип от волнения.

— Что же делать, если гвардия развращена отсутствием строгости и может склониться к бунту? Разве вам неизвестны последние донесения агентов? Дабы остудить гвардию, мне и нужны такие стрельцы. Тысячи простых, слепо преданных государю мужиков.

— Мне понятно теперь ваше желание, государь, но по опыту знаю — людей трудно будет ввести в строгие рамки поселений, — заметил Аракчеев.

— Мое намерение непреклонно: поселения будут. Дислоцируйте гренадерский корпус. Мне нужны сто тысяч солдат под Петербургом. И командовать ими будете вы, генерал, поскольку вас я назначаю начальником военных поселений государства…

Следом за гренадерами наступила очередь уланских и кирасирских дивизий на Украине. И в эпоху своего расцвета под началом Алексея Андреевича Аракчеева находилась целая армия, четверть миллиона солдат. Неповиновение каралось жесточайшим образом.

Особенно отличился на этом поприще Клейнмихель. Став начальником штаба военных поселений, он создал огромное потогонное предприятие с бесплатной рабочей силой…

…Наконец, в первом дивизионе достаточно рыл начищено. Доходит очередь и до второго дивизиона.

— Кто командир?! — тотчас разражается криком молодой генерал.

— Барон Ломоносов! — отвечает бравый майор.

— Ах, Ломоносов? Академик, твою мать! Ты что, помело архангельское, б…дь?! Почему у тебя, е… твою мать, ряды не выравнены как следует?! Ты как службу ведешь?! — Проверяющий сильно завелся. И вдруг — раздается неожиданный ответ:

— Ра-азрешите спросить, господин генерал-майор? Вас, видно, мало по морде били? — Богатырски сложенный офицер свирепо раздул ноздри, пристально глядя в глаза своему сановному ровеснику. У майора на груди ордена Св. Георгия и Св. Анны за храбрость. У генерала тоже есть ордена. Ему сделало карьеру адъютантство у Аракчеева с 1812 года (по отцовской протекции) и неукоснительное выполнение самых жестоких приказов по военным поселениям. Его ордена — награда за абсолютную исполнительность.

Над рядами застыла мертвая тишина. Клейнмихель, округлив глаза, с ужасом смотрит на человека, давшего ему отпор. Затем он, точно опомнившись, поворачивает коня и скачет прочь, к штабу полка.

— Поехал донос писать! — комментирует отчаянный майор.

— Не сносить тебе головы, Ломоносов! — говорит полковой командир, седоусый полковник Тарасов. Он скачет следом за петербургским гостем, урезонивать его невероятный гнев.

Смотр окончен. Объявлена команда «Всем вольно!». Через некоторое время поступает приказ командира полка распустить эскадроны по квартирам.

Эскадроны с песней разъезжаются по отведенным им деревням. Спустя несколько часов Ломоносов сидит у себя на квартире с несколькими офицерами, среди которых три эскадронных командира, начальник штаба полка, квартирмейстер и командир первого дивизиона, смуглолицый хохол Дегтяренко.

— Конец твоей службе, Петя, — говорит он своему горячему товарищу, с наслаждением потягивая чубук турецкой трубки, доставшейся ему от отца.

— И что, подам в отставку! — отвечает Петр Ломоносов. — Все равно полк выведут в поселение. А в поселенных войсках я служить не намерен! Мужичков во фрунт гонять в самую страду. Упаси Господь!

— А почему же ты так уверен, что посадят нас на землю?

— А потому, что кирасиры только против тяжелой кавалерии и нужны! В Европе мы как будто воевать пока не собираемся. А у турок, с которыми, судя по всему, не сегодня завтра сцепимся, тяжелой кавалерии нет! Вот и выходит, что наши полки — государству обуза.

— Ну и куда же ты выйдешь? Земли у тебя нет. Крючком приказным заделаешься?

— Ан, нет. На турок вот-вот грянем, вступлю в действующую армию. А полк, по всей вероятности, оставят на квартирах. Так что, в любом случае мне с вами надобно прощаться.

— Ну-ну, как зазнался, карбонарий! — Русый начальник штаба, из полтавских помещиков, прищурился. — Тебе из истории надобно вывернуться. Бери-ка ты отпуск, по семейной необходимости, — полковой, думаю, не откажет, — да подавай прошение об отставке государю. И пока ты гуляешь, абшид тебе и выйдет — авось генерал не достанет тебя.

— Дельное предложение!

Ломоносов поступил согласно совету. Однако Клейнмихель оказался проворнее, скоро доставив свою кляузу государю.

…Красивое, но холодное лицо Александра Первого омрачилось думой, когда он пробежал глазами поданную бумагу.

— Что полагаете предпринять по сему поводу? — спросил он дежурного генерала, через которого прошел рапорт.

— Надобно майора для острастки в крепость на годик, ваше величество, — ответил генерал, наклоняя голову.

— Это не тот Ломоносов, что банником от французов отбивался, а потом повел кавалерию в атаку на Морана? — Государь слегка скривился — он не любил вспоминать героев двенадцатого года и вообще ту кампанию, на которой он не был полководцем. Но память у него была хорошая.

— Тот самый.

— Какой отзыв дает командир полка?

— Полковник Василий Тарасов дает благоприятный отзыв, — слегка кривится генерал.

— Надо бы посадить, да не мне человека с такой фамилией в крепость сажать, — глубокомысленно заметил император. Он взял перо и подписал другую бумагу, лежавшую на столе, — прошение об отставке.