00:45
Пламя свечи качнулось от неуловимого движения воздуха. Легкий сквознячок непонятно как умудрился забраться сюда, в самые дебри катакомб и теперь безнаказанно бродил по бесконечным подземным коридорам, забираясь туда, где несколько десятков лет не было человека. — …поверьте мне! — он говорил торопясь, захлебываясь в словах, сбиваясь на скороговорку. Кто-то из ребят Скифа заботливо укрыл мальчишку расстегнутым спальником и дал ему кружку с кофе. Он давно должен был согреться, но его била мелкая дрожь. Остывший кофе в алюминиевой кружке был покрыт рябью мелких волн как море в трехбалльный ветер, — Я видел сам… Я слышал, как кричал Лера, когда она догнала его… Она чуть не достала меня. Она жгучая. Жгучая как… Она похожа на… Белая. Она белая. Белая, как… волна. Белая волна. Она чувствовала нас… Напала на Голландца. Белая волна убила их. Она их убила. Она убила их всех. ВСЕХ ДО ЕДИНОГО… Она убьет любого. Там больше некого искать. Скажите им, чтобы они больше никого не искали. Искать некого. Она убила их всех. Объясните это Вашим диггерам…
— Спелеологам, — мягко поправил я, — Спелеологам искусственных пещер. Или — спелестологам. Скиф приходит в ярость, если его называют диггером.
— Скиф?
— Скиф, — я говорил спокойно и неторопливо. Мальчишке здорово досталось от Системы. Расспрашивать его, пока он хоть чуть-чуть не придет в себя — бесполезно.
Торопиться и давить нельзя. Иначе он будет продолжать болтать всякую ерунду.
Терпение. Терпение, спокойствие и доброжелательность, — Такое уж у него прозвище.
Это тот человек, чья команда нашла тебя. Он очень опытный спелеолог. Один из лучших в «Поиске».
— Спелеологи?.. Они меня искали?.. Как они узнали, что я потерялся?
— Никто тебя не искал. Тебе повезло. Они наткнулись на тебя случайно.
Мальчишке действительно повезло. Его нашли неподалеку от Кривых Ворот. Это — один из самых безлюдных районов катакомб. То, что туда решили заглянуть ребята Скифа, было случайностью. Везением. Очень редким совпадением.
— У… у меня тогда перестал светить фонарик. Не знаю. Наверное, батарейка села.
Или перегорела лампочка. Не знаю. Я. Я бежал… Мы. Я и Лера. А она гналась за нами, потом Лера споткнулся и она… Он еще кричал. Он долго кричал… Потом…
Я не знаю. Я понял, что не знаю где я. Не знаю дороги обратно. Я пытался рисовать на стенах метки, как Голландец. Потом я запутался. Сбился… Я все равно не знал куда идти… И я все ждал, что она появится снова. Колодцы. Не подходите к колодцам! Там — опасно… Я заблудился… Потом погас фонарик.
Темнота. Это было очень страшно, — его голос перешел в свистящий шепот, — Темнота и тишина…
Я с сочувствием кивнул.
Тени плясали на желтом ракушечниковом потолке в такт дрожанию пламени. Тишина притаилась рядом, в зыбком сумраке за колышущейся гранью света.
Бедолага. Пережить такое…
Система беспощадна к одиночкам. Если неподготовленный человек остается здесь один — катакомбы вцепляются в него мертвой хваткой. Плотная, непробиваемая темнота. Вязкая тишина ракушечниковых стен, в которой без эха тонет любой звук.
Система способна творить совершенно невероятные вещи с сознанием. Сочетание одиночества, темноты и абсолютной тишины может порождать жуткие видения, окружая человека хороводом его же страхов. Одиночке всегда неуютно в Системе. Даже если есть свет и дорога наверх хорошо знакома.
А этот парнишка, одному Богу известно, сколько часов блуждал по многокилометровой путанице коридоров, постепенно теряя надежду найти выход.
Потом у него сломался фонарик. Он остался в темноте. В полной темноте. В полной тишине. В холоде равнодушного молчания Системы, превратившейся в гигантскую могилу, в огромный многокилометровый склеп без выхода. Остался наедине с пониманием, что выход ему не найти.
Ему невероятно повезло. Его нашли. Человек, оставшийся в катакомбах без света, обречен на смерть так же неотвратимо, как если бы он прыгнул с небоскреба.
Разница только в длительности агонии. В Системе можно умирать сутками, иногда — неделями.
— А что со мной будет… теперь?
Я пожал плечами.
— Сейчас, ты в полной безопасности…
Мы сидели на Млышке. На базе Скифа. В катакомбах базами называют укромные залы-тупички.
Тут можно спокойно поесть, выспаться и просто поболтать, пока на примусе закипает котелок с чаем. Обычно это несколько залов, один из которых по совместительству служит «кухней», «столовой» и «гостиной», а остальные — «спальнями».
По тысячекилометровому лабиринту катакомб разбросаны сотни таких мест — от старых партизанских лагерей времен оккупации Одессы, до совсем новых, появившихся в последнее время. Млышку обустроили в конце 80-х. Своим именем она была обязана скромным размерам и пропущенной букве в названии, написанном на стене «кухни».
На Млышке мы были одни. Скиф со своей командой занимался поисками пропавшей группы. Судя по ходу поисков, базе предстояло пустовать еще долго. Оставлять здесь мальчишку одного, наедине со всеми своими страхами не хотелось.
— Вот что. Команда Скифа сейчас занята, а наверху уже за полночь. Отведу-ка я тебя на базу Трилистника. Сейчас там мои ребята. Накормят тебя ужином, а завтра доставят наверх. В целости и сохранности.
— А Вы разве не со… Скифом?
— Нет, у меня своя группа, но я довольно долго ходил под землю с поисковцами, — я улыбнулся, — С их легкой руки меня и называют Батом.
— А я — Руслан.
— В первый раз в катакомбах?
— Нет… — Руслан посмотрел на язычок пламени, пляшущий над фитильком свечи. Он не смотрел в темноту за неровный полукруг света, — наверное, это где-то уже пятый раз. Но раньше Голландец водил нас в другой район… Знаете, такой большой прямоугольный пролом под берегом, у лимана? Там катакомбы совсем не такие, как здесь. Они высокие и почти без завалов. Мы останавливались на базе, там, где на стене нарисован такой кирпич с крылышками.
— А где вы остановились в этот раз? — я невольно затаил дыхание. Такие сведения могли пригодиться Скифу в поисках пропавшей группы.
— Не знаю. Знаете, такая база. Из двух залов. В первом зале — такие «стол» и «скамейки» из кусков ракушечника. Ну, как на этой базе. Во втором зале — просто такая пещерка, в которой можно спать. Сам вход на базу очень тесный. Кажется, над ним что-то было нарисовано…
— Пятерка? Пятерка в треугольнике?
— Ага. Точно. Голландец нашел эту базу в прошлый раз, ну когда был здесь со своими дружками, и сказал, что хочет посмотреть, что в окрестностях.
— Голландец?
— Ну… Эдик. Это у него кличка такая. Он водит нас сюда. Говорит, мы — настоящие диггеры.
— А сколько вас пошло в этот раз?
— Семеро. Лера, Голландец, двое его дружков, они всегда ходят с ним, Ника и еще одна такая девчонка. Новенькая. Все время забываю, как ее зовут. Ну и я.
— А как вы попали под землю? Через какой вход?
— Ну… на пустыре, около мусорной свалки, есть овраг. В одном месте там такая дырка в склоне. Кажется, там что-то провалилось. Знаете? Там еще нужно какое-то время ползти до первого перекрестка.
Это — Воронка Четырех. По крайней мере описание совпадает. Скиф будет счастлив.
Кажется, я даже знаю, как они нашли базу.
— А как вы шли на базу от этого перекрестка, ты помнишь?
— Ну… это… нас же вел туда Голландец.
— Но ведь он как-то ориентировался?
— Вообще-то да. Да. Что-то такое — какие-то стрелки. По-моему такие черные стрелки с большой буквой «N» на каждом перекрестке. Он сверялся с ними.
Сходилось все. Они попали в Систему через Воронку Четырех, потом пошли по трассе Маркшейдеров и остановились на Пятом Пикете. Вот бы еще узнать в какой район их занесло, после того, как они оставили на базе свои вещи.
— Здорово. У тебя классно получается запоминать такие штуки. Серьезно.
— Спасибо.
— А ты не запомнил ничего такого, перед тем как?.. — я замялся, подбирая слово.
— Перед тем как… заблудиться? — он даже попытался сказать это спокойно.
Процентов на семьдесят это ему удалось. Зря я спросил… Напомнил парню о случившемся. Это совсем не то, о чем стоит вспоминать. Ему еще долго будет сниться эта глухая темнота. — …там было такое странное место, с черными стенами. В катакомбах они желтые или коричневые, а там были черные. Но это не там, где… — его голос дрогнул, — А дальше. То есть раньше. Но все равно где-то рядом. Я знаю, что Голландец рисовал метки. Мелом, — я невольно поморщился. Чайники. Любители. Белый мел на желтых ракушняковых стенах почти не виден. Опытные люди используют толстые брусочки графита, оставляющие хорошо заметные черные метки. Такими брусочками при желании легко разжиться, например, в троллейбусном депо, — И еще там был крест.
— Крест? Ты видел нарисованый на стене крест?
— Нет. Каменный. Там был небольшой зал, в котором он стоял. Мы прошли мимо него, как раз перед тем, как… — голос Руслана сорвался, словно что-то застряло у него в горле. Кофе в кружке плеснул, переливаясь через край.
Я посмотрел на часы. Больше часа ночи. Все. Хватит с парня допросов. Тем более Скиф просил поторопиться.
— Ладно, идем, — сказал я, доставая фонарик и гася свечу. Руслан молча кивнул и протянул руку, чтобы поставить кружку на камень. Я посветил ему фонариком и вздрогнул. Рука Руслана была багрово-красной с выступившими в нескольких местах громадными волдырями. Ожог. Без всякого сомнения — ожог. Во всю кисть. Первая степень, плавно переходящая во вторую.
03:37
— Ну, как?
Поворот. Ацетиленовая горелка Скифа шипит, разгоняя темноту и выдирая из нее желтые неровные стены коридора. Мы идем пригнувшись — потолки в этом районе предельно низкие.
— Я отвел его на Трилистник. К своим. Нечего ему сидеть у вас на пустой базе.
— Хорошо. Но я имел в виду не это. Что ты думаешь про всю эту историю?..
Аккуратно, здесь свежий обвал.
— Не знаю, — ответил я, карабкаясь по камням через обвал вслед за Скифом, — На первый взгляд — обычная история. Если бы не этот бред про какие-то там волны…
Собственно сам бред — ерунда. Если учесть, сколько он бродил по Системе в одиночку… Иногда и не такое услышишь от заблудившихся, но…
— Что за «но»?
— Ты его руки видел?
— Видел…
— Это ожоги. Сильные ожоги. Где в Системе его угораздило так обжечь руки?
— Не знаю… Не знаю… Мне не нравится эта история с пропавшей группой. Очень не нравится. Кривые Ворота — плохой район. Нехороший. Очень нехороший. С Системой тут в последнее время творится что-то странное. Кота помнишь?
— Да, — сухо ответил я. Кот пропал две недели назад. Вопреки всем соображениям безопасности, Кот имел привычку ходить под землю в одиночку. Две недели назад он не вернулся из Системы. Его искали несколько дней. Он был опытным спелеологом.
Очень опытным. Скорее кошка не нашла бы дорогу домой, чем Кот — заблудился в Системе… Спасатели нашли только базу, где он оставил рюкзак с вещами. Сам Кот исчез. Бесследно. Пропал без вести.
— Я видел его за день до того, как он пропал, — некоторое время Скиф шагал молча, будто колебался — стоит говорить мне или нет, — Он упомянул, что мимоходом хочет заглянуть на Кривые Ворота. Что он давно там не был… Знаешь, пусть это окажется всего лишь глупым совпадением, но… Береги голову. Мы уже пришли…
Мы остановились перед прямоугольным отверстием в одной из стен коридора. Эти маленькие, тесные прямоугольные проломы называют шнёрами. На стене над шнёрой, куском графита была уверенно нацарапана жирная черная пятерка, заключенная в треугольник. Шнёра вела на базу Пятый Пикет. Руслан описал её достаточно точно — вполне приличная база, состоящая из двух залов — «кухни» и «спальни».
Протиснувшись в шнёру, Скиф разогнулся. Сняв с плеча ацетиленовую лампу, он пристроил её на ближайшей груде камней у стены. Я протиснулся следом. Здесь можно было выпрямиться, без риска зацепить потолок макушкой.
«Кухню» освещала свеча, укрепленная на ржавой консервной банке, прибитой к стене еще более ржавыми гвоздями. Центр «кухни» занимал сложенный из прямоугольных кусков ракушечника длинный «стол». Вдоль него вытянулись две каменные «скамейки».
Закопченный примус сиротливо прислонился к углу «стола». Рядом валялась охапка каких-то вещей.
На одной из «скамеек», сидя на расстеленном пенополиуретановом коврике (в народе такие именуют «карематами» или «пенкой»), дремал высокий широкоплечий поисковец в потрепанной, вымазанной в желтой пыли, камуфляжной куртке и завязанном по-пиратски черном платке-бандане. Он приоткрыл сонные глаза и посмотрел в нашу сторону.
— О!.. Мышь!?? — сказал Антон, просыпаясь окончательно.
— Летучая, сэр, — церемонно поклонился я.
— Бат!!! Сколько зим, сколько лет?!..
— З-задушишь, — прохрипел я в ответ, так как на большее просто не был способен, поскольку отскочить не успел, — Отпусти, рукопашник несчастный. Как ты тут оказался?
— Сторожу чужую базу. Как и полагается часовому — бдительно сплю на посту, — Антон улыбнулся, — пока фельдмаршал, — он кивнул на Скифа, — командует своим войском.
— Снизойди же до простого смертного и объясни, что тут происходит, — попросил я, сделав жалобное лицо. Скиф сорвал меня с Трилистника всего несколько часов назад и, исключая его торопливые объяснения, я почти ничего не знал о происходящем.
— К твоему сведению. Весь этот дурдом начался под девизом «Давайте просто пойдем отдохнуть в Систему». Никогда так не делай. Мы решили один-единственный раз провести выходные под землей просто так. Ради удовольствия. Никаких топосъемок.
Никакой разведки новых районов. Специально выбрали место подальше от людных районов, дабы никто не нарушил нашего драгоценного отдыха…
— Ну и?..
— Спустились через воронку у Колодца. Снаряжение и припасы оставили на Млышке.
Ты ведь оттуда? Вот. Пока готовился ужин, нам с Яном захотелось сбегать к базе Любимова. Может помнишь — там есть место, где прямо с потолка свисают корни с капельками воды на концах? Любопытная штука, но туда мы так и не добрались. Для начала наткнулись на эту базу. Полно всяких вещей, хозяева отсутствуют. Я тогда еще удивился — кто бы это мог быть? Для местных далековато, сам знаешь — дальше двух километров в глубь Системы они не заходят. Боятся. Вот. А из наших в эти выходные, сюда больше никто не собирался…
— А где нашли Руслана?
— Руслана? А, это «чудо». По дороге к Любимову. Рядом с Кривыми Воротами. За тридевять земель отсюда. Он лежал в одном из боковых тупиков. Мы вообще могли пройти мимо. Хорошо, что я случайно заглянул туда…
В общем — обычная для таких случаев история. Он был без сознания. И без света.
Пришел в себя, когда мы несли его на базу. Естественно, мальчишка был в полном и самом, что ни на есть глубоком ступоре. Все время бился в истерике и орал полнейшую бессмыслицу… Досталось бедолаге от Системы.
На Млышке, мы с ребятами напоили его кофе и попытались расспросить — с кем он пришел и на какой базе они расположились. Как бы не так. У него не просто «сорвало крышу» — раздолбало всё, вплоть до самого фундамента. Бормотал всякую чушь про то, что искать больше некого и ни слова о том, что нам действительно было нужно знать. Кое-как поняли, что он отбился от своих.
Ладно. Это «чудо» залезло в Систему не в одиночку и сотоварищи будут его искать.
Должны, по крайней мере. Следовательно нужно найти его сотоварищей. Дабы вернуть им заблудшего. Вот тут мы с Яном и вспомнили про эту базу. Больше ведь никого в этом районе нет. Девяносто девять против одного, что это — «лежбище» группы нашего «чуда».
Опять приходим сюда. Хозяев все еще нет. Судя по вещам, тут никто и не появлялся, с тех пор, как мы с Яном заглядывали сюда первый раз. Не могу сказать, что нам это очень понравилось. Слишком уж долго не возвращались на базу хозяева. Явно новички. Для таких заблудится в Системе и сгинуть целой группой — обычное дело.
И ведь наше «чудо» тоже бормотало что-то такое.
Скиф оставил меня здесь, на случай, если сотоварищи все-таки изволят внезапно вернуться, взял ребят в охапку и начал прочесывать Кривые ворота в поисках предполагаемых заблудших. Вот так вот.
Кстати, каким попутным сквозняком в эту обитель мрака и уныния занесло тебя?
— Спроси у этого чудовища, — показал я на мрачного и усталого Скифа, — Я решил вытащить нескольких старых приятелей под землю, показать им катакомбы, как они есть. В тот сладкий и чудесный момент, когда, после познавательной, но утомительной экскурсии по Системе, мы вернулись на свою базу и начали готовить ужин, заявился этот монстр. Принялся размахивать своей ацетиленовой пыхтелкой и, бормотать что-то про «спасаловку». Потребовал меня немедленно и в полном снаряжении. То, что я устал, голоден, как тиранозавр из «Юрского парка» и оставил на базе без своего мудрого руководства семерых спелеологов (из которых пятеро до сегодняшнего дня видели катакомбы только на фотографиях) его совершенно не волновало.
Антон покачал головой и сурово посмотрел на Скифа.
— Зверь, — констатировал Антон, — Изверг, — прибавил он, подумав.
— Сейчас сделаю себе харакири, — наконец улыбнулся Скиф, — Между прочим, если мне не изменяет память, кто-то час назад рвал на себе тельняшку и хором с Тигрой вопил, что без хорошего следопыта ничего не выйдет. Пожалуйста, вот следопыт.
Распишись в получении.
Антон задумчиво почесал в затылке.
— Ну… Было такое. Но ты бы хоть поужинать ему дал.
— Ужин — понятие растяжимое, — Скиф снова помрачнел, — Как дела у Тигры-младшего?
— Где-то полчаса назад прибегал Ян. Рядом с Кривыми Воротами никого не нашли.
Как и ожидалось. Теперь Тигра разделил их на группы. Они прочесывают Гетто N2 и район Черепашек. Тоже пока с нулевым результатом.
Как дела у вас с Батом?
— Бат таки разговорил это «чудо», — сказал Скиф.
— Ого, — сказал Антон, — Он же двух слов связать не мог, когда пришел в себя…
— Чему ты удивляешься? Вы же все, с вашим пристрастием к камуфляжу и тесакам длиной в мой локоть, выглядите как моджахеды прямиком откуда-нибудь из-под Исламабада («На себе посмотри», — вставил Антон). Вам еще повезло, — сказал я, осматривая «кухню», — что он только заикаться стал от вашего грозного вида. Мог бы вообще концы отдать.
Я включил свой фонарик и заглянул в «спальню». Одинокий брезентовый рюкзак, одеяла, еще какой-то хлам беспорядочно разбросанный по углам. На желтых стенах в тех местах, где стояли свечи, остались свежие конусы копоти, расширявшиеся к потолку.
— И что рассказало «чудо»? — спросил Антон за моей спиной.
— Их семеро. Мы не ошиблись — это действительно их база. Они попали сюда по трассе Маркшейдеров, через воронку Четырех. Здесь они в первый раз. До этого они бродили по району Лис и ночевали на Летучем Кирпиче, — ответил Скиф.
— Так они заблудились или как?
— Заблудились, надо полагать, — помедлил Скиф, — Во всяком случае, еще до того как он отбился от группы, произошла какая-то неприятность.
— Еще кое-что, — ответил я, выбираясь из «спальни», — Руслан упоминал район с черными стенами и говорил что-то про каменный крест. Где-то рядом с тем местом, где он потерялся. Это кому-нибудь о чем-то говорит?
— Каменный крест?.. — Антон нахмурился, что-то припоминая, — Разве что… может Могила? Это черт знает сколько отсюда и совсем не рядом с Кривыми Воротами, но это единственное, что может сойти за каменный крест…
— Могила?.. — переспросил я. Название было знакомо, но я слишком давно не был в этом районе Системы.
— Уж кто-кто, а ты Бат должен это помнить… Нет? Наши первые выходы, когда мы с тобой только учились ориентироваться. Не помнишь?
— Что-то такое…
— Могила? — спросил Скиф, — Ячейка? Вряд ли… До нее добрый десяток километров, причем не напрямик, а обходными путями.
— Как знаете… — пожал плечами Антон.
— Каковы наши дальнейшие планы? — поинтересовался я у Скифа.
Скиф неопределенно хмыкнул.
— Мы можем искать их хоть до Нового года. Здесь их нет уже больше десяти часов.
За такое время они могли намотать уже два-три десятка километров. В любом направлении. Система большая.
Дело пахнет большой и долгой спасательной операцией. Я уже послал наверх Дениса, чтобы он поднял на ноги спасотряд «Поиска». Пока продолжим искать их сами.
— Я вам понадобился как следопыт? Хотите, чтобы я посмотрел их следы? Они что-нибудь оставили на трассе?
— Да. Они маркировались, когда ушли с базы. Точнее, пытались это делать. Тигра искал их по этим меткам, но маркировка обрывается на полпути. Такое впечатление, что они просто перестали метиться и пошли дальше. Гиблое дело. Тигра так ничего и не нашел, но там вполне могли остаться какие-нибудь другие следы. Кроме того, ты посмотришь на это безобразие свежим взглядом. Мы вполне могли упустить что-то из виду. Может быть, ты откопаешь что-нибудь новенькое. Это будет гораздо лучше, чем наугад прочесывать весь район.
— Согласен. Внимательнее осмотрю эту базу, а потом пройдусь по трассе… Антон, ты со мной?
— Возьмите кого-нибудь третьего, — предупредил Скиф. Что-то в его тоне мне не понравилось. Очень не понравилось. Я еще никогда не видел Скифа таким мрачным, — Вся эта история… Не нравится она мне. В особенности — это дурацкое бормотание «чуда», что искать больше некого.
Кажется, уже тогда Скиф, каким-то шестым чувством человека, ходившего по Системе уже третий десяток лет, ощутил опасность, затаившуюся в катакомбах. Мы поняли это значительно позже. А тогда списали все на усталость Скифа. К сожалению.
Антон встал, с удовольствием потянулся, поправляя висящий на плече ремень своего «коногона». Он носил старый потрепанный СГГ-5М — тяжелый шахтерский аккумуляторный фонарь.
— Сейчас, — он посмотрел на часы и зевнул, — должен вернуться Ян. Наверное, мы возьмем его с собой. Он искал ребят вместе с Тигрой и покажет нам все, что им удалось раскопать.
— Не возражаю, — ответил Скиф, — Я остаюсь здесь. Буду ждать новостей.
04:01
Если при слове «катакомбы», вам представляются бесконечные и прямые туннели, этакие длинные подземные переходы — вы оказались еще одной жертвой распространенного шаблона. Катакомбы не менее разнообразны, чем большой город, со всеми его улочками, площадями, скверами, памятниками, спальными районами и промзоной. Здесь есть очень старые районы, помнящие времена первых резчиков камня, времена основания города. Есть совсем новые места, где добыча камня велась уже с помощью подземных комбайнов — районы «машинной резки», с неправдоподобно-гладкими стенами, которые с математической точностью расчерчены короткими штрихами от фрез.
Я могу уверенно назвать не меньше десятка разных районов, каждый из которых имеет свой почерк, свой характер, свои неповторимые особенности. Ни один мало-мальски опытный спелеолог не перепутает плавные, словно кольца анаконды, изгибы туннелей в районе Деревянных Ворот, с изломанными зигзагами Залов Посвящения. Хоть раз побывавшей на огромной, как спортзал, базе Бригантины, не спутает ее с тесным, но уютным Сто Четвертым Пикетом и разветвленными, как норы сурка, штольнями Лис.
Система никогда не остается стабильной надолго. Она живет. Она дышит, как живое существо. Где-то обвал, заваливает коридор или наоборот, открывает новый ход.
Сегодня тут стена, завтра ее кто-нибудь разберет, в поисках нового прохода, послезавтра рядом обрушится потолок, перегородив сразу несколько ходов, а через неделю этот район затопит водой проливных дождей оттуда, сверху. Катакомбы никогда не перестанут меняться.
Большая и широкая галерея через какую-то сотню шагов, вполне может сузиться до «ползуна» — низкой и тесной щели, сквозь которую нужно продираться с зажатым в зубах фонариком. Иногда встречаются целые районы таких узких и опасных щелей, особо узкая разновидность которых, по вполне определенным причинам, носит милое прозвище «шкуродёры». Не редкость, когда чистый и приличный во всех отношениях коридор внезапно обрывается тупиком или завалом. Кроме того, Система состоит из нескольких ярусов, которые пересекают друг друга так, что способны свести с ума самого дотошного топографа.
Словом, хотите иметь представление о том, как выглядит Система — дайте своему котенку пару дней поиграть клубком ниток и посмотрите, что из этого получится.
Только в случае одесских катакомб, клубок имеет общую длину в три с весьма внушительным «хвостиком» тысячи километров, а запутывали его начали больше двухсот лет назад. Чуть раньше 13 сентября 1789 года, дня, когда под стенами небольшой турецкой крепости Хаджибей загремели пушки дивизии генерал-майора Осипа Михайловича Де-Рибаса.
Полной и подробной карты этого тысячекилометрового хаоса (за исключением тех схем, что составляют в «Поиске») никогда не существовало. Надежную навигацию может обеспечить только собственная память, знание особенностей Системы и система меток на стенах. У меня, кроме того, получается довольно неплохо читать следы. Всегда удивляет, сколько следов может оставить после себя человек. Даже в таком странном и, на первый взгляд, менее всего подходящем для следопытства месте, как Система. Группа Голландца не была исключением.
Мы с Антоном начали осмотр Пятого Пикета с «кухни».
Три банки тушёнки. Пачки китайской «быстрорастворимой» вермишели. Пластиковые бутылки «Спрайта». Водка. Много водки. Котелок (грязный). Примус. Две пластиковые бутылки с бензином. Одинокий журнал с полуразгаданным кроссвордом.
Мусор. Две пустые банки из-под сардин в масле. Несколько оберток от шоколада.
Две пустых пластиковых «торпеды» из-под «Спрайта» и «Фанты». Горелые спички.
Несколько свежих огарков свечей. Окурки. Пустая пачка «L &M». Смятые пластиковые одноразовые стаканчики.
В «спальне» обнаружились два солдатских вещмешка и древний, помнивший лучшие времена, брезентовый рюкзак с надписью шариковой ручкой на клапане «Flying Dutchman». В одном из вещмешков лежал хлеб, десяток одноразовых пластиковых тарелочек и ложек, плеер, несколько запасных батареек и три или четыре кассеты.
В углу валялся крошечный «школьный» ранец, набитый косметикой и массой сладостей.
Четыре одеяла.
— Как они собирались ночевать без ковриков? — проворчал Антон, — Четыре одеяла на семерых. Стелить их на голых камнях? При плюс тринадцати по Цельсию?.. С-самоубийцы…
У стены стояла небольшая пятилитровая канистра с водой. На полу белело пятно случайно раздавленного мелка.
— Они перекусывали, — подумал я вслух, шевеля носком ботинка окурок, — Пришли, сбросили вещи, приговорили две банки сардин, где-то еще час-полтора побездельничали и пошли гулять по Системе. Обильную вечернюю трапезу с приготовлением чего-нибудь горячего на примусе и употреблением в дело запасов спиртного… Как ты их называешь? — … «нажираловку», — криво усмехнулся Антон — Именно. «Нажираловку», они отложили до возвращения с прогулки.
Ян появился на базе как раз в тот момент, когда я занялся следами, оставшимися в пыли, покрывающей пол Пятого пикета. Это — не совсем пыль. Обычной пыли здесь нет — Система слишком хорошо изолирована от поверхности своими длинными коридорами. Пол в катакомбах покрыт слоем ракушечниковой крошки, осыпающейся со стен и свода Системы и каменных «опилок» оставшихся еще с тех пор, когда здесь горели коптилки резчиков камня. Ракушечник — камень хрупкий и крошится так же легко, как сухое печенье. В нетронутой каменной крошке следы отпечатываются четко, как во влажном песке на берегу моря.
Пол Пятого пикета был изрядно затоптан ребятами Скифа, но мне повезло. Я все-таки умудрился отыскать пять пар разных следов, явно принадлежавших людям Голландца.
Кроссовки Руслана шли первыми в этом перечне. Я узнал их сразу, так как не поленился запомнить рисунок подошв обуви «чуда».
Еще одни кроссовки, но с другим рисунком рифления. Эти следы очень часто попадались неподалеку от отпечатков руслановских кроссовок.
Ботинки с подковками на носках и каблуках, которые в основном топтались в «кухне» и у рюкзака Dutchman'a.
Кроме этого, в «кухне» обнаружились явно женские туфли с мягкой, ребристой, кажется — резиновой подошвой и почти везде рядом с ними — четкий и глубокий отпечаток фирменных «Катерпиллеров». И «Катеры», и Ботинки-с-Подковками, и туфли попадались в основном в «кухне» и чаще всего были уже наполовину затоптаны парнями Скифа. А вот следов обеих пар кроссовок я не нашел разве что на потолке.
Вернувшийся от Тигры-младшего Ян, напоминал загнанного многодневной скачкой героя какого-нибудь старого вестерна, а еще больше — лошадь этого самого героя.
Яна уже здорово замучили этой «спасаловкой», но он безропотно согласился пойти с нами, чтобы показать дорогу. Это сэкономило уйму времени. Метки, неумело промаркированные группой Голландца, читались отвратительно. «Дохлая трасса», как выразился Ян. Метками служили простые стрелки, нарисованные обычным белым мелом (хуже белого цвета на желтых ракушечниковых стенах Системы виден только желтый).
Стрелки ставились с максимально возможной безалаберностью. По какому-то странному капризу, метившийся иногда мог пропустить несколько перекрестков подряд. Каждая вторая стрелка была нанесена так, что было невозможно понять, куда она указывает — прямо, в одно из ответвлений перекрестка или вообще в никуда. По словам Яна, Тигра угробил неимоверное количество времени на то, чтобы дойти до конца трассы. Почти на каждом перекрестке ему приходилось проверять по два-три хода, чтобы отыскать среди них нужный. Мы, благодаря Яну, знавшему дорогу, шли почти без остановок. …Это случилось, когда мы успели достаточно далеко уйти от Пятого пикета.
Внезапно откуда-то спереди на нас хлынул поток крыс, за считанные мгновения затопив все вокруг. Мы примерзли к полу. В ярких лучах шахтерских «коногонов» мелькали острые мордочки зверьков, в тени блестели сотни деловитых глаз. Первый раз в жизни я видел их в таком количестве. Они были везде. Они бежали по полу, некоторые карабкались по наваленным вдоль стен грудам бута, одну я стряхнул со своего ботинка. Крысы не обращали на нас никакого внимания. Они были заняты своим делом. Они бежали. Поток бурлил вокруг нас не больше минуты, потом он уменьшился до небольшой речки из десятков крыс, речка распалась на ручейки по две-три крысы и, наконец, последняя крыса скрылась в темноте…
Спиной к спине, с ножами в руках, мы втроем стояли в туннеле, постепенно приходя в себя. Оттаивая от увиденного.
— Н-ничего себе, — выдохнул Ян.
— Великое переселение крыс, — пробормотал Антон, — Скиф упоминал, что всю прошлую неделю они с Тигрой то и дело натыкались на такие вот бегущие стаи. Мы думали, это — очередная байка, а оказывается…
Я перевел дыхание, с трудом заставив себя ослабить пальцы, вцепившиеся в нож мертвой хваткой. Страх, шок неожиданности проходил, оставляя странный осадок.
Нехороший осадок. Странно. Я никогда не боялся крыс.
— Никогда бы не подумал, что их здесь столько, — сказал Ян.
— Да уж… Страшновато. Эх! Мой «Моссберг» бы сюда, — ответил Антон, пряча свой тесак в ножны.
— Ты еще «Томагавк» с ядерной боеголовкой потребуй, милитарист несчастный, — ядовито отозвался Ян.
— Идем, — сухо сказал я, — У нас мало времени.
— Бат… Ты чего? — Ян с тревогой посмотрел на меня. Я сообразил, что все еще держу нож в руке.
— Бат? Все в порядке? — спросил Антон, посмотрев мне в глаза.
— Идем, — повторил я, пряча нож.
— Ты уверен, что все в порядке? — еще раз спросил Антон. Я только отмахнулся от них обоих. Как это объяснишь? Крысы. Бегущие крысы…
Ян уверенно вел нас по «дохлой трассе». Всего лишь раз он ошибся, перепутав повороты на одной из развилок, но понял свою ошибку, еще не дойдя до следующего перекрестка.
И все-таки, мы шли медленно. В основном из-за меня.
Я искал оставшиеся на трассе следы. Непонятное чувство неправильности, оставшееся после крыс, заставляло меня делать это вдвое тщательнее. Особенно меня интересовали коридоры, уходящие в сторону от трассы. Если верить меткам, Голландец, не мудрствуя лукаво, вел свою команду не отклоняясь от централки. Так в катакомбах называют основные, большие туннели, по которым, распиленный и погруженный в тележки, ракушечник вывозился наверх.
Катакомбы Одессы — это каменоломни. Строительный материал был проблемой для жителей Одессы с первых дней основания города. В голой черноморской степи подземные залежи ракушечника — желтого, пористого, легко обрабатываемого любыми инструментами, камня оказались единственным и почти незаменимым строительным материалом. Весь Старый город построен из камня добытого в катакомбах.
Ракушечник добывали закрытым способом. В тоннелях при свете тусклых самодельных коптилок, метр за метром удлиняя тоннель, из стен выпиливали «косяки» и «плахи» — большие прямоугольные каменные блоки. Их здесь же распиливали на меньшие куски, обтесывали и грузили на тележки, вывозившие камень наверх, для просушки. Эти тележки укатали длинные, порой тянущиеся до самого выхода централки. Часто можно даже найти колеи, которую оставили их колеса, скрипевшие в этих коридорах в течение многих десятков лет.
Если сравнить Систему с большим городом, то централки окажутся в нем главными транспортными магистралями, проспектами, центральными «улицами» катакомб. Такие «магистрали» обычно хорошо утоптаны, поскольку по их широким и гладким тоннелям очень удобно ходить.
Поиск следов на централках всегда напоминает мне чтение старой грунтовой дороги.
На центральной колее такой дороги невозможно разобраться, в месиве из сотен следов. Но, если нужная машина по какой-нибудь причине съезжала на обочину, ее следы сразу бросятся в глаза. Поэтому я даже не пытался искать следы на укатанной до гранитной монолитности, тропе, проходящей по центру галереи. Вместо этого я следил за почти не тронутыми «обочинами», у самых стен, надеясь найти следы уже знакомые мне по Пятому Пикету. И «обочины» не подвели.
Под нарисованными на стенах стрелками часто попадались один-два отпечатка Ботинок-С-Подковками. Явно — следы Голландца. Как самый опытный в группе, он наверняка маркировался сам, не доверяя это никому другому. Боковые ответвления от централки тоже были не особенно затоптаны и следы там читались легко. Иногда попадались следы кого-нибудь из ребят Тигры, но чаще всего это были следы двух пар кроссовок. Руслан и, скорее всего, Лера. Ребятам явно было интересно в новом для них районе и они постоянно лазили «туда и обратно» во все мало-мальски интересные щели, попадавшиеся по дороге.
На полпути от Пятого пикета, в одной из небольших, тупиковых ниш, пропавшая группа останавливалась на перекур. Мы нашли там обертки шоколадок и окурки. Как и на Пятом пикете — «L&M». Один из камней был испачкан каплями расплавленного парафина. В этой нише-тупичке я отыскал две недостающие пары следов, которые мне не удалось найти на Пятом пикете. Тяжелые армейские ботинки и еще одни женские туфли с резиновой подошвой. Теперь у меня был полный комплект следов. С большей или меньшей вероятностью я мог перечислить хозяев обуви.
Ботинки-с-Подковками это — Голландец. Кроссовки — Руслан и Лера. Одна пара туфель должна принадлежать леди по имени Ника, вторая — «новенькой», леди с неизвестным нам именем. «Катеры» и армейские ботинки — без сомнения дружки Голландца.
Чем дальше мы уходили от Пятого пикета, тем больше менялась Система. Вильнув на одном из перекрестков, «дохлая трасса» ушла в сторону от централки. Утоптанная крошка «магистрали» на полу сменилась слегка влажной, твердой смесью грязи и осколков ракушечника. Странное ощущение какой-то неправильности, слабое, но неприятное беспокойство, оставшееся после крыс, кралось следом за мной, прячась в густых тенях от моего фонаря. Оно нарастало по мере того, как «дохлая трасса» все глубже уходила в дебри Системы.
Крысы… Бегущие крысы. Красная лампочка. Сигнал тревоги. Там, где-то перед нами, в глубине Системы происходило что-то плохое. Что-то очень и очень нехорошее.
Крысы — полноправные хозяева подземелий. Это их территория. Заставить крысу покинуть облюбованные места трудно, почти невозможно. Крысы бегут из облюбованных мест, только когда им угрожает действительно серьезная опасность.
Это знает любой моряк. Бегство крыс всегда служило сигналом опасности. Я знаю это от отца, который был морским офицером. Очень плохо, когда крысы бегут с корабля. Что-то случилось. Крысы всегда чуют опасность первыми…
Прямые, чистые тоннели постепенно сменились завалами. Залы и галереи были через каждые несколько метров беспорядочно загромождены конусообразными грудами обвалившихся с потолка обломков. Приходилось через них карабкаться.
Эта часть Системы была намного старше, чем та, откуда мы пришли. Вряд ли здесь кто-нибудь был со времен «Поиска» 60-х годов. Здесь не было рисунков и надписей, густо покрывавших стены в более посещаемых районах Системы. Пустые желтые стены странно и непривычно, подчеркивали заброшенность района.
Залы, ходы, перекрестки, завалы. Завалы, ходы, перекрестки, залы. Невеселое предчувствие продолжало прятаться за моей спиной. Не давали мне покоя бегущие крысы.
Чушь. Ерунда. Я устал. Просто устал. Вот и все.
Крыс наверняка выгнало из привычных мест что-нибудь безобидное. Что-то прозаическое и тривиальное. Опять затопило какой-нибудь участок Системы. Хотя…
Какое к лешему затопление, если, по словам Скифа, крысы бегут из этого района уже не меньше недели?..
— Ну почему этих оболтусов понесло в такие буераки? — пожаловался Антон расколотому пополам куску ракушечника в два моих роста, пытаясь пролезть между ним и стеной.
— «Чайники», — лаконично отозвался я, продираясь следом, — «Чайники», которые ищут неприятностей на свою голову… и на другие интересные места.
— Я заметил, — мрачно пробормотал Антон, — Ходят без запасного света. Не умеют маркироваться. И уж точно наверху никто не знает, куда они ушли и когда должны вернуться. При всем этом они еще умудрились забраться вглубь самого заброшенного участка в Системе. Самоубийцы. Камикадзе…
Вздохнув, Антон полез дальше, сердито шурша ракушечником.
— Где обрывается трасса? — спросил я у Яна.
— У «Обвала». Мы уже почти на месте, — Ян показал на шляпу, которую кто-то повесил на торчащий из стены железный штырь. Насколько можно было угадать под толстым слоем плесени, когда-то эта шляпа была фетровой. Она явно помнила не только «Поиск» 60-х, но и контрабандистов, скрывавшихся здесь в дореволюционные времена.
За следующим поворотом мы действительно увидели «Обвал». Здесь коридор разветвлялся, образуя букву «Т» — один коридор сворачивал вправо под прямым углом к туннелю. В стене слева от нас, на уровне пола начиналась узкая горизонтальная щель, у которой было что-то общее с тесными подвальными окошками старых пятиэтажек. Над щелью жирными черными буквами кто-то написал: «Ресторан "Обвал".
Открыт с 14:00 до 24:00.» Юмор спелеологов. Черный юмор. За щелью начинались узкие ползуны с опасными, периодически обваливавшимися сводами, от одного вида которых начинали шевелиться волосы на голове.
— Последняя стрелка, которую мы нашли, — Ян показал на корявую белую метку, нацарапанную над словом «Работает» и указывавшую куда-то под потолок, — Дальше — ничего нет. Ни стрелок, ни следов. Но здесь они были точно, — Ян зло ткнул в корявую метку, — Тигра потерял след именно здесь. Мы искали их следы везде. Мы намотали добрый десяток километров по окрестностям. Мы угробили три с половиной часа на поиски… Мы могли бы просто сидеть на Пятом пикете — результат был бы тем же.
Я так думаю, они дошли сюда, потом передумали и решили вернуться обратно на Пятый пикет. И пошли назад по своим меткам. А так как метились они, мягко говоря, хреново, то заплутали. Проглядели пару меток. Потом спохватились, начали искать дорогу, но было поздно. Их могло занести куда угодно…
— Назад они не возвращались, — тихо заметил я, светя фонариком себе под ноги.
Оставить след на утоптанном, твердом, как асфальт, полу перекрестка был способен разве что гусеничный трактор. Или танк.
— Что?!
— Они не возвращались назад на базу, — повторил я, — заблудится по дороге обратно они тоже не могли.
— Но…
— Вернись они на базу — гарантированно устроили бы «нажираловку» и слопали как минимум половину продуктов, которые туда притащили.
— Это не говоря про то, что запасы спиртного они уж наверняка уполовинили бы… — согласился со мной Антон, — А пустых бутылок я там что-то не видел.
— А если они заблудились, когда возвращались по своим меткам назад? — не сдался Ян.
— Мы вместе осматривали все боковые ответвления от трассы, — напомнил я, — Они почти не утоптаны. Конечно, мы могли прозевать что-нибудь, но следы семи человек, уходящие в сторону от трассы…
— Это бросилось бы в глаза, как Ленин на броневике, — подтвердил Антон, — Похоже, Бат прав.
— Кроме того, все следы, которые я видел на трассе, ведут к «Обвалу» и ни один не ведет обратно. Нет, обратно они не возвращались…
Несколько минут я рассматривал стены (если не считать надписи и уткнувшейся в потолок корявой белой стрелки — девственно чистые), а затем, оставив ребят на перекрестке, отправился посмотреть на окрестности. Я миновал несколько коридоров, карабкаясь и съезжая вниз по грудам обломков ракушечника. Исключительно ради очистки совести. Следов не было. Не могло их быть. Дотошный и методичный Тигра способен найти патрон от трехлинейки на дне лимана. Если уж он ничего не раскопал — мне здесь делать нечего… НО. Но группа не могла провалиться под землю! Хотя бы потому, что дальше катакомб все равно проваливаться некуда.
Они дошли до этого перекрестка. И не вернулись… Я мог ручаться за это своей репутацией следопыта. Куда же они могли пропасть?
Следов не было.
Я не спешил возвращаться. Какое-то время я просто бродил по окрестностям один, наводя порядок в мыслях. Я был уверен, я знал, что не ошибся. Группа не возвращалась назад. Они дошли до «Обвала» и… Что произошло потом? Следов ведущих назад нет. В коридорах тоже — чисто. Что остается? Из недр Мории вылез злобный Балрог и скушал всю группу прямо на перекрестке? Голодная такая зверюга — слопала группу вместе со всем снаряжением и преспокойно удалилась восвояси, не оставив, кстати, никаких следов. Бред.
Но ведь следов нет. То есть следы, конечно, есть, но это либо следы ребят Тигры, либо следы очень старые и к пропавшей группе отношения не имеющие. Мне почему-то представился Голландец, со злорадной ухмылкой переобувающийся на злополучном перекрестке. Тоже бред. Глюки уставшего спелеолога.
Куда же они могли пропасть с этого трижды проклятого перекрестка? Тигра их не нашел. Я — тоже. Мы что-то упустили. Что-то простое. Что-то лежащее на виду, на самой поверхности и потому — невидимое.
На виду… Я замер.
Это действительно было просто. Это укладывалось в рамки вывихнутой логики этой безумной истории с пропавшей группой. Это объясняло нашу с Тигрой одинаковую ошибку. И… это мне не нравилось. Совсем.
Отряхивая пыль, я вернулся к ребятам. Антон с блаженной улыбкой устроился на куске бута, вытянув ноги поперек коридора. Мрачный, как рассвет на кладбище, Ян развлекался, измеряя ширину перекрестка в шагах.
— Убедился?
Я пожал плечами.
— Ян… вы везде искали?
Ян тоскливо посмотрел на меня взглядом учителя, не первый час втолковывавшего двоечнику, что дважды два все-таки — четыре, а не пять и не три.
— Где именно вы их искали?
— Там и там, — тоска уступила место раздражению уставшего человека, которого мучают глупыми и бесполезными вопросами, но я уже узнал все, что мне требовалось.
Ян пропустил щель, ведущую в завалы. Теперь я знал ответ. Правильный ответ.
— Стоп! А тут?
Тишина на перекрестке висела, наверное, целую секунду.
— В «Обвале»?! — хором спросили Ян и Антон.
— Почему нет?
Они оба уставились на меня так, словно я и был тем самым Балрогом, явившимся на перекресток и чистосердечно сознавшимся в содеянном.
— Ну, ты загнул… — ошарашено произнес Ян, — Мы конечно туда заглянули.
Мимоходом. Ты ведь не думаешь, что они туда полезли? Там же свернуть себе шею — раз плюнуть. Да кто туда полезет? Там ведь никто не ходит — даже Скиф. Да эти балбесы если бы и заглянули туда — испугались бы так, что… — Ян запнулся, — Они ведь не самоубийцы!
— Бат! Окстись! — Антон участливо посмотрел на меня.
— В любом случае — проверить просто, — я взглянул на Яна. Тот пожал плечами.
Проверяй, если хочешь.
Щель оказалась узкой. Обдирая ракушечник плечами, я протиснулся в нее ногами вперед. Длинный зал за щелью был перегорожен четырехметровой глыбой ракушечника, отколовшейся от потолка и наискось застрявшей между стен. На первый взгляд тут действительно никого не было.
На первый взгляд.
Я подошел к глыбе. Мелкая ракушечниковая крошка, покрывавшая камень, была стерта в нескольких местах. Чуть в стороне — смазанный отпечаток растопыренной пятерни — кто-то оперся на глыбу, перебираясь через нее. Свежий отпечаток. Несколько царапин рядом. Чьи-то каблуки? Подковки? Что-нибудь еще?
Я осторожно перелез через глыбу.
— Ну? — поинтересовались сзади.
— Лезьте сюда, — просто ответил я.
Сзади меня громко зашуршал осыпающийся ракушечник. Широкий луч аккумуляторного «коногона» ударил сначала в потолок, потом уперся в стену передо мной.
— Чтоб меня покрасили… — пробормотал Антон.
Снова послышался хруст бута. Второй луч света скользнул по стене, встретившись с первым.
— И где были наши глаза?.. — проворчал Ян.
На уровне моей груди, в стене перед нами начинался лаз. Узкая горизонтальная расщелина, шириной с небольшую книжную полку. Над лазом, слева, черным графитом было написано: «Обвалоопасная зона. Проход запрещен. КСС 29.09.62».
Рядом была неумело нарисована стрелка. Нарисована недавно. Нарисована мелом и потому плохо видна на фоне желтой стены. Стрелка указывала на лаз. На «Обвал».
Все действительно было просто. Они здесь были. Они полезли через «Обвал».
04:48
Осторожно вытянуть руку с фонариком. Немного проползти вперед. Еще. Еще.
Осторожнее. Потолок задевать нельзя (хотя, как это сделать, если лаз всего сантиметров сорок в высоту?).
— Бат, осторожно! Трещина!
Где-то впереди, в пятне света, мелькают рифленые подошвы прыжковых ботинок Антона.
— Уже вижу, — я передаю предупреждение Яну, ползущему позади.
С трудом развернувшись, в тесноте лаза, проталкиваю вперед ноги. Отлично.
Сползаем в трещину. Так. Сверху сыпется каменная крошка, снайперски точно попадая за шиворот камуфляжной куртки. Аккуратно распрямляюсь и, вывернув тело штопором, протискиваюсь в следующую щель. Тут узко. Настолько узко, что приходится ползти на боку, зажав фонарик в левой руке. Втянув живот, огибаю кучу камней, оставшуюся от угрожающе свежего микрообвала. Снова, сложившись втрое, протискиваю вперед ноги. Что-то похожее должен испытывать ползущий внутри измятой, скомканной в гармошку, соломинки для коктейля червяк… Только не спрашивайте зачем червяку заниматься подобными вещами.
Лаз круто уходит вниз. Головой вперед сюда лезть опасно. Переворачиваюсь на спину и медленно съезжаю вниз. В луче фонарика над моей головой успевает мелькнуть трещина, пополам разрезающая свод. «Блинчик». «Корж». Громадная плита ракушечника, почти отслоившаяся от потолка. Этакий дамоклов меч, размером четыре на полтора. По виду — центнера два. Или больше. Впрочем, пока ползешь под «блинчиком», желание оценивать его точный вес почему-то отсутствует. В этот момент жизненно важным является только одно — не зацепить потолок. Шестым чувством понимаешь, что этот висячий сюрприз только и ждет, чтобы на него лишний раз посветили фонариком. Случайный чих — и все эти центнеры с тихим вздохом лягут на тебя сверху. Даже если посчастливится после такого остаться в живых, то двухсоткилограммовый каменный «коржик» намертво заклинит тебя в узком ползуне. «Намертво» — чертовски точный эпитет для такой ситуации. Намного более точный, чем может показаться с первого взгляда.
Мы конечно люди опытные и ползем не подряд, а с интервалом в десяток метров. В случае неприятностей, двое не попавших под обвал смогут попробовать освободить из-под него третьего или привести к обвалу подмогу. Если только будет кого спасать. Между прочим, бывает так, что свод обваливается на три-четыре десятка метров вдоль всего прохода сразу.
К тесноте ползунов Системы привыкаешь сравнительно быстро и безболезненно, но вот эти «маленькие радости спелеолога», висящие над головой, всегда заставляют чувствовать себя сапером на минном поле. Ночью и без миноискателя. Интересно, каково тут было ребятам Голландца? Какое-то время я ждал, что ползущий впереди Антон вот-вот упрется в Ботинки-с-Подковками, торчащие из свежего завала, однако обошлось. Эти оболтусы наверное даже не сообразили чем рискуют, забираясь сюда.
Повезло им. Такие авантюры чаще всего заканчиваются намного более печально…
Лаз постепенно расширялся, позволяя двигаться свободнее. Спустя какое-то время, вместо того, чтобы ползти по-пластунски, уже можно было перемещаться на четвереньках. Еще дальше высота свода позволила идти согнувшись пополам («спрятав голову в карман», как выразился Антон). Мы миновали ветхую деревянную крепь, необъяснимым чудом, удерживавшую под потолком «камешек» невероятных размеров и веса. После крепи потолок, наконец, окончательно ушел вверх и мы позволили себе небольшую передышку.
— С прибытием.
— Кто-нибудь тут был раньше?
Ян пожал плечами.
Антон посветил куда-то своим коногоном и, сделав несколько шагов, нырнул в темноту коридора, ведущего из зала.
— Идите сюда, скептики! — донеслось оттуда. В темноте мелькнул луч коногона, — Я говорил об этом еще на Пятом пикете.
За поворотом стены из желтых становились черными.
— Это «Гетто N8». Могила здесь рядом.
— И они здесь были, — пробормотал Ян, глядя на корявую белую стрелку, традиционно устремленную в никуда.
Потолок резко ушел вверх. Вместе с тесными коридорами закончилась зона завалов.
Перекрестки попадались редко. Мы почти не путались в метках Голландца. Район казался мне смутно знакомым. Я действительно когда-то здесь бывал. Высокие, метра в три-четыре стены и потолки длинных галерей были угольно-черными, в отличие от традиционно желтых и коричневых стен остальной Системы. Все тот же ракушечник, только покрытый густым слоем сажи. Когда-то тут жгли автомобильные покрышки. Здесь наверняка можно найти недогоревшие остатки их проволочного каркаса.
Этот район был красив.
Красив на свой, Системный манер. Лучи фонарей бесследно терялись среди высоких, полукруглых бархатно-черных сводов. В холодном воздухе отчетливо ощущался привкус сырости. Казалось — за следующим поворотом мы попадем в старинный погреб родового замка с непременными ржавыми цепями, заплесневевшими бочонками и чадящими факелами в медных подставках на стенах.
На черных стенах, белые стрелки были хорошо видны. Хотя они по-прежнему упорно пытались указывать в любом направлении, кроме правильного, мы уверенно шли по трассе, отмаркированной Голландцем. После четвертого по счету перекрестка, мы оказались в небольшом зале, свод которого подпирали две каменные колонны.
— Это Могила, — уверенно сказал Антон, — Вот он, ваш крест.
Каменные колонны находились слева от нас. Когда-то их сложили из кусков ракушечника, чтобы укрепить свод. Я знал, что обычно такие колонны складывают так, что между ними и сводом можно было свободно просунуть кулак. Постепенно опускающийся вниз потолок через несколько лет прижимает колонну так, что вытащить из нее хоть один кусочек камня можно только прибегнув к помощи кувалды и лома.
Между закопченными колоннами возвышался холм, сложенный из полуметровых кусков бута. На вершину кучи был водружен, крест, вырезанный из трехметровой глыбы ракушечника. Крест был желтым. Либо его сделали позднее «великого сожжения покрышек», либо перенесли сюда из другого района Системы. Откуда он здесь взялся, не знал никто. Чаще всего это место называли Могилой, но кое-кто именовал его Алтарем, а Скиф, по одному ему известным причинам, всегда называл этот зал Ячейкой.
— Сегодня — день сюрпризов, — заметил Ян, разглядывая крест.
— Никогда бы не подумал, что «Обвал» ведет именно в этот район, — хмыкнул Антон.
Подойдя ближе, я аккуратно снял с креста, погашенный о перекладину, окурок.
Свежий. Очень свежий. «L &M». Как и на Пятом пикете.
— Они должны быть где-то рядом.
— Вряд ли… Они крутятся по Системе уже добрый десяток часов. За это время можно добраться даже на другой край Системы. Даже до Шахт Семь-Девять.
После Могилы свод резко снизился. Потолок снова угрожающе навис над нами. Стены без всякого перехода стали желтыми. За поворот, который мы миновали, дым от покрышек добраться уже не смог.
Я ускорил шаги. Чтобы остановиться на следующем перекрестке перед двумя совершенно одинаковыми тоннелями. Стрелок здесь не было. Я колебался всего несколько секунд. Мы пошли по правому ходу. Я угадал. До следующей развилки оставалось всего несколько шагов, когда в луче «коногона» что-то мелькнуло. Что-то на полу. Фонарик. Обыкновенный фонарик, лежащий на полу. Выключатель включен, но батарейки уже давно сели.
— Они?
— Да, — ответил я, снова чувствуя приступ плохо объяснимого беспокойства.
— Ну что, идем?
Я немного помедлил. Фонарик был брошен. Брошен еще включенным. Что может заставить спелеолога бросить фонарик? Бросить его здесь, в Системе, где свет важен так же как воздух?
Туннель выходил на небольшой перекресток с колодцем у одной из стен. Колодец полукольцом окружал невысокий бордюр сложенный из пригнанных друг к другу кусков ракушечника. Где-то рядом слышалось тихое журчание текущей воды.
Ян мельком заглянул в колодец и пошел дальше, осматривать ответвления перекрестка.
Мы с Антоном подошли к колодцу почти одновременно.
Я посветил вниз. Уровень воды начинался внизу, метрах в пяти-шести от нас. Вода была чистой и невероятно прозрачной для Системы. Хрустальная капля сорвалась откуда-то с потолка и, звонко щелкнув по куску ракушечника, взорвалась веером брызг, вспыхнувших миниатюрными радугами в ярком луче «коногона». Камень лежал здесь давно. Капающая вода успела проточить в нем глубокую дырочку.
Вывернув голову вверх, я осветил фонариком потолок. Колодец был сквозным — его ствол продолжался над ним, в потолке перекрестка, выходя наверх, на поверхность.
Сверху это место должно смотреться, как самый обычный колодец. Я наклонился еще больше, продолжая смотреть вверх. Я ожидал, что увижу наверху, в конце колодезного ствола, черное ночное небо, но луч фонаря уперся в ржавую железную крышку, закрывавшую отверстие колодца сверху. Отсюда до нее было не меньше пятнадцати метров и крышка выглядела маленькой и совсем игрушечной. Скорее всего, колодец вел во двор какого-нибудь заброшенного дома в поселке у нас над головой.
Ребята Голландца обязательно должны были здесь останавливаться. Я посмотрел на бордюр. Пропавшие могли оставить следы… Странно. Мне показалось, что вода в колодце помутнела. Я посветил вниз, в колодец.
— Бат! — долетело из одного из туннелей, — Антон! Они здесь! Я нашел их!
Почему-то повисла пауза. Я поднял голову, прислушиваясь. Раздались какие-то крики. Их перекрыл истошный вопль Яна.
— КОЛОДЕЦ!!! НЕ ПОДХОДИТЕ К КОЛОДЦУ!!!
Колодец?
Краем глаза я успел заметить, как в колодце вскипает вода. Что-то возникло на дне и рванулось вверх, заполняя собой шахту колодца. Вверх. Вверх по шахте колодца. К нам с Антоном.
Меня спасла реакция Антона. Не размышляя, повинуясь тренированным рефлексам рукопашника, Антон рванул меня прочь от колодца. Над колодцем взметнулся язык влажно блестящей, бесформенно-текучей, белесой массы. Спустя мгновение он хищно изогнулся, метнувшись к нам.
— БЕГИ!!! — хлестко ударил по нервам крик Антона, — БЕГИ!!!
Я рванулся назад, в туннель, ведущий к Могиле.
Что-то попалось под ноги. Споткнувшись, я полетел на пол, попутно разодрав щеку.
Боль! БОЛЬ!!! Что-то обожгло руку, словно я коснулся раскаленной проволоки. Я отдернул руку от этого. Белая бесформенная масса, вздымалась надо мной, как волна в десятибалльный шторм. Неуклюже царапая пол каблуками ботинок, я откатился в сторону. Глухо чавкнув, волна обрушилась на камни, где я лежал секунду назад. Волна. Белая волна!
Скребя пальцами по стене, я сумел приподняться, вытирая рукавом кровь с разбитой щеки. В луче фонарика промелькнули два «отростка» волны, метнувшиеся мне в лицо.
Защищаясь, я ударил один из них фонариком. «Отросток» взорвался, окатив меня водопадом жгучих, как капли кислоты, брызг. Волна снова вздымалась гигантским языком для следующего удара.
— Антон!!! — заорал я, пятясь вглубь туннеля.
— БЕГИ!!! — донеслось откуда-то, — БАТ!!! БЕГИ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!!!
Волна заполнила тоннель, переходя в атаку. Я не видел, что творилось на перекрестке, у колодца…
Удар! Резким движением волна хлестнула вдоль стены, опоздав всего на доли секунды. Все-таки она зацепила меня. Влажно-жгучий язык мазнул по лицу, зацепив разодранную в кровь щеку. Боль взорвалась в голове ослепительным термоядерным фугасом. В немыслимом пируэте, я вывернулся из-под ожившего воплощения цунами.
Локтем я ударился о какой-то злосчастный выступ стены. Пальцы руки разжались от боли. Фонарик, кувыркаясь, покатился по полу.
Слепой от жгучей боли, спотыкаясь и задевая какие-то выступы и углы, я ковылял вглубь тоннеля, лихорадочно шаря руками по стене. Где-то сзади меня, в темноте, шурша каменной крошкой, волна поднималась, чтобы ударить еще раз. Последний раз.
Ударить наверняка… …Я пришел в себя только когда шершавый, крошащийся ракушечник стены под моими пальцами оборвался прямым, щербатым углом. Перекресток? Поворот? Наверное, перекресток. Тот. С тоннелями-близнецами… Темнота вокруг меня грозила снова взорваться жгучим ударом волны. Плевать. Я не мог идти дальше. Тишину нарушал только гулкий стук пульса. Прислонившись к стене, я сполз на холодный пол. В глазах яркими вихрями искр плясала темнота. По пылающей от ожога щеке побежала теплая капелька. Слеза. Рука впилась в рукоять ножа, так, что свело пальцы.
Напуганный до грани безумия, сдаваться я не собирался. Вот только… Воевать с ножом против волны? Против живой волны?
Секунды капали не спеша. Одна за другой. Капля за каплей. Как вода. Там, у колодца на перекрестке. Шок внезапности проходил. Пелена адреналинового наркоза медленно таяла в темноте… Щека пылала, плавясь от боли. Напомнили о себе ушибы и ожоги. Во рту стоял непривычный металлический привкус. Кружилась голова. Но никто не собирался на меня нападать. Пока не собирался. Глухая тишина затопила тоннель под самый потолок. Тишина затаившейся опасности…
Свет. Сначала и прежде всего — свет. Свет — основа выживания под землей. Без света — смерть. Смерть долгая и мучительная.
На ощупь я залез во внутренний карман камуфляжа. В отличие от «чайников» из группы Голландца, ни один мало-мальски опытный спелеолог не будет ходить по Системе без запасного света. Я достал миниатюрный фонарик-ручку… Работает.
Кроме маленького фонарика у меня в карманах были свечи, спички и дополнительный комплект батареек и лампочек к большому, ныне потерянному, фонарику. Еще кое-что осталось на Трилистнике, в моем рюкзаке.
Неяркого света «ручки» вполне хватило моим привыкшим к темноте глазам. Тоннель к злополучному перекрестку был чист.
Волна. Это она напугала крыс. «Бред» Руслана — совсм не бред. Он же даже предупреждал нас, чтобы мы не подходили к колодцам! Пытался предупредить…
Обожженная кожа руки горела, кое-где уже вскочили волдыри. Про то, что происходило с лицом, не хотелось даже думать. Эта волна… волна. Она гналась за мной, пытаясь накрыть, поглотить, утопить в себе.
Убить.
Волна — убивает.
Светя фонариком, я с трудом поднялся на ноги. Надо проверить — выжил ли кто-нибудь там, у колодца. Нельзя бросить их просто так.
Нельзя?
Я продолжал стоять у тоннеля.
Сделать несчастный десяток шагов оказалось труднее, чем сдвинуть с места небоскреб. Тоннель распахнул голодную глотку, где-то в конце которой, словно большой язык, притаилась волна. Грязно-белая влажно-жгучая масса.
Смерть цвета пасмурного неба.
Я все-таки сделал шаг. Тихо. Аккуратно. Не спеша. Ступая на утоптанные участки пола, чтобы не хрустеть каменной крошкой. Стараясь не шуршать одеждой.
Успокаивая дыхание.
Еще шаг…
Еще…
Волна. Она там. Я не знал, почему она не гналась за мной до конца тоннеля, но относительно ее реакции на мое возвращение иллюзий не испытывал. Выключить фонарик? Нет. Вряд ли эта штука ориентируется на свет. Она выползла бы из колодца намного раньше.
Шаг.
Медленно и спокойно. Как в кино. Всегда терпеть не мог героев. Героев, которые по собственной глупости лезут на рожон.
Шаг.
Голова кружится. Страх? Остатки адреналина? Или… Эти ожоги… Как у крапивы.
Или медузы. Что-то вертелось на языке. Еще с тех пор, как я увидел такие ожоги у Руслана. Стрекательные клетки! Оружие гидр, актиний и медуз. Тот же принцип. Яд.
До конца туннеля оставался какой-то десяток метров. Где-то здесь мы нашли фонарик. Где-то здесь я потерял свой. Света не видно, значит, мой фонарик разбился или сломался при падении. Я остановился, слушая тишину. Я был готов бежать, если что-то возникнет в слабом луче «ручки», или если я услышу подозрительный шум. Все спокойно… Тихо. Тихо, как в могиле. Только безымянный ручеек все так же журчал в глубине перекрестка.
— Антон! Анто-о-он! — вполголоса позвал я. Звук гас в пористых ракушечниковых стенах, словно туннель выложили ватой. В Системе нет эха.
Прошло несколько секунд. Ответа не было.
— Бат! — я вздрогнул от неожиданности. Антон! Голос был тихим, напряженным и почему-то казался далеким, но этот голос я не спутал бы ни с каким другим.
— Ты где?
— Не подходи к колодцу! Стой, где стоишь! Не вздумай сюда лезть!
— Понял. Уже убедился… Где ты? С тобой все в порядке?
— Я — внутри ствола, над колодцем.
— Сможешь быстро бежать? Спрыгнуть вниз и — до развилки. Дальше эта штука почему-то не лезет.
— Нет. Не успею. И у меня нет света. Я выкинул «коногон» — чтобы забраться сюда.
Что же делать? Хотя… О чем я думаю? Он ведь в колодце!
— Слушай, попытайся вылезти наверх. Это же сквозной колодец. Его ствол ведет к поверхности. Ты можешь поднять вверх по стволу?
— Уже пытался… — устало ответил Антон, — Там — крышка. Она заперта. По-моему ее еще и придавили сверху чем-то тяжелым. Я пытался выломать ее, но ничего не получилось — слишком неудобно. Нет опоры.
Не везет нам.
— Что с Яном?
— Он и остальные — заперты. Их туннель заканчивается тупиком. Он достаточно длинный и она туда не суется.
— Понятно… Там, в колодце под тобой, все тихо?
— Не вижу. Я же говорю, я — без света, — шорох. Тихое проклятье.
— Эй! Все в порядке?
Пауза.
— Да, в общем-то… Мокро здесь. Стены скользкие и какая-то гадость все время течет сверху… — Антон опять тихо выругался.
Я похолодел… Я ведь здесь был раньше. Очень давно. Район восьмого Гетто, колодец… Точно. Все совпадает. Мокрый Колодец. Это — Мокрый Колодец. Давно, еще во время моих первых вылазок в Систему, я здесь был. Я почти забыл этот район, но Мокрый Колодец помнил хорошо.
Слишком хорошо.
Не везет нам. Чертовски не везет.
— Антон.
— Что?
— Я побежал за Скифом и ребятами. Держитесь. Мы вас вытащим.
— Удачи…
Антон добавил что-то еще, но я его уже не слышал. Я бежал к Могиле. Нужно было вернуться к Скифу, на Пятый Пикет. У меня было мало времени.
Своим прозвищем Мокрый Колодец был обязан безымянному ручейку, который нашел дорогу к колодезной шахте откуда-то с поверхности. В отличие от других вполне добропорядочных и респектабельных колодцев стены этого колодца, отполированные стекающей водой, были гладкими. Но это было не так страшно. Текущий вниз ручеек делал их еще и скользкими. Вода смачивала верхний слой ракушечника, постепенно превращая его в скользкую грязь.
Когда-то, когда тут не водилось подобной пакости, в этом колодце пытались прятаться. Забавы ради. Чтобы испугать кого-нибудь идущего через перекресток.
Эдакое специфическое развлечение новичков. Но редко кому удавалось провисеть враспор в широкой шахте со скользкими стенами, под сочащимся сверху ледяным ручейком больше получаса. Если мне не изменяла память, рекорд составлял полтора часа. Как ни странно, но охотники находились. Рано или поздно человек не успевал вовремя переставить мерзнущие от ледяной воды, постоянно соскальзывавшие, конечности и падал. Самым веселым было то, что у него было девять шансов из десяти угодить в колодец, так как он висел как раз над ним. Для Антона это шанс превращался в очень большой, так как света у него не было и куда падать он не увидит.
У меня оставалось мало времени. Если быть точным — у меня его не было вообще.
06:09
Путь назад был долгой, бесконечно мучительной пыткой.
Действие яда нарастало со скоростью снежной лавины. Я брел по бесконечным туннелям, почти не разбирая дороги и чувствуя себя все хуже и хуже. Кровь прекратила течь но, обожженная щека вспухла и отзывалась пульсирующими вспышками боли на каждый шаг. Мою голову кто-то засунул в тиски и теперь медленно, мучительно, до хруста стискивал череп, все сильнее закручивая винт. Легкие раздирала чудовищная одышка. Пальцев обожженной руки я просто не чувствовал. В пересохшем рту стоял противный металлический привкус. Невыносимо хотелось пить.
Окружающее потеряло резкость, предметы двоились в глазах.
Но на Пятом Пикете, нас ждала помощь. И я должен был дойти туда.
Через некоторое время я понял, что не могу разобраться в метках запутанной и неряшливо промаркированной «дохлой трассы» Голландца, по которым я возвращался обратно на Пикет. На этот раз со мной не было Яна. Путая метки, я пропускал нужные повороты, долго петлял по окрестным тоннелям, задыхаясь от бесконечного карабканья через завалы и тратя драгоценное время на то, чтобы снова найти нужный перекресток. О том, чтобы быстро добраться до Пикета речь даже не заходила. Я рисковал не найти дорогу обратно. Когда я выбрался на централку, стало легче. Даже здесь я умудрился несколько раз серьезно сбиться с дороги, потеряв метки. Но то чутье, опыт который приобретаешь после нескольких лет хождения по Системе и привычка запоминать хотя бы главные ориентиры с первого раза, все-таки выручали меня. Даже в таком состоянии, как сейчас.
Вход на Пикет я не пропустил только чудом, в последний момент, разглядев в тусклом пятне света своей «ручки» треугольник с пятеркой. Ввалившись сквозь шнеру на базу, я растерянно застыл, задыхаясь, скрипя зубами от боли, царапающей мозг. Но остановила меня не боль.
Пусто…
Тишина пустой базы беззвучно рассмеялась мне в лицо. База пустовала, как недоеденная банка тушенки, забытая в кишащем крысами подземелье. Вцепившись в стену, я дополз до «скамейки». Коврик Антона отсутствовал, но мелочи меня не волновали. Обессилено рухнув на «скамейку», я скрипнул зубами от боли, таранящей виски изнутри, все еще не веря увиденному. ПУСТО! Ни-ко-го. Ни Скифа, ни кого-нибудь из его команды. Что, черт побери, произошло!?
«Кухня» еще какое-то время исполняла некий замысловатый вальс в моей голове.
Наконец все пришло в относительное равновесие. Дождавшись, пока легкие перестанут выворачиваться наизнанку, я все-таки решился пошевелиться. Стены угрожающе накренились, но кругом не пошли. Уже лучше.
База по-прежнему не проявляла признаков жизни. Где Скиф? Он обещал ждать! Что случилось?
Напалм, сжигавший мое лицо, разгорался все сильнее. Я заставил себя повернуть голову и приподнять руку с фонариком. Пальцы выглядели просто жутко. Руслан обзавидуется. Отек. Вторая рука тоже начала опухать. Плохо. Очень плохо. Луч фонарика запрыгал по стене. Ну не могли же они просто так уйти с базы!?
Мелькнули буквы С и К, сплетенные в замысловатый вензель. Вот! Метка, инициалы Скифа. На стене над меткой было что-то написано. Буквы слипались в одинаковые мутные кляксы, но я все-таки разобрал текст.
«тигра нашел следы у большого моста буду через пару часов
СК»
Большой Мост! Если б моя голова так не болела я бы бился ею об стену. В самый интересный момент Скифу и остальным понадобилось искать прошлогодний снег, да еще и рядом с Большим Мостом! Почему, черт побери, не сразу на Шахтах Семь-Девять?
Мало ли что там нашел Тигра! Какого черта они не оставили никого на базе?!
Не везет нам.
Скиф ушел. Он ведь обещал ждать!
Я с трудом доковылял до «спальни». Усевшись на скомканные одеяла, я с жадностью приложился к полиэтиленовой пятилитровке с водой, оставленной ребятами Голландца.
Тиски боли упорно продолжали сжимать череп, путая мысли, покрывая происходящее каким-то туманом, вязкой дымкой безразличия и апатии.
Яд. Это яд. Яд волны. Здорово меня достало. Наверняка стрекательные клетки волны гораздо мощнее, чем у медуз. Между прочим, Руслана ведь тоже обожгло, а ему — хоть бы хны. Но у него задело только руки. А я получил изрядную порцию в лицо.
Любой яд гораздо опаснее, если он попадает в лицо, чем, скажем в руку. В последнем случае путь до мозга или сердца получается намного длиннее.
Из закромов пропавшей группы я позаимствовал бутылку водки. Отыскав в кармане чистый носовой платок и, смочив его в водке, я тщательно протер ожоги. Насколько я помнил, именно так следовало оказывать первую помощь пострадавшим от ожогов ядовитых медуз. Я мог только надеяться, что память меня не подводит и я все делаю правильно.
Пить водку я не стал. «Чудесное» действие алкоголя на яд — миф, причем опасный миф. Почки и так сейчас должны работать в разнос, удаляя яд. Нагружать их еще и градусами — значит свести свои шансы к нулю.
Минуты сбивались в кучу, наползая одна на другую, как вагоны, сошедшего с рельсов, курьерского поезда. Дышать становилось все труднее. Я прислонился к стене, чувствуя, как все сильнее наваливается слабость.
Прошло не меньше часа, после того как я оставил Антона на перекрестке. У меня есть еще полчаса, может быть — час. Потом спасать Антона будет поздно… Некого будет спасать.
Отправится на поиски Скифа?
Часа полтора — дорога до Большого Моста. Даже если я не заблужусь по дороге, что, учитывая мое текущее состояние, наверняка случится, причем не один раз. Еще час я буду искать Тигру или Скифа в этом районе. Если только они все еще там и не ушли в другой район (вдруг Тигра нашел еще что-нибудь? на Шахтах Семь-Девять, например). Еще полтора часа — дорога обратно. И еще какое-то время — дорога к злополучному колодцу с волной. У меня нет столько времени. Яд доконает меня намного раньше не смотря на импровизированную «первую помощь». И не сможет Антон провисеть в Мокром Колодце три с длиннющим гаком часа.
Можно вернуться к моим ребятам на Трилистник. Примерно два часа туда и обратно…
Если не заблужусь по дороге. А потом — к Могиле. Все равно — долго.
Еще нужно сообразить, как вытаскивать Антона, Яна и прочих. Именно вытаскивать.
Судя по короткому, но весьма насыщенному и содержательному знакомству с волной, пытаться ее чем-нибудь остановить или ранить — все равно, что стрелять из «калашникова» по цунами. Тут бесполезен даже «Моссберг» Антона. Разве что «Томагавк». С ядерной боеголовкой.
Плохо. Очень плохо. Хуже некуда. У меня слишком мало времени. Слишком мало.
Чувство беспомощности комкало мысли, мешало думать. Нет времени искать Скифа или еще кого-нибудь. Нужно что-то придумать, чтобы нейтрализовать волну. Иначе вытаскивать Яна, Антона и всех остальных — массовое самоубийство, а не спасоперация. Даже если я приведу на перекресток с колодцем всех спелеологов, которые сейчас сидят в Системе.
Остановить волну нечем. «Томагавка» у меня нет. Меньшим волну не проймешь. Тут даже базука бесполезна. Разве что бомба с напалмом или огнемет…
Огнемет.
Что-то сработало в моем воспаленном токсинами волны мозгу.
Огнемет.
А ведь у меня есть огнемет.
Точнее — будет! У меня перехватило дыхание от собственной наглости. Но идея выглядела заманчиво и… вполне реально. Все что могло понадобиться уже было здесь, на Пятом пикете. У меня под носом, черт побери!
Реквизировав рюкзак Голландца и, еще раз напившись из канистры с водой, я шатаясь перебрался обратно в «кухню» и в спешном порядке запихнул в рюкзак все необходимое. Понадобилось не так уж много. К этому времени пальцы рук превратились в непослушные негнущиеся свинцовые болванки. Они упорно не желали подчиняться, но я все-таки заставил их застегнуть рюкзак. Затея была чертовски рискованной, чтобы не сказать безумной, но я не мог придумать ничего лучшего. У меня не оставалось времени ни на что другое. Времени могло не хватить даже для того, что я задумал.
Надев рюкзак, я протиснулся в шнеру, усилием воли заставив замереть колышущиеся стены коридора. «Первая помощь» немного помогла — ожоги почти перестали болеть, но головная боль продолжала упорно грызть мое серое вещество. Одышка наполняла тело противной слабостью. После жалкого десятка шагов я остановился перевести дыхание. Слишком поздно я обработал раны. Слишком близким было мое знакомство с волной. Еще один час ходьбы — все, что нужно, чтобы добить меня окончательно. Но нужно вернуться к Мокрому Колодцу. Даже если придется ползти, волоча рюкзак за собой.
Если честно — я почти не сомневался, что этим все и закончится.
08:49
Для меня до сих пор остается загадкой, как я умудрился проползти сквозь «Обвал» ничего не обрушив. Кажется, я ничего не мог разглядеть и, задыхаясь в темной тесноте, полз на ощупь. Каким-то далеким краем сознания я еще помнил про висящие над головой центнеры, но мне было все равно. Уже все равно.
Помню, что пришел в себя, только привалившись к какому-то большому, осыпающемуся под пальцами, камню, дыша, как марафонец на финишной прямой. Соответственно себя чувствуя. Если не считать того, что у марафонцев все в порядке с лицом, руками и зрением, а голова не похожа на компьютер, попавший под гусеницу танка. Пить хотелось просто невыносимо. Захватить что-нибудь с Пятого пикета я конечно не догадался.
Каменный крест равнодушно возвышался надо мной. Веселенькое место. Название — как раз на злобу дня. Могила. Алтарь. Ячейка. Почему — Ячейка? Впрочем — не важно.
Надо было оставить на базе записку Скифу, чтобы он знал, что произошло и где нас искать. Не сообразил. Забыл. Теперь — поздно.
Если я не вернусь на Пикет…
Если я потеряю сознание где-нибудь по дороге к колодцу или у меня ничего не получится…
У меня ничего не получится? У меня уже ничего не получилось. Зачем я так упорно лезу к колодцу? Стрелки на циферблате, под исцарапанным стеклом часов, показывали без пяти девять. Прошло больше трех с половиной часов. Проклятая Система. Проклятые метки «дохлой трассы». Я слишком долго бродил по Системе. Я опоздал. Три с половиной часа. Никто и никогда не мог столько продержаться в Мокром колодце. Все. Финиш. Спасать уже некого. Ты обманываешь себя, приятель.
Лезть дальше бессмысленно. Бессмысленно и глупо.
Можно никуда больше не идти. Остаться здесь, в уютной тьме зала. У Могилы.
Усталость и слабость обвалились на меня, двестикилограммовым «блинчиком» придавив к полу. Там, наверху, в двух десятках метров над моей головой уже наверняка взошло солнце. Отдыхать. Отдыхать в сумраке Системы. Никуда не идти.
Никуда…
К черту! Я зло ударил камень онемевшим кулаком. Боль немного разогнала апатию.
Совсем чуть-чуть, но мне хватило и этого, чтобы прийти в себя и вспомнить, что отличительной чертой моего характера является упрямство. Глупое и дурное упрямство. Упрямство способное заставить меня упорно лезть вперед. Не смотря ни на что. Вопреки здравому смыслу.
Вставай. Тебя ждут. Давай, старина Бат, осталось совсем немного. Не сдавайся.
Там у перекрестка — Ян и ребята Голландца. Они ждут твоей помощи, даже если… «Если» я торопливо задавил в своем сознании. Я не хотел, не мог поверить в то, что опоздал. Что опоздал окончательно и бесповоротно. Что Антон… В общем, я не мог допустить этого «если».
Пятикилограммовый рюкзак весил чудовищно много. Наверное, он пустил корни в землю, пока я отдыхал. Я включил фонарик. Луч света из ярко-белого давно стал тускло-желтым. Батарейки дожевывали последние микроамперы. Поискать запасные на Пятом пикете я не догадался. Сядут батарейки — придется жечь свечи.
Идти дальше. Как угодно, но идти. Наверное, я все-таки нашел метки, потому, что помню, что упал уже на перекрестке с туннелями-близнецами. Но я дошел. Все-таки дошел. Какое-то время я вспоминал — какой из туннелей мне нужен. Два одинаковых, черных провала молча ожидали моего решения.
Правый. Правый туннель.
Я уже не шел. Тяжело дыша, еле переставляя ноги, я ковылял, опираясь на стену, пытаясь сохранить равновесие и страшась одного. Я боялся потерять сознание. Если это произойдет, то я так и останусь лежать здесь, в считанных метрах от колодца.
Я не мог допустить этого. Не имел права. Нельзя упасть. Нельзя позволить себе соскользнуть за грань реальности. Нельзя потеря… … — Бат? — громкий шепот, доносившийся с перекрестка, беззвучно гас в сумраке.
Я медленно приходил в себя, пытаясь понять, что произошло. Весь мир медленно и болезненно всплывал из липкого комка темноты, клубившегося в моей голове. Я лежал на полу ничком. Все-таки потерял сознание? — …Бат?! Это ты?! — я осторожно приподнялся, непослушной рукой, стряхивая с лица каменную крошку. Антон. Это голос Антона. Антон. Живой. Живой!!!
— Антон?.. — негромко прохрипел я. Распухший язык еле ворочался во рту и говорить было трудно. Радоваться тому, что Антон жив и удивляться тому, что он до сих пор никуда не сверзился из шахты, не было ни сил ни времени.
— Бат? Что с тобой?
— Яд… — объяснил я, неуклюже пытаясь подобрать с пола фонарик и подняться самому, — …Яд волны.
— Ты нашел Скифа? Где он?
Я все-таки поднял фонарик.
Оказалось, что я упал уже на самом перекрестке. Рюкзак валялся недалеко от фонарика. До колодца оставалось не более десяти шагов.
— Его… нет… Он ушел… с Тигрой… к Большому… Мосту… — я попытался пристроить фонарик в камнях у стены, так чтобы он мог освещать перекресток. Мне это удалось. С четвертой попытки.
— Антон… — застежка рюкзака не поддавалась, выскальзывая из распухших пальцев. — …Я собираюсь зажечь колодец.
— Что-о-о?! — Антон забыл про то, что на перекрестке лучше не шуметь. Наверное, он решил, что у меня начинается бред. Он был не очень далек от истины. — … Я не знаю… получится или нет, — ответил я, стискивая в кулаке остатки сил, чтоб заставить себя говорить внятно и спокойно, — Ничего лучше… все равно не придумаем…
Наконец я догадался что можно просто вспороть рюкзак ножом. На пол вывалились две пластиковые бутылки с бензином. Горючее для заправки примуса, которое я забрал с Пятого пикета.
Мой огнемет.
Я добил многострадальный рюкзак окончательно, несколькими неровными надрезами оторвав от него большой треугольный лоскут брезента.
Я даже не пытался откручивать пробки — просто срезал горлышки обеих бутылок.
Воздух вокруг мгновенно пропитался резким, пьянящим запахом бензина. Кусок брезента я запихнул в одну из бутылок.
— Антон…
— Бат?
— У меня четыре с половиной литра горючки… Беги, как только это дело начнет гореть… Ты сумеешь… спрыгнуть?
— Да. Не волнуйся… Бат, ты в порядке? — …Лучше не бывает… Готов?
— Готов…
Достав спички, я зажал коробок в зубах, освобождая руки для бутылок. Как близко меня подпустит волна? Стараясь не пролить бензин (почти удалось), я сделал несколько шагов. И еще несколько. Что-то плеснуло в колодце. Я не стал разбираться — показалось мне или нет. Разбрызгивая бензин, пластиковая двухлитровка по дуге отправилась в колодец. Вытащив брезент из второй бутылки, я метнул ее вслед за первой.
— Антон!!! — заорал я, чиркая спичкой. С ужасом я услышал, как, после всплесков обеих бутылок, в колодце что-то действительно начало шевелиться.
Лоскут ткани, пропитанный бензином, вспыхнул, опалив пальцы. Я швырнул пылающий брезент в колодец.
Четыре литра бензина, разлившегося по поверхности воды, с хлопком полыхнули, превратив колодец в маленький вулкан. Перекресток озарил колышущийся свет. Все вокруг обрело резкие тени. Что-то попыталось прорваться сквозь языки огня наверх, но замерло, окутанное пламенем, и, спустя мгновение, рухнуло обратно в колодец, в море пляшущего огня.
Из отверстия в потолке над горящим колодцем, вывалился отчаянно кашляющий Антон, приземлившись как раз на бордюр колодца. Секунду он размахивал руками, балансируя над огнем, потом, соскочив с бордюра, кинулся ко мне, по-моему совершенно забыв о волне.
— Бат!
В мечущихся отсветах пламени, я успел заметить людей бегущих через перекресток.
Первым бежал Ян. И я, наконец, позволил себе потерять равновесие. Скользнуть в зыбкую тишину катакомб. В уютный сумрак Системы…