Древнееврейская рукопись, затерявшаяся в веках

По прошествии двух беспокойных лет, Герман вновь решил попробовать себя в качестве частного детектива.

Он переехал в столицу и в деловой части города снял небольшое, но хорошо обставленное, офисное помещение. А в солидном рекламном издании дал объявление следующего содержания:

«Частный детектив-аналитик, с большим жизненным опытом, возьмется за любое безнадежное и запутанное дело. Дорого, но это Ваш последний шанс. Без авансов. Оплата только по положительному конечному результату.

Доктор Герман».

Излишняя скромность не входила в число его недостатков, и Герман упомянул в объявлении научную степень.

«Соответствую, - решил он, разглядывая в офисном трюмо седеющие виски, и подтягивая узел неброского галстука».

Герман окинул взглядом свою подтянутую фигуру и смахнул с дорогого, строгого пиджака невидимую пылинку.

«Так и должен выглядеть преуспевающий частный детектив,» - решил он удовлетворенно.

Звонить стали сразу же по выходу рекламного журнала. От двух первых предложений Герман вежливо отказался из-за их несерьезности, а когда позвонил мужчина и, запинаясь, предложил расследовать загадочную смерть своего отчима, который всю свою жизнь проработал народным судьей, Герман согласился без раздумий. Чутье подсказывало, что это, то что нужно.

Моложавый, и излишне полноватый, человек в круглых, роговых очках, близоруко щурясь, переступил порог и представился. Герман вышел из-за стола и внимательно окинул его взглядом. Он пожал протянутую пухлую ладонь и пригласил гостя садиться. Имени клиента Герман не придал большого значения. На данный момент, имя Владлен Скуратовский, ни о чем не говорило и ни несло полезной смысловой нагрузки.

Используя ассоциативное мышление, Герман сразу же провел параллель между гостем и Пьером Безуховым. И, под этим кодовым определением отправил в дальний уголок своей памяти.

Теперь он, с некоторой долей уверенности, мог допустить, что дело пойдет, вдобавок, и о большом наследстве.

И еще мог попытаться предугадать, чего можно ждать от гостя в дальнейшем.

Литературный Пьер Безухов, в трактовке Льва Толстого, был человеком мягким и увлекающимся. Но, способным на поступок. Хватило же у него духу вызвать на дуэль бреттера Долохова. И, выиграть поединок. Пусть, даже по невероятной счастливой случайности.

Да, и женщины доставались ему завидные.

Так, что Герман зачислил гостя в разряд людей, которым сопутствует удача. Если верить Толстому. А. его Герман считал тонким знатоком человеческих душ.

Оказалось, что несколько лет назад, Пьер эмигрировал во Францию и прожил там больше трех лет. Здесь. на родине у него оставался только, недавно овдовевший, престарелый отчим. Бывший судья проживал в четырехкомнатной квартире, на Пятницкой. Где и был застрелен при невыясненных, до сих пор, обстоятельствах.

Первой забила тревогу приходящая домработница, когда утром судья не открыл дверь и не отвечал на звонки. Консьержка вызвонила участкового и, в присутствии соседей и понятых, под протокол и видеосъемку. взломали дверь. Процедура соблюдалась строжайшая.

Дело в том, что в этом доме жильцы проживали особенные. В большинстве своем, это были персональные пенсионеры государственного значения.

Отчим Владлена долгие годы проработал в судебной системе. Начинал районным судьей. А, закончил карьеру председателем Мосгорсуда. А лет двадцать назад вышел на заслуженный отдых.

Жил судья тихо и уединенно. В гости не ходил и к себе не приглашал. Может быть потому, что коллекционировал дорогие старинные картины.

После смерти супруги, отчим, по рекомендации бывшего сослуживца, нанял приходящую домработницу, на которую свалил все домашние дела.

Когда с трудом взломали входную дверь, оказалось, что она была заперта на два сейфовых замка и внутреннюю задвижку, которая задвигались изнутри.

Тело хозяина квартиры обнаружили в его кабинете. Он лежал на ковре, у окна, с огнестрельной раной в левой части груди.

Следственная группа горпркуратуры провела тщательный осмотр места преступления. Оказалось, что во всех оконных блоках, между рамами, стояли кованые решетки. Окна никогда не открывались. За исключением окна в кабинете судьи. Каждый день рано утром и поздно вечером хозяин полчаса проветривал кабинет, который служил ему спальней.

Старший следователь прокуратуры, в протоколе осмотра отметил следующее: «Следственные действия производятся при дневном свете и нормальной видимости. Труп мужчины с огнестрельным ранением в левой части грудной клетки обнаружен, лежащим на половом ковре, головой к выходу, ногами к окну. Пулевой канал начинается в левой части груди, а заканчивается в левой подмышке. Руки раскинуты в стороны под прямым углом. Расстояние между батареей отопления и ступнями покойного один метр, сорок шесть сантиметров. Шторы на окне раздвинуты полностью. Внутренние и наружны оконные створки разделены кованой решеткой. Внутренние половинки рамы раскрыты до упора. Обе наружные створки окна закрыты, стоят на своем месте и заперты на нижний шпингалет. Стекла, фрамуги и решетка видимых повреждений не имеют.

Предположительное время смерти между двадцатью и двадцатью четырьмя часами».

В начале у следствия возникло предположение самоубийства. Такая же траектория пули могла быть, если бы судья правой рукой произвел выстрел себе в грудь, под углом сорок пять градусов. Но, была существенная нестыковка. На пижаме убитого не было следов пороховой гари. И, на ковре, рядом с трупом, не было найдено оружия. Не было его ни в кабинете. ни в остальных комнатах. Так, что самоубийство почти исключалось. Но, если это было убийство, то убийца не мог исчезнуть из зарешеченной и запертой на внутренний засов, квартиры. А, выстрел с улицы исключали целые стекла на окне и закрытые на шпингалет наружные створки.

Была проверена версия о тайнике или потайной двери. Простучали каждый сантиметр пола, стен и потолка. И, все безрезультатно.

Гипотеза, что судья сам застрелился, стоя у окна, выбросил ствол на улицу, закрыл окно и упал на ковер, а оружие кто-то подобрал, тоже не нашла подтверждения. На цветочной клумбе под окном не было обнаружено свежих следов. Хотя, старые следы имели место.

Эксперты установили, что смерть судьи наступила почти мгновенно. И, после того, как пуля пробила ему сердце, он не мог пошевелить даже мизинцем.

Мысль о том, что тот, кто первым вошел в кабинет, тайно унес оружие, себя не оправдала. Съемка велась беспрерывно, и с двух ракурсов.

Дактилоскопическая и трасологическая экспертизы результатов не принесли. Отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире, принадлежали только судье и его домработнице. Свинцовая пуля, без медной оболочки, калибром 6.5, была деформирована и идентификации по пулегильзотеке не подлежала.

Поквартирный опрос свидетелей ничего не дал, а консьержка утверждала, что к судье, за время ее дежурства никто из посторонних не приходил.

Наиболее вероятной причиной убийства бывшего судьи признавалась его профессиональная деятельность, но он был на пенсии около двадцати лет и поиск, в этом направлении, пока ничего не дал.

- Следствие зашло в глухой тупик, - закончил свой рассказ Владлен Скуратовский, и белоснежным носовым платком вытер пот со лба. Было видно, что он волновался и рассказ дался ему не легко.

Движением указательного пальца рассказчик поправил сползшие на конец носа очки и добавил:

- Если, будут нужны подробности, я свяжу вас со своим адвокатом. Он бывший судья и сослуживец моего отца, Сейчас на пенсии и ведет адвокатскую практику. С отцом они поддерживали отношения не только по работе. Оба тонко разбирались и ценили живопись. Дядя Марк тоже коллекционирует фламандцев.

«Очень любопытный всплывает персонаж. Надо будет познакомиться с ним поближе», - подумал Герман и поинтересовался:

- Что заставило вас прибегнуть к услугам адвоката?

Скуратовский глубоко и облегченно вздохнул полной грудью. Было очевидно, что он давно, и с напряжением, ожидал подобного вопроса.

- Все дело в том, что я являюсь законным наследником имущества моего отца. И, я единственный человек, который получает выгоду от этой смерти. Поэтому, хотя бы и косвенно, подпадаю под подозрение. Я дал подписку о невыезде. И, не могу заявить свои права на наследство, пока не закончено следствие. А, ему не видно конца.

Герман сделал несколько пометок в блокноте, и спросил:

- Где вы были в тот вечер, когда был убит ваш отчим?

- За неделю до смерти, отец позвонил мне в Лион и попросил приехать к нему в Москву. Голос был встревоженный, и он сказал, что все объяснит при встрече. Я летел через Питер и на сутки задержался у знакомых. В ту ночь, когда его не стало, я ехал в поезде Санкт-Петербург - Москва.

Герман посмотрел на часы и поднялся из-за стола, давая понять, что беседа идет к концу.

- Мне будет необходимо осмотреть квартиру, где произошла трагедия. И, оставьте, будьте добры, визитную карточку вашего адвоката и предупредите о моем звонке и визите. Я позвоню, как только осмотрю место преступления и поговорю с прислугой. Квартиру желательно осмотреть в ближайшее время. Если зайду к вам завтра в полдень, я вас не сильно побеспокою?

- Ни в коей мере, - ответил гость, - буду ждать вас к двенадцати. И, предупрежу консьержку и домработницу.

Герман проводил клиента до входной двери.

- И, еще, ответе на последний, на сегодняшний день, вопрос. Какова общая сумма предполагаемого наследства?

- С, учетом стоимости квартиры и коллекции картин, где-то около двух миллионов евро, - ответил предполагаемый наследник. - А, во сколько мне обойдутся ваши услуги?

Герман ответил, не задумываясь.

- Как только я дойду до истины, вы дадите мне ровно половину от той суммы, которую готовы дать сейчас.

- Вы ставите меня перед очень сложной задачей. Деньги любят счет, - промямлил Скуратовский.

- Все очень просто. Мысленно определяете сумму, с которой готовы растаться на сегодняшний день, делите её пополам и фиксируете цифру у себя в памяти. А, дальше вопрос этики. Но, я знаю с кем имею дело.

Без одной минуты двенадцать, Герман нажал кнопку звонка. Тихо прозвучала тягучая мелодия и дверь приоткрылась. На пороге появилась неопределенного возраста, сухопарая, но еще вполне дееспособная особа, с внимательным, недовольным взглядом потревоженной гадюки.

Из-за безжизненного бледного, пергаментного лица, ее, в лучшем случае, можно было принять за учительницу старших классов, а в худшем, за надзирательницу в женской колонии. А, в самом худшем, за древнеегипетскую мумию.

Домработница холодно, недовольно и вопросительно посмотрела на пришельца.

- Доктор Герман, - с легким поклоном представился гость, - доложите, будьте добры, мадам, о моем приходе.

- Нового хозяина пока нет дома. Но, он просил извинения и предупредил о вашем приходе, - протяжно проскрипела начальница колонии. И, тут же, язвительно поинтересовалась. - А, вы, прошу прощенья, по какой части доктором будете?

- Я, уважаемая, доктор человеческих душ, занимающийся частным сыском, - медленно, с достоинством, ответил Герман, осматриваясь в прихожей. - А, то, что хозяин отсутствует, так это и лучше. Покажите мне квартиру, если вас это не затруднит. Кабинет в последнюю очередь. За одно и поговорим.

Квартира, была хаотично заставлена дорогой довоенной, а, отчасти, и дореволюционной. полированной и резной мебелью, разных стилей.

Зачехленные картины, толстые пыльные, заглушающие шаги, ковры, высокие лепные потолки, хрустальные люстры, в которых горело по только одной слабой лампочке, нагоняли тоску. Плотные, темные шторы не пропускали даже намека на солнечный луч и, создавалось впечатление, что это не человеческое жилище, а дорогой фамильный склеп.

Исключение составляло, стоявшее в центре залы, белое старинное фортепиано. Блестящими откидными бронзовыми подсвечниками, вмонтированными у изящной подставки для нот, и резной, золотой надписью производителя, с ятями. Старинный музыкальный инструмент жизнеутверждающе бросал вызов окружавшему его безмолвию. И, ни одной нотой не вписывался в эту запыленную, пожелтевшую, тоскливую партитуру.

Герман поправил воск в оплывших свечах и приоткрыл крышку фортепиано. Желтая слоновая кость кое-где потрескалась и слегка потемнела от времени, но клавиши от этого стали еще элегантнее.

- Судья играл на фортепиано? - поинтересовался гость у домоправительницы.

- При мне нет. Ни разу не слышала, - ответила она, и по хозяйски закрыла крышку музыкального инструмента. - Он как-то обмолвился, что фортепиано ему от прежних жильцов по наследству перешло. В этой квартире до него какие-то музыканты проживали. А Артема Сергеевича только картины интересовали. Часами мог любоваться. Возился с каждым холстом, как с ребенком. Бывало, что и реставратора на дом приглашал. Как доктора к больному. Только этого художника и пускал за порог последнее время. Да, еще своего сослуживца бывшего, который адвокатом практикует. Больше никто к нему ни ногой.

- А, я извиняюсь, может быть, из женского сословия кто имел место? - спросил Герман.

- Такого за ним не водилось. Года уже не те были. Хотя мужчина он был видный и, осмелюсь заметить, импозантный.

Домработница тщательно протерла крышку фортепиано бархатной рукавичкой, как будто хотела уничтожить отпечатки пальцев Германа. - А, вот с музыкой у него что-то не совсем вразумительное происходило. Жаловался, что слышит по ночам какую-то мелодию. Да, и не мелодию вовсе, а, как будто ученик гаммы разучивает. А, потом переходит на один однообразный звук, из двух нот. Я, без малого, два года здесь проработала и ничего подобного не слыхивала. Я, ведь, ночую дома. Очень его эти звуки тревожили. Я ему посоветовала раньше спать ложиться. Он так и поступил. И, успокоился.

- Он вам называл эти ноты? - Спросил Герман.

- Артем Сергеевич не был знаком с сольфеджио, но слух от природы, всё таки у него был неплохой. И, первую ноту «фа» он разобрал наверняка. А, вторую различить так и не смог.

- А, вы бы различили? - поинтересовался Герман.

- Наверняка, различила бы, - ответила собеседница, - я же училась в консерватории.

Герман насторожился и внимательно посмотрел в глаза собеседницы.

- Я понимаю, что задам сейчас не совсем корректный вопрос. И, заранее извиняюсь. Может быть, эти звуки звучали у него в голове? Или, все-таки, доносились извне?

Домработница ответила, не задумываясь.

- Артему Сергеевичу слышалось, как кто-то по ночам играет на сопилке или кларнете у него под окном. Он один раз выглянул во двор и заметил одинокого человека, копающегося в цветочной клумбе.

Герман с порога осмотрел кабинет и обошел, наведенный на ковре, контур лежащего человека. Окно судейского кабинета выходило, в заросший старыми липами, двор. Через кованую решетку, поднял нижний шпингалет и толчком от себя, открыл настежь обе оконные наружные рамы. Петли были в отличном состоянии, хорошо смазаны и окно открылось без труда. Он несколько раз повторил эту процедуру. Крашеное «под лак», дубовое окно не вызвало никаких нареканий. Решетка, стекла, штапики, и вся оконная фурнитура были на своем месте и не вызывала претензий. Только верхний шпингалет оконной створки не был подогнан, работал туго и хозяин, скорее всего, им пренебрегал.

Стоявшая сзади и тихо дышавшая в затылок, домработница неожиданно подметила:

- Летом и до самой осени, Артем Сергеевич открывал обе створки. А, ближе к холодам, открывал только одну правую. Да, и, то не надолго.

Герман закончил осмотр и прошел в прихожую.

- Спасибо вам за содействие, - поблагодарил он домработницу, - ваши сведенья трудно переоценить. И, на прощанье, не сочтите за труд, дайте, будьте добры, адрес и фамилию реставратора, с которым поддерживал отношения судья.

Служанка сходила за адресным блокнотом и, по алфавитному списку, нашла нужную запись.

- Записывайте. Сивцев Вражек, 17. квартира 1. Я была там однажды. Хозяин посылал с поручением. А, фамилия у него самая обычная. Петров.

- Тот самый Петров - поинтересовался Герман, - у которого двойная алкогольная фамилия?

Тюремная надзирательница язвительно усмехнулась.

- Вам, как человеку умственного труда, стоило бы знать, что художник Петров-Водкин жил в прошлом столетии. А, нынешнему Петрову вполне можно сменить фамилию на «Водкин». И, он никогда не напишет «Купание красного коня». Хотя в живописи разбирается и реставратор отличный. И, берет не дорого. Но, злоупотребляет.

На выходе из подъезда Герман лицом к лицу столкнулся со Скуратовcким.

- Прошу меня простить, что не смог принять вас лично, - извинился заказчик, - задержался в посольстве.

- Все нормально, - отмахнулся Герман, - благодаря вашей домоправительнице, я получил больше информации, чем ожидал. Очень занимательная особа.

- Да, она просто клад. Без нее я бы эту квартиру не потянул, - согласился Владислав, и переключился на главное. - Я, конечно, понимаю, что рано задавать какие-то вопросы. Но, первым впечатлением можете поделиться?

- Ничего нельзя сказать с уверенностью. - Герман развел руками. - Я только сейчас иду осматривать двор и соседние здания. Может, хоть там повезет и найдется какая-то зацепка. Все мои теперешние предположения очень расплывчаты и их рано обсуждать даже с вами. Единственное, в чем могу вас заверить, что это продуманное и хорошо спланированное убийство. И, убийца очень ловкий, расчетливый и, вдобавок, удачливый человек. Помните, как у Толстого, в «Войне и мире», Пьер Безухов, споткнувшись на дуэли, случайно нажал на спусковой крючок, и попал в грудь Долохову. Думаю, что и в этом случае, удача была на стороне нападавшего.

Герман призадумался, пристально, с ног до головы, осмотрел собеседника и, неожиданно заявил:

- Я могу ошибаться, но мне кажется, что он где-то рядом. Возможно, что это преступление совершили, или, по крайней мере, организовали вы. А, может и кто-то другой. Пока мне неизвестна первопричина, преступник не досягаем. Но, как только узнаю мотив убийства, я переключусь на его волну и буду думать, как преступник. Возможно, какое-то время, буду жить его жизнью. И, все последующее будет только делом терпения и времени. После этого заявления даю вам право уволить меня на любом этапе. Не заплатив ни гроша.

Озадаченный Владлен, растерянно посмотрел по сторонам, и, с трудом, выдавил из себя:

- Я согласен идти с вами до конца. У меня нет выбора.

Герман попрощался, спустился с крыльца и, через ажурную арку, направился во двор.

Утопая в мягком, кожаном кресле, уставший, лысеющий и пожилой господин, пододвинул к, сидящему напротив, Герману, форматный лист белой бумаги.

- Судьям не стоит ждать ничего хорошего от тех людей, с которыми мне приходится общаться, по роду моей нынешней работы защитником, - философски заметил преуспевающий адвокат. - А, этот список явное тому подтверждение. Может быть, поэтому я и сменил мягкое судейское кресло на жесткий адвокатский стул.

На этом листе информация, о которой вы просили меня по телефону. В ней я отказал даже официальному следствию. Да, там бы и ладу ей не дали. Пусть сами учатся работать. Но, Владлену Артемовичу, сыну и преемнику, моего покойного сослуживца отказать не могу. Хотя, мои отношения с судьей Скуратовским, трудно было назвать безоблачными.

- Чем же это было обусловлено? - Поинтересовался частный сыщик.

Адвокат смахнул с лица брезгливую мину и ответил иносказательно и размыто.

- В каком-то, очень древнем еврейском пергаменте, написанном задолго до Торы и Талмуда, было сказано: «Если хочешь прощенья всех своих грехов, возьми тяжелый, придорожный камень и убей одного продажного судью. И, все прегрешения простятся тебе».

Пожилой господин, поправил маленькую, черную шапочку, прикрывающую тыльную часть его головы, и поднял к потолку, выцветшие от времени, когда-то карие, глаза.

- Только, жаль, что свиток этот истлел в веках. Серебряная застежка изоржавела и рассыпалась в прах. А запись мудрая растворилась в быстротечной реке времени. И, от этого все наши беды. И, наши страдания. Которые посылает нам Ягве за наши грехи, слабость духа и нерешительность.

Юрист, не торопясь, подошел к окну и повернул другой стороной, тянувшийся к свету, и, от этого, наклонившийся к стеклу, кактус.

- Не стоит ни перед кем склонять голову, кроме Всевышнего. Даже перед солнцем. Не, говоря уже о каком-то правителе. Время правления которого не может быть бесконечным. А, дни его сочтены, и пройдут, как сухой песок сквозь пальцы.

Герман пододвинул к себе предложенный документ и, долго, с интересом его изучал.

- Скажите, будьте добры, здесь хронологическая, алфавитная или какая-то другая последовательность? - поинтересовался он у адвоката.

- Скорее всего, список составлен бессистемно, - немного подумав, ответил юрист, - над ним работал мой помощник. А, он человек молодой и творческий. Так, что список требует творческого подхода. Так же, как и ваша работа.

Адвокат тихо засмеялся и, сделав паузу, веско добавил:

- Но, смею вас заверить, в этом списке все, кому судья Мосгорсуда Скуратовский Артем Сергеевич, в свое время, вынес обвинительное заключение и назначил высшую меру наказания, в виде расстрела. И приговоры были приведены в исполнение.

Герман еще раз перечитал список, аккуратно вложил его в файл и спрятал в папку для бумаг.

- Вы правильно оцениваете ремесло частного сыщика. Оно, вне всякого сомнения, требует творческого подхода. Именно поэтому, для начала, я выберу из этого списка фамилию Рокотов. Если, это тот Рокотов, по отношению которого было нарушено, соблюдаемое во всем цивилизованном мире, положение, закона, не имеющего обратной силы.

«Герман хорошо помнил, что, нашумевшее на весь мир, далекое дело Рокотова, было полностью инициировано, недоброй памяти, генсеком Никитой Хрущевым. И понимал, что смерть известного валютчика Рокотова, в одинаковой мере, ложится как на Хрущева, так и на покойного судью Скуратовского. Ведь, когда Рокотов занимался валютными операциями, 88-я статья УК СССР предусматривала наказание до десяти лет лишения свободы, с конфискацией имущества.

На первом судебном заседании Рокотова приговорили именно к десяти годам. Но Никите Сергеевичу этого показалось недостаточно. Он лично вмешался в законодательное право и усилил ответственность по этой статье до пятнадцати лет. И, судебная коллегия Мосгорсуда послушно пересмотрела дело Рокотова и присудила его к пятнадцати годам строго режима. Хотя сделала это вопреки закону, который она, якобы, защищала. Ведь новый закон не должен был иметь обратной силы. И, бедняга Рокотов не подпадал под его действие.

Но, кровожадному Хрущеву и этого показалось мало.

Он, еще раз, изменил законодательство и усилил ответственность за валютные операции, до исключительной меры. Молодой и перспективный на то время, Скуратовский, желая угодить и выслужиться, пересмотрел дело Рокотова и присудил бедолагу к расстрелу».

Герман пододвинул к себе чайную чашку, беззвучно помешал содержимое, сделал глоток и продолжил:

- Учитывая эти обстоятельства, я могу, с некоторой долей вероятности, хотя бы теоретически, предположить, что кто-то из близких или дальних родственников невинно убиенного Рокотова решил, по прошествии многих лет, свести старые кровные счеты.

Предположительно, это может быть, финансово независимый и не обремененный семьей, человек. В возрасте от тридцати до пятидесяти лет.

На мой взгляд, он чуть выше среднего роста, худощавого, спортивного телосложения, лицо бледное и вытянутое, взгляд пристальный, кисти рук тонкие, удлиненные. Скорее всего, служил в армии или занимался стрелковыми видами спорта. У одаренного валютчика Рокотова вполне могут быть такие потомки. Этот человек, может быть, как организатором, так и непосредственным исполнителем. Если он организатор, то почти недосягаем. Но, это всего лишь, одна из многих гипотез.

Адвокат недоверчиво посмотрел на Германа.

- Вы так описали предполагаемого преступника, как будто видели его вживую. Я допускаю, что у вас есть свои профессиональные секреты и наработки. И, не в праве требовать преждевременных объяснений. Но, сделайте мне одолжение и объясните хотя бы одно ваше умозаключение в описании убийцы. И, я начну вам верить.

- Выбирайте любое, - согласился Герман.

- Поясните, сделайте милость, из каких соображений вы сделали вывод, что преступник худощавого телосложения, - поинтересовался адвокат.

- Все очень просто, - ответил Герман, - я знаю откуда он стрелял. Это очень узкая щель между двумя домами напротив и чуть наискосок. И, расположена она как раз наискосок от окна судейской квартиры. Это объясняет, почему пуля вошла в грудь, а вышла подмышкой. Когда, я понял откуда был сделан выстрел, я сразу перестал подозревать сына судьи Скуратовского. Хотя, в свое время, он занимался стендовой стрельбой. Он бы не пролез в эту щель. Я сам в нее протиснулся с большим трудом.

Герман достал расстрельный список и еще раз внимательно его перечитал.

- В этом списке еще одиннадцать человек. Следующим, после Рокотова, я займусь неким Ионесяном, по кличке «Мосгаз». За разбой и убийство пяти человек приговорен заслуженно. Но, тоже нельзя исключать вероятности кровной мести. Учитывая кавказскую принадлежность.

Работа предстоит кропотливая и не допускающая спешки. Придется набраться терпения, - подытожил Герман.

И, немного помолчав, неожиданно добавил, вглядываясь в собеседника:

- Но, я не исключаю и вас, Марк Соломонович. Прошу меня простить за откровенность и прямоту, - засмеялся Герман. - А, вдруг, вы фламандцев не поделили.

Адвокат собрал, лежавшие перед ним, документы и запер в сейф. Судя по спокойному выражению его лица, психологический прием Германа не имел воздействия.

- У вас, действительно, есть профессиональное чутье, - хладнокровно заметил он Герману. - Да, это именно тот Рокотов, ради которого дважды меняли законодательство Советского Союза. Он был расстрелян незаконно. И, эта кровь, в какой-то мере, на всем прошлом нашем поколении. Виноваты потому, что боялись и молчали.

Марк Соломонович подошел к Герману вплотную и помахал указательным пальцем.

- А, на счет моего участия в гибели Скуратовского, вы, молодой человек, погорячились. Но, за откровенность хвалю. Я только сейчас понял, что такое неожиданное заявление, это, всего лишь, профессиональный прием. Вы внимательно следили за моей реакцией. Я сам, иногда, исполняю этот еврейский трюк. Скажу по секрету, вы третий частный детектив, которого нанимает Владлен Артемьевич. Но, вы единственный, кто мне внушает надежду.

Адвокат опять утонул в кожаном кресле и, выпроваживая гостя, устало помахал ему рукой.

- Если, будет нужна информация по этому делу, звоните без стеснения. Сделаю все возможное.

На разработку расстрельного списка у Германа ушло больше месяца. Было потрачено много сил и энергии, упущено время, а он ни на йоту не приблизился к раскрытию загадочного убийства.

«Зря я занялся этими делами, пахнувшими нафталином. Нужно начинать все сначала», - подумал он.

Герман, еще раз, проверил версии с перекрестным участием Владлена Скуратовского, домработницы, и адвоката. И, все безрезультатно.

А, с реставратором разговора не получилось. Когда Герман приехал к нему в мастерскую, художник был мертвецки пьян, выражался неразборчиво и не совсем литературно. И, дверь не открыл.

«Кажется, это преступление мне не по зубам, - мелькнула предательская мысль. - Наверно, придется позвонить заказчику и признаться в своей несостоятельности. Может, я взялся не за свое дело и нужно сменить профессию? Но, нет. Я не должен терять уверенности. Нужно еще раз съездить на Сивцев Вражек».

Герман позвонил адвокату и попросил, через Бюро технической инвентаризации, узнать кому принадлежала квартира на Пятницкой до Скуратовского. И, собрать о предыдущих жильцах исчерпывающую информацию.

Оказалось, что до восемьдесят пятого года в ней, вместе с женой и дочерью, проживал некий директор местной музыкальной школы, расположенной в соседнем переулке. Оба супруга преподавали музыкальные дисциплины, а дочка обучалась вокалу и игре на клавишных инструментах.

В семнадцать лет она была лауреатом международного конкурса по классу фортепиано. И, подавала большие надежды.

В восемьдесят четвертом году директора обвинили в каком-то служебном преступлении. А, затем, и в участии в антигосударственной организации.

Следствие длилось около года, но до суда дело не дошло. Директор школы свою вину отрицал полностью и умер в одиночной камере следственного изолятора на Лубянке. А, его жену вынудили написать заявление об увольнении и, их с дочерью, выселили из квартиры. Дом, в котором проживало музыкальное семейство, оказался ведомственным и принадлежал Мосгорисполкому.

Освободившуюся жилплощадь почему-то занял судья Скуратовский. Который проживал в соседнем дворе, в однокомнатной квартире. Ходили невероятные и непроверенные слухи, что именно Скуратовский возглавлял ту антисоветскую организацию, в которой был замешан директор музыкальной школы. Но, судья проходил по делу, как неизвестный.

На следующий день Герман решил прогуляться пешком. У открытых автоматических ворот какого-то африканского посольства, он остановился, пропуская длинную кавалькаду черных бронированных автомобилей, и, невольно, заглянул на территорию дипломатической миссии.

Во дворе, двухметровый негр, в синем комбинезоне, поливал из лейки нарядную цветочную клумбу.

От ярких красок распустившихся цветов, у Германа начало рябить в глазах. Резко, до боли сдавило виски, и эта боль была импульсом, который, помимо его воли, заставил мозг работать с предельной нагрузкой. Анализируя и синтезируя накопленную, по этому делу, информацию, он, почему-то, сразу понял, что в результате болевой реакции, в сухом остатке, будет получен ключ к разгадке этого преступления.

Герман ступил на проезжую часть улицы и поднял руку.

- На Пятницкую, - скомандовал он водителю, усаживаясь в такси.

Запущенная цветочная клумба под окном у Скуратовских, не шла ни в какое сравнение со своей дипломатической родственницей. Несколько чахлых кустов розмарина, ландышей и пионов, сиротливо жались друг к другу, уступая жизненное пространство неприхотливым сорнякам.

Герман вырвал несколько побегов крапивы, и осторожно прикоснулся к, вьющемуся по земле растению семейства бобовых. Не срывая, он приподнял зеленый стручок и убедился. что это обыкновенная фасоль.

- Фа - соль, - нараспев и по слогам произнес Герман.

Теперь ему стало какие две ноты, перед смертью, по ночам слышал судья Скуратовский. Вторым звуком была нота «соль». Для какого-то человека, эти две ноты были то ли символом, то ли паролем. А, может, наваждением.

И, это не предвещало ни судье, ни ему самому ничего хорошего. Оставляя такие улики, убийца сжигал мосты. Так мог поступать только фанатик, задумавший, убийство или казнь, составлявшее смысл его существования. Беда для него была в том, что после удачного покушения, его уже нечего не держало на этом свете.

«Наверняка, убийца имеет прямое отношение к музыке, - подумал Герман, - и музыкальный след самый многообещающий».

Музыкальная школа, в которой четверть века назад, директорствовал предыдущий, незадачливый жилец из квартиры на Пятницкой, находилась в соседнем квартале и Герман не стал откладывать визит в долгий ящик.

На школьном крыльце он прикрепил на лацкан пиджака значок «Почетный журналист», носовым платком натер до блеска золоченое перо на значке, и уверенно потянул на себя входную дверь.

Школьные занятия закончились час назад и в пустых коридорах гулко отдавались его шаги.

- Директора сегодня уже не будет, - огорчила Германа пышногрудая секретарша, печатавшая на принтере. - Рабочий день уже закончен. А. вы к нему по какому делу? Если на счет свободного места для вашего ребенка, вынуждена вас огорчить. Группы переполнены. Особенно, в начальных классах.

Герман улыбнулся и протестующе помахал рукой.

- Прошу покорно меня простить, но вы неверно истолковали мой визит. Я корреспондент издания «Педагогика и современность». Собираю материал для ряда статей об истории музыкальных школ нашего города. Очень сожалею, что не застал вашего патрона. Еще раз прошу извинить за беспокойство.

Секретарше перестала печатать и отодвинула принтер. Ей явно импонировало внимание вежливого и воспитанного журналиста. И она была не прочь продолжить беседу.

- Директор у нас недавно, - сообщила она Герману, - так, что об истории колледжа вам бы лучше с кем-то из старшего преподавательского состава поговорить. Или, с теми учителями, которые уже на пенсии.

- Вы читаете мои мысли на расстоянии, - благодарно сообщил Герман. - Не могли бы дать мне координаты нескольких ваших залуженных коллег. В особенности, меня интересуют преподаватели по классу фортепиано, которые преподавали, начиная с восьмидесятого года прошлого столетия. Моя признательность не имела бы границ.

Секретарша ушла в соседнее помещение и Герман, через открытую, дверь видел, как она внимательно перебирает, лежащие в шкафу, папки. Вернувшись, она положила перед Германом три личных дела.

- Вот, то что вы просили.

- Как же, помню эту ученицу, - негромко ответила, на заданный Германом. вопрос, пожилая женщина, с гладко зачесанными, на пробор, седыми волосами. - Хотя давно это было. Я была в ее группе классным руководителем. И, жили мы рядом. Непостижимо одаренная была в музыке. И, ничего удивительного в этом не было. Генетика наука серьезная. А, у нее в роду все были музыкантами. У не даже имя было музыкальное. Почти, как в произведении Грина. Все звали ее Фа-соль и прочили ей большое музыкальное будущее. Пока их семью не постигло несчастье. Когда их отца не стало, они с матерью, бесследно пропали. Как, в воду канули. Может, куда-то далеко переехали. Но, я о них больше не слыхала.

- А, родственников в Москве у них не оставалось?- поинтересовался Герман.

- Родни здесь у них не было, - ответила собеседница, - а, вот, парень ее, когда из армии вернулся, долго за ней убивался. Он тоже в нашей школе занимался. Играл на скрипке и кларнете. И, на музыке был помешан. Он, даже подругу свою, игрой на кларнете, на свидание приглашал. Играл ее имя под окном. У него жизнь тоже не заладилась. Но, об этом расскажу в другой раз. Устала, сил нет.

Герман извинился за беспокойство, и поблагодарил за рассказ.

Звонок, как и в прошлый раз, не работал. Герман негромко постучал, и прислушиваясь, замер. Дверь, в мастерскую реставратора картин, приоткрылась, и на пороге, как-то боком, показался мускулистый и сутуловатый, маленький человечек, в фартуке, нарукавниках и белых, испачканных краской, парусиновых туфлях, на босу ногу. От него пахло олифой, растворителем и вчерашним перегаром.

- Сегодня заказов не принимаю, - хрипло и недовольно пробасил художник, не очень подходящим к его неказистой фигуре, злобным голосом, - завалили своей работой. А, благодарности от вас не дождешься. Как с козла молока. Я был на больничном листе. Приходите через месяц.

«А, этот злобный карлик мог легко мог пролезть в щель между домами на Пятницкой. И, наломать дров. Предварительно, украв у судьи картину из его коллекции. Надо присмотреться к нему повнимательней, - мысленно констатировал Герман».

Он приосанился и переложил из одного наружного кармана плаща, в другой, литровую, граненую бутылку дорогой водки с перцем.

- Вы меня не за того принимаете, отец родной. Я ближайший родственник упокойного с миром судьи Артемия, сына Сергия Скуратовского с Пятницкой. Вечная ему память. И, наследник всего имущества, движимого и недвижимого, всевозможный. Пришел помянуть его добрым словом. И, вместе с вами, подумать, как жить дальше в этом непростом мире.

Реставратор смутился и,сменив гнев на милость и расплылся в улыбке.

- Так бы сразу и сказали. Проходите. Разуваться не надо. Я еще не убирался. У меня к вам, как к душеприказчику, разговор есть особенный, не шуточный и не пятиминутный. Потолкуем. Но, сначала, помянем доброго человека по нашему обычаю.

Через неделю Герман послал сообщение Владлену Скуратовскому, в котором сообщил важную новость.

«Я нашел убийцу вашего отца. Встречаемся завтра, в восемь вечера, на Пятницкой. Пригласите вашего адвоката. С глубоким уважением, Доктор Герман».

Настенные часы в кабинете судьи Скуратовского пробили восемь раз. Аккуратно обходя злополучное место на ковре, Герман прошелся по кабинету, толчком от себя, открыл правую створку окна и внимательно осмотрел сидящих в кожаных креслах Скуратовского-младшего, его адвоката и, застывшую в дверном проеме, домработницу.

Из бокового кармана пиджака, Герман достал запечатанный конверт и положил на середину письменного стола.

- В этом запечатанном конверте, - сообщил он внимательным слушателям, - лист бумаги с фамилией и именем убийцы. Откроем его в свое время. Для начала я расскажу вам, как убийца умудрился в полностью закупоренной квартире совершить свое черное дело.

Скуратовский и юрист, от нетерпения, заерзали в креслах, а домработница натянулась, как струна.

- Прошу вас, не томите, - попросил юрист.

Судейский сын, в знак согласия, закивал головой.

- Я говорил раньше, что убийца очень умный, расчетливый и удачливый человек. Он давно наблюдал за жертвой и знал, что судья каждый вечер, около восьми часов, открывает окно и проветривает кабинет. И, ровно через полчаса его закрывает. Следовательно, на фоне освещенного окна, он показывается два раза. Примерно, по пятнадцать-двадцать секунд. Стрелять убийца решил на закрытии окна. Так легче подготовится и рассчитать время.

Герман подошел к окну и вгляделся в ночную темноту.

- А, теперь давайте смоделируем ситуацию. В тот злополучный вечер на улице было прохладно и судья открыл только одну оконную створку. Через полчаса, когда кабинет проветрился, он правой рукой взялся за ручку открытой половинки рамы, и собирался потянуть ее на себя. В этот момент, почувствовал сильный удар левую часть груди и начал терять сознание. Жизнь его покидала, а инстинкт самосохранения заставлял за нее цепляться. Ноги подкашивались, голова шла кругом. Его развернуло против часовой стрелки, отбросило назад и потянуло вниз. А, он правой рукой, мертвой хваткой держался за ручку рамы и, падая, тянул ее на себя. Под весом падающего тела, рама захлопнулась. Скуратовский, теряя сознание и силы, разжал холодеющую руку и упал на ковер у окна.

Герман внимательно посмотрел на побелевшего, как полотно Владлена Скуратовского.

- Для такого эксперимента вы слишком впечатлительны. Не вздумайте потерять сознание.

И, обращаясь уже к, внимательно слушающему, адвокату, продолжил.

В тот вечер произошел случай, который бывает один раз из ста. Шпингалет, от сильного удара створки об основание рамы, содрогнулся, подскочил и стал на свое рабочее место. Заперев раму изнутри. И, так как входная дверь тоже была заперта на внутреннюю задвижку, создалась парадоксальная ситуация всецело изолированной квартиры, из которой даже мышь не нашла бы выход. А, внутри квартиры лежал на полу застреленный судья. Именно, это немыслимое положение вещей, не дало официальному следствию сдвинуться с места.

Герман закрыл окно и задернул шторы. В кабинете повис сумрак.

- Теперь расскажу о позиции, которую выбрал стрелок. Он стрелял с расстояния двухсот метров, из расщелины между двумя домами, стоящими напротив. На уровень этого окна он спустился с крыши, то ли по веревочной лестнице, то ли, используя горноспасательное снаряжение. Я спускался туда по веревочной лестнице. Но, произвести прицельный выстрел я бы не смог. Не на что было бы опереть ствол.

Герман подошел к стоявшей навытяжку служанке, и усадил на диван.

А, сейчас перейдем к самому главному. Я, очень коротко, объясню, как вычислил убийцу. Я разыскал классную руководительницу той музыкальной девочки, которая когда-то, очень давно, играла на белом, старинном фортепиано, стоящем в соседней комнате.

Из рассказа преподавательницы, я сделал вывод, что в смерти судьи Скуратовского, виновата безумная любовь. Настоящее чувство может сохраняться десятки лет и толкнуть человека на невероятный поступок.

Почти четверть века назад в этой квартире проживала музыкальная семья. Родители преподавали музыку, и семнадцатилетняя дочка пошла по их стопам. У нее даже имя было соответствующе. Родители называли ее Фа-соль. И, это были ее любимые ноты. Многие произносили ее имя слитно. Но, звучало оно точно так же.

В восемьдесят пятом эту семью постигло несчастье. Отца арестовали за участие в антисоветской группировке и он покончил с собой на Лубянке. Несчастье не приходит одно. По решению суда их выселили из этой квартиры. И, с той поры их след затерялся.

Герман пристально посмотрел на оцепеневшего Скуратовского.

- А, в квартиру вселился ваш отчим, судья Скуратовский. Который, до того времени, прозябал в однокомнатной квартире соседнего дома. И, были слухи, что он тоже состоял в той преступной антисоветской организации. Но, как-то выпутался и прошел по делу, как неизвестный.

На том бы все и закончилось, но через время пришел из армии очень близкий человек пианистки Фасоли. Начал он разбираться в этом деле и искать свою зазнобу. И, под судью подкапывать. С ним та же история произошла. Обвинили в подготовке покушения и отправили на Колыму.

После освобождения, говорят, он в Чечне повоевал, и поскитался где-то. И, наконец, опять в столице объявился. Вот его-то имя в этом конверте и написано.

Герман вплотную подошел к, внимательно слушавшему адвокату и заглянул ему в глаза.

Одно время я подозревал вас, ребе, в организации убийства судьи Скуратовского, но музыкальный след взял верх. И, не напрасно.

- Из каких же соображений вы меня подозревали? - с нескрываемой насмешкой, полюбопытствовал Марк Соломонович.

- Все очень просто. Я покопался в вашей родословной и выяснил любопытную деталь. Вы, ребе Марк, являетесь двоюродным братом расстрелянного валютчика Рокотова. Которого судья Артемий Скуратовский незаконно отправил на эшафот. Родился Рокотов в еврейской семье и, в детстве звали его Ян Орлик. Когда мать его овдовела, она вторично вышла замуж за Тимофея Рокотова. Фамилия Рокотов Яну от приемного отца досталась. Как там было сказано в старинном еврейском пергаменте? «Возьми придорожный камень и убей нечестного судью». Но, теперь вы вне подозрений.

- Спасибо и на этом, - захлопал в ладоши ребе Марк. - Кто бы ни был убийцей судьи Скуратовского, я ему благодарен. Он взял тяжелый, придорожный камень вместо меня. Видать, была на то воля, Того, кто вершит наши судьбы. И, Никита не долго процарствовал после смерти Яна. Такой талант загубили. У избранного народа Божьего, испокон веков, не было воинского рыцарского ордена. Оружием нам служило наше золото, наш разум и наше терпение. Жил бы Ян в наши дни, был, по меньшей мере, банкиром. А, может, и министром финансов.

Герман взял под руку Владлена Скуратовского и вывел его в прихожую.

- Я свою работу выполнил. Дальше ваш ход. Сами решайте, кто прав. А, кто виноват. Как совесть подскажет. Конверт прошу не вскрывать. Завтра, при встрече вскроем.

И, уже с порога, добавил.

- Завтра жду звонка не позднее двенадцати. Думаю, что ваша жизнь в опасности. Но, это уже отдельный гонорар.

На следующий день Скуратовский, по телефону, назначил Герману встречу на выходе из метро, у Трех вокзалов.

- Это не по правилам, доктор Герман. В конверте оказался чистый лист бумаги, - заявил он растерянно.

Герман зло усмехнулся

- Я же просил без меня конверт не вскрывать.

- Я так и хотел поступить. Но. адвокат настоял, - пояснил Скуратовский.

Герман отвел его в сторону и усадил на лавочку.

- А, теперь, когда мы одни, слушайте очень внимательно и вдумчиво. От этого будет зависеть ваша последующая судьба. Вчера вечером, на Пятницкой, я разыграл спектакль. И, зрители, кажется, мне поверили. Ребе Марк решил, что ему удалось пустить меня по ложному следу. И, я сделал все, чтобы он, как можно дольше, оставался в приятном заблуждении.

История с Фасоль действительно имела место. Но, ваш адвокат и его сообщница, использовали те печальные события, что бы. не дать мне докопаться до истины.

Все дело в том, что адвокат, при помощи домработницы, которую сам и внедрил к вашему отцу, подменил оригинал картины Рубенса «Коронация Марии Медичи», на очень хорошую копию.

Когда Мария Медичи позировала Рубенсу, художник, безумно и безнадежно. в нее влюбился. И, на память об этой любви, тайно написал точно такой же портрет для себя. Получились два, почти одинаковых, оригинала.

Свою картину Рубенс сохранил в тайне до самой смерти. А, кто-то из его наследников, проигравшись в карты, продал ее русскому посланнику. Цена, по тем временам, была запредельно высока. Холст поместили на столе и русский вельможа полностью покрыл его золотыми флорентийскими дукатами, в два слоя. Так эта картина попала в Россию. Ее редко выставляли и она долго пролежала в запасниках Эрмитажа. А, потом бесследно исчезла. И, оказалась в коллекции судьи Скуратовского. Реставратор, профилактически осматривая коллекцию картин, заметил подмену и просветил вашего отчима. Скуратовский к правоохранителям обращаться не стал. Многие картины он приобрел незаконно и они могли быть в розыске. Судья, под страхом разоблачения, потребовал у Марка Соломоновича, вернуть портрет Марии Медичи на место.

Но ребе Марк с «Коронацией Марии Медичи» расстаться уже не смог. Он решил обезвредить Скуратовского, руками сообщницы. И, рассчитаться за смерть двоюродного брата. А, обвинить в убийстве из мести, друга музыкантши Фа-соли. Который, якобы, хотел отплатить судье, за их поломанные судьбы.

Я поднял досье на, так называемую, домработницу. Оказалось, что она, в прошлом, мастер спорта по биатлону. Вдобавок, когда-то занималась альпинизмом. Принимала участие в событиях в Приднестровье. Сначала, в качестве журналиста. А, позднее, выполняла особые поручения генерала Лебедя. За что имеет правительственные награды. В свое время, засветилась в Бейруте. и Эмиратах. Дальше, ее следы теряются.

Во время осмотра вашей квартиры, я обратил внимание на альпинистские ботинки тридцать седьмого размера. А, в кладовой обнаружил телескопический, домашний турник, на котором, с одной стороны, не было резинового наконечника. Служанка уронила его на дно расщелины между домами. Когда использовала раздвижную перекладину для упора ствола. А, я не поленился и достал эту неприметную резинку.

Герман вручил собеседнику резиновую деталь.

Это служанка, переодевшись в мужскую одежду, играла на дудке под окном, и садила фасоль на клумбе, что бы направить следствие по ложному следу.

Вчера я усыпил их бдительность, что бы у вас было время все обдумать. А, думать есть над чем. Ведь, картина в розыске. И, является собственностью государства. Я бы посоветовал вам пойти на компромисс. Картина, в обмен на молчание. Берите картину и уезжайте в Европу. Наверняка, вас там кто-то ждет с нетерпением. Но, должны вы приехать не с пустыми руками. Но, это опасная партия и вы ее можете не вытянуть.

Второй вариант проще и безопасней. Это все пустить официальным путем. Тогда вы наследуете квартиру и все картины. Кроме «Марии Медичи». Решение за вами.

Герман вручил Скуратовскому визитную карточку, на которой был номер банковского счета.

- Мой гонорар перешлете на этот счет. Когда все прояснится. И, это должно быть не меньше двадцати процентов, - произнес он небрежно. - За, сим, разрешите откланяться.