Чефуры на Фужинах не то чтобы сильно ассимилировались. Пофигу им эта ассимиляция. Здесь тьма чефуров, которые вообще не знают словенского. Они могут сказать только «до свидания» и «привет», «ноль три разливного» и «пачку сигарет», «пажалста» и «спасибо», «магазин» и еще три слова — но это всё. Одной фразы по-словенски сказать не могут. Даже коротенькой. Вот, например, Пешич из дома, где живет Ади. Он в Словении уже тридцать лет, но по-словенски может сказать только: «По путям не ходить, опасно для жизни». Что поделаешь: он когда приехал в Словению, устроился рабочим на железную дорогу и до сих пор там горбатится. На этой стройке одни боснийцы, только бригадир из хорватского Меджимурья. Где там язык учить! Без вариантов. Пешич ведь или на работе, или в «Кубане», где по-любому одни чефуры. Говорят, ходил он как-то на заседание домового комитета да на родительское собрание в школе и там типа старался говорить по-словенски. Ну, это он так сам говорит, только никто кроме него этого не заметил.

Словенцы страшно бесятся, когда кто-то не умеет говорить по-словенски, — не знаю только, поможет ли им, если все Пешичи по-словенски заговорят. Можно подумать, они сразу с ними болтать начнут. По мне, так это полная чушь. Я о том, что Пешичи должны говорить по-словенски типа из уважения к Словении и все такое. Пешичи работают на стройках, всю Словению они построили, но уважают только Мирослава Илича и холодное пиво. Да эти Пешичи могут хоть по-тунгузски говорить… Можно подумать, кто-то обратил бы на это внимание. Больно нужно! Только вот словенцы напрягаются на этот счет, бесятся — зачем? Комплекс у них такой, а все потому, что никогда не умели в футбол играть.

Чефуры на Фужинах, правда, у словенцев кое-что переняли. Это когда никто ни на кого не обращает внимания, хоть ты сдохни. Кто бы ни прошел мимо, обязательно сделает вид, что в упор тебя не видит. Каждый по своим делам, как сказал бы Радован. А потом сплетничают у тебя за спиной. Если вдруг увидят, как ты крадешь автомагнитолу, никто тебе ничего не скажет, но через полчаса уже все соседи будут знать, что ты за человек. За исключением полиции. Все на тебя смотрят, разглядывают, наблюдают за тобой, все в курсе всего, но вопросов не задают. Не лезут они в твои дела. Сейчас, когда во всех подъездах камеры, все знают, когда ты домой приходишь, когда в дупель напился, когда в гипсе ходил — всё, короче. Но никто тебе ничего не скажет. Будто тебя и нет вовсе. Хотя все всё про тебя знают.

Иногда это и неплохо, потому как если бы все чефуры в нашем подъезде начали вмешиваться в мои дела, я бы рехнулся. И сегодня, когда я шел в сторону Головца в футболке, разорванной свихнувшимся Ацо, с разбитой губой и весь в мыле, все на меня таращились, но делали вид, что все нормально и со мной все в порядке. А сами оборачивались мне вслед и воображали черт знает что. Потом будут по всему району расспрашивать, что случилось, будут гнать всякую пургу, выдумывать и все такое. А сейчас никто меня не остановил и не спросил: со мной все в порядке? помощь не нужна? И меня это очень даже устраивало, потому что, спроси меня кто о чем-нибудь, — я бы сразу дал в табло. И вот иду я к Головцу, а мимо меня по Дороге воспоминаний и товарищества разные персонажи с Фужин топают. От чокнутых, которые совсем одичали и бродят по Головцу в трико, с повязкой на ушах и пугают тут птичек и зверюшек, — до стариков, которые по пути к фужинскому замку не успели обсудить все свои болячки и решили пройтись еще, заканчивая чефурками: те гуляют себе, треплются о мексиканских сериалах и переживают из-за того, что Фернандо бросил Марию. Все смотрели на меня, расхристанного и до смерти уставшего, но все делали вид, что ничегошеньки не замечают. И те, которые чефуры, решили, скорей всего, что я наркоман, а словенцы подумали, что все мы чефуры такие, так что всё путем.

Чёрти сколько времени прошло, пока я взобрался на Головец. В начальной школе нас приводят сюда на День спорта и заставляют носиться вверх-вниз, чтобы мы типа до конца вымотались. А училки рассаживаются по лавочкам, выкуривают по пачке сигарет и ведут свои охренительно умные разговоры, — так и рабочий день проходит. Вот такие у нас фужинские дни спорта. Уселся я на эту дурацкую лавочку и сидел там, как псих, сбежавший из дурдома.

Смотрел на Фужины и думал, что надо идти к дому и искать Ацо. И Деяна с Ади. Я сидел, и думал, и готовился, но без толку. Будто прилип задницей к лавке. Не мог двинуться с места. Холодало, начинало смеркаться, а я все торчал на Головце. Грёбаный Головец! Лучше всего было бы остаться здесь и превратиться в одного из тех психов, которые будто бы женщин в здешнем лесу насиловали. Было время, когда об этом много болтали, но так — точно никто не знал. По-моему, это мамаши дочерей своих пугали, чтобы те не таскались с парнями на Головец и не тискались там за деревьями. Грёбаный Головец! Я так и не мог сдвинуться с места, спуститься вниз и дойти до дома. Напрягало меня то, что я в рваной одежде и в крови и что надо будет все объяснять народу во дворе. На самом деле я вообще не знал, что произошло и что там с Дамьяновичем. По-хорошему, мне б сейчас подумать, не случилось ли с ним чего серьезного? Но нет же: я только не хотел объяснять, почему у меня порвана футболка.

Тащусь я домой по Дороге воспоминаний и товарищества, а мимо меня пробегает товарищ Слатнер, который вел у нас биологию в начальной школе. Прикольный такой чел: живет себе в своем мире, цветочки сажает, гербарии составляет, поет в каком-то долбаном хорв. С большим заскоком, короче. До балды ему всё. И вот подскакивает он ко мне в своем пидорском трико в горошек, останавливается, улыбается, смотрит, подпрыгивает на месте передо мной и начинает расспрашивать о том о сем.

— Решил прогуляться? Все еще играешь в баскетбол? Как учеба? Как родители? Чем одноклассники занимаются?

Задает он мне свои вопросы и прыгает передо мной, а я в ответ только головой мотаю. Потом мы оба друг другу киваем, и он бежит дальше — к Головцу. Вот и всё. Чувак видел мою окровавленную губу и порванную футболку, но это его не касается. У него есть дела поважнее. Хорошо еще, что у всех всегда есть дела поважнее.