Этим летом судьба забросила меня в самые дебри Пиренеев, в район испанского местечка Кастехон-де-Сос, по соседству с главной пиренейской вершиной Ането, снежная шапка которой уткнулась в синеву неба на высоте в три с половиной километра. Здесь, совсем недалеко от границы с Францией и княжеством Андорра, проходил чемпионат мира по парапланеризму.
«CAMPEONATO DEL MUNDO DE PARAPENTO 1997» — так звучит это по-испански.
Преодолев за трое суток гонки по дорогам Смоленщины, Белоруссии и Европы дистанцию, сравнимую с расстоянием от Москвы до Красноярска, мы, четверо русских в одной «мазде», прибыли на соревнования, где моим попутчикам предстояло штурмовать заоблачные выси, а мне — снимать фильм о парапланах, этих удивительных летательных аппаратах, так похожих и одновременно не похожих на парашюты, о людях, которые на них летают, ну и, конечно, о выступлениях нашей сборной.
В состав команды России входило пять пилотов, представлявших Москву, Зеленоград и Санкт-Петербург. Кроме того, в Испанию приехали двое парапланеристов с Украины, которые также считались нашими во всех вопросах, кроме протокольно-официальных.
В тот особо запомнившийся день от синоптиков поступило грозовое предупреждение, и штатные полеты спортсменов отменили. Обрадованные наконец-то представившейся возможностью отдохнуть от ежедневных многочасовых и многокилометровых воздушных гонок, многие из двух сотен участников соревнований, собравшихся на склоне горы Гальинеро — отсюда обычно начинались все зачетные маршруты, — радостно слетели прямиком на финишное поле. И лишь немногие решили, что не стоит упускать случая полетать хотя бы просто так, в свое удовольствие — где еще найдешь такое, почти идеальное, место для настоящих полетов! Уж точно, не в родной, к примеру, Голландии или Южной Африке!
Попросился полетать на параплане и я. Вернее, просился-то я давно, но все не выпадало удобного случая: как-никак чемпионат мира, все расписано и спланировано заранее и наперед. Но на этот раз фортуна, похоже, сделала зигзаг в мою сторону: Дима Гусев, земляк-зеленоградец, официальный лидер команды и одновременно председатель Российской федерации парапланеристов, согласился помочь мне.
Однако, посоветовавшись, асы посчитали, что днем условия для полета новичка, то бишь «чайника», довольно суровы, и предложили подождать до вечера, когда атмосферные процессы, связанные с дневным солнечным нагревом поверхности земли и вызывающие вертикально-вихревые перемещения воздушных масс, обычно утихают.
Настроившись на дневной полет и услышав такое суждение профессионалов, я уже подумал было, что опять ничего не выйдет, но Дима оказался верен своему слову. Он только попросил решить проблему с заброской нашего снаряжения на старт — ведь до точки взлета несколько километров, и все вверх.
Узнав, что к вечеру на гору поедут на своем микроавтобусе новозеландцы, я разыскал их, и — ура! — пообещали взять. Транспорт будет, значит, дело почти в шляпе!
К семи часам солнце, уставшее от борьбы с облаками, решило отдохнуть и двинулось на закат. Мы же, взвалив на спины упакованные «парапентэ» (это по-испански), пришли, как договорились, на условленное место. Но где спасители-попутчики? Никого нет! Кроме киви, изображенного на заду пустого новозеландского «вэна».
А его хозяин в это время, загрузив, как кенгуру, в свой тандем сразу двух ребятишек, летал себе высоко над горой. Тандем — это двухместный параплан, позволяющий пилоту брать в полет пассажиров.
Пока длилось наше томительное ожидание, Дима успел напомнить мне основные правила управления парапланом, как нужно вести себя в тех или иных штатных и нештатных ситуациях, а также дважды сходить в кафе и выпить, как он сказал, кофе.
Нет, новозеландцы — это не немцы и не американцы, с пунктуальностью у них, видать, слабовато. Только где-то около девяти, налетавшись с внучатами, довольный заморский дед приземлился неподалеку и подошел к автомобилю. Время было уже позднее, и он, подумав, решил отложить свой последний вечерний полет до утра.
Неужели все сорвется? Внешне я постарался сохранить спокойствие, но внутри все заклокотало. Для меня было очевидно: либо сегодня, либо никогда!
Совсем было отчаявшись, вдруг увидел Юрия — нашего коллегу, оператора с НТВ, который в составе параллельной бригады работал здесь же, на чемпионате. Он проезжал мимо на стареньком «рено» размером в пол-«запорожца», арендованном у кого-то из местных. Юру долго уговаривать не пришлось, да и времени не было — заскочили на автозаправку и, не мешкая, рванули на гору.
Итак, в сгущавшихся сумерках, по извилистой дороге без каких-либо ограждений, как по винтовой резьбе, на предельно возможной скорости поднимались мы все выше и выше к стартовой площадке, уже затянутой, в довершение ко всему, мрачной тучей. И я мысленно сожалел, что на небе не видно луны — сейчас самое полнолуние, и она была бы очень кстати. Внизу, в городках и селениях, зажигались огни.
Оценив обстановку, решили взлетать со второго, нижнего, старта — высота около 2000 м над уровнем моря.
На одном из поворотов серпантина, почти на самом верху, увидели одиноко застывшую на краю обрыва фигуру человека. Что за наваждение? С горы, вроде бы, все уже давно либо слетели, либо съехали.
Оказалось, этим человеком был фоторепортер испанского отделения газеты New Times». Он подошел к нам и на ломаном английском языке стал выяснять, не собираемся ли мы сегодня летать. Получив утвердительный ответ, он обрадовался, но тут же переспросил, а подходящее ли для этого время? Нам ничего другого не оставалось, как ответить — да.
Забавная ситуация: на вершине горы, на ночь глядя, встретились сумасшедший фотограф из далекого Мадрида, забравшийся сюда для съемки мирового чемпионата по параглайдингу через час после того, как последние параглайдеры (это по-английски) покинули здешние склоны, — и двое таких же сумасшедших русских, два филина, не нашедших более удобного момента для прыжка в пропасть, кроме как на сон грядущий, к тому же один из них намерен лететь, вообще-то, впервые в жизни.
И тот, и эти смотрят друг на друга и мысленно крутят пальцем у виска, оценивая таким образом действия противоположной стороны, хотя все вместе ждут не дождутся, когда свершится то главное, ради чего они здесь очутились. Сказано: охота пуще неволи...
И вот купола разложены, направление ветра определено. Дима в последний раз спрашивает меня: «Летим?» Без колебаний отвечаю: «Летим!»
Вдруг выясняется, что я забыл внизу, при погрузке, шлем. Дмитрий, скрипнув зубами, отдает мне свой, мотивируя это тем, что он хоть знает, как приземляться.
Так... Подгонка и проверка снаряжения, в которое я облачился, последние инструкции... Команда на старт!
Закрываю глаза, мысленно перебираю последовательность своих действий в первые секунды старта и полета, неуклюже разбегаюсь, ощущая тяжесть сиденья-подвески и с трудом преодолеваю сопротивление натягивающихся строп. Купол где-то сзади поднимается, наполняется, я слышу голос Димы: «Режим! Режим!..»
Пытаюсь отпустить передние стропы, зажатые в руках, и опаздываю на несколько мгновений. «Стоп!» — кричит Дима, наблюдающий и контролирующий мои действия со стороны. Купол заваливается, я падаю, поднимаюсь, учащенно дыша, и, сложив гармошкой параплан, бреду на исходную позицию.
И вновь купол разложен, и вновь разбег, и вновь команда «Стоп!», и все повторяется.
Я не замечаю фоторепортера, который бегает вокруг и щелкает камерой, не замечаю Юру, который вдруг запрыгивает в свой авто и начинает спускаться по серпантину куда-то под место нашего старта, как потом объяснял он — для страховки и возможной быстрой эвакуации в случае чего.
С четвертой попытки, перепрыгнув через какую-то кочку и чуть не задев ее краем подвески, я взлетел.
Услышал сзади ободряющий возглас: «Все нормально, летишь!» — и отправился в свое первое воздушное путешествие в качестве человека-птицы! Конечно же, парящего орла — ведь я сам, а не ветер, могу управлять своим движением! Могу опускаться, могу подниматься, могу лететь вправо, могу влево, могу ходить кругами... Ха, а могу ли? Обольщаться, пожалуй, не стоит — полетный опыт у меня на сегодняшний день близок к нулю.
Разве можно воспринимать всерьез те два прыжка-соскока со склона подмосковного карьера, что год назад совершили мы со Стасом Покровским, ведущим телепрограммы «Пилигрим», во время съемок одной из его передач? Естественно, нет.
Сижу скованно, поднятые вверх руки крепко держат клеванты — своеобразные рычаги управления — и одновременно прижимают к туловищу стропы. Под ногами — скалы, каньоны, колючки и деревья на крутых склонах. Это я вижу, это не только под ногами, но и под носом. Высота над долиной — километр с небольшим.
Краем глаза пытаюсь взглянуть наверх — купол надо мной, все в порядке. Осторожно поворачиваю голову назад — в надвигающихся сумерках на фоне горы второго параплана не видно. Дима должен был подняться следом за мной, но пока его что-то нет. «Почему на парапланах не устанавливают габаритных огней?» — проносится в голове.
Быстро темнеет — стартовали где-то в половине десятого, на небе большая облачность. Справа внизу горят огни Кастехона, мой курс — прямо, туда, где кончаются красно-бордовые ребра отрогов, подпирающих Гальинеро. Именно там предстоит выполнить первый маневр.
Немного потряхивает, и такое чувство, что поднимает. Этого только не хватало!
Чуть-чуть освоившись, начинаю крутить головой. Слева вижу боковую вершину нашей горки, но смотрится она как-то низковато. Похоже, я не снижаюсь. Не слишком ли велик для меня оказался купол «Regas Fenix», купленный ребятами в Праге для полетов на парамоторе — параплане с мотором и пропеллером? Если это так и моего веса, возможно, не хватает для нормальной его загрузки, — летать мне всю ночь в облаках, которые, к тому же, имеют обыкновение засасывать в себя и нормально сбалансированные аппараты...
Вдруг слышу по рации, висящей на груди, команду Димы: «Поворот направо!» Начинаю разворачиваться. Похоже, получилось. Лечу в сторону ночного Кастехона, но чувствую снос бокового ветра. Понемногу работая клевантами, добиваюсь выравнивания курса. Клеванты — специальные петли, похожие на стремена, но для рук. Тянешь левую — поворачиваешь налево, тянешь правую — поворачиваешь направо. Теперь обращаю внимание на свою неестественно скованную позу. Чего я так прижался к стропам? Развожу руки в стороны — все нормально, подвеска великолепно меня держит, и я сижу в ней, как в настоящем кресле.
Ага, наконец-то вижу сзади и выше себя параплан Дмитрия. До него метров триста. Выписывает кренделя.
Подо мной, в темных складках гор, поселок Урмелья. Еле угадываю узкие улочки-проходы между старинными двухэтажными домами, грубо сложенными из серого камня и покрытыми или черепицей, или тонкими пластинками из черного камня — пару дней назад мы заезжали туда, чтобы поглядеть на старинный монастырь XII века...
Прямо, слева и справа, где-то на одном со мной уровне, — темные силуэты хребтов. Влево ухолит ущелье, по которому прекрасная дорога, сейчас уже не заметная, убегает в Андорру и Францию, преодолевая при этом несколько живописных перевалов и целый каскад грандиозных тоннелей, один из которых, прямой, как стрела — более пяти километров в длину. Когда мы, добираясь сюда на машине из французской Тулузы, въезжали в него — на голубом небосводе светило солнце, природа просто пела, но, пронзив горное чрево и вынырнув с другой стороны, попали в совершенно иной мир — лил проливной дождь, и сверкали молнии.
Как необычно смотреть на мир сверху, болтая в пустоте ногами и ощущая при этом, что ты не просто висишь, а движешься! Наверняка, чувство, которое владеет сейчас мною, сродни тому, что испытывает парящий над землей Ангел или Демон. Прямо, как во сне!
Продолжаю обозревать окрестности. Справа, на стыке двух горных кряжей, замыкающих долину, — мощный извилистый с высокими скальными стенами каньон, прорезанный сквозь Пиренейский массив рекой Езерой. На протяжении десятка километров — водопады, каверны, пещеры и выставленные напоказ внутренности нашей матушки-земли, обрамленные поверху пышной растительностью.
По дну каньона проложена автотрасса — это путь на юг, в Испанию. Вход в него — в получасе ходьбы от кемпинга, и мы не раз — в поисках дополнительных острых ощущений — гоняли туда купаться и нырять с уступов, а иногда — посидеть с удочкой в надежде поймать неуловимую форель. Но сейчас каньон далеко внизу, и отсюда его почти не видно.
Впереди — расчерченный уличными фонарями Кастехон-де-Сос. Далее — неугомонная Езера, на берегу которой расположен наш кемпинг; шоссе, уходящее вдоль реки, направо по ущелью, в сторону горнолыжного центра Бенеско; светлячки-автомобили на этой дороге и два светлячка на склоне Гальинеро — это спускаются, петляя по серпантину, Юра и, с большим отставанием, наш знакомый фотокорреспондент.
По рации слышу какие-то команды, но ничего не могу разобрать — сплошной фон и шорохи. Шум и треск повторяется. И я понимаю, что на руководящие указания Димы можно не рассчитывать.
Но я уже почти над Кастехоном, и по программе должен сворачивать направо для совершения предпосадочного поворота.
Однако о какой посадке может идти речь, если я столь высоко, что в состоянии, просвистев над городком, спокойно перемахнуть через противоположный хребет! А так как ветер дует в северном направлении, то у меня, пожалуй, есть вполне реальная возможность через некоторое время очутиться где-нибудь во Франции, до которой рукой подать!
Рация шипит. Дима пытается что-то мне передать, но безуспешно. Значит, далее нужно слушаться только внутреннего голоса. И этот голос мне говорит: начинай делать большой круг над городом, с заходом налево, против ветра. Делаю виток, вроде и на этот раз получилось, высота упала. То-то дивятся сейчас люди, сидящие в открытых кафе внизу с коктейлями и пивом, взирая на небо, где какие-то два чудака пытаются поймать свой кайф в ночных полетах на наполненной ветром тряпке!
Впрочем, Диму я давно не вижу. Но он должен быть где-то поблизости. Делаю второй круг, прохожу над полем, где предстоит садиться. Вокруг него — квадратики других полей и пастбищ, разделенные узкими полосами тополевых посадок, а кое-где — низкими стенками, сложенными из округлых речных валунов. Вид — как из окна самолета. Ох, как я еще высоко!
Над заросшим деревьями склоном прилегающей к полю горки немножко потрясло. Но первые крохи уверенности уже появились. Впрочем, уверенность в благополучном полете — не знаю, на чем основанная,— сидела во мне изначально. Окрепла она после того, как наш крошка-«рено» при подъеме избежал почти неминуемого лобового столкновения с последним из спускавшихся в этот день вниз, в цивилизацию, автомобилем. А теперь это чувство обретало некую реальную основу, подтверждающуюся практикой полета.
Слышу очередное громыхание в рации, и вдруг угадываю слово «посадка». Кручу головой и вижу параплан Димы, позади меня в крутой спирали падающий вниз. Догадываюсь, что это он пошел на посадку, чтобы показать мне, откуда заходить, и потом, с земли, проконтролировать мои действия на заключительном этапе полета.
Наблюдаю, как быстро и лихо он снижается, заходит по ветру к реке, разворачивается и идет к финишу.
Сверху мне кажется, что сейчас он зацепится за деревья и его купол повиснет на еле различимых уже тополях. Нет, спокойно и уверенно он преодолевает лесозащитную полосу и приземляется на подстриженном газоне. Тут же слышу четкий голос по рации: «Все о'кэй! Внизу тихо, можешь смело снижаться!» Связь восстановилась.
Как заправский диспетчер, он начинает мною руководить, я ему повинуюсь, мой параплан повинуется мне, делаю последний полукруг и иду, со снижением, на посадку. «Левее, еще левее, теперь на меня», — командует Дима. Пятно лежащего на земле купола приближается, вот уже просматривается темная фигура стоящего рядом человека, чувствуется приближение поверхности земли. «Правей!» — кричит Дима, испуганный, видно, тем, что, четко выполняя его команды, я приземляюсь на него в буквальном смысле слова.
Делаю небольшой отворот в сторону, плавно тяну клеванты вниз до упора и легонько тюкаюсь кроссовками в невидимую щетину ночного парапентадрома. Падаю на колени, купол с характерным шуршанием сваливается впереди меня. Поднимаюсь, счастливый, и вижу протянутую руку Дмитрия: «Поздравляю! Теперь и у тебя есть настоящий полет!»
Шум воды на перекатах Езеры... Смотрю на часы. Мое первое воздушное путешествие в ночном небе Пиренеев длилось почти час — как одно мгновение!
Владимир Зайцев
Костехон-де-Сос, Испания