Феномен: Сады Нептуна

Коралловый риф напоминает великолепный сад, в котором рыбы самых причудливых форм и расцветок кружат у чашечек кораллов, словно колибри среди тропических цветов. По ветвящимся кораллам ползают красные морские звезды, лиловые офиуры, черные морские ежи, прозрачные рачки. Кругом пестреют россыпи ракушек, а в прозрачной воде висят, покачиваясь, большие скопления медуз… Но эти на первый взгляд гармоничная красота и безмятежное спокойствие в любую секунду могут быть нарушены – на коралловых рифах повсюду идет жестокая борьба за выживание. Среди их обитателей немало хищников, подстерегающих добычу. Полости коралловой плиты – излюбленное место обитания осьминогов. В узких расщелинах рифа водятся мурены – крупные рыбы со змеевидным телом, охотящиеся на крабов, рыб и каракатиц. В коралловых рифах встречается также морская щука – барракуда, крупная (до 2—3 м) агрессивная хищница, способная напасть даже на человека. Нередкие гости в рифах и акулы.

Мир кораллов необычайно сложен, своеобразен и до сих пор мало изучен. В нем обитает множество организмов, живущих в тесном переплетении и удивительной взаимозависимости. Первые кораллы появились на нашей планете около 500 миллионов лет назад, и ныне эти уникальные сообщества живых организмов поражают наше воображение богатством форм и грандиозностью своих построек.

Хотя коралловые полипы и распространены во всех морях мира, рифообразующие кораллы (около 600 видов) обитают только в тропиках – там, где температура воды никогда не опускается ниже 20°С, а соленость не превышает 3,5 промилле. Наиболее благоприятные условия для их жизни – это воды Мирового океана между 32° северной и 27° южной широты.

Рифы населяют сообщества животных и растений, живущих в таком тесном взаимодействии, что ни одно звено этого слаженного организма не может существовать отдельно. Являясь домом для многих морских обитателей, коралловый риф сам не может обойтись без некоторых своих «квартирантов». Для снабжения кислородом и углеводами, усиления обмена веществ, утилизации отходов жизнедеятельности коралл пользуется «услугами» зеленых одноклеточных водорослей – зооксантелл, которые всю свою жизнь проводят во внутреннем слое полипа, получая от него углекислый газ, азот, фосфор и другие соединения. Водоросли очень требовательны к свету, при его недостатке они погибают, а вслед за ними гибнут и кораллы. Еще одним важным источником кислорода являются зеленые нитчатые водоросли, растущие в порах известкового скелета и опутывающие живые кораллы. Существование рифов невозможно также и без кораллиновых водорослей, растущих на поверхности кораллов и между ними и формирующих прочную известковую корку, превосходно цементирующую кораллы. Миллиметр за миллиметром полипы возводят свои постройки, чтобы затем погибнуть и стать прочным фундаментом для следующих поколений.

Большой Барьерный риф – наиболее крупное коралловое образование на планете – отделен от материка глубоким морским проливом шириной 60—80 км и состоит из бесчисленных коралловых островов, рифов, отмелей, мелких проливов и заливов. Во время отлива взору открываются мелководья, покрытые ковром колоний живых кораллов. Внешний, растущий край рифа обращен в сторону Кораллового моря, он круто обрывается, уходя на большую глубину. Колонии кораллов Большого Барьерного рифа представлены самыми разными видами – от небольших кораллов-сердечек, действительно имеющих сходство с человеческим сердцем, до изящных «вееров Венеры» и черных кораллов. Путешествуя вдоль Большого Барьерного рифа, можно наблюдать под водой настоящие ботанические и зоологические сады, глубокие долины и пещеры в горах коралловых известняков, покрытых обильной морской растительностью. Здесь охотятся различные виды акул, привлеченные обилием рыб, обитают крупные скаты, многочисленные морские черепахи.

На Большом Барьерном рифе четко прослеживается присущая всем коралловым постройкам зональность. Каждый участок рифа по направлению в глубь океана – это свой особый мир, где обитают определенные виды коралловых полипов и сопровождающие их организмы. Верхняя часть рифа – это буйство красок, разнообразие форм, великолепие морской фауны и флоры. Здесь обитатели рифа подчиняются строгому ритму суточной активности. Спустившись ниже 20-метровой глубины, наблюдатель окажется в полутьме, где растут более неприхотливые кораллы. Владения дневного света заканчиваются на 30-метровой отметке, дальше подводный мир погружается во тьму. В таких условиях способны жить лишь немногие виды кораллов – колоний становится все меньше, они сокращаются в размерах, а еще ниже уже практически не встречаются.

Крупный барьерный риф окружает и остров Новая Каледония в Тихом океане. Длина этого кораллового сооружения достигает 1,5 тыс. км, а ширина – от 200 м до 1 км. Коралловые рифы Карибского моря – это фантастической красоты скальные формы, которые, словно ступени гигантской лестницы, сходят в глубь моря у берегов Кубы и образуют грандиозные вертикальные откосы, неповторимые каньоны и пещеры, покрытые кораллами.

Одним из самых удивительных творений коралловых полипов является атолл – кольцо коралловой суши, белоснежной оправой опоясывающей мелководья изумрудных лагун и окруженной снаружи большими океанскими глубинами. Атоллы встречаются исключительно в тропических и экваториальных широтах. Подчас полипы столь преуспевают в своем строительстве, что лагуна становится замкнутым водоемом и теряет связь с океаном. Риф, защищая лагуну от напора морской воды, создает своеобразный изолированный мирок – некий оазис среди громадных пустынных пространств океана.

Дмитрий Иванов

Несмотря на громадное разнообразие форм жизни, существующее в мире коралловых рифов, наносимый им в результате человеческой деятельности и глобального потепления урон угрожает тысячам видов животных и растений.

После проведенных исследований ученые с кафедры эволюции экологии и организмов при Гарвардском университете обозначили 18 критических точек планеты, где организация заповедников сможет принести экосистемам моря максимальную пользу. «В результате сельскохозяйственной деятельности, вырубки лесов и все возрастающей урбанизации в прибрежные воды попадает большое количество грязи, пищевых отходов и вредных веществ, – сказал руководитель исследования Кэллум М. Роберте. – Помимо этого, поблизости коралловых рифов ловят слишком много рыбы, а в районах Индийского и Тихого океанов ее добыча с применением динамита и ядов буквально опустошила эти уникальные природные образования». Список из 18 предложенных зон возглавляет «горячая десятка», которая, хоть и покрывает только 0,03 % поверхности Мирового океана, но непосредственно влияет на состояние более чем трети всех коралловых рифов Земли и может спасти почти две трети нуждающихся в защите жителей моря.

Роберте и его коллеги изучили зоны распространения 3 235 видов рыб, кораллов, моллюсков и ракообразных и сравнили карту мест, где они встречаются чаще и реже всего, с местоположением коралловых рифов, подвергающихся наибольшим угрозам. «Мы нанесли на карты географические зоны распространения 1 700 видов коралловых рыб, 80Д вида кораллов, 662 вида моллюсков и 69 видов ракообразных», – отметил Роберте. Проделать эту работу им помогли собранные по всему миру многочисленные данные, которые в результате выявили особые таксоны, или группы морских обитателей. Оказалось, что богатство видов каждой группы, максимально представленное в так называемом «коралловом треугольнике», расположенном в Юго-Восточной Азии, быстро идет на убыль в восточном направлении, через Тихий океан и не столь быстро, но тоже снижается – в западном, через Индийский океан. Самые же богатые таксоны встречаются в Карибском бассейне.

Помимо этого, были определены и места обитания наибольшего количества уникальных видов морских животных, поскольку вид тем уязвимее, чем уже ареал его распространения. В результате выяснилось, что больше половины исследованных видов ракообразных, почти треть моллюсков и более четверти видов рыб «привязаны» к определенным и достаточно узким географическим регионам. На основе всех полученных в результате исследований данных уровень угрозы видам в каждой из 18 обозначенных учеными точек был классифицирован как низкий, средний или высокий. 10 наиболее уязвимых «горячих точек», отнесенных к высокому уровню угрозы, включают: Филиппины, Гвинейский залив, Зондские острова, Маскаренские острова, Восточное побережье Южной Африки, север Индийского океана, Южную Японию, острова Зеленого Мыса, западную часть Карибского моря и Красное море. 8 остальных точек, где уровень угрозы колеблется от среднего до низкого, это: Новая Каледония, Большой Барьерный риф, Калифорнийский залив, Гавайи, Западное побережье Австралии, остров Пасхи, острова Вознесения, Святой Елены и Лорд-Хау. При этом 14 из 18 изученных районов прилегают к континентальным «горячим точкам» биологического разнообразия, где вырубка лесов, расширение пахотных земель и строительство городов несут в себе не менее серьезную для окружающей среды угрозу.

Обратившись к более ранним своим исследованиям ресурсов Карибского моря, Роберте и его коллеги смогли констатировать, что создание на коралловых рифах морских заповедников и регулярная охрана постоянно живущей там рыбы привели к резкому повышению уловов в прилегающих водах, где рыболовство разрешено. Именно этот положительный опыт позволил ученым сделать заключение о том, что дальнейшее распространение практики создания морских заповедников – единственно верное решение проблемы по сохранению этих уникальных и чрезвычайно хрупких экосистем. Иначе человеческая деятельность может не только серьезно нарушить, но и навсегда изменить жизнь обитателей моря.

 

Большое путешествие: Пять времен года

Сложно представить себе народы более различные, чем немцы и русские, и тем не менее последние, приезжая в Баварию, чувствуют себя вполне комфортно, чего нельзя сказать о северных немцах, для которых Бавария подчас еще большая «заграница», чем для русских. Это противоречие легко объясняется, как только становится понятным, что Бавария – это не Германия.

Между севером и югом Германии – «дистанция огромного размера», но дело здесь не в географическом расстоянии: современный скорый поезд из Гамбурга в Мюнхен идет всего 6 часов. Традиции, образ жизни и даже язык баварцев и северных немцев настолько несхожи, что можно сказать: север и юг находятся «на разных полюсах» и географическая карта лишь символически подтверждает их противоположность. Жизнелюбивые, душевные итальянцы и австрийцы оказываются баварцам не только по карте, но и по духу ближе рациональных «пройсен». «Пройсен» (дословно «пруссаки»), в прошлом жители Королевства Прусского, никогда не вызывали у баварцев особой симпатии. Местами это отражается и в истории.

После успешного окончания Франко-прусской войны, когда баварцы, пруссаки и жители всех, тогда еще отдельных, немецких княжеств плечом к плечу сражались против общего врага, возникшие в народе стремления к объединению воплотились в мечту о кайзере, что и привело к провозглашению 18 января 1871 года прусского короля Вильгельма I кайзером Германии. Представитель баварского короля Людвига II, вынужденный присутствовать на этой церемонии, писал потом своему королю: «Мне больно было видеть наших баварцев склонившимися перед кайзером. Мое сердце готово было разорваться… Все здесь такое холодное, надменное, сверкающее, роскошное, кичливое, бессердечное и пустое…»

Это мнение, как говорится, официальное. Но и народное не лучше. «Пруссак знает все лучше, а чего он не знает, знает еще лучше», – гласит баварская пословица. Да, ушло в небытие Королевство Прусское, а «пруссаки» остались… Вообще сегодня баварцы называют «пруссаками» всех остальных немцев, живущих севернее Майна, хотя слово «пройсен» постепенно теряет и это вполне нейтральное значение. Оно все активнее используется как универсальное ругательство, позволяющее в выразительной, насыщенной и емкой форме передать всю гамму чувств.

То, что для северного немца замкнутость, для баварца глубокая убежденность в том, что «словами делу не поможешь» и чем говорить просто так, ради «красного словца», лучше уж помолчать. Классическая сцена из жизни. Баварская семья за столом. Она: «Вкусно?» Он: « Если я ничего не говорю, значит, вкусно». В отличие от «пруссака», который, по словам героя знаменитой народной пьесы «Бранднер Кашпар», «озвучивает весь свой мыслительный процесс», баварец «объявляет только его результат».

Он не станет торопиться с выводами, он вообще никогда не спешит, тщательно продумывая любое решение и действие, не доверяет слишком быстрым новшествам и переменам, отдавая предпочтение старому, но «испытанному». И может быть, именно благодаря этим качествам – рассудительной «замкнутости», и в особенности неторопливому «упрямству», Бавария – один из старейших и наиболее экономически развитых регионов Европы.

В этом же, вероятно, кроется секрет того, почему баварцы столетиями сохраняли верность трону: династия Виттельсбахов без особых потрясений правила страной на протяжении 700 лет. Когда предпоследний из бывших на престоле Виттельсбахов, Людвиг II, признанный недееспособным за «бесполезную» растрату государственной казны на строительство своих сказочных замков, был фактически свергнут группой вероломных министров, простые баварские крестьяне встали на защиту своего короля. Знали бы тогда эти министры, какой огромный доход государству принесут уже в недалеком будущем сказочные замки «сумасшедшего» Людвига!

Людвиг II, Король Баварский, или Кини, как ласково называют его баварцы, среди многих прочих правителей единственный, чье имя заставляет чаще биться баварские сердца. Сказочный король, он и жил, как в сказке, которую сочинил для себя сам. Его окружала прямо-таки мистическая аура. Он был редкостно красив: высокий, прекрасно сложенный, по крайней мере, в молодости, с густыми, вьющимися волосами и необыкновенными глазами. Людвиг обожал искусство, казалось, он был вдали от земных забот, амбиций, откровенных притязаний на власть и тем не менее стоял поперек дороги Бисмарку, мешая политическим козням Пруссии. Его таинственная смерть до сих пор вызывает немало толков. На месте гибели Людвига II, недалеко от замка, в котором он провел последние месяцы своей жизни, в водах озера Штарнбергер-Зе, в 10 метрах от берега стоит деревянный крест. Глубина воды здесь по пояс, а плавать Людвиг умел превосходно…

Но как бы то ни было, Людвиг II оставил о себе хорошую память и заработал бессмертие. И каждый год у места, где стоит деревянный крест, собираются те, кто и сегодня тоскует по прошлому, сохранив в душе верность Баварской монархии.

Вероятно, на этой же самой верности или «упрямстве» держится власть консервативной партии, которая с конца второй мировой войны практически беспрерывно и безраздельно правит в Баварии. У этой партии – ХСС – даже был свой харизматический лидер, Франц Йозеф Штраус (его именем назван мюнхенский аэропорт), который, вылетая на встречи в качестве главы Баварского правительства, лично управлял самолетом. Кстати, по его же собственным словам, он был бы в состоянии сделать это и после четвертой кружки пива. Не удивительно, что он был так популярен среди баварцев.

Но при какой бы власти они ни жили, будь то монархия, демократия или всего месяц просуществовавшая Баварская Советская республика, у них не отнять их характера – того, что так отличает их от остальных немцев. Да и страна эта, и ее природа всегда останутся неизменно прекрасны…

Долина реки Изар

Даже северный немец не станет спорить с тем, что, несмотря на «непривлекательный» характер ее жителей, трудно найти места, сравнимые по красоте с Баварией, самой большой из земель Германии. И хотя по российским масштабам она не так уж и велика, немногим больше Московской области, тем не менее удивительно многолика. Мрачный, с развесистыми, поросшими мхом деревьями Баварский лес – на востоке и огромное, как море, Боденское озеро – на западе, равнины, плавно переходящие в покрытые виноградниками холмы Франконии, – на севере и начало величественных Альпийских горных хребтов – на юге. Эту многоликость к тому же подчеркивает особенное «лицо» населения каждого из этих регионов Баварии, жители которых придают огромное значение своей «региональной принадлежности» и не любят, когда их путают. Хотя это и не так-то просто уже по одной только причине: обилие и своеобразие диалектов таковы, что, к примеру, крестьянин с предгорий Альп не всегда понимает жителя Баварского леса.

Потрясающее разнообразие местности, языка, обычаев, архитектуры, легенд, исторических персонажей, праздников, костюмов, песен и танцев, напитков и блюд… Справедливо это или нет, но если среднестатистического россиянина, да и любого другого иностранца, спросить, как он представляет себе типичную Баварию, то он, скорее всего, «нарисует» пейзаж и портрет жителя именно ее горной части, так называемой Верхней Баварии. А сердце Верхней Баварии – расположенная в самом ее центре долина реки Изар. Она берет свое начало высоко в Тирольских Альпах и, оставив позади 283 км, впадает в Дунай у городка Деггендорф, пересекая всю южную Баварию.

В верхнем течении Изар пробивает свой путь в диком, сохранившем свою первозданную красоту горном краю. Это так называемый Изарвинкель, что приблизительно можно перевести как «отдаленное укромное место». Этот край, и вправду как будто укрывшийся подальше от посторонних, населяет и совершенно особая порода людей. Суровые, как окружающая их природа, настойчивые, подчас своенравные, в туристическом бизнесе они – неловкие, абсолютно «необоротистые» предприниматели.

Для жителей Изарвинкеля вплоть до начала второй мировой войны главным средством связи с остальным миром была река Изар. Именно здесь появились люди особой профессии, характерной лишь для этих мест, – сплавщики леса. Работа их состояла в том, чтобы переправлять готовые бревна из высокогорных лесов в долину по стремительно бурлящим горным ручьям, при этом разница в высоте достигала порой 1 000 м. Для этого им приходилось часто с большим риском для жизни строить на горных потоках специальные, похожие на горки деревянные приспособления, по которым бревна как бы скатывали вниз в долину. Здесь их связывали в огромные плоты, на которых сплавщики спускались вниз по реке до Мюнхена, чтобы продать лес там. Многие смельчаки на этом не останавливались и плыли по Изар дальше, до места ее слияния с Дунаем, откуда – уже вниз по его течению, до Пассау (расположенного на месте слияния реки Ильц с Дунаем), Вены и даже Будапешта. Но и на этом их приключения не заканчивались, ведь надо было возвращаться назад… Рассказывают, что сплавщикам достаточно было 7 дней, чтобы пешком осилить расстояние в 400 км от Вены до родного дома, а затем снова пуститься в обратный путь…

В те же «славные» времена зародилось в этих местах и по сей день имеющее место явление, принесшее им «недобрую славу», – пресловутое браконьерство. Во второй половине XIX века охота была привилегией дворянства. Местные, отличающиеся особым свободолюбием, крестьяне с этим обстоятельством не могли, да и не хотели смириться, что в конечном итоге вылилось в настоящую локальную войну между королевскими охотниками и браконьерами.

Современный охотник уже не обязан, как прежде, настичь браконьера и схватить его с поличным на месте преступления. Теперь, услышав в горах выстрелы, достаточно, воспользовавшись роковым для браконьерства изобретением – мобильным телефоном, поставить в известность соответствующие органы, которые в свою очередь, тоже не без помощи мобильных, вплоть до вертолетов, средств отрезают браконьеру путь к отступлению, не оставляя ему практически никаких шансов.

Деревня с миллионами жителей

Когда в 1157 году герцог Саксонский и Баварский Генрих Лев далеко не мирным путем перенес из Оберферинга (пригород современного Мюнхена) в местечко Мюнихен (что значило – «у монахов») таможню, рынок и монетный двор, что и привело к основанию в 1158 году города, ни он сам, ни «осчастливленные» им жители даже представить себе не могли, что с течением столетий Мюнихен, Минга, Мюних, Монако превратится в один из прекраснейших городов Европы, крупнейший центр искусств, культуры и науки, сохранив при этом неповторимое очарование «деревни с миллионами жителей».

Не знаем, что стало с таможней и монетным двором, но рынок, знаменитый Виктуалиенмаркт, и поныне является частью центра города. Он давно уже стал такой же достопримечательностью Мюнхена, как и Фрауенкирхе, городская Ратуша на Мариенплатц, здание Резиденции, Старая и Новая Пинакотеки или замок Нимфенбург. Виктуалиенмаркт – обычный рынок, где продают и покупают самые разные продукты и товары как баварского производства, так и привезенные из дальних стран. Качество их всегда высочайшее, и цены вполне ему соответствуют.

Вообще Мюнхен сейчас – самый дорогой город Германии. Так он и выглядит, такова и цена жизни в нем. Для многих коренных мюнхенцев, особенно старшего поколения, цена эта часто оказывается непомерно высока, и они вынуждены перебираться в пригородные районы города, где жизнь гораздо дешевле. А на смену им приходят «новые мюнхенцы» – молодые, богатые немцы с территории всей Германии, не понимающие и не говорящие по-баварски, зато призванные составить славу нового Мюнхена – «немецкой Силиконовой Долины».

Человека, впервые попавшего в Мюнхен, будь то иностранец или «прусский» немец, поражает роскошь этого города, особенно если он движется в сторону центра по Леопольдштрассе, пересекая при этом знаменитый район Швабинг. В начале XX века здесь устраивали оргии представители мюнхенской богемы. И тогда же именно здесь, в атмосфере послевоенного разочарования, возникло единственное в истории Баварии социалистическое государство, в состав правительства которого входили одни журналисты и писатели. Баварская советская республика продержалась чуть больше месяца и была жестоко уничтожена объединенной армией. А чуть позже своими антисемитскими лозунгами обратил на себя внимание жителей Швабинга «непризнанный» австрийский художник Адольф Гитлер. Еще раньше здесь жил и творил великий Томас Манн, а в государственной библиотеке усердно работал над своими статьями Владимир Ленин.

Сейчас это квартал так называемых «шики-мики» – золотой молодежи и их родителей. В жаркие летние дни, устав от сидения в одном из многочисленных баров и кафе, многие из них перемещаются в английский сад, где разрешается располагаться прямо на ухоженной лужайке. В такие дни здесь можно всегда увидеть местную достопримечательность – любителей позагорать без одежды, к которым сами мюнхенцы уже давно привыкли.

Мюнхен сегодня – не город контрастов, это скорее симбиоз традиций и авангарда, фольклора и высоких технологий, белых сосисок и черной икры, обществ любителей национального костюма и общества «шики-мики»… Не так давно этот смешанный стиль получил свое название – «лэптоп и ледерхозен», что переводится как «переносной компьютер и баварские короткие кожаные штаны». Интересно было бы узнать, что испытал бы Генрих Лев, увидев, во что превратился основанный им когда-то город. Возможно, воскликнул бы в восхищении что-то вроде «Лепота!» или же задумчиво произнес «Все течет, все изменяется…»

Времена года города Мюнхена

Но меняется, слава Богу, не все. К примеру, пиво – баварский эликсир жизни, осталось таким же, каким было в Мюнхене в те далекие времена. Пиво для этого города больше, чем просто напиток. Это – одна из главных составляющих традиционно мюнхенского образа жизни.

Для уважающего себя мюнхенца стало уже своего рода ритуалом в полдень выпить пшеничного пива со знаменитыми солеными бубликами и обязательно съесть еще более знаменитые мюнхенские белые сосиски со специальной остро-сладкой горчицей. Кстати, белые сосиски появились на свет благодаря расслабленному подходу к жизни некоего Сепа Мозера, который, обнаружив, что ему не хватает необходимых ингредиентов для приготовления «классических» сосисок, просто взял то, что у него было под рукой. Новшество пришлось по вкусу посетителям пивной, а смелый экспериментатор вошел в историю как родоначальник самого известного мюнхенского фирменного блюда.

Что касается самого пива, то имя человека, впервые приготовившего этот «божественный напиток», история умалчивает. Кажется, однако, логичным, что с давних пор в Баварии искусством пивоварения владели в основном монахи. В 725 году Святой Корбиниан возвел монастырь Ордена бенедиктинцев в местечке Фрайзинг-Вайнштефан, в его окрестностях посадили хмель (который растет там и по сей день) и в 1040 году монастырь первым получил право варить и разливать пиво. Таким образом, баварская государственная пивоварня Вайнштефан является старейшей из ныне действующих пивоварен мира, а местечко Фрайзинг под Мюнхеном – настоящей Меккой для истинных любителей пива. Жизненный цикл Мюнхена, равно как и каждого отдельно взятого жителя города, лучше всего, на наш взгляд, отражен в известной пословице: «В Мюнхене есть пять времен года – зима, весна, лето, осень и время года крепкого пива». С начала марта в течение месяца, то есть во время поста, все мюнхенские пивоварни варят так называемое крепкое пиво, после употребления которого выпить нормального – все равно, что сделать глоток свежей воды.

Вплоть до начала XX века в Мюнхене существовал интересный способ проверки качества крепкого пива. Его выливали на скамью в пивной, на которую садились крепкие баварские парни в коротких кожаных штанах. Через некоторое время они все одновременно вставали, и если при этом скамья накрепко прилипала к штанам и не падала, значит, пиво было в порядке.

Однако вернемся к нашим монахам. Еще в XVII веке они мудро рассудили, что пить пиво во время поста – не грех, но, будучи благочестивыми и послушными воле Папы, все-таки решили испросить на это его разрешения. Один из монахов пешком отправился в Рим, неся на плечах огромную бочку с пивом для пробы. Для этого ему нужно было перейти через Альпы, поэтому путешествие было не только трудным и опасным, но и длительным, и, когда он наконец добрался до цели, пиво попросту скисло. Папа Римский, попробовав принесенный напиток, решил, что такую гадость можно пить даже в пост, и выдал необходимое разрешение. С тех пор все время поста мюнхенцы могут на вполне законных основаниях наслаждаться любимым напитком.

Мюнхенская осень

Чего так не хватает в Мюнхене осенью, так это спокойствия. В сентябре начинается знаменитый на весь мир Октоберфест. Это время, когда и сами баварцы, и пруссаки отрываются на полную катушку, позабыв про всякий орднунг (по-немецки «порядок»), вместе с миллионами туристов из разных концов света. Несколько литров пива, американская кантри-музыка вперемешку с народными мелодиями в исполнении баварских духовых оркестров, танцы на столах, аттракционы и удивительное и странное чувство, возникающее, когда несколько тысяч человек, собравшихся под крышей одного из многих пивных павильонов, одновременно встают, подняв вверх кружки с пивом и как один человек, в один голос считают «айнц, цвай, драй, гсуфа (дословно – „выпили“)»…

А началось все 12 октября 1810 года, когда кронпринц Людвиг (будущий Людвиг I) женился на принцессе Терезии из дома Саксен-Хильдбург. Тогда в честь этого знаменательного события на месте сегодняшнего проведения праздника были устроены бега. Число верноподданных зрителей, пришедших посмотреть на это, намного превышало 40-тысячное население тогдашнего Мюнхена.

В поощрение народных чувств к династии правительство постановило впредь каждый год в октябре устраивать большой праздник с пивом и каруселями. Позже начало праздника перенесли на сентябрь, может быть, потому, что в это время погода лучше и можно надеть красивые национальные костюмы.

И все же, в какое бы время года вы ни приехали в Мюнхен, что бы вы здесь ни увидели, чем бы ни занимались, вы наверняка однажды сядете на скамью и перед вами окажется еще не тронутое свеженалитое пиво в запотевшей кружке. И после первого же глотка и вкус пива, и шум людских голосов, и все вокруг запахи, и бело-голубое баварское небо над головой, и звуки духового оркестра – все явит вам воплощение совершенной гармонии. В состоянии полнейшей мудрой расслабленности вы легко и дружелюбно посмотрите на мир, и он покажется вам простым и радостным. И это совсем не значит, что вы опьянели, скорее наоборот – вы просто достигли того самого, хорошо знакомого каждому баварцу душевного состояния, которое они называют «гемютлихкайт». Это слово настолько баварское, что просто невозможно дословно перевести его ни на один из языков мира. Его значение можно лишь прочувствовать вышеописанным образом. А вот после этого вы уже совершенно точно будете знать о Баварии больше, чем способны рассказать самые лучшие путеводители и самые лучшие статьи в журнале.

Ирина и Михаэль Ротэрмель

 

Музеи мира: Империя стиля

Музей Виктории и Альберта, или V&A, находящийся в Лондоне, – единственный в мире, где огромные картоны Рафаэля могут вполне органично соседствовать со знаменитыми туфлями от Вивьен Вествуд на высоченной платформе. Это самый крупный в мире музей декоративно-прикладного искусства и дизайна. Здесь собрано более 4 миллионов вещей – фрагменты из истории искусства от античности до современности, от Китая до Америки: гипсовые слепки римских скульптур, итальянская пластика эпохи Возрождения, китайский фарфор, японские ширмы, арабская металлическая посуда, картины Джона Констебла, мебель от Уильяма Морриса, афиши Тулуз-Лотрека, современная фотография и мода.

Из дворца – в музей

Музей Виктории и Альберта не только самый большой, но и самый первый в мире музей прикладного искусства. Он был основан в 1852-м – на следующий год после того, как в Лондоне прошла знаменитая «Большая выставка изделий промышленности всех наций». Надо сказать, что это была первая в истории Всемирная выставка, после триумфального завершения которой аналогичные экспозиции стали открываться и в других городах Европы. Всего в течение XIX века их было проведено 40, включая Парижскую выставку в 1889 году, к которой, в частности, было приурочено возведение Эйфелевой башни. Проходят такие выставки и в наше время – под названием EXPO.

А тогда, в 1851-м, тысячи предметов прикладного искусства и дизайна были свезены буквально со всего мира и выставлены в специально построенном на территории Гайд-парка Хрустальном дворце (позже сгоревшем). Успех был ошеломляющим. Отныне именно в прикладном искусстве и дизайне рождались стили и направления – эклектика, модерн, Ар Деко. Небывалый успех выставки поразил и английское художественное сообщество, и в результате на берегах Туманного Альбиона началась широкомасштабная дискуссия о необходимости создания специального музея прикладного искусства разных эпох и стран. В ней отразились не только новая мода на дизайн, но и все возрастающая страсть людей второй половины XIX столетия к такому явлению, как музеи (первые публичные музеи появились в Европе в 20-е годы позапрошлого века), и к истории вообще. XIX столетие часто называют эпохой историзма или эклектики, временем, когда появились такие понятия, как неоготика, неоренессанс, неорюс, ориентализм. Европейские города достаточно быстро превращались в эклектичные по своей архитектуре мегаполисы – европеец чувствовал себя человеком мира, космополитом, с гордостью демонстрирующим свое знание истории прошлых эпох и вообще всего чужестранного.

Дискуссия длилась всего год, и вскоре – в продолжение Всемирной выставки (и на доходы от нее) был основан музей, который первоначально назывался Музеем мануфактур. Первыми его экспонатами стали те, что демонстрировались в Хрустальном дворце, а спустя 5 лет музей переехал в одно из своих нынешних зданий, получив новое название – Музей Южного Кенсингтона. Ну а далее начался длительный процесс пополнения коллекции и строительства новых корпусов. Наконец, в 1899 году королева Виктория заложила первый камень в основание нового здания, которое должно было опоясать старые корпуса общим фасадом. Главный вход в музей был сделан в виде портала средневекового собора, только вместо привычного изваяния Христа здесь разместилась статуя супруга Виктории принца Альберта. И тогда же музей получил свое последнее, современное название – как дань уважения к королевской семье, которая немало способствовала его становлению и развитию. Музей V&A создавался как демократическое собрание, открытое для всех, более того, одной из его главных задач было эстетическое воспитание рабочего класса. Первый директор музея Хенри Коул говорил, что музей должен быть прежде всего «общедоступной школой». Хотя при всем при этом его интерьеры с самого момента создания ассоциировались не столько с «общедоступностью», сколько с британским имперским шиком. Полы и стены вестибюля выложены мрамором разных пород, в экспозиции музея – множество предметов из драгоценных металлов и камней, много позолоты. Все это очень напоминает американский пятизвездочный отель или дорогой венский ресторан. Что ж, таков был стиль эпохи, в которую строился этот музей.

И надо сказать, что с тех пор V&A практически не изменился. Кстати, внимание государства к V&A заметно и сейчас – так, Попечительский Совет музея назначается лично премьер-министром Великобритании.

Несколько лет назад один из самых известных английских архитекторов-деконструктивистов, Даниэль Либескинд, выиграл конкурс на проект нового входа в музей, который будет реализован в 2006 году, а пока V&A реагирует на современность солидными и представительными выставками, устраивая большие ретроспективы Джанни Версаче или Вивьен Вествуд (последняя запланирована на 2004 год).

Квартал Южный Кесингтон

Музей V&A находится в Южном Кенсингтоне – одном из самых респектабельных районов Лондона. Здесь живет английская аристократия, здесь же она проводит свой культурный досуг. Рядом со станцией метро «Южный Кенсингтон» (South Kensington) – сразу несколько знаменитейших мест.

Ближе всего аукционный дом «Кристи». Выходя из метро, я встретил чету пожилых англичан с фирменным пакетиком «Кристи», которая неторопливо брела со своей покупкой домой – в тот день на «Кристи» был книжный аукцион (кстати, на торги, проходящие здесь почти ежедневно, пускают всех желающих, и вовсе не обязательно покупать произведения искусства, можно просто посмотреть, как это делают другие). Подобную парочку здесь может встретить любой, потому как это – типичные южно-кенсингтонские персонажи.

Далее от метро нужно идти по Выставочной улице (Exhibition Road), которая приведет к Королевскому Альберт-холлу, самому большому концертному залу в Лондоне, а также к знаменитому Гайд-парку. Почти в самом начале этой улицы находятся три музея – Музей Виктории и Альберта, Музей естественной истории и Музей науки. Эти три гигантских музея, расположившихся в трех огромных зданиях, построенных в конце XIX века, символизируют величие и мощь Британской империи времен королевы Виктории. Сегодня каждый из них представляет собой многоэтажный выставочный комплекс, с тысячами экспонатов в постоянной экспозиции и регулярно проводящимися представительными и порой очень неожиданными выставками. Судите сами, в Музее науки я обнаружил экспозицию высокотехнологичных вещей из фильмов про Джеймса Бонда, а в Музее Виктории и Альберта – попал на выставку платьев и костюмов от Джанни Версаче. И при этом понял, что V&A – единственный, пожалуй, музей в Европе, где выставленные произведения «портняжного» искусства под маркой далекого

от академизма итальянского кутюрье смотрятся более чем органично и не вызывают ни малейших нареканий даже со стороны снобствующей художественной общественности.

Руины истории

В глубинах первого этажа музея расположилось собрание гипсовых копий. Мода на них зародилась в Британии во второй половине XVIII века, когда молодые английские джентльмены отправлялись в Италию для получения классического образования. По возвращении на родину они, предаваясь ностальгии по солнечной стране, возводили в своих усадьбах копии римских руин, а дома украшали гипсовыми слепками античных и ренессансных статуй. В XIX веке залы гипсовых слепков появились во многих европейских музеях и предназначались они в первую очередь для обучения студентов-историков и искусствоведов. Такие залы были созданы и в Музее изящных искусств в Москве, и в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. В них размещались примерно одни и те же скульптуры – микеланджеловский «Давид», порталы итальянских церквей эпохи Возрождения, итальянские ренессансные надгробия, иногда – копии греческих рельефов. Но в V&A есть уникальный слепок, какого нет, кажется, больше нигде в мире, – точная гипсовая копия Колонны императора Траяна в Риме, но (для удобства осмотра) разделенная пополам.

Залы слепков в V&A поражают своим величием и масштабом. Огромное пространство под высоченным стеклянным потолком заполнено множеством прославленных произведений. Здесь тесно: словно ты находишься не в музее, где экспозиционеры точно просчитали расстояния между экспонатами, а на настоящих древних развалинах. Это – фрагменты античности, руины, на которых было воздвигнуто здание истории стилей.

Пенсне короля Якова

Один из экcпонатов – самое обыкновенное пенсне в футляре XVIII века, однако к нему приложено письмо, рассказывающее необыкновенную историю.

Король-католик Яков II правил Англией всего 3 года и в 1688 году был изгнан из страны протестантом Вильгельмом. Его сын, также Яков (в Англии его называли Претендентом, поскольку отец перед смертью объявил именно его законным королем), с детства жил в изгнании, в основном в Риме. Один из его придворных, некий Джон Хей, был женат на миссис Марджери Мюррей. Так вот, в письме говорится, что Яков Претендент подарил этот футляр с пенсне миссис Мюррей со словами: «Той, с которой я был так близок», – с явным намеком на то, что она была его возлюбленной.

После смерти мистера Хея его вдова жила в Авиньоне, на юге Франции, и подарила футляр с очками навестившей ее виконтессе Доу Примроуз, а та в 1770 году передарила их своему слуге Уильяму Уокеру – автору письма. После исследования письма специалисты пришли к выводу, что его можно датировать не ранее чем 1780 годом, из чего следовало, что его автором действительно мог быть Уильям Уокер, последний владелец очков. Футляр же по своим стилистическим признакам датируется началом XVIII века, то есть действительно мог принадлежать Якову. Проблема в том, что пенсне появилось в Европе лишь в середине XVIII века и носить его Яков никак не мог. Следовательно, история, рассказанная в письме, правдива лишь отчасти. Но можно лишь поблагодарить слугу, который, положив в старый футляр новые очки, придумал столь трогательную легенду.

Быт английской аристократии

И все же основная часть музея посвящена искусству Великобритании. В так называемых Британских галереях (2-й и 4-й этажи) экспонируются произведения прикладного искусства XV – XIX веков, от времен Тюдоров до Викторианской эпохи. Здесь – макеты вилл, гобелены, целый музыкальный салон, перевезенный в музей из особняка XVIII века, зеркала, книги, посуда и большая витрина с заварочными чайниками. Некоторые предметы – уникальны. Например, обтянутая кожей шкатулка для письменных принадлежностей короля Генриха VIII.

Мне же больше всего запомнились две витрины. В одной из них – деревянные раскрашенные куклы в париках из человеческих волос, в шелковых и льняных одеждах. Оказывается, в XVIII веке куклы были игрушками для взрослых. В английских дворцах нередко строились целые кукольные домики, а некоторые аристократы заказывали кукольные изображения самих себя. Куклы в этой витрине – это «портреты» лорда и леди Клэфам. Другая витрина посвящена пьесе «No-body and Some-Body», написанной в 1592 году. Ее герой – толстяк по имени No-body, буквально «лишенный тела» (ноги у него растут прямо от шеи), стал популярнейшим персонажем аристократических забав. Спустя 100 лет появилась целая серия его фарфоровых фигурок – с курительной трубкой или с бокалом вина.

По всем этим предметам, а их в Британских галереях тысячи, можно реконструировать жизнь и быт английской аристократии, прославившейся своей экстравагантностью и эксцентризмом. А в специальном кинозале демонстрируется фильм-экскурсия по существующим и сейчас английским усадьбам.

Колониальный стиль

Одни из самых красивых залов в V&A – это залы восточного искусства – индийского, корейского, китайского, японского и арабского. Каждый из них отделан в стиле той или иной культуры. Так, японский зал напоминает интерьер японского дома с перегородками и ширмами, а в китайском экспозиция помещена под условными сводами пагоды.

Мода на экзотику возникла в Англии еще в XVIII столетии, но в XIX веке – в эпоху расцвета британского колониализма – приобрела масштабы поистине огромные. Из Индии, Америки, Китая и арабских стран англичане привозили не только колониальные товары, но и многочисленные произведения местного искусства. Во многих усадьбах строились копии китайских пагод и индийских ступ, интерьеры домов украшались экзотическими предметами. Произведения искусства, привезенные английскими колониалистами, а сейчас выставленные в залах V&A, – это бытовые и культовые предметы, одежда, настольные игры, мебель, ковры, оружие, украшения, книги с удивительными по красоте иллюстрациями, и даже целый фарфоровый камин.

Кстати, тем, кто особенно заинтересуется восточной экзотикой, рекомендую после посещения V&A отправиться в сады Кью (Kew Gardens) – один из самых больших и старинных зоологических парков в мире. Там не только экзотические растения (бамбуковые рощи, например), но и многочисленные сооружения в восточных стилях, построенные еще в XVIII веке. Например, огромная ярко-красного цвета китайская пагода. А если останется время, можно также отправиться на юг страны, в курортный городок Брайтон, где до сих пор сохранился большой дворец в индийском стиле.

Вместе с произведениями искусства, привезенными из английских колоний, в V&A оказались предметы странные, а иногда и опасные. Например, несколько коротких и вроде ничем не примечательных стрел, переданных в музей из Этнографической коллекции британской Ост-Индской компании еще в 1880 году.

В каталоге Этнографической коллекции было записано, что стрелы эти, возможно, отравленные. Их отправили на экспертизу – и ужаснулись результатам анализа: стрелы действительно были отравлены, причем яд их столь силен, что может действовать 1300 лет. Как выяснилось, такие стрелы часто использовались в Бирме и Малайзии для охоты – достаточно было попасть в жертву, как она почти сразу умирала (яд поражал центральную нервную систему), при этом ее мясо было абсолютно безвредно для еды.

Всего же в собрание V&A из Этнографической коллекции бывшей Ост-Индской компании было передано около 1,5 тысячи предметов.

Музей стиля и музей моды

Экспозиция музея размещается в 145 залах, рассредоточенных на шести этажах. Музей, надо сказать, действительно огромен – чтобы только обойти его целиком, мне понадобилось 3 дня. Основная часть экспозиции построена по географическому и хронологическому принципу: европейское искусство – от Средневековья до XIX века, британское искусство, искусство Японии, Китая и так далее.

Самые же, пожалуй, интересные и запоминающиеся – так называемые европейские залы. Хотя тем, кто привык ходить в художественные музеи, представленная в них экспозиция может показаться несколько странной и даже сумбурной. Взять, к примеру, зал второй половины XVIII века. Рядом друг за другом экспонируются: платья, ружья, кинжалы, графины, статуэтки, веера, игрушечная прялка, соусники, подсвечники, каминные часы, скульптурные бюсты (в том числе скульптурный портрет Екатерины Великой работы Федота Шубина), стулья, бюро, декоративная урна, целиком украшенная бисером и полудрагоценными камнями, живопись и рисунки. Все эти разнородные предметы, от которых поначалу голова просто идет кругом, пусть и не сразу, но при ближайшем рассмотрении складываются в достаточно ясную и уж, безусловно, яркую и показательную картину эпохи – именно так воссоздаются в этом музее стиль и образ жизни тех людей, которые жили во второй половине XVIII века.

Отдельные и, кстати, самые большие залы – почти весь 6-й этаж – отданы керамике. Здесь – километры стеклянных шкафов, в которых в несколько рядов выставлены тысячи предметов – от крошечных фарфоровых фигурок до гигантских напольных ваз. И ходить в этих залах нужно с известной долей осторожности – некоторые экспонаты стоят не в витринах, а прямо на полу, так что можно ненароком и наткнуться. Есть залы, отданные стеклу, металлу, скульптуре, костюму. В тех, где выставляются костюмы, наличествуют не только манекены, наряженные в платья разных эпох, но и, например, монитор, по которому можно посмотреть фильм, повествующий о зарождении моды на мини-юбки, вошедшие в нашу жизнь в 60-е годы прошлого столетия.

Каждый из представленных здесь предметов сам по себе вполне может быть отнесен к шедеврам, но дело в том, что в экспозиции нет установки на шедевр – как в большинстве других музеев, например в Лувре, где «шедевральную» картину принято отгораживать от всех других, выстраивая тем самым определенную иерархию художественных ценностей. Здесь зрителям показывают не отдельные, хоть и уникальные, вещи, а единое культурное поле, в котором каждый следующий предмет дополняет предыдущий. Так, при выходе из зала, посвященного истории костюма, как будто невзначай натыкаешься на огромные картоны Рафаэля – живописные эскизы для гобеленов. Эти семь картин, с 1623 года принадлежащие британской королевской фамилии (в музей они были переданы в 1865-м), считаются одними из лучших творений Рафаэля. Но в V&A они выставлены не столько как шедевры живописи, сколько как ранние образцы промышленного дизайна. И ты, совершенно неожиданно для себя, начинаешь понимать, что, с этой точки зрения, не такая уж и большая разница между Рафаэлем и, например, Версаче, между картиной – и платьем, между скульптурным бюстом – и кинжалом, между соусником – и стулом. И именно такова цель V&A – музея, посвященного прежде всего истории стиля, или, если угодно, истории моды на стиль.

362 дня в году

Сохранив демократические идеалы XIX века, музей Виктории и Альберта работает 362 дня в году – это единственный музей в мире, где практически не бывает выходных. Открыт он и по понедельникам, когда большинство музеев закрыты, и в дни так называемых «банковских каникул», когда в Великобритании не работают не только банки, но и практически все учреждения и большинство магазинов. Закрыт V&A бывает только на протяжении трех рождественских дней – 24, 25 и 26 декабря.

В обычные дни музей открыт с 10 до 17.45, а по средам и каждую последнюю пятницу месяца – до 10 вечера.

До недавнего времени V&A был платным, что вызывало справедливое возмущение англичан, ведь в Великобритании все государственные музеи, включая Национальную галерею, галерею Тейт, Британский музей, – бесплатные. Такова британская культурная политика – музеи не должны превращаться в коммерческие предприятия, так как предназначены для обучения и просвещения. И это возымело свое действие – с 22 ноября 2001 года вход стал бесплатным и в Музей Виктории и Альберта. Результат превзошел все ожидания: публика потекла буквально рекой – в прошлом году посетителей было на 111% больше, чем в 2001-м, а именно около 2,5 миллиона человек. Таким образом, V&A стал одним из самых популярных музеев Великобритании.

Следуя педагогическим задачам, положенным в идеологию музея, сегодня в V&A работает множество образовательных программ. В нескольких его залах разместилась самая большая в Великобритании Национальная библиотека книг по искусству.

У V&A существует еще и три филиала: Музей Бентал-Грин (здесь расположен Национальный музей детства), Музей театра в районе Ковент-Гарден и Музей Веллингтона – в Эпсли-Хаусе.

Николай Молок | Куратор проекта Анатолий Голубовский

 

Арсенал: Стальные армады

«…Нет ничего более ужасного, чем танковый бой против превосходящих сил. Численный перевес здесь ни при чем, мы к этому привыкли. Но когда у противника танк лучше, это – страшно. Ты даешь полный газ, но твой танк слишком медленно набирает скорость. Русские танки такие быстрые, на близком расстоянии они успевают взмахнуть на холм или проскочить болото быстрее, чем ты можешь повернуть башню. И сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда в броню. Когда они попадают в наши танки, по большей части раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава Богу, такой громкий, что мы не слышим воплей экипажа…»

Командир танка PZ. IV из немецкой 4-й танковой дивизии – о боях с т-34 в районе мценска (Орловская область) в октябре 1941 года.

Беспощадные и умелые действия советских танкистов на Т-34 в боях под Москвой повергли как немецкое командование, так и рядовых танкистов в настоящий шок. Все понимали, что нужно немедленно что-то предпринимать, причем в максимально сжатые сроки – контрудары Красной Армии становились все опаснее, а с Т-34 и КВ эффективно могла бороться только знаменитая 88-миллиметровая зенитная пушка. Таких орудий у вермахта было не слишком много, а основное противотанковое средство – 37-миллиметровая пушка – за свою абсолютную бесполезность вполне заслуженно получило в те дни от немецких солдат прозвище «рождественская хлопушка». Правда, у немцев имелось еще 50-миллиметровое противотанковое орудие PaK 38, которое могло пробить лобовую броню Т-34 на дистанции менее 100 м, но в вермахте было очень немного артиллеристов, обладавших настолько крепкими нервами, чтобы подпустить советский танк на такое близкое расстояние. К тому же «тридцатьчетверка», обладавшая высокой скоростью и маневренностью, просто не давала ни одного шанса противнику на прицельный выстрел в упор, давя своими широкими гусеницами и пушку, и расчет.

Хайнц Гудериан, разумеется, не мог терпеть подобное положение вещей и в октябре 1941-го в своем рапорте на имя командующего группой армий буквально потребовал срочно прислать на фронт специальную комиссию, чтобы разобраться с проблемой на месте. 20 ноября такая комиссия, в которую вошли ведущие немецкие танковые конструкторы Ф. Порше, А. Освальд, Э. Адерс, а также представители Управления вооружения сухопутных войск и Министерства вооружения, прибыла в расположение 2-й танковой армии Гудериана. Специалисты тщательно осмотрели подбитые советские и немецкие танки, а также опросили танкистов и артиллеристов. Мнения солдат конструкторам совершенно не понравились – фронтовики видели единственный выход в точном копировании Т-34. И дело было не только в личных амбициях конструкторов и не в их отвращении к подражанию, но главным образом в технической невозможности сделать точную копию советского танка. Германская промышленность просто не могла освоить выпуск отличного советского танкового дизеля В-2, так как в его конструкции было много алюминиевых деталей, а в Германии на тот момент уже ощущался острый дефицит цветных металлов.

Представители фирмы «Даймлер-Бенц» заявили, что у них уже имеется дизельный двигатель собственной конструкции, который, возможно, несколько и уступает советскому В-2, но все-таки вполне подходит для нового немецкого среднего танка. Конструкторы же и инженеры других танковых фирм – МАН, «Хеншель» и «Нибелунгенверке» – единодушно выступали за использование карбюраторных двигателей.

25 ноября 1941 года Управление вооружения сухопутных войск объявило конкурс между фирмами МАН и «Даймлер-Бенц» на проектирование танка весом около 35 т с обязательно рациональной формой корпуса, как у Т-34. В итоге фирма «Даймлер-Бенц» представила проект танка, чрезвычайно напоминавший Т-34, различие было только в конструкции ходовой части – его опорные катки располагались в шахматном порядке. В небольшой башне должна была располагаться 75-миллиметровая пушка с длиной ствола 48 калибров.

Проект фирмы МАН напоминал Т-34 только наклонными бронелистами корпуса. Танк был гораздо шире и выше, в его просторной, смещенной назад башне предполагалось разместить 75-миллиметровую пушку с длиной ствола 70 калибров. Такая длинноствольная пушка с прекрасными баллистическими характеристиками должна была обеспечить новому немецкому танку решительное превосходство над «тридцатьчетверкой» в огневой мощи.

Гитлер, очень интересовавшийся этим конкурсом, поначалу отдавал предпочтение проекту «Даймлер-Бенц», с тем только условием, что фирма заменит пушку на столь же мощную, что и у фирмы МАН. Управление вооружения всеми силами поддерживало проект МАН, но переубедить фюрера удалось, только доказав, что маленькая башня «Даймлер-Бенц» не может вместить пушку мощнее, чем предусмотрено в проекте. И Гитлер, для которого в любом проекте боевой техники приоритетом была огневая мощь, отдал предпочтение фирме МАН. Инженеры и конструкторы в авральном порядке приступили к созданию опытных образцов танка, ставшего впоследствии знаменитым под именем «пантера».

В зимнем наступлении 1941—1942 годов принимали участие не только Т-34 и КВ, но и около тысячи легких танков Т-40 и Т-60. Эти машины были слабыми даже для 1941 года – Т-60 имел 20-миллиметровую авиационную автоматическую пушку ШВАК и мог бороться лишь с легкобронированными целями и только с близкого расстояния – его пушка даже 18-миллиметровую броню пробивала только со 100 метров. Экипаж состоял из 2 человек, при этом командир работал не только за себя, но и за наводчика и заряжающего.

Выпускать такие танки заставляла острая нужда – в 1941-м практически весь огромный танковый парк был потерян, выпуск же легких танков можно было быстро развернуть на автозаводах, тем более что конструкция их была простой, а производственная цена – низкой. В 1942 году Т-60 сменил Т-70 с увеличившейся до 45 мм броней и вооруженный 45-миллиметровой пушкой. Она на дистанции 500 м пробивала по нормали 35-миллиметровую броню, что давало танкистам хоть какие-то шансы на успех в бою против Pz. III или Pz. IV. Из 24,5 тыс. танков, выпущенных советской промышленностью в течение 1942 года, 12,5 тыс. составили Т-34, а около 9,5 тыс. – Т-60 и Т-70. Таким образом, в боях в начале войны «тракторы с пушкой», как их называли солдаты, участвовали не меньше, чем «тридцатьчетверки».

Большим подспорьем для советских танкистов явились поставки английских танков «матильда» и «валентайн», начавшиеся в октябре 1941-го. До конца года было поставлено 466 машин, из них 187 – «матильд», которые особенно нравились советским танкистам. «Толстокожая дама», как называли этот танк сами англичане, имела мощную 78-миллиметровую броню, превосходившую по толщине даже броню тяжелого КВ. Силовая установка, состоявшая из двух дизельных двигателей, была вполне надежна, а вот вооружение было слабовато – на танке устанавливалась 2-фунтовая пушка (43 мм). Зимой 1941/42 года эта пушка пробивала броню всех типов немецких танков, но уже в 1943-м, с появлением тяжелых немецких «тигров» и «пантер», она стала не более чем декорацией. Главным же недостатком «матильды» была маленькая скорость по пересеченной местности —не более 15 км/ч. Для сопровождения пехоты этого хватало, но для быстрых маневренных действий английские танки не годились.

Тем временем на Восточном фронте произошли большие перемены. Во время зимнего наступления Красной Армии фюрер затеял большую «чистку» среди фронтовых генералов, повинных, по его мнению, в неудачах вермахта под Москвой и Ленинградом. От своих должностей были отстранены или подали в отставку фельдмаршалы фон Рундштедт и фон Лееб, генералы Гейер, Ферстер, Кюблер, Штраус, Гепнер. Был вынужден уйти со своего поста и Хайнц Гудериан. Этому обстоятельству всеми силами способствовал фельдмаршал фон Клюге, написавший форменный донос фюреру на «быстрого Хайнца», в котором обвинял его в саботировании приказов высшего командования. Это абсолютно не соответствовало действительности, но Гитлер, охладевший к способностям Гудериана, не пожелал объективно разобраться в деле.

Зимнее наступление Красной Армии закончилось неудачей – немцы хоть и отступили немного, но все же удержали фронт, нанеся советским войскам тяжелые потери. Советская «тридцатьчетверка» прекрасно подходила по своим характеристикам для ведения наступательных действий, но все ее возможности сводились на нет неправильным тактическим использованием. Советские танковые военачальники того периода просто не умели управлять танками в наступлении. Было совершенно очевидно, что крупного успеха могут добиться только большие массы танков, сведенные в единый кулак на решающем участке, при этом все машины должны действовать синхронно, ни в коем случае не распыляя силы.

Все эти тактические принципы были наглядно продемонстрированы советским военачальникам немецкими танковыми генералами, сумевшими достичь отличных результатов, используя посредственные в техническом отношении боевые машины. Советские же танковые бригады (30—40 машин), сведенные в танковые и механизированные корпуса, в наступлении действовали разрозненно. «Бить кулаком, а не пальцами!» – этот главный тактический принцип использования немецких танков, наглядно сформулированный Хайнцем Гудерианом, никак не удавалось перенять советским командирам прежде всего из-за удручающе низкого уровня управления крупными танковыми соединениями.

На большинстве танков отсутствовали радиостанции – сигналы передавались флажками, которые в реальном бою никто не замечал. Особенно трудно было увидеть такие «сигналы» из Т-34. Каждый танк имеет свои недостатки – у «тридцатьчетверки» одним из основных был очень плохой обзор изнутри. Командирская башенка с круговым обзором отсутствовала, поэтому экипажу оставалось только догадываться о том, что происходит вокруг. Открывать же башенный люк для того, чтобы осмотреться, было смертельно опасно – не случайно гибель от ранения в голову была самой распространенной среди командиров танков, но они все равно высовывались из люков, потому что экипаж, особенно во время движения машины, был глух и слеп. У немецких танкистов для таких случаев были складные артиллерийские перископы с великолепной оптикой – подставлять голову нужды не было. О подобном приспособлении советские танкисты и не мечтали до самого конца войны.

Весной 1942 года немецкие танки Pz. III и Pz. IV получили новые длинноствольные пушки калибра 50 и 75 мм, что позволило им (особенно Pz. IV) уверенно бороться с Т-34 и КВ. С начала и до самого конца войны у немецких танков были лучшие, чем у всех противников, оптические приборы наблюдения и прицеливания, а теперь у танкистов, по их выражению, наконец, появилась еще и «длинная рука». И это техническое нововведение сразу поменяло ход событий – танковые соединения противника получили адекватную своей передовой тактике огневую мощь и успехи не заставили себя ждать. Немецкие танковые и полевые армии, отбив неудачное наступление войск маршала Тимошенко в мае 1942 года, совершенно разгромили советские Южный и Юго-Западный фронты и стали быстро продвигаться к Дону и Волге. Танковые клинья немцев, как и в 1941-м, разрывали советскую оборону на куски, советские же танкисты могли противопоставить им только мужество и героизм, но никак не грамотную тактику. В 1942 году люфтваффе все еще царили в воздухе и советские танковые корпуса и армии подвергались сокрушительным ударам пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков. В южнорусских степях спрятаться было негде: потери были очень большими – практически все советские танковые и мехкорпуса переформировывались ввиду потери боеспособности не по одному разу. Война докатилась до Сталинграда, и здесь советские и немецкие танкисты оказались в совершенно новой ситуации – они были вовлечены в ожесточенные бои на городских улицах, где танки лишились маневра, который был не менее важен, чем огневая мощь или толщина брони. В боях среди почерневших городских развалин немцы пришли к использованию следующей тактики – в наступлении применялись группы из 3—4 танков, поддерживаемых ротой пехоты. Советские пехотинцы, засевшие в домах и подвалах, обычно пропускали танки в глубь оборонительных порядков, заманивая немцев в зону огня замаскированных противотанковых пушек и танков. Но впереди танков пробиралась немецкая пехота, вызывая огонь на себя. Как только вражеские танки засекали огневые точки, то, прикрывая друг друга, обстреливали дом, пока он не превращался в развалины. В узких улицах танки часто становились жертвами саперов или бронебойщиков, подобравшихся вплотную. Брошенные с верхних этажей гранаты также легко пробивали тонкую верхнюю броню. Стало ясно, что без группы прикрытия танк обречен на уничтожение. И вскоре каждый немецкий или советский танк стали прикрывать несколько пулеметчиков, огнеметчиков и снайперов, и все равно у танка было очень мало шансов уцелеть в городских боях.

23 ноября 1942 года, накопив большие, и прежде всего танковые, резервы, советское командование замкнуло кольцо вокруг 6-й армии генерала Ф. Паулюса. Пожалуй, в первый раз за войну советские танковые командиры, поддерживая высокий темп наступления, успешно использовали принцип сосредоточения сил. В начале декабря для участия в операции по деблокированию 6-й армии из района Орла и с Кавказа в распоряжение командующего 4-й танковой армией генерал-полковника Гота прибыли 3 танковые дивизии. Лучший стратег Германии, генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, разработал план операции, и 10 декабря танки Гота начали наступление из района Котельниково юго-восточнее Дона. Расстояние до окруженной группировки составляло более 100 км, но немецкие танкисты не сомневались, что освободят своих товарищей по оружию. Тем не менее ближе, чем на 50 км, немцам подойти не удалось – им не хватило ударной мощи, чтобы сломить сопротивление 2-й гвардейской армии под командованием Р.Я. Малиновского, усиленной 7-м тк генерал-майора П.А. Ротмистрова и 6-м мк генерал-майора С.И. Богданова. Тем более что 6-ю танковую дивизию, составлявшую единственный резерв Гота, фельдмаршал Манштейн был вынужден у него изъять для отражения нового наступления советских войск на Ростов.

К 17 декабря у Гота осталось всего 35 боеспособных танков, но он продолжал наступать. 19 декабря немцы форсировали реку Мышкова, но дальше не продвинулись ни на шаг. К 26 декабря от 57-го немецкого танкового корпуса практически ничего не осталось. Армия Паулюса была обречена, но это еще полбеды – советские танковые соединения, наращивая темп наступления, 16 февраля 1943-го захватили Харьков, а 21-го подошли к Днепру в районе Запорожья.

Радужное настроение советского командования резко испортилось в последующие несколько дней, когда Манштейн нанес сильнейший контрудар во фланг советским войскам из района севернее города Сталино (Донецк). Втайне от советской разведки немцам удалось сосредоточить в одном месте 48-й тк, состоявший из 3 танковых дивизий, и совершенно новую ударную силу – танковый корпус СС в составе двух элитных танковых дивизий «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Дас Райх». Эти дивизии были скрытно и быстро переброшены из Франции и имели в своем составе по батальону (45 танков в каждом) новых тяжелых танков «тигр».

Экипаж «тигра» состоял из 5 человек, чувствовавших себя вполне комфортно – в танке было просторно, система вентиляции действовала весьма эффективно, так же как и система продувки ствола от пороховых газов после каждого выстрела. Его экипаж мог спокойно заниматься боевой работой, не задыхаясь от дыма и гари, как это происходило с советскими танкистами. Ходовая часть «тигра» состояла из опорных катков, расположенных в шахматном порядке. Такая подвеска обеспечивала исключительно плавный для такой тяжелой машины ход, но, правда, только в идеальных условиях ровной сухой проселочной дороги. На Восточном фронте, наматывая на каждую гусеницу несколько тонн грязи, «тигр» часто ломался из-за постоянных перегрузок трансмиссии. Зимой снег и грязь набивались между катками и там замерзали, нередко лишая танк хода. Вообще «тигр» был сложным в техническом отношении и требовал постоянных регламентных работ, на которые во фронтовых условиях никогда не хватало времени – эти танки требовались всегда и всюду.

И тем не менее одним своим грозным внешним видом «тигр» внушал уверенность немецким пехотинцам и одновременно лишал ее советских солдат. И было отчего эту уверенность потерять – Т-34, вооруженному 76,2-мм пушкой Ф-34, чтобы гарантированно поразить «тигр» в лоб, надо было приблизиться к нему на 400 м, а лучше еще ближе, что было самоубийственным занятием, учитывая скорострельность пушки немецкого тяжелого танка (6—8 выстрелов в минуту) и меткость наводчиков.

С конца 1942-го и до начала 1944 года равного противника у «тигра» на поле боя не было. Хотя немецким танкистам немалые неприятности доставляла его не слишком высокая техническая надежность – разного рода поломки случались с ним довольно часто. И все же достоинства «тигра» явно перевешивали его недостатки, в чем советские танкисты имели несчастье убедиться во время сражения на реке Северный Донец, когда советские войска были отброшены от Запорожья. Одних танков, в основном Т-34, было потеряно около 500. 15 марта танковый корпус СС опять захватил Харьков. Тогда еще никто не знал, что это было последнее успешное немецкое наступление на Восточном фронте.

«Тигр» весил 57 тонн, толщина лобовой брони была 100 мм, а бортов и кормы – 82 мм. Мощность двигателя достигала 700 л.с., а по пересеченной местности танк двигался со скоростью 20—25 км/ч. Пожалуй, главным достоинством «тигра» была 88-мм пушка KwK36, созданная на основе зенитного орудия и обладавшая выдающимися для своего времени баллистическими характеристиками. Исключительно высокая эффективность этой пушки дополнялась высококачественным бинокулярным прицелом, что позволяло наводчикам «тигров» добиваться попаданий на дистанции свыше 3 000 м! Конечно, на фронте такие случаи отмечались крайне редко, прежде всего из-за рельефа местности, но на дистанции 1 200 м пушка «тигра» уверенно поражала любой танк противника, причем, как правило, с первого же выстрела. Длина ствола этого орудия составляла 56 калибров, то есть свыше 5 метров.

Во время этого наступления все панцерваффе (танковые войска) облетела радостная весть – «быстрый Хайнц» возвращается! Гитлер сменил «гнев на милость» и вернул Гудериана из опалы. Фюрер понимал, что только этот человек может поднять боеспособность немецких бронетанковых сил до максимально высокого уровня перед сражениями 1943 года, в которых и должна была решиться судьба Третьего рейха. Гудериан был назначен на должность генерал-инспектора бронетанковых войск с очень широкими полномочиями – все в панцерваффе теперь должно было происходить только с ведома Гудериана, подчинявшегося непосредственно Гитлеру. И «отец танков» с энтузиазмом принялся за работу.

Его главной заботой было максимальное увеличение выпуска основной «рабочей лошадки» – танка Pz. IV, а также самоходных артиллерийских установок (САУ) и штурмовых орудий на базе все того же Pz. IV и устаревшего Pz. III. Настоящей головной болью для Гудериана стало «доведение до ума» нового среднего танка Pz. V «пантера».

«Наш трудный ребенок» – так называл Гудериан «пантеру», и было за что: танк имел просто рекордное количество технических неполадок. На одном из докладов в марте 1943 года Гудериан прямо заявил фюреру, что считает нецелесообразным использование «пантер» на фронте раньше июля—августа, так как недочеты нового танка не удастся устранить к более раннему сроку. Гитлер этим обстоятельством был крайне раздосадован – он считал, что именно «пантера», практически не уступающая «тигру» по боевым возможностям, но несравненно более скоростная и маневренная, обеспечит решительную победу вермахту в новом наступлении в районе Орла, Курска и Белгорода.

Начальник Генштаба Курт Цейцлер был автором плана по «срезанию» большого выступа, включавшего в себя Курск и вклинивающегося в немецкие позиции на 120 км. По мысли Цейцлера, успешное наступление в этом районе должно было позволить окружить и уничтожить множество советских дивизий, в целом ослабить наступательную мощь Красной Армии и дать возможность вермахту опять завладеть стратегической инициативой. После этого можно было наступать или опять на Москву, или на Кавказ, или в любое другое место, куда укажет фюрер.

Фюрер же на этот раз проявлял совершенно не свойственные ему раньше сомнения. 10 мая он даже признался Гудериану, являвшемуся ярым противником операции «Цитадель» (такое название получило новое немецкое наступление), что «как только я начинаю думать об этой операции, у меня начинает болеть живот». Гудериан попробовал еще раз отговорить Гитлера от авантюрного плана, но все было тщетно – мнение Цейцлера, Кейтеля и фон Клюге пересилило возражения Гудериана, Моделя и фон Манштейна, а заодно и собственные предчувствия фюрера. Наступление стало неизбежностью.

Тем временем советское командование отнюдь не сидело сложа руки. Поскольку планы соперника не являлись для него секретом, то два с лишним месяца ушли на строительство беспрецедентно мощной полевой обороны: были выкопаны десятки километров траншей, оборудованы сотни опорных пунктов, десятки тысяч противотанковых и противопехотных мин, тысячи орудий, минометов и танков на оборудованных замаскированных позициях ожидали противника, совершенно точно «зная», откуда он появится.

К лету 1943-го в организационную структуру советских бронетанковых войск внесли существенные изменения – было принято решение о создании однородных танковых армий вместо ранее существующих армий смешанного типа. Избавившись от стрелковых соединений и включив в свой состав части усиления и обслуживания, обладающие одинаковой с танками скоростью и проходимостью, армии нового типа значительно повысили свои боевые возможности. «Тридцатьчетверка» к этому времени получила долгожданную командирскую башенку, что не могло не добавить оптимизма танкистам – теперь им хоть что-то стало видно!

В качестве резерва Ставка ВГК сформировала целый Степной фронт, в составе которого насчитывалось 1380 танков и САУ. Предполагалось, что после отражения немецкого удара свежие войска этого фронта перейдут в контрнаступление и разгромят обескровленные дивизии вермахта.

Подполковник фон Грюндхерр, лично наблюдавший за «боевыми успехами» Pz. V, так писал в своем дневнике: «Честно говоря, я просто не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов об этой печальной истории, имя которой „пантера“… Сколько людей возлагали особые надежды на применение этого нового, еще ни разу не испробованного оружия! Надо ли говорить, какое удручающее воздействие оказало на них понесенное поражение… А все началось с приказа фюрера, с тех сверхъестественных ожиданий, которые он породил… У меня в голове не укладывается, как можно создавать мощное, современное, дорогое оружие и одновременно снабжать его абсолютно ненужным бензиновым насосом, кучей лишних прокладок и прочей дребеденью?»

5июля 1943 года Курская битва началась. План немецкого Генштаба был прост – 9-я армия генерал-полковника Моделя, имея в своем составе 5 танковых дивизий, наступает с севера «Курского выступа», а 4-я танковая армия генерал-полковника Гота силами 8 танковых дивизий наступает с юга, стремясь соединиться с войсками Моделя восточнее Курска.

На северном фасе у Моделя дела не заладились сразу – даже к 14 июля его войскам не удалось вклиниться в советскую оборону больше чем на 11 км. На этом участке немцы возлагали большие надежды на ударную мощь новых тяжелых САУ «фердинанд» с 200-миллиметровой лобовой броней и еще более мощной, чем у «тигра», 88-миллиметровой пушкой. Но эти надежды не оправдались – почти половина из 90 таких САУ, принимавших участие в сражении, застряла на минных полях и была потеряна. «Тигры» тоже не помогли – здесь наступал только один 505-й тяжелый танковый батальон (45 танков), также не добившийся большого успеха. Несмотря на то что в боях было потеряно только три «тигра», 13 июля в составе батальона было всего 14 боеготовых танков – остальные вышли из строя из-за поломок и требовали ремонта.

На южном фасе, где общее командование осуществлял фельдмаршал фон Манштейн, дела шли хоть и лучше, но немногим – советская оборона была прорвана на глубину 20 км. Только такого результата смогли добиться лучшие из лучших танковых и моторизованных дивизий вермахта и СС. На фронте шириной 45 км «плечом к плечу» наступали 3-я, 11-я, 6-я, 19-я, 7-я танковые дивизии, дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Дас Райх», «Тотенкопф», а также элитная мотодивизия вермахта «Гроссдойчланд».

Вся эта громадная сила, никогда ни до, ни после вместе не собиравшаяся, так и не смогла добиться решительного успеха. Впрочем, у Манштейна еще были свежие резервы, чтобы и дальше «прогрызать» советскую оборону, но 13 июля фюрер приказал прекратить наступление, так как союзники высадились в Сицилии и туда нужно срочно отправить войска с Восточного фронта. Танковый корпус СС в полном составе отправился в Италию, а дивизия «Гроссдойчланд» была переброшена на Центральный фронт к фельдмаршалу фон Клюге, чтобы помочь ему остановить контрнаступление советских войск. Оставшихся сил на южном фасе не хватило, чтобы удержать положение, и к 23 июля 4-я танковая армия была оттеснена на исходные позиции.

Перед своей отправкой в Италию 2-й тк СС обергруппенфюрера Пауля Хауссера успел поучаствовать в столкновении с частями 5-й гвардейской армии генерала Ротмистрова в районе деревни Прохоровка. На самом деле, сильные бои западнее, юго-западнее и южнее Прохоровки шли с 10 по 15 июля, а не только 12 июля, как принято считать. Но если говорить именно об этой дате, то 12 июля под Прохоровкой 268 немецких танков и САУ сражались против 684 советских танков и САУ. В итоге только за один этот день 2-й тк СС потерял 30 танков и САУ, в том числе один «тигр», а 5-я гвардейская та – 299 танков и САУ. На следующий день дивизии СС продолжили наступление и остановились по приказу Манштейна только 16 июля, так как фюрер посылал их в Италию.

В августе 1943 года Сталин поручил Г.М. Маленкову создать специальную комиссию для расследования причин слишком больших потерь 5-й гвардейской та под Прохоровкой 12 июля. В отчете комиссии боевые действия армии Ротмистрова названы образцом неудачно проведенной операции. Сталин хотел отдать Ротмистрова под трибунал, но вождя удалось уговорить этого не делать.

День 12 июля принес не только неприятности – на северном фасе в этот день оборона 2-й немецкой танковой армии была прорвана войсками Западного и Брянского фронтов на трех участках – от 10 до 16 км по фронту и глубиной до 4—9 км. И с этого времени немцы на этом участке помышляли уже только об удержании позиций.

Верховный Главнокомандующий требовал от своих генералов как можно быстрее начать контрнаступление, но к 23 июля выяснилось, что для этого понадобится 10 дней, необходимых для перегруппировки войск и пополнения их личным составом и техникой. Сталин был в ярости, но сделать ничего было нельзя – потери оказались неожиданно велики.

Только 3 августа советские войска смогли начать Белгородско-Харьковскую стратегическую наступательную операцию, получившую наименование «Румянцев».

Операция «Цитадель» закончилась провалом. Все, чего достигли немцы, так это обескровили свои лучшие танковые и моторизованные дивизии, чья мощь оказалась подорванной уже до самого конца войны. Советские же бронетанковые войска не только быстро восстановили свою численность, но в значительной мере усилились. Практически все было готово для их безудержного наступления длиной почти в два года…

Немцы в Африке

На протяжении двух с лишним лет Африканский корпус генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля сражался в Северной Африке с превосходящими его по численности английскими, а затем и американскими войсками. Талантливый полководец, «лис пустыни», как называли его англичане, сумел, то наступая, то изматывая противника в оборонительных боях, шаг за шагом дойти от Ливии почти до самой дельты Нила. Немцы вынужденно начали свой «африканский поход» в феврале 1941-го, когда итальянская армия была разбита англичанами в Ливии и Гитлер решил спасти союзников. С одной-единственной 5-й легкой дивизией (впоследствии 21-й танковой), почти без тяжелого вооружения, Роммель разгромил англичан и за 12 дней завоевал всю Киренаику. Совершенно неожиданно для фюрера в Северной Африке начали вырисовываться заманчивые перспективы – захват дельты Нила и Суэцкого канала, что привело бы к тяжелейшим последствиям для Британии – возможной потере всего Среднего Востока с его нефтью. Если бы удалось перенести войну на территорию Сирии и Ирака, то арабское население, уставшее от англичан, наверняка бы поддержало немцев, так что английскому влиянию в этой части света пришел бы конец. Гитлер, оценив все эти перспективы, повелел Роммелю завоевать для начала Египет.

Для этого фельдмаршалу было выделено всего 2 танковые дивизии (15-я и 21-я), которые до конца африканской кампании и составляли основную боевую силу немцев, 2 итальянские танковые дивизии «Литторио» и «Ариете», а также пехотные с не менее громкими именами – «Павия», «Брешия», «Болонья» и «Савойя».

Надо сказать, что эти союзники доставляли Роммелю едва ли меньше хлопот, чем англичане. Никаких самостоятельных боевых операций доверить им было нельзя, на них приходилось тратить большое количество драгоценного топлива и вообще постоянно спасать от разгрома, распыляя свои и без того скудные силы. Боевые качества совершенно устаревших итальянских танков с их «картонной» броней и архаичными пушками были настолько низкими, что их практически не принимали в расчет. Хотя дуче итальянского народа Муссолини был тем не менее совершенно уверен, что без его войск Роммель не добился бы ни одного из своих успехов.

Численное превосходство англичан не смущало Роммеля, умело концентрирующего свои бронетанковые силы в кулак на решающих участках, чего соперник делать не умел. Он долгое время диктовал англичанам время и место сражения. Немецкие танки использовались очень разнообразно: в качестве артиллерийского соединения против пехотных колонн, для контрбатарейной борьбы, действовали из засады против танков, высылая вперед в качестве приманки бронеавтомобили, и т. д.

В своих мемуарах Роммель писал: «Северная Африка с полным основанием может считаться театром, где военные действия носили самый современный характер…» Действительно, палимая солнцем каменистая пустыня очень хорошо подходила прежде всего для применения танков. И Роммель, используя передовые тактические принципы Гудериана, творчески и с блеском сумел применить их как в наступлении, так и в обороне. Немцы никогда не имели в Африке больше 250 танков, тогда как англичане всегда – в 3—5 раз больше. По количеству бронеавтомобилей соотношение и вовсе было 10:1 в пользу англичан. Основную массу немецких бронетанковых сил составляли Pz. III и Pz. IV, до середины 1942 года ничем особенно не превосходившие английские крейсерские танки «крузейдер» и «валентайн» и уступавшие по защищенности и вооружению знаменитому английскому пехотному танку «матильда». Бороться с этим танком могла только 88-миллиметровая зенитная пушка, которую именно Роммель широко внедрил в качестве противотанкового средства. Неприятным соперником был также американский «грант», вооруженный 75-миллиметровой пушкой.

Вот как вспоминал эти действия один английский танкист: «Бронированные машины растянулись по широкому фронту. Двигались они по 2—3, а если встречали серьезное сопротивление – немедленно поворачивали назад. За машинами следовала пехота на грузовиках. Это было начало полномасштабной атаки. Танковые экипажи стреляли на поражение, точность огня составляла 80—90%. Свои танки они расположили так, чтобы они смотрели передом и бортами на наши позиции. Это позволяло немцам эффективно поражать наши орудия, при этом оставаясь неподвижными. На ходу они стреляли редко. В некоторых случаях танки Pz. IV внезапно открывали огонь из своих орудий, причем стреляли не по какой-либо определенной цели, а просто создавая стену огня по ходу своего движения на дальностях 2 000—3 500 метров. Все это делалось для того, чтобы навести ужас на наших защитников. Честно признаться, это им вполне удалось».

Но все эти мастерские действия не принесли, да и не могли принести Роммелю решительную победу. Снабжение Африканского корпуса было из рук вон плохим: не удосужившись вовремя захватить Мальту – «непотопляемый авианосец» англичан, немцы теряли огромное количество судов с топливом, боеприпасами и снаряжением, без чего армия Роммеля буквально задыхалась. Люфтваффе помочь не могли, так как почти полностью были задействованы на Восточном фронте. Постепенно в 1942 году преимущество англичан в воздухе, на море, а затем и на суше стало подавляющим. Тем не менее Гитлер гнал Роммеля в наступление на Суэцкий канал, более того, он хотел, чтобы африканская армия помогла группе армий «А» на Кавказе, наступая затем через Ближний Восток. Все это было абсолютно нереально, ведь в решающее наступление под Эль-Аламейном Роммель пошел, имея всего 30 боеспособных танков! Ничем иным, кроме провала, это наступление закончиться не могло, тем более что командование над английскими войсками принял лучший полководец Британской империи – умный и жесткий генерал Бернард Монтгомери. Теперь Роммелю пришлось проявлять все свое незаурядное мастерство в тяжелых и безнадежных оборонительных боях.

Ситуацию не смогли спасти и новые тяжелые танки «тигр», присланные Гитлером в Тунис в конце 1942 года. 8 ноября того же года американский экспедиционный корпус генерала Эйзенхауэра высадился в Марокко и Алжире, что означало неминуемый конец для Африканского корпуса, оказавшегося между двух огней. Немцы сопротивлялись долго и упорно и смогли оттянуть свою капитуляцию до 12 мая 1943-го, которая явилась определенным сюрпризом для высшего руководства Германии.

Геринг, например, так оценивал качество американского вооружения, которое хвалил Роммель: «Совершенно невозможно. Это бабьи сплетни. Американцы умеют делать только лезвия для бритв и холодильники». На что Роммель ответил: «Я хочу только одного, господин рейхсмаршал: пусть и у нас будут такие же лезвия».

Максим Моргунов

Продолжение следует

 

Экстрим: Покорители белого ада

Гидроспид – самый непосредственный способ почувствовать неукротимую мощь буйного потока во всем его пенистом и требовательном блеске. Это рискованное развлечение сродни родео, только «мокрому», где вместо быка – боб, а правила игры определяет стремнина. Но для того чтобы понять, каково мчаться по дикой реке без всякой помощи, нужно испытать это на себе.

Клуб «Цвиллинг» в Абтенау, близ австро-германской границы в провинции Зальцбург, уже 2 года предлагает гидроспид в качестве рискованной и романтической альтернативы другим модным видам спорта, таким как горный велосипед или полеты на параплане. Бывший мастер спорта мирового класса по горным лыжам Давид Цвиллинг, основавший здесь весьма популярный спортивно-оздоровительный клуб, практически создал новый вид спорта, а точнее говоря, новый вид захватывающих приключений. В свое время Вит (так его называли, когда он был еще лыжником) и его проводник Томас Хумер стали первыми людьми, спустившимися по ущелью Ламмерёффен в бобе для гидроспида.

Подготовка к этому опасному развлечению показалась мне совсем не сложной. Покатать меня по Ламмеру вознамерились – Макс, один из экспертов по сплаву на плотах и гидроспиду, а также его друзья Марио и Томас.

Поначалу мы попробовали проделать самые важные маневры на берегу, а потом, как сказал Томас, «посмотрим, как у тебя все это получится на неглубокой спокойной воде». Все очень просто. По крайней мере, именно так мне показалось. Но уже первые минуты путешествия внесли в мои представления существенные коррективы…

Плюхнувшись в воду, я пытался глотнуть воздуха. Боб накренился при первом же неверном движении, и я забарахтался среди волн, которые, по словам Макса, должны были стать моими учителями. Немного отдышавшись и вернув боб в нормальное положение, мы начали отрабатывать так называемый эскимосский перекат. «Как только боб накренится, ты перекатишься и вернешься в исходную позицию», – заверил меня Макс. Я кивнул, ни на грош не веря в свой талант эскимоса. Впрочем, все обошлось…

…Только было я привык к нежному журчанию и всплескам, пока странная пластиковая лодочка несла меня дальше через рябь, через первые метры обманчивой безопасности, как вдруг боб начал извиваться вокруг моего живота. Из воды стали выступать первые камни, создавая водоворотики. Ущелье неумолимо смыкало вокруг нас угрожающие объятия. Вода побелела, стала течь быстрее и вскоре превратилась сначала в стремнину, а затем – в могучие волны, с силой бьющие об утесы. Поток неожиданно и стремительно показал зубы, ревя так, что волосы вставали дыбом. Чувствуя, как внутри меня поднимается паника, я успел подумать, что сделать нам это все равно придется. Первая быстрина приняла меня с благодарностью. Теперь назад пути уже не было. К тому же оказалось, что повернуть к более тихой воде у берега практически невозможно. Я был потрясен, когда увидел на мосту над тесниной группу зевак, смотревших, как мы несемся по Ламмеру. Чего они ждали? Что мы уйдем под воду? Хотели услышать вопли о помощи? Увидеть трупы в бурном потоке?

В какой-то момент мне стало даже по-настоящему здорово, но когда мои сопровождающие направились к остановке, я среагировал слишком поздно и не смог вовремя повернуть за ними. Пытаясь спастись, дико колотя по воде руками и ногами, я боролся с течением, но оно не отпустило. В результате я оказался затянутым обратно в быстрину. И тут я отчетливо понял, что одно дело играть в гидронавта под защитой троих опытных проводников, но совсем другое – видеть перед собой поток и ничего, кроме потока. Я впал одновременно в панику и в фатализм. Еще ниже (как я запомнил по обзорной экскурсии) станет намного хуже, особенно для такого новичка, как я. Но на мое счастье, пролетев вниз по течению еще метров 100, я смог уцепиться за кончик скалы, которая была последним «выходом» перед началом Ламмерёффена, и отгрести в безопасное место.

Как это все произошло и почему я устремился к берегу в тот самый момент, навсегда останется для меня загадкой. Через некоторое время все кончилось. После нескольких последних, но неимоверно утомительных маневров я наконец добрался до ближайшего удобного выхода и даже имел наглость заявить, что мое посвящение состоялось.

Все напряжение скатилось прочь, и кинутый мною взгляд назад доставил мне истинное удовольствие. Никаких горьких чувств – одно глубокое удовлетворение. Ноги у меня слегка онемели и замерзли, но самое главное заключалось в том, что я не только остался жив, но и сумел справиться с потоком. Что касается моих спутников, то они были просто несказанно счастливы, обнаружив меня невредимым посреди этого бело-голубого ада.

Когда эйфория от победы над потоком и самим собой несколько улеглась, я осознал, что, бесспорно, гораздо разумнее совершать подобные демарши, хотя бы в первые несколько раз, вместе с опытным проводником. И не только из-за непосредственной опасности столкнуться со скалой и пораниться (что может произойти в основном по вашей собственной вине и чего можно достаточно легко избежать), но и из-за того, что человеку неопытному на относительно протяженном маршруте угрожает полное истощение – несмотря на то, что плывешь по течению, гидроспид требует от тебя полной отдачи.

Вообще говоря, искусство подобного сплавления состоит в том, чтобы научиться владеть самыми непредвиденными ситуациями и выходить из них невредимым. Я, например, сформулировал для себя некое общее правило: кто делает глупости – рискует быть разбитым на кусочки в потоке. Если ты оказался в теснине, то назад пути уже нет, есть, конечно, возможность в некоторых местах выбраться на берег, но она зависит от того, как быстро ты сумеешь догрести до этих мест. В заключение скажу, что сделаться, пусть и на несколько минут, игрушкой Природы – по нутру далеко не каждому, но дело в том, что гидроспид – это путешествие не только по буйным волнам, но и по темным сферам самых глубоких собственных страхов. А это возвышает. Хотя, конечно, спорт этот – не для слабонервных.

Франц Еллен

 

Загадки истории: Агония

Первое чувство при погружении в тему, что возишься в чем-то очень нехорошем: вот, будто темная, холодная, скользкая вода, и ты шаришь в ней, силясь что-то найти, и рук своих не видишь и вдруг натыкаешься на… на тело, что ли? Вот уж не хотелось бы… Ловишь скользкую руку, хватаешь за волосы, подтягиваешь, светишь в лицо фонарем: ба! Да это ж сам, рябой, с водой, стекающей по усам, как у моржа. Страшный до сих пор. Мы ведь еще только-только выходим из тиранства. Память тех, кому сейчас за 60, хранит все, связанное с его смертью, так, как будто это было вчера…

Похороны. Штамп-картинка: давка на трубной. другая (официальная) картинка – руководители партии-правительства выносят гроб с телом Сталина из колонного зала дома союзов. между этими двумя картинками застыло время. Тяжелый статический вакуум: как будто бы все известно, а неизвестно ничего. Серый китель генералиссимуса сверкал пуговицами и погонами из чистого золота. Гроб везли на пушечном лафете. так что надо разбираться.

Среди событий нашей послевоенной духовной истории смерть и похороны Сталина – несомненно, одно из самых важных, по своему значению сравнимое, возможно, с событиями у Белого дома в августе 1991-го. И на глубинном уровне тесно с этими событиями связанное – ибо тогда, в те несколько дней марта 1953-го, для сотен тысяч людей впервые что-то сдвинулось, а то и вовсе повернулось, открылось в сознании. Только для этого им пришлось всем вместе пройти сквозь чудовищный психоз, пройти буквально, телесно, сквозь похоронные «давки», где ребра трещали и точно так же, верно, трещали мозги, запредельным давлением выталкиваемые к индивидуальному мышлению, к сознанию. В этом смысле в августе 91-го было легче: оставалось только довернуть, доделать, убрать старое зло. Выбор каждого был ясен. Та же революция, которой 50 лет назад стали похороны Сталина, была еще в полной мере бессознательна, хотя, как и всякое освобождение, оплачена она была по большому счету – кровью.

Удивительнее же всего то, что шли-то люди на похороны, а попадали в какой-то фантастический механизм, из которого мало кто вышел не преображенным. Толпа, испытанная запредельным сжатием, распалась: появились люди. Человечество 60-х. Поэтому о похоронах Сталина так трудно рассказать: здесь история распадается на сотни тысяч индивидуальных историй, разветвившихся к тому же семейными кустами, в каждом из которых в те дни вдруг обнажалась потаенная драма. А кто там выносил гроб из Дома Союзов и что там говорили в своих речах новые «хозяева» страны Маленков и Берия – это сегодня, оказывается, неважно. Важна трагедия «бессмысленных», оглушенных Его смертью толп, из которых должно было родиться новое человечество. Мы потому и не любим вспоминать похороны Сталина, что это воспоминание больное, невротическое, как говорят психологи, в полной мере «неотреагированное». Только поэт Евгений Евтушенко осмелился материал тех дней использовать как художник – в фильме «Похороны Сталина» – и увиденное в юности поднять до уровня художественного образа. И получилось! Фильм, по существу автобиографический, воспринимается очень живо и лично: на грани одной судьбы засверкали сотни других судеб, столь близко узнаваемых…

Показательно, что когда Хрущев решился вынести тело Сталина из мавзолея и похоронить в могиле рядом, он отдал приказ, выдающий его первобытный ужас: поверх гроба положить две железобетонные плиты. Это ужас древний, мистический: словно в один прекрасный день тот попытается восстать из земли, и вот тогда плиты… Повинуясь тому же, только противоположного смысла колдовству, похоронная команда осмелилась саботировать приказ, тем самым как бы утверждая: «Все равно восстанет».

Вот так заколдованно и живем. Немало ведь людей до сих пор воскрешают генералиссимуса. Немало и хоронят. Пора бы уж оставить в покое человека. А нам – наконец без лишних эмоций, спокойно, осмысленно еще раз вглядеться попристальнее в Похороны Сталина.

Последние свершения

Незадолго до смерти, беседуя с патриархом Алексием, Сталин вдруг спросил:

– Как церковь относится к бессмертию души?

– Душа бессмертна, – отвечал патриарх.

– А как церковь относится к телесному бессмертию? – настойчиво продолжал расспросы Сталин.

– Телесного бессмертия церковь не признает.

– Это очень печально…

Юбилей – 70-летие Сталина – страна торжественно отметила в 1949 году. Однако юбиляр, похоже, остался разочарованным: ничего такого уж оригинального, кроме разве что атомной бомбы да двух фильмов П. Павленко – «Клятва» и «Падение Берлина», – в которых Сталин представлен просто полубогом, он, к своему неудовольствию, так и не получил от верных друзей-соратников. Ничего, соответственного его величию, они просто не в состоянии оказались выдумать. Орден Сталина, который по проекту должен был стать второй после Ордена Ленина почетной наградой, – Сталин отверг как слишком бескрылую инициативу. Ну разве об ордене подобает говорить с Богочеловеком? Вот если бы о личном бессмертии…

Старый Сталин был совершенно явственно неадекватен. Когда-то, в 45-м, он стал живым символом победы в великой войне. За несколько слов – «братья и сестры», – сказанных им в радиообращении 3 июля 1941 года, – он снискал поистине всенародную любовь. А встреча с Рузвельтом и Черчиллем в Ялте дала народу понять, что страной управляет сильный, мудрый и дальновидный политик.

Но он не дал развиться этим чувствам любви и уважения. Не дал народу воспользоваться плодами победы, духом победы, вообще, духом достоинства и независимости, который обрела страна, сокрушившая фашизм. В 45-м или в 46-м у него случились первые инсульты. В 46-м вновь начался террор. Аресты пошли сначала среди военных, потом среди «интеллигентов». Знаменитые постановления по журналам «Звезда» и «Ленинград», травля Ахматовой, вытирание ног о Шостаковича и Прокофьева – это все 46-й и 47-й годы, когда снова, с какой-то параноидальной настойчивостью он запускал машину Страха. Не любовь, а страх должен был сплотить народ. И не случайно самым «мрачным», «тягостным» современники называют именно «юбилейный» 49-й, а за ним еще и 52-й годы. Похоже, никакие подарки и вправду не могли порадовать Сталина, ибо настоящее удовлетворение он получал, только чувствуя ужас, который внушает… Полюбил арестовывать жен избранных жертв, чтоб наблюдать, как ломается и рушится человек. Полюбил захватывающие, как триллер, «дела» и заговоры. Отсюда и фантастическое дело врачей-вредителей в медчасти Автозавода им. Сталина, и разгром «шпионского» Еврейского Антифашистского комитета, положивший начало черносотенному правительственному антисемитизму. Репрессии среди популярных военных генералов, особенно среди входивших в близкий круг маршала Жукова. Аресты – десятками тысяч – солдат и казаков, сражавшихся в 1945-м вместе с войсками Тито на территории вдруг оказавшейся «опальной» Югославии; аресты в среде «братских» компартий; разгром ленинградской парторганизации; гонения и переселения куда-то греков, сектантов. Наконец – совершенно необъяснимые с точки зрения любой логики – аресты ближайших и по-собачьи преданных ему людей: многолетнего личного врача Виноградова, начальника личной канцелярии Поскребышева, начальника личной охраны генерала Власика… Что это? Слепая жестокость монстра? Страх? Болезнь? А под занавес – дело кремлевских врачей-отравителей, нагнавшее ужас на всю морально изуродованную страну, оголтелый «народный» антисемитизм и подготовка к депортации из Москвы евреев в марте 1953-го…

Очевидец

Евгений Евтушенко

«Понять, что такое была смерть Сталина, – очень сложно. И похороны, которые для меня оказались просто принципиально важным событием. У меня были арестованы два деда. Один мой дед был красный командир, самородок вроде Чапаева – Ермолай Наумович Евтушенко, а другой – Рудольф Евгеньевич Гангнус – математик. Поразительно – они дружили! Они подолгу разговаривали друг с другом. Наверное, это были потрясающе интересные разговоры. А потом их арестовали – обоих в 1937 году. Мне было 4 года. Я помню, как пришли за ними, как они прощались со мной. Им дали еще проститься…

Конечно, были процессы, конечно, люди исчезали, и все это было заметно, но гигантский масштаб всего этого попросту не был представим.

И у меня было типичное раздвоенное сознание. Я видел, как в нашем дворе, на 4-й Мещанской, исчезали люди. Разные люди. Неправда, что аресты касались в основном интеллигенции. И рабочих арестовывали, разных людей… И у нас там жил один КГБ-шник в доме, так он запил даже, знаете. Я думаю, ему просто было стыдно смотреть людям в глаза… Мать никогда не объясняла мне, что случилась с дедами… Очень туманно мне говорили, что они, мол, в командировке дальней…

Слова ГУЛАГ никто не знал; а если кто и знал, то его не произносили. Вообще люди, которые оставались на воле, очень мало знали и очень мало могли понять и не представляли себе масштабов того, что происходило. Конечно, были процессы, конечно, люди исчезали, и все это было заметно, но гигантский масштаб всего этого попросту не был представим. В газетах печатали саморазоблачения «врагов народа», и в головах была полная путаница…

Но когда я после войны вернулся из эвакуации, уже вовсю сочиняя стихи, я как-то раз попал в дом тетки по отцу и прочитал новые стихи – про Сталина. И она мне сказала: а ты знаешь, что твой Сталин – убийца? Что деды твои сгинули в лагерях – ты знаешь? Я не знал. Я вообще применительно к слову «лагерь» знал только одно определение – «пионерский».

А поскольку из лагерей тогда никто еще не возвращался, а если и возвращался, как некоторые ученые, то молчали, давали подписку, то практически люди очень мало знали… Чтобы смягчить обстановку, тетка рассказала мне анекдот – я привел этот анекдот в фильме «Похороны Сталина». Сталин сказал где-то: «Жить стало лучше, жить стало веселей, товарищи». И тут же эта фраза везде была развешена в виде лозунгов…

А вот и анекдот: в сумасшедший дом должен приехать ревизор. Собирают всех: «Здравствуйте, товарищи сумасшедшие!» – «Здравствуйте!» – «К нам едет ревизор. Но учтите, что он к вам едет на денек, а я у вас останусь навсегда. Так что вот что. Если он будет задавать вопросы, есть ли у вас какие-то жалобы и т.д., вы дружно отвечаете словами товарища Сталина: „Жить стало лучше, жить стало веселей“. Приезжает ревизор: „Ну, товарищи сумасшедшие, давайте – ничего не бойтесь, рассказывайте начистоту, я лично доложу товарищу Сталину о ваших просьбах или если кто-то вас обижал…“ Хором: „Жить стало лучше, жить стало веселей…“ И тут ревизор замечает, что один человек не кричит. „А вы, товарищ сумасшедший? Почему вы не участвуете в общем радостном хоре? Почему вы не кричите, что жить стало лучше, жить стало веселей?“ Тот отвечает: „А я медик, я не сумасшедший“…

Нас воспитывали в духе Павлика Морозова. И в идеале, конечно, я должен был бы пойти и донести на свою тетку. Но с другой стороны, все-таки «стукач» было самое позорное слово. Я был воспитан на дворе… Какое там воспитание? Полусироты военные. Папа на фронте, мама вкалывает… Стукачам среди нас места не было…»

Загадка смерти Сталина

Разумеется, ближайшие друзья-соратники из Политбюро прекрасно понимали, что по логике террора уничтожены будут и они. Вернее, кто-то из них. Над многими Сталин издевался открыто, но это было еще не самое страшное. Хуже – если переставал замечать. Глядел мимо. Жданов был счастлив в роли дурачка, на котором Хозяин постоянно испытывает свое дурное настроение. Хрущев за какую-то свою «инициативку» был отхлестан так, что до самой смерти Сталина в его присутствии только счастливо улыбался. Маленков – «жирная, вялая, жестокая жаба». Ну и пусть «жаба» – на дачу-то его Хозяин зовет? Микоян и Молотов были полностью раздавлены; Молотов потерял пост министра иностранных дел, жена его была арестована и он сам, недолго колебавшись, написал бумагу об ее исключении из партии… Берия… Всесильного некогда Берию от ареста хранило, пожалуй, только то, что он курировал разработки ядерного оружия и создание ракетного щита ПВО вокруг Москвы. Берия, похоже, был единственным, кто не собирался сдаваться Хозяину без боя. Во всяком с

лучае, известно, что он предпринимал неоднократные попытки внедрить в окружение Сталина своих людей. В конце концов, ему это удалось: на Ближней даче неподалеку от Кунцева, где в конце жизни окончательно обосновался Сталин, помимо охраны постоянно дежурили еще «прикрепленные» Берии. В роковую для Сталина ночь таковым оказался Иван Васильевич Хрусталев.

– Хрусталев, машину! – вскричал Берия, убедившись, что Сталин мертв и, не задерживаясь более у тела, с Ближней дачи прямиком погнал в Кремль.

В последнюю ночь зимы 1953-го Сталин по обыкновению вызвал на дачу приближенных для ночной пьянки. Были: Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Сидели. «Шутили». Пили легкое вино «Мджари», прошедшее, как и все продукты на столе, экспертизу на содержание яда. В 4 утра разъехались, после чего прикрепленный Хрусталев, проводив гостей, передал охране слова Сталина: «Ну, ребята, ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И сам же удивился: «Надо же, никогда такого распоряжения не было»… Охранники, подивившись в свою очередь… улеглись спать. А прикрепленный Хрусталев остается на даче до 10 утра. Для чего? Если свидетельство профессора А.Л. Мясникова о том, что на губах умирающего были замечены следы кровавой рвоты – верного признака отравления, – действительно столь однозначно, то однозначен и ответ: Хрусталев оставался на даче, чтоб под каким угодно предлогом подсунуть Хозяину яду. Однако ж, Сталина убил не яд, а инсульт. Можно ли спровоцировать инсульт? Давление поднять, пожалуй, можно. Но такой инсультище… Хрусталев должен был бы быть гением медицины и устрашения, чтобы вызвать гипертонический криз такой силы. Так к чему же сводилась в ту ночь его роль? Нам никогда не узнать.

Доподлинно известно вот что: деморализованная переданной через Хрусталева просьбой «не беспокоить Сталина», охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в не по-хорошему темный дом. И лишь когда привезли почту – пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если б с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Но врачей не было. Охранники, подняв с полу тело вождя и переложив его на диванчик, начинают названивать в Политбюро и КГБ и, наконец, дозваниваются до Маленкова. Через полчаса Маленков перезванивает на дачу и сообщает, что Берию пока не нашел… Тянутся непомерно длинные минуты. Наконец в три часа ночи 2 марта приезжают Берия и Маленков, но с ними нет даже медсестры! Больше того, Берия произносит странную фразу: «Товарищ Сталин спит, незачем его беспокоить», – после чего оба уезжают, оставив Вождя Народов на попечении медицински совершенно беспомощных охранников и кастелянши. Но тут уж у них срабатывает инстинкт самосохранения: они понимают, что если Сталин умрет у них на руках, «то им крышка», и они начинают названивать во все инстанции, требуя, чтоб прибыли врачи. Наконец, в четверть девятого утра врачи появились. С ними появился аппарат для искусственного дыхания, рентгеновская установка, пиявки… Все это так и останется незадействованным. Помочь Сталину нельзя. К постели умирающего вызывают дочь Светлану и сына Василия. Вслед за ними на дачу – каждый день, как на дежурство, – начинают приезжать члены Политбюро и даже «отверженные» – Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович…

5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21.50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза и поднял левую руку. Все собравшиеся были потрясены невыразимым ужасом этого взгляда и этого жеста. Первым пришел в себя Берия. Убедившись, что Сталин мертв, он восклицает:

– Хрусталев, машину! – и немедленно уезжает в Кремль.

Так прикрепленный Иван Васильевич Хрусталев во второй раз возникает на авансцене российской истории. Наконец, он присутствует, когда бальзамируют тело Сталина.

Зачем?

Нет ответа: вскоре после описываемых событий Иван Васильевич Хрусталев заболел и умер.

«Дыхание Чейна-Стокса»

Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья тов. Сталина начали выходить с опозданием и с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. Но из всего этого медицинского бреда современникам почему-то накрепко врезалась одна фраза – «дыхание Чейна-Стокса», – которую они запомнили на всю жизнь, зачастую даже не понимая ее. Когда эта фраза прозвучала по радио, будущий врач Виктор Тополянский, тогда 14-летний паренек с Арбата, смотрел на свою мать и вдруг заметил, как неожиданно разгладилась давным-давно застывшая на ее лице и уже, кажется, ставшая собственно лицом гримаса страха и боли. Она работала простым врачом в поликлинике МПС, но была абсолютно убеждена в том, что со дня на день ее арестуют или депортируют из Москвы как еврейку. Тогда Виктор Тополянский не знал, что успокоило мать и почему вдруг разгладились прорезанные страхом морщины. Она не стала ему объяснять, что выражение «дыхание Чейна-Стокса» означает, что у Сталина началась агония…

В тот же исторический момент двое студентов мединститута, ныне известные профессора, уже введенные полученными знаниями в смысл этого термина, услышав сообщение, не сговариваясь, помчались в пивнушку и, мстя за посаженных отцов, на радостях всадили в себя такое количество пива, заедая его винегретом, что в какой-то момент стали писать кровавой мочой, что только их и остановило. Им и в голову не пришло, что все дело в винегрете и свекле, окрашивающей мочу в розовый цвет. Но этому их в институте еще не научили… 

Бег

Поэт Евгений Евтушенко побежал к гробу Сталина с 4-й Мещанской, едва услышав утреннее сообщение о том, что Сталин умер и народ может почтить память вождя, гроб с телом которого выставлен в Доме Союзов. Рядом он видел таких же бегущих, бросивших все дела и работу людей. Отец мой, тогда студент Бауманского института, побежав из Лихова переулка, мог бы достигнуть Пушкинской улицы даже быстрее поэта Евтушенко. Но он не был столь нетерпелив и сначала поехал в институт, из окна троллейбуса пронаблюдал, как натягивают на фасад Дома Союзов гигантское полотнище с портретом Сталина, заметил, что все афишные щиты и тумбы заклеены белой бумагой, побывал на траурном митинге и только потом, вернувшись домой, побежал. Бежал по крышам домов на Петровке по-над забитыми народом улицами, бежал, пробиваясь сквозь милицейский кордон на Кузнецком мосту, бежал что есть силы в случайно раскрывшийся зазор между тяжелыми военными грузовиками к раскрытым дверям Дома Союзов. Вообще, кто бы ни рассказывал про первый день похорон – 6 марта, – обязательно отмечают мотив бега. Бежали по кругу бульваров, перепрыгивали заборчики ограждения, пролезали под троллейбусами, проныривали под баррикадами из здоровенных «Студебеккеров», лезли, карабкались, вминались…

Что это было? Откуда такой безумный порыв? Что руководило людьми – любовь к Сталину? Такая вот невозможная, немыслимая любовь?

Я долго расспрашивал свою маму, свою любимую, всегда тревожащуюся за меня маму – ну она-то куда бежала? И зачем? Она ведь попала во вторую давку на Трубной, чуть не задохнулась в чужом меховом воротнике, чуть не услышала, как трещат ее ребра, и потом, когда толпа вокруг просто орала от боли и кто-то открыл «заслонку» – видно, сдвинули одну машину – будто выстрелили людьми, и они летели, едва касаясь ногами земли, с единственной мыслью – не упасть, потому что затопчут. Она видела на Рождественском бульваре труп старика и деревенской молодухи с розовой пеной у рта; видела, как уголовники в давке умудрились срезать спину с шубы какой-то дамы, видела сотни галош и башмаков, потерянных людьми, которые валялись на улицах, словно следы какого-то немыслимого побоища… И все равно – на следующий день отправилась «пробовать» еще раз. По счастью, второй день похорон был отдан официальным делегациям – и все-таки она добралась до Дома Союзов и только не смогла войти. Зачем? – спрашивал я. – Мама, зачем?

Она не вступила потом в партию – что в годы ее молодости было необходимым условием удачной карьеры – и даже меня воспитала в сдержанном, но отчетливом антисталинском духе – задолго до того, как я прочел тот еще, на тонкой бумаге, тамиздатовский «Архипелаг».

Мы никогда ничего не поймем про эти дни, если станем считать траурные толпы бессмысленными, зомбированными именем Сталина идиотами. Среди тех, кто шел хоронить Сталина, немало было тех, кто Сталина не любил. И вообще не в Сталине дело. Важнее – и об этом тоже упоминают все рассказчики – «ощущение события», предчувствие новой истории, изменившегося времени. Впервые изменившегося за столько лет. И, казалось, что это время меняется именно здесь, на улицах, ведущих к гробу генералиссимуса, как в 91-м году казалось, что новое время рождается на маленьком пятачке вокруг Белого Дома усилиями нескольких тысяч человек… И это не праздная мысль – рождение нового времени требует усилий, и иногда даже требует толп… Жертв… Кошмара…

«Труба»

В народной памяти похороны Сталина запечатлелись чудовищными «давками» на Трубной площади, в которых погибло немало людей, в чем противники Сталина непременно усматривают зловещий символ: он и после смерти разохотился хлебнуть кровушки… Э-эх, Рассея! Точная цифра погибших неизвестна или засекречена. Отец рассказывал, что трупы раздавленных лежали возле Лефортовского морга прямо на снегу: морг их не вмещал. Причиной давки послужило то, что попасть на Пушкинскую улицу «к Сталину» можно было только коленцами с Трубной площади, где были выгорожены тяжелыми военными машинами два узких прохода на Неглинку. Вся Трубная была запружена, а проходы шириной в тротуар – вдоль линии домов по ту и по другую сторону площади – были к тому же изогнуты буквой Г. И вот здесь, на сгибе, народ в основном и давился. Это, так сказать, принципиальная картина. Теперь, точности ради, надо сказать, что давок на Трубной было как минимум две. Расположение заградительных кордонов все время менялось, и поскольку всего происходящего никто не снимал, не фиксировал, сейчас трудно расписать по часам, как оно все было.

Когда народ просто побежал в центр со всех сторон – а это было после утреннего сообщения по радио, – на Трубу с трех бульваров скатилось сразу огромное количество людей. А поскольку с Петровского и с Рождественского бульваров бежала толпа еще под гору, то тут и возникла первая кромешная давка, картины которой и попытался восстановить в своем фильме поэт Евгений Евтушенко.

Когда же к середине дня на бульвары попала моя мама, они были … пусты. Она поднялась до перегороженной Пушкинской улицы, увидела, что где-то вдалеке, в улицу из какого-то переулка вливается поток людей, и в поисках начала этого потока спустилась на Трубную, где тоже было не так уж много народу и «вход» теперь оставлен был только один – со стороны Рождественского бульвара. Возле входа толкалась очередь. Мама встала в нее и, вероятно, прошла бы весь шкуродер и даже «загогулину» более или менее нормально, но тут с горы Рождественского бульвара хлынула переполненная волна людей и всех, кто стоял в очереди, накатом этой волны просто вмяло друг в друга. Это и была вторая давка, в которую попала мама. Сколько она продолжалась, неизвестно. Возможно, до ночи. Но между давками определенно был перерыв. И то, что бульвары, утром забитые народом, опустели, и то, что потом откуда-то хлынул скопившийся, как вода в плотине, поток людей, свидетельствует о том, что власти силились что-то предпринять, оттеснить народ как можн

о дальше от центра, укрепить заградительные кордоны по всей линии «обороны» и по возможности организовать очередь.

И когда будущий академик А.А. Петров, тогда студент физтеха, под вечер прибыл в Москву, то, представляя себе ситуацию весьма литературно или кинематографично (торжественное, хмурое безмолвное движение прощальной очереди), он первым делом стал разыскивать собственно «конец очереди». И как ни странно, нашел. Очередь зарождалась на площади Белорусского вокзала, откуда – во всю ширь улицы Горького – люди шагали до Садового кольца, где их заворачивали в сторону Самотеки, и, не пуская напрямую через Цветной бульвар к Трубе, гнали аж до улицы Чернышевского, с которой был поворот на бульварное кольцо у Покровских ворот. Вот так, отшагав пол-Москвы, организованная очередь, миновав Сретенку, и нависла на горке Рождественского бульвара девятым валом нетерпеливых человеческих сердец после небольшой, на Трубе, передышки. Впрочем, когда студент Петров дошел до Рождественского бульвара, была уже применена властями и новая, обманная тактика. О том, что «к Сталину» ведет только лаз-шкуродер в левом нижнем углу бульвара, знали немногие. Бульвар весь был перекрыт временными заграждениями и войсками. Иногда какое-нибудь из заграждений приоткрывалось и ответственный офицер кричал: «Сюда, товарищи!» Люди послушно следовали за ним и оказывались… на абсолютно пустой Трубной площади, теперь, к вечеру, со всех сторон глухо заблокированной троллейбусами. Свой единственный шанс попасть к Сталину они упустили. От тех, кто давился в «правильной» очереди, их отделяло всего несколько метров – ряд грузовиков. Но попасть туда они уже не могли. Организаторы похорон, похоже, поняли, что лучше несколько тысяч разочарованных людей, чем несколько десятков или сотен новых трупов, и стали сбрасывать давление толпы через такую вот систему «ложных выходов», что было хоть и цинично, но, конечно, правильно.

Последняя кровь

Юра Гримм – будущий диссидент и правозащитник, а в ту пору 17-летний заводила ребят одного Замоскворецкого двора, Сталина ненавидел за то, что того слепо, бездумно боготворил его отец. И стоны отца по поводу того, что с нами будет, коль умер вождь, лучший друг детей и шахтеров, нисколько его не растрогали. И уж, разумеется, ни на какие похороны ребята не пошли. Но когда 8 марта вдруг объявили, что сегодня в последний раз, по многочисленным просьбам трудящихся, открывается доступ к телу товарища Сталина, призадумались: так получалось, что они упускают шанс. А упускать шанс было не в их правилах. Поэтому, плотно поев и одевшись, как для драки, они пошли. На этот раз проход к телу был открыт не через Трубную, а через улицу Чехова, неимоверно забитую народом. Решили срезать, шли дворами, путались, лезли по крышам сараев и, наконец, увидели впереди свет и услышали гул толпы. Добравшись до чугунной ограды, они глянули вниз и увидели… «С высоты сарая мы видели множество человеческих голов, так сжатых, что, казалось, в эту массу невозможно и палку втиснуть. Над толпой, выдыхаемый тысячами ртов, стоял сплошной, жуткий гул от криков и стонов. Это море людей колыхалось почти на одном месте, без видимого движения вперед. Выбраться из этого скопища было невозможно, так как все подъезды домов были закрыты и улица как бы превратилась в сплошной коридор. „Что будем делать, мужики?“ – спросил кто-то. Лезть в толпу было боязно, но отступать тоже малоприятно. Мы сиганули вниз. Люди кричали: „Куда вас черт несет, вернитесь, пока не поздно!“ Измученные давкой, они бы мечтали поменяться с нами местами, но влезть на ограду они уже просто не могли. Предварительно мы договорились держаться вместе, но, спрыгнув вниз, перестали себе принадлежать. Прежде я имел опыт динамовских „давок“, когда конная милиция пускала болельщиков по узкому коридору к вестибюлю станции метро. В давке надо прижать руки к груди, стать как можно выше на цыпочках, а лучше, по возможности, подпрыгнуть – толпа тебя мгновенно сдавливает и несет куда нужно. Ноги могут и не касаться земли. И стараться при этом, чтобы тебя не притерло к стене. То, что мы испытывали сейчас, было во много раз страшнее: толпа вела себя наподобие океанских приливов и отливов. Сначала она потащила нас к противоположной стене улицы; потом – несколько шагов назад, от цели нашего похода. Назад – особенно опасно, так как люди спотыкаются, теряют обувь, а подобрать ее невозможно. Потом пауза – и какая-то невиданная энергия уже несет нас к ограде и сдавливает с такой силой, что мне, привычному к „давкам“, становится не по себе. Потом опять пауза и уже под напором задних рядов нас тащит вперед: мы терлись своей одеждой о грязный чугун, кирпичную кладку, водосточные трубы, еле держащиеся в скобах. На середине улицы была опасность попасть в открывшийся люк. Если крышка люка сдвигалась, то колодец быстро доверху наполнялся провалившимися людьми, по которым волей-неволей приходилось ступать идущим следом. Подвернувшему ногу и упавшему помочь уже никто не мог – затопчут. Неизвестно, сколько времени мы двигались по улице Чехова. Но наконец нас вынесло на Страстную площадь: все здесь вздохнули свободно. Справа открылось пространство для выхода из этого ада. Здесь стояли и сидели где попало растерзанные, приходящие в себя и ждущие своих люди. Они пытались привести себя в божеский вид и поскорее вернуться домой. В направлении Пушкинской улицы двигалась толпа самых отчаянных, решивших идти до конца. Некоторые не дошли до вожделенной цели всего несколько десятков метров: в 2 часа ночи был объявлен перерыв до 5 утра. Все подъезды возле Дома Союзов были забиты людьми, коротающими здесь ночь. Но мне показалось, что злой Гений уже достаточно пошутил над нами, и я решил отправляться домой».

Очевидец

Евгений Евтушенко

«Живым Сталина практически никто не видел. Или только издалека, на демонстрации. Телевидения тоже, практически, не было. Видели только в хронике: перед каждым сеансом в кинотеатре шла хроника. Так мы видели Сталина живым. Поэтому когда объявили, что доступ к телу Сталина открыт, то все сразу туда побежали. Все понимали, что будет давка. Но не догадывались какая… Вот я побежал от 4-й Мещанской (это напротив кинотеатра „Форум“), едва услышав по радио это известие… Ну и люди вокруг бежали. Забыв про работу, бежали… Меня всегда спрашивают, особенно за границей: „А при чем тут Чарли Чаплин?“ Там, в фильме, показан человек в котелке и гриме Чарли Чаплина. А я видел его. Это был, видимо, клоун из цирка на Цветном бульваре, и он бежал, даже не отклеив чаплинские усики. Там были лилипуты – и я их тоже в фильм поместил. Почему я бежал? Я понял, что произошло какое-то уникальное событие. Вот: было чувство уникальности. Не могу сказать, что мною вела любовь к Сталину. Но это не было и обычное любопытство. Я хотел в

идеть, что происходит. И когда мы все туда попали, на Трубную площадь, с бульваров, с двух сторон, начала надвигаться огромная толпа. А там Трубную от продолжения Неглинки отделяли грузовики. И толпам, подошедшим со всех трех сторон, надо было просачиваться в узкие проходы с двух сторон площади между домами и этими грузовиками. Толпа прижимала к светофору и только косточки хрустели…

Помню дом, где теперь театр-школа современной пьесы, – там на углу был светофор, на котором было насмерть распято несколько человек на моих глазах. Насмерть!

В каких-то местах приходилось просто поджимать ноги, потому что шли по мясу. Помню грузовик и офицера, которому передавали детей. Потому что и с детьми бежали… Детей там передавали по рукам, над толпой. Еще помню картину, которую мне не забыть никогда: трясущееся лицо офицера, которому погибающие люди кричали: «уберите грузовики!», «уберите грузовики!». То, что поставили грузовики, это было преступление. Ну, люди и трещали на этих углах грузовиков. И этот офицер чуть не плакал… И только отвечал: «указания нет»… Вот это я запомнил. Указание было – поставить, а не убрать. И вот тогда я понял, что это значит – «указания нету». Несчастный человек!

Я там был инициатором одного дела, которое спасло очень многих людей. Не знаю почему, я крикнул людям, чтоб брались за руки, собирались в цепочки. В таких экстремальных ситуациях включается какой-то вид энергии, и мне пришла в голову мысль, чтоб люди, взявшись за руки, рассекали бы этот хаос на сегменты. Ибо водоворот толпы был неуправляем. Не потому, что люди нарочно топтали друг друга: они просто ничего не могли поделать. А цепочки немного успокоили это море… В фильме я хотел восстановить, как это было. Потому что документалистов наших там не было. Там была одна иностранная корреспондентка с фотоаппаратом, но его у нее отобрали – я это показал, – когда она снимала ту толпу, на Трубной.

А Сталина я так и не увидел. По той же причине, по которой не увидел его мой герой – поэт Женя. У него гибнет девушка – случайно. Совершенно случайно. Водитель «Студебеккера» в кабине закемарил, потом проснулся – вроде виноват, вроде остальные назад сдали, и у него тут в заграждении образовался лаз… И он спросонок сдает назад, даже не заметив, что там, сзади – девушка. Бьет кузовом в голову – и все. Это так все и было, на моих глазах. Раз! – и насмерть. Мы с ней в давке познакомились. А в фильме ее увозит старый крестьянин на телеге, заваленной венками с надписью «Гению Человечества». Вот. Он тоже со своими венками никуда не смог пробиться…

И снег идет. Такой мягкий, мартовский, невинный…»

Праздник, который всегда с тобой

В тот же день и в те же часы, полагаю, в полуподвальное окошко коммуналки, где жил будущий доктор Тополянский, раздался тихий стук. Так стучали обычно свои, те, кто не хотел будить соседей. Мать Виктора вскочила, подбежала к окну – сын, разумеется, тоже проснулся и услышал тихий голос: «Люба, открой дверь аккуратно». Мать пошла через весь коридор, открыла, и скоро вместе с ней в комнату вошел незнакомый мужчина, разделся, достал еду, вынул бутылку водки и велел мальчику одеться. Мать была в некотором ужасе, но по этому поводу ничего не сказала. Только спросила умоляюще: «Может быть, он еще маленький, может, ему не надо?» – «Нет-нет, – сказал вошедший, – СЕГОДНЯ он должен выпить». И действительно, это был вечер, когда Виктор Тополянский выпил свой первый стакан водки. Мать скоро сдалась под расспросами сына и рассказала, кто это приходил. Это был ее дальний родственник, с которым они дружили еще в 30-е годы, когда он работал в КБ Туполева. Его посадили вместе с мужем ее сестры. Они сидели в «Дмитровлаге», строили канал Москва – Волга и в качестве абсолютных доходяг их не амнистировали, не освободили, а просто-напросто «сактировали» – списали по акту. Несколько человек добрались до Москвы и разошлись. Муж тетки очень скоро скончался. А этот человек добрался до телефона-автомата, сумел позвонить матери на работу, та схватила такси, приехала за ним и увезла его на какую-то недалекую дачу по Казанской дороге. Самое поразительное, что она никогда не видела такой степени анемии. Если тогда норма гемоглобина исчислялась по максимуму в 100%, то у пришельца было около 20%. И она все не могла понять, каким образом он при таком гемоглобине сумел добраться до Москвы, дождаться, пока она за ним заехала, и потерять сознание только на даче. Удивительно еще и другое: что мать сумела раздобыть несколько ампул крови и перелить несчастному. Благодаря этому он и выжил. Потом пришел в себя, окреп и через некоторое время исчез. Той ночью он рассказал матери, что связался с какими-то блатными, сумел справить себе новые документы и теперь с новой биографией и с новыми документами уезжает на Дальний Восток. Похороны Сталина – это был его праздник. Настоящий праздник. Единственный праздник в его жизни. Но кто знает, сколько еще людей в ту последнюю ночь похорон под видом поминок пекли пирожки и праздновали свой праздник? Мы не знаем. Но их было немало. Не меньше, чем ветра в решетках. Не меньше, чем загубленных жизней, тщательно припрятанных фотографий, писем, извещений о смерти.

Москва не могла сомкнуть глаз: в окнах горели огни. Гений человечества спал свою последнюю ночь на земле. Наутро под вой заводских гудков он был помещен в саркофаг. Говорят, что этот многотрубный вой, от которого кровь стыла в жилах, напоминал адский вопль умирающего мифического чудовища…

Василий Голованов

 

Планетарий: Туда и обратно

Среди истин, возведенных в абсолют, немало таких, которые усвоены нами еще в школьные годы. Одна из подобных аксиом гласит: стрелка компаса всегда указывает на север. это правило справедливо для всех частей света, так было и 100, и 200, и 500 лет назад. Между тем будь у человека возможность перенестись в гораздо более отдаленное прошлое нашей планеты, он, пожалуй, засомневался бы в надежности компаса. Были в истории земли времена, когда магнитной стрелке пришлось бы развернуться на 180°. Виновниками подобных «кульбитов» являются удивительные преображения магнитного поля земли, случавшиеся уже не раз и, по всей видимости, ожидающие нашу планету в будущем.

Магнитное поле нашими органами чувств не регистрируется – оно неосязаемо, невидимо, неслышимо, не имеет вкуса и запаха. Хотя человечество стало использовать его задолго до того, как узнало о самом его существовании. Измеренное тысячи раз на всех континентах и океанах, разложенное на составляющие, пронизывающее все сущее на земле, магнитное поле по-прежнему хранит в себе массу загадок, ожидающих будущих исследователей. Одна из самых сокровенных тайн нашей планеты – природа земного магнетизма.

По сравнению с магнитными полями, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни (сердечники акустических колонок, магнитные импульсы переменного тока в бытовых приборах, лампы, линии электропередач и др.), магнитное поле Земли относится к разряду очень слабых полей. Так, к примеру, магнитный элемент защелки книжного шкафа создает магнитное поле напряженностью 5—10 эрстед, в то время как магнитное поле Земли меняется в пределах от 0,3 до 0,7 эрстед от экватора до полюса. Тем не менее это, так называемое главное геомагнитное, поле, имеющее планетарную природу, существует на Земле повсеместно. Некоторые его элементы люди научились измерять еще до открытия самого магнитного поля. Так, первые карты магнитного склонения, доставлявшего столько бед морякам древности, появились еще в середине XVI века.

Осознание того факта, что магнитные полюса не совпадают с географическими, расставило все по своим местам и позволило понять, что склонение – это угол между направлением на север и магнитным меридианом, вдоль которого устанавливается стрелка компаса. Столь же давно измеряется и величина наклонения – угла между горизонтальной плоскостью и магнитной стрелкой.

Ныне магнитное поле на поверхности нашей планеты изучено достаточно подробно. Оказалось, что оно отнюдь не постоянно, а непрерывно меняется. Круглый год сотни магнитных обсерваторий, десятки специальных судов и самолетов, многочисленные отряды магнитологов в самых разных точках земного шара ведут наблюдения за геомагнитным полем. Измеренные его элементы анализируются, обрабатываются, по ним составляют магнитные карты, с помощью которых и изучают пространственное распределение магнитного поля.

Выяснилось, что магнитное поле подвержено самым разным изменениям. Некоторые из них являются регулярными и наблюдаются ежедневно, в частности так называемые суточные вариации, для которых характерны циклические колебания напряженности магнитного поля и магнитного склонения. Не менее хорошо известны и другие вариации – короткопериодические колебания, продолжительность которых не превышает нескольких минут, а также магнитные бури, чья длительность может измеряться сутками.

Все эти вариации непосредственным образом связаны с деятельностью Солнца. В «спокойные магнитные дни» взаимодействие солнечного ветра с ионосферными токами вызывает плавные, регулярные изменения компонентов магнитного поля с периодом, близким к 24 часам. Магнитные бури, упомянутые выше, – это нерегулярные спорадические возмущения магнитосферы Земли. Они начинаются в момент, когда резко изменяется давление солнечного ветра на магнитосферу и она оказывается не в состоянии «отвести» поток высокоэнергетических частиц от Земли. В результате они пронизывают ионосферу, нарушая регулярную структуру околоземных электрических токов. Магнитные бури бывают разной интенсивности и длительности, но, как правило, полное восстановление «спокойствия» геомагнитного поля происходит через 2—3 суток после начала бури.

В том случае, если скачок давления (плотность) солнечного ветра не в состоянии «пробить» магнитосферу, то искажения магнитных силовых линий носят локальный характер и магнитные возмущения охватывают не весь земной шар, а лишь какой-то отдельный район. Такие возмущения называют суббурями. Они очень частые «гости» в северных районах земного шара. Полярные сияния также чаще всего связаны с суббурями.

В течение года наблюдается два периода резкого повышения магнитной активности – это периоды весеннего и осеннего солнцестояния, то есть март и сентябрь. В это время количество магнитных бурь значительно возрастает. Если в среднем в месяц происходит 1—2 магнитные бури, то в марте и сентябре их число возрастает в несколько раз, причем осенний пик магнитной активности более энергичный – осенью количество магнитных бурь больше, чем весной, и может доходить до 7—8 в месяц.

Очень сильное влияние оказывает на частоту возникновения бурь глобальный 11-летний цикл солнечной активности, который во многом определяет все природные процессы на Земле. Кстати, 2003-й – год максимума солнечной активности, и поэтому значительного увеличения количества магнитных бурь можно ожидать в течение всего года.

Помимо таких кратковременных колебаний магнитного поля существуют и гораздо более медленные, плавные изменения его параметров, с периодом в несколько сотен лет. Они связаны с процессами, происходящими внутри Земли, и названы вековыми вариациями. Вековые вариации можно уподобить дыханию магнитного поля – в каждой точке земной поверхности периодически меняется направление магнитного поля, не остается постоянной и величина намагниченности планеты в целом. История регулярных магнитных наблюдений насчитывает немногим более 100 лет, поэтому сведения о вековых вариациях, полученные на основе этих измерений, конечно, не могли быть полными. Долгое время казалось, что любые попытки магнитологов заглянуть в отдаленное прошлое нашей планеты, выяснить, как менялось с течением времени ее магнитное поле, обречены на провал. Однако сама Природа припасла для людей замечательную подсказку, которая помогла разрешить одну из наиболее каверзных загадок эволюции Земли.

В середине XIX века было обнаружено явление термоостаточного намагничивания лав – палеомагнетизм. Постепенно, шаг за шагом, ученые установили, что носителями древнего геомагнитного поля могут быть горные породы самого разного происхождения, как магматические, так и осадочные. Оказалось, что излившиеся во время извержений вулканов в виде лавы горные породы обладают удивительной способностью хранить в себе информацию о магнитном поле Земли. Породы, разогретые до температуры 500—700°С, по мере остывания приобретают намагниченность, величина и направление которой соответствуют магнитному полю Земли, действовавшему на породу во время охлаждения. Эта намагниченность сохраняется в течение миллионов лет и, словно магнитофонная лента, доносит до нас свидетельства из отдаленного прошлого планеты. Определив геологическими методами возраст лавовых образований и «прочитав» хранящуюся в них палеомагнитную информацию, можно доподлинно восстановить историю магнитного поля Земли.

Палеомагнитные исследования выявили неопровержимые свидетельства неоднократных инверсий (обращений полюсов) геомагнитного поля в прошлые эпохи. Оказалось, что магнитные полюса не раз менялись местами. Благодаря достижениям физиков, разработавших методы определения абсолютного возраста горных пород, у палеомагнитологов появилась возможность не только фиксировать главные события в истории геомагнитного поля (прежде всего инверсии), но и определить их длительность и абсолютное время начала и окончания инверсий – то есть создать шкалу времени (временную шкалу) инверсий геомагнитного поля. Магнитологи называют такую шкалу магнитохронологической.

Первая подобная шкала была довольно «куцей» – охватывала период лишь в 3,5 млн. лет и не отличалась большой детальностью. Дело в том, что лавы в большинстве своем извергались только в определенные тектономагматические эпохи, в сравнительно узком временном интервале. А потому стало ясно, что, исследуя лишь лавы вулканических извержений, «прочесть» всю историю магнитного поля Земли не удастся.

Ситуация изменилась радикальным образом, как только начались масштабные исследования магнитного поля океанов. Первые же непрерывные измерения вдоль линий, пересекающих Атлантический океан, выявили резкие отличия в строении магнитного поля океана по сравнению с сушей. Результат оказался поистине сенсационным. Выяснилось, что вместо сложной формы магнитных аномалий на суше, которая сильно меняется от района к району, океанические магнитные аномалии во всех океанах имеют регулярный, систематический характер.

Магнитное поле Мирового океана представляет собой параллельные полосы с чередующимся направлением намагниченности горных пород – оно попеременно то совпадает с направлением современного магнитного поля (прямая намагниченность), то прямо ему противоположно (обратная намагниченность). Эти аномалии протягиваются на тысячи километров, иногда без всяких искажений. Например, в Атлантическом океане они прослеживаются от Исландии до мыса Горн.

Океанические аномалии имеют большую интенсивность и огромные размеры. Но, пожалуй, наиболее поразительной чертой этих магнитных полос является их зеркальная симметрия относительно срединно-океанического хребта, то есть любая положительная или отрицательная аномалия с одной стороны хребта обязательно имеет своего «близнеца» – с другой. Причем расположены аномалии-«близнецы» от оси хребта на одинаковом расстоянии.

Геофизики-магниторазведчики, привыкшие объяснять аномалии магнитного поля особенностями геологического строения и вещественного состава горных пород в районе исследований, были в недоумении: привычные, хорошо разработанные для суши модели и схемы приложительно к океану не «работали». Впрочем, объяснения этого феномена не заставили себя ждать – произошедшая в геологии революция возвела на пьедестал наук о Земле глобальную тектонику литосферных плит. Она и преподнесла магнитологам поистине бесценный дар – возможность исследовать историю геомагнитного поля за все время существования океанов.

Совместными усилиями палеомагнитологов и морских магнитометристов была создана детальнейшая магнитохронологическая шкала – история инверсий геомагнитного поля за 4 миллиарда лет. Причем достаточно просто беглого взгляда на эту шкалу для того, чтобы заметить, что жизнь магнитного поля Земли – достаточно бурная.

Магнитные полюса нашей планеты время от времени меняются местами – происходит инверсия магнитного поля. Южный магнитный полюс становится Северным, и наоборот. В такие периоды направление магнитного поля оказывается противоположным современному. Процесс «ротации» полюсов занимает не менее 10 тысяч лет. И несмотря на огромные достижения магнитологии и геофизики последних десятилетий, причины подобных трансформаций все еще остаются загадкой.

Впрочем, систематические детальные исследования инверсий позволили высказать предположение о том, что, возможно, существует связь между периодической сменой растительного и животного мира на Земле и циклическими изменениями магнитного поля. Многие исследователи считают, что в период смены полярности магнитное поле весьма существенно ослабевает или даже исчезает вовсе, а Земля в это время остается беззащитной перед потоками космического излучения, которое оказывает колоссальное влияние на биосферу планеты. Наиболее же смелые гипотезы связывают со сменой полярности магнитных полюсов даже появление человека.

Насколько справедливы те или иные предположения, говорить пока преждевременно. Несомненно одно – само существование жизни на нашей планете невозможно без магнитного поля, защищающего все живое от губительного воздействия космических излучений.

Происхождение поля

C момента гениальной догадки основателя магнитологии Уильяма Гильберта, высказавшего предположение о том, что сама Земля является магнитом, прошло уже более 400 лет, но до сих пор человечество смогло выработать лишь более или менее достоверную гипотезу, объясняющую механизм возникновения геомагнитного поля. На сегодняшний день этот механизм наиболее полно описывает модель самовозбуждающегося динамо, «работающего» во внешнем ядре Земли. С развитием геофизических методов исследований появилась возможность по-новому взглянуть на внутреннее строение нашей планеты. В частности, выяснилось, что внешняя оболочка ядра находится в жидком состоянии. Это обстоятельство, по мнению большинства ученых, и является ключом к пониманию природы земного магнетизма. Распад радиоактивных элементов внутри ядра приводит к разогреву его вещества, в то время как внешняя оболочка сохраняет несколько более низкую температуру. Естественно, при этом возникают конвективные потоки – холодные массы с периферии ядра стремятся опуститься к его центру, а им навстречу из глубины ядра поднимается горячее вещество.

Вращение Земли по-разному сказывается на скорости движения масс в ядре. Причем на внешней оболочке вещество перемещается быстрее, чем в глубине ядра, поэтому жидкость, поднимающаяся от центра ядра, тормозит его периферийные слои, а нисходящие холодные потоки, напротив, сообщают ускорение внутренним слоям. За счет этого внутренняя часть ядра вращается быстрее внешней и в результате формируется подобие динамомашины, в которой происходит самовозбуждение электрических токов, создающих магнитное поле нашей планеты.

История вопроса

Знакомство человека с удивительными свойствами земного магнетизма состоялось еще на заре исторического времени. Уже в античную эпоху людям был известен магнитный железняк – магнетит. А вот кто и когда определил, что природные магниты всегда ориентируются одинаково в пространстве по отношению к географическим полюсам Земли, точно неизвестно. В китайских трактатах, датированных XII веком до н. э., встречаются фрагменты, которые можно истолковать как свидетельства применения компаса для целей навигации. Первые из известных описаний компаса появились в Китае лишь спустя 23 столетия – в XI, а в Европе еще позже – в XII веке. Первым же достоверным сообщением о магнитном компасе, появившемся в Европе, мы обязаны английскому монаху Александру Некэму. Он около 1187 года описал устройство, состоящее из стрелки, указывающей направление, причем в его компасе стрелка плавала, а не была подвешена на нити. Еще одной важной вехой в истории геомагнетизма является письмо, написанное в 1269 году Пьером де Мерикуром. В этом послании, в частности, говорилось, что природный магнит имеет два полюса и что полюсы эти стремятся установиться вдоль географического меридиана, указывая на полюса Земли – северный и южный. Однако в 1544 году Гартман, пастор из Нюрнберга, установил, что направление на географический и на магнитный полюсы отличаются, причем угол между этими направлениями (склонение) зависит от координат места наблюдений.

Следующий важнейший шаг сделал Роберт Норман, открывший еще один параметр геомагнитного поля, а именно – наклонение. Норман обнаружил, что свободно подвешенная стрелка магнита не только устанавливается по направлению магнитных полюсов, но и наклоняется по отношению к горизонтальной плоскости. Благодаря этому наблюдению Норман сделал поистине фундаментальный вывод о том, что источник силы, направляющей стрелку, расположен внутри Земли, а не во вне ее.

В 1600 году Уильям Гильберт, личный врач английской императрицы Елизаветы I, на основе своих бесконечных опытов, которым он посвятил всю жизнь, пришел к мысли о том, что большим магнитом является сама Земля.

XVII столетие ознаменовалось новыми открытиями в области геомагнетизма. И самым замечательным из них можно считать открытие явления «векового хода». Эдмунд Галлей, королевский астроном при Английском дворе, произведя многочисленные повторные измерения склонения как в Лондоне, так и в других пунктах, доказал, что оно подвержено систематическим закономерным изменениям.

В XVIII – XIX веках проблемами геомагнетизма занимались такие выдающиеся ученые-энциклопедисты, как Гумбольдт, Гей-Люссак, Максвелл и Гаусс. Среди проектов, организованных Гауссом и Гумбольдтом, был, в частности, беспрецедентный по масштабам в истории геомагнетизма «Геттингенский союз». В рамках этого проекта в 50 точках земного шара на протяжении 5 лет (с 1836 по 1841 год) в течение 28 интервалов времени проводились одновременные измерения геомагнитного поля.

В начале XX века, в 1909 году, на воду была спущена плавучая магнитная лаборатория – яхта «Карнеги», принадлежавшая Отделу земного магнетизма Института Карнеги в Вашингтоне. На ней в течение почти 20 лет производились измерения магнитного поля в самых разных точках Мирового океана, а в 1953 году в свой первый рейс отправилась советская немагнитная шхуна «Заря», которая за три десятка лет постоянных экспедиций прошла все океаны, оставив за бортом 350 тысяч морских миль.

В 1947 году советским физиком Я.И. Френкелем для объяснения причин возникновения магнитного поля была предложена гипотеза земного динамо, впоследствии развитая и существенно дополненная другими учеными и превратившаяся в стройную теорию происхождения геомагнитного поля.

Эпохальным событием в истории магнитологии стало объяснение природы магнитных аномалий океана. Честь этого открытия принадлежит двум ученым – Д. Метьюзу и Ф. Вайну. В своей единственной совместной статье, опубликованной в 1963 году в журнале «Nature» под названием «Магнитные аномалии над океаническими хребтами», они предложили модель, которая объясняла все главные особенности океанических магнитных аномалий с необыкновенной легкостью и изяществом. Эта работа и легла в основу всех современных исследований геомагнитного поля.

История на дне океана

Как только были сформулированы основные постулаты теории литосферных плит, стало ясно, что дно океана – это грандиозный носитель информации об инверсиях магнитного поля за многие миллионы лет.

Действительно, согласно тектонике литосферных плит – восходящие конвективные потоки мантии приподнимают литосферу и, раздвигая ее, образуют срединно-океанические хребты, сквозь трещины в которых изливаются базальтовые лавы. Магма же, заполнив трещину в срединно-океаническом хребте, остывает и превращается в кристаллическую горную породу – таким образом разрастается и постоянно обновляется океаническая литосфера. Ее формирование невозможно без постоянной подпитки расплавами горных пород, поднимающимися из недр Земли. А это значит, что в процессе охлаждения и кристаллизации изверженные расплавы неизбежно «запишут» всю информацию о магнитном поле Земли.

Таким образом, дно океана представляет собой гигантский «конвейер», две ленты которого перемещаются с одинаковой скоростью – от оси срединно-океанического хребта к берегам континентов. Так, в Атлантическом океане одна лента конвейера движется от оси Срединно-Атлантического хребта к берегам Американского континента, а вторая – к Европе и Африке. Состоят эти ленты из изверженных горных пород, которые поднимаются из глубин Земли в осевой части хребта сначала в расплавленном состоянии. У поверхности дна океана они, соприкасаясь с морскими водами, затвердевают и начинают свое движение в сторону континентов, причем поднявшийся из глубин блок горных пород раскалывается надвое вдоль оси хребта и каждая из половинок движется к «своему» берегу.

Таким образом, расплавленные горные породы, поднимаясь вверх по каналам к трещинам в оси срединно-океанического хребта, остывают и намагничиваются в соответствии с направлением и величиной геомагнитного поля в тот момент. А литосферные плиты разъезжаются от оси срединно-океанического хребта, унося на своих «спинах» свидетельства инверсий геомагнитного поля.

Пожалуй, самым важным следствием этой модели явилось осознание того факта, что непрерывная последовательность магнитных аномалий от оси хребта до окраин континента – есть не что иное, как законченная, полная история инверсий геомагнитного поля за все время жизни океанов.

Михаил Лейбов

 

Досье: Vita germetika

Что роднит противогаз, который еще в германскую натягивали на стриженые головы солдаты, пытаясь спастись от тевтонского иприта в сыром окопчике у мазурских болот, и современный космический скафандр? Общее между ними в том, что и простейший противогаз времен Первой Мировой, и космический скафандр наших дней – призваны «отгораживать» человека от враждебной среды, несущей ему гибель. способ спасения тоже общий. Его можно назвать «герметизацией» жизни.

Сама идея выживания в такой среде опирается на очевидную мысль – создать вокруг человека некий покров, под защитой которого он без ущерба для себя сможет находиться какое-то время. Причем, в этих условиях необходимо не просто сохраниться, но и выполнять сложнейшую работу. Главная трудность заключается в том, что человек способен жить и действовать в сравнительно узком «коридоре» биосферных условий. Планетарная «ниша» его обитания, обеспечивающая приемлемый состав воздуха, температуру и атмосферное давление, очень невелика и ограничивается пространством, простирающимся от поверхности Земли всего лишь на 6 километров.

Путь, ведущий в это пространство, первыми начали осваивать воздухоплаватели и авиаторы еще в начале прошлого века. К 30-м годам прошлого столетия высоты полетов аэропланов, а также дирижаблей стремительно увеличивались, столь же стремительно нарастал и объем новой информации об условиях обитания на больших высотах – свыше 6 000 м. Оказалось, что за этим рубежом начинался критический порог, после преодоления которого кислородное голодание становилось для «обычного» человека опасным – на этой высоте потеря сознания происходила буквально за несколько минут. За пределами же в 7—8 км в организме наступают уже крайне серьезные нарушения. Иногда даже экстренный спуск не в силах предотвратить наихудший исход. Только уникальные – «штучные» —люди в состоянии переносить дефицит кислорода на этой высоте.

Начиная с 10 км для дыхания нужен уже чистый кислород. Далее же, пропорционально «высотности» это время еще больше сокращается – на 16-километровой высоте оно равно уже 15 секундам. Поэтому на высоте свыше 12 км даже при дыхании чистым кислородом человек не может существовать без создания вокруг него избыточного давления.

Кроме кислородного голодания большую опасность на значительных высотах представляет понижение атмосферного давления, что приводит к декомпрессии. Азот, растворенный в тканях человека, переходит в газообразное состояние, что приводит к возникновению болевых ощущений.

Таким образом, для стратосферных полетов одной лишь кислородной маски недостаточно. И уже в 30-е годы были начаты работы по проектированию первых высотных скафандров, создающих вокруг человека атмосферу с избыточным давлением по отношению к окружающей атмосфере. Тогда их создавали для полетов людей на высотных воздушных шарах – стратостатах – предках первых низкоорбитальных космических кораблей.

Скафандр должен был стать универсальным средством защиты. Уже тогда определилось главное требование к нему – герметичность. Кроме того, он должен защищать человека не только от низкого барометрического давления, но и от перегрева и охлаждения.

Экспериментально доказано, что предельная температура тела, при которой еще сохраняется жизнь, составляет не более 42—43 и не менее 27°С. При особых условиях у людей с очень крепким организмом допустимо лишь кратковременное охлаждение до 22—24°С. Трудности, с которыми встретились создатели первых скафандров, были беспрецедентными, ведь они должны были обеспечить не просто физическое существование исследователя в экстремальных условиях, но и дать ему возможность выполнять необходимую работу, двигаться внутри летательного аппарата.

Начало

Первый отечественный скафандр «Ч-1» был спроектирован инженером Е. Чертовским более 70 лет назад, в 1931 году, и представлял собой простой герметичный комбинезон со шлемом, снабженным небольшим стеклом для обзора. В «Ч-1» можно было делать все что угодно, но только не работать. Да и ходить, по всей видимости, тоже, поскольку он не имел шарнирных соединений в локтевых и коленных суставах. По крайней мере, при внутреннем наддуве дыхательной смесью сгибать и разгибать конечности было невероятно сложно.

В 1932—1934 годах за скафандром-«прародителем» последовал следующий, получивший название «Ч-2». И хотя на нем уже были установлены шарниры, но и они полностью не решили проблемы подвижности рук и ног. Поэтому «настоящим» стал лишь третий скафандр Чертовского «Ч-3», который появился к 1937 году. До начала войны Чертовской создал целую серию скафандров – от «Ч-4» до «Ч-7», но его несомненным и главным вкладом в развитие отечественной техники стал все-таки «Ч-3» – первый высотный скафандр в нашей стране. По-видимому, осознание масштабов сделанного им пришло позже, а в конце 30-х конструктор получил премию Центрального Совета ОСОАВИАХИМа за разрешение проблемы подвижности скафандра.

Уже в то время отечественные скафандры первого поколения были значительно совершеннее иностранных образцов, создававшихся для рекордных авиаполетов на высотность, которые были гораздо менее продолжительными, чем советские экспедиции на стратостатах в верхние слои атмосферы. Наши скафандры оснащались автономной системой дыхания с регенерационными патронами, которая давала возможность экипажу менять места в самолете или в стратостате и, кроме того, совершать парашютные прыжки с огромных высот.

Качественный скачок

Кроме Чертовского по теме скафандров в СССР начал работы и знаменитый Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ). Созданную для этих целей группу инженеров возглавили А. Бойко и А. Хромушкин. Их первый образец под индексом (маркой) СК-ЦАГИ-1 был разработан, изготовлен и испытан на удивление быстро – всего лишь за один 1937 год. Этот скафандр и всем своим обликом, и внедренными в нем нововведениями производил впечатление фантастическое. Состоящий из верхней (от уровня шеи до пояса) и нижней частей, соединялся он с помощью поясного разъема. Появились на этой модели и плечевые шарниры, обеспечивающие большую подвижность рук. Его оболочка состояла не просто из прорезиненной ткани, как это было в конструкциях Чертовского, а из двухслойной. На следующей, второй, модели «ЦАГовского» скафандра была установлена автономная регенерационная система, рассчитанная на 6 часов непрерывной работы. Она позволяла очищать атмосферу внутри скафандра не только от углекислого газа, но и от паров воды, которые неизбежно образуются при человеческом дыхании.

До 40-го года ученые ЦАГИ выпустили еще несколько усовершенствованных образцов снаряжения, которые не только проходили испытания в барокамере, но и проверялись в условиях различных температур в термокамере.

В 1940-м на основе наработанного опыта ЦАГИ создал последний предвоенный советский скафандр СК-ЦАГИ-8. Именно его внешним видом были навеяны кинематографические образы скафандров в фильмах 40—50-х годов.

СК-ЦАГИ-8 проходил испытания на специальной модификации советского истребителя И-153 «Чайка», снабженного высотным мотором. Считается, что фото– и кинохроника об этих полетах не сохранилась. Возможно, где-то у потомков участников испытаний она лежит, дожидаясь своего часа. Но даже и без нее можно представить, насколько курьезно смотрелось сочетание пилота в невероятном, футуристическом облачении и самолетика-биплана архаичного облика, словно бы вылетевшего из облаков прошлого. Это было подлинное, хотя и простое механическое соединение двух эпох в технике – уходящей и только нарождающейся. Их синтетический образ стал символической точкой, на которой развитие скафандров было прервано войной и остановлено на долгие годы.

По закону высоты

В первые послевоенные годы «локомотивом», сдвинувшим с места все дело развития отечественных скафандров, оказалась реактивная авиация, которая переживала бурное развитие. Реактивные истребители первого поколения, например боевой самолет МиГ-15, приобрели возможность достигать «потолка» в 14—15 км, тогда как серийный истребитель второй мировой редко воевал выше 6 км. А чтобы действовать на больших высотах, летчик нуждался в кислородном оборудовании, что увеличивало вес самолета. В общем, строевой реактивный истребитель произвел сразу несколько «революций» как в возможностях боевой авиации, так и в тактике воздушного боя. Однако все это поставило на повестку дня и новую масштабную техническую задачу – вооружить пилотов не в единичных ситуациях, а в массовом порядке эффективной системой жизнеобеспечения. Высота полетов стала таковой, что одна лишь кислородная маска уже не давала летчику возможности управлять машиной чисто физиологически. Поэтому реактивные истребители получили герметическую кабину. Но так как боевые повреждения зачастую разгерметизируют самолет, то скафандр для летчика становился последним «страховым полисом» и требования к нему ужесточились. При загерметизированной кабине он не должен был стеснять движений, ухудшать обзор и мешать управлению, а при повреждении кабины требовалось его немедленное автоматическое включение для сохранения жизни летчика.

В 1947—1950 годах группа конструкторов под руководством А. Бойко создала первые послевоенные авиаскафандры, получившие название ВСС-01 и ВСС-04 (высотный спасательный скафандр). Они представляли собой герметические комбинезоны из прорезиненной ткани, к которым крепились несъемные откидные шлемы и кислородные маски. Излишки давления на высоте стравливались специальным клапаном.

Космическая перспектива

В воздушных боях Корейской войны 50-х годов состоялся дебют реактивных истребителей. Они резко «подняли» высотную планку по сравнению с винтовыми истребителями. И «корейский» опыт полностью подтвердил то, что средства защиты человека на больших высотах должны стать неотъемлемым элементом каждого боевого самолета. Причем в предвидении будущего развития военной реактивной авиации тиражированию и совершенствованию скафандров необходимо было придать новый размах. В октябре 1952-го решением правительства было создано специализированное предприятие для «организации работ по средствам обеспечения безопасности экипажей скоростных и высотных самолетов». Разместилось оно в подмосковном Томилино и получило название Опытного завода № 918 с конструкторским бюро и научно-исследовательским отделом. Так возникло знаменитое предприятие, известное сегодня под названием НПП «Звезда», которое и по сей день играет главенствующую роль в деле создания отечественных скафандров.

В те первые годы, когда стремительно и радикально развивалась не только реактивная авиация, но и ракетная техника, «наверху» начали подумывать над захватывающими перспективами космических полетов. Собственно говоря, это уже чувствуется по правительственным решениям еще сталинских времен – конца 1952 года, оформленным в постановлении Совмина СССР от 6 февраля 1953 года. Документ обязывал Томилинский завод «разработать и изготовить в 1953—1954 годах установки, состоящие из катапультных тележек, снабженных кислородной аппаратурой и скафандрами для животных (собак)». Цель же этого задания была далеко идущей – «определить саму возможность пребывания живых существ на высотах до 100—110 км после заброса их туда с помощью ракет, последующего катапультирования и спуска на парашюте». По сути дела, на ранних стадиях подготовки пилотируемых космических полетов акцент был сделан на проработках систем жизнеобеспечения, а не на скафандрах, как таковых.

В 1957 году появилась ГКЖ (герметическая кабина для животных). Именно в этой кабине знаменитая собака Лайка совершила полет на искусственном спутнике Земли 3 ноября 1957 года. Это уже был биологический корабль с живым существом на борту. Но, наконец, настал момент, когда «Звезде» дали задание исторического значения – разработать скафандр для полета в космос первого человека. Произошло это в 1959 году после выхода постановления правительства, санкционирующего работы «по подготовке полета человека на искусственном спутнике Земли». Это, в общем-то, отражало технические реалии, поскольку капсула Гагарина и была спутником, только большим. Сам корабль представлял собой многоступенчатую ракету – лишь средство вывода спутника с человеком на околоземную орбиту.

«Мягкий» костюм для «жесткой» среды

Вопрос об исполнителях задания обсуждался специальной комиссией Академии наук под руководством ее президента М. Келдыша. Подрядчики, казалось бы, получили четкие указания, но еще до конца лета 1960 года не утихал конфликт интересов участников работ. НПП «Звезда» создало образцы действующего скафандра за короткие сроки и уже в конце 1959-го приступило к их отработке, но в феврале последовало новое задание – сделать не скафандр, а защитный костюм, рассчитанный на спасение космонавта только после приземления или приводнения спускаемого модуля. То есть речь шла о принципиальных изменениях, поскольку спасательный костюм был бы бесполезен в случае разгерметизации корабля в космосе. Среди противников скафандра оказались разработчики самого корабля, считавшие подобную опасность ничтожной. Разрубить узел противоречий удалось только за 8 неполных месяцев до запланированного полета Гагарина благодаря личному вмешательству Сергея Королева. И только после этого на основе имеющихся заделов был создан «гагаринский» скафандр СК-1.

По принятой классификации его можно отнести к «мягким» скафандрам, оснащенным несъемным, почти сферическим шлемом.

Хотя первый космический полет занял всего 108 минут, последующие экспедиции на орбиту планировались более продолжительными. Поэтому на космических скафандрах, в отличие от авиационных, впервые устанавливалось тогда еще экзотическое для пилотов, но крайне необходимое ассенизационное устройство, которым можно было пользоваться не раздеваясь.

СК-1 успешно использовались во время всех полетов кораблей первой серии «Восток», а не только гагаринского. Существовала и его особая модификация – СК-2, разработанная специально для полета в космос первой в мире женщины-космонавта в 1963 году. «Двойка» отличалась от базовой версии лишь теми изменениями, которые были продиктованы особенностями женской анатомии и физиологии. 

«Прогулочная модель»

В середине 1964-го руководители советской космической программы приняли решение о новом сенсационном эксперименте на орбите – первом выходе человека с борта космического корабля в открытый космос. Это обстоятельство ставило перед разработчиками скафандров целый ряд новых технических задач. Они, конечно, диктовались серьезными различиями между внутренней средой космического корабля и условиями внешнего пространства – царства почти полного вакуума, вредных излучений и экстремальных температур.

«Одежда» для космоса должна была стать радикально иной по сравнению с «космическим домашним халатом» – простым спасательным скафандром.

Во-первых, скафандр для выхода в космос должен был защищать от перегрева, если космонавт находится на солнечной стороне, и, наоборот, от охлаждения – если в тени, разница температур между которыми составляет более 100°С, а также от ослепления солнечной радиацией и от метеорного вещества. Во-вторых, обеспечить максимальную безопасность человеку, быть предельно надежным и иметь минимальный объем и массу. Но самое главное, что при всем этом космонавт в нем должен был также передвигаться около корабля и выполнять определенную работу.

Эти технические задачи удалось эффективно реализовать в конструкции скафандра «Беркут», в котором 18 марта 1965 года А. Леонов покинул борт корабля новой серии «Восход-2». Гермооболочка «Беркута» состояла из двух слоев. Скафандр имел также экранно-вакуумную теплоизоляцию.

По существу, это был комбинезон, сделанный из нескольких слоев пленки с блестящей алюминиевой поверхностью. Место между слоями специально имело зазор для того, чтобы снизить передачу тепла в любую сторону. Принцип термоса – тепло не берется и не отдается. Кроме того, слои пленки-ткани прокладывались специальным сетчатым материалом. В результате удалось добиться очень высокого уровня теплового сопротивления.

Глаза космонавта защищал особый светофильтр из тонированного органического стекла толщиной почти полсантиметра. Он играл двоякую роль – ослаблял интенсивность солнечного света и не пропускал к лицу биологически опасную часть лучей солнечного спектра.

Первый выход в открытый космос имел ограниченные задачи. Потому и система жизнеобеспечения казалась относительно простой (с высоты современного уровня) и была рассчитана на 45 минут работы. Она размещалась в ранце с кислородным прибором и баллонами емкостью по 2 литра. На корпусе ранца крепился штуцер для их заправки и окошко манометра для контроля за давлением. Ранец размером 520х320х120 мм пристегивался к спине при помощи быстродействующего разъема.

На непредвиденный случай в шлюзовой камере установили резервную кислородную систему, которая была соединена со скафандром с помощью шланга.

Так, в середине 60-х годов возник второй по счету принципиально новый тип космической одежды, давший начало целому семейству скафандров, которое на профессиональном языке называется «Скафандр для ВКД» (вне корабельной деятельности).

От «Беркута» до «Ястреба»

После полета «Восхода-2» и первой «прогулки» в космосе на повестку дня встал вопрос о выводе на орбиту нескольких кораблей, их стыковке, что предполагало проведение операций, связанных с переходами людей через открытый космос. Кроме того, с 1967-го начались полеты новых кораблей типа «Союз», принципиальное отличие которых от предшественников состояло в том, что они были уже пилотируемыми летательными аппаратами. И, следовательно, потенциальное время работы человека в космосе вне корабля должно было увеличиться.

В НПП «Звезда» начали разрабатывать новые скафандр и систему жизнеобеспечения. Они рассчитывались на 2,5-часовое пребывание космонавта за бортом. Принципиально новой проблемой проекта было обеспечение самостоятельного надевания скафандров на корабле. Программа получила название «Ястреб».

Этот скафандр был в основном схож с «леоновским» «Беркутом», различия же состояли в иной системе дыхательной установки, которая относилась к так называемому регенерационному типу. Дыхательная смесь циркулировала внутри скафандра по замкнутому контуру, где очищалась от углекислоты, вредных примесей, подпитывалась кислородом и охлаждалась. Частью системы остались и кислородные баллоны, однако содержащийся в них кислород использовался только на компенсацию утечек и для потребления космонавта. Для этой системы пришлось создать сразу несколько уникальных агрегатов: испарительный теплообменник, работающий в специфических условиях невесомости; поглотитель углекислого газа; электродвигатель, безопасно функционирующий в чистой кислородной атмосфере и создающий необходимую циркуляцию воздушной среды внутри скафандра, и другие. В «Ястребах» космонавты А. Елисеев и Е. Хрунов переходили из корабля в корабль во время полетов «Союза-4» и «Союза-5» в январе 1969 года. Внутри кораблей они уже могли облачаться в скафандры самостоятельно. Надо заметить, что скафандры «Ястреб» были подготовлены еще к началу 1967-го по планам полета и стыковки самых ранних «Союзов» – 1-го и 2-го. Однако «Союз-1» оказался несчастливым – в результате произошедшей с ним катастрофы погиб космонавт Владимир Комаров и применение скафандра было отложено. Хотя причиной гибели стал отказ парашютной системы, а отнюдь не разгерметизация. В космосе и во время посадок системы жизнеобеспечения работали хорошо и, по-видимому, притупили чувство опасности у ответственных за организацию полета.

Разгерметизация

В «Союзах» космонавты летали уже без спасательных скафандров, подобных «гагаринскому», против чего, кстати, всегда выступал С. Королев. Беда нагрянула в июне 1971-го, когда, как говорилось в официальных сообщениях, «в посадочном модуле „Союза-11“ были обнаружены тела космонавтов без признаков жизни». Мы потеряли сразу троих – В. Волкова, В. Пацаева, Г. Добровольского. На этот раз виновником стала как раз резкая разгерметизация во время приземления.

В итоге пришлось вновь вернуться к пройденному. Понадобилось срочно создавать новый скафандр 1-го типа – спасательный. Была решена задача сочетания скафандра с индивидуально спроектированным местом космонавта в амортизационном кресле, призванном служить дополнительным подстраховочным средством при режиме «мягкой» посадки. В момент «прохода» космонавта через перегрузки крайне важно, чтобы его тело прилегало к креслу плотно, без всяких зазоров. Поэтому каждое кресло создавалось под конкретного человека, с которого предварительно буквально снимали слепок в формовочной ванне с гипсом.

За достаточно короткий срок был сделан скафандр «Сокол-К» с мягким встроенным шлемом и откидывающимся смотровым стеклом, масса которого составляла 10 кг. Первый практический полет в этих скафандрах был проведен в сентябре 1973 года В. Лазаревым и О. Макаровым на «Союзе-12». С тех пор спасательные скафандры аналогичного типа «летают» в космос до сих пор. Естественно, с течением времени в их конструкцию вносились необходимые изменения. Сегодня «Сокол-К» и его модификация «Сокол-КВ2» в целом отражают новую техническую идею применения спасательных скафандров, суть которой сводится к тому, что пребывание космонавтов в таком снаряжении связано только с отдельными этапами полета, когда опасность разгерметизации максимальна – то есть при выведении корабля в околоземное пространство, при орбитальных стыковках и спуске на планету.

В остальных случаях скафандр снимался. Это и понятно – ведь полеты становились все более продолжительными, длясь днями, неделями, а затем и месяцами. Конечно, человек не мог оставаться в специальной защите столь долго. Дизайн «Соколов» был продуман так, чтобы на их надевание уходило минимальное время.

Дом для лунного гостя

Третий тип скафандра был предназначен для фантастической цели – высадки человека на Луне. Необходимые предварительные исследования позволили сформулировать обязательный набор требований к этому устройству, ведь по сложности оно было настоящим инженерным сооружением – самостоятельным космическим модулем для одного человека. В скафандре исследователь Луны должен был сохранить такие двигательные и рабочие способности, которые на Земле считаются элементарными. Например, передвигаться по лунной поверхности с учетом того, что «прогулки» могут происходить на различном рельефе; иметь возможность встать на ноги в случае падения, осуществить контакт с лунной «землей», температура которой колеблется в очень широких пределах (в тени и на свету от –130°С до +160°С); работать с приборами, собирать образцы лунных пород и производить примитивное бурение. Космонавту должна была быть обеспечена возможность подкрепиться специальной жидкой пищей, а также выводить из скафандра урину. Словом, вся система жизнеобеспечения рассчитывалась на более тяжелые условия работы, чем те, что существовали во время орбитальных выходов исследователей.

В итоге проектно-конструкторские усилия увенчались экспериментальным скафандром СКВ. После утверждения программы советской лунной экспедиции пришлось выбирать между двумя вариантами. Первый из них обладал оболочкой «мягкого» типа со съемным ранцем, разработкой которого руководил ведущий конструктор С. Уманский. Второй, созданный под руководством А. Стоклицкого, имел так называемую «полужесткую» оболочку, а вместо ранцевой – встроенную систему жизнеобеспечения. Победила именно эта версия, базой для которой послужил уже упоминавшийся скафандр СКВ.

«Победитель» отличался от всех предшественников не только внутренней «начинкой» из различных систем, он даже внешне был необычным. Применительно к нему уже неловко использовать словосочетание «надеть скафандр». Более уместным казалось другое – «войти в скафандр». Это был именно домик, в который космонавт входил или влезал через дверцу-люк на спине. В «двери» размещалась система жизнеобеспечения. Спереди – на торсовой части кирасы – располагался вмонтированный иллюминатор выпуклой формы, тонированный зеркальной золотой окраской, которая чисто внешне делала его непроницаемым. Кроме того, спереди – на кирасе находились рычажки управление системой скафандра и фланцы для крепления нижней мягкой части скафандра и присоединения рукавов.

К 1969 году полный цикл испытаний прошли два варианта скафандров для лунной экспедиции: «Кречет» – для выхода на другую планету и «Орлан» – для орбитальной работы. Системы «Кречета» обеспечивали рекордное автономное пребывание человека на Луне – до 10 часов, в течение которых исследователь мог выполнять работы с большими физическими нагрузками. Для теплового съема с человека впервые применили костюм водяного охлаждения.

Имелся контур циркуляции и регенерации воздушной среды внутри скафандра, запас кислорода для компенсации утечек и контур водяного охлаждения.

Сравнение «Кречета» с самостоятельным космическим модулем подкрепляется тем, что он имел системы радиосвязи, телеметрии, устройство обеспечения питьевой водой и удаления жидких отходов. Однако, к огромному сожалению всех участников советской лунной программы, она была закрыта, несмотря на полную готовность скафандров к эксперименту.

«Орланы»

Лунный скафандр «Орлан» модификации «Д» (длительность) дебютировал в 1977 году на станции «Салют-6». С тех пор эти скафандры постоянно совершенствовались, став скафандрами орбитального базирования на «Салютах» и «Мирах».

На «Орланах» остроумно разрешили проблему «всеразмерности» скафандра, что удалось сделать благодаря эластичным оболочкам конечностей – «брючин» и рукавов, подгоняемых под нужный рост космонавта.

Сейчас в стандартный комплект «Орлана» входят пульты управления системами контроля, насосы и вентиляторы, источники электропитания, средства телеметрии. Связь из скафандра может поддерживаться между космонавтами вне станции, с самой станцией и с Землей посредством ретрансляции через станцию.

До сих пор созданы 4 модификации «Орланов». Первые две из них («Д» и «ДМ») были связаны с бортовыми системами орбитальных станций многопроводным кабелем, через который шли электроснабжение, связь и передача телеметрической информации о самочувствии космонавта и работе самого скафандра. «Орлан-ДМА» стал следующей, наиболее важной моделью семейства. Буква «А» означала, что он уже мог работать в автономном режиме вне кабельной связи со станцией. Это качество стало важным «приобретением», поскольку станция увеличивалась в размерах, и для того, чтобы добраться в случае необходимости до ее периферийных частей, длины кабеля уже не хватало. Для подстраховки космонавт связывал себя со станцией длинным фалом.

И, наконец, четвертая модель «Орлана» – «М» применялась на «Мире». С некоторыми доработками она с успехом используется на МКС.

«Цель – длительность»

Если в лунной гонке первенствовали американцы, то в области развития космических станций неоспоримым лидером считался Советский Союз. И тут весьма пригодился опыт создания полужесткого скафандра. Когда в 1969-м начались работы по первой орбитальной станции, одной из труднейших, как это ни странно, учитывая общий масштаб дела, оказалась проблема длительного использования и хранения скафандра на борту без возвращения на Землю. Самым сложным стало длительное сохранение воды, циркулирующей в гидросистеме, которая обеспечивала нужный тепловой баланс в открытом космосе. В конце концов, трудности устранили с помощью технологий ионизации воды серебром и новейших неметаллических материалов, из которых делались патрубки, разъемы и иные элементы гидросистемы.

Любые космические устройства, изготовленные по специальным, подчас уникальным, технологиям с использованием редких конструкционных материалов, невероятно дороги.

Хотя, как правило, доступными для общества становятся лишь общие показатели расходов на тот или иной проект. Что же касается стоимости комплектующих, конкретных систем или агрегатов, то по этому поводу их производители обычно хранят молчание. Поэтому цену, в которую обходится приобретение, к примеру, одного «Орлана-М», назвать нельзя. Есть, правда, сведения по аналогичной американской продукции. Так, современный скафандр астронавтов НАСА, близкий по характеристикам к «Орлану-М», «тянет» на 12—15 млн. долларов.

У нас в стране за 25 лет (с 1977 по 2002 год) на околоземной орбите использовалось 25 комплектов «Орланов» всех разновидностей. Часть из них сгорела вместе с последней станцией «Мир». Всего же за четверть века в «Орланах» совершено 200 человеко-выходов 42 экипажами. Общее время работы превысило 800 часов.

Спасение как система

Помимо всего прочего, НПП «Звезда» также вело проекты, целью которых было создание установок для передвижения космонавтов вне станций в «безопорном» пространстве. Так, в середине 60-х годов на предприятии была разработана и испытана установка, в которой использовалась «смешанная» силовая установка из пневмодвигателей (для стабилизации и ориентации) и пороховых двигателей (для маршевого движения и торможения), планируемая для работы со скафандром «Ястреб». Но до реальной космической работы дело так и не дошло. Позже, уже в начале 1990 года, во время экспедиции на станцию «Мир» А. Серебров и А. Викторенко испытали в космосе другую установку индивидуального передвижения космонавта – 21КС, разработанную НПП «Звезда» под руководством генерального конструктора Г. Северина. Первым опытом использование 21КС и закончилось.

Другие времена – другие потребности. Сейчас НПП «Звезда» разрабатывает установку «Сейфер» – спасатель. Само ее имя говорит о том, что ее можно считать уже скорее «гражданкой мира», с местом будущей прописки на МКС. К числу выдающихся, но так и не востребованных достижений с полным основанием можно отнести систему спасения, которая готовилась для нашего космического челнока «Буран». Ее элементами были новейший спасательный скафандр «Стриж» с регенерационной дыхательной установкой и катапультное кресло К-36РБ, прототипом которого послужила авиакатапульта боевых самолетов К-36. Мировыми экспертами она безоговорочно признана лучшей.

Последняя трагедия – гибель в феврале этого года семи астронавтов из международного экипажа на челноке «Columbia» – вновь со всей жестокостью напомнила космическому сообществу о том, что полеты за пределы Земли пока еще остаются смертельно опасными. Обыденность орбитальных экспедиций, притупив чувство бдительности, также, бесспорно, сыграла свою роковую роль. А кроме того, авария эта, случившаяся на высоте примерно 60 км, продемонстрировала, что ряд полетных режимов до сих пор не «перекрыт» бортовыми спасательными системами спасения экипажей. Очевидно, разработка таких систем окажется самым неотложным делом в рамках программы полетов кораблей многократного использования.

Александр Коршунов | Фото Андрея Семашко

 

Петербургу-300: Воцарение барокко

Очередная статья цикла, посвященного 300-летию северной Пальмиры, поможет читателям совершить путешествие в Петербург середины XVIII века, Петербург времен правления Елизаветы I. Мы увидим город глазами Ивана Шувалова – тридцатилетнего фаворита Елизаветы Петровны, мецената и просветителя, поклонника Вольтера, основателя Академии Художеств и Московского Университета. Хотим напомнить, что проект «Санкт-Петербург. 1703—2003», рассчитанный на целый год, наш журнал осуществляет совместно с Международным Благотворительным фондом имени Д.С. Лихачева.

3 октября 1757 года обер-камергер и фаворит императрицы Елизаветы Петровны Иван Иванович Шувалов поднялся необычно рано – с бастионов Адмиралтейской крепости не прогремела еще и полуденная пушка, а он уже сидел в кресле куафера, который завивал ему локоны. Обыкновенно же Иван Иванович, как и все придворные императрицы, просыпался под вечер, в ранних петербургских сумерках. Но тут обстоятельства сложились так, что вставать ему пришлось раньше обычного – государыня ждала его в Зимнем дворце, а потом предстояла поездка в Царское Село на обед и бал-маскарад. 

Во времена Елизаветы это было важное государственное событие – о бале столицу заранее извещал специальный императорский указ. В нем говорилось, что все приглашенные во дворец обязаны явиться не позже указанного времени и непременно в оригинальных нарядах и масках.

Предстоящее празднество очень волновало Ивана Ивановича, он беспокоился и о прическе, и о новом «машкарадном» костюме. Чтобы ровно напудрить к намеченному событию голову, иные модники приказывали слугам густо «напылить» пудрой в узенькой комнате, а потом, прикрыв тряпицей кафтан и лицо, входили в образовавшийся белый «туман» и прогуливались в нем до тех пор, пока она ровным слоем не оседала на волосах. Не менее важно было приготовить и новый маскарадный наряд! Государыня не терпела, когда на бал приезжали в костюме, оставшемся от прошлого маскарада. Бывало даже так, что при разъезде с очередного бала стоявшие в дверях гвардейцы чернильными печатями специально метили подолы и кафтаны гостей – чтобы в другой раз старого «машкарадного платья» не надевали! И хотя Шувалов был выдающимся интеллектуалом, меценатом, тонким ценителем искусства и науки, он все же оставался человеком высшего света, а значит – петиметром, иначе говоря, модником. И каждый бал при дворе для него, 30-летнего красавца и щеголя, был событием, к которому следовало тщательно готовиться. Со стороны сия подготовительная процедура выглядела комично. О таком петиметре в своей сатире писал поэт Иван Елагин:

Но тогда, в 50-е годы XVIII века, когда и во вкусах, и в модах, и в нравах общества безраздельно господствовал стиль барокко, все это было более чем естественно. Вообще, правление Елизаветы Петровны (1741—1761 годы) было временем расцвета русского барокко в самом его нарядном и эффектном итальянском варианте. Этот популярный в те времена во многих странах художественный стиль с капризными завитками, причудливыми изгибами, чувственностью и пышной роскошью был как будто специально создан для Елизаветы. Дворцы барокко служили драгоценной оправой для истинного бриллианта – редкостной красавицы, каковой и была молодая императрица. Она купалась в «озерах» золоченых зеркал своих дворцов и жила, как писал историк В.О. Ключевский, «не сводя с себя глаз».

Поразительно, как быстро изменились столичные вкусы и моды! Еще отцы придворных Елизаветы – современники Петра Великого, расставаясь со своими бородами, слезно просили положить их вместе с собою в гроб, чтобы предстать перед Богом не с голым лицом, а так, как положено православным. А уже их детям и внукам все это казалось ветхой стариной. Во всяком случае, петиметру елизаветинской эпохи важнее всех и всяких дедовских бород была бутылка шампанского или изящный костюм. Новому поколению так шла европейская одежда, так по душе пришлись европейские обычаи, яства да вина! Особенно же заразительной стала французская мода – и тогда самая передовая. Кокетки и щеголи без устали соревновались в нарядах. И пусть до супа «прямо из Парижу» дело еще не дошло, но новая столица России уже дышала одним воздухом с Европой, жила ее интересами.

…Впрочем, в Петербурге времен Елизаветы в роскоши жизни его верхов не было той утонченности, изысканности, которыми (спустя некоторое время) отличалась та же екатерининская эпоха. Рядом с великолепными особняками на Невском проспекте и на Дворцовой набережной стояли ветхие хибарки, регулярные городские сады сменяли зловонные свалки и непроходимые болота. Впоследствии императрица Екатерина II с юмором говорила о елизаветинских временах: «…Из огромного двора, покрытого грязью и всякими нечистотами и прилегающего к плохой лачуге из прогнивших беревен, выезжает осыпанная драгоценностями и роскошно одетая дама в великолепном экипаже, который тащат шесть скверных кляч в грязной упряжи, с нечесаными лакеями на запятках в очень красивой ливрее, которую они безобразят своей неуклюжей внешностью»…

Шувалов любил «мешать дело с бездельем». Пока его одевали и завивали, он разговаривал с приехавшим к нему Михайлой Васильевичем Ломоносовым об издании в Академии наук новой грамматики русского языка, которую Ломоносов все никак не мог закончить – отвлекали опыты, проводимые им в недавно построенной на Васильевском острове химической лаборатории. Надо сказать, что Шувалов и Ломоносов были друзьями, несмотря на то, что их разделяли бездна лет, несходство в образе жизни, статусе и темпераменте. Их связывала дружба, основанная на просвещенном патриотизме, на казавшихся им вечными и неизменными ценностях: вере в знания, талант, науку, неограниченные возможности просвещенного ума, способного на благо России изменить мир и самою ленивую природу русского человека.

И многое им удалось. Тогда было время необыкновенного оптимизма. Казалась, что страна усилием царя Петра вышла из тьмы Средневековья и светлый путь Просвещения свободно расстилается перед нею. Нужно только не уставать учиться.

Чтобы понять интересы и пристрастия такой личности, как Иван Шувалов, нам следовало бы пройти по анфиладе залов его роскошного дворца – на стенах висели полотна Рубенса, Тициана, Тинторетто, Веласкеса (позже сокровища Шувалова составили основу коллекции Эрмитажа), рядом стояли редчайшие антики, скульптура из Европы, редкостная мебель, не менее впечатляющей была и его огромная библиотека. Да и все остальное в доме Шувалова было необыкновенно изящно и изысканно, так же как речь и манеры самого хозяина – человека тонкого, умного, образованного…

Многие обстоятельства благоприятствовали становлению культурного феномена Петербурга в то время: близость к Европе, культурные запросы и интересы императрицы и двора, общий космополитический дух Петербурга – города, широко открытого для контактов с Западом. Да и сам Иван Иванович немало сделал для культуры своего времени. Вообще нужно признать большим счастьем для России то обстоятельство, что в течение 15 лет из всего времени царствования императрицы Елизаветы ее фаворитом был образованный и гуманный Шувалов. Благодаря своему влиянию ему удалось «пробить» многие бюрократические препоны и открыть Московский университет, а также создать Академию художеств в Петербурге.

Собственно говоря, приблизительно в тот момент, когда Шувалова завивали и пудрили перед двумя высокими приемами (то есть в том же 1757-м), в его дворце, едва ли не за соседней стеной, уже начала свою работу «Академия трех знатнейших художеств» – живописи, архитектуры и скульптуры. Шувалов выписал из-за границы преподавателей для первых ее учеников, всячески заботился об их содержании, считая, что не происхождение, а талант является главным критерием отбора юношей для обучения. Еще долго Академия «жила» в доме Шувалова – лишь в 1764-м архитектор А.Ф. Кокоринов начнет возводить монументальное, дошедшее до наших дней здание Академии художеств, стоящее на берегах Невы (хотя планы ее строительства были разработаны еще при Шувалове).

Так получилось, что это место – современная Университетская набережная Васильевского острова, как и ее продолжение – Николаевская (ныне набережная Лейтенанта Шмидта), стали при Елизавете подлинными «набережными русской культуры и науки». В самом деле: на Университетской, у самой стрелки Васильевского острова, уже с 1727 года в Кунсткамере и бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны разместилась Санкт-Петербургская Академия наук с ее гимназией и академическим университетом. Но именно елизаветинский период Академии стал решающим временем в истории и судьбе русской науки. Этот новый для России институт, не так уж и давно перенесенный Петром I с Запада, при дочери великого реформатора окончательно прижился, пустил корни.

С этой набережной отправлялись научные экспедиции по всему миру, здесь собирались уникальные коллекции, делались выдающиеся открытия, работали незаурядные ученые и исследователи. На елизаветинское время пришелся расцвет гения Ломоносова, который и для Ивана Шувалова, и для многих других просвещенных людей стал символом успеха русского человека в науке. Напомним: в 1728 году в Кунсткамере открылась первая библиотека России, рядом разместились коллекции первого русского музея, а спустя годы из него, как из кокона, вышли несколько, ставших теперь всемирно знаменитыми, музеев: Этнографический им. Петра Великого, Зоологический, Ботанический, Минералогический. Еще дальше по набережной, в Меншиковском дворце (в котором в 1732-м открылся Шляхетный кадетский корпус для малолетних дворян), при Елизавете Петровне возник очаг русского драматического искусства. Здесь преподавал первый русский драматург А.П. Сумароков, здесь силами кадетов была поставлена первая русская драма «Хорев», сюда в 1752 году определили актеров труппы ярославского купца Федора Волкова. И, наконец, здесь же, на набережной, неподалеку от Шляхетного корпуса, в Головкинском доме, по указу императрицы Елизаветы от 30 августа 1756 года открылся «Русский для представления трагедий и комедий театр» под руководством Сумарокова и Волкова – первый публичный («для народа за деньги») драматический театр. Это была выдающаяся победа культуры!

А еще дальше, вниз по набережной Васильевского острова, в 1751-м открылся Морской шляхетный кадетский корпус, ставший позже Морской академией. Отсюда, с причала, где ныне стоит памятник Крузенштерну, уходили в море все выдающиеся русские мореплаватели и адмиралы: от Чирикова до Врангеля, от Ушакова до Макарова…

Тем временем Иван Иванович Шувалов все еще был дома, но уже совсем был готов ехать к императрице. Он простился с Ломоносовым, пообещав непременно на днях вместе с государыней заехать в его дом на Фонтанке, дабы посмотреть в мозаичной мастерской Михайлы Васильевича огромную мозаику «Полтавская баталия», потом взял трость с золотым набалдашником и велел подать экипаж. Спустя несколько минут роскошная золоченая карета первого кавалера императорского двора выехала на Невский проспект…

В 1757 году Петербургу исполнилось 54 года – возраст для города детский, но люди, помнившие петровские времена, уже с трудом узнавали в шумном елизаветинском Петербурге некогда скромный петровский «Парадиз». Иван Иванович, родившийся в 1727-м, его, естественно, помнить не мог и «застал» столицу уже в то время, когда ее вовсю перестраивали на новый лад.

Тогда уже прошли те времена, когда процветание города зависело лишь от воли самодержца. Известно, что Петр I для поддержания экономики новой столицы фактически перекрыл внешнюю торговлю через Архангельск и другие порты России, в результате чего Петербург имел исключительные экономические привилегии. Здесь брали меньшие, чем в других городах, налоги и пошлины, и более того, по всей стране запретили каменное строительство – лишь бы рос и хорошел каменный Петербург. Ко времени же прихода к власти Елизаветы Петровны тепличные условия для столицы сохранять уже не требовалось – благоприятная среда для развития экономики в городе уже успела сложиться.

Сюда со всей страны тянулись партии рабочих, в особенности же строителей – работать на стройках Петербурга стало выгодно. Преобразился и весь окружавший Петербург и прежде довольно глухой северо-запад страны. Как мощный магнит, притягивающий железную крошку, Петербург тянул к себе население Новгородской, Псковской, Олонецкой губерний. Разнообразные потребности столицы (от овощей до сырья для мануфактур) перестраивали экономику этих земель, под воздействием Петербурга менялись направления дорог, товарные и людские потоки. Тысячи возов с продовольствием, фуражом, лесом и строительными материалами пересекали границу города. Сотни барок, лодок и плотов входили в его каналы и реки, так что отыскать им место для швартовки у берега становилось все большей проблемой. Исполнилась и заветная мечта царя Петра – созданный его волей город стал крупнейшим на Балтике портом, перевалочной базой на пути с Запада на Восток. Сотни кораблей под флагами всех стран Европы толпились у пристаней порта, расположенного на стрелке Васильевского острова и вдоль берегов Малой Невы.

Шувалов же тем временем подъезжал к Казанскому собору – главному и особо почитаемому тогда в городе храму. В нем часто молились и цари, и придворные. Не пройдет и 5 лет, как здесь развернутся исторические события: сразу же после переворота в июне 1762 года гвардия и толпы восторженного народа будут возле Казанского собора присягать новой императрице Екатерине II. Но об этом Иван Иванович еще не ведал. Его роскошная карета споро двигалась вдоль липовой аллеи, которая тянулась от самой границы Невского у Аничкова моста до эспланады Адмиралтейской крепости.

Эта аллея была истинным украшением главной столичной улицы. Ее хорошо видно на другой «моментальной фотографии» Невского проспекта – на гравюре Махаева «Вид Невского проспекта со стороны Полицейского моста». Напротив православного Казанского собора, на другой стороне Невского, видна лютеранская Петер-кирхе, а поблизости стоит и голландская церковь. Здесь начинались поселения иностранцев – купцов, ремесленников, моряков. Без них Петербург того времени представить трудно – с самого своего рождения город был космополитичен и пестр, на его улицах всегда звучала речь многих народов.

У самого Полицейского моста, одного из первых мостов Петербурга, изящной зеленой шкатулкой красовался особняк Строгановых. Не без зависти посматривал на него через зеркальное окно кареты Иван Иванович. Хотя дворец самого Шувалова тоже строил мастер незаурядный – Савва Чевакинский, но со строителем строгановского сравняться он не мог, ведь последний был возведен самим Варфоломеем Варфоломеевичем – так звали в России Франческо Бартоломео Растрелли…

Карета Шувалова переехала через Полицейский мост, и Иван Иванович легко выпрыгнул из нее у подъезда Зимнего дворца. Именно здесь, на берегу Мойки, располагался временный деревянный дворец государыни. Он был поспешно сооружен Растрелли в 1755 году, на время перестройки и расширения основного здания Зимнего дворца на берегу Невы. Деревянный Зимний тянулся вдоль Невского, поворачивая на берег Мойки, в нем располагались жилые помещения, кухни, а также придворный театр.

Государыня уже ждала своего Ванечку в его внутренних покоях, и вскоре они уже вдвоем сели в карету и отправились к Дворцовой площади, чтобы посмотреть, как идут дела у Варфоломея Варфоломеевича. Имя архитектора Растрелли было тогда самым громким и славным. Впрочем, история показала, что и позже оно не потускнело, став истинным и прекрасным символом елизаветинской эпохи. Именно Растрелли мир обязан шедеврами, без которых ныне невозможно представить «блистательный Петербург» последующих времен: это дворцы Строганова и Воронцова, Смольный собор, Зимний, Екатерининский в Царском Селе, Большой Петергофский дворец и многое другое.

Императрица и Шувалов вышли из кареты у строящегося Зимнего дворца, где их уже поджидал Растрелли. Он повел дорогих гостей по высокому помосту, тянувшемуся вдоль стен дворца. Впрочем, никакого дворца в том 1757-м еще и не было. На месте нынешнего, привычного всем здания Зимнего находились постройки, часть которых разбирали солдаты, а часть перестраивали и надстраивали сотни каменщиков и их помощников. Примерно в эти годы была определена высота Зимнего – 22 метра, и с тех пор больше 100 лет в Петербурге категорически запрещалось строить здания выше этого «ординара».

Всем было известно, что Растрелли строил быстро, но в одном всегда оставался непреклонен – ради скорости технологию не нарушать! Возможно, в тот день, когда Елизавета и Шувалов приехали посмотреть на стройку, он как раз и объяснял им, почему столь медленно, на взгляд непосвященного, растут стены нового дворца. Он, вероятно, говорил, что в день можно класть лишь один ряд кирпичей, ибо «всякий кирпич, в дело положенный, будет на воздухе с известью связываться двадцать четыре часа… тогда ж и крепость свою с удобным просыханием получит, все неполности в заливке видны будут, а когда в один день многие ряды сделаны будут, тогда не видно будет, хотя где и худо кладено, а просыхание и крепость на много лет не поспеют». Вероятно, именно в этой, продуманной до мелочей, неспешности и таился великий секрет старых мастеров: ведь здания их не разрушили ни время, ни снаряды – они стоят до сих пор, поражая своей несокрушимой, истинно вечной прочностью! Государыня же, наверное, посмотрела, повздыхала, поморщила носик – очень уж ей хотелось поскорее получить новый дворец! Но, к счастью, с Мастером она не спорила, зная, что строит он на века, «для одной славы Всероссийской империи». По крайней мере, так Елизавета писала в одном из своих указов в 1757 году. Правда, ей, бедняжке, так и не было суждено устроить новоселье в каменном роскошестве Зимнего. Елизавета умерла 25 декабря 1761 года в старом деревянном дворце на Невском проспекте, а в новый следующей весной вселился уже новый император, Петр III, правда, очень ненадолго…

Впрочем, в тот октябрьский день 1757-го Елизавета не слишком горевала о недостроенных стенах Зимнего. Дворцов у нее хватало. Государыня же всегда отличалась непоседливостью и любила внезапно переезжать из одного места в другое. Вот и сейчас, крикнув лейб-кучеру Вожжинскому, чтобы вез ее в Царское, она стала подумывать, а не махнуть ли им в Петергоф! Там Растрелли уже возвел великолепный, удобный Большой дворец, над которым золотом сияли купола церкви, да невиданный трехглавый орел – это был умышленный прием, ведь орел над дворцом «работал» флюгером и с любой точки наблюдения должен был оставаться двуглавым.

Впрочем, Шувалов быстро отговорил государыню ехать – в Петергофе все закрыто на зиму, холодно, а в Царском их ждут, и главное – там назначен бал! А это слово для императрицы-кокетки было поистине волшебным. Она лишь на секунду забыла, что больше всего на свете любила балы и маскарады, на которых ей не было равных ни в красоте нарядов, ни в пышности украшений. И карета императрицы, окруженная конной охраной, довольно скоро выехала за городскую черту.

Петербург кончался у Аничкова моста, где была застава, или так называемая «Первая рогатка» (шлагбаум). Вторая (Средняя) рогатка находилась на месте современной площади Победы на Московском проспекте. Там же стоял первый путевой дворец Елизаветы. Здесь она обычно отдыхала перед тем, как пуститься в стремительную скачку к Москве. По пути в старую столицу выстроили еще 20 путевых дворцов, в которых для государыни предусмотрели все удобства и удовольствия.

Но на этот раз карета промчалась мимо дворца прямо к Пулковской горе. Когда лошади въехали наверх, путникам открылась сказочная картина: впереди, в лучах заходящего солнца среди осенних лесов и полей сверкал золотой чертог – Царскосельский Екатерининский дворец. Как писал сам Растрелли, «капители колонн, фронтоны и наличники окон, равно как и столпы, поддерживающие балконы, а также статуи верхней балюстрады дворца – все было вызолочено». Золотом покрыты были не только купола церкви, но и элементы стоящих в саду павильонов (главным из них был Эрмитаж), и даже будки часовых. Дворцу, как пошутил, глядя на шедевр Растрелли, гость Елизаветы – иностранный дипломат, не хватало только одного – футляра, чтобы на века сохранить эту жемчужину. А ведь совсем недавно здесь стоял скромный дворец матери Елизаветы, императрицы Екатерины I. С этим местом у государыни были связаны самые теплые детские воспоминания летнего времяпровождения среди уютных перелесков и холмов Сарской мызы, ставшей благодаря архитектурному «метаморфозису» Растрелли знаменитым Царским Селом. С Пулковских высот было видно, что к дворцу тянутся десятки экипажей – на бал едут гости…

Не пройдет и пары часов, как все приглашенные заполнят анфиладу приемных – «антикамор» Екатерининского дворца, с их живописными плафонами, наборными паркетами, позолоченной резьбой, орнаментами, нарядной голубизной голландских изразцовых печей. Гости будут любоваться дивными вещами Китайской комнаты, завороженно смотреть на необыкновенной красоты панели Янтарной комнаты – истинного чуда света. А затем слуги раскроют золоченые двери Большого зала и нарядная толпа начнет вливаться в его сверкающий простор, располагаясь вдоль стен.

Здесь происходили все торжества и танцы. Глаза вновь прибывших гостей тут буквально разбегались. Как вспоминал галантный современник, красота зала была изумительна, но ее все же затмевала красота нарядно и пышно одетых дам (числом до 400). Но вдруг и шорох платьев, и гомон голосов стихли, прерванные грохотом одновременно упавших штор на всех окнах. Внезапно наступила темнота и тут же вспыхнули и разгорелись 1 200 свечей в десятках золоченых канделябров. Их яркий свет многократно отражался в трехстах зеркалах, занимавших простенки между окнами зала, играл на натертом наборном паркете, в лаковой поверхности огромного плафона художника Валериани. Все это создавало иллюзию волшебного расширения пространства, в котором границы реального мира и зазеркалья смещались.

Но и на этом чудеса не кончились. «Загремел оркестр, состоящий из 80 музыкантов, – писал современник. – Вдруг мы услышали глухой шум, имевший нечто величественное. Двери внезапно отворились настежь, и мы увидели великолепный трон, с которого сошла императрица, окруженная своими царедворцами. Она вошла в Большую залу. Воцарилась всеобщая тишина…»

Придворное представление началось. Под восхищенными взглядами тысячной толпы императрица Елизавета в роскошном платье, в бриллиантовой полумаске открывала бал, идя в первой паре с дорогим ее сердцу Иваном Шуваловым. Непринужденно и легко под переливы изысканной и нежной итальянской музыки они поплыли по мерцающему отраженными огнями паркету, в необъятном море золоченых зеркал этого сказочного Царства барокко, созданного по взмаху изящной ручки веселой дочери Великого Петра…

Бартоломео Растрелли выдвинулся на первое место в начале 1740-х годов. Он появился в России 16-летним юношей вместе с отцом, скульптором Карло Бартоломео Растрелли, и вскоре талант молодого итальянца был замечен и признан. Растрелли и его коронованная заказчица были людьми одного поколения, с общими вкусами и представлениями о прекрасном. Конечно, с Елизаветой, большой капризницей, Растрелли работалось трудно – по многу раз она заставляла архитектора переделывать заново уже законченное. Говорят, что Екатерининский дворец он перестраивал не менее десяти раз! Но итальянец, по счастью, отличался легким нравом и умел угодить вкусам государыни. Богатство же ее казны было баснословным, что и позволяло вести строительство сразу во многих местах. Растрелли, наверно, счастливейший архитектор в мире – почти все, что он планировал на бумаге, воплотилось в каменных шедеврах.

Размах его архитектурных замыслов сочетался с чувством меры, гармонией, нескучной симметрией и изяществом форм. В его дворцах и храмах как будто до сих пор живет его веселый гений, который улыбается нам всякий раз, когда мы смотрим на его несравненные творения. Удивительно то, что созданные итальянцем, «в итальянском вкусе», эти здания оказались русскими по духу. Растрелли сумел гениально сочетать желания и прихоти заказчицы с традициями и правилами архитектуры, а главное – с национальными традициями России, что позволяет говорить о стиле зрелого русского барокко. Для этого достаточно взглянуть на знаменитый Смольный собор, построенный по воле Елизаветы на месте ее загородного дворца в 1748—1764 годах. Рассказывают, что великий Карло Росси, строивший в начале XIX века неподалеку от собора Смольный институт, каждый раз, проходя мимо шедевра Растрелли, непременно снимал шляпу в знак почтения перед гением своего предшественника…

Гравер Михаил Махаев, который четырьмя годами раньше по заданию государыни запечатлел в своих работах своеобразный «моментальный портрет» 50-летнего города, донес до нас вид Невского проспекта почти с того места, где стоял дом Ивана Шувалова. Конечно, тогда проспект мало напоминал современный Невский, но многие его нынешние черты угадывались: уже узнаваема была знаменитая прямая вытянутая перспектива со сверкающей в конце Адмиралтейской иглой (тогда шпиль Адмиралтейства венчал кораблик Ивана Коробова, а не теперешний – работы Адриана Захарова). На ровных каменных тротуарах и мостовых Невского проспекта времен Шувалова, изображенных на гравюре, – множество людей и экипажей, ведь по главной улице столицы уже тогда «двинулся» этот не иссякающий ни днем, ни ночью людской и транспортный поток – известно, что на Невском у каждого петербуржца всегда была своя любимая «тропа», свой привычный путь. Тогда же центр города окончательно обосновался не на Васильевском острове, как того хотел царь Петр, а на Адмиралтейской стороне, и не Большой проспект Васильевского острова, а Невский навсегда стал главной улицей столицы.

На махаевской гравюре слева, на берегу Фонтанки, у Аничкова моста высится огромный Аничков дворец – одно из важнейших структурообразующих сооружений ансамбля Невского проспекта. Его в 1750 году, опять же по указу Елизаветы, построил архитектор Михаил Земцов – как своего рода «отступное» для бывшего фаворита государыни, графа Алексея Разумовского, с которым она рассталась годом раньше. Тот принял прощальный дар с благодарностью, но, по сути дела, во дворце так и не пожил. Оно и понятно – почти напротив Аничкова стоял дворец нового фаворита государыни, Ивана Шувалова – кому же приятно жить напротив дома удачливого соперника. Еще дальше, по той же стороне Невского, в сторону Адмиралтейства, располагались торговые ряды (ныне Гостиный двор). Это место у пересечения Невского и Садовой при Елизавете стало «пятачком», оживленным торжищем, тянувшимся вдоль Садовой к современной Сенной площади.

Евгений Анисимов, доктор исторических наук, профессор

 

Дело вкуса: Страны сыра

Как никакой другой молочный продукт, сыр поражает разнообразием видов и вкусов. Каждый сорт по-своему оригинален и самобытен, со своей историей и своим характером. Разнообразны и способы приготовления сыров. Они созревают в рассолах, бурдюках, кувшинах, бочках, известковых ямах, горных пещерах. Больше всего сыра вырабатывают и едят в Европе, где издавна сложилась культура потребления этого продукта. Так повелось, что большинству известных миру сыров имена давали географические названия. И каждая деревня, город и страна стремились создать свой уникальный и не похожий ни на какие другие сыр. Вид сыра, а также его вкус зависят не только от способов обработки, но и от климата страны, где растет определенная трава, где коровы дают именно такое молоко и где именно такой воздух, которым сыр «дышит», поэтому эмменталер, например, приготовляемый в другой стране, всегда будет отличаться от истинного швейцарского эмменталера.

Эдамский сыр

Сыр, созданный в городе Эдам и известный у нас в стране под названием «голландский», – символ нидерландского сыроделия. В названиях его многочисленных разновидностей, как правило, используют слова «шар» и «голова» – из-за традиционной формы этого сыра. В нидерландском городе Алкмаре каждое лето открывается всемирный сырный рынок, сопровождаемый разнообразными церемониями. Одна из них посвящена эдамскому сыру. Сыроносильщики выносят шары сыра на рыночную площадь и выкладывают ими почти все ее пространство. Как и его ближайший родственник гауда, эдамский сыр относится к твердым нарезным. Его вкус – слегка ореховый, а аромат тем сильнее, чем больше зрелость сыра. Выпускаемый на экспорт, этот сыр покрывают красной парафиновой оболочкой, натирают льняным маслом и упаковывают в прозрачную пленку. Эдамский сыр делают во многих странах, придавая ему самую разнообразную форму. Во Франции он продается под названием мимолет. Эдамский сыр прекрасно подходит к завтраку, хорош и на десерт.

Чеддер

Истинно английский сыр назван так по имени городка в графстве Сомерсет, где его впервые изготовили в конце XVI века. Поначалу его делали из овечьего и козьего молока, потом перешли на коровье. Для выработки этого твердого сыра используют цельное пастеризованное или сырое молоко. Завернутый в ткань, чеддер зреет от 60 дней до полугода, а иногда и год. Обычно чеддер выпускают в форме цилиндра весом 27—35 килограммов. В 1840 году фермеры – сыроделы, решив сделать свадебный подарок королеве Виктории, изготовили гигантский 500-килограммовый чеддер, на который пошло молоко 750 коров! Чеддер – один из самых продаваемых в мире сыров. С 1851 года чеддер выпускают в США, да в таких количествах, что американский чеддер поставляется в Англию. Тесто этого сыра – цвета слоновой кости или желтоватое, но иногда в процессе производства его подкрашивают натуральным красителем аннато. Истинный чеддер обладает ореховым и слегка острым и кисловатым привкусом. В английской кухне сохранились в первозданной чистоте рецепты кулинарного использования сыров со времен прабабушек (например, омлет из сыра или уэльский рэабит).

Мюнстер

Французский сыр родом из Эльзаса, приготовляемый из коровьего молока. По преданию, его начали варить монахи-бенедиктинцы в VII веке (само название «мюнстер» происходит от слова «монастырь»). Имеет форму низкого цилиндра. У этого твердого сыра гибкое тесто соломенного цвета. Он обладает сильным запахом и пряным пикантным вкусом. В Эльзасе этим сыром традиционно посыпают теплый картофель, добавляют его в салаты, подают как пряную закуску. Родственниками мюнстера считают сыры лимбургский, ливаро, ромадур и тильзитер.

Эмментальский сыр (эмменталер)

Впервые этот твердый сыр из коровьего молока приготовили в долине Эмме, в швейцарском кантоне Берн, еще в XIII веке. По имени долины сыр и получил свое название. Этот сорт имеет разные оттенки – от цвета слоновой кости до бледно-желтого. Его тело испещрено большими дырками и покрыто прочной сухой коркой, золотисто-желтой или коричневатой. Вес этих «мельничных жерновов» может достигать 130 килограммов! Эмментальский сыр уже давным-давно пересек границы швейцарских Альп. Его производят и в Германии (альгаусский эмментальский), и во Франции, и в Австрии, и в Финляндии, и в некоторых неевропейских странах. Эмментальский сыр хорош к закускам и десертам, его используют для приготовления салатов. Эмментальскому сыру родственны грюйер и конте. Маасдамер также напоминает его по вкусу, но он более сладкий.

Пармезан

Это – король сыров и сыр королей. Итальянцы так и называют его – Пармеджано Реджано. За пределами страны, а иногда и в самой Италии под пармезаном часто понимают любой очень твердый сыр. Твердые сыры итальянцы делали с незапамятных времен. Один из них известен под названием грана. В Италии изготавливают несколько разновидностей пармезана, различных по форме и размеру и слегка отличающихся один от другого способом приготовления. Первый пармезан был получен в окрестностях Пармы, отсюда и его название. Сохранились сведения за 1364 год, сообщающие об активной торговле пармезаном в этом городе. Пармезан – самый твердый из всех твердых сыров, при этом еще и не жирный (32% жира в сухом веществе). Итальянские сыроделы, занятые контролем сыра на выходе из погребов, проверяют качество пармезана специальным молоточком, определяя по звуку, «здоров» ли сыр и не образовались ли в нем пустоты.

Если обнаруживают какие-либо нарушения консистенции, сырный барабан вскрывают и пускают «брак» на производство тертого сыра, который высушивается и поступает в продажу расфасованным и упакованным. Правда, свеженатертый пармезан по вкусу не идет ни в какое сравнение с тертым сыром в упаковке. Удивителен срок созревания пармезана – он может длиться до 10 и даже более лет. Причем специалисты утверждают, что свойств своих он при этом не теряет, а лишь становится все более и более твердым, таким, что расколоть его можно только с помощью молотка, зато и хранится он очень долго. И все же чаще всего этот сыр созревает 3 – 4 года, приобретая в результате приятный острый аромат и солоноватый вкус. Производство этого сыра давно вышло за пределы Италии. Пармезан почти всегда употребляется тертым – для заправки различных блюд или как гарнир к макаронам.

Из сливок, снятых при изготовлении пармезана в Италии, вырабатывают кремообразный, с кислинкой, сыр маскарпоне. Элитные твердые сыры – грана и пармезан – лидируют по объемам выпуска среди итальянских сыров. Пармезан иногда заменяют разновидностью грана – сыром грана падано. В качестве «терочного» сыра используют и выдержанный итальянский проволоне.

Грюйер

Швейцарская классика, твердый сыр, который впервые начали выпускать в кантоне Фрибур. Поэтому французы так и называют швейцарский грюйер – фрибур, а под словом «грюйер» во Франции часто понимают все твердые прессованные в виде барабана сыры (эмменталь, бофор, конте). Приготовляют грюйер из коровьего молока. Сырный барабан диаметром в среднем 40—45 сантиметров вызревает в течение примерно 6 месяцев во влажных подвалах. Тесто у грюйера твердое, но гибкое, цвета слоновой кости или светлого янтаря с редко посаженными крошечными ноздрями. Вкус грюйера фруктовый, слегка солоноватый. «Родной» швейцарский грюйер несет на себе штамп с изображением музыканта, играющего на рожке. Грюйер подают на сырном подносе, но прежде всего это классический сыр для настоящего фондю.

Рокфор

Это – истинный патриарх французских сыров. Настоящий рокфор готовят исключительно из овечьего молока, причем из всех овечьих сыров заслужить непререкаемую мировую славу удалось только рокфору. Для приготовления этого живого сыра в сырную массу добавляют плесневый грибок пенициллиум рокфорти, который выращивают на ржаном хлебе. Название этому сыру дало небольшое местечко Рокфор-сюр-Сулзон, расположенное на развалинах горы Камбалу, образовавших систему гротов и шахт. Там, в гротах, природных известняковых погребах, и созревает знаменитый рокфор. Трещины в скалах, создавая непрерывные воздушные течения, помогают поддерживать нужную температуру (7°С) и влажность, идеальные для роста грибка.

Сыр зреет вдумчиво и неторопливо. Во время созревания головки рокфора протыкают, чтобы грибок разрастался внутрь, образуя щелевидные прожилки. Спустя 3 месяца тесто становится гибким, голубые вены проникают внутрь сырного тела, рокфор приобретает желаемые консистенцию и вкус. В гротах ежегодно созревает около 16 тыс. т этого сыра. Нужно ли говорить, что рокфор защищен знаком АОС, гарантирующим его подлинность? Собственники гротов добились того, что производство рокфора стало их монополией. Еще король Карл VI предоставил местным мастерам-сыроделам исключительное право на приготовление этого сыра, а в 1550 году в Тулузе был принят декрет, запрещавший торговать сыром с названием рокфор, приготовленным в других местах.

На упаковке истинного рокфора красуется «охранная» красная печать – овечка в овале. Мягкое, маслянистое, немного крошащееся тесто рокфора пронизано зеленовато-голубыми прожилками плесени, которой обычно больше к центру сырной головки. За пикантный вкус и тонкий аромат ценители называют рокфор аристократическим сыром. Этот особо деликатесный сыр может придать своеобразие любому салату и блюду из макарон. Среди аналогов рокфора – блё д`Овернь, французский сыр с голубой плесенью.

Горгонцола

Самый знаменитый из всех итальянских сыров с плесенью. Ему дали название по имени маленького городка близ Милана, который много веков назад был важным перевалочным пунктом на пути перегона скота с альпийских пастбищ в долину реки По. Здесь уставшие от долгого перехода коровы отдыхали. Люди тем временем доили их и делали из молока сыр, который так и назвали – «сыр из молока усталых коров». Горгонцолы сегодня в самой Горгонцоле довольно мало, итальянцы производят ее в основном в Ломбардии, упаковывая в фольгу. Делают этот сыр также во многих странах Европы и в США.

Всю плоть этого мраморного сыра пронизывают голубые прожилки плесени. Тесто у него белое или бледно-желтое. Наиболее известен неострый, с мягким пикантным вкусом, нежный вариант этого знаменитого сыра. У редко встречаемой натуральной, «горной», горгонцолы запах сильнее и вкус острее. И по вкусу, и по консистенции – это мягкий сыр, но относят его к полутвердым. Горгонцолу подают на подносе или в смеси с салатами, или с канапе. Горгонцола считается достойным конкурентом французского рокфора и британского стилтона.

Австрийский альпен-блю выделяется среди сыров с голубой плесенью белой пенициллиновой корочкой и мягким вкусом. Из наиболее доступных и распространенных сыров с голубой плесенью – немецкий дор-блю.

Камамбер

Это уникальное, известное на весь мир сырное творение родилось во французской Нормандии. По легенде, его в 1791 году изобрела крестьянка Мари Арель, жительница деревни Камамбер. В честь его создательницы в Нормандии поставлен памятник. Традиционная упаковка камамбера – круглая коробочка, была разработана в 1890 году, а прежде его заворачивали в солому. Настоящий камамбер – это цилиндр весом приблизительно 280 г, диаметром 10 см и высотой 3—4 см, упакованный в коробочки из толстой деревянной стружки. Во Франции его и сегодня делают из сырого коровьего молока. Для приготовления этого сыра при сквашивании в молоко добавляют плесневые грибковые культуры. Созревание этих маленьких кругляшков длится от 4 до 6 недель и в некоторых случаях (когда сыр специально продают немного недозревшим из-за малого срока годности) продолжается практически до конца его жизни – пока сыр не разрезали и не съели.

Когда в 1983 году нормандский камамбер специальным декретом был внесен в категорию AOC и получил название «Camembert de Normandie», его производство разрослось по всему миру и настоящий нормандский камамбер стал редкостью. Производят подобные сыры во многих странах и в других районах Франции, но из пастеризованного молока. Знатоки утверждают, что качеством «чужой камамбер» не дотягивает до оригинала. Камамбер покрывает белая бархатистая корочка с розоватыми морщинками. Тесто его мягкое, нежнейшее, почти мажущееся. Вкус – тонкий, с привкусом шампиньонов.

Фета

Греческий мягкий сыр из овечьего молока, с белоснежной мякотью. Возможно, он стал прародителем всех сыров, которые теперь распространены в Среднеземноморье. В наше время его готовят так: в овечье молоко добавляют закваску, потом сливают сыворотку, а сырную массу сливают в льняные мешки, прессуют и сушат в течение суток. Затем режут на диски и, по меньшей мере, месяц выдерживают в рассоле. Фета – самый главный компонент классического греческого салата.

Моццарелла

Раньше этот свежий сливочный сыр делали в Италии исключительно из молока буйволиц. Сегодня его производят и из коровьего молока. Едят его свежим, малозрелым или вовсе незрелым. Этот сыр сферической формы, весом от 225 до 450 г. Тесто его нежное, белое, с приятным кисловатым вкусом. Моццареллу подают как закуску с овощами и оливковым маслом и широко используют для приготовления пиццы. Моццарелла, которой в Италии производят около 100 тыс. т в год как из коровьего, так и из буйволиного молока, приобретает все большую мировую известность благодаря развитию системы пиццерий.

Свежими называют сыры, поступающие в продажу уже после первого или второго этапа производства, то есть после сквашивания и прессования. Они вырабатываются только из молока или сливок, или из обезжиренного молока. Срок их хранения невелик. Вкус свежего сыра тем лучше, чем он свежее. К группе свежих сыров относят творог и слоистый творожистый сыр, а также сливочный сыр и сыр из цельного молока со сливками. Среди свежих сыров есть и любимые многими сыры с приправами – чесноком, травами, хреном, паприкой, каштаном.

Бри

Знаменитый французский сыр, родом из Иль-де-Франс, с беловатой благородной плесенью, приготовляемый из коровьего молока. Раньше бри вместо плесени обволакивала слизь, затем технология его приготовления усовершенствовалась. Вызревает бри в течение месяца. К краям он белый, с красноватыми «подпалинами», тесто мягкое, аппетитного бледно-желтого цвета. Вкус – тонкий, с ореховым оттенком. Во Франции производят несколько его разновидностей – бри де Мо, бри де Мелен, бри де Куломье. Каждая со своими вкусовыми особенностями. Бри – один из основных десертных сыров Франции.

В группе мягких сыров с благородной плесенью достойное место занимает и сыр брийа-саварен, названный в честь знаменитого французского гастронома Брийа-Саварена (1755—1826), который, помимо прочего, был владельцем парижского Дома сыров.

Сулугуни

Национальный грузинский рассольный сыр. Внешне это – небольшой низкий цилиндр. Даже при нынешнем обилии сыров из дальнего зарубежья он по-прежнему популярен в нашей стране. Сулугуни оригинален, обладает своеобразным вкусом и специфическим привкусом. Тесто его не похоже на тесто других сыров – оно слоисто, плотно, но эластично. Для приготовления сулугуни сырную массу не укладывают в формы, а оставляют в ванне для созревания, в процессе которого в сырной массе накапливается много молочной кислоты. Созревшую массу мелко режут и, перемешивая, подплавляют. Сформованные головки солят и без созревания отправляют в продажу. Когда сулугуни поджаривают на сковороде или на гриле, на нем появляется золотистая корочка, а островатый вкус становится очень приятным и мягким.

Рассольные сыры

Тоже относятся к твердым, но все же образуют отдельную группу. Это самые древние из сыров. Они – традиционный продукт питания народов Кавказа, также распространены они и у многих южноевропейских народов и в Средней Азии. Созревают и хранятся такие сыры в рассоле. Это сыры с острым вкусом, в них много соли. У рассольных сыров нет корки, они, как правило, плотные и ломкие. К ним относятся сыры типа сулугуни и брынза. Рассольные сыры распространены и в Украине, и в Молдавии, и в Среднеазиатских странах, они также все больше входят в наш рацион. Многие из них, долгое время изготовлявшиеся в домашних условиях, сегодня производят на крупных предприятиях за пределами их исторической родины. Существует множество разновидностей рассольных сыров. Традиционно их приготовляют из овечьего, козьего или смеси козьего и коровьего молока. Созревают и хранятся они в рассоле в бурдюках, кувшинах, горшках. Известные грузинские рассольные сыры – пресноватые, с кисломолочным вкусом (сулугуни и имеретинский), острые и соленые (кобийский, тушинский, чанах). Оригинален по внешнему виду и вкусу сыр чечил. У него любопытная консистенция – волокна, связанные в пучок. Жира в таком сыре мало – до 10%. Созревает чечил в рассоле, иногда его смешивают с творогом или другим сыром и закладывают в бурдюки или кувшины.

Родина русского сыроделия

В России первая сыроварня появилась в 1795 году в Лотошине, тверском имении князя Мещерского. Производством заправлял мастер-иностранец. Здесь делали сыр типа эмментальского, но назвали его просто мещерским. Затем подобные заводы стали появляться и в других помещичьих имениях.

Для развития русского сыроделия немало потрудился Николай Васильевич Верещагин, брат знаменитого художника. Флотский офицер Верещагин, выйдя в отставку, занялся изучением производства сыра. Сначала он работал на российской сыроварне, но затем отправился в Швейцарию. Вернувшись на родину, Верещагин принялся за организацию артельных сыроварен, первая из которых открылась в 1866 году в селе Отроковичи Тверской губернии. Начинания Верещагина поддержал Д.И. Менделеев, пропагандируя развитие сыроделия на заседаниях Вольного экономического общества. Спустя несколько лет подобные артели возникли в других российских губерниях, в Сибири и на Северном Кавказе. В продаже появились голландский, швейцарский и другие сыры отечественного производства. В той же Тверской губернии Верещагин основал первую в России школу молочного хозяйства, выпускавшую в том числе и мастеров-сыроделов.

Артельные сыроварни просуществовали недолго, но в стране к тому времени уже появились свои мастера-сыроделы и к началу XX века в России работало немало сыродельных предприятий. Предприниматели Бландовы и Чичкин создавали сыродельные заводы в центре и на юге России, открывали специализированные магазины в Москве. Отечественные сыроделы освоили технологию производства всемирно известных сыров – голландского и швейцарского, честера, камамбера, гауды, лимбургского.

Тофу

Этот соевый сыр стоит некоторым особняком. Он – один из самых древних в Азии традиционно вырабатываемых натуральных продуктов из сои, являющийся своеобразным белковым концентратом. Богатый белками, кальцием, железом и практически не содержащий жиров, тофу интересен еще и тем, что быстро впитывает вкус продукта, вместе с которым его используют. Превосходящий по белковой ценности мясо, тофу – находка для вегетарианца.

Приготовляют тофу из соевых бобов, подвергая их сложной обработке, в чем-то сходной с заквашиванием молочной массы. Технология включает вымачивание и варку, брожение и прессование. Только после этого безвкусная от природы соя приобретает приятный оригинальный вкус и наивысшую степень усвояемости.

Производство соевых сыров требует знания свойств и секретов сои, а также немалого времени. Существуют, например, соевые сыры, которые выдерживают до 5 лет. По консистенции различают мягкие нежные и твердые, сильно спрессованные тофу, которые легко нарезать ломтиками. Чем плотнее соевый сыр, тем больше в нем белка. По структуре же он напоминает сулугуни и адыгейский сыр. Тофу можно употреблять свежим, обжаренным во фритюре, разогретым на пару или в микроволновой печи, копченым, соленым и маринованным. Свежий тофу хорош в салатах и десертах в сочетании с приправами, соусами.

Сырная наука

В соответствии со способом сквашивания молока сыры можно разделить на две большие группы – кисломолочные и сычужные. И они – отнюдь не равноценны. Группа сычужных гораздо более представительна, в нее входят самые разнообразные сыры, и твердые, и мягкие. К сычужным сырам, собственно, относятся практически все наиболее известные сорта сыра.

Один из четырех отделов желудка ягненка или теленка, так называемый сычуг, выделяет фермент, который способствует свертыванию молока и разложению белков. Из сычугов и сейчас приготовляют сычужный фермент. Долгое время считалось, что этот фермент – единственный «виновник» превращения молока в сыр. И лишь развитие науки позволило выяснить, что важнейшая роль в выработке сыра принадлежит молочнокислым бактериям. Все составные части молока так или иначе участвуют в производстве сыра. Но все же главное «действующее лицо» в сыроделии – молочный белок, именно он создает структуру сыра. Основная составляющая молочного белка – казеин под действием молочной кислоты и сычужного фермента свертывается, образуя сырный сгусток. Происходит сквашивание. Молочный жир, обволакивая белковые частицы, улучшает вкус сыра и его консистенцию, разрыхляет его. Молочнокислые бактерии «питаются» молочным сахаром, лактозой (кстати, в природе этим веществом наделено только молоко) и от этого бурно развиваются, вырабатывая молочную кислоту и другие вещества, в том числе ароматические. Нужно сказать, что для приготовления сыра пригодно не всякое молоко. По многим параметрам – вкусу, запаху, консистенции, чистоте, кислотности, содержанию белка и жира – оно должно соответствовать установленным в сыроделии требованиям.

На сыроварне

Технология приготовления сыра веками почти не меняется. На мелких и средних сыроварнях, где чтут традиции, сыр до сих пор делают вручную. На крупных предприятиях процессы производства сыра механизированы и автоматизированы, а оборудование оснащено программным управлением.

Сначала проверяют качество молока, определяют его жирность, затем его очищают, тщательно перемешивают, пастеризуют, чтобы уничтожить вредные микроорганизмы, и сразу же охлаждают. Так создаются условия для нормальной жизнедеятельности полезной микрофлоры – молочнокислых бактерий. Однако есть категория сыров, для приготовления которых молоко не пастеризуют. У таких сыров лучше сохраняются вкусовые особенности того или иного молока – коровьего, козьего, овечьего. Вкус таких сыров зависит и от времени дойки, и от сезона. К тому же для выработки таких сыров к молоку предъявляются повышенные требования – оно должно быть получено от исключительно здоровых коров, которые питаются естественными кормами – травой и сеном экологически чистых альпийских лугов, придающих сыру специфический ореховый аромат. Не удивительно, что сыры, изготовленные из свежего молока, гораздо дороже.

После предварительной обработки и пастеризации молоко заливают в сыродельную ванну. В зависимости от того, какой сыр хотят получить, в него вносят закваску молочнокислых бактерий или сычужный фермент. А иногда и то, и другое. Введение в молоко сычужного фермента – священнодействие, ритуал. Этот «секретный агент» сразу начинает действовать. И вскоре молоко превращается в сырный сгусток. Его обрабатывают, измельчая специальным режущим инструментом (в классическом сыроделии он называется арфой, или лирой). Чем мельче полученное зерно, тем тверже будет сыр. При выработке таких сортов, как камамбер и бри, сырный сгусток не измельчают.

Измельченную массу нагревают, причем для разного сорта сыра «включают» разную температуру – или низкую, или высокую. Выделяющуюся при нагревании сыворотку удаляют. Полученную сырную массу помещают в формы разных размеров и конфигураций (цилиндрическую, квадратную, прямоугольную, близкую к форме шара) и изготовленных из разных материалов. С помощью переворачивания или прессования удаляют сыворотку, но не всю – сырная масса должна иметь определенную влажность. Прессуют не каждый сыр. Например, мягкие или рассольные сыры уплотняются под собственным давлением. В форме масса дозревает до стадии молодого сыра, обозначается вид сырных дырок (глазков), а сам сыр принимает форму, которую будет иметь в готовом виде. Дырки, или глазки, появляются под действием бактерий – образующийся углекислый газ, расширяясь, определяет и их количество, и размер. Размер глазков – разный для каждого вида сыра – прежде всего зависит от вида микрофлоры и от сроков созревания.

Почти все сорта сыра солят – не только для вкуса, но и для продления срока хранения. Посолка обычно происходит или в соляных ваннах, или вручную. Вслед за этим сыр отправляют в сырохранилище, где он будет лежать дни, недели или месяцы, подчиняясь таинству созревания. Каждый сорт сыра созревает при разной температуре и влажности. Многим сортам в процессе их созревания «назначают» различные процедуры – чистят щеткой или обмывают в воде или рассоле. Есть сорта, которые будут готовы к употреблению уже через 1—5 дней. Некоторые сыры, например эмментальский, перед созреванием выдерживают в теплом помещении, чтобы образовались глазки. Рассольные сыры не знают сырохранилищ, их выдерживают в специальном растворе.

Во время созревания сыр приобретает характерные для каждого сорта цвет и вкус, консистенцию и рисунок – глазки круглой, овальной, щелевидной или неопределенной форм, мелкие или крупные.

Сырная сила

Казалось бы, делают сыр из обычного молока – а какое впечатляющее многообразие форм, вкусов, ароматов, оттенков и рисунков рождается на свет! Всю свою животворную силу отдает молоко сыру. Сырные вкусы и запахи возбуждают аппетит, будоражат пищеварительные соки, помогают усвоению пищи. В одном из самых древних источников, сборнике знаменитого врача Гиппократа «О диете», есть такие строки: «Сыр силен, горячит, питателен… Силен – потому что очень близко стоит к порождению; питателен – потому что представляет остаток из наиболее мясистой части молока; горячит – потому что жирен…»

От молока сыр берет жизненно важные компоненты – белки, жиры, минеральные соли, витамины. В сущности, сыр – концентрат молока. Если в молоке жира, например, содержится в среднем 3,5%, то в сыре – уже 20—30%, белка в молоке – 3,2%, в сыре же – 20—25%. По содержанию белка сыр, особенно маложирный, опережает даже мясо и яйца. Пищевая ценность различных белков не одинакова и зависит от аминокислот, входящих в состав белка. Как молочный продукт сыр содержит незаменимые аминокислоты, которые наш организм сам не вырабатывает. Причем белки сыра усваиваются гораздо лучше, чем растительные.

В сыре достаточно много жира – поставщика калорий: в 100 г приблизительно треть суточной потребности организма. Молочный жир, будучи одним из самых вкусных (он и придает сыру его неповторимый вкус), быстро, легко и практически полностью усваивается. К тому же в состав сыров входит лецитин, влияющий на переваривание и правильный обмен жиров в организме, а также жиро– и водорастворимые витамины. Так, витамин А регулирует процессы роста и зрения, защищает кожу и слизистые оболочки, В2 (рибофлавин) способствует выработке энергии в организме, В12, содержащий кобальт, влияет на кровообразование, а В1 повышает работоспособность.

Сыр также богат высоким содержанием кальция и фосфора, необходимых как растущему организму, так и взрослому человеку. В 100 г сыра сосредоточена суточная потребность в кальции и примерно треть суточной потребности в фосфоре. Сыр практически полностью переваривается. Уже во время его созревания происходит процесс, близкий к тому, который происходит в пищеварительной системе. Его питательная ценность основана на жирности и на содержании белка. Больше всего калорий в сырах из цельного молока со сливками, а также в сырах с голубой плесенью, меньше всего – в кисломолочных.

Жирность сыра трудно определить визуально. Сухой и твердый, как камень, с виду сыр может быть более жирным, чем мягкий и нежный, содержащий больше воды. Причем, если на упаковке указано 50% жирности, не надо думать, что сыр наполовину состоит из жира. Эти проценты говорят о жирности сухого вещества сыра. Содержание жира в сыре вычисляют по его «сухому остатку», то есть общему весу сыра без воды, которую он содержит.

Дар Амалфеи

Сыр едва ли не старше египетских пирамид. Его история переплетается со множеством легенд. Мы не знаем ни точной даты, ни места его рождения. И потому, следуя примеру древних греков, верим, что сыр явился из рога изобилия козы Амалфеи, вскормившей самого Зевса. Во времена Гомера этапы приготовления сыра, видимо, были уже хорошо известны. В «Одиссее» заточенные в пещере циклопа Полифема Одиссей и его спутники наблюдают, как он готовит овечий сыр: «Белого взял молока половину, мгновенно заквасил, Тут же отжал и сложил в сплетенные прочно корзины…»

Еще один миф повествует о том, что с сыром людей познакомил Аристей, сын Аполлона и нимфы Кирены. Возможно, спустившись с Олимпа на землю и научив людей разводить пчел и собирать мед, он и вправду занялся переработкой молока? А вот гораздо более прозаичное и далекое от мифологии предположение: одомашнив животных и научившись их доить, человек начал использовать в пищу молоко. Оно частенько свертывалось, и из него получались качественно новые продукты, и в том числе сыр.

Так или иначе, но этот древний продукт наделен мифическим духом, подобно вину или хлебу, приготовление которых сопряжено с неким таинством. Чудесное превращение молока в выразительную пористую плоть, насыщенную запахами природы, будь оно хоть сотни раз объяснено наукой, не может не удивлять и не возбуждать фантазию. Не потому ли древнегреческий писатель Лукиан выдумал волшебное море из молока и в нем – остров из огромного сыра, поросший виноградом, а Боккаччо фантазией своего персонажа в одной из новелл «Декамерона» создал сказочную гору из тертого пармезана…

«Одежда» для сыра

На малых сыродельнях сыр – каждый брусок, каждую головку – аккуратно заворачивают в пергамент. В промышленном производстве его упаковывают по-другому. Упаковка в первую очередь должна соответствовать требованиям транспортировки, иногда достаточно длительной. Если сыр завернут в бумагу, то она должна позволять такому сыру дышать, а значит, и дозревать. Есть сыры, которые поступают в продажу «обнаженными», без упаковки. Но подобное «кокетство» встречается редко, это – удел специфических фермерских сортов, таких, например, как сыры из сырого молока и некоторые козьи.

К традиционным материалам для упаковки сравнительно недавно добавились различные полимерные, использование которых, как утверждают специалисты, позволило расширить производство сыров без корки. Хотя многие ценители сыра уверены, что таким сырам не хватает души.

Многие сыры защищены так называемой печатью качества, гарантирующей, что сыр приготовлен по традиционной методике. Некоторые французские сыры охраняются знаком AOC (Appellation d`Origine Controlee – «наименования места происхождения»). Первым французским сыром, внесенным в категорию AOC, стал рокфор. Немецкий аналог французского AOC – g.U. (geschutzte Ursprungsbezeichnung). Итальянский знак качества – DOC (Denominazione d`origine controllata), испанский – DO (Denominacion de Origin).

«Сырная тарелка»

Так называют изысканную подачу нескольких сортов сыра на большой круглой деревянной доске-тарелке, на подносе или в менажнице. Сыр располагают в определенной последовательности: по часовой стрелке, начиная от половины часа, и от менее острых – к более острым и пряным по вкусу и запаху, не перемежая их. Нужно как минимум 5—6 сортов сыра, нарезанных кусочками по 25—40 г и уложенных не слишком близко один сорт от другого. Отведать можно любые – на выбор. В центр сырной тарелки можно положить виноград, груши. Они не только украсят подачу сыра, но и послужат хорошей переменой между отдельно взятыми сортами сыра.

Сыр и вино

И сыру, и вину совсем не безразлично, соответствует ли одно другому. В их сочетании есть свои законы гармонии. Сыр к вину подобрать нелегко, о совместимости разных вин с разными сортами сыра можно спорить. Тонкие ценители нередко рекомендуют подбирать вино к сыру по принципу географического происхождения – считается, что сыр прекрасно гармонирует с вином, произведенным в той же местности. Однако позволить себе такую роскошь может не всякий. А потому лучше всего руководствоваться следующим правилом – чем сыр мягче, тем кислее по вкусу должно быть вино. Мягкий, жирный сыр хорош в паре с белым сухим или игристым фруктовым вином, с неменьшим успехом его может сопровождать также розовое сухое вино. Мягкие сыры с благородной плесенью прекрасно сочетаются с винами типа рислинг и пино гри или же с очень мягкими красными винами, такими как божоле. Терпкое красное вино противопоказано мягкому и жирному сыру. К рокфору и другим сырам с голубой плесенью подойдут сладкие вина, такие как мускат и сотерн. Твердые сыры сочетаются и с креплеными винами. Очень твердый сыр, такой как пармезан, хорош с белым рислингом и итальянским кьянти. Что же касается пива, то к нему более всего подойдут пикантные и острые сыры.

Как хранить сыр

Хранить сыр лучше в той упаковке, в которой его купили, и в нее же заворачивать после каждого использования. Можно использовать также пищевую пленку или фольгу. Твердые сыры, такие как эмментальский, можно лучше сохранить, обернув чистым куском ткани, смоченным слегка разбавленным водой белым вином. Можно хранить сыр и в пластиковом пищевом контейнере. Все сорта сыра не выносят сильного охлаждения, поэтому в холодильнике его лучше держать в отделении для овощей, где температура самая подходящая (для сыра это будет неким подобием погреба). Нарезанный на куски сыр всегда плохо хранится. Доставать же сыр из холодильника рекомендуется минимум за полчаса до подачи на стол, чтобы он успел «проявить» свой настоящий вкус…

Сырная предыстория

Аристотель утверждал, что самый вкусный сыр получается из молока верблюдицы, «вторые места» занимают сыры из молока кобылы и ослицы и лишь затем – маслянистый и жирный сыр из коровьего молока. Интересно, что о козьем и овечьем сыре Аристотель не упоминает вовсе. О достоинствах козьего сыра позднее говорил Плиний Старший, предпочитавший его другим сырам, потому как козы питаются чаще листвой деревьев, а не травой.

В рацион жителей Древнего Рима входило немало сортов сыра. Делали там и сыр, похожий на творог, соленый и несоленый, и сыр с пряностями, и мягкий, и твердый, и копченый. При достаточном разнообразии местных сортов в столицу привозили сыры из разных провинций Империи. Из Галлии доставляли Caseus nemausensis, который считается предком знаменитого рокфора. Некоторые сорта овечьего сыра производят в Италии до сих пор.

В I веке древнеримский писатель и агроном Луций Колумелла в своем труде по сельскому хозяйству «De re rustica» рекомендовал свертывать молоко, используя сок ветвей смоковницы либо желудок детенышей жвачных животных, еще не отнятых от кормления. Речь идет о получении сыра, наиболее близкого к современному, ведь для его выработки необходим фермент. Поначалу продукт, напоминающий сыр, видимо, делали из скисшего молока, отжимая его и высушивая полученную массу. А затем стали использовать фермент, обнаружив, что молоко свертывается, если в него добавлять семена или сок растений, или свернувшееся молоко из желудка козлят и ягнят, или слизистую оболочку их желудка. Чтобы ускорить сцеживание сыворотки, на затвердевший сырный сгусток римляне придумали класть тяжелые камни. Использование такого незамысловатого пресса возвестило о появлении прессованного сыра.

Сыр – продукт живой. Он, подобно человеку, рождается, зреет, стареет и умирает. В сырном сообществе существуют свои патриархи, аристократы и простолюдины. Сыр, как и вино, – одно из самых замечательных творений человека. Метаморфоза привела его из обители бедняка на изобильный и роскошный сырный прилавок – зрелище, отрадное глазу и завораживающее гурманов.

Мария Воробьева

 

Люди и судьбы: Приглашение на казнь

Под конец жизни человек, носивший «чудовищное», по его собственному мнению, имя Гильотен, обратился к властям наполеоновской Франции с просьбой переменить одноименное название страшного приспособления для казни, но его просьба была отклонена. Тогда дворянин Жозеф Игнас Гильотен, мысленно попросив прощения у своих предков, задумался над тем, каким образом избавиться от некогда добропорядочного и почтенного родового имени… Доподлинно неизвестно, удалось ли ему это осуществить, но потомки Гильотена навсегда исчезли из поля зрения историков.

Жозеф Игнас Гильотен родился 28 мая 1738 года в провинциальном городке Сэнт в семье не самого преуспевающего адвоката. И тем не менее с младых ногтей впитал некое особое чувство справедливости, переданное ему отцом, ни за какие деньги не соглашавшимся защищать обвиняемых, если он не был уверен в их невиновности. Жозеф Игнас якобы сам уговорил родителя отдать его на воспитание к отцам иезуитам, предполагая облачиться в сутану священнослужителя до конца своих дней. Неизвестно, что отвратило молодого Гильотена от этой почтенной миссии, но в определенный срок он неожиданно даже для самого себя оказался студентом медицины сначала в Реймсе, а потом в Парижском университете, который и закончил с выдающимися результатами в 1768 году.

Вскоре его лекции по анатомии и физиологии не могли вместить всех желающих: портреты и отрывочные воспоминания рисуют молодого доктора маленьким, ладно скроенным человеком с изящными манерами, обладающим редкостным даром красноречия, в глазах которого светилась некая восторженность.

Можно только удивляться тому, сколь радикально изменились взгляды того, кто некогда претендовал на роль служителя церкви. Как лекции Гильотена, так и его внутренние убеждения обнаруживали в нем законченного материалиста. Еще не были забыты великие врачи прошлого, такие как Парацельс, Агриппа Неттесгеймский или отец и сын ван Гельмонт, еще трудно было отрешиться от представлений о мире как о живом организме. Однако молодой ученый Гильотен уже ставил под сомнение утверждение Парацельса о том, что «натура, космос и все его данности – единое великое целое, организм, где все вещи согласуются меж собой и нет ничего мертвого. Жизнь – это не только движение, живут не только люди и звери, но и любые материальные вещи. Нет смерти в природе – угасание какой-либо данности, есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры».

Все это, по мнению Гильотена, было чистой воды идеализмом, несовместимым с модными, рвущимися к господству новыми материалистическими убеждениями века Просвещения. Он, как это и полагалось молодым естественникам его времени, несравнимо больше восхищался своими знакомыми – Вольтером, Руссо, Дидро, Гольбахом, Ламерти. Со своей медицинской кафедры Гильотен с легким сердем повторял новое заклинание эпохи: опыт, экперимент – экперимент, опыт. Ведь человек – это прежде всего механизм, он состоит из винтиков и гаечек, их надо только научиться подкручивать – и все будет в порядке. Собственно, мысли сии принадлежали Ламерти – в своем труде «Человек-машина» великий просветитель утверждал весьма узнаваемые и сегодня идеи о том, что человек есть не что иное, как сложно организованная материя. Те же, кто считает, будто мышление предполагает существование бестелесной души, – дураки, идеалисты и шарлатаны. Кто когда-нибудь видел и трогал эту душу? Так называемая «душа» прекращает существование тотчас после смерти тела. И это – очевидно, просто и наглядно.

А потому вполне естественно, что врачи парижской медицинской Академии, к которой принадлежал и Гильотен, столь дружно возмутились, когда в феврале 1778 года в столице объявился австрийский врачеватель Франц Антон Месмер, широко известный тем, что открыл магнетический флюид и первым применил для лечения гипноз. Месмер, разрабатывавший идеи своего учителя ван Гельмонта, эмпирическим путем открыл механизм психического внушения, однако посчитал, что в организме целителя циркулирует особая жидкость – «магнетический флюид», через который на больного действуют небесные тела. Он был убежден, что одаренные целители могут пассами передавать эти флюиды другим людям и таким образом излечивать их.

– Я готов положить вот эту голову на плаху, – горячился, еле сдерживая себя, доктор Гильотен в бесконечных спорах со своим пациентом, братом короля Людовика XVI, графом Прованским, – что этого не может быть, потому что не может быть, и точка!

Не может быть – однако же есть! Граф рассказал Гильотену, что этот Месмер вылечил от слепоты дочь австрийской императорской четы Марию Терезию. И не только ее. Коронованные особы и европейская знать, оказывается, на протяжении долгого времени в неизлечимых случаях прибегали к услугам «шарлатана».

– Воображение! – кипятился Гильотен, – и не более того…

Французская королева Мария Антуанетта, натура порывистая и увлекающаяся, тем не менее приблизила к себе австрийца и принимала его в Тюильри во время самых торжественных раутов вместе с принцессой де Ламбаль и принцем де Конде. Гильотен, зная это, втайне чувствовал себя уязвленным. Где-то в глубине души он, возможно, надеялся стать лучшим врачом Франции, самым прозорливым, самым уважаемым, самым влиятельным. Таким, чтобы когда-нибудь сам король снял перед ним шляпу… Ему следовало мечтать осторожнее. Спустя не так уж много времени Гильотена действительно назовут «самым радикальным врачом Франции».

В один далеко не прекрасный день заболел граф Прованский. Все симптомы указывали на нервное расстройство. Назначения Гильотена – клизмы и какие-то очищающие кровь пилюли – не дали никаких результатов. И когда граф Сен Жермен привез к больному Франца Месмера, Гильотен в этот момент находился на своем «посту» – у постели графа Прованского. Глаза двух врачей встретились: австриец хитро прищурился, Гильотен желчно и надменно поклонился и попросил разрешения присутствовать при лечении. Больного положили на кушетку, и Месмер стал делать над ним какие-то пассы. Через несколько минут граф забылся. После этого Месмер наложил ему на лоб два своих знаменитых магнита – он полагал, что они, выманивая болезнь из тела больного, притягивают ее к себе. Гильотен в углу молча смеялся, однако буквально через три подобных сеанса его сановный пациент был здоров, а Гильотен – посрамлен со всей своей передовой наукой.

Однако, как обычно случается в истории с людьми типа Месмера, он стал вызывать к себе подозрения в качестве колдуна и чернокнижника. В больнице австриец предпочитал не брать денег с бедных, зато гонорары, которые он драл со знати, превышали все мыслимые пределы, а кроме того, Франция предложила ему весьма недурное, как бы сейчас выразились, спонсорство за его эксперименты. До Людовика XVI стали долетать упреки в том, что он-де пригрел на груди мошенника, изгнанного из других столиц. Под ядовитыми стрелами французских ученых-материалистов монарх рисковал прослыть невеждой, в то время как ему, напротив, гораздо более льстила слава прогрессиста и науколюбца. А посему в 1784 году Людовик решил назначить специальную комиссию, уполномоченную расследовать суть лечения Месмера. Волею судеб и повелением короля Гильотен вошел в эту комиссию вместе с такими известными людьми, как Бенджамин Франклин, тогдашний американский посол во Франции, астроном Жан Бейли, химик Лавуазье, ботаник Жюссье…

11 августа 1784 года на имя короля был подан заключительный рапорт, из коего следовало, что наблюдатели являются людьми честными и лжесвидетельствовать не могут, поэтому должны признать, что 85 процентов больных месье Месмера полностью исцелены с помощью «магнетического флюида». Однако вся проблема – в том, что «процесс воздействия флюида не поддается эмпирическому наблюдению», а раз так – следовательно, таковое явление существовать не может. Что же тогда, спрашивалось, происходит? Ответом на этот вопрос как раз и явился вывод комиссии: выздоровление воображается больными. Гильотен ликовал – комиссия склонила короля издать указ о запрете для Месмера лечения магнетическим флюидом на территории Франции.

Перед тем как Месмер собрался покинуть эту негостеприимную страну, принцесса де Ламбаль дала в его честь прощальный ужин, приглашение получил и доктор Гильотен. После того как было выпито немалое количество бутылок рейнского и бордоского, Месмер вдруг, глядя немигающим взглядом прямо в глаза Гильотену, произнес громко, так, что все слышали:

– Ваша наука и ваши расчеты погубят всех до одного из присутствующих здесь людей, включая особ королевской крови и даже самих… – тут Месмер запнулся и закашлялся. – Их души проклянут вас. Я ясно вижу это.

Гильотен в ответ как-то криво усмехнулся:

– Вы видите это написанным здесь, на позолоте потолка?

– Я вижу это написанным на небе, мсье, – учтиво поклонился Месмер.

…Франция напоминала кипящий котел: в нем бурлило и перегорало старое и готовилось нечто новое – повсюду носились идеи свободы, равенства и братства. На площадях во всеуслышание цитировали вольнодумные и фривольные стихи Дидро и Вольтера, на улице разбрасывались памфлеты и листовки, поднимающие на смех королевское семейство.

Тем временем в жизни Гильотена произошло великое событие – его инициировали в масонскую ложу «Девяти сестер». Достаточно сказать, что членами этой ложи значились Вольтер, Франклин, Дантон, Бриссо, Демулен, братья Монгольфьер и другие заметные и известные люди.

После того как в 1717 году была образована Великая ложа в Англии, масонство стало быстро распространяться по всей Европе. На его знамени было начертано: порвать все связи с прошлым, уничтожить несовершенное настоящее и основать новое справедливое и разумное общество новых разумных и совершенных людей. Благодаря участию в масонском движении жизнь Гильотена приняла совершенно иное направление. Скорее всего именно братья убедили врача, что главное сейчас – это политика. Иллюзия, что масоны таковой не интересовались – интересовались, и еще как! В частности, властители дум – Вольтер, Д`Аламбер и Дидро – были проникнуты глубокой ненавистью как к христианству, так и к монархическому образу правления. В своих политических проповедях они требовали реформ и коренного переустройства всех общественных отношений. Монтескье проповедовал теорию разделения властей и рекомендовал установить во Франции английскую форму правления, при которой народу принадлежит власть законодательная, королю – исполнительная, а независимому сословию судей – судебная. Людовик XVI и его супруга Мария Антуанетта поначалу не придавали значения ширящемуся масонскому движению и, более того, горячо приветствовали его как некую разновидность общественной благотворительности. Как страшно они заблуждались, история покажет очень скоро…

Весной 1789 года Гильотен в качестве свободно мыслящего дворянина был избран депутатом Учредительного собрания и с июня по октябрь 1791 года исполнял должность его секретаря. Однако его мысль и разумение просто не успевали за событиями.

…14 июля 1789 года пала Бастилия. Повсюду было только и разговоров, что эта тюрьма – наглядное свидетельство «кровавого деспотизма короля», и Гильотену довелось собственными глазами увидеть кучку жалких уголовников, ошарашенно таращивших глаза на своих нежданных освободителей. Один из заключенных обезумел и, вцепившись в скамейку, категорически отказывался покидать свое узилище. В августе была принята «Декларация прав человека и гражданина», но король не торопился ее подписывать, за что был подвергнут в Собрании вольной и весьма разнузданной критике. Впрочем, что до Гильотена, то он своего короля боготворил. В голове врача и, как можно предположить, во многих других головах в то время все смешалось самым странным образом: да, королевская власть несправедлива вообще (так утверждают высшие умы), но король и королева Франции просто не могут быть несправедливы, а потому за них можно и должно отдать жизнь.

Изредка в столицу наезжал отец Гильотена и буквально требовал, чтобы сын прекратил заниматься политикой: старику чуялось недоброе. Сын же втягивал голову в плечи и отмалчивался – пойти на это он уже не мог. Депутат Гильотен теперь до самого рассвета жег свечи в своем кабинете, и слуга находил его поутру спящим прямо на диване в одежде и даже в туфлях. Хозяин рисовал какие-то бесконечные чертежи и испещрял своим бисерным почерком множество бумаги. Наедине с собой доктор Гильотен горделиво потирал руки: он придумал кое-что действительно из ряда вон выходящее. Он ловил себя на мысли, а не суждено ли ему стать величайшим благодетелем человечества?

…10 октября 1789 года члены Учредительного собрания долго шумели и не хотели расходиться с заседания. Мсье Гильотен внес на обсуждение важнейший закон, касающийся смертной казни во Франции. Он стоял перед законодателями торжественный, воодушевленный и говорил, говорил. Основная его мысль заключалась в том, что смертная казнь тоже должна быть демократизирована. Если до сих пор во Франции способ наказания зависел от благородства происхождения – преступников из простонародья обычно вешали, сжигали или четвертовали, и лишь дворян удостаивали чести обезглавливания мечом, – то теперь эту безобразную ситуацию следует в корне изменить. Гильотен на секунду запнулся и заглянул в свои записи.

– Чтобы быть достаточно убедительным сегодня, я провел немало времени в беседах с мсье Шарлем Сансоном…

При упоминании этого имени в зале мгновенно наступила немая тишина, словно все одновременно внезапно лишились дара речи. Шарль Анри Сансон был потомственным палачом города Парижа. Семья Сансонов удерживала, так сказать, монополию на это занятие с 1688 по 1847 год. Должность передавалась в семействе Сансонов от отца к сыну, а если рождалась девочка, то палачом обречен был стать ее будущий муж (если, конечно, таковой находился). Впрочем, эта работа была весьма и весьма высокооплачиваемой и требовала совершенно исключительного мастерства, поэтому своему «искусству» палач начинал обучать сына, едва тому исполнялось четырнадцать.

Гильотен, в самом деле, частенько захаживал в дом мсье Сансона на улицу Шато д`О, где они беседовали и нередко музицировали дуэтом: Гильотен неплохо играл на клавесине, а Сансон – на скрипке. Во время разговоров Гильотен заинтересованно расспрашивал Сансона о трудностях его работы. Надо сказать, что Сансону редко доводилось делиться своими заботами и чаяниями с приличным человеком, поэтому долго тянуть его за язык не приходилось. Так Гильотен узнал о традиционных приемах милосердия людей этой профессии. Когда, например, осужденного возводят на костер, то палач обычно подставляет багор с острым концом для перемешивания соломы, точно напротив сердца жертвы – чтобы смерть настигла его до того, как огонь с мучительным замедленным смаком начнет пожирать его тело. Что же касается колесования, этой невиданной по жестокости пытки, то тут Сансон признался, что палач, всегда имеющий в доме яд в виде крошечных пилюль, как правило, находит возможность незаметно подсунуть его несчастному в перерывах между пытками.

– Итак, – продолжал Гильотен в зловещей тишине зала, – я предлагаю не просто унифицировать способ смертной казни, ведь даже такой привилегированный метод умерщвления, как обезглавливание мечом, тоже имеет свои недостатки. «Завершить дело при помощи меча можно лишь при соблюдении трех важнейших условий: исправности инструмента, ловкости исполнителя и абсолютного спокойствия приговоренного, – продолжал цитировать Сансона депутат Гильотен, – кроме того, меч нужно выправлять и точить после каждого удара, иначе быстрое достижение цели при публичной казни становится проблематичным (бывали случаи, что отрубить голову удавалось едва ли не с десятой попытки). Если же казнить придется сразу нескольких, то времени на заточку нет, а значит, нужны запасы „инвентаря“ – но и это не выход, поскольку осужденные, вынужденные наблюдать за гибелью предшественников, оскальзываясь в лужах крови, часто теряют присутствие духа и тогда палачу с подручными приходится работать, как мясникам на бойне…»

– Хватит об этом! Наслушались! – вдруг нервно взметнулся чей-то голос, и собрание внезапно заволновалось – присутствующие зашипели, засвистели, зашикали.

– У меня есть кардинальное решение этой ужасной проблемы, – выкрикнул он, перебивая шум.

И четким, ясным голосом, как на лекции, сообщил присутствующим, что он разработал чертеж механизма, который позволит мгновенно и безболезненно отделять голову от туловища осужденного. Он повторил – мгновенно и абсолютно безболезненно. И торжествующе затряс в воздухе какими-то бумагами.

На том историческом заседании постановили рассмотреть, исследовать и уточнить проект «чудодейственного» механизма. Им помимо Гильотена вплотную занялись еще три человека – лейб-медик короля хирург Антуан Луи, немецкий инженер Тобиас Шмидт и палач Шарль Анри Сансон.

…Задумывая облагодетельствовать человечество, доктор Гильотен тщательно изучил те примитивные механические конструкции, которые использовались для лишения жизни когда-либо ранее в других странах. За образец он взял древнее приспособление, используемое, например, в Англии с конца XII по середину XVII века, – плаху и что-то вроде топора на веревке… Нечто подобное существовало в Средние века и в Италии, и в Германии. Ну а затем – с головой ушел в разработку и усовершенствование своего «детища». И это в немалой степени уберегло его от той политической сумятицы, которая творилась вокруг. Только что принятая новая конституция породила неразрешимые противоречия между королем и Собранием, поскольку министры не пользовались доверием ни первого, ни второго, да к тому же еще были лишены права заседать в Учредительном собрании. Кроме того, серьезно схлестнулись друг с другом едва успевшие возникнуть политические силы – Парижская коммуна, якобинцы, кордельеры, вдруг начав сомневаться во властных полномочиях Собрания. Гильотен настолько уже запутался во всей этой неразберихе, что еще в 1791 году почти бежал с должности секретаря Учредительного собрания. Хотя про себя полагал, что уж его-то дело – точно правое и, несомненно, служащее пресловутым идеалам свободы, равенства и братства – эти три волшебных слова были тогда у всех на устах.

Весной 1792 года Гильотен в сопровождении Антуана Луи и Шарля Сансона приехал к Людовику в Версаль – обсудить готовый проект механизма казни. Несмотря на нависшую над монархией угрозу, король продолжал считать себя главой нации, и его одобрение получить было необходимо. Версальский дворец был почти пуст, гулок, и Людовик XVI, обычно окруженный шумной, оживленной свитой, выглядел в нем до нелепого одиноким и потерянным. Гильотен заметно волновался. Но король сделал только одно-единственное меланхоличное, но поразившее всех замечание: «К чему полукруглая форма лезвия? – спросил он. – Разве у всех одинаковые шеи?» После чего, рассеянно присев к столу, собственноручно заменил на чертеже полукруглое лезвие на косое (позднее Гильотен внес важнейшую поправку: лезвие должно падать на шею осужденного точно под углом 45о). Как бы то ни было, но изобретение Людовик принял.

А в апреле все того же 1792-го Гильотен уже суетился на Гревской площади, где устанавливали первое приспособление для обезглавливания. Вокруг собралась огромная толпа зевак.

– Ишь, какая красавица, эта мадам Гильотина! – сострил какой-то нахал.

Так, от одного злого языка к другому, в Париже прочно утвердилось слово «гильотина». А еще в народе ее стали ласкательно называть «луизетткой». Гильотен и Сансон позаботились о том, чтобы опробовать изобретение сначала на животных, а потом на трупах – и, надо сказать, работало оно отменно, подобно часам, требуя при этом минимального человеческого участия.

Конвент наконец принял «Закон о смертной казни и способах приведения ее в исполнение», и отныне, за что и ратовал Гильотен, смертная казнь игнорировала сословные различия, став для всех одной, а именно – «мадам Гильотиной».

Общий вес этой машины составлял 579 кг, топор же весил более 39,9 кг. Процесс отсечения головы занимал в общей сложности сотую долю секунды, что являлось предметом особой гордости медиков – Гильотена и Антуана Луи: они не сомневались, что жертвы не страдают. Однако «потомственный» палач Сансон (в одной частной беседе) попытался разуверить доктора Гильотена в его приятном заблуждении, утверждая, что он доподлинно знает, что после отсечения головы жертва в течение нескольких минут все еще продолжает сохранять сознание и эти страшные минуты сопровождаются не поддающейся описанию болью в отсеченной части шеи.

– Откуда у вас эти сведения? – недоумевал Гильотен. – Это абсолютно противоречит науке.

Сансон же в глубине души скептически относился к новой науке: в недрах его много чего на своем веку повидавшего семейства хранились всякие предания – его отцу, деду и братьям не раз доводилось иметь дело и с ведьмами, и с колдунами, и с чернокнижниками – они всякого успевали порассказать палачам перед казнью. А потому он позволил себе усомниться в гуманности передовой технологии. Но Гильотен смотрел на палача с сожалением и не без ужаса, думая, что, скорее всего, Сансон переживает из-за того, что отныне будет лишен работы, так как приводить в действие механизм Гильотена сможет кто угодно.

А пока доктор Жозеф Игнас Гильотен в одночасье превратился в модного светского человека и был всюду нарасхват. Когда-то он мечтал о славе – и вот она пришла. Его изобретение обсуждалось и в королевских покоях, и в гостиных самых видных аристократов, его поздравляли, пожимали руки, одобряли. Он же улыбался хоть и скромно, но как человек, знающий себе цену. Изобретенная им машина стала одним из главных действующих лиц в грандиозном драматическом спектакле, происходящем вокруг.

В Париже, да и не только, производили брошки и печати для конвертов в виде гильотинок. Столичные кулинары тоже не остались в стороне: маленькую машину искусно выпекали к праздничному столу. Последним и самым актуальным криком моды стали духи «Парфюм де Гильотин» – их автор остался истории неизвестен.

Между тем революция набирала обороты. Конституцией 1791 года были упразднены привилегии, во всех учреждениях – внедрены в жизнь выборное начало и принцип разделения властей. 10 августа подстрекаемые городской Коммуной толпы народа ворвались в королевский дворец. Монарх вместе с семьей бежал под защиту Национального собрания, но последнее уступило яростным революционерам из Коммуны, и… Людовик XVI был отрешен от власти, а во Франции провозгласили республику. В те первые дни свобода опьянила Гильотена, он, как и все вокруг, захлебнулся невиданными изменениями.

А дальше – по распоряжению министра юстиции Дантона тюрьмы наполнились священниками и вообще подозрительными лицами, на улицах начали поголовно и безнаказанно убивать «изменников» и «аристократов», не разбирая ни возраста, ни пола, – и прямо тут же над трупами устраивали пьяные оргии. Дантон, наблюдая за происходящим, удовлетворенно потирал руки со словами: «Народ расправился».

Впервые доктор Гильотен сообразил, что творится что-то неладное, когда Конвент, заменивший Национальное собрание, с перевесом в один голос вынес смертный приговор как «изменнику революции» … самому королю, в нарушение своей же действующей Конституции, согласно которой монарх оставался лицом неприкосновенным. Когда Гильотену доставили торжественное приглашение участвовать 21 января 1793 года в спектакле «соития мадам Гильотины с королем Франции», он лишился чувств. А первое, что он узнал, придя в себя, – это то, что революционный народ пожелал перенести придуманную им машину с Гревской – на площадь под окна королевского дворца, которая отныне будет именоваться площадью Революции.

Есть свидетельства, что ночью, накануне казни короля, Гильотен в первый раз за много лет извлек из потайных кладовок изображение Богоматери и не смыкая глаз молился до рассвета… Его слуги даже решили, что хозяин лишился рассудка.

…Король был единственным из всех французов, кому милостиво даровали две привилегии – ехать на казнь в приличествующем его сану экипаже (а не в предназначенной для этого повозке) и прибыть на эшафот в сопровождении священника. Раздался грохот барабанов. Гильотен продолжал стоять с закрытыми глазами, а в его сознании, словно во сне, возникала цифра «20» – ему, как никому другому, было известно, что именно на счет 20 лезвие машины падало до своего предела…

– Я умираю за счастье Франции, – словно в тумане донеслись до него последние слова Людовика.

«Двадцать», – судорожно выдохнул Гильотен и, упав на колени и больше уже не контролируя себя, стал исступленно молиться. Никто не обращал на него внимания. Толпа заколыхалась, и кровожадное «ура» огласило бледное рассветное небо.

Несколько месяцев после казни короля доктора Гильотена никто не видел. Да и до него ли тогда было? Кто-то был уверен, что он неизвестно от чего умер, кто-то утверждал, что сбежал за границу. В любом случае, достоверных сведений об этом периоде его жизни нет.

Имя его всплывает в некоторых источниках только в связи с королевой Марией Антуанеттой. Какой невиданный кровавый карнавал развернулся во Франции после казни Людовика XVI, известно… Отрубленная голова короля стала для обезумевшей толпы той самой красной тряпкой… «Террор, беспощадный, бескомпромиссный – главное благо революции!» – вопил генеральный прокурор Парижской коммуны Шометт. Революционный трибунал, избранный Конвентом, уполномочивался «употреблять все возможные средства при изобличении преступников» – отныне приговор мог оглашаться в отсутствие обвиняемого, но при этом обжалованию не подлежал. По Парижу страшно было пройти – везде оскверненные храмы, трупы «врагов республики», сброшенные в грязь статуи святых… Даже изваяние покровительницы Парижа, Святой Женевьевы, которую народ столько раз молил о помощи в дни великих бедствий, было на позорном эшафоте разрублено топором и брошено в Сену… Конвент заказал инженерам еще 3 машины для обезглавливания – нужно было удовлетворять потребности и отдаленных районов Парижа – врагов становилось все больше.

Гильотен больше не верил никому и ничему. Единственным близким себе человеком он считал лишь палача Сансона, по-прежнему исправно исполнявшего приговоры при новом сооружении. У него больше не было ни убеждений, ни ориентиров – он был совершенно раздавлен происходящим и считал себя таким же палачом, как и Сансон. Казалось, ничто уже не способно тронуть его душу… И тем не менее, узнав, что Трибунал приговорил к смерти Марию Антуанетту, бросив ее в тюрьму Консьержери, Гильотен просто обезумел – королева всегда была предметом его благоговейного почитания и тайной влюбленности.

Как и несколько лет назад, Гильотен стал проводить ночи за прорисовкой каких-то чертежей (их нашли в его бумагах уже после ее казни, последовавшей 16 октября 1793 года). Совсем не исключено, что именно за эти чертежи спустя несколько месяцев Гильотен и сам угодил под революционный трибунал. Кто-то донес на него, хотя, казалось бы, в его планы был посвящен только палач Сансон. Доктор Жозеф Игнас хотел спасти королеву, сломав в главной гильотине, на площади Революции, механизм, приводящий в движение топор. Но то ли Сансон не захотел идти на подобный риск, то ли людей, решившихся под покровом темноты осуществить «поломку», не удалось подкупить, но голова королевы слетела с ее восхитительных белых плеч…

Остается только гадать, неужели депутат Гильотен был настолько наивен, чтобы надеяться на то, что революционное правительство, вспомнив древний обычай миловать осужденного в том случае, если смертная казнь не удалась по «техническим причинам», остановит заевший механизм? В любом случае, уже в начале лета 1794 года Гильотен уныло мерил шагами узкую камеру тюрьмы Консьержери.

Каких только узников она за последние годы не повидала! Революция, как это обычно бывает, давно принялась пожирать сама себя: казнили легендарных деятелей революции Бриссо и Верньо – последний еще не так давно председательствовал в Национальном собрании. Потом ее стены почтили аристократы – да в каком количестве! Был гильотинирован герцог Орлеанский, тот самый, который подал голос за смерть короля, затем слетела голова графа Ларока, графа де Лэгля, а вместе с ним – Агнессы Розалии Ларошфуко, принцессы де Ламбаль… Казнили ученого, которым Гильотен всегда так восхищался, – Лавуазье, не изыскав возможности отложить приведение приговора в исполнение ни на один день, чтобы дать тому возможность записать научное открытие. Казнили недавних революционных вожаков – Дантона и Демулена.

Гильотен, терзаемый чудовищными душевными муками, считал себя виновным в смерти каждого из этих людей. Зловещее предсказание Месмера сбылось: по ночам ему являлись их отрубленные головы, он же вымаливал у них прощение, произнося в свой адрес страстные оправдательные речи – он ведь хотел как лучше… Он абсолютно искренне обещал самому себе, что, когда придет и его час, он, взойдя на эшафот, повинится перед народом, публично плюнет на «мадам Гильотину» и предаст ее проклятию. Так ему легче будет умереть… 

Но судьба не допустила близкого знакомства доктора Гильотена с «мадам Гильотиной». Доподлинно известно, что после казни Робеспьера, состоявшейся 28 июля 1794 года, Жозеф Гильотен оказался на свободе. Он скрылся в глухой провинции и в столице показывался чрезвычайно редко. Говорили, что он обратился в прилежного христианина и до последних дней жизни вымаливал у Господа прощения за свои грехи. Его имя всплыло в документах еще раз в связи с тем, что он выступил сторонником прогрессивной в начале XIX века идеи вакцинации против оспы.

…Жозеф Игнас Гильотен дожил до 1814 года и умер от карбункула на плече. Возможно, в последние годы он не раз вспоминал, как во времена своей юности дерзал спорить с Парацельсом о том, что живые «механизмы» мертвы. Какой, должно быть, это казалось ему глупостью! Тем более что придуманный им механизм оказался живее живых…

«Подарок» доктора Гильотена служил человечеству еще долго. Позднее подсчитали, что во времена Французской революции было гильотинировано более 15 тысяч человек. Последняя же казнь с помощью «мадам Гильотины» состоялась в октябре 1977 года в Марселе: так казнили убийцу Намида Джадуби. В Европе гильотина тоже применялась, хотя в Швеции, например, ее использовали только один раз – в 1910 году. Особенно же теплые отношения с «мадам Гильотиной» сложились у Гитлера: он отправил на свидание к ней около 20 тысяч человек.

Мы никогда не узнаем, как отнеслась совсем нематериальная душа доктора Гильотена к столь чудовищному долгожительству его «сверхгуманной» машины. Хотя куда благими намерениями выложена дорога, неоднократно слышали…

Андрей Всеволжский

 

Зоосфера: Львиная воля

Достаточно совсем недолго понаблюдать за величественно шествующим по саванне львом, как не остается и тени сомнения в том, почему из всего многообразия животного мира именно он был выбран царем зверей. В поведении этих сильных и могучих, но при этом очень грациозных кошек немало благородства и даже добродушия, ведь львы никогда не убивают развлечения ради. Поэтому их потенциальные жертвы могут совершенно без опаски находиться в компании сытых львов.

В конце плейстоцена (10 тыс. лет назад) львы (Panthera leo) имели самый обширный ареал обитания среди сухопутных млекопитающих. Но в настоящее время они живут в Африке, а также небольшими колониями в Индии.

Среди крупных кошачьих львы по размерам уступают только тиграм. Самец обычно достигает в длину почти 3 м и весит около 250 кг, длина тела самки – приблизительно 2,5 м, вес – до 180 кг. Продолжительность жизни львов в естественных условиях в среднем не превышает 20 лет, хотя в неволе срок их жизни, как правило, увеличивается на 10—15 лет.

Семья, или прайд, львов, который состоит из 2—4 молодых самцов, один из которых – вожак, и нескольких львиц с детенышами, постоянно держится вместе. Основной обязанностью самцов является охрана границ застолбленной вожаком территории, размеры которой могут достигать до 15 км во всех направлениях, от посягательств чужаков как на охотничьи угодья, так и на самок. Охотятся главным образом львицы, добывая пищу для самцов и львят. Зоологи объясняют этот феномен тем, что огромная грива делает льва очень заметным, поэтому в значительной степени снижает успех охоты. Подсчитано, что лев обеспечивает себя пищей только на 25%, причем почти половина составляет добыча, отнятая у других хищников.

Льву, подкравшемуся как можно ближе к жертве, достаточно пары прыжков, чтобы сбить ее с ног и, сдавив шею лапами, вцепиться в плоть мощными челюстями, способными раздробить кость. Небольших животных львы могут убить ударом лапы. Первым к обеду приступает вожак. Ему достаются основные «деликатесы» – сердце, печень и почки. Другие члены прайда могут утолить голод только после того, как насытится вожак.

В основном добычей львов становятся зебры, бородавочники, газели и антилопы. Но они также вполне способны задрать молодых слонов, буйволов, носорогов, а если повезет, то и домашний скот. И лишь продолжительный голод может сделать из львов людоедов.

«Медовый месяц», который обычно длится около двух недель, влюбленная пара проводит вдали от прайда, в полном уединении, забывая обо всем, даже о еде.

С трехмесячного возраста львицы начинают прививать детенышам азы охотничьего искусства, и к 6—7 месяцам львята полностью переходят на мясной рацион, а вот к участию в настоящей охоте они допускаются только по достижении годовалого возраста.

Беременность длится у самок в среднем 110 дней. В помете обычно бывает от 2 до 6 львят. Детеныши рождаются с закрытыми глазами и весят всего 1,5—2 кг.

Первые два месяца жизни они полностью зависят от матери, так как кормятся исключительно молоком.

Львы, как и другие кошачьи, обладают невероятной прыгучестью. Это жизненно необходимое для них качество они начинают развивать во время детских игр. По сведению очевидцев, в экстремальных ситуациях лев может прыгнуть в длину на 10 метров. А трехметровые прыжки в высоту – вообще обычное для них дело. По мере взросления игры становятся все более жесткими, а движения все более отточенными. В дальнейшей, взрослой жизни, когда они будут изгнаны из прайда, эти качества станут для львов основой для выживания в условиях дикой природы.

 

Медпрактикум: Горе от ума

Не болит голова у дятла, причем не только у него, но и у всех остальных живых существ, за исключением человека. Именно homo sapiens «отличился» тем, что обладает особенностью периодически испытывать изматывающую и выводящую из строя головную боль. Одна из разновидностей ее называется мигренью. Чаще всего ее возникновение принято связывать с переменой погоды, хотя это всего лишь одна, да и то далеко не главная причина. Некоторым, например, достаточно съесть небольшую плитку шоколада или ломтик сыра, чтобы ощутить всю тяжесть этой боли.

Из «архива» болезни

Древние лекари считали, что мучительную головную боль порождают вселившиеся в голову злые духи, и даже делали страдальцу трепанацию черепа, дабы их оттуда изгнать. Подобная мера не только не освобождала больного от мучений, но зачастую оборачивалась крайне негативными последствиями. Первое научное описание головной боли, известной ныне как мигрень, принадлежит греческому врачу Аретею Каппадокийскому, жившему в I веке. Выделив ее в самостоятельную болезнь, он назвал ее «гетерокрания», что означает «иная голова». Сто лет спустя римский врач Гален изменил это название на «гемикранию», или «болезнь половины головы», определив тем самым одну из характерных ее особенностей, а именно, локализацию боли в одной половине головы. Главным же виновником ее возникновения Гален считал изменения, происходящие в кровеносных сосудах. Кстати, с тех пор название этой болезни больше не менялось, так как оно как нельзя более точно отражает ее суть. А само понятие «мигрень» – это французский вариант устаревшего греческого словосочетания.

Дальнейшие изучения генетических, физиологических, нейрохимических и иммунологических аспектов возникновения мигрени позволили достичь значительных успехов в поиске причин ее происхождения и нахождении эффективных болеутоляющих и профилактических средств. Но тем не менее полной определенности в этом вопросе у медиков не существует до сих пор. Явное затруднение при изучении болезни представляет и то обстоятельство, что процессы, связанные с мигренью, нельзя исследовать с помощью животных, которые, как уже было сказано выше, не знают, что такое головная боль.

ИНН для мигрени

В современной медицинской практике известно более 100 различных видов головной боли. И среди этого обилия второе место по распространенности и, соответственно, по частоте обращений к врачам занимает мигрень. Согласно статистическим данным этим недугом страдают около 20% всего населения планеты. Недаром мигрень долгое время принято было считать модной среди светских дам симуляцией. И поэтому всерьез ее не воспринимали. А ведь к осложнениям мигрени относятся мигренозный статус (серия тяжелых, следующих друг за другом приступов, сопровождающихся рвотой) и паралич Тода ( его называют еще сестрой эпилепсии), длящийся как минимум неделю и усугубляющийся развитием патологии со стороны других органов и систем.

Тревожные признаки болезни в большинстве случаев начинают давать о себе знать в первые 20 лет жизни, постепенно прогрессируя до 40—50 лет, а затем с годами идут на убыль и в пожилом и старческом возрасте практически сходят на нет.

Отличительные черты

Характерным симптомом мигрени является приступообразная, пульсирующая боль, возникающая, как правило, в одной половине головы и сосредотачивающаяся в лобно-височно-глазничной области.

Существует два типа мигрени. Первый – характеризуется аурой, то есть появлением определенных предвестников боли, таких как нарушение зрения, фотопсии в виде вспышек света или ярких зигзагообразных мерцающих линий со стороны одного или обоих глаз, а также выраженной слабости и онемения конечностей. Как правило, у одного и того же человека во время мигренозных приступов возникает одна и та же аура. Так называемый «Синдром Алисы» – это тоже разновидность ауры, при которой бывают зрительные иллюзии, очень похожие на явление, описанное в книге «Алиса в стране чудес»: все окружающие предметы и люди начинают изменяться в размерах, удлиняться или укорачиваться и даже менять цвета. Аура появляется примерно за час до развития болевого приступа и может длиться от 5 до 60 минут.

При втором типе мигрени ауры не бывает. Боль появляется внезапно, начиная развиваться чаще всего с височной или надбровной области. Бывает, что в течение одного приступа она «перетекает» с одной стороны головы на другую. Причем область локализации боли имеет ряд клинических особенностей. Так, для правосторонних болей характерна большая интенсивность болевых ощущений, а также наличие вегетативных изменений – тахикардии, озноба, чрезмерного потоотделения. Левосторонние же приступы чаще возникают в ночное время, они гораздо более продолжительны и зачастую сопровождаются рвотой и утренними отеками.

Кто виноват?

Причины возникновения мигрени до конца не изучены, хотя предполагается, что в возникновении приступа мигрени принимают участие сосудистый и гормональный механизмы, которые взимосвязаны. Развитие приступов провоцируется активизацией рецепторов головного мозга, которая возникает вследствие сужения, а затем расширения сосудов. Причины этого точно не установлены, но вполне вероятно, что происходит это из-за снижения в крови концентрации гормона серотонина – биологически активного вещества, являющегося проводником периферической и центральной нервной систем. Организм взрослого человека содержит от 5 до 10 мг серотонина, 10% из которых находятся в тромбоцитах и мозге. Перед приступом серотонин, высвобождаясь из тромбоцитов, суживает крупные артерии и вены и расширяет капилляры. Излишки крови, которые из-за спазма вынуждены проходить через наружную сонную артерию, давят на сосудистую стенку, расширяя артерию и вызывая болевой приступ. В правом полушарии мозга тромбоцитов больше, поэтому эта часть головы во время мигрени страдает чаще. Казалось бы, «виновник» найден и достаточно снизить концентрцию этого гормона, как приступ будет купирован. Однако этого не происходит. При дальнейших исследованиях выявилось, что в момент наивысшей точки боли количество гормона по непонятным причинам резко падает и выводится из организма почками, вызывая атонию сосудов. Наличие же оставшейся непроходящей боли объясняется возбуждением чувствительных волокон и высвобождением гормона брадикинина, вызывающего повышение проницаемости сосудистой стенки и возникновение отека мозга. Чтобы блокировать боль, необходимо вновь повысить содержание серотонина в крови. Таким образом, процесс носит циклический характер.

Простая мигрень

Наиболее распространенной формой мигрени считается так называемая простая мигрень. Обычно еще до наступления болевой фазы у человека ухудшается общее самочувствие, снижается работоспособность, появляется депрессивное состояние. Следующая стадия – развитие приступа, во время которого головная боль распространяется на всю половину головы, а иногда на затылочную область и шею. Пульсирующая боль сменяется ощущением болезненного распирания. У большинства людей она сопровождается тошнотой, а в ряде случаев и рвотой, которая не всегда ослабляет проявление приступа. Длительность этого болезненного состояния может составлять до 72 часов. После завершения приступа мигрени следует третья стадия – восстанавливающая, которая, как правило, выражается в длительном сне.

Провокаторы

У многих людей частота и интенсивность проявления болезни напрямую зависят от их эмоционального и физического состояния. И хотя факторов, провоцирующих мигрень, не так уж и много, они – из числа наших постоянных «спутников». И первое место среди них занимает стресс, вызываемый не только отрицательными, но и положительными эмоциональными «ответами» на происходящие события. Причем приступ, как правило, возникает не на высоте стресса, а в период релаксации. Это объясняется тем, что во время стресса содержание некоторых медиаторов (раздражителей), таких как норадреналин, серотонин, брадикинин и эндогенные опиаты, резко повышается, а в период снижения накала – резко падает. Подобные биохимические механизмы лежат и в основе взаимосвязи нарушений сна и проявлении мигрени. Отклонение от привычной формулы сна обуславливает учащение приступов мигрени. Причем приступы возникают не только при насильственном уменьшении продолжительности сна, но также и при его увеличении. Последние даже получили собственное название – «мигрень выходного дня».

У некоторых людей приступ может вызвать обычная пища, содержащая тирамин, образующийся из аминокислоты тирозина. Этот провокатор содержится в сыре и копченостях, красном вине, шампанском, пиве и коньяке, в майонезе и кетчупе, в какао и шоколаде. Много тирамина в шпинате, зеленом луке, фасоли, сельдерее, цитрусовых, ананасах, авокадо и орехах. Он блокирует поступление серотонина в нейроны, снижая тем самым его синтез в нервных клетках.

Влияние половых гормонов иллюстрируется тем фактом, что у 60% женщин, страдающих мигренью, большая часть приступов возникает в предменструальный период, а у 14% – приступы случаются непосредственно в критические дни. Течение болезни ослабевает в период беременности и лактации. Состояние больных мигренью в межприступный период бывает различным. Многие из них – практически здоровы и вполне работоспособны. У других обнаруживаются различные признаки вегетативно-сосудистой дистонии. На этом фоне возникают разного рода пароксизмальные реакции: боли в области сердца, сердцебиение, обмороки, головокружение, боли в области живота, дисфункция кишечника, интервальная головная боль. К этой части больных относятся люди эмоционально неуравновешенные, мнительные, обидчивые, склонные к навязчивым страхам, игнорированию собственных ошибок, но не прощающие чужих, впрочем, также и излишне ответственные и амбициозные.

Что делать?

Мигренозные головные боли способны надолго выбить человека из колеи, в значительной степени снижая его умственную и физическую активность. Поэтому основным требованием к лекарственным препаратам являются эффективность и быстрота действия. Современная медицина располагает целым рядом таких лекарственных средств, которые оказывают направленное стимулирующее воздействие на серотониновые рецепторы, мягко повышающие уровень серотонина и тем самым благотворно воздействующие на развитие приступа. Однако хочется лишний раз напомнить, что выбор средств лучше всего доверить опытному врачу. Некоторые меры профилактики приступов можно предпринять самостоятельно, например опробовав диету с пониженным содержанием тирамина.

Токсичное противоядие

Препарат «Ботокс» (разбавленный и очищенный ботулинистический токсин, вырабатываемый бактериями Clostridunum botulinum), уже несколько лет используемый в косметологии для устранения морщин, теперь считается еще и эффективнейшим средством для лечения мигренозных головных болей. Было замечено, что этот токсин, поступая в кровь, обеспечивает блокировку передачи нервного импульса в оболочки мозга. Однако, для того чтобы этот метод лечения был введен в обширную медицинскую практику, его необходимо досконально изучить на предмет безопасности для пациентов.

Дмитрий Козлов, врач-невропатолог