Земля людей: Made in USA

После пяти лет работы в США я обнаружил себя основательно затянутым в неожиданно начавшееся приключение. Застрял на противоположной стороне земли по отношению к родному Подмосковью. Пройдя первый этап знакомства с американской жизнью, делюсь наблюдениями с теми, кто интересуется Америкой и американцами.

Будучи доцентом Московского педагогического государственного университета, пять лет назад я был в докторантуре, писал докторскую диссертацию по орнитологии и был свободен от повседневных лекций и занятий. Поэтому, находясь в США с очередной группой экологического обмена и получив неожиданное приглашение от своих друзей-американцев почитать лекции пару семестров в колледже в Вирджинии, я не был связан своими обычными преподавательскими обязанностями дома. Плюс многое другое как-то сошлось. Я по-глупому, но основательно разругался с близкими друзьями. Материальные путы меня тоже ни к чему не приковывали: я получал докторантскую стипендию в восемь тысяч рублей, когда бутерброд на улице уже стоил тысячу, а семью кормил шабашкой на машине.

Так что, ощутив в очередной раз отчетливое дуновение волнующего авантюристического бриза, обещающего в жизни неожиданные приключения и виражи, я с легкостью согласился на это предложение.

С визой, как всегда, все было непонятно до последнего момента, поэтому я готовился одновременно к двум поездкам: либо в Штаты, либо в Туркмению, в горы Копетдага, добрать кое-какой материал по докторской. В комнате, на полу, стояли две огромные коробки, в одну из которых я складывал то, что может понадобиться в Америке, в другую — то, что в Туркмении. Получив документы за два дня до вылета, мы с женой переложили часть вещей из туркменской коробки в американскую, посадили детей в самолет и полетели в Америку.

Произошло это через месяц после самого первого разговора с американцами о моем возможном приезде, так что никаких планов мы не вынашивали. Ни о какой эмиграции не было и речи (я и сейчас не иммигрант). Мы отправились в спонтанно сложившееся путешествие и приключение — посмотреть противоположную сторону земли (чего всегда хотелось), поучиться, чему сможем, у совсем других людей и, может быть (наивные), подзаработать денег.

Берусь за писанину, считая своим долгом поделиться наблюдениями с теми, кому интересна Америка и кто в силу обстоятельств не может посмотреть ее сам. Да и для себя захотелось описать происходящее, чтобы через некоторое время сравнить реалии с происходящим сегодня и постараться понять, куда движется Америка и куда — мы сами.

Второе обстоятельство, подтолкнувшее к перу, — нарастающая дешевая американизация российской жизни. Я бываю дома регулярно, но в последний раз это резануло глаз больше обычного: кричащие рекламы «Мальборо» около памятника Пушкину и еще более нелепые прочие подобные вещи среди нашего провинциального запустения вдалеке от Москвы; не лучшие американские фильмы по всем каналам ТВ; абсурдные звездно-полосатые наклейки «USA» даже на служебных государственных автомобилях... Я далек от воинствующего патриотизма, но будучи все же русским человеком и зная другую, не рекламную Америку, не могу принять этого.

Не могу согласиться и с бытующим в российской интеллектуальной среде (и подчас звучащим из уст людей во многих отношениях интеллигентных) мнением о том, что американцы чуть ли не поголовно люди недалекие, с приземленными эмоциями и упрощенными эстетическими запросами.

Крайне важно, что в сегодняшнем мире наши контакты с американцами становятся все шире и активнее, — дополнительный стимул к тому, чтобы получше узнать и понять друг друга.

После пяти лет я знаю про Америку больше, чем вначале, после многократных кратковременных поездок туда, но продолжаю ежедневно чувствовать себя студентом в очень большом и интересном классе. Поэтому искренне осознаю себя новичком, не претендуя ни в чем (повторяю — ни в чем) на ранг эксперта по американской жизни.

Изначальный кураж и приподнятое настроение (как в гостях и в путешествии) от знакомства с новой страной (положительные проявления «культурного шока», за которыми не всегда разберешь суть происходящего) не покидали меня ровно четыре года с момента приезда. Я честно ждал, когда стартовая эйфория пройдет, прежде чем приняться за эти записки, дабы максимально избежать поверхностной эмоциональной субъективности.

Убедившись в том, что отношение многих русских к американцам определяется прежде всего (или даже исключительно) политическими действиями правительства США, специально рассказываю о простых людях и их жизни, не касаясь глобальных политических аспектов.

Преподавая в университете и живя на трудовую зарплату, я отражаю опыт представителя среднего класса, лишь изредка или косвенно стачивающегося с «низами» и «верхами».

Стараясь быть объективным, я все же сознательно придерживаюсь позитивного мироощущения, всегда воспринимая все вокруг с положительной стороны. Это к тому, что имитируя человека, видящего все в черном свете (или подражая среднему американскому журналисту, пишущему о России с подковырками, ехидством или с трогательным высокомерием провинциала), я мог бы рассказать про все то же самое совсем иначе. Ведь это очень просто: можно написать, что лицо человека освещено ярким солнцем, а можно — что оно отбрасывает уродливую тень... Сторонясь неоправданного оптимизма и восторженности, я и теней специально не выискиваю.

Общих выводов из полученного опыта — четыре. Они не поражают оригинальностью, но убедиться самому в их справедливости потребовало времени и усилий. Первое: самое важное о стране и народе можно уловить лишь включившись в повседневную жизнь, а не погружаясь в нее без реального соприкосновения как интересующееся, но инородное туристическое тело. Второе: при всей естественности неизбежности сравнений,  сравнивать (особенно поначалу), как у них и как у нас, надо очень осторожно; порой чем меньше сравниваешь, тем быстрее понимаешь что к чему. Третье: большинство традиционных стереотипов, бытующих у нас об Америке и в Штатах о Россия не имеют ничего общего с действительностью и продолжают существовать даже в сегодняшнем, информационно-едином мире. Четвертое: мы и американцы все же имеем больше сходства, чем различий, несомненно являя собой самобытные части некоего единого Целого.

Все описываемое — только собственные наблюдения без пересказа завиральных историй.

Про грязь, вежливость и водку

Первое, что поражает вас по прибытии в США (хоть и не в такой степени, как во многих местах в Европе), — это чистота. Везде чисто. В помещениях аэропортов, на улицах городов, в парках, на шоссе по всей стране. Нет не только мусора, но и пыли в нашем бытовом понимании (пыльные бури в пустынях не в счет). Проехав позже семь тысяч километров через всю Америку с востока на запад, я ни разу не мыл машину — она чуть-чуть запылилась всего один раз, когда на границе Аризоны и Юты мы попали на участок дорожных работ с пятьюдесятью метрами снятого асфальта. Рабочие старательно поливали это место водой, чтобы не пылило, но на пустынной жаре все высыхало мгновенно.

Во многих штатах за выкинутую из машины бумажку вам причитается штраф пятьсот долларов, в Калифорнии — тысяча. На дорогах периодически попадаются щиты с телефонами, по которым предлагается сообщать о подобных нарушениях. Говорят, что с повсеместным распространением сотовых телефонов, которые есть сейчас в большинстве автомобилей, замусоривание обочин еще более сократилось. (Как мы отнесемся к этому? Как к соблюдению чистоты или как к призыву гражданам стучать друг на друга?) Попадаются, конечно, места, где видишь в канаве у шоссе банки из-под кока-колы или бутылки из-под пива, но это все же исключение, нежели правило.

Еще важнее, что мусор вдоль местных дорог, и даже вдоль интерстейтов (скоростных шоссе), регулярно убирают не только штатные дорожные рабочие, но и многочисленные добровольцы, шефствующие над отведенными участками дорог и порой проводящие выходной день, собирая мусор в яркие пластиковые мешки.

На удаленной скамейке в городском парке бомж сосредоточенно доедает ланч, шурша коробками, обертками и пластиковыми стаканчиками. Закончив трапезу, он собирает все в один пакет, встает и идет сто метров (не преувеличиваю) до ближайшей урны, выбрасывает в нее мусор, возвращается к своему тюку с пожитками на магазинной тележке и уже после этого раскуривает сигарету. Даже если это не внутренняя культура (кто знает?), а следование требованиям и стандартам системы, эффект достигнут.

Понятно, что из любого правила всегда есть исключения: конечно же, и здесь есть люди, которые, не задумываясь, кидают под ноги пустую пачку от сигарет или тайком вываливают мусор из машины в укромном месте (чтобы не платить на свалке), но таких все же несомненное меньшинство.

Сказанное о чистоте не относится к некоторым особым, в Америке, местам. Например, к отдельным изолированным поселениям в глубинке (в глухом местечке в шахтерской Западной Вирджинии мусор из домов нередко просто вываливают в текущую за домом реку, как это делалось двадцать и сорок лет назад). Или к станциям метро в Нью-Йорке, где пол подчас пестрит сыпью растоптанных жвачек, равно как и к некоторым особым кварталам, существующим во всех крупных городах, где ветер шуршит по улицам давно не убиравшимся мусором. Но это уже эффект большого города, и проявляется он, в той или иной мере, по всему миру и во всех странах.

Второе, что поражает русского новичка в США, — повсеместная и столь отрадная доброжелательность людей друг к другу. Это еще одно из внешне сразу заметного, что остается в разряде реального и значимого.

Про сферу обслуживания, всяческий сервис и говорить нечего: это профессиональные и потребительские стандарты, без соблюдения которых не преуспеть в бизнесе. Но вот просто между людьми на улицах... Если с кем-то случайно встречаешься взглядом, уже неприлично не улыбнуться. Иногда тебе при этом кивнут или помашут рукой, а уж если сталкиваешься в дверях, или около прилавка магазина, или в лифте, то неизменно перебрасываешься доброжелательными приветствиями.

Мало-мальски особая обстановка сразу усиливает внимание людей друг к другу. Во время путешествий или когда я занимаюсь птицами и рулю по «проселочным» дорогам где-нибудь у черта на куличках, каждая встреча с местным трудягой-пикапом превращается в значимое для обеих сторон приветствие: мы оба обязательно помашем друг другу рукой и выразим готовность помочь в случае чего.

Еду, не торопясь, в Вирджинии, по пустынному шоссе, смотрю по сторонам на подернутые желтоватой дымкой весеннего цветения склоны Аппалачей, замечаю нагоняющую меня машину, уступаю ей полосу. Проезжающая мимо молодая мама, с белобрысым чадом на заднем сиденье, машет мне тонкой рукой, благодаря за любезность и как бы извиняясь, что едет быстрее меня.

За внешней доброжелательностью и любезностью, конечно же, не всегда стоит искренняя открытость и дружелюбие. Особенно в маленьких, провинциальных городках, порой настороженно воспринимающих любого чужака или что-либо новое извне. Но как общепринятый стандарт взаимоотношений в обществе в целом — такой фон внушает лишь уважение. По прошествии некоторого времени это воспринимается уже как нечто привычное и незаметное, однако необходимое, как воздух. Являясь, кстати, одной из причин, удерживающих людей, проживших на Западе относительно длительное время, от возвращения домой, — отвыкаешь от хамства.

Аура доброжелательности различается в разных частях страны. На «цивилизованном» городском Востоке она чаще, чем в других местах, маскируется замотанностью и раздражительностью. Открытость и дружелюбие «дикого» Запада неизменно соседствуют с витающим в воздухе несколько наэлектризованным ощущением личной свободы и независимости. Мягкое, неторопливое добродушие немножко сонного Юга окутывает вас гостеприимным туманом.

Разительным контрастом сказанному служит поведение некоторых служащих в американском посольстве в Москве, возмущающее до глубины души самих американцев, сталкивающихся с этим. Как сказала одна моя знакомая американка, помогавшая с визой кому-то из своих российских друзей и вкусившая на этом поприще пять часов ожидания в душном холле посольства: «Похоже, служащих сюда отбирают по единственному критерию: может ли человек ( улыбкой, и не моргнув глазом убить родную мать...» Это к тому что подобное хамство найти в самой Америке можно, но трудно здесь его никто не потерпит. Так что если кто-то из вас сталкивался с американцем лишь через окошечко в посольстве и вынес из этого общения резко отрицательный опыт, ни в коем случае не распространяйте свое впечатление на всю нацию. Это печальное исключение лишь подчеркивает правило: народ в США очень приветливый и вежливый.

Продолжением сказанного о доброжелательности американцев является и многое другое, отличающее повседневный фон улиц у нас и в США. Не видишь ругани и драк (газеты пестрят информацией о насилии, но за пять лет я в реальной жизни слышал всего о трех физических стычках — петушиных столкновениях подростков: их описывал мне мой собственный сын, в двух из них он сам и участвовал, благодаря чему мы оба приобрели интересный опыт; расскажу потом).

Нет пьяных. Алкоголь в большинстве публичных мест запрещен. Если и видишь алкаша, то он, в худшем случае, где-нибудь на скамеечке потягивает пиво из бутылочки, стыдливо обернутой в непрозрачный бумажный пакет. Когда сталкиваешься с таким человеком вплотную, он, как правило, извиняется, опустив глаза.

Спиртное категорически не продается лицам младше двадцати одного года (водить машину можно с шестнадцати, голосовать, выбирая президента, — с восемнадцати, но покупать алкоголь — лишь с двадцати одного года). В магазинах постоянно наблюдаешь, как у молодых людей, покупающих пиво, продавец спрашивает удостоверение личности, и если с этим какая-то заминка, пиво безоговорочно возвращается на полку. Купить же «жесткий» алкоголь (водку, джин, виски и т. п.) несовершеннолетнему категорически невозможно.

В этой связи интересно было попасть в Портленде (штат Орегон) на пивной фестиваль рок-музыки (его устраивают фирмы, производящие пиво), посвященный борьбе с голодом. У входа на это мероприятие я заплатил пятерку, получив (вместо билета) на рубашку яркую наклейку с лозунгом: «Никто не должен голодать!» Многие же, вместо денег, выгружали из принесенных рюкзаков банки консервов и прочие непортящиеся продукты.

На открытом берегу реки собрались слушать рок-музыку, распивая повсюду продающееся пиво, несколько тысяч человек. Взрывоопасная ситуация, по нашим понятиям, не так ли? Ничего подобного. Все те же улыбки и приветствия, немыслимый калейдоскоп лиц, причесок и нарядов, но никакой враждебности или напряженности, только доброжелательность и расслабленность. Отрадно за американцев.

Помимо общепринятых норм поведения в отношении алкоголя, в разных штатах существуют своя, особые, правила. На юго-востоке страны (так называемый «Байбл белт» — «Библейский пояс») алкоголь, включая пиво, по религиозным соображениям не продается в субботу и воскресенье. Зато в шумной эмансипированной Калифорнии любое спиртное непривычно находишь в любом гастрономе в любое время дня и ночи. А в соседнем с ней Орегоне государство полностью отстранилось от торговли алкоголем, передав ее в частные руки и сохранив за собой лишь контроль за этой продажей, строго ограничив количество торговых точек, — на весь штат приходится всего 137 ликероводочных магазинов. Так что если один из них закрыт, то другой еще надо поискать.

В это категорически отказывалась верить гостившая у меня делегация из России, представленная исключительно крепкими уважаемыми мужчинами, искренне подозревавшими, что я специально строю им козни, огораживая от возможности обновить быстро истощающиеся запасы горючего. Чего я не делал, хотя основания были.

Когда я встретил их после прилета в аэропорт и вез на микроавтобусе в соседний штат, на остановке в «рест эрии» — специальном месте для отдыха с туалетами, телефонами и столиками под деревьями — мои шумные гости, размявшись предварительно за одиннадцать часов перелета над Северной Атлантикой, бесшабашно раскупорили пару бутылок водки, разлив ее по стаканам, — до краев... Наблюдавшие это американцы-мужчины столбенели, теряя дар речи, женщины норовили как можно быстрее заскочить в свой автомобиль и улизнуть от греха подальше, а я сам переживал незабываемый вихрь эмоций: меня разбирал смех и одновременно холодил ужас от сознания того, что, случись здесь полицейский, мы имеем все шансы провести неделю за решеткой, там и обсудить международные проблемы, ради чего россияне сюда и приехали...

Водка является традиционным предметом обсуждения и шуток между русскими и американцами — один из устоявшихся стереотипов, помогающих весело начать общение незнакомым людям. Когда меня спрашивают что-нибудь типа: «А вы действительно там все так пьете?» — я всегда отвечаю: «А как же, обязательно стакан с утра, до зарядки, даже женщины и дети...» И раз уж зашел об этом разговор, добавлю, что если некоторым из нас в России все равно, как эту водку пить, то большинство американцев просто не знают, как это полагается делать. Они пьют ее как джин или виски, потягивая и «смакуя» вкус...

На торжественном обеде, устраиваемом американцами, сотрудничающими с Россией, в честь высокопоставленных и уважаемых российских гостей специально подготовленный торжественный тост-сюрприз объявляется, когда все уже всё съели, тарелки убраны, а улыбающиеся официанты с видом фокусников-волшебников вносят еле охлажденную водку и разливают ее в стаканы на уже пустых столах одновременно с тем, как подают десерт. Потом оратор произносит длинный тост, а взволнованная столь необычным поворотом событий публика героически пьет уже нагретую в руках вонючую водку, отхлебывая ее мелкими глотками и тайком заедая сладким тортом или мороженым... Я участвовал в таком или подобном неоднекратно. Ужас.

Однажды двое моих коллег-американцев, профессора университета, пригласили меня в далекую рекогносцировочную поездку перед началом охотничьего сезона — выбрать место для будущей охоты. Я принял приглашение, бодро заявив (дабы еще раз дать им, активно интересующимся Россией, почувствовать наше российское «культурное своеобразие»), что «бутылка за мной». Приехав забирать меня из дома, коллеги мои пару раз сострили на эту тему, из чего я с удивлением сделал вывод, что интерес к проблеме присутствует. После чего подчеркнуто настоял на том, чтобы заехать в винный магазин, на что они, подчеркнуто недоумевая, сразу согласились.

Беспокойство возникло у меня, когда они наотрез отказались от обычной бутылки, выбрав трехсотграммовый флакон со шведским «Абсолютом». Я отношусь к выпивке равнодушно, но даже у меня вид этой почти парфюмерной упаковки в соотношении с тремя полноформатными мужчинами вызвал лишь с трудом сдерживаемый сострадательный стон. Когда я попытался объяснить, что нам не хватит, попутчики мои развеселились, а уж при моем упоминании о том, что надо купить закуски, и вовсе разразились хохотом, начав острить, что «...русского алкаша даже годы в Америке не отучат от старых привычек». Реагировать не было смысла, но когда мы остановились поужинать в ресторанчике перед началом лесных просторов на западных склонах Каскадных гор, я зашел в магазин на заправке, купил копченого мяса, банку маринованных огурцов и пакет со льдом, чтобы запихнуть в него эту водку и выпить ее по приезде холодной, дабы им еще обидней было, что нам ее не хватит.

Поздно вечером, доехав до лесного (двухэтажного, со всеми удобствами) коттеджа в центральных Каскадах, мои коллеги в приподнятом настроении уселись за стол, с видом именинников глядя на нашу игрушечную бутылочку.

Через полчаса мы, трое очкариков, перемыли кости обоим президентам и правительствам — и американскому, и российскому. Потом единогласно и шумно (оба моих спутника бывали в России) согласились с тем, что русские женщины — явление исключительное, не имеющее аналогов ни в каких других странах мира. Через час мы допили удачно найденное в холодильнике пиво («водка без пива — деньги на ветер»), выяснили, что «ерш» — это не только маленькая рыбка с колючками, а в банке на столе одиноко плавал последний огурец... И уже после этого, поняв, что больше ничего нет и взять негде, собутыльники мои с безропотной горечью признали: «Там, в магазине, Сергей был прав!», — и, затаив дыхание, слушали о том, что продавщицу деревенского магазина в Тверской или Вологодской области, если, конечно, по-людски, блин, вежливо, то можно и ночью разбудить...

Однажды (в Теннесси), заметив двух гогочущих на всю округу татуированных детин, разухабисто усаживающихся со множеством бутылок пива в «навороченную», взревевшую без глушителя, открытую спортивную машину, я подумай с гадким злорадством: «Ну вот, бывает, все же, как у нас». Ухари эти явно были на взводе и играли с огнем (открытая бутылка пива в машине может стоить вам водительских прав). Когда они рванули с места, с визгом задымив резиной, из машины выпала и разбилась пустая бутылка. Остановившись, со скрежетом тормозов, машина сдала назад, оба «крутых» вышли из нее, продолжая громко разговаривать, собрали с дороги осколки в пакет и, все так же гогоча и улюлюкая, умчались за поворот...

В другой раз, опаздывая забрать фотографии из мастерской, я поздно вечером ворвался в городской молл (торговый центр, объединяющий под одной крышей множество магазинов, кафе, кинотеатр, каток и пр., — традиционное место тусовок) и прямо у дверей врезался в бритоголовую и обтянутую кожей плотную стену вышагивающих мне навстречу рокеров. Решив, что мне не миновать сейчас вдумчивой беседы на английском языке, я встретил вместо этого «приветствия» смех, пожелания тормозить на поворотах, комментарии типа: «Мужик, зашибешь ведь так кого-нибудь», — а громила, в которого я влетел, всерьез извинился, что оказался у меня на пути...

Все, у меня исчерпан объем журнальной статьи. В следующем номере — про комфорт, моду и соседей.

Сергей А. Полозов

 

Земля людей: Дело в шляпке, или Как распилить ребро Адама

— Господин официант, просим отойти в сторону. — Слова, сказанные одним из нескольких дюжих охранников, сопровождались недвусмысленным жестом.

По ступенькам спускался солидный гость. Эрих Эмбергер не обиделся, понимая, что охранники выполняют свою работу, обеспечивая безопасное пребывание в его погребке министра иностранных дел Португалии, А что приняли владельца знаменитого венского ресторана «Пиарис-тенкеллер» («Подвал монахов-пиаристов») за официанта, так в том и его вина — сам ведь придумал себе столь легкомысленный облик: красная рубаха, расстегнутая темная кожаная жилетка да еще феска со свисающей набок кистью. Улыбчивый Эрих все же сумел представиться высокому гостю. А дальше... Дальше я прекрасно мог вообразить последовательность событий, приведших к тому, что, расслабив узел на галстуке, дипломат и сам расслабился, превратившись в живого, и даже веселого человека. Придуманная Эмбергером и мастерски им отработанная система гостеприимства сработала и на этот раз — как было и в не столь сложном случае с нами, несколькими московскими журналистами.

...У дверей в погребок нас приветствовал высокий молодой парень в шляпе с пером — сын хозяина Харальд. Тут же возник человек в красной рубахе и феске — Эмбергер-папа.

 — Хотите совершить небольшую экскурсию по нашему заведению? —предложил он. — Ведь оно расположено в погребах монастыря, недавно отметившего свое 300-летие. И начнем с нашего небольшого исторического музея шляп.

Немного пройдя по коридору, стены которого выложены древним красным кирпичом, мы увидели огромное хранилище всевозможных головных уборов: от дамских шляп огромными полями и перьями до современных офицерских фуражек, в том числе и российской.

 — Хотите примерить? И вот уже мне на голову водружен высокий, с накладным бронзовым двуглавым австро-венгерским гербом, кивер начала столетия. Столь жесткий и прочный, что, думаю, он выдержал бы и картечный залп. Ветхозаветная кокетливая шляпка превращает одну из наших спутниц в даму полусвета штраусовских времен. Кому-то по вкусу оказывается широкополая соломенная шляпа, кому-то — чалма, кому-то — цилиндр.

— Вам так все идет, что не стоит снимать, невинно улыбается Эрих. — Продолжим экскурсию.

Пока мы движемся по длинному коридору со сводчатым потолком, Эрих рассказывает, что ресторан бережет древние традиции. Еще в 1698 году император Леопольд I заложил первый камень в фундамент монастыря ордена пиаристов, созданного испанскими монахами. К трехсотлетнему юбилею была завершена реконструкция древних сооружений, в том числе и подвалов. Уже в прошлом столетии в них был открыт винный погребок, весьма популярный среди офицеров близлежащих казарм. Чтобы завоевать внимание блестящих кавалеров, дамы изощрялись в туалетах, причем особенно благодатное поле для фантазии являли собой головные уборы. Ту давнюю атмосферу веселья, всеобщего флирта, карнавальности и задумал воссоздать наш хозяин. Он стал владельцем ресторана десяток лет назад. Потом я узнаю, что это обошлось ему в полтора миллиона долларов: хорошо, что его прежняя профессия — дизайнер — позволила сколотить кое-какой капитал. Но это я услышу после, а пока Эрих останавливает нашу легкомысленную процессию подле ответвления от сводчатого коридора. Оно превращено в подобие кабинета: с конторкой, застекленными шкафами, картинами на стенах, в торце — парадный портрет императора Франца-Иосифа в полный рост. Я удостаиваюсь чести сменить свой пуленепробиваемый и достаточно неудобный кивер на императорскую военную фуражку, точнее, ее копию, которую Эрих торжественно достает из шкафа. Замечаю, что в новом головном уборе хочется уже быть не столько галантным и воинственным, сколько величественным, мудрым и снисходительным.

Мы движемся дальше и попадаем в коридор, в стены которого вмурованы бочки. На стеллажах — запыленные бутылки, ждущие своего часа и своего ценителя. Впрочем, и мы уже вот-вот войдем в число таких ценителей - коридор привел нас в просторную залу, тоже со сводчатыми потолками и кирпичными стенами. Очень органично смотрятся тут винные бочки, превращенные в столы. На каждой — зажженная свеча, четыре бутылки разного вина, причем каждому вину соответствует свой фужер. Эрих рассказывает о каждом сорте, предлагая в заключение отведать тот, где этикетка дополнена его собственным портретом: каждый сезон он объявляет одно вино «своим любимым». Романтичность обстановки, прекрасные виноградные вина да еще этот маскарад — всего этого достаточно, чтобы посылались шутливые тосты. Но у Эриха припасен еще один аттракцион.

— Сейчас я вас буду обучать тому, как правильно следует целовать руку даме, — объявляет он.

Он приглашает на деревянный подиум господина в цилиндре и даму в кокетливой шляпке с вуалеткой. Подробно инструктирует: дама должна протянуть руку, которую осторожно берет кавалер, предварительно сняв головной убор и слегка отведя его в сторону; даме же следует незаметно отклониться, чтобы поклон кавалера был более глубоким... Конечно, у участников действа, впервые постигающих тонкости этого церемониала, не все получается: им приходится еще и еще раз повторять, в их адрес отпускают шутки, причем каждый это делает исходя из того образа, который ему придал его головной убор. Между тем экскурсия не закончена. Нам еще предстоит посетить несколько роскошных залов, обстановка в которых, быть может, несколько эклектична, но ведь погребку три сотни лет, и вполне естественно, что древние витражи соседствуют с изысканно выгнутыми венскими стульями, мягкий электрический свет — со свечами в вычурных канделябрах. Портреты в пышных рамах, выцветшие дагеротипы, деревянные фигуры почти в натуральную величину, вышитые золотом династические гербы... А вот уж вовсе необычный предмет — огромное зеркало с золоченым барьерчиком, лежащее на центральном столе, Выясняется, что в торжественных случаях — юбилей, событие в деловой или семейной жизни — гости заказывают большой торт с датой или эмблемой (из крема, разумеется), так вот его-то в обрамлении свечей в канделябрах и выносит сам хозяин ресторана на этом подносе-зеркале. Разрезая торт, гости имеют возможность разглядывать себя и друг друга еще и в зеркале.

Но, как говорится, и это еще не все. Для тех, кто ради забавы готов пуститься во все тяжкие, у Эриха припасено катание с 10-тонной бочки, лежащей на боку в отдельном помещении подземелья. К одному ее боку приторочена лесенка, а другой — до блеска отполирован мягкими местами предыдущих участников веселого аттракциона. В Австрии это давняя традиция. Считалось, что мужчина, способный скатиться с крутого бока огромной бочки, не может находиться под каблуком у жены. В прежние времена такие катания устраивали обычно после наполнения бочек вином и серьезной дегустации содержимого. В «Подвале» максимально приблизили действо к традиционным канонам — в веселой очереди толпятся баронессы, модистки, гусары, охотники и турецкие купцы. Внизу их подхватывает сам заводила в своей красной феске.

Другая бочка, столь же внушительной емкости, предназначена для молодоженов. В нее ведет дверь с круглым оконцем, сквозь которое их друзья наблюдают, как при свете свечей молодые «обживают» внутренность бочки — первое свое «жилье», как усаживаются на бочонки. Однако стоит им лишь попытаться проявить свои чувства друг к другу, их друзья начинают отчаянно лупить деревянными колотушками в стенки бочки. Эрих обычно забирается на верх бочки и жарит аж двумя колотушками. Какие уж там нежности — едва не оглохнув, молодожены под хохот собравшихся вылетают из своего недолговременного пристанища.

Но — только для того, чтобы принять участие еще в одном действе. Для него требуется двуручная пила: молодым предстоит распилить клепку от бочки. Это еще один воскрешенный народный обычай — «распиливание ребра Адама». Совместно отпиленный кусок клепки, — заметно превосходящий по размеру, но формой действительно напоминающий человеческое ребро, — невеста торжественно вручает жениху. Часть мужского ребра, из которого когда-то была сотворена женщина, возвращается хозяину в знак того, что супруга обещает вместе с ним возвести дом, посадить дерево и зачать сына. После вручения символической деревяшки молодым уже никто не мешает поцеловаться. Дело нешуточное, хотя и тут шуток хватает.

 

Между тем мы уже явно заслужили свой ужин, и Эрих тоже это понимает. Он проводит нас в основной зал, усаживает за стол, отделенный ажурной кованой загородкой. Стены украшены гербами, старинными фото, портретами членов королевских фамилий в золотых рамах. На первое подается небольшая чашка супа-пюре из сельдерея с орехами, удивительно вкусного. В нем еще плавают крохотные клецки, по форме напоминающие большие таблетки. На горячее — нарезанный ломтиками и фаршированный шпинатом рулет из двух сортов мяса — свинины и индейки. Овощной гарнир — крохотная вареная морковка, цветная капуста, редька, спаржа и опять же несколько небольших клецок. Вкусно и не слишком тяжело. Вино подано в странных сосудах, как будто взятых из химической лаборатории: нечто вроде конусообразных реторт, укрепленных на штативе и имеющих внизу подобие кнопки. Вы подставляете бокал и наполняете его, нажимая на кнопку донышком. Странно, конечно, хотя тут все необычно.

— Бывают ли здесь гости из наших краев? — спрашиваю Эриха.

— Любит заглянуть оперный певец Нестеренко, который подолгу работает в Вене, — отвечает хозяин. — Был как-то белорусский президент Лукашенко. Он, оказывается, тонкий ценитель вин, особенно красных. И еще он меня поразил сообщением, что в Советском Союзе производилось рислинга больше, чем в любой другой стране мира. Это что, действительно так?

Я посрамленно отмалчиваюсь, и Эрих продолжает:

— А как-то пришли участники международного семинара по военным вопросам. Некоторые были в мундирах, другие в штатском. Среди них одна дама из России в вечернем платье. Ее-то вместе с американским военным я и выбрал для ритуала целования руки по-венски: она в шляпке с перьями, он — в черном котелке. Все прошло замечательно. Однако присутствовавший при этом шеф протокола, австриец, потом мне все-таки выговорил, что впредь мне следует быть осмотрительнее — «это не дама, это офицер». Но в те минуты, я видел, она чувствовала себя именно дамой...

Вена

Владимир Житомирский | Фото автора

 

Земля людей: Прохлада в начале сезонд дождей

 

Вот какая история случилась с нами в середине сентября в Малайзии, когда вот-вот должны были начаться дожди, и хотя они еще не начались, приближение их все время чувствовалось. Разноликость страны, по которой мы путешествовали уже дней десять, проявлялась и в том, что погода в ней, тропической, может быть и прохладной. Что там говорить — просто холодной. Перед наступлением сезона дождей это проявлялось довольно резко. Первый ливень заставил нас бежать на час раньше срока из волшебного города Малакка с его португальским кварталом, старинными китайскими улицами и змеями, шипевшими за разноцветной сеткой у домов змеепоклонников.

Он разразился внезапно, из гостиницы мы уже съехали, и не оставалось ничего другого, как вскочить в машину и, обгоняя дождь, рвануть в сторону городка с холодным названием Порт-Диксон. В Диксоне было нормально жарко, мы удрали от дождя, даже успев искупаться в мутных теплых водах Малаккского пролива. К вечеру мы вернулись в столицу — передохнуть, ибо завтра, после обеда, должны были уехать к северу — в горы Гентинг.

Замок счастья в туманных горах Гентинг

Горы Гентинг (а также остров Лангкави впоследствии) были предложены нам любезными хозяевами из Министерства информации. Планируя поездку, мы не думали о них, поскольку ничего не знали: в книгах о Малайзии они не упоминались. Любезные же хозяева хотели предложить нам нечто новое, созданное в последние годы.

Утро прошло в некоторой неразберихе. Мы начали день с Сельскохозяйственной выставки. Хотели подняться в гору, чтобы посмотреть еще Выставку народных ремесел, но на полпути, обливаясь потом, отказались от этой мысли. Как бы наложив на себя епитимью за этот отказ, сделали крюк по тропическому лесу. Лес относился к категории «наблюдаемых», но все-таки оставался очень тропическим: идти скользко, склон крутой, да еще наклоняться надо: то лиана, то — телефонный кабель. (Нет, все-таки наблюдаемый!) К тому же в тропическом лесу, даже если за ним наблюдают, обязаны водиться змеи. С голыми руками и ногами, да еще в обуви, именуемой «вьетнамками», при каждом шаге обнажающей подошвы, мы почувствовали себя неуютно. Одеться же по-другому не приходило в голову: день был слишком жаркий. Не просто жаркий («Эк, напугал малайца жарой», — заметил Иван Захарченко, имея в виду нас), а чудовищно душный. Это предвещало сильный дождь, но к вечеру мы должны были уже укрыться в горах Гентинг.

При этом, как водится у европейцев в тропиках, оба мы были слегка простужены из-за разницы в уличной и гостиничной, кондиционированной, температурах.

Все, сказанное выше, имеет прямое отношение к нашим впечатлениям от гор Гентинг.

 

...Дорога вдруг круто взяла вверх, и перед нами открылась гора, увенчанная небоскребом. Далее — еще один, а потом что-то вроде многоярусной пагоды. Но стоило нам выйти, как все это пропало: стремительно спустилась плотная пелена тумана. Мы остановились у окаймленного керамическими жгутами входа. Над входом восседал многотонный бетонный Будда, так же стремительно исчезавший в тумане: скрылся лик, скрылись плечи, скрылся пуп. Было холодно, по-настоящему холодно.

Термометр в холле показывал +23,4 градуса.

Вознесясь на бесшумном лифте почти на самую верхотуру, мы выглянули в окно, но не увидели ровным счетом ничего — к толстенному стеклу прижалось плотное кисельно-молочное облако.

— Сэламат датанг! Добро пожаловать в Гентинг хайлэндз, сэр и сэр! Вы находитесь на высоте порядка 2000 метров, — торжественно объявил нам черноликий тамил, гостиничный служащий.

Дремота, одолевавшая нас в «тойоте», пока та карабкалась в гору по гладкому асфальтовому серпантину, развеялась мгновенно. Это после того, как неестественная для Малайзии прохлада покрыла наши спины мурашками уже на вершине, где среди густых зарослей тропического леса врезался в облака суперсовременный город казино и развлечений Гентинг — империя малайзийского миллионера-китайца по имени Лим Го Тонг. Ему удалось создать корпорацию игорного бизнеса в сугубо мусульманской стране, где азартные игры вообще строжайше запрещены согласно исламской государственной морали. Сказочно богатому Лиму удалось добиться для себя исключения и получить от короля малайский титул «тун», что приблизительно соответствует английскому «лорд». (Собственно говоря, сказочно богатым он и стал благодаря этому исключению. До этого он был просто миллионером.)

Высокогорье Гентинг в штате Паханг, в полусотне километров от Куала-Лумпура, оказалось совсем не таким, каким мы ожидали его увидеть. Мы-то, путешественники, думали оказаться на горных тропах, петляющих между крохотными деревеньками горцев-аборигенов со всей подобающей экзотикой. Взорам же открылись шикарнейшие, вырастающие друг из друга белоснежные корпуса отелей и апартаментов в аренду, теряющиеся в облаках гондолы канатных дорог, чудесный парк с водоемами, простирающиеся на зеленых склонах лучшие в Малайзии поля для гольфа и современный буддийский храм китайского толка с гигантской серой статуей Будды. Пожалуй Будда, — единственный, кто остается совершенно равнодушным к чудесам, созданным под облаками Лим Го Тонгом. Впрочем, лица людей были тоже равнодушно вежливы, как того требует китайское воспитание: почти все гости были богатыми китайцами из всех южных стран.

Чудеса были окутаны облаками и надвигавшейся ночью. Мы пробежались по нижним этажам-лабиринтам гостиничного комплекса в сопровождении шустрой молоденькой мисс Кристины Тео — сотрудницы маркетинговой группы компании «Ризортс Уорлд», входящей в бизнес-империю Гентинг.

— Если будете выходить на улицу, советую взять напрокат куртку-ветровку. Сами понимаете, в других местах Малайзии она и вовсе не понадобится, а здесь, по нашим меркам, — морозы, опускающиеся до плюс 16 градусов по Цельсию.

Нам не привыкать, решили мы, хотя мурашки так и преследовали нас даже в кондиционированных залах и коридорах внутри отеля.

Европейцев, кроме нас, мы встретили в лифте. Их было двое — долговязые белобрысые парни с телеаппаратурой. Одетые, как и мы, они слегка ежились.

— Вы откуда? — спросил один.

— Из России, — ответствовали мы. — А вы?

— Из Норвегии.

А другой добавил:

 —Ну наконец-то мы с вами узнали, что такое мороз, — и выразительно щелкнул себя по горлу.

А вокруг шли в разные стороны сотни китайцев в свитерах и куртках. Здешняя прохлада их, несомненно, радовала.

Убранство гостиницы ошеломляло помпезностью. Черные мраморные колонны, украшенные золотыми ободками с цветочными узорами, подпирали своей нарочитой прочностью куполообразный свод, вне сомнений являвший собой подсвеченный ультрамариновыми лампами образ неба с красным солнцем посередине. Под ним расправили крылья благовестные белые журавли. Они так устыди в вышине над двумя скрещенными гигантскими бивнями мамонта. Невдалеке присоседился греческий белокаменный заборчик с пузатыми колонками, знакомый нам по отечественным паркам культуры и отдыха, только вместо гипсовой девушки с веслом в высокогорном дворце стояла сильно уменьшенная в размерах гипсовая Статуя Свободы. Все это перемежалось разного рода ресторанами, кафе, барами и салонами моднейшей одежды.

Но не прохлада и не роскошный сервис — главное в империи Гентинга. Туда приезжают играть — обтянутые алым и бильярдно-зеленым бархатом столы казино, ряды слот-машин, выкачивающих из карманов денежки у любителей быстрой удачи, никогда не пустуют. Надо сказать, что у трудолюбивых и деловых китайцев есть одна, можно сказать, национальная слабость: любовь к азартным играм. Даже мелкий лавочник, трудящийся без выходных, завершив за полночь подсчет выручки, не ляжет спать, не сыграв партию-другую в карты или маджонг. С соседом или хотя бы с женой. А сюда приезжают только богатые люди. Отдохнуть раз в год. И уж поиграть! Причем приезжают целыми семьями — пока главы семейств испытывают судьбу и в азарте просиживают за игрой, мамы с детьми прекрасно проводят время. Развлечения найдутся для любого возраста.

Бродя по сверкающим огнями лабиринтам, мы окунулись в зыбкую реальность царства компьютерных игр. В бесконечных залах сладко купались, как в растаявшем шоколаде, подростки и детвора. Ерзая в космических креслах за пультами, юные гости высокогорья не отрывали раскосых глаз от широченных экранов. На них, над фантастическими городами-небоскребами, разворачивались натуральные на вид и звук воздушные сражения космолетов с лазерными пушками. Бросай монету — и рядом можно поучаствовать в гонках автомобилей, пострелять в известных плохих дядей из голливудских кинолент. Тот же, кому не нравится электроника, пойдет в тир с пневматическим оружием.

...За окном номера — густое молоко, монотонно бьют капли. Но ведь, наверное, эта прохлада входит в понятие счастья для людей, живущих в тропиках? Прохлада, роскошь, игры — Замок счастья для богатого китайца из жаркой страны...

Утром, после завтрака, появился служащий отеля, низенький тамил, представившийся как Гоби, и радостно отметив, что, кажется, небо проясняется, любезно предложил экскурсию под открытым небом по миниатюрному диснейленду. Прямо в отеле мы сели в гондолу канатного фуникулера и, слегка покачиваясь, поплыли над чистой воды озером, обвитым железной дорогой и монорельсом для поездов из будущего. Клочки облаков местами забивались в уголки парка, гонимые дуновениями воздуха из вращающихся каруселей и вагончиков «американских горок» (называем так для удобства понимания нашего читателя, ибо они известны более в мире как «русские»; так же они назывались и в Гентинге).

— «Земля, забытая временем», — вот куда мы идем. Это на волшебной горе, — объявил Гоби, кивая в сторону скелета динозавра, который вытягивался из-под облачной шапки заросшего папоротником холма.

Деревянная табличка подтверждала, что мы находимся именно в том месте, о котором упомянул Гоби, и приглашала подняться по ступеням, уходившим прямо в зубастую пасть гигантского черепа ископаемой рептилии.

Пересев под навес широкой лодки, мы заскользили сквозь легкую дымку по глади воды вокруг «Горы чудес». Несколько минут пути — и за поворотом механический слон выдал из хобота фонтан брызг, после чего лодка двинулась в неожиданно открывшуюся пещеру. Глаза еще не привыкли к мраку, как вдруг раздался раскатистый грохот, и где-то в глубине пещеры обозначился извергавший красную лаву вулкан. Бархатный голос диктора, записанный на пленку, начал просветительскую речь о том, что творилось на нашей земле сотни миллионов лет назад. Сквозь заросли пальм и гигантских папоротников по очереди появлялись ревущие динозавры, будто сошедшие с экранов спилберговских фильмов. В отличие же от «Парка юрского периода», к счастью, ископаемые ящеры — лишь чучела, начиненные механическими деталями и электроникой. Но выглядели они весьма натурально.

— В нашем парке дети не только отдыхают и развлекаются, но и получают знания, — пояснил Гоби. — Вот мы и сопровождаем происходящее в пещере голосом диктора на том языке, какой понятнее гостям. Для вас — по-английски. Но чаще — на гуандунском диалекте китайского.

...В полдень мы собирались уезжать. Небо очистилось, и в приятной прохладе шли из гостиницы плотно одетые гости. Но не успели мы доехать до первого поворота вниз, как внезапный туман вновь скрыл от нас Замок счастья.

Очевидно, он входит в программу обслуживания...

Остров бывшего невезения

Теплоход, что отчалил от пинангского берега в 6.15 утра, в сущности, был речным трамвайчиком. В нем было очень холодно. Удаляясь от берега, он легко катился по поверхности океана. Пассажирам предлагали прохладительные безалкогольные напитки. Пристроенные под потолком мониторы показывали какой-то американский видеофильм, в котором что-то случилось с подводной лодкой и она безнадежно тонула. Кстати, по фильму, она была советской.

Стоило нам проплыть минут пятнадцать пути от острова Пинанг, как кораблик стало легонько подбрасывать, а за окнами резко потемнело.

По стеклам стали бить почти горизонтальные струи дождя. Расположившись сперва на носу судна, мы поняли, что теперь лучше перебраться к корме, где качка не должна столь ощущаться. Держась за поручни и спинки почти авиационных сидений, мы кое-как доковыляли до задних рядов, предусмотрительно выбросив недопитые банки газировки в урну. Плюхнувшись на сиденье, посмотрели на часы: предстояло плыть еще около двух часов.

Тем временем шторм разошелся, и несущийся ему навстречу «трамвайчик» выписывал чудовищные гиперболы на волнах, порой полностью погружаясь носом в пучину вод. Некоторым пассажирам, среди которых преобладали иранские туристы (исламская Малайзия для них — туристический рай, пока — очень скоро — они не увидят свинину в китайских харчевнях, из которых состоит любая улица в стране), стало просто плохо. Быстро были израсходованы все гигиенические пакеты, люди лежали плашмя на разложенных сиденьях — благо было много свободных мест, и молча ждали. По счастью, оба члена нашей экспедиции реагируют на качку упорным желанием поесть. Но качало не так еще сильно, чтобы разгулялся аппетит, было просто противно. Все попытки поддаться укачиванию и заснуть не возымели успеха.

Наконец качка начала стихать, и долгие два часа канули в прошлое. Снова, как ни в чем не бывало, выглянуло невинное солнце, одарившее изумрудную морскую гладь мириадами золотистых блесток. На дивной поверхности, ослепляющей после шторма глаза, покоились густо поросшие зеленой растительностью острова, некоторые совсем крошечные. И явно необитаемые. Подточенные водой скальные основания создавали впечатление, что острова как бы плывут по морю. На самом деле двигался лишь наш теплоход, пробираясь к бухте недалеко от города Куах — административного центра на главном острове архипелага Лангкави.

 

Нас встретил плотный низкорослый малаец из местного турбюро по имени Язид. Фамилии у него вообще не было, а отчество звучало бин-Закария.

...Странные люди, все-таки, эти иностранцы! Одну из наших фамилий, в силу ее односложности, они еще произносили, зато вторую — даже не пытались, априорно полагая труднопроизносимой.

— Можно звать вас мистер Иван (Айвэн), сэр?

Ну ладно, когда это делали наш материковый провожатый, тоже с не сахарным именем Висвана-тан, или чиновник из министерства мистер Раззали... Но когда то же попросил бин-Закария, что, в общем-то, в восточно-славянском варианте как раз и есть Захарченко, мы сначала опешили, а потом сами спросили:

— Можно мы будем вас называть мистер Захарыч?

Шофер охотно согласился, и даже произнес довольно правильно, и записал, чтобы представляться русским, если кто-нибудь из них попадет на Лангкави...

Его машина-малютка катила по узким, но совершенно безупречным асфальтированным дорожкам мимо типично малайзийских пейзажей. Простор залитых водой рисовых плантаций, пальмовые заросли, в которых прятались от солнца стоящие на прочных сваях деревенские домики из темного «железного» дерева. Жующие траву буйволы с огромными, закругленными друг к другу, рогами. То и дело вымазываясь в серой жидкой грязи, они спасались от перегрева и укусов надоедливых москитов и слепней. Иногда машина двигалась совсем близко к белым песчным пляжам, ласкаемым лазурными волнами, катилась мимо рыбацких сел, бунгало и сногсшибательных отелей.

— С островами Лангкави связано множество легенд, — говорил по дороге Захарыч. Легенды, очевидно входили в его обязанности, ибо, когда он их рассказывал, его далекий от совершенства английский заметно улучшался, — Каждый уголок имеет свою собственную. Высоко в горах на Лангкави жил некогда огромный питон, который охранял земли султаната Кедах (теперь штат современной Малайзии) и нападал только на ненавистных сиамцев. Взамен каждый кедахский султан при восшествии на престол приносил в жертву змею одну из своих дочерей. Однажды питон вытянулся на всю свою длину и перекрыл путь замыслившему агрессию сиамскому флоту. Но случилось так, что один султан пожалел дочь и нарушил традицию.

Змей рассвирепел и без разбору начал пожирать всех людей на Лангкави. И всех бы сожрал, если бы не появился некий святой, который взялся спасти жителей острова. Он принялся молиться, но не отбил еще пятого поклона, как питон проглотил его. И тут змей стал неистово биться о землю и извиваться, уполз высоко в горы, и больше его никто никогда не видел. Спустя какое-то время люди будто бы действительно нашли в джунглях скелет гигантской змеи. Многие старики, говорят, его видели.

Городок — а точнее, местечко — Куах оказался длинной полоской в основном торговых и харчевенных кварталов, протянувшейся вдоль побережья острова. Да вообще-то весь остров — единое поселение: кроме населенного китайцами Куаха, на нем несколько малайских селений-кампонгов, соединенных превосходной кольцевой дорогой. Но на острове есть и участок девственного леса-римбы, гигантский аквариум и крокодилья ферма. И, конечно, стройка, стройка по всему острову. Изобилие строящихся отелей, беспошлинная торговля, с самыми дешевыми ценами в Малайзии, манят на Лангкави толпы туристов со всего света. Европейцы предпочитают селиться в бунгало — легких комфортабельных домиках по всему побережью. В развлечениях они особенно не нуждаются, а отдых здесь не дорог и приятен.

Процветание к архипелагу пришло только в 80-х годах. Объяснение этому малайзийцы находят в так называемом проклятии Масури. Захарыч подвез нас к белоснежной гробнице из чистого мрамора. Только перед этим, оглядев нас, посоветовал обернуть бедра гостиничными махровыми простынями, чтобы ноги были закрыты чуть ниже колен. «Саронг — малайская мужская юбка, — пояснил он. — Тут похоронена Масури — легендарная героиня острова.»

Примерно лет двести назад на Лангкави жила Масури — девушка необычайной красоты. По любви она вышла замуж за брата правителя острова. Однако вскоре их ждала разлука: супруг ушел воевать — понятно, с сиамцами. В его отсутствие Масури из жалости приютила в своем доме бедного поэта, очень целомудренного человека. Завистливая жена правителя острова, замыслив недоброе, распустила слух о неверности Масури. Он дошел до супруга Масури, и тот, сгоряча, приказал ее публично казнить. Когда палач вонзил в сердце Масури крис — извилистый кинжал, из смертельной раны хлынула кровь, белая, как молоко. И все собравшиеся поняли, что жертва невинна. Умирая, оклеветанная прокляла Лангкави на семь поколений. Для острова действительно пришла долгая полоса несчастий. Одни сиамцы сколько раз его захватывали! Проклятие Масури длилось до тех пор, пока не был рожден ее потомок седьмого колена.

К счастью, с сиамцами малайзийцы уже не воюют (хотя сиамцы мусульман сильно недолюбливают). Наш Захарыч спокойно показывал рукой вдаль, где, казалось, совсем рядом, на морском горизонте, проглядывался гористый берег сиамской земли — Таиланда.

Белый песок Лангкави ласкали волны, раскачивая дюжину привязанных к берегу рыбацких лодок. Мы заехали в малайский кампонг — рыбачье селение. Ряд серых дощатых хижин на сваях. Темнокожие детишки ныряли с мостков в воду. Их мамаши, сидя под пальмами, спокойно беседовали перед домами. Кстати, малайские островитянки без исламско-монашеских платков, принятых на материке, выглядели куда красивее и держали себя раскованно.

На песке, у самой воды, мы заметили неподвижную черную ленточку с поперечными белыми полосками. Подойдя ближе, мы разглядели ядовитую морскую змею, выброшенную на берег. Кажется, она была дохлой. Один из нас поддел ее деревянной рогатиной и стал рассматривать на весу: рот ее был усеян зубами, явно не внушавшими доверия. Второй наводил на резкость фотоаппарат. Вдруг полосатая лента зашевелилась и шмякнулась на мокрый песок. Подбежали ребятишки, умело выстроились полукругом и, звонко голося, стали ее прогонять. При этом они что-то кричали нам. Змея была слишком близко от наших ног, но трусливо удирать на глазах жителей кампонга тоже казалось неудобным. Змея же не очень торопилась в воду...

Тут мы заметили, что из-за гор быстро надвинулась хмурая мгла туч, и уже зная, как переменчива погода в этих местах, ринулись что было сил к машине. Ребятишки перестали галдеть — вроде бы и с облегчением. Скакали мы считанные секунды, но только впрыгнули в автомобиль и захлопнули дверь — за окнами уже были видны лишь ближайшие пальмы, колыхавшиеся из стороны в сторону, как тростинки под неистовыми струями дождя и порывами ветра.

Мы рассказали ожидавшему в машине Захарычу о найденной змее. Тот с тревогой спросил:

— Вы что, ее убили?

— Нет, — говорим, — отпустили. Захарыч — тоже с облегчением —

вздохнул. А нам вспомнились наставления Висванатана о том, что многие малайцы, хоть и мусульмане, поклоняются змеям, и не дай Бог при них змею убить! Наполненный преданиями остров Лангкави выглядел наиболее малайским по сравнению со всеми местами, где мы побывали прежде.

Побывали мы и в римбе. Все-та такая концентрация достопримечательностей на столь малом пространстве имеет свои удобства! Римба, как известно, тропический лес в Малайзии и Индонезии.

Римба была настоящей, о чем свидетельствовала надпись на опушке у начала лесной (хорошо мощенной) тропы: «RIMBA, Tropikal Forest». Ниже администрация острова просила соблюдать основные правила поведения, дабы не нарушать девственную чистоту римбы. Стояли бачки для мусора, и прыгали в ветвях обезьяны. Еле влажная полоса поперек тропинки показывала, что только что прополз удав. Кричали птицы, и воздух был пряным и душистым. Низвергался дивной красоты высокий водопад и от него тек широкий ручей.

— Очень холодный, — сказал шофер. — Мы любим здесь бывать с детьми.

Мы опустили в воду ноги. Вода была такая, о которой у нас в июле говорят: «Как парное молоко».

Вечером в Куахе освещены две перпендикулярные центральные улицы: магазины, лавки, харчевни — один к одному такие же, как в Куала-Лумпуре, Пинанге или Малакке, И так же любезны местечковые китайцы. Вот только английский язык у них пока хромает.

Несмотря на моросящий дождь, по улицам гуляет много народу. Больше же всего людей — у телефонов-автоматов компании «Телеком», и все они звонят в какие-то другие города и страны.

Наверное, «Телеком» им еще в новинку, и они не успели им как следует насладиться.

Ведь, в конце концов, невезение на Лангкави только-только кончилось...

Малайзия

Иван Захарченко, Лев Минц, наши спец. корр. фото авторов

 

Земля людей: Долина газелей

Ирину я увидел не сразу. Выйдя из здания аэровокзала в Асуане, я остановился, обводя глазами площадь. Знакомой хрупкой фигурки поблизости не было. Я взглянул в сторону автостоянки и увидел Ирину, стоящую под навесом. Она махала мне рукой. Рядом, как и положено, стоял верный спутник ее жизни — Ахмед.

— Пропуск готов, можем сразу ехать в заповедник, — сказала Ирина.

Мы погрузились в джип и отправились в путь — сначала на восток, по гребню высотной Асуанской плотины, мимо гигантского каменного лотоса — Монумента египетско-советской дружбы, а затем свернули на юг, в сторону границы с Суданом.

Лед и пламень

Три десятилетия назад ленинградская студентка Ирина Спрингель познакомилась с египетским аспирантом Ахмедом Билялем. С тех пор они неразлучны. Брега Невы сменили, вскоре после свадьбы, на берега Нила. Сначала работали в университете города Асьют в Среднем Египте, а затем перебрались на самый юг страны — в Асуан. Ахмед возглавил кафедру химии, потом стал деканом факультета естественных наук местного университета. Ботаник Ирина взялась за докторскую диссертацию.

После строительства в 60-е годы высотной Асуанской плотины Северная Нубия оказалась затопленной водохранилищем. Под воду ушли не только деревеньки и поля нубийцев, но и вся долина Нила с ее уникальной природой — целых пятьсот квадратных километров. Сохранился лишь маленький кусочек — на островах ниже плотины. Свою диссертацию Ирина как раз и посвятила нубийской флоре, А когда обследовала острова, пришла к твердому мнению: их надо сохранить для потомков. Так возле Асуана появился первый заповедник. Затем настала очередь более крупного проекта.

С юго-востока Египта, от границы с Суданом, тянется на северо-запад, к Нилу, Вади Алляки — узкая горная долина. Когда-то в школе меня учили, что вади — это русло высохшей реки. Поколесив, как следует, по Ближнему Востоку, я понял, что это не совсем так. Да, вади — это русло, но не реки, а селевого потока, образуемого стекающей с гор дождевой водой. Причем в некоторых местах, например на Синае, дожди идут обычно дважды в год — весной и осенью. На юге Египта их не бывает годами. И все-таки Алляки — типичный вади, главный водосброс этих мест. На карте он выглядит, как раскидистое дерево. В главную долину-ствол впадают долины-ветви потоньше, а в них, в свою очередь, — совсем тоненькие. Невысокие базальтовые и гранитные холмы, припорошенные песком, как кекс — сахарной пудрой, воду удержать не в состоянии. Вот и стекает она во время дождя в долины, образуя временами бурный поток.

Ирина и Ахмед начали ездить в Вади Алляки в середине 80-х годов. Нетронутый покой этих мест очаровал их. Даже египтянину попасть в долину не так-то просто. Ему, как и мне, надо получить сначала разрешение от пограничников. Граница между Египтом и Суданом существует лишь на бумаге, на местности она не маркирована. Пограничные посты стоят на единственном шоссе, совсем близко подходящем ныне к Вади Алляки, да на традиционных караванных путях. Причем в последние годы, когда из-за прихода к власти в Судане исламистов отношения между двумя государствами осложнились, пограничники проверяют документы особенно придирчиво.

В 1989 году по инициативе Ирины и Ахмеда Вади Алляки стала заповедником. Два года спустя там была построена биостанция. А еще через два года заповедник получил статус биосферного и был включен во всемирную систему биосферных заповедников ЮНЕСКО.

Смысл их в том, чтобы сохранить в неприкосновенности в различных климатических зонах такие уголки, где до сих пор гармонично сосуществуют человек и природа.

Мои асуанские друзья — а с Ириной и Ахмедом я знаком уже целое десятилетие внешне очень разные люди. Ирина миниатюрна, Ахмед же — мужчина крупный. Ирина искрится энергией, Ахмед — нетороплив. Если перефразировать известное высказывание Остапа Бендера, то в этой паре идеи — Ирины, а бензин — Ахмеда. Действительно, научной частью программы больше занимается Ирина, а административной — Ахмед. Ему это проще не только по темпераменту. Пробивать что-либо в Египте через местную бюрократию, ведущую свою историю со времен фараонов, египтянину тоже нелегко, но, конечно же, куда легче, чем русской.

Словом, внешне супруги разные, — как лед и пламень. Но на мир смотрят одинаково. Оба — ученые высокого класса, оба — энтузиасты, не считающиеся со временем для осуществления полезной и благородной задачи — сохранения природы.

Затерявшиеся племена

Километров через тридцать от Асуана — первый пограничный пост. Ирина, сидящая за рулем, останавливает машину возле перегородивших дорогу бочек. Ахмед достает пропуска. Один из пограничников внимательно рассматривает их. Другой тем временем нас развлекает. На одной из бочек — крупный скорпион. Солдат прижимает его деревянной рогатиной, а пленник норовит достать обидчика своим раздвоенным ядовитым хвостом. Признаться, скорпиона я увидел впервые, хотя до этого десятки раз ездил по пустыне. Забегая вперед — скажу, что в тот же вечер столкнулся с этой тварью еще раз. После ужина мы сидели на веранде кухни на биостанции. Внезапно Ирина сказана: — Володя, отодвиньтесь, пожалуйста, от стола.

Я повиновался, не понимая еще, в чем дело. Ирина решительно шагнула ко мне, смотря при этом на каменный пол. Я тоже посмотрел и увидел небольшого скорпиона. Движение ноги — и от него осталось мокрое место.

180 километров по асфальту до границы заповедника мы преодолели примерно за два часа. Дальше пошел проселок — да какой! Что там ралли Париж — Дакар! Машину то подбрасывало на крупных камнях, то тащило в сторону по глубокому песку. Ирина лихо крутила баранку. Наконец дорога выскочила в Вади Алляки и стала поровнее. Вскоре мы подъехали к кучке убогих жилищ. Завидев знакомую машину, вышли люди.

На территории заповедника живут около двухсот человек из двух племен — абабда и бишари. Племена эти относятся к африканской семье народов беджа, говорят на своем языке, но и арабский понимают. Живут они оседло, небольшими семьями, глубоко в пустыне, возле колодцев. Главное их занятие — разведение скота, преимущественно коз.

Другой источник дохода — сбор лекарственных растений. Есть и третий: взимание платы с караванов за пользование колодцами. Из Судана в Египет на специальный рынок в местечке Дарау, севернее Асуана, за год перегоняют через Вади Алляки до ста тысяч верблюдов. Как ни выносливы эти животные, а совсем без воды жить все-таки не могут.

Абабда, поселившиеся сравнительно недавно возле биостанции, пришли из верховьев долины. По мере наполнения Асуанского водохранилища вода поднималась все выше по Вади Алляки и сейчас находится в 80 километрах от прежнего русла Нила. В мокрых низинах, возле биостанции, и даже в самой воде, разрослись кусты тамариска — хороший корм для скота. Вот и решили несколько семей спуститься по долине вниз, к воде.

Абабда и бишари до сих пор практически полностью изолированы от внешнего мира. Из-за удаленности долины и пограничного режима чужаки здесь крайне редки. Пограничники, сотрудники заповедника да погонщики верблюдов из Судана — вот и все, с кем время от времени общаются племена, Торговлей скотом и лекарственными растениями в Асуане занимаются специальные люди. Подавляющее же большинство обитателей Вади Алляки никогда в жизни не покидали долину. Поэтому когда я вскинул фотоаппарат, дети и женщины в ярких цветастых платьях бросились от нас наутек. Я только и заметил, что все они босы, а у некоторых женщин в носу костяные кольца.

Мужчины же не отходили. Ирину и Ахмеда они знают не первый год. Заповедник подкармливает их, то предлагая работу на биостанции, то семена лекарственных растений. Чтобы сберечь дикорастущие редкие растения, которые могут пестовать местные жители, Ирина устроила возле поселений маленькие плантации — в полсотки, не больше.

Одеты мужчины были в длинные белые рубахи, те же, что носят на Арабском Востоке от Атлантического океана до Персидского залива. На головах намотаны, скрученные в жгут, длинные куски белой ткани. На поясе — кривые кинжалы в кожаных ножнах, с ручками из черного дерева, раздваивающимися, как хвост скорпиона. Цвет кожи здешних людей — шоколадный, как у нубийцев из долины Нила. Но вот нубийской стати в них невидно.

Заметив, что отцы не отходят от машины, вернулась стайка детей, остановилась поодаль. Ирина приманила их — сначала конфетами, а потом апельсинами и яблоками; последние в Египте распространены так же, как в России, но совершенно неизвестны в пустыне. Вот тут-то я и сделал несколько фотоснимков, а заодно и разглядел получше детишек. У девочек-подростков — черные, с рыжиной, волосы расчесаны на пробор и туго заплетены в десятки тоненьких косичек. Детишки эти не знают, что такое школа, ни разу в жизни не смотрели телевизор и не разговаривали по телефону. В отличие от синайских бедуинов, у абабда и бишари нет ни автомашин-пикапов для вывоза скота, ни радиоприемников. Единственный атрибут современной цивилизации, который я заметил, — пластмассовые канистры. И все это в четырех часах пути от 16-миллионного Каира: час на самолете и три — на машине! А самое интересное: ни абабда, ни бишари до сих пор, как следует, не изучены этнографами.

С ослами — глаз да глаз

Биостанций в заповеднике две. Новая расположена в километре от поселения абабда. Увы, пользоваться ею сейчас невозможно. Ирина с Ахмедом показали мне белую кухню с верандой справа и здание для будущего музея слева, а вот сама биостанция, в центре, лежит в руинах. Построили ее из необожженного кирпича, но не успели справить новоселье, как вода в озере поднялась, размыла глину, и, стоящее ниже соседних, здание рухнуло. Надо строить новое, из камня, а пока сотрудники заповедника переместились на старую биостанцию, расположенную неподалеку, — в легкое деревянное здание.

Возле обеих станций разбиты небольшие плантации. Учитывая традиционные занятия местных жителей, их можно научить выращивать лекарственные растения для продажи. На корм скоту тоже можно выращивать некоторые культуры. Однако сначала Ирине пришлось учиться самой, узнавая, какие растения и от каких болезней испокон веку используют абабда и бишари. Дело это оказалось не из простых: к пришельцам отнеслись с недоверием, секреты свои раскрывать не хотели. Но добрые дела супругов постепенно растопили лед.

Ирина с любовью показывает мне зеленые грядки. Это растение называется «хальфа-бара», из него производят проксимол — препарат для лечения почек. А вот это — «хангаль». В народной медицине его используют при простудах и бронхитах.

На новой ферме, в 12 километрах от биостанции, посадили целую рощу так называемых пустынных фиников. По мнению Ирины, это чрезвычайно перспективное для данного района дерево. Оно хорошо растет в пустыне, плоды питательны и помогают от диабета, из семян можно отжимать масло, листья — отменный корм для скота, а древесина пригодна для любых поделок. Когда мы приехали на ферму, рабочие переставляли забор: ферма расширяется. Она станет раза в два больше. Забор охраняет посадки от домашнего скота.

Вечером мы сидели на веранде биостанции. Вдруг Ирина как вскочит, как закричит:

— Пошли прочь!

Пока мы увлеченно беседовали, в открытые ворота бочком пролезли два осла и начали уплетать за обе щеки какие-то редкие растения. Услышав крик, ослы прижали уши и быстро ретировались с территории биостанции.

На новой ферме начали недавно выращивать кусты каркаде — «красного чая», широко известного в последнее время и у нас под именем «суданская роза». Из его цветов получается очень вкусный и полезный напиток. По словам Ахмеда, горячий каркаде растворяет холестерин и способствует очищению сосудов и снижению кровяного давления.

Золото фараонов

От новой фермы мы поехали вверх по Вади Алляки посмотреть один из самых больших в этих местах золотых приисков. Со времен фараонов эта долина была едва ли не основным районом добычи золота. Покойный ныне академик Борис Пиотровский, директор Эрмитажа, даже свою книгу об этих местах назвал «Вади Алляки — путь к золотым рудникам Нубии». Пиотровский возглавлял советскую археологическую экспедицию, работавшую в нижней части долины, подлежавшей затоплению, в начале 60-х годов. По словам Ирины, на территории заповедника обнаружено семь крупных приисков и около трехсот мелких.

Прииск, известный как Умм Гарайят, находится примерно в 30 километрах от биостанции. Он был заброшен в начале 30-х годов. Старатели жили в простых домах в долине, а инженеры — на каменном холме, в домах поприличнее. Навечно застыла старая английская дробилка. В глубоченном колодце все еще есть вода. Склоны соседних гор изрыты шахтами. Чуть в стороне от поселка есть даже европейское кладбище, пять могил которого увенчаны каменными крестами. На одной из могил я прочитал: «Уолтер Роулэнд, скончался 8 июня 1905 года в возрасте 28 лет». Я вспомнил: англичане считают, что из десяти, отправившихся в колонии за богатством, богател один. Девять оставались в земле.

История золотодобычи в Египте любопытна. В древности золота добывалось очень много. Массивные золотые изделия времен фараонов находятся ныне в десятках музеев мира. Один золотой саркофаг Тутанхамона весит 133 килограмма, не говоря уже о маске и украшениях! А ведь скончавшийся в юности фараон ничем не успел отличиться при жизни. Слава к нему пришла лишь в наше время, после открытия его гробницы в 1922 году.

Самородное золото содержится в этих краях в кварцевых жилах. Технология его добычи в древности была такова. С помощью каменных инструментов, изготовленных из более твердых, чем кварц, пород, в жилах выдалбливали небольшие углубления. Затем туда забивали деревянные клинья. Их обильно поливали водой — до тех пор пока расширившееся дерево не разрывало породу.

Использовали и другой метод. Возле жил разводили костры, а затем поливали раскаленный кварц водой — и он лопался. Куски золотоносного кварца растирали в порошок ручными мельницами, потом просеивали. Золотой песок отправляли в долину Нила. Там его переплавляли, отделяя при этом примеси меди и серебра.

Технология добычи золота не менялась долгие века, и уже в начале нашей эры в Египте не осталось места, где можно было бы добывать драгоценный металл таким примитивным способом. Золотые прииски возродились лишь в конце прошлого века, с появлением новых технологий. Правда, ненадолго. Уже к 60-м годам добыча золота вновь была прекращена. Вскоре, однако, некоторые прииски, возможно, опять оживут. Технологии быстро развиваются, и то, что было невозможно или невыгодно каких-то полвека назад, возможно, станет выгодным сейчас.

Таблетки и кофе

На обратном пути Ирина остановила машину недалеко от биостанции. От одиноко стоящего меж двумя холмами жилища к нам бросилась старуха. Обняла Ирину и обратилась к Ахмеду:

— У дочери жар, нет ли каких таблеток?

На такие случаи супруги возят с собой целую аптеку. Ахмед достал таблетки, объяснил, как принимать. За все это мы получили приглашение выпить по чашечке кофе. Так мы оказались в гостях у семьи Гар ан-Наби из племени абабда. Кофе у них хватает: сырыми кофейными зернами расплачиваются караванщики с местными жителями за воду. Старуха раздула угли в очаге, насыпала зерна на глиняную сковороду и стала, не торопясь, помешивая, их обжаривать. Затем долго толкла в ступке. На заключительном этапе церемонии, этак через полчаса, она засыпала свежемолотый кофе в пузатый глиняный кувшин и поставила его на угли.

Пока старуха готовила кофе, мы сидели чуть поодаль на циновке, брошенной на песок. Я разглядывал убогое жилище. Напоминало оно шатер бедуинов: тот же четырехугольный деревянный каркас, скрепленный веревками. Но у бедуинов он покрыт шерстяными половиками, а тут крыша и стены состояли из всякой всячины: кусков фанеры неправильной формы, циновок, мешковины. Внутри жилища кто-то копошился. Когда кофе был готов и старуха уже шла к нам с алюминиевым подносом и маленькими чашками и кофейником, со стороны долины подошел хозяин. Кофе он разливал сам.

Мне доводилось пробовать на Арабском Востоке самый разный кофе: густой, крепкий — в Египте, с цитрамоном — в Сирии, светлый, из недожаренных зерен, — в Саудовской Аравии, сумасшедшей крепости кофейный чифирь — в Ливане, где наливали его в чашку всего на один глоток... Но такой кофе я еще не пил. Душистый и крепкий, он был приправлен какими-то травами. Я быстро и с удовольствием выпил чашку и попросил еще.

— Учтите, — предупредила Ирина, — здесь принято пить нечетное число чашек, иначе вы проявите неуважение к хозяину.

Отступать было некуда. Выпив вторую чашку, я понял, что погорячился: осилить третью оказалось выше моих сил. Хозяин выжидающе смотрел на меня, не выпуская из рук кувшин. Надо выпить нечетное число чашек. Я протянул ему чашку.

Третью порцию я пил медленно, маленькими глотками, давая кофе остыть и снижая тем самым его будоражащее действие.

Хозяин был доволен:

— Хочешь сфотографировать меня? — спросил он.

Я утвердительно кивнул и навел на него объектив. В это время невесть откуда взявшийся мальчишка лет восьми (видать, это он копошился в жилище) поставил чашки и кувшин на поднос и собрался отнести их старухе.

— И ты сфотографируйся! — повелительно сказал отец.

Но мальчишка испугался, взвыл, бросил поднос и повалился навзничь на циновку. Портрета не получилось.

Солнце клонилось к закату. Мы поблагодарили за кофе и отправились на биостанцию. Пока ужинали, стемнело. Вскоре из-за горы появилась огромная полная луна, покрыв все вокруг серебристым светом. В заливчике заквакали лягушки. Мы долго разговаривали на кухонной веранде и в конце концов решили спать тоже на веранде, но уже самой биостанции. Притащили раскладушки. Луну мне оттуда видно не было, зато лягушачья колыбельная быстро убаюкала.

Прибежали пять газелей

Проснулся я от голосов. Солнце не взошло, но Ирина с Ахмедом были уже на ногах. Пока я пил кофе — обычный растворимый, а не такой, как вчера, — Ахмед давал указания сотрудникам. Ирина собиралась в путь. Договорились, что после утренней поездки по долине, сразу, не заезжая на биостанцию, отправимся в Асуан.

— Сейчас увидите газелей, — сказала Ирина, сворачивая в боковую долину Кулейб.

Когда-то этих грациозных животных было немало в Египте, и газель считалась главным трофеем королевской охоты. Но извели их, бедных, почти совсем. Говорят, газели еще встречаются иногда на Синае и в Восточной пустыне, но я ни разу их не видел.

— В заповеднике газелей не меньше тысячи, — заметил Ахмед.

Не успел он произнести это, как перед машиной молнией мелькнули два очаровательных создания с изящными рогами. Отбежав на безопасное расстояние, газели остановились, с явным любопытством наблюдая за нашей машиной. Потом, не торопясь, удалились.

Минут через пять — та же картина: вновь две газели пересекли дорогу перед нашей машиной и вновь остановились на ее краю, наблюдая за нами. Вот ведь какие любопытные!

На развилке долины Ирина остановила машину. Подошли к двум развесистым акациям.

Здесь когда-то был колодец, — пояснила Ирина.

На соседних скалах она показала мне рисунки животных, выполненные доисторическим человеком. Чуть повыше, на холме, — доисторический могильник. Камни уложены в два круга — внутренний и внешний, у внешнего круга некоторые камни поставлены торчком, как в древних мегалитах. В заповедник приезжали ненадолго прошлой зимой двое археологов-французов, определили, так сказать, в первом приближении, исторические достопримечательности. По крайней мере стало ясно одно: люди в этих местах поселились задолго до того, как пришли сюда за золотом посланцы фараонов.

Ирине бы хотелось, чтобы в изучении заповедника ей помогли российские ученые. С его флорой она, ботаник, справляется сама, а вот зоологов из России собирается пригласить — благо ЮНЕСКО отпускает на это средства. Очень нужны археологи.

В Каире я рассказал о Вади Алляки руководителю Российской археологической миссии в Египте Элеоноре Кормышевой. Она ухватилась за идею направить в заповедник наших археологов. Это было бы логично не только потому, что Ирина — русская. Ведь именно наши соотечественники из экспедиции Пиотровского начинали изучать Вади Алляки. Теперь они могли бы продолжить эту работу. С холма, на котором расположен могильник, виден маленький золотой прииск, заброшенный еще во времена фараонов. Полуразрушенные каменные жилища, шахта в скале... Еще одно напоминание о том, сколь щедро одарила природа Вади Алляки.

Из долины Кулейб выезжали к асфальту кружным путем. Видели пару газелей. В одном месте наперерез машине бросилась перепелка, и Ирина едва успела затормозить, чтобы не сбить ее...

Владимир Беляков

 

Всемирное наследие: Шпили Роскилле

В свое время великий сказочник Андерсен назвал железную дорогу от Копенгагена к острову Фюн «обрывком жемчужной нити», на которую нанизаны жемчужины — города Дании. Первый город на этом пути — Роскилле.

С 1020 по 1416 год в нем жили датские короли, а резиденцией епископа город служит и поныне. Но подлинной жемчужиной его делает собор — самый известный в стране.

Следуя путем Андерсена, я тоже отправился в старинную датскую столицу, благо копенгагенский Центральный вокзал был в пяти минутах от моей гостиницы, а поезда в сторону Роскилле отправляются каждые полчаса.

Искать собор в Роскилле нужды нет. Он так и парит над небольшим равнинным городом. Это не просто главная достопримечательность города, но и святыня всей страны: более пяти веков он служит усыпальницей датских королей.

Собор — ровесник датской столицы. Его начал возводить во второй половине XII века епископ-воитель Абсалон — основатель Копенгагена. В те годы еще господствовал романский стиль, но когда строительство подходило к концу — а было это в самом начале XV века, — собор уже воплощал в себе зримые элементы готики. Характерные тонкие шпили, благодаря которым собор узнается без труда на всех изображениях, первоначально отсутствовали и появились лишь в 1636 году.

Вобрав в себя за время существования едва ли не все архитектурные веяния, собор, как ни удивительно, не несет на себе печать эклектики и снаружи выглядит изящным и легким, будто и не пролетели над ним многие века.

Когда я вошел внутрь и прочел строки информации со скупыми цифрами, то несколько удивился: при своих весьма внушительных размерах — 85 метров в длину и 24 в высоту от пола до вершин арок — собор кажется миниатюрным. Будь он построен в Копенгагене, наверняка затерялся бы среди более поздних и более монументальных сооружений. А здесь, в небольшом и тихом Роскилле, ничто не подавляет его, и в то же время он смотрится вполне естественно в окружении невысоких и внешне непритязательных построек.

Строгий и аскетичный снаружи, собор не менее лаконичен и прост внутри, хотя там представлена практически вся история королевской Дании.

На одной из росписей на столбах, в хорах, изображен король викингов — Харальд Синезубый, он-то и построил первый собор на этом месте в 980 году. Но коронованных особ стали хоронить в соборе позже, с середины XV века. С тех-то пор он и стал усыпальницей династии Ольденбургов. Для некоторых правителей устроены отдельные усыпальницы-часовни. В какие-то из них вход свободный, другие же — за решетками, которые, по настоянию семейств покойных, охраняют право на частную жизнь и после ухода в мир иной.

Гробница Маргрете I (или Маргариты Датской, 1353 — 1412 гг.), которая была королевой Дании, Норвегии и Швеции, находится сразу за алтарем. Саркофаг сделан из черного мрамора и украшен алебастровыми фигурками плакальщиков.

Если Маргрете I считается самой выдающейся из королев Дании благодаря Кальмарской унии, сделавшей ее правительницей всей Скандинавии, то король Кристиан IV, хотя и прославился своими боевыми подвигами, вошел в историю как Строитель — с его именем связаны множество монументальных построек в королевстве.

В нефе около алтаря, по левую руку, — скамья Кристиана IV, а его часовню-усыпальницу в северной части собора отличают прекрасной работы ворота из кованого железа. На одной из двух настенных росписей король изображен во время морского сражения со шведами при Колбергерхейде в 1644 году. Он руководил битвой со своего корабля «Троица», и картина изображает момент, когда король был ранен осколком в правый глаз. Королю посвящена и статуя. Знаменитый датский скульптор Бертель Торвальдсен увековечил Кристиана IV в бронзе.

Кстати, именно с Кристианом IV связана история появления в соборе нынешнего алтаря.

Этот алтарь был создан испанцами в Антверпене в 1560 году и, как гласит предание, предназначался для Данцига, куда его и отправили водным путем через Эресунн, или Зунд, — пролив, соединяющий Балтику с Атлантикой. В то время Дания владычествовала над проливами между Северным и Балтийским морями и взимала пошлину за проход судов, чем немало пополняла государственную казну Для сбора пошлины капитаны проходящих судов должны были сами называть стоимость груза. Датчане верили им на слово и пропускали либо имели право купить груз за заявленную цену. Это правило действовало в основном безотказно — налоги платились сполна. Испанцы же, дабы избежать больших налогов, назвали заниженную стоимость груза. Узнав об этом, датский король купил алтарь за заявленную сумму.

Торжественная обстановка собора вызывает чувство преклонения перед стариной, но даже под этими строгими сводами нашлось место улыбке. И вызвало ее хитроумное изобретение католических священников.

В хорах стояли оригинальные стулья, на которых были вырезаны сюжеты из Ветхого и Нового Завета. Любопытно, что библейские персонажи, изображенные на них, одеты по моде 1420 гола — того времени, когда стулья создавались. Но удивило меня другое. Стульями пользовались священники-каноники, которые во время бесконечно долгих средневековых церемоний, чтобы не уставать в одном положении, то вставали, то садились. Стулья сконструированы так, чтобы священники могли опрокидывать сиденья, и получалось хитроумное устройство, с помощью которого они могли полусидеть, оставляя руки лежащими на высоких подлокотниках... Создавалось впечатление, что священники без отдыха выстаивали всю долгую службу.

Посетителей в соборе было немного — декабрь не самое популярное у туристов время для посещения Дании, поэтому одна из смотрительниц, узнав, что я из России, охотно показала мне, где лежит прах русской императрицы Марии Федоровны — датской принцессы Дагмар. Она пережила не только своего мужа — Александра III, но и сына — Николая II, и в 1919 году вернулась в Данию.

Смотрительница подвела меня к еще одному памятнику российско-датских связей — мраморной колонне в центре собора. Как оказалось, на ней зарубками отмечали рост посещавших собор монархов. И выше всех была метка Петра I.

Я уже собирался уходить, когда смотрительница спросила, видел ли я часы?

Расположенные на южной стене, прямо над входом в собор, они не привлекли моего внимания. Но стоило мне задержаться на десять минут и дождаться, когда часовая и минутная стрелки сошлись на цифре 12, часы — а точнее, механические фигуры работы XVI века — вдруг ожили. Лошадь святого Георгия скакнула на дракона, который издал крик, часы пробили двенадцать ударов, а им в такт фигура женщины, известной как Кирстен Кимер, закачала головой от ужаса.

...Еще бродя среди королевских гробниц, заметил на одной из росписей гротескное изображение дьявола, который «записывает имена тех, кто опаздывает или слоняется с праздными разговорами». Мне не хотелось встречаться с дьяволом и содрагаться от ужаса, как механическая Кирстен, поэтому я решил поскорее покинуть собор.

Перед тем как вернуться на станцию, я прошел к берегу Роскилле-фьорда. Оттуда открывается, пожалуй, лучший вид на собор. Белые лебеди, не покидающие облюбованных мест даже зимой, плавно покачивались на студеной глади, а под ними плыл опрокинутый шпилями вниз собор...

Никита Кривцов | Фото автора

 

Via est vita: В петлях желтой реки

Кажется, это уже когда-то было. Лодка, оснащенная сорокасильной «ямахой», с ревом вспарывает мутно-желтую поверхность сонной реки, медленно текущей навстречу. Попугаи ара оглашают резкими криками опутанную лианами темную массу леса. Этот мир был таким же и пять лет тому назад, в день, когда я впервые его увидел...

Где-то в начале ноября неожиданно позвонил Андрей Макаревич и, сообщив, что они с Александром Розенбаумом решили в самое ближайшее время воплотить в жизнь свою давнюю мечту и совершить путешествие в Амазонию, предложил принять в нем участие. Я, разумеется, с радостью согласился, тем более что речь шла не просто о туристической поездке, в которой человеку отводится роль стороннего наблюдателя, а об экспедиции в труднодоступную и малоизученную местность. Они хотели почувствовать себя частью этого мира. И вот я снова здесь...

На карте Бразилии вся Амазонская низменность может показаться сплошным таинственным зеленым массивом, На самом же деле все обстоит не совсем так. Основное русло Амазонки, как, впрочем, и большинство крупных притоков, уже несут на себе неизгладимый отпечаток цивилизации, и для того чтобы почувствовать себя первопроходцами, нужно забираться гораздо дальше.

Чем же нас привлекла Таботинга— маленький городок на северо-западе Бразилии? Во-первых, при всей его удаленности, была возможность достаточно быстро до него добраться регулярным авиарейсом из Манауса (воспользоваться речным транспортом мы не могли — у нас было не так много времени). Да и сама Таботинга примечательна еще и тем, что находится на границе трех государств — Бразилии, Колумбии и Перу, а с юга к городу подступает обширная малоизученная территория, своего рода белое пятно — бассейны рек Итуи, Итакуари и Кишиту.

Таботинга

«Сабочинка моя, Сабочинка», — очень душевно напевал Макаревич, спускаясь по самолетному трапу на маленький таботингский аэродром. Погода для января месяца стояла великолепная — 33—34 градуса выше нуля, и солнце — размером в половину голубого неба.

Бразильская Таботинга и Колумбийская Летисия — близнецы. И хотя колумбийский братец покрупнее и поживей, родство видно невооруженным взглядом. Границы как таковой нет, и соседи в массовом порядке, пешком и на различных транспортных средствах, до обидного буднично преодолевают «неприступные» рубежи обоих государств.

Гостиница, в которой мы остановились, находилась недалеко от порта, куда мы незамедлительно и отправились. За остаток дня нужно было найти лодку и договориться с проводником, чтобы назавтра отплыть в никуда...

Подходящих лодок в порту было достаточно, как и желающих нас сопровождать. Проблема была в том, что, по мнению проводников, нам нужно, как и прочим, изредка забредающим сюда туристам, просто ежедневно совершать вылазки из отеля по окрестностям. Соваться же в район трехречья не только неразумно, но и опасно. По слухам, на Кишиту месяца два назад убили охотника, промышлявшего на территории одного племени... Стечение обстоятельств.

 

Но из трех рек именно на Кишиту мы и планировали отправиться...

Если судить по карте, ширина извилистого русла Кишиту около пятидесяти метров. Это оптимальный вариант, поскольку плыть по широкой реке не очень интересно, а на узких могут быть завалы. К слову, о еще возможной проблеме. Точнее, — о двух, причем обе имеют имена собственные и, между прочим, довольно известные. Андрей Вадимович Макаревич и Александр Яковлевич Розенбаум — в естественных декорациях амазонской сельвы. Тем более что это и не декорации вовсе... Даже с учетом того, что при передвижении на моторной лодке физическая нагрузка будет не слишком высока, влажность экваториального климата, безжалостное солнце, тучи кровососущих насекомых, десяти — двенадцатичасовые ливни, лодочно-палаточный быт и прочие реалии экспедиции могут сказаться на здоровье и психике человека самым неожиданным образом. А то, что непосредственно на дикую часть маршрута у нас выходило не более восьми дней, служило слабым утешением. Наоборот, я знаю, что тяжелее всего приходится в первую пару недель, в течение которых происходит адаптация организма, и лишь во второй половине месяца становится немного легче...

День подходил к концу. Применив на практике правило, гласящее, что денежное вознаграждение должно быть прямо пропорционально степени риска его получателя, нам удалось найти не только подходящую лодку, но и проводника-индейца по имени Гату, известного в здешних краях как Жакаре.   Мы договорились встретиться завтра, в семь утра, и, закупив необходимые продукты и бензин для лодочного мотора, часам к десяти отправиться в путь.

Возвращаясь в гостиницу, тормознулись у маленького, но живописнаго фруктового развала.

Розенбаум нюхал маленькие и абсолютно круглые дыни, а Макаревич, взяв в руки некий диковинный плод, вопросительно посмотрел на суетящегося продавца и обернуло ко мне.

— Андрей, можешь спросить, что это такое?

Спросить-то я спросил, и продавец даже ответил, но местное название мало что прояснило. Увидев нашу растерянность, торговец бодро добавил, что «оно» — вкусное и сладкое. И тут, молчавший до этого Яковлевич, не отрываясь от дынь, медленно поднял на таботинца добрые немигающие глаза и глухо, но внятно произнес:

— Ферганские душистей...

Торгующий «не душистыми» съежился и стал меньше ростом... Ну, и где же он, языковой барьер?

Зачем же вам дальше?

— Суп мясной с макаронами — шесть пакетов, рис — пять килограммов, растительное масло, соль, сахар...

Повар паковал продукты.

— И обязательно нужны сладкие вафли для Доктора. Он их любит... А ты, Маньяк, любишь сладкое? Знаю, знаю, любишь...

Никаких новых русскоговорящих спутников у нас не появилось. Да и откуда бы им взяться? Ну с Поваром ясно, да Андрей Вадимович и не возражал. Розенбаум — врач, а врач — он же Доктор. А вот Маньяк... Не знаю, кто изначально озвучил версию о попытке (и весьма успешной) маньяка-садиста заманить две невинные жертвы на заклание в амазонские джунгли, но ее следствием стало появление скрытого маньяка в приличной компании...

Лодка двигалась со скоростью 23 км/ч. По крайней мере, на этом настаивал разбрасывающий по полудню жирных солнечных зайчиков экран GPS. Выключив дотошный прибор, я оглянулся. Все были заняты делом: Повар самозабвенно соединял очень неслабую леску с толстым стальным поводком (вы бы видели, как крошатся об него бритвоподобные зубы пираний), а Доктор точил нож. Конечно, нож и так был острым до невозможности, но Доктор, видимо, добивался большего...

Ладно, а что нам скажет карта? Я вытащил из полиэтиленового пакета потертые и онемевшие от влажности серые листы бумаги с надписью ГЕНШТАБ — МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ СССР. Так, вот она — Таботинга. От Таботинги мы шли вверх по Салимойс (Салимойс — Амазонка до ее слияния с Риу-Негру), потом свернули на Жавори, сжатую меж Бразильским и Перуанским берегами, затем Итакуари, ну и наконец, желтая река Кишиту...

Впереди показался высокий берег, на котором маячила пара хижин не только без окон и дверей, но и без стен. Конструкция из пальмовых листьев, изображающая кровлю, опиралась на тонкие столбы. Они, пройдя сквозь зыбкий пол, превращались в длинные ноги-ходули, поднимающие все шаткого вида сооружение на значительную высоту. Что было нелишне, учитывая восьмиметровые сезонные колебания уровня реки. Это был последний, не сказать чтобы крупный населенный пункт на реке. Выше по течению «ничего» не было... Именно эту мысль усиленно пытался донести до нашего сознания осторожный Гату. Он так и говорил: «Ну зачем вам дальше, ведь там НИЧЕГО нет?»

Нос лодки уткнулся в песчаный берег «последнего оплота» рядом с двумя полузатопленными рыбацкими пирогами.

Гату потопал к хижинам на переговоры. Вернулся довольный: хозяева разрешили остаться на ночь. По его мнению, это было очень хорошо.

Обе палатки были установлены на некотором удалении от хижин на относительно ровной площадке, и после короткой трапезы с традиционным чаем Доктор, Повар и Маньяк отправились «по домам», подгоняемые непрерывным жужжанием насекомых. Андрей Вадимович, незлобно переругиваясь с москитами, забрался в маленькую альпинистскую палаточку и наглухо задраил вход крупноватой для этих тварей сеткой. Капроновый барак, в котором предстояло спать мне и Александру Яковлевичу, был значительно больше и одновременно служил складом для фото- и видеоаппаратуры и прочих ценных вещей.

И все бы ничего, если б не извечная проблема. Дело в том, что когда на улице просто душно, в палатке это возведено в степень, а отстегнуть защитную сетку нельзя, иначе к жаре добавятся насекомые. Еще некоторое время мы переговаривались, благо «стены» в палатках тонкие и слышимость изумительная, делясь впечатлениями и обсуждая планы на завтрашний день, но вскоре затихли. Засыпая, я подумал: «Это же их первая ночь в сельве...» Окружавший мир пел, стрекотал, визжал и выл. Изредка со стороны хижин доносился лай собаки, кашель ребенка и чьи-то приглушенные голоса... «Завтра они проснутся уже чуть-чуть другими...»

Утром, перед отплытием, Доктор решил осмотреть кашлявшего ночью ребенка, у которого, возможно, начиналось воспаление легких. Мы поднялись в хижину по длинной вертикальной лестнице и оказались на тонком, готовом в любую минуту провалиться под ногами, настиле. Зияющие повсюду дыры говорили, что это уже случалось, и не раз. Мать восприняла предложение помощи не с радостью или неудовольствием, а как-то безразлично. Остальные члены семьи отнеслись к процедуре весьма сдержанно, наблюдая за происходящим с несколько отстраненным интересом. К счастью, у малыша, а ему было не больше трех лет, не обнаружилось ничего страшного. Правда, легкие были не вполне чистые, и Александр Яковлевич, дав доступные в этих условиях рекомендации, прописал больному на неделю вперед лекарства из походной аптечки.

Давайте назовем ее «кадиру»

Снова однотонный гул мотора и река, уложенная в тугие желтые петли...

Часа в четыре мы пристали к крошечной песчаной отмели осмотреться и размять ноги. «Разминали» все по-разному. Андрей Вадимович, одержимый желанием поскорее вытащить из воды какую-нибудь рыбешку, весело насаживал наживку. Доктор, погрузившись в прохладные воды теплой реки по радужку глаз, бесшумно скользил вдоль берега, словно кайман в поисках добычи. Я же обреченно пытался разогнать огромных мух, облепивших солнечную батарею, трудившуюся над зарядкой аккумуляторов видеокамеры.

— Смотрите, какой! Весь в слизи, к тому же и безглазый.

Андрей стоял, держа в руке леску с извивающейся на крючке маленькой рыбкой. Ее тело по форме напоминало колбаску: тупая голова, небольшой круглый рот.

Я даже про мух забыл...

— Яковлевич, выплывай, пираньи — ерунда, здесь кадиру поймали...

— Так это и есть кадиру? — Макаревич инстинктивно вытянул сжимающую леску руку, словно стараясь оказаться подальше от этого существа.

— Мерзкий, в руки брать противно.

На моей памяти Повар впервые испытывал подобные чувства к пойманной рыбе. Но понять его можно, ведь речь шла о сомике кадиру. Чем же знаменита эта невзрачная маленькая рыбка, обитающая в мутных амазонских водах?

В отличие от оставившей преувеличенно-кровавый след в сознании миллионов людей всех континентов пираньи, кадиру не имеет ни мощных челюстей, ни острых зубов, да и остросюжетных фильмов с его участием я не припомню. Тем не менее индейцы, безбоязненно купающиеся по соседству с зубастой «грозой амазонских рек», стараются не заходить в воду, если знают, что здесь водится маленький, беззубый и полуслепой сомик. Дело в том, что этот сомик имеет довольно скверную привычку проникать в некоторые естественные отверстия человеческого тела, причем настолько искусно, что для извлечения его требуется хирургическое вмешательство... Успокаивает лишь то, что обычные плавки — непреодолимое препятствие для сомика...

 

...Когда Повар вытащил трех сомиков подряд, а отказавшийся «еще поплавать» Доктор предложил переименовать реку Кишиту в проток Кадиру, я подумал: «Надо бы ходу отседова...» И наш ковчег снова двинулся вверх по течению, унося дружную команду сомоненавистников.

Январские разливы

Судя по показаниям GPS, мы уже пересекли границы индейской территории. Это, конечно, не означало неизбежной встречи с дикими племенами, но и помощи, в случае чего, ждать было бы неоткуда. И если ниже по течению нам еще попадались редкие рыбацкие лодки, то здесь мы остались одни. На сотни километров вокруг был лишь таинственный океан сельвы. Связи не было, спутниковый телефон по неведомым причинам молчал, а сигнал SOS, в случае необходимости, мы смогли бы подать разве что старым индейским способом — стуча палкой по похожим на доски корням лесных исполинов (слышно на несколько километров). Случиться же могло всякое. Даже обыкновенная поломка двигателя автоматически означала перенос сроков нашего возвращения как минимум недели на три (представляю, чтобы началось, не появись мы к намеченной дате). В сельве тяжело загадывать наперед, уж очень она непредсказуема. Особенно ночью.

Палатки стояли на узкой песчаной полоске, образованной крутым изгибом реки. Ночь была тиха и прозрачна, а звездное небо так ярко, что его свет проникал сквозь туго натянутый «потолок». Ничто не предвещало неприятностей...

Чуткий сон Андрея прервала перемена в окружающих звуках. Она была незначительна, но он почувствовал: снаружи происходит нечто странное. Терзаемый недобрыми предчувствиями, Андрей расстегнул ставшую вдруг удивительно неподатливой молнию «входной двери» и осторожно выглянул. В первое мгновение ему показалось, что палатка каким-то невероятным образом, соскользнув по наклонному берегу, остановилась у самой кромки воды, и лишь выбравшись наружу, он понял, что произошло...

Лагерь заливало, река поднялась уже на метр, а вода все продолжала прибывать. Лодки не было видно. Видимо, ее унесло, причем вместе со спящим в ней Гату. А соседняя палатка была воплощением беспечной безмятежности. Из нее доносился храп Маньяка, почти заглушавший тихое посапывание Доктора. Андрей уже собрался бить тревогу, но передумал и стал перетаскивать продукты и снаряжение подальше от воды. Закончив, он опустился на влажный песок, ожидая дальнейшего развития событий. Уровень воды, похоже, стабилизировался, и, покараулив некоторое время, он вернулся в палатку, передвинув ее подальше от реки.

Когда мы проснулись, наша стоянка выглядела настолько обреченно-живописно, что могла служить натурой для написания эпического полотна: «Макаревич и Розенбаум в ожидании деда Мазая», и вскоре он появился, выплыв на лодке из затопленного кустарника. «Дед Гату» рассказал, что спал очень крепко и был крайне удивлен не найдя утром лагеря...

Измерения уровня показали, что за одну ночь река поднялась на два метра, причем с неба не упало ни капли. Выводы были неутешительные: видимо, в верховьях начались дожди.

Наскоро перекидав в лодку спасенные Макаревичем пожитки, мы тронулись в путь, рассчитывая пораньше добраться до озера, находящегося в пятидесяти километрах выше по течению. Протока, которая соединяла его с основным руслом, была совершенно «несудоходна», и нам предстоял 3- 4-километровый марш-бросок по тропическому лесу.

Под сводами реликтового леса

— Бамос! — Жекаре призывно взмахнул мачете, приглашая следовать за ним.

Дождь кончился, но лес был наполнен звуками падаюших капель, а пробившиеся сквозь верхние ярусы солнечные лучи, беспомощно вязли в облаке испарений. Наша «штурмовая колонна» выглядела так: впереди, расчищая мачете основательно заросшую тропу, двигался Жекаре, за ним — Повар, облачившийся в полевой костюм «профессора-энтомолога». Далее — главная боевая единица группы: Доктор, он же Полковник, несущий на теле основную массу холодного оружия. Арьергард был представлен Маньяком, что, на его же взгляд, было не вполне осмотрительно...

Когда, по словам Гату, до озера оставалось не более километра, лес начал меняться. Древесные стволы стали толще, кроны поднялись на недосягаемую высоту, а заросли поредели. Сельва наполнилась объемом и воздухом. Мы словно вошли в храм...

В первичном дождевом лесу Амазонии, как называют его в Бразилии «терра фирма» (твердая земля), в отличие от игапо (затопляемого леса) и участков вторичных лесов, появившихся на месте уничтоженных пожарами и вырубленных массивов, можно относительно свободно двигаться. Тут практически нет сплошных труднопроходимых зарослей, заболоченных почв и густого травяного покрова. Но именно в нем сосредоточено основное видовое разнообразие и богатство тропического леса. Реликтовый лес, дошедший до нас таким же, каким он был тысячи лет тому назад, — уникальный живой памятник природы, который в случае гибели практически не восстановим (по расчетам ученых, на воссоздание экосистемы реликтового леса потребовалось бы не менее тысячи лет).

Озеро появилось неожиданно. Оно было невелико, а его черная поверхность отдавала на солнце янтарем. Жекаре подошел к лежащей на берегу перевернутой лодке. Судя по тому, что она была вся опутана ползучими растениями, последний раз ею пользовались довольно давно. Гату рассказал, что раньше недалеко от озера жила индейская семья. Это была их лодка, и они здесь ловили рыбу... При слове «рыба» в руках у Макаревича с внезапностью выдергиваемого из кобуры кольта, непонятно откуда появился  спиннинг, причем уже с насаженным на крючок огромным кузнечиком. А еще через минуту они отплыли...

— Ну что, Маньяк, давай костер замутим... под рыбу-то, — задумчиво произнес Доктор проводя взглядом скрывающуюся зарослях лодочку. Андрей Вадимович не подвел, ловив с десяток «аквариумных» рыбок по размерам, не уступающим сельди. Что только не водится в этом озере! Доктор поддерживал огонь, так как лечить было некого, Повар готовил, дивясь красоте мраморных рыбок гурами, Маньяк пошел на третью пытку по установке в кострище своей печально известной «падающей фляги» а Жекаре развешивал гамак, натягивая над ним марлевый полог. Костер не погас, рыбки оказались жирными, а уха получилась наваристой, фляга не опрокинулась, и чай, заваренный мягкой озерной водой, был удивительно душист и крепок, да и палатки с гамаком выглядели достаточно привлекательно. Наступала ночь...

Когда я проснулся, разбуженный нарастающим гулом, было половина одиннадцатого. Стихия буйствовала где-то в кронах, а здесь, тридцатью метрами ниже, пока царило спокойствие. Прошло не менее пяти минут, прежде чем дождь пробил все ярусы леса и достиг земли. По палатке забарабанили крупные частые капли, вслед за которыми на защищавший нас тент обрушился сплошной водяной поток. Ткань прогнулась и мгновенно осела над нашими головами пол тяжестью воды.

— Не рухнет? — прорвался сквозь дождевой рев крик Доктора.

— Нет, основная веревка натянута между деревьями.  Черта выдержит, проверено, тут сплошной капрон.

— Ребята, а меня заливает, правда, пока не сильно, — Повара было чуть слышно, несмотря на то, что его палатка находилась рядом.

— Перебирайся к нам, — при свете фонаря Яковлевич начал перекладывать вещи к изголовью, освобождая место...

— Да пока терпимо... А вот индейское сооружение, кажется, смыло...

Я выглянул. В мутном свете луны, искаженном дождевыми струями, было видно, как Жекаре копошится над остатками своей «хижины». Я окликнул его. В принципе наша палатка была трехместная, и индеец, с которого ручьями текла вода, не сильно нас потеснил. Проскользнув «к стеночке», он лег на бок, облегченно вздохнул, посетовал на дождь и затих до утра.

Его не разбудил даже неожиданный возглас Розенбаума: «Черт, меня кто-то ужалил в плечо...» Я зажег фонарь и осмотрелся. Виновник происшедшего исчез, но даже в тусклом свете подсевших батареек было видно, как опухоль, образовавшаяся на месте укуса, росла буквально на глазах. Ничего смертельного не было, но, видимо, хватанул кто-то серьезный... «Андрей, я не чувствую руку...» Дождь лил, не переставая, и в палатке было уже сыро. «Теперь и глотать стало труднее...» Я посоветовал не нервничать и постараться уснуть. Успокаивало то, что это была не змея, а смертельно опасные насекомые здесь не встречаются. Так что утро вечера мудренее, а там — посмотрим... И мы смотрели на отекшую конечность в течение еще нескольких суток.

Возвращение

Шел уже пятый день нашего плавания, мы дальше и дальше уходили от привычного нам мира. Все менялось: менялись жалящие нас насекомые, которые здесь слишком разнообразны; менялся лес, временами затопленный и низкорослый, он вытягивался к небу на высоких обрывистых берегах; менялась и река, ее русло сужалось, а течение становилось все заметнее. Но в первую очередь, наверное, менялись люди. Лица осунулись, а одежда постепенно потеряла свой первоначальный вид. С большим трудом многочисленные почитатели смогли бы узнать в выглядывающем, словно Диоген, из грязной, усыпанной муравьями палатки, человеке с усталым липом и веселыми глазами — Андрея Вадимовича Макаревича, а в потрепанном джунглями диверсанте-одиночке времен вьетнамской войны — Александра Яковлевича Розенбаума. Что же касается меня, то сельва, по обыкновению, отыгралась на лице. Оно здорово обгорело, а губы и нос с такой силой обметала лихорадка, что пару раз меня путали с неким Шараповым.

И вот однажды утром вместо того чтобы привычно отправиться вверх по течению, мы повернули назад. Пришло время возвращаться...

Наверное, я сумел рассказать не обо всех перипетиях нашего путешествия. Но теперь я знаю наверняка, что в какой бы труднодоступный уголок нашей планеты ни отправились Андрей и Александр — вместе или же поодиночке — им уже будет легче, потому что они выдержали свои первые восемь дней в сельве.

Андрей Куприн

 

Via est vita: Над нами—южный крест

Руководитель экспедиции «Ветер планеты» передает с борта яхты «Урания-II» специально для журнала «Вокруг света».

Через неделю после старта с островов Зеленого Мыса мы ощутили мощное встречное течение. Оно появилось вместе с южным, почти встречным ветром, которого мы меньше всего ожидали здесь. Сначала лаг стал недодавать узла два, а когда вдруг пришел штиль, навигатор показал нашу скорость 2,5—3 узла общим направлением на север. Течение, с которым мы столкнулись, было в обратном направлении к нашему курсу и достигало фантастической цифры — до трех узлов. А с появлением южного ветра «Урания» прилегла на левый борт, настроившись на крутой бейдевинд, и стала лихо выдавать все шесть узлов, половина из которых съедалась встречным течением. Мы надеялись, что это временное локальное явление и через несколько часов ветер вернется на свои пассатные направления, но этого не произошло — остаток пути через Атлантику «Урания» прошла в жестком бейдевинде, и только за сутки перед Бразилией ветер отошел градусов на двадцать и позволил нам на галфинде влететь в гавань Ресифи. Противное же течение, которое встало на нашем пути, потеряло свою силу на широте острова Сан-Паулу, там, где мы и предполагали. Было приятно ощутить этот факт, предугадав его за трое суток, — сама по себе большая победа тактиков экспедиции.

Ресифи не удивил нас бразильской экзотикой, а может, мы сами не готовы были к восприятию этой страны. Возможно, для этого нужно было выбросить из головы то, что связано с экспедицией, запастись временем и деньгами и основательно войти в страну Бразилию. Мы же увидели лишь мелькание лиц: торговцы автобусными билетами, полицейские, нищие, продавцы коко, продавцы, продавцы и продавцы...

Через три дня подняли якорь из черного глинообразного ила, изрядно вымазав белоснежное пентафталевое покрытие своей палубы, вышли из порта, на ходу поднимая один за другим все паруса, и легли курсом на Рио.

Был галфинд с волной в 1,5 метра. «Урания» добавляла к Бразильскому течению свои шесть узлов и резко уходила от берегов. С самого утра стояла жестокая жара и спастись от нее можно было, лишь открыв все люки и двери яхты, через которые лениво проходил сквознячок. Неуемный Иван Иванович, наш радист, сооружал на палубе шалаши и мигрировал по яхте, выявляя более прохладные места. Рулевые, в белых футболках, бейсболках, темных очках, обдуваемые горячим, воздухом, пили без перерыва спасительный чай с лимоном. Остальной народ стихийно собирался кучками на какие-то получасовые разговоры и так же стихийно исчезал кто куда. Порой мой взгляд и рулевого секунд десять не находил на месте. За это время яхта почти не уходила с курса; было видно, как на корму набегают громадные волны и, задирая ее высоко к небу, опадают, раскачивая яхту с борта на борт. Это была весьма впечатляющая картина; идущая на полных ходах яхта, волны и пустынное море на фоне одинокого штурвального колеса...

Мы торопились на юг, к холодам и айсбергам Антарктиды, и все чаще нам казалось, что опаздываем. Но «Урания» стабильно покрывала по два градуса за сутки и добавляла оптимизма оптимистам. И вот удалась первая с Антарктидой радиосвязь, люди с нашей станции Беллинсгаузен взволнованы не меньше нашего: кто идет, из каких городов, когда будут? И нам думалось: «Будем, ждите нас. Куда мы теперь денемся?»

В конце января «Урания» пришла на Огненную Землю, в самый южный город планеты — Ушуая. Здесь, у ворот Антарктиды, собираются тысячи туристов; за хорошие деньги на белых теплоходах они перебираются через пролив Дрейка посмотреть на ледовый континент. Десятки сорвиголов пойдут к Антарктиде на своих яхтах. Узкие улочки Ушуаи — этого индейского поселка образца XX века, лежащего в плотном кольце островерхих, белых от снега и ледников скал, заполнены людьми. В глазах прохожих восторг и веселость — они едут в Антарктиду! «Урания», дожидаясь своего часа, покачивается на волнах гавани, получая время от времени в свой красный борт заряды дождя и снега. Рядом — серьезные парусники поляков, австралийцев, англичан. В кают-компании этих судов мы получаем последние консультации, жадно впитывая любую информацию и любые детали чужого антарктического опыта.

«Семь футов, «Урания!» — и мы уходим в сторону пролива Дрейка.

Последние сутки перед Антарктидой яхта идет в окружении тысяч пингвинов Адели, плывущих к ледовым берегам из океана...

На этом вторая корреспонденция Георгия Карпенко заканчивается. Далее предлагаем читателям фрагменты радиосвязи яхты «Урания-11» и штаба кругосветки в Москве.

11 февраля 

Когда вошли в бухту Ардели, зимовщики Беллинсгаузена приветствовали нас ракетами. Первая российская яхта пришла в Антарктиду... Мы тоже выпустили ракету. Встреча была очень теплой. Мы с зимовщиками поддерживали связь каждый день. А они все время следили, как мы идем, и готовились к встрече. Сразу пошли в сауну, а потом — за стол...

На станции 26 человек. Она находится рядом с чилийской. А несколько дальше, в бухте, примерно в 3,5 км, стоит китайская станция. Китайцы были у нас на яхте, а после и мы посетили их. Там также был теплый прием -с китайской кухней, но выпивка у них дрянная. Потом здесь проводился марафон. Было 150 участников. От «Урании» выступала команда в 5 человек. Мы получили памятные дипломы - как участники Антарктического марафона.

На Беллинсгаузене нас снабдили топливом. Примерно 2 тонны залили. И продуктами. Помогли проложить оптимальный и безопасный маршрут — по морям Беллинсгаузена и Амундсена; голоса зимовщиков в наших радионаушниках будут звучать до самой Австралии...

15 февраля 

Вчера вышли из Беллинсгаузена. Экспедиция начала свой путь вдоль Антарктиды в западном направлении. С одной стороны — остров Ливингстон; справа по ходу яхты, всего в двух милях, видны заснеженные вершины. Осталось недалеко до острова, где есть горячие источники. Температура за бортом 1 — 2° тепла по С.

16 февраля 

Проходим между островами Брабант и Берег Данко. Настроение боевое. Программа идет по 68-й, 67-й широте, но времени уже мало. Скоро должны быть шторма. Ведь лето здесь уже подходит к концу. Осталось всего 14 дней!

К яхте подошли киты. Они проплывают всего в 15 метрах от яхты...

17 февраля 

Идем проливом Неймайер. Прут айсберги. Самые маленькие из них — от 3 до 9 метров высотой.

В каюте 4 градуса. Иногда компьютер не хочет работать при такой температуре, когда принимаем факс — погоду чилийскую; иногда он зависает, приходится идти в машинное отделение — подогревать. Сейчас подул ветерок ЮЗ — ветер не сильный, в общем-то нас сдрейфовало потихонечку где-то на 15 миль. Идем под двигателем, потому что иначе не успеешь увернуться от какого-нибудь куска льда.

Кругом потрясающие виды. Айсберги — голубоватые, и срезы снега с гор, которые подходят прямо к воде, тоже светло-голубые. Смотрится очень здорово.

К острову, где есть горячие источники, мы подошли. Он вулканического происхождения. Было желание остановиться, искупаться, несмотря на то, что вокруг льды и снега. Там такая испарина над долиной стоит... Говорят, там температура воды до 50 градусов. Но время поджимало. Кстати, за нами следом зашел «Профессор Шулейкин» — пароход круизный, мы с ним по ходу переговорили по радио в канале. Покрутившись по бухте, мы пошли дальше. За нами следом ушел и «Шулейкин»...

Теперь о китах. Плавают, ничего не боясь. Знают, наверное, что занесены в Красную книгу. Есть международное соглашение об охране природы Антарктиды. У нас есть книги — такие лоции, они по всем районам земного шара, — и в них написано, что нельзя в Антарктиде стрелять из ружей на расстоянии ближе, чем 500 метров. У какого-нибудь лежбища нельзя проходить под двигателем на расстоянии около 100 м. Нельзя подходить к лежбищам близко. А на Беллинсгаузене пингвины сами ищут общества людей. Когда мы подходили на яхте, на берегу собралась толпа людей — работников станции Беллинсгаузен, и где-то буквально в трех-пяти метрах от них стояла огромная толпа пингвинов. Они тоже ждали, когда мы подойдем, и с любопытством нас рассматривали. Их было штук 30, наверное. Очень интересно было.

22 февраля 

Вчера был очень трудный день. Шторм — около 8 баллов и волна до 4 метров. И все это усложнялось присутствием айсбергов, самый большой был длиной до 200 метров и высотой до 30.

Мы порвали грот-парус. Вот до сих пор его штопаем. А так, в основном, все в норме. Вчера днем даже было солнце. Мы выходили в центр циклона, где нет ветра. Ночью может подуть задний фронт циклона, но это уже не так страшно.

24 февраля 

Спустившись вдоль Антарктического побережья к Южному полярному кругу, «Урания-II» встретила в этом районе большое скопление айсбергов и их обломков. Одновременно в пределах видимости можно было наблюдать до четырех айсбергов. 21 февраля, во время семибалльного шторма, экипаж пережил не самые лучшие минуты. В связи с этим было принято решение подняться к северу до 65-го градуса ю. ш. и на этой широте продолжить свой путь на запад, что было сделано. Сейчас экспедиция «Ветер планеты» на пути в Новую Зеландию.

Георгии Карпенко

 

Ситуация: Два берега Балаклавы

«Черная дыра» Балаклавы... Здесь, в единственной в мире секретной подземной гавани, где укрывались советские субмарины, побывал наш специальный корреспондент.

Кто назвал Балаклаву заштатным провинциальным городком? А «маленький Лондон» — не хотите ли? Ведь именно так величали Балаклаву полтора столетия назад. А полтора тысячелетия — и того загадочней: гавань Симболон, гавань Предзнаменований. Сейчас уже никто не скажет, что предзнаменовалось древнегреческим мореплавателям в узкой гористой бухте с необыкновенно прозрачной водой, но и Плиний Старший, и Птолемей, и Флавий не раз поминали город-гавань в своих ученых трудах. А великий  Гомер описал балаклавскую бухту (так считают некоторые  знатоки античной литературы) в десятой песне «Одиссеи»:

В сланную пристань вошли мы; ее образуют утесы,

Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле

Устья великими, друг против друга из темные бездны

Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая...

Всякий, кто входил сюда или выходил отсюда морем, сразу же подтвердит: «Да, это Балаклава». Именно она расколота утесами на два берега одной гавани.

Все улочки Балаклавы круто сбегают к набережной. Сиротски-серый шифер крыш редко-редко где расцветится красно-черепичной кровлей. Взгляд жадно ищет эти клочки той довоенной, дореволюционной, допотопной Балаклавы. Балаклавы Куприна и Грина. Увы, война смела с домов керамические черепицы-«марсельки», и палитра города лишилась своей главной краски. Многого из того, что составляло прелесть и обаяние этого неповторимого приморского городка, лишилась Балаклава и за полвека своего недавнего статуса –«закрытый город». Где они, эти маленькие уютные кофейни и таверны, из которых почти сплошь состояла главная набережная? Нет, не общепитовские кафе с растворимым, а именно греческие кофейни, где настоящий молотый мокко варился в медных турках, зарытых в раскаленный песок, и притом помешивался палочками из камфарного лавра или древовидного можжевельника. И исчезнувшие таверны тоже не имели ничего общего с нынешними столовыми-«едальнями».

Но ведь где-то здесь, если верить Грину, должен быть трактир «Заверни к нам»? И его нет. Не остался и запах этого растаявшего мира — ароматы жареной камбалы, сбежавшего на раскаленный песок кофе, печеных баклажанов... Правда, современные рестораторы пытаются работать под старую Балаклаву, и даже торт «Черный принц» придумали, и пеньковые канаты развесили, и дубовые бочки вместо столов поставили. Но ведь никакие декорации не возродят дух утраченного времени.

Александр Куприн, намеревавшийся навсегда поселиться в этом благодатном месте, назвал городок «оригинальнейшим уголком пестрой русской империи» и ни в чем не ошибся: ни в своем выборе, ни в изреченном определении. Все здесь было и пестро, и оригинально — что люди, что природа, что история...

...Оказавшись нынче в Лондоне, первое, что я увидел, это монумент в память Крымской войны. На чугунном щите было выбито «BALAKLAVA. 1854». В тот год английские войска вышли на подступы к Балаклаве и были встречены дружным огнем местного греческого батальона и мортирной батареи поручика Маркова. Бойцы засели в руинах древней генуэзской крепости, чьи изветренные и изрешеченные башни и по сей день царят над городом. Эскадра из двадцати кораблей вынуждена была учинить бешеную пальбу, прежде чем замолчали четыре медные полупудовые мортирки.

Британский экспедиционный корпус избрал Балаклаву своей главной опорной базой в Крыму. Англичане обосновались здесь надолго и со всем своим удовольствием. Саперы построили удобную набережную — она и сейчас главный променад города, соорудили магазины, пабы, отели, увеселительные заведения. Именно тогда и стали называть древнюю гавань Предзнаменований «Маленьким Лондоном». Однако ничего хорошего эта гавань пришельцам не сулила. Через три года им пришлось отсюда убираться, оставив после себя набережную с вмурованными вместо палов орудийными стволами, — к ним и сейчас еще балаклавские рыбаки привязывают свои мотоботы, несколько хороших дорог, проложенных к Севастополю, да военное кладбище, на котором похоронен родственник Уильяма Черчилля, представитель семьи герцога Мальборо, погибший в балаклавском сражении.

Кладбище пострадало в минувшую войну и было снесено в хрущевские годы. Да простится нелепая игра слов, но английское кладбище воскресло в перестроечные годы, когда севастопольский предприниматель-патриот Валерий Иванов восстановил каменную ограду с вмонтированными в нее чугунными плитами. На них выбиты названия королевских полков, бригад и кораблей, понесших немалые потери в боях за Севастополь и Балаклаву. Осенью 1995 года восстановленный воинский мемориал посетил принц Чарлз. Вряд ли его обрадовало сообщение, что в окрестностях Балаклавы расположен языческий храм в честь богини Дианы, а у мыса Айя лежит на дне остов английского парохода «Принц». Семейный корабль принца Уэльского стремительно погружался в пучины житейского моря, и все эти достопримечательности вызывали у него только мрачные ассоциации. Кстати, один из родственников принцессы Дианы также упокоен на крымской земле. Он погиб в сражении на реке Альма, в память него французы назовут в Париже тот самый, роковой для леди Ди, мост, в чьем тоннеле ее подстерегла смерть. Все смешалось в этом самом мистическом уголке Таврии. Но в хитросплетениях исторический мозаики есть свои незыблемые константы. Одна из них — тот героический факт, что в Великой Отечественной войне Балаклава была самой крайней точкой левого фланга огромного фронта, опоясавшего страну от моря до моря. И снова древние генуэзские башни встретили огнем незваных пришельцев. Комендантом «генуэзской крепости» был младший лейтенант Григорий Орлов. Его пулеметчики несколько месяцев отбивали атаки штурмовых рот. А Григорий Орлов, полный тезка екатерининского графа-фаворита, бывший московский метростроевец, вошел в ратную историю Балаклавы вместе с поручиком Марковым.

Балаклава... Еще совсем недавно, лет пять назад, она была такой: из-за белой каменной стенки Морзавода торчали мачты и решетки антенн, тарелки локаторов и штыри волноводов, стрельбовые радары, похожие на глухо запаянные котлы, перископы и сигнальные мостики. Все это скопище военно-морского железа походило на фантастический «Остров погибших кораблей». И это было почти так. Корабли Черноморского флота медленно погибали в затянувшемся на немыслимые сроки ремонте.

Вместо тротуара у набережной — причал. Прямо против кофейных столиков громоздилась ржавая сигара карликовой подводной лодки, чью хвостовину прикрывали от чужих глаз рваным брезентом. Мангалы с дымящимися шашлыками стояли здесь чуть ли не у самых корабельных сходен. А вахтенные, у трапов, в нарушение всех уставов, любезничали с фланирующими по набережной девицами в белых просвечивающих нарядах.

Вода стояла и стоит здесь почти вровень с набережной. В непогоду волны захлестывают прямо в двери баров, заставляя посетителей поджимать ноги.

Мне всегда казалось, что балаклавская бухта заполнена не совсем обычной морской водой, а святой. Какую дрянь сюда только не сливали, какой хлам в ней только не топили, а она всегда оставалась хрустально-прозрачной, открывая стоявшие в ней корабли не просто до киля — до якорей, вцепившихся в грунт. В ее изумрудном зеркале дрожали и волновались отражения лепных фасадиков бывших дач, темно-зеленых кипарисов, белесых круч с камнепадными руслами, стрелы кранов и черные рубки подводных лодок...

Теперь российский флот из бухты вывели, украинский — не ввели (небольшая часть морской пограничной охраны не в счет), а вода в гавани та же и чайки — белые.

В Балаклаве бывшую гавань секретных объектов зовут «Трубой» или «Черной дырой». В ее провале исчезают люди. До недавнего времени там укрывались подводные лодки... Наша группа из трех человек снаряжает мощные фонари и фотоаппаратуру. Ранним ненастным утром мы уходим под бетонные своды некогда сверхсекретного лабиринта...

Сколько бы я ни бывал в Балаклаве, столько и видел в ее узкой, ломанной в три колена бухте змеевидные черные тела подводных лодок. Они тихо дремали в зеленовато-лазурной воде, время от времени незаметно исчезали и столь же таинственным образом появлялись снова — то у причальных стенок, то на якорных бочках.

Западный берег бухты, под высокой и обрывистой горой, всегда был сплошной запретной зоной. Попасть туда можно было по спецпропускам, минуя многочисленные КПП, шлагбаумы, посты. Но далеко не всякий, кто появлялся там по долгу службы, имел доступ под широкий шиферный козырек-навес, затянутый со стороны бухты пятнистой маскировочной сетью, которая прикрывала вход в тайное тайных... Стальная же сеть на поплавках-бонах преграждала устье подземного канала до самого дна, дабы ни один подводный диверсант-аквалангист, ни один дельфин-подрывник не могли проникнуть в «Трубу». Два прожекторных луча со специальных площадок пронзали по ночам темень морской воды...

На том, на восточном берегу, в кофейнях и ресторанчиках набережной, воспетой еще Куприным, говорили об этой тайне вполголоса и совершенно непонятно для стороннего уха: ПУПЛ — Подскальное Укрытие Подводных Лодок. Более посвященные называли его «объект № 825 ГТС».

В мае 1994 года из Балаклавы, под прощальные гудки и клаксоны, была выведена последняя российская подводная лодка. И город, и порт, и подземная гавань субмарин полностью перешли под юрисдикцию Украины. Какое-то время наисекретнейший объект Крыма находился под охраной национальной гвардии. Но потом караул сняли и массивные противоатомные гермодвери гостеприимно распахнулись навстречу добытчикам лома цветных и черных металлов. Первым делом из подземелья похитили все чугунные крышки, закрывавшие всевозможные коммуникационные колодцы, смотровые люки и технологические шахты, отчего тоннели, потерны и прочие переходы Укрытия превратились в опасные тропы с коварными «ловчими ямами» на каждом неосторожном шагу. В них — затопленных морской водой и с торчащими острыми штырями, уже не раз проваливались беспечные экскурсанты. Три человека погибло, но это лишь первые и, надо полагать, увы, не последние при существующем порядке дел жертвы «Черной дыры». Она действительно черная, потому что осветительная сеть в цехах, хранилищах и тоннелях давно раскурочена, провода и кабели, с выдранными медными жилами, торчат из вскрытых трасс, электроагрегаты демонтированы. Опасно и то, что повсюду разбиты мощные ртутные лампы, и в некоторых отсеках концентрация ртутных паров превышает жизнеопасные дозы.

Под ногами мерзко хрустит битое стекло. Лучи фонарей прыгают от одной дыры в асфальте к другой. Чтобы не угодить в распахнутые колодцы, мы идем точно посередке высокосводного тоннеля-шоссе между рельсов узкоколейки. Мы — это президент севастопольского Морского собрания бывший офицер-подводник Владимир Стефановский, инженер-проектировщик Ирина Карачинцева и я.

Сначала мы въехали в «Черную дыру» на «Волге» через главный портал. Фары высвечивали асфальтовую дорогу, заключенную в предлинную бетонную трубу — потерну. Здесь запросто мог бы пройти метропоезд, будь колея узкоколейки пошире. Из темноты возникали огромные залы-перекрестки, где на поворотных крестовинах вагонеточные составы направлялись в боковые штреки-коридоры.

Это была самая настоящая Зона — загадочная, мрачная, коварная... Здесь разыгрывались полуфантастические мистерии «холодной войны». Легко представить, как под эти своды тихо — на электромоторах — вплывает при свете прожекторов подводная лодка, как закрывается за ней батопорт и мощные насосы откачивают воду, обнажая корабль глубин до киля... Подводные лодки загонялись сюда, как снаряды в канал орудия, даром что бетонного, а потом бесшумно «выстреливались» в море.

Проехав по подземному шоссе-потерне с полкилометра, Стефановский угодил передним левым колесом в распахнутый люк. Застряли. Пришлось выбираться из машины и идти пешком. Фары оставили включенными, чтобы потом можно было отыскать в этом лабиринте покинутое авто.

Мои спутники бывали здесь в лучшие времена, когда подземный судоремонтный завод был залит ярким светом, а вокруг кипела работа: сновали автомашины и вагонетки, спешили корабелы, гремели цепи подъемников, визжали сверла и фрезы станков... Ирине Карачинцевой довелось побывать здесь лишь однажды, когда шла наладка распредщитов, но дальше подземной электростанции ее не пустили. Стефановский же несколько лет прослужил в Балаклаве главным инженером судоремонтного завода и теперь с горечью вглядывался в изуродованные стены, в останки исковерканного оборудования.

Мы выбираемся на подземный причал, к чугунным палам которого швартовались субмарины. Тускло поблескивает вода в канале под высокими бетонными сводами. Плавный изгиб канала-тоннеля уходит далеко в глубь горы, туда, где бетонный гидрозатвор перекрывает выход в открытое море. Шум прибоя доносится сюда, будто из прижатой к уху раковины. И еще ветерок гуляет по гигантской трубе от входа к выходу.

К причалу прибился ржавый понтон. Мы спускаемся на него по вертикальному трапу и, отталкиваясь руками от стенок, медленно плывем навстречу выходу. Направляю луч фонаря в воду. Она чистейшая, но дно канала не просматривается — глубина его около десяти метров. Зато тут же появляется стайка юркой кефали.

Как странно плыть под землей! Разве что спелеологи в пещерных озерах наблюдают такую игру света, темени и водяных бликов. Нечто подобное я испытал, когда плыл на плотике по загнанной в трубы московской речке Неглинке. Но здесь — обширнейшее пространство, оно совершенно не давит и только вводит в азарт: а дальше что, за тем поворотом, в том рукаве, за этой дверью, в тех проемах?

Удивительно, но Александр Грин еще в двадцатые годы умудрился предсказать этот подземный лабиринт, описав его в романе «Золотая цепь»: «Я поторопился достигнуть отдаленного конца коридора, мельком взглядывая на открывающиеся по сторонам ниши, где находил лестницы... Я находился у пересечения конца прохода другим, совершенно подобным первому, под прямым углом. Как влево, так и вправо открывалась новая однообразная перспектива, все так же неправильно помеченная вертикальными чертами боковых ниш...»

Это мрачное и величественное подземелье начали рыть в середине пятидесятых годов, когда США и СССР стали раскручивать витки атомной истерии. Несколько раньше Сталин утвердил комплексный план защиты от ядерного оружия основных промышленных и оборонных объектов страны. Проект балаклавского подземного завода по ремонту подводных лодок вождь Страны Советов рассматривал и визировал лично. Это был единственный в мире (таким он остается по сию пору) подземный завод по ремонту подводных лодок.

Если бы у трансурановых элементов был запах, то можно было бы сказать, что тогда в мире запахло оружейным плутонием. На полигонах Невады и Новой Земли вздымались ядерные грибы. Вызревал Карибский кризис как запал третьей мировой — термоядерной — и потому последней на планете войны. Обе сверхдержавы поспешно наращивали арсеналы атомных бомб, атомных боеголовок для ракет и торпед, угрожая друг другу превентивными ударами и ударами возмездия. В Америке и Советском Союзе, в Швеции и Германии, Франции и Китае развернулось бешеное подземное строительство. Под скалы и в шахты прятали командные пункты и баллистические ракеты, ангары и военные заводы... Целые города уходили в земные недра, ветвясь там, как кротовые норы. Вот тогда-то — летом 1957 года — в Балаклаве и появились маркшейдеры Минспецмонтажа...

Работали круглосуточно, как шахтеры, в четыре смены. Шаг за шагом, кубометр за кубометром, день за днем и год за годом... Общая выработка скального грунта превышала 25 тысяч кубометров. В скальной толще западного утеса возникали рукотворные расщелины и пещеры, которые превращались в подземные дороги, шлюзовые камеры, цеха, арсеналы, хранилища, кабинеты, причалы, в глубоководный канал и сухой док, в который могла войти подводная лодка. Вообще же, в случае ядерной угрозы, в подземной гавани могли укрыться целая бригада субмарин, а также несколько тысяч человек.

— О ходе строительства Хрущеву докладывали особо, — рассказывает Владимир Стефановский. — И конечно же, торопились отрапортовать генсеку о досрочной сдаче объекта. Док решили не удлинять, чтобы не затягивать сроки. Поэтому подземный завод смог принимать только средние подводные лодки, а когда на Черноморский флот стали приходить большие, укрытие стало терять свое оборонное значение. Неразумно было строить такую махину всего лишь под один проект... Говорят, когда Хрущев осмотрел сооружение, махнул рукой и сказал: «Надо отдать все это виноделам!»

— И отдали бы! — продолжает рассказ Стефановского бывший вице-мэр Севастополя Валерий Иванов, когда мы встретились с ним после нашей вылазки. — Шла бурная  кампания «Перекуем мечи на орала!», резко сокращались Вооруженные силы, поживому резали флот. Но за судьбу балаклавского Укрытия вступился адмирал Николай Герасимович Кузнецов, который хоть и пребывал в опале, но отчаянно бомбардировал ЦК КПСС своими спецдокладами и письмами. Он и отстоял подземный завод. Строили его пять лет: с 1957 по 1961 год. А эксплуатировали на полную мощность почти треть века, вплоть до 1993 года,, когда его передали Украине.

Впереди забрезжил слабый свет. Потом дуга подземного канала вспыхнула ярким овалом выхода в море. Мы причалили к массивной железобетонной перемычке, скорее обрушенной, чем опущенной в воду. Взойдя на нее, увидели скопище медуз, кишевших в конце канала. Они прятались тут от надвигающегося шторма. В этом был свой символ: противоатомное укрытие для подводных лодок превратилось в убежище для медуз.

Да, создание этого шедевра военно-морской фортификации — грандиозный человеческий труд и многие миллионы тех рублей, которые вполне соответствовали тогда долларам. Бросить Укрытие на дальнейшее разграбление и запустение или же попытаться извлечь из «Черной дыры» хотя бы часть тех средств, которые она поглотила? Эту проблему решают сегодня отцы города во главе с Александром Кунцевичем. Севастопольское Морское собрание предложило балаклавской мэрии проект создания в противоатомном укрытии подводных лодок историко-заповедную зону «Подземелье «холодной войны». В нее бы вошли тематические экспозиционные залы, размещенные в бывших цехах и арсеналах, подводная лодка, стоящая у подземного причала, туристский центр, кинозал с хроникой времен активного военного противостояния двух политических систем, наконец, подземный мемориал, где была бы увековечена память подводников, погибших на той — без выстрелов — воистину холодной войне в океанских глубинах.

Бывший вице-мэр Севастополя, а еще раньше начальник Штаба гражданской обороны города капитан 1 ранга запаса Валерий Борисович Иванов утверждает со знанием дела:

— Весь подземный комплекс с системой шлюзования, штреками и системами жизнеобеспечения является единственным в СНГ историческим памятником военно-инженерного искусства «холодной войны». Его надо не только сохранить, его можно с толком использовать. «Труба», в которую влетели миллионы рублей, должна вернуть их сторицей. Смотрите, ведь своды и канал Укрытия позволяют крейсерским яхтам заходить в подземную гавань со всем своим стоячим такелажем. Наш культурно-исторический центр «Севастополь» предлагает создать там международную яхтенную марину, спортивно-экскурсионную базу подводного плавания, музейно-туристические маршруты... Правда, есть и более приземленный проект — выращивать в штольне шампиньоны. Но в любом случае необходима полная демилитаризация бухты. Только тогда можно будет надеяться на серьезные инвестиции в проект, в том числе и зарубежные. На конверсионном объекте уже побывали торговые атташе из сорока трех стран мира...

А пока в «Черной дыре» глухо ухает кувалда очередного добытчика...

Куда бы ни шел, не сворачивал, ноги сами приведут тебя на набережную. Немноголюдна она ныне: гостей мало, а обывателям не до прогулок. В глаза настырно лезут киоски с пестрой завозной, преимущественно турецкой, дребеденью. Серый бетонный забор, отгораживающий гавань от прохожих, еще не сломали, и он мрачно высится, напоминая печальной памяти Берлинскую стену. Под его сенью пристроились торговцы: в мешках, коробках, ведрах — кизил, грецкие орехи, ядреные крымские яблоки, красный ялтинский лук...

Каждый местный школьник знает, что имя их города в переводе с тюркского означает «рыбное место». Но где же воспетые Куприным уловы балаклавских рыбаков — кефаль, камбала, семга и севрюга? Ныне их шаланды возвращаются из подтравленного моря разве что с пикшей.

Стриженый паренек из местных байкеров разложил на сиденьях своего мотоцикла планшеты с медными, оловянными, железными мундирными пуговицами. Тут и застежки английских гренадеров, и итальянских берсальеров, и французских гвардейцев, и солдат вермахта, румынской армии. В отдельной кучке орленые пуговицы русских полков... Не спрашиваю, где взял, — сей урожай снят на бывших бранных полях под Севастополем и Балаклавой. Густо засеяны они военным железом...

Балаклава и сама напоминает ныне солдата, отслужившего верой и правдой двадцать пять лет и оставшегося в драной шинельке, со сломанным ружьем и дырявым барабаном.

Обезденеженный город застыл пока в ожидании скорых, как все здесь надеются, перемен.

Николаи Черкашин

 

Загадки, гипотезы, открытия: Чупакабрас: неведомое в природе или космические вампиры?

Чупакабрас (от испанских слов chupar — сосать и cabra — коза) появляются, как выходцы из ночного кошмара. Вот уже несколько десятилетий ученые ломают головы, к какому виду, семейству или даже классу отнести этих тварей — пожирательниц скота в Латинской Америке. Да и не только там, как выясняется... Кто их видел? Знает ли кто-нибудь, откуда берутся чупакабрас? Являются ли капризом природы или результатом генетических опытов какого-то неправительственного ведомства? Гипотез вокруг этих адских созданий множество, и авторы некоторых из них прямо говорят о вампирах и оборотнях. И тогда старые легенды представляются в совершенно новом — реальном свете...

Нечто из Девоншира

В 1855 году в графстве Девоншир были обнаружены странные следы, которые крайне взволновали местных жителей: принадлежали ли они самому дьяволу, неизвестной науке птице или же их сотворила группа проказников? Никто до сих пор не знает, что или кто оставил эти следы на земле. Ученые XIX века выдвигали самые разнообразные гипотезы по тому поводу. Одна из них, феноменологическая, утверждала, что речь идет о каком-то «нечто», что живет между осязаемым и неосязаемым миром, иногда оставляет свидетельства своего существования, но все равно является недосягаемым для человека.

Что же произошло тогда, снежной ночью далекого 1855 года?

7 февраля в Девоншире прошел обильный снегопад, и белым цветом окрасился весь обширный бассейн реки Экс. Генри Пилк, булочник из деревни Топшем, в то утро поднялся рано, чтобы растопить печи и начать свою обычную работу. Он был одним из первых, кто увидел чистый хрустящий снег, покрывший деревню и окружающие поля. Но на этом снегу он заметил нечто необычное: следы, которые, казалось, оставил очень маленький ослик. Генри отметил и еще одну странность, кроме размера: хотя по форме следы ослиные, но совершенно никак не отличались друг от друга, и нельзя было понять, где какое отпечаталось копытце.

Булочнику никогда не приходилось видеть, чтобы осел или пони так необычно ходили. Хотя его и заинтриговали столь интересные отметины на снегу, у него было слишком много работы в пекарне, чтобы уделять им внимание, и вскоре он вернулся к своим занятиям.

Альберт Брейлфорд, директор местной школы, отреагировал по-другому. Тем же утром Альберт собрал сельских жителей, охваченных азартом охоты, и во главе их устремился по таинственным следам. Группа добралась до пекарни и получила разрешение Генри войти во двор. Но отсюда, как выяснилось, следы тянулись дальше, через деревню.

На 150 квадратных километрах

Следы объявились в Эксмуте, Лимпстоуне, Вудбери, Паудерхеме, Мемхеде, Доулише, Тейнмуте, Тотнесе, Торке и других селениях графства — на территории общей площадью 150 квадратных километров. Доктор Бенсон, который практиковал в этой области, шел по ним от Мамхеда. Пересекая поля и луга, они уперлись в стог сена высотой в 6 метров. Доктор осторожно обошел скирду и с удивлением обнаружил продолжение следов с другой стороны, словно бы препятствия вообще не существовало. Осмотрев сам стог, покрытый слоем чистого снега, Бенсон не нашел на нем никаких следов. Все, казалось, указывало на то, что каким-то необъяснимым образом, «нечто» перелетело через скирду или, может  быть, прошло сквозь нее, как призрак.

Два охотника из того же района шли по следам много часов по местности, где рос густой лес из колючих кустов. Цепочка следов здесь внезапно прервалась, но они возникли заново на заснеженных крышах близстоящих домов, Осмотрев то, что осталось от следов в садах, охотники поняли, что они ведут прямо к Мамхеду.

Устье Экса в некоторых местах достигало в ширину почти три километра, и вода еще не замерзла, несмотря на прошедший недавно снегопад. Следы обрывались на одном берегу у самой кромки воды, но затем объявлялись вновь на другом, как будто существо перелетело или переплыло через широкое устье.

Когда следы начали понемногу исчезать под воздействием слабого февральского солнца, пробивавшегося из-за туч, то их вид изменился. Край их разделился, и они стали походить на отметину от раздвоенного копыта, (Еще раз напомним, что все происходило в 1855 году. Сельские жители Девоншира в то время были сильно религиозны и средневековое представление о сатане, как о демоне с рожками и раздвоенными копытами, было им очень близко.) Вскоре состояние обывателей совершенно изменилось. Мужчины начали спешно вооружаться ружьями, косами, вилами и граблями.

Обескураживающие теории

Что могло оставить такие следы? Теорий на этот счет возникло множество. «Иллюстрейтед Лондон ньюс», «Тайме», «Инвернесс курьер» и «Брайтон гардиан» запечатлели эхо этой истории, В середине XIX века в Великобритании было много натуралистов-любителей, жаждавших поделиться своими гипотезами и с жаром их отстаивающих.

Как и в случае с кругами на пшеничных полях, и здесь не исключена возможность, что следы были сделаны какими-то шутниками. Надо признать, что в викторианской Англии было много молодых аристократов, вполне обеспеченных и маявшихся от безделья. Они как раз обожали такие шутки и мошенничества, и частенько сами признавались в авторстве тех или иных «умных загадок». Однако невозможно, чтобы один мужчина или женщина всего за ночь пробежали 150 км. Но поскольку Девоншир находится на побережье и морская вода проникает в устье Экса, многие натуралисты сочли возможным, что следы оставила какая-нибудь раненая чайка. Но для любой чайки пробежать 150 км в подобных условиях — это невыполнимый подвиг. Никакая морская птица не пройдет столько по земле, и не существует птиц, чьи лапы, без перепонок и когтей, могли бы оставить такие следы. Хотя теория их принадлежности какой-нибудь птице имела свои преимущества — так можно было объяснить, каким образом существо преодолевало разные препятствия на своем пути. Однако на снегу не осталось отметин от крыльев в тех местах, где предполагаемая птица должна была взмывать в воздух!

В одной статье, опубликованной в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» за 10 марта 1855, была ссылка на другую, в «Брайтон гардиан» за конец февраля. А там, в свою очередь, есть ссылка на «Космос» — книгу барона Александра фон Гумбольдта, в которой он говорит о полулегендарном странствии Бьерна Хериольфсона в 1001 году. Этот путешественник, который, судя по всему, достиг побережья полуострова Лабрадор, описывает одно очень забавное животное, которое называет «одноногом». У него, как видно из имени, всего одна лапа, но с ее помощью это исключительное существо «способно летать, а скорее, бежать с невероятной скоростью, часто отталкиваясь от земли через равное расстояние...». Интересный рассказ, хотя его источники остаются неясны. Таким образом, и «Иллюстрейтед Лондон ньюс» и «Брайтон гардиан», в свою очередь, подсунули читателям еще одну утку.

Феноменальное

Через сто двадцать лет после этой истории Джон Мичелл и Роберт Рикард написали прекрасную книгу под названием «Феномены», в которой блестящим образом изложили довольно сложную для понимания философскую концепцию феноменализма, приложив соответствующие иллюстрации и описания интересных случаев.

В своем восприятии вселенной мы выделяем физически конкретные факты, такие осязаемые элементы, как сосиски, вино, тарелки, монеты, веревки и мотоциклы. Но мы также знаем, что существуют сны, воображаемые картины, утопии и фантазии — о Дон Кихоте и Алисе в Стране чудес.

Феноменализм предлагает пересмотреть наше восприятие, утверждая, что все предметы и события встречаются в каком-то пункте между этими двумя крайностями. Именно там проживают такие существа, как огромные кошки из Девоншира, тибетский йети или саскватч североамериканских лесов. Эти существа являются в определенные моменты к определенным людям и оставляют загадочные следы. Но их почти невозможно сфотографировать или поймать. Если сны и вымыслы являются ментальными феноменами, а чеснок, вино, тарелки, столы и бутылки — чисто физическими объектами, то где-то между их мирами обитает человек-волк, вампиры, сущности, вызывающие полтергейст, морские чудища, корабли-призраки, привидения и девонширские монстры. Может быть, существует какая-нибудь земля, где физическая и ментальная реальности встречаются, смешиваются и взаимопроникают?

Снова в век двадцатый

Итак, с чего же все началось? В 1967 году одно семейство фермеров-пуэрториканцев заявило, что на их кораль напала стая волков-убийц, которые зарезали много овец. Даже беглый осмотр трупов животных показал: необходимо более внимательно изучить это происшествие. У овец имелись на теле раны, совершенно не похожие на те, что оставляют хищники, в частности волки. Гораздо больше они напоминали своей глубиной и точностью хирургические надрезы. Кроме того, все трупы были начисто лишены жидкости. То есть можно заключить, что животные погибли от потери крови, Кто же это сделал?

Латиноамериканская пресса описывает множество случаев, когда местные жители встречали странных существ — некоторые из таких встреч кончались трагически, а в других — людям удавалось прогнать тварей — их назвали «чупакабрас» — одним своим появлением. Их описывают как низкорослых человекоподобных животных с большой головой и крупными, широко раскрытыми, черными глазами, крепкого сложения и испускающих отвратительный, тошнотворный запах, точно так же, как и бигфуты в Скалистых горах. Между 1987-м и 1991 годами сообщалось о более чем пятидесяти случаях столкновении со странными человекоподобными существами, которые чаще сбегали, но иногда, наоборот, набрасывались на людей. Одновременно с этим в Пуэрто-Рико произошел буквально обвал встреч и наблюдений НЛО. Само собой напрашивается версия о связи между этик существами и неопознанными объектами. Но в то же время имеется явное сходство между этими монстрами из газетных сообщений и теми, кого сейчас называют чупакабрас в наши дни, когда появление их с прилетом НЛО не совпадает.

Блуждающая загадка

Известный журналист Хайме Мауссан, исследовавший подобные случаи в Мексике, предлагает самые невероятные свидетельства и точные доказательства существования чупакабрас в этой стране. Нет никакого сомнения, что пуэрториканские данные и те, что собраны Мауссаном в Мексике, описывают одно и то же чудовище — признаки их нападения очень похожи в обоих случаях. Кроме того, Мауссан собрал показания людей, подвергавшихся нападению чупакабрас, которые смогли сделать довольно точное описание атаковавших их тварей.

А кроме Мексики, были еще и Гватемала, и Коста-Рика, и Сальвадор, и Бразилия, и Венесуэла, и Панама... Да, нельзя не признать, что нечто странное происходит в самых малонаселенных и влажных областях нашей планеты. Даже влиятельный еженедельник «Латин ньюс», распространяемый на северо-востоке континента латиноамериканской общиной, удивил своих читателей во вторую неделю мая 1996 года сообщением о том, что чупакабрас видели на... Лонг-Айленде, в Нью-Йорке, и довольно большое число людей...

Только ли в Америке?

Однажды, в течение нескольких недель, в различных областях Испании был отмечен высокий падеж овец. Не исключено, что в некоторых случаях подобного рода события могли быть вызваны активностью грабителей. Однако в большинстве своем они сопровождались необычными обстоятельствами, которые наводят на мысль о том, что гибель скота вызвана необычным животным с повадками, скорее вампира, чем хищного зверя, поскольку это существо вместо того чтобы разорвать свою жертву, а затем съесть, проделывало у нее на шее отверстие, через которое выпивало всю кровь.

Еще одна загадочная особенность этого события — то, что ни один человек не видел мистическое животное, Хотя и здесь ходят слухи о каком-то двуногом существе.

Некоторые средства массовой информации и официальные органы, как водится, поспешили поскорее закончить с этим делом, дав лживые и неправдоподобные объяснения случившемуся, несмотря на то, что «деятельность» чупакабрас в странах Карибского бассейна продолжается. В Мексике, например, цензура запретила какое-либо упоминание о подобных событиях.

Беззубый волк?

После того как был отмечен высокий падеж овец в Португалии, один из телеканалов сделал репортаж, в котором данное событие сравнивалось с подобным явлением в Новом Свете. Фермеры различных областей страны были взбудоражены. Следуя примеру других стран, которые столкнулись с вещами подобного рода, министерство сельского хозяйства поспешило заявить, что в падеже овец повинен обычный волк. Ветеринар Альваро Лопес, представитель данного ведомства, публично заявил об этом в местной «Газета ду интерьор». Одновременно он резко критиковал за некомпетентность репортаж, передававшийся по телевидению. Однако и сам Лопес был очень удивлен, увидев следы ран на теле убитых овец. Именитый ветеринар не мог даже определить, какое животное способно такое сотворить. Биолог Педро Сарменто предположил, что речь идет о волке, «но не обычном, а об очень умном и с большим опытом». (Напомним, что на шее у всех животных, подвергшихся нападению, обнаружены небольшие отверстия.) В некоторых средствах массовой информации, дабы не придавать делу мистической окраски, были предложены самые нелепые объяснения этому факту.

Так, например, газета «Пово да Бейра» опубликовала буквально следующее; «Беззубый волк убил девять овец — загадка, лишившая сна жителей близлежащих селений. В Тулоесе люди напуганы этим таинственным падежом овец, на шее у которых находят странные отверстия. С самого начала ветеринары заинтригованы всем происходящим, поскольку отверстия на телах овец сравнительно небольшого размера. Однако они сделаны таким образом, что у животного не остается шансов выжить. Результаты исследований, проведенных биологами и ветеринарами, позволили заключить, что у этого волка всего один клык».

Сумасшедший с собакой?

Несмотря на явную комичность разъяснений, португальская газета оказалась не единственным изданием, опубликовавшим подобный материал. За несколько дней до этого испанская «Мундо» напечатала такое сообщение: «Около сотни мертвых овец со странным проколом на шее обнаружено в районе Бискайского залива, Фермеры полагают, что это дело рук некоего сумасшедшего, сопровождаемого каким-то животным с одним-единственным клыком».

Чтобы получить более полную информацию, эксперты из журнала «Энигмас» отправились в долину Лас-Энкартасьонес.

«Зная о том, что местная организация по изучению аномальных явлений «Эрт-зайнтца» проводит в этой области определенные исследования, — пишет Магдалена дель Амо-Фрейхедо, — мы и направились прямо туда. Нам удалось просмотреть документы, относящиеся к интересующим нас событиям, фотографии мертвых животных, а также добыть адреса и телефоны пострадавших фермеров. Относительно ран на теле служащий, собиравший свидетельства, заявил: раны не похожи на те, что обычно оставляет волк. Также была замечена еще одна важная особенность. По словам одного из фермеров, у некоторых животных сломаны несколько костей и позвонков, как будто их ударили каким-то тяжелым металлическим предметом».

Фермер Хосе-Луис Рибакоба потерял недавно несколько овец. Он рассказывает об этом так; «Эти раны довольно необычные. Я не знаю, почему, но овцы после них не вылечиваются. Несколько лет назад в этих краях появился волк-одиночка, который таскал овец, Иногда он отгрызал у телок или баранов большие куски мяса. В конце концов мы поймали этого волка и содрали с него шкуру, а вот раненных им животных мы находили настолько обессиленными, что приходилось их выхаживать перманганатом и отварами трав. Раны довольно быстро заживали, и несмотря на то, что общее состояние животных оставалось тяжелым, они вскоре поправлялись и чувствовали себя превосходно. Что же касается нынешних ран, то, хотя они и намного меньше, но практически не залечиваются».

Тенерифе: задолго по чупакабрас

Это случилось в 1979 году на Тенерифе, одном из островов Канарского архипелага. Двое полицейских чинов поведали исследователям аномальных явлений о событиях, происшедших за несколько недель до этого в муниципальном округе Ла-Лагуна, неподалеку от речки Тахо. Речь шла о мертвых козах и овцах, убитых при довольно странных обстоятельствах: они были полностью обескровлены — ни единой капельки крови не осталось в их теле! Еще одна необъяснимая особенность: шкуры животных были мокрыми, хотя дождя не было и земля вокруг была совершенно сухой. Единственная улика, оставленная убийцей, — совершенно круглое отверстие, около трех сантиметров е диаметре, проделанное в шкуре овцы, глубиной, достаточной для того, чтобы достать ближайший внутренний орган. Расположение отверстия у каждого животного было различным. На Тенерифе, как и на других островах архипелага, в некоторых районах продолжают жить старые традиции, восходящие к временам гуанчей, первых обитателей Канар. Это была первая версия, с помощью которой ученые и ветеринары попытались объяснить происшедшее. Однако вскоре власти от нее отказались: у гуанчей, как и у любого пастушеского народа, не было традиции мучить животных...

Все новое — хорошо забытое старое

Помимо волков, а также пум и одичавших собак есть, по-видимому, и еще что-то, чего мы не в силах пока объяснить, И это что-то интересует нас больше всего, так как прячется в архивах, среди документов о необъяснимых до настоящего времени событиях. Причем давность подобных историй исчисляется не месяцами, как заявляют об этом некоторые издания, а десятками и даже сотнями лет, Давайте вспомним некоторые из них (кроме, конечно, тех следов из Девоншира, с которых мы начали наш рассказ).

8 январе 1874 года подобные существа-убийцы нанесли значительный ущерб фермам в Ирландии. Эти же твари подобным образом прокусывали глотки своим жертвам и высасывали у них всю кровь. В тот же год схожее существо убивало животных и людей в различных губерниях России, На его поиски были даже брошены войсковые части. Они обыскали каждый кустик, но ничего не нашли.

В 1906 году в районе Виндзорского замка, в Англии, таинственное животное напало на отару овец, но его никто не мог поймать, поскольку оно как бы растворилось в воздухе. Годом раньше сержант полиции Грончестершира заявил в газете «Дейли мейл»: «Я видел этих искалеченных животных и могу с уверенностью сказать, что это точно сделала не собака. Собаки — не вампиры, они не пьют кровь у овец, оставляя нетронутым мясо».

Несмотря на то, что все случаи относятся к разным годам, они настолько схожи со слупившимся в наши дни, что не остается ничего иного, как признать: наш старый знакомый незнакомец не оставит нас в покое и впредь.

Что же скрывается за всей этим?

Весь этот объемистый свод накопленных фактов позволил ученым и просто любителям попробовать свои силы в изобретении гипотез о существовании и поведении этого хищника, не вошедшего в научные классификации. Самое любопытное то, что, несмотря на более чем умозрительное знакомство с чупакабрас, многие почему-то считают, что она является разновидностью африканской летучей мыши-вампира, чей внешний облик изменился по неизвестным пока причинам — полностью во всем роде или же только в отдельных случаях.

Наиболее бойкие из тех, кто занялся этой темой, поспешили показать по телевизору трупы животных, совершенно лишенных крови, что и привело к возникновению самого термина «чупакабрас».

Уже ясно, что загадочное существо выступает в разных образах. В некоторых пуэрториканских случаях его идентифицируют с людьми, что вызвало к жизни новую гипотезу, пожалуй, самую экстравагантную — о том, что чупакабрас — человек, выросший в диких местах, этакий злобный Маугли, который использует нечто вроде тростинки для того, чтобы высасывать кровь из жертв.

Сторонники этой гипотезы совершенно не учитывают того, что многие свидетели указывают на наличие у чупакабрас крыльев или летательных перепонок на лапах, как у белок-летяг, которые позволяют им совершать большие прыжки и карабкаться по деревьям.

Также имеются попытки связать чупакабрас с появлением НЛО. Однако если некоторые из свидетелей и нашли какое-то сходство между внешностью загадочных хищников и так называемых серых из уфологического фольклора, то любой человек, разбирающийся в этом, сразу поймет, что сходства в их поведении нет никакого. Ведь если последние будто бы занимаются изучением человеческого рода путем так называемых похищений, то первые просто утоляют свой голод.

Есть ряд решающих черт, которые вроде бы указывают на разницу между нападениями чупакабрас и теми, кто калечит скот. Эти признаки подмечены известным авторитетом в уфологии телепродюсером Линдой Моултон Хоу: в случаях с чупакабрас целью служит высасывание крови, а калечение отступает на второй план, и наоборот, в случаях калечения скота целью служит именно оно, а лишение крови — побочный эффект. Кроме того, отмечено, что раны нанесены скоту исключительно острым инструментом, которым некто действует с хирургической ловкостью. Короткие надрезы, ловкие рассечения, тщательно продуманный и избирательный характер повреждений — все это характерно отличается от единственного повреждения на теле жертв чупакабрас — раны на шее.

Не так давно редакция журнала «Энигмас», давно ведущая тему загадочных существ, получила письмо от биолога Марко Рейноса, служащего исследовательского центра «Фундасьон Космос», что находится в Монтеррее, в Мексике. В этом письме, кроме прочего, сообщалось следующее;

«Чупакабрас являются скрытой опасностью для всего живого. Результаты вскрытий, проведенных специалистами нашего центра, показали, что отверстия в грудной полости животных находятся прямо напротив какого-либо важного органа — сердца, легких, печени. У животного высасывалась кровь и иногда извлекался орган через отверстие диаметром от 2 до 3 см, В 70 процентах случаев за день до происшествия или в ночь события очевидцы наблюдали НЛО, однако мы не смогли найти прямой связи между этими двумя событиями.

Генетический анализ имеющегося образца волос и анализ крови-этого животного действительно вызывают настороженность, Полученные результаты свидетельствуют, что данные образцы, по своим характеристикам, не могут принадлежать ни одному известному живому организму, а, по всей вероятности, относятся к существу, которое, возможно, является продуктом какой-нибудь генетической манипуляции. Это странное животное — полная загадка для нашего института, Другие предварительные анализы пока еще не получены, однако имеющиеся результаты показывают, что изучаемый тип совершенно не известен современной науке».

Полигон для биологических опытов?

Есть что-то необычное в том, с какой частотой сообщают разные люди о странных встречах с предположительно-разумными формами жизни в одной небольшой стране. Причем говорят они о чудовищах приблизительно одними и теми же словами. И самое удивительное здесь — правительство по этому поводу безмолвствует, а полиция аккуратно ликвидирует все следы существования этих тварей, если только они не оставлены на телах самих очевидцев... Таков случай странного «крылатого змея», который был пойман в 1989 году крестьянами. Это «животное» было тут же затребовано властями, и те чиновники, которые «осуществляли изъятие», категорически отрицали свое участие в этом деле. Эти недомолвки привели к тому, что многие стали воспринимать эту страну как своего рода полигон для различных биологических экспериментов, в ходе которых разные искусственно созданные в лабораториях формы жизни выпускают на волю, чтобы исследовать их поведение вне тесных клеток и ради каких-то других еще неясных целей их создателей.

Если мы без предубеждения поглядим на показания тех, кто пережил контакт с чупакабрас или какими-либо другими чудовищами в этой стране, то нам никак не избавиться от вопроса: а действительно, не творение ли это рук человеческих, оплаченное тем или иным могучим и тайным спонсором?

Результаты вскрытия

3 мая 1996 года в мексиканской деревушке Пуэбла на овечью ферму напали чупакабрас, Одна из овец выжила после этого, но ее состояние оказалось настолько плачевным, что хозяин фермы решил зарезать ее, чтобы избавить от дальнейших мучений. Доктор Соледад де ла Пенья взялась за вскрытие и документально подтвердила отсутствие признаков трупного окоченения и совершенную обескровленность, даже во внутренних органах. Это вскрытие было заснято на пленку местной телекомпанией.

Доктор Пенья также указала на отсутствие следов разложения, классического вздутия живота и выхода внутренних газов из трупа (несмотря на жару в 32 градуса) и открыла два огромных, симметрично расположенных на коже животного, на высоте грудной клетки, отверстия, каждое в семь сантиметров диаметром.

Анатом заявила перед телекамерами, что, по ее мнению, так называемые чупакабрас — разумные существа, совершенно не известные науке. Одновременно врач обратилась ко всем своим коллегам, которым когда-либо выпадало или выпадет заниматься исследованием останков тел жертв чупакабрас: «Пожалуйста, оставьте свои предубеждения и не судите ни о чем прежде чем не получите возможность изучить все обстоятельства дела».

Все вышеописанные события произошли до конца 199Б года. А потом все стихло...

На два года.

Возвращение чупакабрас

На протяжении более двух лет, с конца 1996 по 1998 год, средства массовой информации не сообщали о новых нападениях этого таинственного существа, которое раньше уничтожало домашний скот, в основном птиц, кроликов и овец.

Но вот в июле 1998 года феномен чупакабрас заявил о себе опять и весьма неожиданным образом. Вновь стали находить убитых овец, и обстоятельства их гибели были очень похожи на мотивы убийств 1996 года.

Хаиме Мауссан, известный мексиканский журналист и исследователь, собрал большое количество свидетельств, показаний очевидцев и доказательств существования неизвестного науке существа, которое иногда нападает даже на людей, и все касательно событий двухлетней давности.

В отличие от большей части журналистов Мауссан не согласен с названием «чупакабрас» и предложил свое: биологическое аномальное существо (БАС). На примере различных интервью, проведенных в 1996 — 1997 годах, Мауссан показал, что этот БАС появлялся исключительно в периоды повышенной температуры воздуха.

Появление с жарой

«Когда температура значительно поднимется в самых разных районах страны, подобные происшествия вновь начнутся», —заявил Мауссан. И в самом деле, со второй половины 1998 года тень БАС опять накрыла Мексику. В северной части страны, главным образом в сельских районах, начали происходить таинственные случаи калечения и убийства овец. В дальнейшем были выявлены случаи нападений на кур и цыплят — со смертельным исходом.

Случайность или подтверждение предсказаний Хаиме Мауссана? Ясно одно — сообщения о новых случаях начали приходить с наступлением сильной засухи, которую можно отнести к числу тяжелейших из тех, что поражали разные штаты Мексики в течение долгого времени. В некоторых местах температура поднялась на рекордную высоту — до 52 градусов по Цельсию.

Гипотеза о том, что овцы и другие домашние животные были убиты самой жарой, отбрасывается самими крестьянами, «Я столько лет живу в деревне, и мне несложно понять, когда животное погибло от жажды и болезни. Но при недавних происшествиях у всех животных на теле были маленькие дырочки в районе шеи и плеч, как при нападениях чупакабрас», — утверждает фермер Сабино Герреро, который недавно потерял 12 овец.

Явление начало быстро распространяться вширь. Из города Тула пресса сообщила о двух нападениях на овец.

В штате Нуэво-Леон появились новые сообщения об овцах, убитых неким неизвестным существом. Однако сильнее всего внимание общественности привлекла телевизионная передача, в которой были показаны кадры видеосъемки: в течение нескольких мгновений виден некий странный предмет, который летит над горой, По словам Луиса Падуа, комментатора канала «Инфо-7», видеопленку представил кто-то из публики во время проведения телепрограммы. Этот человек утверждал, что предмет треугольной формы зеленого цвета был птицей, которая, по мнению этого человека, могла быть губительницей овец чупакабрас!

10 августа 1998 года в городе Манте, в штате Тамаулипас, произошло сразу два массовых убийства, в результате которых погибло 13 овец!

В других штатах Мексики за последние два месяца произошло еще несколько похожих случаев, но средства массовой информации по-прежнему остаются весьма осторожными в своих оценках. Физик Марио Торрес Лухан, главный редактор журнала «Контакт НЛО» и признанный международный авторитет в области изучения аномальных явлений, утверждает, что располагает сведениями о подобных происшествиях по меньшей мере в трех штатах. Выделяется район Чьяпас, как единственный, расположенный на юге Мексики, откуда поступала информация о нападениях чупакабрас.

Однако до настоящего момента не была предана гласности информация о многочисленных встречах, двухлетней давности, со странными существами размерами с обезьяну, с широко раскрытыми глазами чуть красноватого цвета, Мы знаем только один случай, где упоминаются все эти характерные черты, — это произошло в округе Абасоло штата Тамаулипас. По сообщению сельской полиции, в этом районе на трех ранчо в общем было найдено двадцать мертвых овец с отверстиями на шее, животе и плечах, и без каких-либо следов убийцы.

Живущий в километре от Абасоло, в деревне Нуэво-Долорес, профессор Педро Серна ничуть не сомневается в том, что феномен чупакабрас тесно связан с появлениями НЛО, Он утверждает, что в последние годы он сам и его семья были свидетелями тому, что профессор обозначил как «внеземные проявления»: в виде огней на небе, посадки кораблей и встреч со странными существами, которых также видели многие жители деревни.

Одним из исследователей, наиболее тщательно занимавшихся феноменом чупакабрас, является Альберто Лейес, который живет в Майами. Проведя несколько интервью по поводу новых нападений в Мексике, он заявил весьма таинственным тоном: «Сложно сказать что-либо по этой проблеме, так как большинство просто не понимает всей ее глубины».

Всегда рядом

Почему прошло более двух лет, прежде чем мы узнали о новых случаях? И почему они после этого стали происходить, как цепная реакция? — задаются вопросами ученые, «Чупакабрас всегда оставались рядом, — утверждает Лейес, — они никуда не уходили... Просто случилось так, что мы не встречались с ними в том измерении времени, в котором находимся». Лейес предвосхищает наше удивление своим ответом и продолжает: «То, что для нас на Земле значит два года, для них только две минуты… Чупакабрас всегда были здесь».

Альберто Лейес выдвигает две возможные гипотезы происхождения чупакабрас, одна из которых состоит в том, что они — это внеземные андроиды, которые собирают генетический материал. Другая — что Соединенные Штаты могли провести на своих секретных базах какие-нибудь генетические эксперименты, результатом которых и стали эти существа.

Николай Непомнящий

 

Истории, собранные со всего света: Как сфотографировать фею или Ошибка Конан Дойла

Незадолго до окончания первой мировой войны в маленькой английской деревушке Коттингли произошли совершенно фантастические события, которые вызвали многочисленные толки и волновали страну долгие годы: две девочки сумели сфотографировать фей!

Речь идет об одной весьма занимательной истории, интересной не только потому, что она отразилась на профессиональной карьере сэра Артура Конан Дойла, автора «Приключений Шерлока Холмса», врача и исследователя спиритизма. Но еще и потому, что она связана с одним из самых знаменитых мошенничеств нашего времени, очень долго остававшимся нераскрытым.

И вот сегодня работа экспертов вновь приковала к нему всеобщее внимание.

В декабре 1920 года лондонский журнал «Стренд мэгэзин» опубликовал странные фотоснимки, на которых с достаточной ясностью можно было разглядеть группу маленьких человечков — фей и гномов. Фотографии были сделаны двумя девушками в публичном парке Коттингли, близ Бредфорда, графство Йоркшир. Конан Дойл попросил помощи у лучших фотографов Англии, чтобы установить подлинность этих фотографий, а после проверки отважился утверждать, что они настоящие, и даже поручился в этом своей профессиональной репутацией. По его мнению, на снимках нельзя было различить никаких следов подделки, и фигурки, которые на них запечатлены, действительно двигались во время съемки, Но кроме отпечатков, представленных в газете, в контору компании «Кодак» были отправлены негативы. Эксперты заявили, что все клише были отретушированы очень умелым фальсификатором. Правда, никто так и не отважился утверждать напрямую, что все на них — плод чистого мошенничества. Конан Дойл даже писал иллюзионисту Гарри Гудини (который при всяком удобном случае разоблачал разные фокусы медиумов и спиритов), чтобы тот высказал свое авторитетное мнение. Но Гудини отмолчался.

Было ли фото подлинным?

Пять фотографий, о которых идет речь, были сняты в два этапа. Первые две сделала весной 1917 года Элси Райт, шестнадцатилетняя девушка, при помощи камеры «Мидж» на стеклянных пластинах «Империал Репид». На первой из них видна ее двоюродная сестра Френсис Гриффит, десяти лет: она сидит в траве в окружении группы из четырех танцующих фей — трех с крылышками и одной с флейтой. На другом снимке запечатлена сама Элси с маленьким гномом.

Очень скоро вести об этой загадке распространились по всей стране. Но никто, кроме девушек, не видел ни гномов, ни фей. По словам их самих, встречи с маленькими существами происходили у них с раннего детства. Все дело стало известным вовсе не из-за их желания прославиться, а после  того как мать Элси показала снимки Эдварду Л. Гарднеру, одному из руководителей теософского общества Бредфорда, заседания которого регулярно посещала.

Когда пресса раструбила об этой истории, возник эффект «снежного кома»: нашлись дети, которые тоже принялись публично заявлять о том, что они иногда играют с феями и гномами, хотя никто не мог похвастаться тем, что сфотографировал этих волшебных существ.

Естественно, в подлинности снимков сразу же возникли сомнения. Как Гарднер, так и Конан Дойл прежде всего захотели получить новые фотографии. И им это удалось. В августе 1921 года они дали Френсис и Элси новую камеру с двадцатью пластинками, которые заранее хитро пометили, опасаясь подмены. И «дело фей» пошло развиваться по новой, да так, что существование маленьких волшебниц оказалось доказанным самым неопровержимым образом.

Полли Райт, мать Элси, написала письмо Гарднеру, который нетерпеливо ждал в Лондоне вестей и фотопластин. В своем послании она рассказала: «Все это утро погода стояла облачная и туманная, и мы не могли фотографировать почти до самого вечера, когда тучи наконец разошлись и появилось солнце. Мы с моей сестрой в это время пошли пить чай, а когда вернулись, были немножко разочарованы тем, что девочкам удалось заснять только двух фей».

В общем, им удалось сделать еще три фотографии с помощью камеры «Камео», на которых довольно смутно различимы духи природы. Однако их очень сложно идентифицировать. Эти изображения были потом перепечатаны в журнале «Стренд мэгэзин».

Доверчивый Конан Дойл

В 1922 году Конан Дойл опубликовал книгу под названием «Прибытие фей», где описывал свой опыт исследования этого феномена и другие случаи появлений сверхъестественных существ, В одном месте он категорически заявляет: «Мы не собираемся утверждать, что доказательства в данном случае были столь же неопровержимыми, как в случае спиритуализма, но те относятся к области парапсихологии, и хотя наши попытки получить дополнительные доказательства не увенчались успехом, тех, которые есть, вполне достаточно, чтобы подтвердить эту истину: маленький народец существует».

Для Дойла представленных свидетельств хватило, чтобы понять: «Есть целый народец, который может быть столь же многочисленным, как и человеческий род, который ведет свою собственную жизнь и отделен от нас неким различием в вибрациях». Автор подчеркивал, кроме того, что некое свечение на одном из пяти опубликованных фотоснимков, — это магнитное сияние или солнце, сотворенное самими феями, среди свойств которого можно встретить и способность восстанавливать «жизненную силу и энергию».

Главные члены «Общества по изучению психики» (ОИП), где Дойл состоял с 1891 года, склонялись к мнению, что фото являются подделками, и еще задолго до того, как утихли отзвуки дела Коттингли, попросили, чтобы выводы доверчивого Конан Дойла не путали с мнением большинства членов общества.

Со своей стороны, Гарднер, который хотя и выступил с критикой и возражениями в отношении фотографий, все же утверждал, что эти существа, какова бы ни была их природа, не имеют человеческих или какого-либо другого типа тел, потому что обладают только «ядрами, которые могут принимать различные формы. Когда они принимают человеческий облик, то способны представляться гротескными или изящными, плотными или эфирными». Основная критика состояла в том, что феи на фотографиях были «чрезвычайно местным явлением», и он отвечал своим оппонентам, что и традиционные феи, и те, которых описывали разные ясновидящие, всегда появляются точно в таком же облике и даже одежде. «Удивительно, — утверждал он, — если бы они отличались!»

Дело приобрело такую известность, что даже организовывались целые экскурсии в Коттингли. В эту деревню попросили приехать ясновидящего Джоффри Ходсона, чтобы он попробовал «увидеть» этих «прекрасных девушек ручьев», как их называли. Ходсон на самом деле явился и подтвердил, что на астральном уровне видел одну из них. Все это он описал в своей книге «Феи за работой и игрой»: «Я убежден в правдивости девушек, которые сделали фотографии. Я провел несколько недель с ними и с их семьями и смог убедиться в подлинности их дара ясновидения и совершенной честности всех участвующих сторон. Также я сам видел фей, точно таких же, как и заснятые в узкой долине Коттингли».

Возражения

Физик и пионер парапсихологии сэр Оливер Лодж вознамерился объяснить фотографии с разумной точки зрения. Он заявил, что, «не прибегая к обвинениям кого бы то ни было в мошенничестве, наиболее простой гипотезой представляется следующая. Впечатлительная девушка, которая любила играть и изображать разные вещи, могла с вполне невинными намерениями попытаться разбудить фантазию своих подруг, показывая им сделанные ею самой фигурки, которые были изготовлены с большим мастерством, а потом их же сфотографировать». Со временем стало ясно, что у этой гипотезы есть свои основания. Те, кто рассказывали историю фей в Коттингли, либо прибавляли от себя, либо упускали некоторые важные подробности. Например, такой факт, что Элси в то время занималась в фотостудии, и даже фальсифицировала по заказу некоторые фотоснимки. Это было известно довольно давно, но в 1945 году Гарднер снова раздул всю историю, опубликовав книгу, где обрушился на уже признанную неопровержимой подлинность фотографий.

Много позже, в 1971 и 1976 годах, эта тема получила новый поворот. В одном интервью, взятом для Би-би-си, Элси, уже старушка, заявила, что фотографии были настоящими и никаких трюков она с ними не делала. Тем не менее она сказала, что «не станет клясться на Библии в том, что там действительно были феи». В своем письме журналисту Брайану Коу она утверждала: «Касательно фотографий, мы с Френсис считаем, что они были фрагментами нашего воображения».

Компьютерная проверка

В начале восьмидесятых годов Джофри Кроули, издатель «Бритиш джорнэл оф фотографи», опубликовал разоблачительную статью, в которой утверждалось, что Френсис Уэй и Элси Хилл (как они стали зваться после замужества) в конце концов признались журналисту Джо Куперу в том, что четыре снимка все же были сфальсифицированы. На вопрос о подлинности фотографий они ответили, что фея на одной из них, пятой, там, где еще виден какой-то стручок или кокон, в котором сначала видели некое «магнитное сияние», была подлинной. Хотя особенно настаивала на этом одна Френсис.

Решающая проверка, доказавшая поддельность фотографий, была проведена экспертом Робертом Шифером. Он использовал разные супертехнологии на компьютере, который обычно употребляется для анализа фотографий, сделанных через спутники. Основное заключение состояло в следующем: ни одна из фигур фей на снимках не является трехмерной (предположительно они были изготовлены из картона), за исключением фигуры гнома на второй фотографии, который, вероятно, был чем-то наподобие скульптурки. Кроме того, на фотографии номер четыре даже вроде бы обнаружились веревочки — с их помощью и держались картонные фигурки. Пятая фотография, подлинность которой с таким жаром отстаивала Френсис, получилась благодаря ошибочной двойной экспозиции — из-за чего, собственно, и возникла ее уверенность.

Располагая всеми этими фактами, легко сделать вывод, что все было не чем иным, как чистой фальсификацией: девочки постоянно твердили, что видят фей, и так как никто им не верил (мало того, над ними смеялись каждый раз, когда они об этом заговаривали), то они сделали из картона двухмерные фигурки, взяв за образцы иллюстрации из «Книги подарков принцессы Марии», опубликованной в 1915 году. Эту книгу разыскал совсем недавно британский писатель Фред Геттингс. Как только девочки начали обманывать, им пришлось продолжать держаться своей версии до конца.

Элси, описывая виденных ею фей, говорила, что они сияют трепещущим пламенем, «как крылья бабочек», и всегда появляются в сопровождении музыки. Однажды она написала Лоджу следующее: «Я не уверена в том, что все это не было только музыкальными вибрациями, которым мой ум придал форму фей. Честно говоря, я не знаю, что можно сказать о них, но убеждена, что это нечто движущееся, звучащее, имеющее цвет и вызывающее ощущение радости». Несмотря на все вышесказанное, необходимо указать: следует различать веру в фей от веры в подлинность этих фотографий.

Другие фотографии феи

Фотоснимки из Коттингли были первыми из целого ряда подобных «свидетельств», которые должны были продемонстрировать существование «маленького народца» (как называют всех волшебных существ в Великобритании). В фильме «Фотографии фей», снятом по мотивам всей этой истории, показаны сложнейшие эксперименты с фототехникой, которыми занимался главный герой — Чарлз Касл, чтобы доказать еще раз существование этих очаровательных созданий. В качестве основы для этой сюжетной линии можно указать на случай Дороти Инман, сделавшей целую серию фотографий фей почти сразу же после сенсации с Коттингли. Влияние ее снимков, несмотря на явную подделку, было огромным, и до самой смерти она так и не открыла, каким образом ей удалось их получить. Весной 1927 года Эле Арним сделала несколько подобных фотографий в Германии — на них изображен лесной гном в остроконечном колпаке.

В семидесятые годы появились другие спорные фотоснимки, которые также представлялись как доказательство существования волшебных существ. На одном из них, сделанном Глорией Рамсей в местечке Ла-Джолла в Калифорнии, и другом, снятом в лесу Корнуолла, в Англии, изображены двое представителей маленького народца. Наконец, стоит упомянуть фотографию, сделанную первого декабря 1987 года. На ней заметно некое странное существо, идущее по тропинке в Икли-Мур (Западный! Йоркшир). При желании его можно принять за маленького зеленого человечка. Подобного же качества и все прочие существующие «доказательства».

Но тема эта еще не закрыта. В распоряжении экспертов находятся десятки и сотни снимков, на которых присутствуют некие сущности, совершенно на фей не похожие. Когда эти снимки делались, в объективе ничего такого не было. А вот при проявке... Но это уже другой разговор.

Николай Непомнящий

 

Исторический розыск: Задолго до капитана Кука...

Был конец сентября. Закончился и первый весенний шторм — он обрушился в прошлом году на юго-восточное побережье Австралии со всей неистовостью, на какую только способна стихия. Другими словами, для прибрежных жителей наступила золотая пора «охоты» — вдруг волны выбросили на берег что-нибудь эдакое?.. Вот только последнее время море не очень-то балует «охотников»: как видно, запасы его и впрямь поиссякли...

Тайна берега Морнингтон

Сорокапятилетнему Тимоти Болтону, в отличие от его конкурентов, повезло. Хотя и не сразу. Целую неделю кряду он пядь за пядью обшаривал с металлоискателем дикий берег на южной оконечности полуострова Морнингтон, неподалеку от Мельбурна. Но все тщетно. Болтон знал, где и что искать. Однако в те сентябрьские дни он уж было начал подумывать, что удача отвернулась от него... Как вдруг в его наушниках раздался характерный звук, от которого у всякого искателя сокровищ буквально вскипает кровь в жилах. После недельной тишины звук этот оглушил бывалого Тимоти Болтона, как удар грома...

Каково же было разочарование Болтона, когда из-под тридцатисантиметрового слоя песка он извлек на свет Божий невзрачный с виду кругляш — то ли монету, то ли медальон. Словом, бесформенную бляху. И только.

Вернувшись домой, раздосадованный искатель сокровищ от нечего делать принялся чистить «бляху», чтобы получше ее разглядеть. Находка оказалась потускневшей серебряной монетой, судя по всему, старинной. Как бы там ни было, Тимоти Болтон тогда и представить себе не мог, что за находка попала к нему в руки. О ней заговорили лишь спустя три месяца—в январе нынешнего года. Она произвела сенсацию.

Однако прежде монету долго и тщательно изучали в Музее археологических редкостей штата Виктория, и многоопытные эксперты установили, что это — португальский реал чеканки... 1520 года! Хотя не менее сведущий нумизмат из Мельбурна Кен Доуни был склонен полагать, что речь идет о фальшивке, весьма искусной, но столь же древней. Дело в том, что в те стародавние времена, по словам мистера Доуни, испанцы довольно лихо подделывали португальские деньги. Что же касается точной даты изготовления найденной монеты, мельбурнский нумизмат отнес ее к 1580 году. И молекулярный анализ серебра в монете подтвердил это с достаточной степенью вероятности.

Но самое поразительное — другое. Стало быть, иберийские моряки открыли восточное и юго-восточное побережье Австралии за двести лет до того, как здесь — в 1770 году — побывал Джеймс Кук! И вот тут-то за дело взялись историки. Известный австралийский исследователь исторических загадок и тайн Кеннет Гордон Макинтайр, автор «Неизвестной истории открытия Австралии», так прямо и заявил, что, по его сведениям, восточное побережье Австралии, дескать, открыл в 1520 году и, соответственно, впервые описал португальский мореплаватель Криштаван да Мендонса. Макинтайр утверждал, будто видел своими собственными глазами старинные португальские карты, составленные самим Мендонсой, который прошел вдоль восточного побережья Пятого континента с севера на юг и затем вошел в Бассов пролив. А там-то, как мы помним, и была найдена монета, возбудившая горячие споры в научных кругах.

Впрочем, оспаривать точку зрения Кеннета Макинтайра отважится не всякий: тот слывет весьма дотошным исследователем и искусным полемистом. К тому же в свое время, как всем было известно, он долго и плодотворно работал в португальских архивах, заручившись полной поддержкой и покровительством правительства Португалии. Оттуда-то Макинтайр и выудил документ, подтверждающий, что один из кораблей Мендонсы во время бури якобы потерпел крушение как раз у полуострова Морништон, не сумев укрыться в заливе, который много позже получил название Порт-Филипп.

Кстати, в 1993 году Кеннет Макинтайр организовал поиски затонувшего корабля Мендонсы — так называемого «Охотника за красным деревом». И правительство штата Виктория выделило ему 117 тысяч долларов (австралийских, разумеется). Однако ни обломков, ни малейших следов крушения португальского парусника обнаружить тогда так и не удалось.

Первыми были... африканеры

И все же, что бы там ни пытался доказать всеми уважаемый Кеннет Макинтайр, один факт остается бесспорным — во всяком случае, ни у кого из австралийских ученых сомнений он не вызывает. И суть его заключается в том, что колонизировать Австралию, вопреки расхожему мнению, начали голландцы, ее же, впрочем, и открывшие. И опять-таки — задолго до того, как к восточным берегам Южной Земли подошел барк «Индевор» под водительством английского мореплавателя Джеймса Кука.

Австралийские исследователи, к примеру, с точностью выяснили, что в 1712 году в заливе Шарк, что на западном побережье Австралии, затонул голландский торговый парусник «Зейдорп». Он шел из Капштадта (нынешнего Кейптауна) в Батавию (нынешнюю Джакарту) — столицу Восточной Голландской Индии. Так вот, в 1927 году на обломки неизвестного парусника, покоившиеся среди скал на диком берегу, случайно наткнулся работник местной скотоводческой фермы Том Пеппер. А спустя тридцать лет, в 1958 году, Том Плэйфорд, начальник Геологоразведочной службы Западной территории Австралии, определил, что это — обломки «Зейдорпа».

Больше того, Плэйфорд высказал предположение, не лишенное оснований, что шестьдесят человек — моряки и пассажиры «Зейдорпа», — спаслись. Там же, на берегу залива Шарк, были обнаружены следы кострища и среди них — замки, железные скобы и петли от матросских рундуков, какие были в ходу у голландских моряков в конце XVII — и начале XVIII века. По мнению Плэйфорда, потерпевшие кораблекрушение голландцы — вернее, африканеры, о чем мы узнаем дальше, — жгли свой скарб, который им удалось переправить на берег, в надежде, что их заметит какой-нибудь проходящий мимо голландский корабль, — суда других стран в те времена в воды Австралии, по понятным причинам, не заходили.

Болезнь — в доказательство

Главным же аргументом в пользу «голландско-африканерской» версии служит один прелюбопытный факт. Причем не из области истории или географии... а генетики.

Моряки с «Зейдорпа» позднее перемешались с аборигенами. Что, в общем-то, не удивительно. Впечатляет, однако, другое: последствия тех межрасовых браков сказались много времени спустя — уже в наши дни. Так, начиная с 1988 года доктор Рик Росси из Пертского медицинского центра зарегистрировал среди аборигенов шесть случаев порфирии — редко встречающейся наследственной болезни. И четверо больных были из племен мангала и нанда, издревле проживающих на территории близ залива Шарк.

В самом деле, порфирия, или порфиринова болезнь, недуг своего рода уникальный. Среди белых его и правда встретишь нечасто. Австралийские же аборигены ему и вовсе не подвержены. Признаки порфирии — болезненная чувствительность к свету, уязвимость кожного покрова, затемнение мочи, не считая систематических желудочно-кишечных и нервно-психических расстройств. И, что характерно, случаи заболевания порфирией нет-нет да и отмечаются среди африканеров, или буров, — тех же выходцев из Голландии.

Иными словами, современные исследования в области генетической генеалогии показали, что все африканеры с признаками порфирии прямые потомки старинной голландской четы Геррита Янза и Ариантье Якобе, сочетавшихся браком в 1688 году в Капштадте. Как полагает доктор Росси, капитан «Зейдорпа» Маринус Вейсвлит завербовал матросом, среди прочих, одного из сыновей Янза: дело в том, что во время долгого перехода из Голландии в Южную Африку 112 человек из прежней команды «Зейдорпа» умерли — кто от цинги, кто от малярии.

В 1995 году доктору Шигуро Такатоне из Университета в Осаке, работавшему в команде доктора Росси, удалось получить ген порфирии путем клонирования — из проб пигментов, взятых на анализ у больных аборигенов. И если этот ген будет идентичен генам, выявленным у нынешних потомков рода Янзов — а так скорее всего и будет, — версия доктора Росси подтвердится безусловно. То есть, таким образом, станет ясно, что порфиринова болезнь поразила австралийских аборигенов не одно или, скажем, два поколения назад, а намного раньше.

И снова голландцы

Однако давайте вернемся к истории освоения Пятого континента. Доказательства того, что голландцы первыми из европейцев проникли в глубь Австралии, можно найти в письменных источниках стошестидесятилетней давности. Так, например, в 1834 году британские газеты опубликовали донесение одного английского лейтенанта, совершившего путешествие во внутренние области Австралии. По словам того самого лейтенанта, в пустыне Танами он вышел на голландское поселение из трехсот человек, которое было основано 170 лет тому назад...

А вот еще одна история, не менее любопытная. В свое время писали, что известный исследователь Австралии Джон Мак-Доуэлл Стюарт получил в подарок от аборигена какого-то племени некий масонский символ. А чуть погодя, в той же местности, Стюарт наткнулся на совершенно четкий след — отпечаток ноги белого человека. И это еще не все.

Чарлз Уиннек, также немало путешествовавший по Австралии, однажды повстречал странного на вид аборигена-альбиноса, и тот в знак согласия или одобрения вместо английского «йес», то и дело твердил Уиннеку «йа» — чисто по-голландски.

Кроме того, в результате совместных исследований, которые недавно провели англичанин доктор Эндрю Кук, его голландская коллега доктор Фемме Гастра из Лейденского университета и австралиец Лес Хиддинс, было установлено, что за полвека до кораблекрушения «Зейдорпа», в 1660 году, может, чуть позже — у северо-западного побережья Австралии пошел ко дну другой голландский парусник. Девяносто человек из его команды благополучно выбрались на берег. И отправились вдоль реки Фицрой в глубь континента. Одолев пешком добрую тысячу километров, они остановились где-то на границе между Кимберли и Большой Песчаной пустыней. И заложили поселение. Потомки тех первых колонистов живут там и здравствуют и по сей день. И носят фамилию ван Барль — основателя колонии.

Небезынтересно также отметить, что неподалеку от этого голландского поселения Лес Хиддинс обнаружил наскальные рисунки: все они были выполнены в чисто европейской манере.

Ну и напоследок еще один любопытный факт. Тот же Хиддинс побывал в гостях у варриманга — тамошнего племени аборигенов. И каково же было удивление ученого, когда он увидел, что все мужчины варриманга ухаживают за своими бородами сообразно голландской моде XVII века!..

Игорь Алчеев

 

2001 и дальше: Сколько нас будет?

Очень может быть, что именно в тот самый момент, когда вы начнете читать этот очерк, на Земле произойдет весьма знаменательное событие: родится (если уже не родился) шестимиллиардный житель. По расчетам демографов, именно в 1999 году численность населения Земли должна перевалить через круглую и очень солидную цифру: 6.000.000.000. Много это или мало?

Два с половиной гектара

Шесть миллиардов чего бы то ни было очень трудно вообразить. Но и без особого воображения можно понять, что число людей на планете просто колоссально. Если на живой вес — это примерно 300 миллионов тонн. А если взять и поделить площадь земной суши на численность населения планеты, то на каждого человека придется всего-навсего два с половиной гектара территории — любой территории, включая горы, ледники, пустыни, болота и прочие неудобицы. М-да, негусто, Пройдет еще какое-то время и вообще повернуться будет негде. Может ли такое случиться? Реально ли подсчитать, сколько нас будет через «какое-то время» — например, в XXI веке? И сколько вообще ДОЛЖНО быть на планете Земля?

Прежде чем попытаться ответить на эти непростые вопросы, давайте разберемся, а сколько нас было до сих пор.

По некоторым оценкам, за всю историю цивилизации на Земле успело прожить 100 миллиардов человек. Чисто хронологически дело обстояло следующим образом. В тысячном году до нашей эры численность разумных обитателей планеты Земля составляла около 100 миллионов человек (это население нынешней Нигерии). К началу эры население планеты удвоилось (сейчас примерно столько же людей живет в одной Индонезии), но, разумеется, не успокоилось на достигнутом и двинулось дальше в будущее все с той же неспешной скоростью — чуть больше десяти человек в час. За первое тысячелетие новой эры прирост составил опять-таки сто миллионов. Во втором тысячелетии темп постепенно убыстряется, К середине XVII столетия на Земле набралось уже 500 миллионов человек (это около половины нынешней Индии), а примерно в 1804 году земляне «распечатали» свой первый миллиард. Заметим: к этой цифре цивилизация шла много тысячелетий. О дальнейшем процессе уже не скажешь: «шел». В XX веке история народонаселения понеслась вскачь. 1927 год — второй миллиард. 1960 год — третий. Проходит всего-навсего 14 лет — и на Земле уже четыре миллиарда людей. Спустя 13 лет — в 1987 году — пять миллиардов. А еще через 12 лет — это уже наше время, год, 1999-й, — добро пожаловать на планету, шестимиллиардный обитатель!

Вы обратили внимание? Мало того, что население планеты удвоилось меньше чем за сорок лет, но и срок прироста каждого нового миллиарда сокращается: каждый раз он убывает на год. Неужели так и будет продолжаться: седьмой миллиард — через 11 лет, восьмой — через 10... Оставаясь в рамках этой линейной логики, нетрудно подсчитать, что, начиная с 2064 года, человечество, став шестнадцатимиллиардным, будет прибавлять по миллиарду в год, а потом и больше. Ужас!

Я сразу хочу успокоить читателей. Ничего такого, надо полагать, не произойдет. Динамика народонаселения — непростая штука, она подчиняется очень сложной математике (и, разумеется, не только математике), и с линейной меркой к ней подходить нельзя.

Призрак катастрофы

В прошлые века демографические проблемы не пользовались особым вниманием ученых и широкой публики. Само слово «демография» было введено в оборот французом Ашилем Гийяром лишь в 1855 году.

И все же отдадим людям прошлого справедливость: «практической демографией» они занимались с давних времен. Переписи населения проводились еще в древнем Вавилоне — на этот счет сохранились соответствующие глиняные таблички. А в Древнем Риме «сенсусы» — так на латыни именовался статистический учет вообще и переписи населения в частности — были непременной частью государственного делопроизводства. Надо ведь знать, сколько где человек живет и какие с них собирать подати. История сохранила множество римских учетных документов — с такими, к примеру, записями: Helvetiorum censu habito, repertus est numerus milium CX, что означает «численность гельветов, по проведении переписи, оказалась 110 тысяч».

В новое время первая перепись состоялась в колонии Новая Франция (Квебек) в 1665 году. Соединенные Штаты провели свою первую перепись в 1790 году. Спустя тридцать лет настало время переписей в Италии, Испании, Англии, Ирландии, Австрии, Франции. В 1851 году прошла перепись населения в Китае, а спустя десять лет — и в России. Говоря о демографии — тем более в Год Шестого Миллиарда, — нельзя не вспомнить о пионере этой области науки — английском экономисте и священнике Томасе Роберте Мальтусе. Как раз тогда, когда численность населения планеты подбиралась к первому миллиарду — а именно в 1798 году, — тридцатидвухлетний ученый анонимно опубликовал свое знаменитое «Эссе о законе народонаселения», в котором выдвинул следующее утверждение:

«Население, если его не контролировать, увеличивается в геометрической прогрессии. Средства пропитания возрастают всего лишь в арифметической прогрессии. Даже поверхностное знакомство с числами покажет, что первая последовательность несоизмерима со второй».

Теория Мальтуса обрела немалую популярность. В течение вот уже двух веков она вызывает нешуточные споры. Советская пропаганда долгие десятилетия клеймила эту теорию как «антинаучную систему взглядов на народонаселение», а самого Мальтуса именовала не иначе как «реакционным экономистом».

Между тем понять опасения Мальтуса чисто по-человечески весьма просто. Его беспокоил следующий умозрительный вывод: население мира растет быстрее, чем производит средства пропитания. Другое дело, что два столетия назад (да, впрочем, и сейчас) практика не очень-то подтверждала эту мысль, и рассуждения Мальтуса носили скорее теоретический характер.

По логике британского ученого, населению Англии предстояло удваиваться каждые 25 лет, и к 1950 году эта страна должна была насчитывать 704 миллиона жителей, в то время как ее территория может прокормить только 77 миллионов. Следовательно, нужно предпринимать какие-то решительные меры по сдерживанию численности, «контролировать» прирост населения. Однако история показала, что с пресловутыми арифметической и геометрической прогрессиями не все так просто. К 1950 году население Соединенного Королевства только-только достигло 50 миллионов человек. Да и в наше время численность Великобритании — менее 59 миллионов — вполне позволяет этой стране прокормить себя.

А вот что касается будущего... Вдруг Мальтус прав — в долговременной перспективе? Вдруг эти прогрессии действительно станут «несоизмеримыми» (Как бы марксисты ни поносили «реакционного экономиста», но, между прочим, Фридрих Энгельс почти век спустя после появления работы Мальтуса тоже отдал должное проблеме демографического кризиса. В 1881 году он заметил: «Абстрактная возможность такого численного роста человечества, которая вызовет необходимость положить этому росту предел, конечно, существует».)

Запомним выражение «предел роста» и перенесемся в 60-е годы нашего века — для того, чтобы разобраться в сегодняшней ситуации, весьма важно понять демографические настроения того времени. Именно в 60-е годы люди с особой остротой заметили опасность перенаселения и как бы заново прочитали Мальтуса. Дело в том, что человечество выкинуло фокус. Ни накануне второй мировой войны, ни тем более в первое десятилетие после нее особо страшных демографических прогнозов не было. Наоборот, в большинстве развитых стран считалось, что темпы прироста населения идут на убыль.

И вдруг это было воспринято именно как «вдруг» — резкий скачок: еще «вчера» (в 1930 году) на планете проживало два миллиарда человек, а «сегодня» (в 1960-м) — после Великой Депрессии, жуткой мировой войны и целой серии войн локальных — на миллиард больше. Термин «демографический взрыв» стал одним из самых популярных.

Конечно, объяснения нашлись: на планете стабильно росла рождаемость (особо быстрыми темпами—в развивающихся странах), прогресс медицины и здравоохранения привел к сокращению детской смертности и увеличению средней продолжительности жизни, перед антибиотиками отступили многие смертельные болезни. Впрочем, объяснения — при всей их оптимистической окраске — не очень-то успокаивали. Логика была простой: если высокие темпы прироста населения сохранятся, не спасут ни медицина, ни здравоохранение — человечество еще несколько раз удвоится, истощит природные ресурсы, окончательно загрязнит своими отходами окружающую среду, и — Мальтусу, конечно, большой привет — грянет катастрофа.

«Подвиньтесь! Подвиньтесь!»

Едва ли не первым произведением в фантастике на тему демографического кризиса была «черная» комедия Курта Воннегута «Большое путешествие вверх и далее», вышедшая в 1954 году. Там действительно речь шла о перенаселении планеты, только причиной его был не безудержный рост численности людей, а революционные успехи в области биологии, приведшие к резкому увеличению продолжительности жизни.

В 1966 году появился знаменитый демографический триллер Гарри Гаррисона «Подвиньтесь! Подвиньтесь!», изобразивший жуткое будущее перенаселенного Нью-Йорка конца века. Любопытно, что автор почти не ошибся в количественном прогнозе: нас сейчас пусть и не семь, как предполагал Гаррисон, но все-таки шесть миллиардов; однако что-то не видно, чтобы Америка поглощала сто процентов ресурсов планеты, чего — в связи с бурным приростом населения — опасался фантаст. Да и жуткая перенаселенность крупных городов как-то не очень ощущается.

В 1968 году вышел — среди множества прочих — еще один роман на тему демографического кризиса, быстро ставший классикой жанра, — «Стояние на Занзибаре» Джона Браннера. В нем описывалось более далекое будущее — 2020 год, к каковому времени людей на планете стало столько (просто кошмар — почти девять миллиардов человек!), что если каждому отвести по два квадратных фута земли, то все человечество стоймя заполнило бы остров Занзибар. Образ яркий, но, если вдуматься, ничего особого не говорящий. Возьмем наше время и нынешнюю численность человечества и отведем каждому живущему на Земле примерно столько же, сколько отводил Браннер (ну чуть меньше — квадратик со стороной сорок сантиметров, стоять вполне удобно), — тогда все население мира «спокойно» разместится на территории Москвы. Получится «Стояние в Москве». И что с того? Москвичей, правда, жалко...

В нашей, отечественной фантастике той поры произведений о грозящем миру «перепроизводстве населения» практически не было. Советская идеологическая мысль постановила, что угроза перенаселения — выдумка буржуазной футурологии, никаких демографических катаклизмов в будущем не предвидится (а если и предвидится, то не у нас) и вообще все глобальные проблемы будут решены посредством торжества социализма и последующего перехода к коммунизму, при котором «все источники общественного богатства польются полным потоком» и наконец-то будет обеспечено гармоничное взаимодействие человека и природы. Даже в произведениях братьев Стругацких на мой взгляд, лучших из отечественных фантастов — нет и следа перенаселения. В повести «Стажеры», действие которой относится примерно к концу XXI века, просто и ясно сообщается: на Земле — четыре миллиарда человек, половина — люди коммунистического завтра, половина — западный мир. Повесть вышла в 1962 году. Четырехмиллиардный рубеж мир преодолеет всего через 12 лет...

Но оставим фантастику и вернемся в реальный мир. К концу бурного десятилетия 60-х обеспокоенность ученых будущим планеты — прежде всего демографическим — достигла высокого накала, что хорошо видно на примере Римского клуба. Эта международная общественная организация, созданная в 1968 году, ставила своей целью проведение крупномасштабных социально-экономических исследований и мобилизацию усилий человечества на решение глобальных проблем. Последовали доклады ученых разных стран Римскому клубу, первые из которых — «Пределы роста» (1972), написанные группой американских ученых под руководством Д. Медоуза, «Человечество на перепутье» М. Месаровича и Э. Пестеля (1974), «Пересмотр международного порядка» Я. Тинбергена (1976), — наделали немало шума, обрисовав весьма мрачные перспективы дальнейшего развития цивилизации и выдвинув довольно жесткие рекомендации по сдерживанию роста. Чего стоит хотя бы эпиграф к одной из глав доклада «Человечество на перепутье»: «Мир болен раком, и этот рак — человек».

Авторы докладов предлагали решить демографическую проблему отчетливо мальтузианским образом — путем контроля над ростом населения. Однако если промышленное производство продолжает безудержно расти, то жесткий контроль над рождаемостью все равно не устранит кризисной ситуации, поскольку никуда не деться от угрозы истощения невозобновляемых ресурсов и загрязнения окружающей среды. Где же выход? Может быть, мировая катастрофа неизбежна и ничего уже нельзя предпринять? Группа Д. Медоуза считала, что катастрофу все-таки можно предотвратить, но для этого необходимо кардинально изменить современные тенденции развития человечества: перейти от безудержного роста народонаселения и капитала к «нулевому росту» и добиться «глобального равновесия» — такого состояния цивилизации, когда «основные материальные потребности каждого человека, живущего на земле, будут удовлетворяться и каждый получит равные возможности для реализации своего индивидуального человеческого потенциала».

Разумеется, теорию «нулевого роста» немедленно подхватили писатели-фантасты, во многих произведениях она встречается и по сей день, однако, по сути, эта идея просуществовала не столь долго. Уже Ян Тинберген, автор третьего доклада Римскому клубу, пришел к выводу, что человечество успешно справится с грозящими ему бедами, отнюдь не прибегая к такому крайнему средству, как торможение и тем более остановка роста.

В 70-е годы картинам ужасов, которые ожидают человечество, было несть числа. Демографический взрыв продолжался, население мира росло пугающе быстро, и одно это уже, казалось многим, лишало людей планеты всяких надежд на нормальное будущее. Можно вспомнить работы западногерманского футуролога Г. Шнайдера, который немало рассуждал о взрывоопасной ситуации в международных отношениях, порожденной демографической революцией. Двести тысяч человек, прибавляющихся в мире ежедневно, писал он, это численность населения целого города. Каждую неделю на земле появляется как бы новый город размером с Мюнхен, Варшаву или Киев, каждый месяц — такая страна, как Дания, Эквадор или Гватемала, каждые три года — такие страны, как США или СССР, каждые пять лет — еще одна Южная Америка, Западная Европа или Африка.

Именно в 70-е годы на страницах разных изданий замелькало выражение «золотой миллиард». Как считали тогда многие экологи, планета Земля может выдержать на себе около миллиарда разумных существ, если же землян больше — это прямой путь к истощению ресурсов, необратимым изменениям в экологии и, таким образом, к катастрофе. Ну, хорошо, «золотой миллиард», допустим. Но ведь и тогда на Земле проживало в четыре раза больше людей. Куда девать три миллиарда «незолотых» разумных обитателей, вдруг ставших лишними? И кто будет решать — эти вот «золотые» (вольно, можно покурить), а вот эти лишние (стр-р-рой-ся! на выход с вещами)?..

Не катастрофа, а переход

Пора наконец познакомить читателей с понятием «демографического перехода». Понятие это отражает давно замеченный факт, что на определенном этапе развития страны, региона или всего человечества в целом — происходит резкое увеличение темпа прироста населения, затем темп столь же резко спадает, и численность населения выходит на стабилизированный режим. Самое важное здесь — определить начало и протяженность «определенного этапа», осознать количественные параметры стабилизации и по возможности выразить все это непротиворечивой математической моделью.

По мнению американского ученого Стивена Джиллетта, демографический переход начался в XVIII веке, и произошел он сначала во Франции, затем распространился по всей Европе, а в нашем столетии охватил весь мир. При этом количество людей на Земле не сильно зависит от политической воли или экономических обстоятельств — оно подчинено природным регуляторам. Культура и технология также выступают в качестве регуляторов, более того — демографический переход сам по себе побуждает людей к созданию новых экономических и социальных структур, требующих ограничения рождаемости.

Классический пример демографического перехода дает Великобритания. За XVIII век население этой страны удвоилось, к середине XIX столетия — удвоилось еще раз, а затем темп прироста начал спадать. В 1900 году в Соединенном Королевстве проживало около 40 миллионов человек, за первую половину века прибавилось всего десять миллионов, а за вторую — даже меньше десяти миллионов. По современным прогнозам, к середине XXI столетия количество жителей Великобритании не только не увеличится, но даже несколько уменьшится, так что можно утверждать: демографическая кривая здесь стала горизонтальной прямой, численность населения стабилизировалась и будет длительное время держаться на уровне 56 — 58 миллионов человек.

От понимания особенностей демографического перехода в отдельных странах не так-то просто перейти к глобальным характеристикам: слишком много факторов надо учитывать, требуется нетривиальная математическая модель. Такую модель удалось построить нашему известному ученому Сергею Петровичу Капице — читатели хорошо знают его по телепередаче «Очевидное — невероятное». Теория роста населения Земли С. П. Капицы увидела свет в прошлом году и сразу стала заметным событием в демографической науке — она действительно объясняет, что происходило с народонаселением мира в прошлом, дает четкий анализ сегодняшних тенденций и позволяет уверенно прогнозировать демографическую динамику на длительный срок.

Вот что пишет сам С. П. Капица:

«Продолжительность перехода составляет всего... 84 года, однако за это время, составляющее 1/50 000 всей истории человечества, произойдет коренное изменение характера его развития. Несмотря на краткость перехода, это время переживет 1/10 всех людей, когда-либо живших.

Существен вывод о стабилизации населения мира после демографического перехода... Предел роста численности следует искать не в глобальном недостатке ресурсов, а в системных закономерностях развития человечества. Заключение, к которому приводит модель, состоит в общей независимости глобального роста от внешних условий, вывод, находящийся в каждом противоречии с общепринятыми представлениями. Более того, до сих пор и, по-видимому, в обозримом будущем такие ресурсы будут иметься и позволят человечеству пройти через демографический переход, при котором население увеличится всего в 2,5 раза. Этот вывод можно сформулировать как принцип демографического императива, как следствие имманентности системного роста человечества».

Можно сказать, что в каком-то смысле нам повезло. Современным людям выпало жить посреди короткого и очень энергичного демографического перехода всего человечества. Видимо, самая острая фаза уже позади, и впереди нас ждет уверенное снижение темпа прироста человечества, а через несколько десятилетий — к середине XXI века — население Земли стабилизируется на уровне примерно 10, максимум 12 миллиардов человек. (Это полностью совпадает с демографическим прогнозом отдела народонаселения ООН, по которому к 2050 году на планете будет насчитываться от 7,3 до 10,7 миллиарда жителей.)

Выводы теории подтверждает и практика последнего десятилетия. Утихли страсти вокруг «неминуемой» демографической катастрофы. Статистика народонаселения выглядит вполне обнадеживающей. Темп прироста населения Земли, который в 60-е и начале 70-х годов держался на уровне двух процентов в год (в основном за счет развивающихся стран, где он достигал даже 3,5 процента), снизился до 1,7 процента в начале десятилетия, а в 1995 — 2000 годах и вовсе составляет один процент с третью. Мы движемся в будущее со скоростью 9000 человек в час, и скорость эта снижается.

«Старый» новый мир

Как мы уже знаем, есть объективные естественные причины, ведущие к стабилизации общемирового населения, однако и само человечество приложило немалые усилия — в особенности это касается азиатских стран. (Не зря, не зря авторы докладов Римскому клубу пугали мир жуткими картинами перенаселения!) Япония еще в 1948 году, не дожидаясь теорий демографического перехода, объявила программу ограничения рождаемости. Однако общее снижение темпа прироста в Азии во многом объясняется жесткой демографической политикой Китая — самой населенной страны в мире. После того как в Китае был выдвинут и принят в качестве руководства к действию лозунг «В семье — один ребенок», темп прироста снизился до 1,4 процента, и есть основания полагать, что в скором времени он упадет до нулевого уровня. В Индии — второй крупнейшей стране мира — успехи не столь заметны. Население там продолжает расти довольно интенсивно. По современным прогнозам, к середине следующего века Индия обгонит Китай примерно на 50 миллионов человек и станет мировым лидером по численности населения. Всего же в Индии и Китае будет жить более трех миллиардов человек (треть населения планеты!).

Вообще говоря, крупномасштабное демографическое будущее планеты видится из нашего сегодня довольно четко. Умеренный прогноз таков. Через пятьдесят лет население Азии будет составлять более пяти миллиардов человек, Африки — более чем удвоится и достигнет почти двух миллиардов. Население обеих Америк сильно превзойдет миллиард. А вот старушка-Европа прибавит в численности совсем немного: в ней будет жить чуть больше 600 миллионов человек.

В 56 странах будет наблюдаться отрицательный прирост (то есть показатель смертности будет превышать показатель рождаемости) — это все европейские страны, Китай и Япония. С демографической точки зрения, ничего необычного здесь нет — можно считать, что демографический переход в таких странах закончился и они перешли в стабильное состояние. Однако Россия здесь стоит особняком. Как ни печально, но последние годы смертность у нас невероятно превышает рождаемость: на каждую тысячу жителей рождается 9 человек, а умирает 16. Минус 0,7 процента прироста в год — это никакая не стабильность, а демографическая катастрофа в отдельно взятой стране. Если тенденция сохранится, то к 2050 году Россия — по численности населения — перейдет с седьмого на четырнадцатое место в мире (пропустив вперед Нигерию, Бангладеш, Эфиопию, Конго, Мексику, Филиппины и Вьетнам): в ней будет жить 120 миллионов человек.

Можно с уверенностью сказать, что в XXI веке большинство населения мира будет жить в городах: процесс урбанизации начался давно, и нет оснований считать, что он скоро закончится. Уже сейчас, в конце столетия, в городах проживает почти половина населения мира, то есть чуть меньше трех миллиардов человек (!), хотя полвека назад доля городских жителей не составляла и трети.

Конечно, на рост населения и распределение его по планете будет влиять множество факторов, и не все можно угадать или правильно оценить заранее. Взять хотя бы климатические условия. Не исключено, что в результате глобального потепления уровень мирового океана начнет хоть немного, но подниматься. А ведь почти две трети населения мира обитает на побережьях — ну, если и не совсем у моря-океана, то по крайней мере в пределах 60-километровой прибрежной полосы. Причем огромные количества людей в Азии и Африке живут в низинах и дельтах рек. Если океан начнет наступать, это приведет к массовым миграциям, что самым непредсказуемым образом повлияет на демографическую ситуацию. Уже в наше время миграции вследствие войн, неблагоприятных экономических условий, природных бедствий привели к тому, что 125 миллионов человек (более двух процентов населения мира) были вынуждены покинуть свои страны и поселиться вдали от дома. Это данные 1994 года — скорее всего, очень неполные...

 

Еще один важный процесс, который намечается уже сейчас и станет серьезным фактором жизни людей в будущем столетии, — это постарение мира, то есть увеличение доли пожилых людей в общей численности населения: прямой результат успехов медицины. Сейчас на планете живет примерно 66 миллионов человек в возрасте более восьмидесяти лет (меньше 1 процента). Через пятьдесят лет их количество возрастет в шесть раз и, приблизившись к 400 миллионам, составит не менее четырех процентов. Количество «самых старых» — то есть, тех, кому за сто, — возрастет даже в 16 раз и составит 2,2 миллиона.

Пока еще мир весьма молод — в возрастном смысле. Сейчас количество детей на планете (30 процентов) в три раза превышает количество пожилых (10 процентов). Пройдет еще пятьдесят лет, и ситуация — по крайней мере, в развитых странах — изменится на обратную: пожилых там будет в два раза больше, чем детей. Самой «старой» страной будет Испания, а самым «молодым» континентом — по-прежнему Африка.

Надо думать, что и понятие о сроке человеческой жизни довольно сильно изменится. Средняя продолжительность жизни приблизится к 90 годам, а максимальная, вполне возможно, составит 130 лет.

Ну хорошо. Демографический переход, урбанизация, постарение мира... Но как быть с «золотым миллиардом»? Нас сейчас в шесть раз больше «положенного», а через полвека станет — в десять раз. То, что на всех хватит пространства, — это понятно. Но хватит ли еды? Сколько вообще человек может прокормить Земля?

На этот вопрос есть самые разные ответы. Начнем с того, что «золотой миллиард» — это все же зловещая пропагандистская штучка, не более того. Помимо «прогрессий» Томаса Мальтуса есть еще такая вещь, как научный и технический прогресс, а он включает и достижения генетики и биотехнологии, и профилактику заболеваний растений и животных, и успехи агрикультуры (вспомним хотя бы о «зеленой революции»), и тот факт, что человечество все больше воспринимает правила экологического поведения. Может быть, это не очень широко известно, но за последние 25 — 30 лет рост производства продуктов питания в мире обгонял рост населения примерно на 16 процентов. Другое дело, что производимое в нарастающих количествах питание достается далеко не всем: не менее четверти землян живут впроголодь, а из них почти половина испытывает хронический голод, от которого ежегодно гибнут миллионы людей, — но эта печальная проблема, строго говоря, не имеет отношения к демографии.

Серьезным ученым давно уже ясно, что Земля прокормит и 6, и 8, и 12 миллиардов человек. По мнению Сергея Петровича Капицы, «при разумных предположениях Земля может поддерживать в течение длительного времени до 15 — 25 миллиардов людей».

Сейчас есть все основания полагать, что когда демографический переход завершится для всего человечества, население мира стабилизируется на уровне заведомо ниже критического, как бы эту «критичность» не определять. Так что если употреблять эпитет «золотой», то следует говорить о «золотой десятке» миллиардов, которые будут жить на планете и в XXI веке, и в последующих столетиях. (Заметим, что «средний» прогноз отдела народонаселения ООН на 2150 год — 10,8 миллиарда.)

Вы не посмотрели на часы, когда приступили к этому очерку? Сколько вам потребовалось на чтение? Минут двадцать, от силы тридцать? За это время на планете Земля прибавилось четыре с половиной тысячи человек — целый поселок. Давайте скажем им: «Милости просим! Располагайтесь. Места хватит всем».

Виталии Бабенко

 

Живописная Россия: Волны калмыцких степей

Эти снимки принес в редакцию молодой журналист из Элисты, столицы Калмыкии, Николай Бошев. Разложил на столе — и мне показалось, что я вдохнула горячий травянистый воздух степей. Табун лошадей, чайки над синим пятном воды, силуэт каменной бабы под просторным закатным небом...

Земля Калмыкии... Она лежит в западной части Прикаспийской низменности, и на юго-востоке ее омывают воды Каспия. Земля эта словно самой природой создана для того, чтобы здесь разводили тонкорунных овец, выращивали мясную породу скота, чтобы по ее просторам гуляли табуны лошадей, а на полупустынных Черных землях, которые зимой остаются почти без снега, чабаны отгоняли скот на дальние пастбища.

Пейзаж калмыцкой степи вызвал воспоминания о Монголии, где мне доводилось бывать. Вглядываюсь в лица людей, запечатленных на фотографиях, в их разноцветные длиннополые халаты, в новенькое, с иголочки, здание дацана с приподнятыми крыльями крыши — и покатились, волна за волной, сравнения, ассоциации, события, уводящие в историю...

Корни калмыцкого народа уходят в Азию. Предки его — западно-монгольские племена и народности — в давние времена назывались ойратами и участвовали в завоевательных походах Чингисхана. Но в первой половине XVII многие ойратские тайши (князья) попросили подданство русского царя и, получив согласие, переселились в степи Нижнего Поволжья. В отличие от ойратов, оставшихся в Джунгарии, они стали называть себя калмыками — от слова «хальмг», что значит «остаток». В XVIII веке это слово стало самоназванием народа.

Калмыки — вплоть до нашего века — занимались кочевым скотоводством; их быстрая боевая конница защищала южные русские границы и во всех войнах, которые вела Российская Империя.

Но свою веру — буддизм — калмыки сохранили, несмотря на тяжелейшие события в своей, уже российской, истории. Первое из них в 1771 году, когда часть недовольная политикой России, вернулась в Западную Монголию; второе произошло в нашем веке: во время Отечественной войны калмыков выслали в Сибирь и Среднюю Азию по обвинению в пособничестве немцам. Сейчас калмыки вновь живут в своей республике (их около 170 тысяч), а также в Астраханской, Ростовской, Волгоградской областях и в Ставропольском крае. И вновь строят дацаны.

Давно, казалось бы, миновало время скотоводов-кочевников, а их религия, их культура существуют и берегут прошлое. По-прежнему священен для калмыков, как и для всех монголоязычных народов, белый цвет — цвет молока. По-прежнему живут старинные праздники. Один из них — Цаган Сар (Белый Месяц) связан с наступлением весны; другой, летний, — праздник освящения воды (стоит ли говорить, что значит вода в сухой степи?); а осенний Гал Тяклги — праздник жертвоприношения огню — отмечается перед наступающими зимними холодами. И, конечно, в культуре калмыков издавна живет культ коня. Достаточно прочитать калмыцкий эпос «Джангар», чтобы ощутить это в полной мере.

Три из того, что быстро?

Что быстро в мире ?

Ноги скакуна.

Стрела, коль ловко пущена она.

И мысль быстра, когда она умна.

Это трехстишие, или, по-калмыцки, «гурвн» («тройка»), — одно из многих, которыми славится калмыцкий фольклор. Молодежь любила устраивать состязания — кто знает «троек» больше, чьи лучше? Все они начинаются с вопроса и содержат ответ из трех частей. В «тройках» — и опыт народа, и его жизнь, и его мудрость.

...Волны калмыцкой степи замедлили свой бег у стен дацана и попристальнее вглядеться в синий фронтон. На нем — изображение колеса. Это — ваджра, по буддийской мифологии, символ неуничтожимости, прочности и стойкости.

Лидия Чешкова