Вечером ребята только и говорили о посещении школы гардистами. Зузка громко хохотала, когда Лацо со множеством подробностей, иногда привирая, описывал сцену допроса. А мать Зузки штопала чулки и с улыбкой прислушивалась к болтовне детей.

— Покажи, как ты кричал, — уже в который раз просила Зузка и заливалась веселым смехом.

Девочек комиссия не заставляла кричать: доносчики единодушно утверждали, будто кричал мальчик. Девочек только спрашивали, как все произошло, а это было далеко не так забавно. Восторги Зузки вдохновили Лацо, и он стал привирать с таким увлечением, что в конце концов сам поверил в свой вымысел.

— Ну как, покажи еще разок! — не унималась Зузка.

Лацо снова стал в боевую позу, тряхнул вихрами и уже открыл было рот, когда Зузкина мать остановила его:

— Хватит, успокойтесь! От вашего крика соседи оглохнут. Зузка, ты допрашиваешь его дольше, чем начальник гарды.

Зузка подмигнула Лацо, и оба прыснули.

— Начальник ничего не понимает, а Ланцух-младший просто осел, — заявила Зузка.

— Если ты считаешь, что из тебя вышел бы лучший начальник, мы запишем тебя в гарду, — предложила мать.

— Ну нет, мамочка, я не хочу! Гардисты подлые и бесчестные, они бьют беззащитных детей. Мы получше их свое дело сделали. Правда, Лацо?

— Что же вы сделали? — заинтересовалась Сернкова.

— Мы доказали, что не боимся их, — быстро нашелся Лацо и с укором поглядел на Зузку.

Девочка смутилась, поняв, что сболтнула лишнее. Мать вдевала нитку в иголку и, как бы невзначай, спросила:

— А как они поступят, если не найдут виновного среди учеников?

— Начальник пригрозил, что допросят учителей, — ответил Лацо.

— Ну и пускай! — фыркнула Зузка. — Вот мы посмеемся!

— Довольно, дети! Спать пора. Всю вашу историю я уже наизусть знаю, — строго сказала Сернкова.

— Я подожду папу, он еще не слышал, — ластилась Зузка к матери.

— Папа очень поздно вернется с работы. Расскажешь ему завтра, Зуза. — Сернкова высвободилась из объятий дочки и озабоченно посмотрела на стенные часы. — Вам-то хорошо, дети, у вас жизнь вся впереди, и, я надеюсь, вас ждет много радостей, — прибавила она, глубоко вздохнув.

— Почему ты говоришь, что нам хорошо? — горячо возразила Зузка. — Неужели ты думаешь, что нам легко было выдержать допрос? Вовсе нет! Ты все повторяешь: «Вам хорошо, хорошо», а если хочешь знать, так у нас побольше неприятностей, чем у взрослых. Правда, Лацо?

— Ложитесь спать, ребятки. У меня голова что-то разболелась, я сегодня устала, — сказала Сернкова и снова посмотрела на часы.

Зузка поморщилась, но все-таки поцеловала мать и пожелала ей доброй ночи. Лацо постелил себе на кушетке, лег и закрыл глаза. В комнате стало тихо. Башенные часы лениво пробили десять. Сернкова бесшумно ходила по кухне; Лацо почувствовал приятный запах свежезажаренного кофе. Он свернулся клубочком под одеялом, ему было тепло и уютно. Начальник гарды, школа, бульканье кипящей в кофейнике воды — все провалилось куда-то во тьму, и Лацо уснул.

* * *

Ночью мальчика разбудил странный шорох; ему показалось, что кто-то шаркает босыми ногами по сухим листьям. Лацо беспокойно повернулся на спину. Звуки сразу прекратились, снова стало тихо. «Должно быть, мне приснилось», — лениво подумал он и хотел было лечь на бок, как вдруг шорох возобновился, и где-то совсем рядом, за изголовьем кушетки. Лацо слышал его теперь совершенно отчетливо.

— Мальчик всегда мечется во сне, — шепотом произнес знакомый голос. (Лацо тотчас сообразил, что принадлежит он отцу Зузки.) — Так ты говоришь, Руде удалось бежать?.. И малыши ему помогли?.. Неплохо, неплохо.

Второй голос звучал не так ясно, то замирал, то усиливался.

— Руда человек крепкий, в нашей работе он незаменим.

Сернка снова что-то сказал, но на этот раз невнятно, Лацо даже померещилось, будто до него доносится не человеческая речь, а журчанье ручья лунной ночью в долине Вербового.

— Да, есть у нас люди, и какие еще!.. С горячим, живым сердцем… — Собеседник Сернки говорил теперь более спокойно, легче было разобрать его слова.

— Комитет уже принял решение… Руда будет связным между обеими группами, твоей и моей, — продолжал Сернка. — Он верный товарищ. Впрочем, сам убедишься. Как же я рад, Ондришка!.. Мы так тревожились, удастся ли тебе, не помешают ли…

Сернка, увлекшись, заговорил почти полным голосом.

Лацо старался не пропустить ни слова. У мальчика трепетно забилось сердце. Ему и самому страстно хотелось бороться, помогать старшим товарищам.

— Да, народ просыпается. Кое-кто пока еще заботится только о своем родном гнезде. Но ничего, такие тоже вскоре прозреют, убедятся, что пришла пора защищать землю, на которой стоит их хата… научатся… — тихо заметил ночной гость.

Потом он заговорил о чем-то непонятном для Лацо. Мальчику никак не удавалось ухватить смысл его слов.

— Знаешь, Ондриш, — снова раздался голос Сернки, — иногда меня охватывает неудержимое желание выбежать из мастерской, подойти к некоторым трусам и крикнуть им прямо в лицо: «Эй вы, слепые кроты!» Понимаешь ли…

— Но мы же все время только это и делаем! И наши ребята отлично доказали им, на что они способны, — нетерпеливо прервал Сернку его собеседник.

— Твоим бегством мы им здорово насолили. Но меня беспокоит судьба остальных заключенных. Как бы их после процесса не услали в Германию. Наше так называемое правительство ведь ни шагу не ступит без указки немецких фашистов…

Сернка умолк. Скрипнул стул, потом послышались тяжелые шаги незнакомца — похоже было, что он передвигается с большим трудом.

— Я немножко постою, — произнес гость. — У меня все тело болит. Должно быть, печень отбили.

— Ондриш, — озабоченно сказал Сернка. — Выпей чаю…

— Здорово придумал! — Незнакомец весело рассмеялся. — Мы разбудим паренька. Ничего мне не надо. Я чувствую себя так, словно заново на свет родился… Главное, что мне дали район. Эх, поскорей бы за работу! Хватит с меня безделья.

…Когда Лацо проснулся, в кухне было светло. Сернкова готовила завтрак. Мальчик удивленно огляделся. Нет, это был не сон — у окна все еще стояли два стула, на полу валялись окурки.