Мать Лацо слегла. У нее так мучительно кололо в груди, что она едва добралась до лавки. Лацо принес из спальни одеяло и подушку и постелил их тут же, в кухне, чтобы матери было удобней присматривать за хозяйством. Тете Кубанихе в тот день пришлось хозяйничать одной. К вечеру она сильно устала и задремала в уголке, у печки. Ферко тоже спал, утомленный беготней на свежем воздухе. Лацо сидел возле матери, тревожно прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Мать не жаловалась, но мальчик понимал, что ей худо.

Лацо глубоко вздохнул. Завтра ему нужно возвращаться в город, а мама останется одна, больная, слабая. Бабка Катарина принесла ей вчера какое-то снадобье, велела принять и закутаться потеплее. Лацо весь вечер колол дрова, чтобы матери не пришлось обращаться за помощью к чужим. Потом сбегал в лавку, подмел двор, принес из погреба картошку. А теперь, сидя возле матери, он напряженно думал, что бы еще для нее сделать.

В кухне было тихо. Тетушка на миг открыла глаза и снова задремала. Лацо посмотрел на руки матери; сейчас они мирно покоились на одеяле. Вероятно, ей стало легче.

Миновала безрадостная пасхальная неделя. Лацо все надеялся, что Якуб хоть разочек заглянет домой, но он не пришел. Так и не довелось им встретиться. А завтра Лацо уедет в Жилину, останется там до конца учебного года и не скоро увидит старшего брата.

Вдруг мальчику показалось, что за окном мелькнуло чье-то лицо. Словно кто-то заглянул в хату и исчез…

— Я забыл затемнить окно, — забеспокоился Лацо и, перегнувшись через лавку, захлопнул внутреннюю раму, заклеенную черной бумагой.

Мать открыла глаза и насторожилась. Снаружи раздались тихие шаги. Потом в дверь постучали. В кухню вошел незнакомец, одетый по-городскому — в пальто и шляпе; в руке у него был чемоданчик, с какими обычно разъезжают бродячие торговцы.

— Добрый вечер, — сказал он с порога.

Мать, слегка приподнявшись на подушке, устало посмотрела на него.

— Не трудитесь, — прошептала она, — я ничего у вас не куплю… У меня и денег-то нет.

— Меня прислал пан Сернка, — улыбнулся незнакомец, дружелюбно глядя на Главкову.

— Пан Сернка? — встрепенулся Лацо.

Перед ним стоял «почетный член» команды. Мальчик радостно кинулся к нему.

— Вы приехали к нам? — вскричал он, сияя от удовольствия.

— Лацко, милый, откуда ты здесь взялся? — удивился гость.

— Мы здесь всегда живем, а я приехал на праздники.

— Ну и как, нравится тебе дома?

Гость поставил на стул чемоданчик и с интересом поглядел на Лацо. Очевидно, он не подозревал, что едет к его матери. Это недоразумение показалось мальчику очень забавным. Мать между тем села на лавке и даже хотела было встать, но гость решительно запротестовал.

— Лежите, лежите, пожалуйста, я ведь не экзекутор, — засмеялся он. — Расскажи, как ты поживаешь, паренек?

— Я-то хорошо… да вот мама больна, — ответил Лацо.

— Я пришел навестить вас и передать поклон от Сернки, — обратился гость к Главковой.

— А я была уверена, что вы ходите по домам и предлагаете свои товары, — засмеялась она.

— Я так и поступлю в случае, если сюда войдут посторонние…

Он открыл чемоданчик и разложил на столе пестрые фартуки и зеркальца для бритья. Лацо робко их потрогал и стал разглядывать себя в зеркальце. Тетя Кубаниха очнулась от дремоты и сонным взглядом окинула незнакомца.

— Ничего не бери, Ганка. Когда муж вернется, купишь все, что душе угодно, а сейчас об этом и не думай…

— Спите, спите, тетушка, я не собираюсь тратиться, — успокоила ее Главкова.

Тетушка откинула голову назад, закрыла глаза, и вскоре снова послышалось ее тихое похрапывание. Мать оперлась о подушку и с беспокойством ждала, когда гость наконец скажет, зачем он пришел. Может быть, он принес весточку от мужа? Надежда на это слабая, но все же…

— Значит, ты бросил товарищей и умчался на праздники домой? — спросил гость.

— Я приехал к маме, она больна… А завтра после обеда уеду, — ответил Лацо.

— Правильно сделал, что навестил маму, — похвалил его гость, а потом тихо добавил, пристально глядя на Главкову: — Мне нужно увидеть Ондриша.

У мальчика учащенно забилось сердце. Ондриш — это тот самый дядя, которого они провожали на вокзал. Он ведь уехал тогда вместе с мамой… Стало быть, он в Вербовом? А Лацо не знал. Ну конечно, это и есть Ондриш. Пожалуй, он все-таки на самом деле отец Ондры.

Главкова беспомощно развела руками.

— Видите, никуда я не гожусь, — с виноватым видом прошептала она. — Больна, не смогу идти в гору, а вы без меня не найдете…

Гость в задумчивости барабанил пальцами по столу. Лацо так и впился глазами в лицо матери. Он весь горел от нетерпения, но заговорить с ней не осмеливался. Его друг еще рассердится, скажет, чтобы Лацо не вмешивался в дела взрослых.

Но мать не замечала устремленных к ней с мольбой глаз. Она растерянно смотрела на незнакомца, сидевшего у стола, и даже не повернулась ни разу в сторону сына. А гость о чем-то думал, не видя, что происходит вокруг него, и, казалось, забыл, где находится.

Лацо нахмурился. Непослушный вихор упал ему на лоб, и, понурив голову, он подошел к матери.

— Мама, — робко окликнул он ее.

Главкова вопросительно посмотрела на сына. Мальчик опустился возле нее на колени.

Мать с тревогой заглянула в глаза Лацо и тотчас наклонилась к нему.

— Мамочка, можно я?.. — сказал он, набравшись храбрости.

Мать ответила не сразу. Сперва она испытующе поглядела на гостя, потом нерешительно кивнула головой.

— А ты найдешь дорогу в темноте? — с сомнением в голосе спросила она.

— Найду, мама. Сначала по выпасам, потом через ручей и в лес, потом спуститься в долину и у креста подняться на Высокую.

— Молодец, все запомнил! — слабо улыбнулась она. — Лацо проводит вас.

Лицо гостя сразу просветлело.

— Да здравствует команда! — Он бодро протянул руку мальчику: — Значит, вместе пойдем?

— Пойдем! — весело ответил Лацо и положил свою руку на его широкую ладонь.

* * *

— Стой! Кто идет? — прозвучал в темноте строгий окрик.

Лацо и его взрослый друг долго плутали по узеньким лесным тропинкам и уже решили, что заблудились, как вдруг раздался этот голос. Они никого не видели. В ночной тиши сухо щелкнул затвор винтовки. Но теперь Лацо уже ничего не боялся. Ведь где-то поблизости находится Якуб.

— Мне нужно поговорить с командиром. Очень важно, — громко ответил спутник Лацо.

— Пароль? — настойчиво произнес невидимый часовой.

«Сторожевой пост!» — взволнованно подумал мальчик.

— Пароля я не знаю. Я представитель партии и пришел по ее поручению.

Ответа не последовало. Очевидно, там, в чаще леса, совещались.

— Якуб, командир Якуб — мой брат! — закричал Лацо, желая рассеять недоверие часового. Он радовался, что сейчас увидит брата, и в то же время опасался, что их не пропустят к нему.

Минуту спустя они услышали свист.

— Ни с места, — уже более миролюбиво приказал тот же голос.

И неожиданно их ослепил яркий луч карманного фонаря. Лацо быстро зажмурил глаза.

— А, наш маленький герой! — пробасил кто-то в темноте.

Лацо был счастлив. Ему тоже захотелось увидеть часового. Наверно, Лацо узнал бы его — ведь в прошлый раз он видел кое-кого из партизан и хорошо их запомнил. Но фонарика у него не было, да, пожалуй, и не полагается светить в лицо часовому. Конечно, нет!

Со стороны леса кто-то поспешно приближался к ним; они отчетливо слышали, как хрустит хворост под их ногами. Из густой тьмы вынырнули две фигуры. Снова зажегся фонарик, и Лацо еще крепче зажмурился, а когда он открыл глаза, патрульные уже стояли за их спиной.

— Идите вперед, товарищи, мы пойдем за вами, — произнес чей-то приятный голос.

Лацо едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Они идут к Якубу! «Товарищи», — обратился к ним партизан. Значит, он имел в виду и Лацо. «Идите вперед, товарищи»…

Если бы ребята из команды слышали, вот бы они удивились! Как жаль, что нельзя им про это рассказать!

Лацо даже вздохнул. До чего же обидно! Нельзя даже словечком обмолвиться о самом большом событии, которое ему довелось пережить в Вербовом. Никто об этом не должен знать.

— Стойте! — сказал один из конвойных.

Они остановились. На поляне белела палатка — настоящая большая палатка, только Лацо заметил ее не сразу, потому что кругом лежал снег.

Изнутри пробивался слабый свет, окрашивая полотно в бледно-желтый цвет. Кто-то откинул полог и, согнувшись, вышел из палатки.

— Якуб! — воскликнул Лацо и замер на месте, испугавшись, что брат на него рассердится.

На этот раз мальчику показалось, что Якуб стал еще выше ростом и шире в плечах, чем прежде. Как же иначе! Якуб теперь командир! Он командует всеми партизанами — и теми, которые сейчас спят, и часовыми, и теми двумя, которые привели их сюда. А сам Якуб еще не спал, он, наверно, думал о том, как поскорее избавиться от немцев и гардистов.

— Лацо! — удивленно воскликнул Якуб.

Он быстро шагнул к ним навстречу, взял брата за плечи, приподнял его и заглянул в глаза, словно стараясь прочесть в них что-то важное.

— Растешь, парень. Скоро можно будет тебе доверить пулемет. Придешь к нам? — засмеялся он.

— Приду, — убежденно сказал мальчик.

— А ты как к нам попал? Зачем? — уже совсем другим, очень серьезным тоном спросил Якуб у спутника Лацо.

— По поручению Центрального комитета. Пароль постоянный: «Смерть фашизму, да здравствует Коммунистическая партия!» — ответил тот.

Якуб сердечно обнял его. Лацо было лестно, что он привел к партизанам такого важного гостя, да к тому же члена своей команды. В этот момент из палатки вылез второй великан — пожалуй, он был еще выше Якуба. Лацо узнал в нем дядю Яна, которого они с Зузкой провожали на вокзал.

— Руда! — радостно воскликнул дядя Ян, разглядев в темноте лицо товарища из Жилины.

С минуту они стояли молча, потом вдруг развеселились и принялись тузить друг друга по спине.

— Ты, старина, вырастаешь всюду, где тебя не сеяли, — пошутил великан.

— Я сам сею и, надеюсь, дождусь жатвы, — со смехом ответил Руда.

Все кругом тоже рассмеялись.

Увлекшись разговором, товарищи не спеша подошли к лагерному костру. В куче пепла еще тлело несколько головешек. Лацо опустился на колени и стал раздувать огонь, стараясь набрать в легкие как можно больше воздуха. Когда угольки разгорелись, он принялся осторожно подбрасывать хворост. Веточки быстро вспыхнули, затрещали, и яркие языки пламени взметнулись ввысь.

Лацо не раз приходилось разводить в поле костер, и он хорошо знал, как это делается. Теперь он выбирал поленца покрупнее и все подкладывал и подкладывал. Дрова были сухие и не дымили. В воздухе стоял приятный запах смолистой хвои.

А Руда тем временем оживленно беседовал с Якубом и Ондришем.

— …Главное, не оставлять немцам решительно ничего. Угнать коров, запасы продовольствия зарыть в землю, — объяснял он.

Лацо украдкой поглядывал на них. Товарищи внимательно слушали Руду, а Лацо плохо разбирал, что он им объясняет. Руда говорил тихо и быстро, порой обрывал на полуслове начатую фразу, перескакивая от одного вопроса к другому. Все это было непонятно мальчику.

— Завтра, — сказал Якуб, — наши отряды начнут открыто действовать против фашистов по всему краю. Среди нас есть несколько русских. Они бежали из концлагеря. Это опытные, закаленные фронтовики — знают, как обращаться со взрывчаткой, умеют изготовить мины из любого материала, хоть из щепок. Они нам помогут организовать взрывы на железной дороге.

Лацо продолжал подбрасывать в огонь поленья и сухие ветки. Пламя ярко разгорелось, и от костра веяло приятным теплом. Мальчик согрел руки и теперь сушил ботинки — осторожно, чтобы не прожечь подметки.

Ветер колыхал верхушки деревьев, и они таинственно шумели. Время от времени Лацо улавливал скрип сапог на снегу: кто-то ходил по лесу. Хорошо, что кругом партизаны, с ними он ничего на свете не боится, но одному ему было бы здесь страшновато.

— Некоторые из моих ребят ушли на задание и вернутся только к утру. Созовем всех, кто остался в лагере, и скажем им… — предложил Якуб.

— Прекрасно, — согласился Руда.

Великан Ондриш тоже кивнул головой.

Якуб подошел к караульному и что-то ему шепнул. Вскоре со всех сторон к костру стали подходить вооруженные люди.

— Смотри, как мальчишка здорово работает, — шутливо сказал один из них, протягивая к огню замерзшие руки.

Плечистый парень в короткой куртке широко, во весь рот, улыбнулся и похлопал Лацо по спине.

— Ты партизан, да? Скажи, молодец, кто ты такой? — задорно рассмеялся он, заметив смущение Лацо.

Парень говорил не по-словацки, и Лацо плохо понимал его. Но мальчику понравились и его смех и веселые глаза.

— Разрешите познакомиться! Я Миша, Миша. Понял? — сказал парень, протягивая Лацо руку.

— Понял. Вы, наверно, русский? А меня зовут Лацо, Лацо Главка.

— Уж не брат ли ты нашего командира? — спросил партизан, стоявший немного поодаль от костра.

— Брат, — гордо ответил Лацо.

— И ты тоже хочешь стать партизаном? — дружески улыбаясь, спросил Миша.

— Я… я хочу стать коммунистом, — со всей решимостью заявил Лацо.

Люди, столпившиеся у костра, рассмеялись.

— Мы тоже коммунисты, паренек. Сейчас мы воюем с оружием в руках, а потому и зовемся партизанами, — объяснил Лацо его сосед.

— Понимаю, — густо покраснел Лацо. — И я рад был бы воевать, да мне велят пока что ходить в школу, — робко пожаловался он.

— Ну, воевать тебе, пожалуй, рановато. Наше дело добыть для тебя лучшую жизнь. А ты учись, брат, хорошенько, а когда выучишься, сможешь как следует во всем разобраться и по-настоящему оценишь свободу и справедливость, — задумчиво сказал длинноусый партизан.

Лацо сразу узнал его по голосу. Это был тот самый старик, который в прошлый раз разговаривал с Главковой.

— Ясно тебе, товарищ Лацо? — добродушно потрепал его белокурый чуб Миша.

— Ясно, — улыбнулся Лацо.

— Внимание! — крикнул Ондриш.

Якуб подошел к костру. Рядом с ним плечом к плечу встали Руда и Ондриш. Партизаны обступили их тесным кругом и приготовились слушать. Лица у всех были серьезные, сосредоточенные.

— Товарищи! — громко сказал Якуб. — К нам прибыл представитель Центрального комитета, чтобы сообщить о решениях, принятых нашей партией. Мы боремся не одни. Наша партия знает и помнит о нас. Предоставляю слово ее посланцу.

Люди теснее сомкнулись вокруг костра.

По толпе прокатился приветственный гул. Люди еще теснее сомкнулись вокруг костра. Всем хотелось видеть оратора, говорившего от имени партии. Лацо взволнованно смотрел на оживленные, давно не бритые лица с широко открытыми, горящими глазами. Да, эти бойцы, собравшиеся ночью в чаще леса, — сильная, непобедимая команда.

— С каждым днем Советская Армия и сражающаяся бок о бок с ней Чехословацкая бригада все ближе подходят к нашей границе и несут нам освобождение. А мы здесь должны помочь им. Ведь это наша земля! Мы пахали ее с давних пор, мы строили здесь дома и фабрики. И мы не хотим быть рабами. Мы не позволим угнетать нас и наших детей…

— Не позволим! — воскликнул партизан, стоявший рядом с Лацо.

— Попили они нашей крови! Хватит! — подхватили другие.

— Покончим с бесправием! Долой фашистские порядки!

— Верно, товарищи! Нам нужен совсем другой, наш порядок. Мы не прекратим борьбы, пока не построим новую, сильную демократическую республику, в которой чехи и словаки будут дружно жить и работать. Будем же высоко держать знамя партии!

— Коммунистическая партия наздар! — крикнул партизан, стоявший рядом с Лацо.

— Наздар! — вырвалось у Лацо. Он был счастлив, что и его голос сливается с общим хором.

«…Наздар, наздар…» — вторило им горное эхо, радостно встречая нарождающийся светлый день.