Говорящий тюльпан

Волчек Дмитрий Борисович

Сборник стихотворений 1986–1991 годов.

Стихотворения

1986–1991

памяти георгия иванова

под легкий шорох катастрофы втыкает оперный портной булавку рядышком с булавкой цветок в цветок иглу с иглой но провидение лепечет бретонской яблоней манит и вот за горестной горою оливковый листок звенит собрав лоскутья и обрезки он видит: комната не та блестит качалка беспокойно сундук а дальше темнота где зарождаются превратно иные дни иной поток грядущее во мгле таращит неумолимый коготок на сонмы клеток обновленных расчерчен разворот иной где так же глухо и привольно цветок в цветке игла с иглой

«чем солдатик пахнет?»

чем солдатик пахнет? — газом наклонился за топазом глядь! ни сердца ни усов лишь резинка от трусов милосердные зверюшки притаились на опушке «выходи на смертный бой» — говорит трубач с трубой виолончелист со скрипкой отвечает им с улыбкой «грешным делом братцы я опростоволосился» «не простим» — ему в ответ «ты служивый или нет? ты кому давал присягу? так ложись!» — «ну ладно лягу» отвечает им в тоске с хитрой дыркой на виске

«не дыр бул щил не убещур а…»

не дыр бул щил не убещур а иссиня-сорные слова проносится хмельная фура отрубленная голова вскачь окаянная рыдает отечества дремучий дым упрямо локоны сплетает над обиталищем пустым молниеносного признанья «душа тобой уязвлена лобзай меня твои лобзанья» недостающего звена готическая перспектива отреставрировали храм да только хмурить это диво не доведется грешным нам

«тихой сапой от угара…»

тихой сапой от угара повелели умирать зуботычиной гренада повалила на кровать ощущая тяжесть в чреве в полнолуние к воде подошла в холодном гневе «вы солдаты или где?» «мы ребята удалые — отвечает ей премьер — ищем щели половые в транссибирской сcр» только дернешь за пружину и куранты зазвенят словно комья в домовину словно когти бесенят

«музейный вавилон ахматова анреп…»

музейный вавилон ахматова анреп я список словарей открыл на середине плывет слеза из-под громоздких век дрейфуют зайчики на льдине их не согрел уродливый мазай вотще бетховен поднимает ухо на шушенский пылающий сарай взирая независимо и глухо как мизантроп на мертвую жизель из плюшевой насупившейся ложи решительно: туды ее в качель из кожи вон из кожи вон из кожи

«дифтонги сжатые проникли в зал…»

дифтонги сжатые проникли в зал и взявшись за руки раскапывают вместе завистливо все то что написал парламентский корреспондент известий там астролябия и синхрофазотрон в сетях перекликаются лениво как тучные любовники с икон взирают на угасшее огниво мадонны и скопцы хор нянюшек и чад рогатые насельники престола и тычет пальцем наугад в пустой очаг савонарола

«атом атом милый атом…»

атом атом милый атом обернись скорей солдатом сядем в бабки мы играть барски жамочки жевать на листве под балдахином задохнемся керосином прикрути скорей фитиль репетилов: это гиль жаль что неродное слово атом атом жди второго он хрусталик разобьет фонарем об тощий лед

«нажмешь стремглав — и пропадает звук…»

нажмешь стремглав — и пропадает звук дегтярный тон колышется сильнее и валится из непокорных рук насилье клетка виринея срок подошел сейфуллину читать дрожа наотмашь выдернутым жалом цифирь iq владелице подстать «ты поклялась» — «ты тоже обещала» за дверью лесбиянок разговор в престольном граде выгорели спички шум радиатора как смертный приговор под жернова бегущей электрички

«цитировать петрарку наизусть…»

цитировать петрарку наизусть и в подворотне выслушать шаги на корабле с подвыпившим матросом проснись чека уже трубит кронштадт так ненароком распоролся шов махровой куклы нет уже в помине бывает: хочется поцеловать а там какие-то питуньи мишура скрежещет валик в беспробудной мгле кухарка надоедливо хлопочет у дымохода оторвалась жесть так почини: а он все ходит ходит ученый кот на дереве крутом в зубах фарфоровых слепая мышка но волны ветер камни и заря былого вдохновенья не приносят

«в солдатском нужнике за роковой чертой…»

в солдатском нужнике за роковой чертой на тесном чайльд-гарольдовском утесе затвором клацает конвой икая герда просит: «о немочь на зердутовых крылах! о нетопырь в икарстовой пещере!» но тщетно — рассыпается во прах беллерофонтом сбитая химера в пучине погибает пароход в пивном саду еще трепещет пиво и дланью попирая небосвод экклезиаст таращится лениво

«„армагеддон!“ — пропел железный тын…»

«армагеддон!» — пропел железный тын мне никогда не вырваться из плена нырнешь в дремучий керосин где плоскоглазая селена то кровью наливается сосет в пучине серафическое тело то останавливает ход светил а то несмело гарротой душит наугад прелестное сознанье и трупный источает яд на холмы грузии на скрепы мирозданья

«его таврической отравой…»

его таврической отравой пыталась ключница спасти но скрылась магма за дубравой помпейский пепел взмок в горсти в отместку с северо-востока летит голубка невдомек что там проклюнулось жестоко чей разгорается урок императрикс екатерина параболы прекрасный гуль но вот уж пальцы вмерзли в глину и череп полон пуль

«в развалинах бесцельных филомел…»

в развалинах бесцельных филомел поет простую песнь культуры: ау! обрушился фасад ау! осыпались колонны ему лесничий говорит: здесь зрячий город расступился и дал незрячему пройти он с посохом увитым хмелем едва вошел взбрыкнулись камни и усмиренные лежат

«один поверх а третий снизу…»

один поверх а третий снизу чуть помолчав заговорили рассыпавшись на три столбца: «не упованье умиленье от недостойных имитаций и ногу судорога сводит и зрение насквозь промерзло» «хотелось сделаться фарфором потренькивать на остановках но превратился я в шкатулку с аляповатыми цветами» но вот «прием стеклопосуды» на шее черно-желтый шарфик и ветром схваченные губы и прядь остывшая на лбу

«цветок расцвел и тотчас же увял…»

цветок расцвел и тотчас же увял раскрылась потайная дверца и проникают в тронный зал косматые единоверцы каким смычком проткнуть дремучий лаз набитый восковой бумагой? пришел от государыни наказ: рубить пером расписываться шпагой так николай бескровный на коня взбирается средь колоннад сурово солдатский дух у вечного огня скажи пароль! — не вымолвлю ни слова о терпсихора не тревожь хорей нам городок построил аракчеев то ль кивер с каждым часом зеленей то ль рано в сентябре темнеет и рассветает хмурая пора скажи еще: бельма очарованье там аспида выносят со двора прилюдное четвертованъе уже свершилось мясо развезли и дребезжат понурые полозья разрывшие исподнее земли под тощей виноградной гроздью

«желябова свирель тревожит небосклон…»

желябова свирель тревожит небосклон железо притекло к дикорастущей коже о пифия! — глаголет арион укутанный в рогожу — воткни в камвольный вертоград где каждый поплавок — русалка от мяса до хвоста один парад под смену вех серебряную палку хранишь ли персефона колобок лисицу опоясавший брезгливо? невидимый сокрылся он меж ног в дубраве вспыхнуло огниво и лес побил пожаром урожай в утробе плоскогрудой трактористки ребенок заворчал он вырастет и будет как мазай таскать некрасову венки и обелиски чем пагубней рожок тем яйца тяжелей влюбилась милка в новую досаду и бьется филомел среди ветвей как черчилль в пиренейскую ограду

«апрельский кудесник скажи вопреки…»

апрельский кудесник скажи вопреки непосильному январю два срока минуло — отчего ж все так же немеет грудь? месяц тренькает — нищий распев неужели снова там как горькая птичка недавний снег пробегает по всем ветвям пора перейти переплыть перелезть переползти извиваясь чтоб сахарная беспощадная твердь рапирой ударила в лоб

«куда ни повернешься…»

куда ни повернешься идет бирнамский лес то в свитере то в шортах с ружьем наперевес скажи мне мастерица капризница ватто зачем мелькнула спица влюбился или что идет в трамвайных брызгах на восковых листах полночное заклятье в изогнутых перстах мы карлика ловили наклеили на стул теперь из каждой щели он смотрит на меня защелка не закрыта тут кто-нибудь войдет и свечку небольшую в гостиную внесет

«в голландии на веточке суровой…»

в голландии на веточке суровой казанским яблоком живу и застигийский шелест двухметровый выслушиваю наяву внемли: еще приснится ипокрена в громокипящем парике и гаркнет русская камена вороньим горлом о тоске по сыру плавленному в кузницах гефеста по желтизне правительственных стрел по этому оставленному месту где все рассыпалось как мел

«чем дальше тем быстрей что будет что бывало…»

чем дальше тем быстрей что будет что бывало тревожный поцелуй быстрей под одеяло и корчиться и предаваться там бесстыдным режущим волнам парик ли примерял разглядывал горгону все лузы тесные все трещины да стоны и кто б подумал из такой груди раскосой мужеской способны изойти любовь я потерял траву и покрывало все тяжелей утопшее всплывало под балдахином зрак открылся молодой и переполнился водой

«осмыслил ворон слизня перепрыг…»

осмыслил ворон слизня перепрыг ромео наклонился над болотцем а там стволы разнообразных книг и маша полногрудая смеется дитя! не различая переправ он ёб тебя до первобытной крови теперь смыкается удав у сфинктера в костях и в изголовье о этот ненасытный поплавок как сгусток дна в поруганной глазнице осмыслил ворон слизня перескок а маша внемлет и резвится

«там где хребет уже сомкнулся с тазом…»

там где хребет уже сомкнулся с тазом там удрученная скитается одна заслуженно сравнимая с алмазом гиперскульптура мыла и говна она мятежная устала хорониться вдали от многолюдных большаков «о мне бы маменька жениться о мне бы барских кушаков! стянуть на перезревшей пояснице где сохнет золотушная слюда желания наесться и напиться» и все галдят: сюда сюда сюда тут сочной барабанной перепонки душистый вырос коготок и падают левкои звонко в персидский порошок

«голоском средиземного танца…»

голоском средиземного танца над отечеством мер и весов забанкую! убью итальянца! сколь приветлив безнравственный зов но когда наступает расплата за беспечную прыть на метле выше стен поднимается вата и макушка сияет в золе кто простил старика осторожно тот и в сольных объятьях поймет в этот девственный час невозможно на простреленный рухнуть живот

«еще над трапезой беззвучно…»

еще над трапезой беззвучно семирамиды встал узор орфоэпическая туча: согласных стрел сонорных ствол солдат склонившись над мортирой ошеломленно шепчет вдаль: «пора на зимние квартиры — налить чернил проспать февраль» но тайнопись вокабуляра ему подскажет напрямик: цезура стынет от удара как отмороженный язык

«в гостинице интуриста…»

в гостинице интуриста страшный страшный простолюдин с ответственной книжкой в кармане миллер кирилл семенович савченко инал иналович волчек дмитрий борисович быдло шепчу себе быдло в милицейской каморке щелк его по носу падаль легавый любит ключи так скоротали время свободы бразильской прозы нет никогда не добиться в эту секунду мы сами сгорели дотла не ответил на письмо филолога пишет «надеюсь на скорую встречу» где? в ментовской машине прозой гораздо легче «я знаю пределы гласности и перестройки» уже засыпая легла разбудила в полудреме думал пришел мерзавец расстегнул штаны серый в клеточку шелк думал как он покладист

«манифестацией надземной…»

манифестацией надземной не перегнуть камею в гемму не остудить летейских вод карета бричка пароход под кровлей кирхи бес немеет снежок невиданный белеет проворный ток бежит журчит в расщелинах цементных плит когда б сомкнулась ойкумена психея избежала плена в таком уютном пирожке почти что ангельской руке сжал пальцы — бойко брызнет лимфа от петрограда до коринфа прорыт канал плыви улисс отчасти вверх отчасти вниз что изошло а что воткнулось некстати все перевернулось горят дрова горчит вино порой светло порой темно зимой вода пылает жаром богач расстанется с клошаром но все зовет кричит ему уже ушедшему во тьму

«что? что ты с ней делал…»

что? что ты с ней делал ну догадайся целовал ее трогал за грудь да мы сдвинули раскладушки говорили о новой войне будет война с китаем потом я просунул руку потрогал ее соски летом семьдесят восьмого года познакомились на выставке собаководство у нее щенок сенбернара отец веселый армянин седая смуглая грудь жарко расстегнул рубашку маленький коренастый залпом водки стакан как почему оказался на дачной кухне времянка — лет двадцать назад жгли здесь костер а теперь нарциссы веранда сними штаны дай потрогать в узком простенке дрова велосипедная рама щеткой надраил пальцы только бы не запачкать железный умывальник синий теперь о небесах небеса сияли

«погиб! к чему теперь пустоты…»

погиб! к чему теперь пустоты к чему бетховена картечь пора собрать глухие ноты свернуть их в трубочку да сжечь пускай заветные пылают как некогда развратный рим напрасно камни собирают напрасно разгоняют дым всяк сущий своенравно тонет но пред пучиною равны и вы — разумные невтоны и вы — блудливые сыны

«не вымолвить не разомкнуть уста…»

не вымолвить не разомкнуть уста не рассказать о скудных переменах здесь в скорлупе намеренно проста одноголосая сирена что прикололо след гиперборея? ответить коротко: я ничего не знал сомкнулись холода и все тесней мертвее географический журнал средь позлащенных льдин велением тревоги летит стремглав кораблик удалой и тычется ужасная минога разбухшею иглой

«как будто горним телескопом…»

как будто горним телескопом природа вооружена и прокатиться по европам дуняша бережно должна то под ярмо склоняя выю а то вприпрыжку набекрень ей шлет браслеты роковые люциферическая тень «но будь же милостив лукавый!» душа с изнанки говорит «гляди за этой переправой отшельный расположен скит» кто исповедыватъся станет? ужели я? да отчего ж? когда бы в шелковом кармане окровавленный спрятать нож дуняша! дуня! сука! впрочем пора пожитки уминать вы ропщете? да нет не ропщем хоть собирались возроптать

«когда в харчевню трубка призовет…»

когда в харчевню трубка призовет лисиц на разговор как примула хозяин расцветет и выплывет во двор и фарисеям объяснит насквозь зачем звезда указывала путь: «до балюстрады море поднялось да вот грозит перехлестнуть»

de profundis

наперсток — ножницам:

украшу дубовым листом свой жребий лентой стяну трехцветной лаковую шкатулку не туда ли кащей запрятал яйцо в яйце наперсток выклевать стеклянные очи выколоть птица хотела да — я гроздь черники на лотке забытой да — я кликушеский вопль да — я заснул по дороге в дельфы у придорожного камня папорот — мое одеяло булыжник — подушка луна — поводырь фракийские мальчики спутники в странствиях у ручья оставляю эти записи завершенные в день разлуки с лучшим из смуглых и терпеливых

ножницы (перебивая):

нет житница еще горит и вот собака расписная расскажет косным языком как тошно ей под каблуком и психопатией задеты плетутся вечером в кабак друг друга приобняв итак один в вельветовом плаще другой с зелеными глазами над ними скудная звезда блестит какими-то лучами

вместе (под стук зингера):

в чем тайна кроется подчас полузатопленная лодка и окровавленный платочек и новолунье в камышах так замирает детектив но через три десятилетья совсем отстирывают кровь луна меняется в объеме из жижи вылезает лодка как пробка в гулком кабаке цветет вода сияют латы что обновленные заплаты

на пляже

чуть опрокинув темное стекло сказала мелодично: я читаю записки анны вы — рубовой она без ног жила под паровозом но вот спласталось всё и кони люди шипами иглами пошли платонов да филонов истеблишмент мне верно ненавистен сирокко с побережья клеопатры колючие докучные песчинки позволите — я голову прикрою удобен абажур из детской кожи он преломляет тайные лучи как бонвиван соломенную шляпу но вот приехал армавир в анапу а там глаза открылись в тростниках ты знаешь про сиамских близнецов они срослись боками кровь и лимфа всё время булькали перетекали в палатке жили ветхой оставался подарок от заезжих англичан ореховая колбочка с секретом развоплотиться? только плоть мешает артерии не пропускают спирт и с эвкалиптов демоны взлетают в громокипящий мир

июльский пленник

что в ангельском посольстве горевать? желтеет страсть в проломленных пенатах теперь уместно ворковать — осока заводей крылатых все скроет обойдет — так лимонад стекает по распаренному телу не выскочить не отступить назад скользит страна и скудные пределы то стянутся то отпадут но вот да — крепостной шофер! да — мужичок бездомный! всю эту вязь убогую прорвет теперь у сердца он и уж рычит огромный удар хвоста — и плещется вода автомобиль под нежный лед стекает и шиной яростной гремучая звезда в остывшем чае умирает

добротной жизнью стоит погореть в каком-нибудь беспечном ридикюле сверкал ли этот нож? секла ли эта плеть? когда мы встретились? — мне помнится в июле но не тебе триремой бороздить чертежные бесчувственные воды так девственница тщится приручить пантикапейскую природу вконец запутавшись в сетях рыбацких вкось и поперек затянутых заливом тащи наживу тать! снимай бушлат матрос! не ты ли так ревниво «из пушки на луну» — в июле бормотал покуда стражники затеяли тревогу и жертвовал таврический причал казенный дом сарматскую дорогу? как не сойти с отравленных небес сюда в запекшуюся соду пока не растворился не исчез в терновнике исхода спеленутый раскрашенный двойник по-диккенсовски пристального тома покуда арестант июльский сник — от молний он оглох ослеп от грома

III

как механический зверек зловредно растревожен вдруг натыкаешься на слог а он и невозможен долгоиграющей тюрьмой затянутый умело придется выдернуть самой беллерофонта стрелы так оказаться не у дел в уродливом сюжете берешь мальчонку на прицел а он и не заметил как грозно выщипана бровь набухла грудь у сучки покуда впитывает кровь любовные колючки

отшельник батискаф и мантия хмельная каким ключом ни отопрешь ларец — в обломках караван-сарая все скалится мертвец надежно погребен засыпан требухою на весь подземный мир стозевно голосит и как загнать его немеющей рукою во гроб повапленный в хрустальный этот скит?

в устах гудят и фауна и флора и дети жадные осколки перетрут чтоб отыскать средь тесного раздора запрятанный искусно изумруд и счастье и покой и хуй и воля скрип ювелира в темной глубине ненастный петя в тощем коридоре куст менструальный на стене так — не владельцем конного завода так — не пинки наездника терпеть в горсти у молодого антипода под жадным пальцем заблестеть

там вдруг почувствуешь какой-то нежный смрад тут полыхнет чертеж средневековья здесь свалится стремительный снаряд цветком на изголовье се говорит эдемская гроза: чуть обожди все сменится местами раздвинутся пески и расцветет лоза мясистыми листами

VII

когда в роскошном пиджаке а может быть джордано бруно а может шелковый китаец ты сука бросил погубил но вот предстану ганимедом телескопической рукою движенье мерное сбивая и доберусь и придушу и отчего бы не поверить и отчего бы не запомнить бежит лисица по стерне чугунные волчицы груди а зайчик нежный и кудрявый так непростительно убит

VIII

и робб-грийе не довелось писать а что косноязычному де саду молись чтоб выпила кровать бесстыдную прохладу нет не под шорох ветерка — в чертополох аида туда — в суглинок позвонка тупой кариатиды вонзить в ночном полубреду спеленутое жало — шел — и свалился на ходу пружина завизжала и смолкла гул затих «октавио пойдем печально здесь тревожно поодаль блещет водоем в нем искупаться можно» «но нет — чуть слышно отвечал — там не поют сирены а мне милей теперь кимвал и топот мельпомены»

«что лепетал в корыте угасая…»

что лепетал в корыте угасая рассеянный нордический пожар пора гостинец брать с перин сползая твердишь угар угар и прямь сочится впрок по беспредельным нивам ложбинка шкив зубец кипучий вертоград теперь тебе витать зародышем ленивым в сетях услад не статуя но мраморная крошка рассыпана вокруг и голуби клюют вот так бы подойти да вылететь в окошко на грозный суд

клюев кузмин и хор

клюев:

александр где ты где ты пригорюнились эстеты любо нам белоголовым хворостинку обнимать плеткой весело хлестать в бане рай за белым паром встал солдатик с самоваром в полудреме гибнет роза что классическая поза если в неводе лепечет гимназическая стать ну смеяться и ласкать темных бусин попроворней заметался шар игорный

кузмин:

не вернуться — в чашке рыбы в блюдце — сахарные глыбы ястреб в ложечке сидит незнакомо говорит: тектоническим кларнетом любовался нынче летом солнце вечером горело отчего немеет тело метр восемьдесят рост позади багровый хвост неизвестное лицо проскользнув шепнуло всё шли на стрельбище студенты пот на крупах в ранцах ленты у развилки странный дом он схватил депешу ртом вынуть печень моряка не поднялася рука

хор:

нам искать варенья влаги цыпок паюсной бумаги лишь в антракте белый зал стал похожим на овал спешно щеку подставляя и затылок опуская на три круга в шумный ад провалились наугад

«по пажитям пронесся чудный гром…»

по пажитям пронесся чудный гром воспрянула и второпях призналась: «нам трапезничать выпало вдвоем» притихло все еще не просыпалась в холодном поле зябнущая рать молчи констанция и будь благоразумна припоминая: «нам не отыскать и половины требуемой суммы» он обезумев лег на пулемет под ангельским растаявшим сугробом и гад морских окостеневший лед в тигриный зев в кипящую утробу вошел как отрок в баню наугад и опрометью кинулась сиротка вслед за вергилием в громокипящий ад мазоху вслед под вздыбленную плетку

правда о карабахе

искатель приключений на коне въезжает в сад а там цветы на катетах висят и прочие изящные предметы вбегают лук стрела и командарм им знание всесильное дано сжигать пожаром суждено мальчишеское опытное сердце литавры — бум! тимпаны — хрясь! вокруг природа разлилась кто здесь знаком голубоглазый с краю застенчиво свирель сжимает рукой унылой некрасивой но в то же время и спесивой и вкруг достойного чела венок намеренный свила судьба тимпаны — хрясь! литавры — бум! он выезжает наобум и стайки пыли поднимаются из-под копыт та в небо вроде норовит другая в глаз еще одна уже как будто не видна

он шепот тесный разбирал едва но незнакомец перевел слова: «возьми эмалевую миниатюру ищи красавицу по белу свету чем ближе она будет — тяжелее и тяжелее сделается ноша как железобетонные вериги но от нее тебе не отказаться так печень не отсечь так не отгрызть десницу» вот сорок дней проходит пятьдесят сто тысяч дней как сонное мгновенье он поднимает крышечку а там журчание и стоны и биенье и лепет — и вовек не разобрать какая симфоническая сила холодную размеренную стать в горячечный пасьянс сложила

III

но в этом конусе пчелином почти что кисеей почти что гадом стклянным притоптывать картину за картиной ее ли мишура обрубок деревянный? опять опять сидит сидит бессмысленная возле речки поет нехорошую песню «коля коля коля блядь» — поет «я иду тебя ебать» — поет «утром я почти как смерть» — поет «приоткрою в спальню дверь» — поет не в карабахе ли не в карабахе ли зажарили каннибалы сердце теперь не выйти на променад не приодеться всюду видная дыра поднимает волны кит «орден красная пизда на груди его горит»

удалось ли ей встретить нахального колю удалось ли пропеть ему в ухо бесстыдную песню мы не знаем не знаем мы сильфиды летаем с цветка с цветка на цветок нас почти уже нет словно финское взморье ветром дунуло горьким горчичным и сникли луга и некуда больше нектар нектар приносить благозвучный старец встал опираясь на палку рядом юноша рында держал портфель с золотой монограммой встал старик говорит:

«наглый наглый мальчик ты не проглотил мы возьмем корзинку а в корзинке гладиолус англия америка тайные духи их бесследный запах сводит всех с ума только прикоснешься потрясешь флакон сразу карусели мягко поплывут мы валета злого близко подведем чтоб ему скамейкой голову снесло красивую голову злую коварную милую! дзынь! милую! ах несчастный случай скажут все врачи только мы с тобою будем правду знать наглый наглый мальчик прыгай высоко прыгай далеко а тому кто видит шелковый канат выколем глаза деревянным шилом»

сомкнутся греческие вазы в какой-нибудь коварный миг и разве скажешь тут: мой разум и к этому привык на огнестрельной пуповине оксюморона пузырек так в непоседливой пучине сверкнет спасительный шесток с небес сорвется прямо в руки и ухватись и подтяни пока в возвышенной разлуке холодные проводишь дни покуда медленные всходы плывут в недвижном парнике пока дары глухой природы в твоей настойчивой руке твердеют воском тают глиной в потемках ширятся растут покуда шелест голубиный зовет на грозный суд

VII

о всё бессмысленней и ненадежней вязь! дремотный прозвенел звоночек и вот сердечко простучало так изогнулось зарыдало «не проза — сок» «не грудь — овраг» «не мышцы — мыло» еще девица подошла и в унисон пропричитала психея бьется на трибуне вот запрокинутый графин под свастикой любезной бьется калейдоскоп не разберется все растекается ушло по черной трубке водостока гиперборейское весло гиперболическое око сигналы ветхих городов переговоры поездов «не та змея что кроет землю а та что впаяна в гранит и вот: насмешливая старость стучит условленною дробью гудком фабричным голосит висит цыганка на цепи по полотну каратель мчится и парус крутится над тучей но неуклюжий пар могучий вотще извергнутый впотьмах тишающий разгонит прах» девица вскрикнула вбежали десятки золоченых тел и выстроившись закричали: «мы веселились танцевали ты ж бубенцы срезать велел сорвать уздечки вылить чай ванильную разрезать булку» наперерез по переулку наставник шествует с клюкой но время зачинает бой и сонмы нежеланных дев скупой приветствуют посев

VIII

совсем простым как трилобит иголка кактуса в пустыне тарантула разъятый хвост две ноты скачущие в сердце ми-соль! ми-соль! не повинуется штурвал он в полутьме гризетку миновал потрогай душечка как встал какой он теплый и опрятный на шее черный след на скулах пятна «мы до сих пор одним стремленьем живы крепить приливы и отливы поэзии — глухое мастерство тебя качнет но высушишь его упрячешь в медальон двурогий» горит опустошенная луна отравленная кровь струится орлица с женскими плечами прислушивается на скале что там за стоны хрипы и зевки сверкает девственная влага на пажитях срастается туман привычный час в нагорьях карабаха

была смертельная весна мы гуляли в зеленых плащах миша миша сколько лет посещает нас вампир мы бледнеем и бледнеем иссякает наша кровь царская гусарская дорогая кровь миша миша это дьявол рано утром полетел и подбитым вороненком через форточку на стол это ведьмы миша миша нас сетями оплели тесные зеленые из крапивы шиты зубом нетопырьим миша миша там пожар что пылает? карабах карабах пылает миша вот и чаща все горит не провалимся в болото не утонем мы в заливе нет и нет в горючей чаще пусть завалит нас стволами пусть навеки погребет превратимся миша в уголь превратимся миша в нефть

карету кадмием сын нагрузил лениво неведомую плетью пригрозив но падчерица к жатве притерпелась и удочка с гудящим поплавком переметнулась в левую долину викентий сахар карабах опора но кто еще перегрызет колечко попробует судью остановить в горящую перескочить карету?

мы погружались глубже тяжелей в бездонную классическую воду почти желе но вероятно был и кислород не зная что такое боже что они глаза неясные открыли произнесли какую-то цитату — из саути про черта что увез беспечную старушку — так выросла полифония в новосибирске проживал красавец но вот его машина раздавила но вот его машина раздавила и он проник под лед и он проник под лед и там увидел там

«кочан зайчонок ест»

«кочан зайчонок ест» на полунощном пире там магниевый днепрогэс луна в гвадалквивире там баба сеяла овес в пучине маскарада пустили поезд под откос под грохот канонады «откройся маска» — «не скажу волшебного словечка» проходит заяц по ножу к скрипучему крылечку и видит серый: нет крыльца лишь степь без краю и конца

«три года прошло…»

три года прошло или может четыре три с половиной нет уже ни стола того ни кровати ни торшера поддельная бронза шелковый шар они так хотели друг друга умерли разошлись спой песню солдат о полночной казарме шепоты шорохи смех фыркнула спичка погасла сладко спать в мускулистых объятьях пока не сыграли побудку стой у фасада смотри проходят фарцовщики панки мать из липецка к сёме меерзону приехала клюква в лукошке чем дальше в лес сворачивается ветшает зрение куда зачем зачем куда предъявите пропуск вот там в полумраке распахнута на подушке освежеванная ядовитая книга николая гоголя? джона апдайка? ихара сайкаку? нет ничего не вижу

«то льдины колкий луч то исповедь танцора…»

то льдины колкий луч то исповедь танцора не скоро двинется покатится не скоро семейный поплавок держи его держи тут дрогнули ножи несчастье строгое неверностью пленяет все вышито вовек не полиняет а сборки вытачки ужо не снизойдут до чтения минут томительный мотив ему приснился косо в могилу утлую скользят скользят колеса мольбы молитвы костыли ничуть не помогли

«там нет свободных мест и пассажир выходит…»

там нет свободных мест и пассажир выходит сжимая ствол в руке велосипедный шквал пизда пизда смятенье душу сводит он здесь бывал он здесь бывал еще младенцем хладным цвела вокруг летейская волна и наплывала облаком отрадным весна и тонкой ветошной промозглой колыбелью ему покажется несносный сквер где сорок лет назад грачи свистели на греческий манер

«текут часы и крякает скворец…»

текут часы и крякает скворец молчи пустынник — где твоя обнова? не радует расчерченное слово оброс литотами мертвец наутро вновь загомонит трава тревожное разлезется заклятье петух овраг изношенное платье се гобелена сытая канва так поезд под откос шаги страстей невнятны за речкой молодуха голосит погиб ребеночек и тень его висит зеленые разбрызгивая пятна

«теперь о листьях…»

теперь о листьях листья волнуются раз одурманенный водкой снотворным «говорила вместе нельзя принимать что же» залезли на крышу собрание злых бесед прах из котомки фрейдиста куда ты любишь кончать? в тебя — отвечает теперь о шахматах мы словно пешки кавафис писал доклад для съезда получилась поэма «бледный огонь» спишь будто и не со мною будто бы видишь другую другого беса за энным плечом

«в руинах непокорного гензухтен…»

в руинах непокорного гензухтен лежал как обруч господин и руки вымазаны пудрой и белое лицо нарядом свадебным недаром на «ужас» «сажу» переняв с нераспакованным товаром да на конклав хотел надеть парик приладить мушку глядишь — склерозом схваченные пальцы дрожат как мышь осенняя дрожат как полевая дрожат как зайчик у ворот что соловья поймал сгорая и жмет его и жмет

«сатанократии застенчивые цепи…»

сатанократии застенчивые цепи чуть различим ход тачки бесовской но может быть и в скандинавских фьордах расплеснутая обмирает ткань и может там всего быстрее пули и может будет веселей кататься и может там закроются глаза глаза закроются покатятся минуты и губы высвистят: ах эти фьорды фьорды

балтия

curriculum vitae двойная спираль поникли родные осины и бьется в обновах рычащий китай и челюстью машет ослиной твои риббентроп золотые плоды на скатерти вмиг отыскали и вольно наядам дремать у воды в двойной полнозвучной спирали

не ты ли полифем трубою над морем мрачным повертел? я б и сегодня был с тобою когда бы вправду захотел как ключник петр непреклонным подветренный слагая гимн многозначительным канонам шестиголовых братьев гримм

III

в мертвецкую! и собакевич встал под звон критической медузы теперь бы кость или металл загнать в сияющие лузы но девушке хвостатой невдомек что плоть разумная синеет кремль рушится и даже уголек в лачуге мусорщика тлеет

«отчего немилость некстати…»

отчего немилость некстати это нестойкое чувство втихаря лихорадкой вселилось так вплетаются бесы инкубы или суккубы в полотняную печень в заливистый позвонок в плеть-язык было — не было не ромашка не лютик позорный прозорливый словно перо вот холодные вишни рано утром на даче вчерашний знакомый спросонья роняет на пол укатились засохли вот и дверь перекошена петли сиро скрипят занавеска выгорая истлела нет ее здесь он лежал на кушетке вокруг теперь подорожник иван-чай осока выросли семена в коробках стручки под землей проснулся зевнул слез с постели закурил много пили вчера вишни ел жажда мучает юность уходя не оставил ни адреса ни телефона но обернулся все же за калиткой по-крестьянски ладонью махнул

«в этом краю офицерских услад…»

в этом краю офицерских услад буду ходить на парады как отсосавший в сортире солдат с остановившимся взглядом буду армейские фильмы смотреть в горестной будке казенной утлою койкой до утра скрипеть страстью сырой ослепленный дабы истошный вот этот скрип-скрип шорох постыдного сора рыбкой губастой надежно прилип к ангелов ясному хору

из катулла

о пташка бедная! лишь у неслоговое озябший разговор пронзит и ненадежное слепое сердечко затрещит вотще на легкие частицы рассеется — но гордо вновь аорта бьется пульс стучится проистекает кровь

«вырастет в саду грибочек…»

«вырастет в саду грибочек» череп нежно возвестил «исповедаться не хочешь?» отвечаю: нету сил обездоленная марфа у промозглого окна но и это только арфа но и это лишь зурна

«такой болезненной осокой не случалось…»

такой болезненной осокой не случалось порезать палец мрамор мрамор кровь пристанционный вальс и коржики вспухают почти бульдог синюшное стекло французский паспорт перелетной рыбой скользит в неприбранном купе а за окном полярное сиянье скупые пастбища пустые закрома

«по легким волнам инобытия…»

по легким волнам инобытия порой пирог кипящий проплывает но телескопом ставшие весы не взвешивают больше не сверкают какой волшебницы немыслимый зарок цветами смертными заполонить страницу заковывать ничтожный лепесток в посеребренную темницу? вот зеркальце чтоб насмотреться всласть но сколько дней не отвечает разум на аллергическую бойню тополей на имя связанное в деминутиве

русские гимны

демьян соседа привечает усадьба барская горит по вечерам христос гуляет в сопровожденьи гесперид прислушайся глаза зажмуря злодей от кары не уйдет набили лакомую тюрю в его растерзанный живот

вот в темноте раздался писк землянка обгорела разнузданный эквилибрист корячится умело и расточительный народ что в муроме пасется его запустит в оборот и кровью захлебнется

III

по воле волн иосиф гоголь плывет на бочке паровой к своей противнице убогой неблагонравной и скупой его приветствуют наяды на щекотливом языке их полнокровные наряды блестят как рыбы на песке к чему такое приключенье по-птичьи ничего не знать и щебетать до исступленья и захрипеть и замолчать?

только детские книжки читать только голос америки слушать этот лад домотканый не знать этот строй непреклонный нарушить испариться как отблеск меча на щеке молодого матроса что детей потрошит сгоряча в злые волны швыряет с утеса

глянь: красный крест и полумесяц в темницу смрадную идут под вечер узника повесят шакалам жадным отдадут а мне бы зайчика какого перевернуть на помеле похоронить его сурово в нравоучительной земле

не карфаген погиб а тщетная природа стеная залегла в ингерманландский мох о простодушие! крестового похода анахорет не выдержал издох зачем смиренничать? в отеческой гробнице как тать шуршит известкою стальной уклюжая египетская птица свой уголок убравшая слюной молчи костлявая! стерильными цветами не оживить правдоподобный быт и gott mit uns и пчеловоды с нами и рай сметаною облит въезжает на хрустящем кадиллаке в отечества позорную трубу чтоб выловить в громокипящем мраке сбежавшую рабу по каплям не выдавливай — застынет смолой на царскосельских погребах знай: чаша жгучая проказника не минет с орнаментом из веточек и птах

VII

теперь уж отказался от дьявольских щедрот но стылой погремушкой плутают вслед за мной ничтожные свиданья ненужные дела и пальцами сцепившись простуженно поют: «смотри снежок весенний весь мир перевернет и ты горячей каплей на чью-то упадешь холодную и злую мальчишескую грудь»

«кремлевские войска свирепые куранты…»

кремлевские войска свирепые куранты пустился в путь железной ряской стянутые франты стальная ртуть где наискось огни святого эльма перевернул страницу: вот они дрожащие бесцельно под грозный гул прохожему на чудное мгновенье грозят грозят хотя от лая ангельское пенье не отличат

«о авраам! уже пылает куст…»

о авраам! уже пылает куст и филомел в акациях рыдает к нам снизошел осоловевший пруст и няне в гамаке листает под сенью девушек но выпадает том из пальцев схваченных артритом словно лужа ноябрьским бесстыжим льдом о авраам! уж подступает стужа смиряя языки и милостив господь развеяно величье вавилона не наклепать на выцветшую плоть ни правого ни левого уклона

«жужжит в неведеньи пчела…»

жужжит в неведеньи пчела а там сбывается заклятье ей мастерица привезла венец и свадебное платье в телегу запряженный конь хорей чеканит длиннозубый: «мы с павликом прошли огонь и все евстахиевы трубы» «неси малютка перстенек» — лепечет золушка украдкой а падчерица наутек как промтовар по разнарядке и в омут прыгает стремглав где всяка водоросль ликует застенчиво перестреляв орфоэпическую сбрую

«так тягостно мой гитлер умирал…»

так тягостно мой гитлер умирал с его озябших плеч слетали пчелы замерзла мраморная штора под тусклый звук назойливой трубы: «предстану я распахнутой сосной и голос мой средь янтарей застынет умолкнет конопля и филомел споет о том-о сем споет неприхотливо»

«чем слаще сумерки тем колокол острей…»

чем слаще сумерки тем колокол острей расплеснутый пейзаж вооружает сирень совьет гвардейца на скамье размятого спасительным гипнозом лежать и выть проходят корабли за рифом снасть разобранной фелюги и петроград костлявою рукой сдирает с зайчика и мех его и перья

«потупилась: из сумки достает…»

потупилась: из сумки достает черновики простого ариозо усиленно замочек засвистал мелькнули лента кружево ботинки расколотая зрительная трубка дешевый портсигар без монограммы упрятанный в коробку стетоскоп о что там что за стеклышком цветным? отечества двоякий дым и вдалеке адмиралтейство нежно разрушенным корабликом грозит

«бежит бежит а рядом с нею…»

бежит бежит а рядом с нею еще таинственней бежит в тот вечер дуру-гонорею ему прелестница дарит он видит купола трамваи прах круассанов на лотке а искра красная живая поблескивает вдалеке глядит в морозные пустоты кокаиническим зрачком и гибнут розовые соты под легковесным каблучком

«сёстры — подойди и попробуй…»

сёстры — подойди и попробуй — только катетов шквал с набежавшей волной тонет княжна в соболином манто — воротник из кукушки подкладка из слез матросы! ваши глаза устали смотреть в подзорные кости в этих чертогах дотронешься до стены — и каюк — синеет девятибалльный шквал магнитуда пасынок любит слушать песни сервизов — полупрозрачным пальцем над ободком крутанет — стон поднимается — башни встают из могил в склепах морская рать а подойди и попробуй запах тысячи яблок тысячи тысяч пчел в смрадном хорезме я встретил говорливую бабу — сурьмой отмечены скулы лак спеленал прическу волосок к волоску гид интуриста «можно ли пить курить расстегивать лифчик» — и нужно так повелел иегова лучше бы жить на вокзале борются хаос и хронос поезда свистят и приходят часы измеряют длину погода прощается говорит «я погода сдай бутылки суп в холодильнике мясо на сковородке» сестры тяжесть и нежность неизлечимою хворью здесь страдал комаровский граф принесли бильедушку мальчик на пляже заметил в черной бутылке — сунулись там ничего — ну подойди и попробуй нерпы взлетают из волн тяжким своим поцелуем полными кеглями рук на тюфяке альбатрос тени любовников лижет

«тюльпан тюльпан заговорил…»

тюльпан тюльпан заговорил посетовал прелестный братец «не так журчишь угрюмый стикс твоим расчетливым движеньям иокогама и париж послушны» боже! стикс недвижен! резиной мраморной застыл должно быть возле этой школы произрастал завод слепых и вот ужасные слепые ходили утром воевать с конвейером и много странных безделок ржавых худосочных горячий ветер приносил ах вот: опять проснулись воды река бежит бежит бежит

«здесь в обескровленной груди…»

здесь в обескровленной груди в предстательной волне содома иль ненароком посреди разрезанного тома такое терпкое пятно валун захлестнутый потоком ему и больно и смешно и бес грозит ему в окно с мечтательным упреком

«что ж — и поленницу культуры…»

что ж — и поленницу культуры надоедает ворошить тащи исак мануфактуру садись-ка саван шить чтоб эту жизнь недорогую удав заморский не стянул ложбинки выточить на пуле с удавкой влезть на стул сомнительный пустопорожний достойно завершая путь чтоб в сонме ангелов ничтожной беспечной птичкой промелькнуть

«следит за колобком лисица…»

следит за колобком лисица бурлит айдесская река не лучше ль просто удавиться под скромный лепет ветерка? в бумажнике измялась ксива в утробе оловянный зуд не трубный зов локомотива не халцедон не изумруд не крест на двери гугенота не родины умильный дым а просто судрожная рвота над рукомойником ночным

«он спиртом окуляр протер…»

он спиртом окуляр протер и вот — немыслимый простор: мечети пальмы буераки и шаловливые персидские собаки и вздохи мыслящего тростника секретная согнулася рука кувшин отчасти накренился в песок упал и даже не разбился так вот и бедная душа — давно в песке лежит но чуть дыша без устали бедняжка повторяет надежда — шепчет тихо — есть она не погибает

«natura naturans natura naturata…»

natura naturans natura naturata дочитан список кораблей средь воинов певец крылатый льет ледяной елей на голову похмельную некстати а оборотень право мил с утра в супружеской кровати обоих удавил