Мышц, крови, лимфы. Immaculata meretrux распластана на посмертном столе LAPD, наблюдает за встречей зонтика и машинки. Вот как они предлагают лечиться от цепей эфира. Достал пневматичку, закурил, вздохнул, погладил генеральный щуп. Sodomitic sorcerer, нежный клок на макушке, «дьяволята». Балканская оперетта, ее волчьи позывные. Сигара отравлена, жирный локон в ларце, походный шприц. Ты видел, что у него с ноздрей?
Всхлипнул в углу. Несчастье в кнабенпарадизе, яблоко потерлось с боков. "Пахнут каштанами". Больше ничего не знаю, ласмихинрюе. Нагнулся, засмеялся: местный наркоз, видишь розовую точку. И рана на стволе, люэс, передается при рукопожатии, лоботомии, пункции. Цветок — гладиолус, голос — контральто.
Выбежали на улицу, дождь, смеялись. "Редкий портрет", рубашка-апаш, из школы дягилева, на четвереньках у входа в hypogeum, ждет вольных стрелков. Всё, что нам известно.
— No new messa…
Подпрыгнул, попытался схватить, рука соскользнула, пыльный след на указательном пальце. Ястреб. Теперь можешь идти в айэнди, на встречу с дотошным кабальеро. Педро, получил полтора доллара на чай, не открыл багажник. Бежал из Тиотихуакана, где скальпировали молодежь. Виллас археоложикас. Ничего не знаем.
Пора подвинуться, освободить место, заползти под мраморный стол. Шринк. Его причуды, его неправильный смех.
— У них была одежда из человеческой кожи. Вроде этих литовских кошельков. Знаешь, фестоны.
— Как же погибла Andrea Doria?
Вот видишь, кое-что все-таки застряло. Постарался Azt, лопотал за медной дверью, цокал когтями.
— Говорим на разных языках.
Время! Тычет пальцем в грудь, тормошит каверны. Полторы пачки в день, две пачки в день, две с половиной пачки в день. Даже ночью, когда остывают стропила. Ты ведь веришь, я всё доделаю, допишу.
— Видел ее разорванный рот?
— Йо, на обложке. Проказник-уилсон. Равенсбрюк, да и только.
— Представь, как испугался мальчик.
— Забавно было бы и его приспособить. Роскошно, симметрия. И свечи в глазницах.
— Да, фронтон. Прелати был бы доволен.
Оживлялись, когда встречали грязное слово. Одолейте кость с мослами, крупинками мяса. Знаешь эти аргентинские харчевни: раковина со словами, четыре реплики лакея. Матер долороса, сколько там! Нажал на белую кнопку — бережно, словно драгоценный пупок. Полость с ядом. Гибель в пузырьках спуманте. Удушье девяносто третьего года. Потом лето одиночества, а дальше то, о чем шепнул индус. "Была одна девочка, засохла, как папоротник".
Опять подошли к пруду. Монастырь, скамья на левом берегу, изгибы арт-нуво, сейчас это кажется безвкусным. Ледяной чай из турецкой фляги. Евреи. Пора решать. Святой Герасимос, покровитель душевнобольных.
Жить: там где люстры диваны зеркала гобелены лепнина медные прутья на лестнице охотничьи сцены в курительной комнате рог изобилия в столовой камин в гостиной выстрелы в роще китайский фонарик и флагшток. Любить: покладистого хынека, чтобы подносил огонь к сигарете, гладил колено. Купить ему зеленую вельветовую куртку. Ходить с ним по опавшим листьям. Заглядывать в глаза. Опираться на трость, прокалывать труху. Разговаривать о приливах и отливах. Научить его путешествовать по костям, научить тайному свисту, гипнотизирующему матросов. Пусть разгадывает кланы по шерстяным клеткам, пьет вересковый мед, переплывает ручьи на лодке из кожи зебу. З-д и М-д, их имена.
— Кто-то ведь собирался в бордель. Забыл?
— В субботу?
— В субботу.
Суббота, 30 октября.