Два дня народ активно качался, я сидел в библиотеке, Цитамол протоптал несколько загадочных для стороннего наблюдателя кругов в парке.
Малиновский и впрямь оказался еще большим дураком, чем все думали – случайно увидев Петьку, выходящего из портала, он тут же кинулся на него, даже не дождавшись появления остальных членов нашей команды, шедших следом. В итоге – сначала быстро улетел на перерождение, а затем вылетел из Турнира за доказанное покушение на соперника.
Семеновна ходила именинницей – потроша добычу наших семинаристов в промышленных масштабах, она первой из нас взяла пятый уровень мастерства. Следуя данному когда-то обещанию, изучила потрошение насекомых, а сейчас они вдвоем с Сергеевной днями ломали голову, думая, какую бы добывающую профессию выгоднее взять. Митрич с Андрюшкой педагогически зверствовали, к вечеру старшеклассники валились с ног в буквальном смысле слова. Зато стараниями неуёмного военного пенсионера все пятеро взяли, наконец, пятый уровень. И это был рекорд. Если верить онлайновой таблице, мы не были первыми, кто взял пятый уровень, но именно наша группа стала первой, где этот рубеж пересекли все пять членов команды.
Старушки тут же решили проводить грядущий корпоратив по девизом «Пятью пять – двадцать пять». Это было тем более символично, что номер нашей команды в общем списке был именно двадцать пятый. Ну и, конечно же, этот «родительский день» сильнее всего заставлял волноваться и нас, и наших подопечных. Мы проводили его в субботу вечером, а в воскресенье устроители Турнира должны были подвести итоги первого этапа, наградить победителей и объявить задание на второй этап.
И вот, наконец, суббота. «Военные вожди» отпустили свое воинство еще в обед, наказав «помыться, погладиться и приводить родителей в харчевню в 17.00». Света с Ниной толкались в харчевне с утра, готовясь к празднику, с обеда к ним присоединились и мы. Митрич, правда, откровенно маялся в ожидании, периодически интересуясь, скоро ли кто появится, потому как «дело к вечеру уже».
Он так надоел всем этим «вечером», что Светлана, закончив, наконец, отладку какой-то взятой прокат магической приблуды в виде большого ящика, отозвалась:
– ОК, пусть будет песня про вечер. Все равно проверить надо.
– А что это такое? – тут же поинтересовался Митрич.
– Это, Сережа, наша ресторанная группа лабухов. Какой корпоратив без музыки?
Она прищелкнула пальцами и, отбивая ритм щелчками, завела:
– Субботний вечер, и вот опять
Я собираюсь пойти потанцевать…
Семеновна немедленно подхватила:
Я надеваю штиблеты и галстук-шнурок.
Я запираю свою дверь на висячий замок.
На улице стоит ужасная жара.
Но я буду танцевать буги-вуги до утра.
Ведь я люблю буги-вуги, я люблю буги-вуги,
Я люблю буги-вуги, я танцую буги-вуги каждый день.[1]
К концу куплета агрегат довольно бодро выдавал партию ударных, а на втором куплете вступили гитары и мы с Митричем.
Но тут что-то не так – сегодня я одинок!
И вот я совершаю телефонный звонок.
Я звоню тебе, я говорю тебе: – Привет!
Я не видел тебя сорок тысяч лет.
И если ты не знаешь, чем вечер занять,
То почему бы нам с тобой не пойти потанцевать?
Ведь ты же любишь буги-вуги, ты любишь буги-вуги,
Ты любишь буги-вуги, ты танцуешь буги-вуги каждый день.
Большинство, конечно же, пели «секретовскую» версию, я, как олдскульный рок-н-рольщик голосил изначальную, «зоопарковскую», но в целом это было очень круто. Нас реально вштырило, и в конце второго куплета мы являли собой живую иллюстрацию знаменитой фразы «и разбойники пустились в пляс»[2].
На дискотеке темно, мерцают огни.
Танцуем мы, и танцуют они.
И если ты устала, то присядь, но ненадолго:
В сиденьи на скамейке, право, нету толка.
Новую пластинку ставит диск-жокей.
Я приглашаю тебя потанцевать, эй-эй!
Ведь мы любим буги-вуги, мы любим буги-вуги,
Мы любим буги-вуги, мы танцуем буги-вуги каждый день.
… буги-вуги каждый день…
Когда песня завершилась, а магический «шайтан-ящик» умолк, мы, обессиленные дрыгоножеством, рухнули кто где стоял.
– Ох, загнали, гады… – простонала Семеновна. – А я думала, я уже на такие телодвижения не способна. Так, без пяти пять, готовимся, сейчас дети с родителями припрутся.
Первой пришла Татьяна в сопровождении сидящего под домашним арестом отца и матери, у которой черные круги под глазами с момента нашей прошлой встречи проявились еще сильнее, грозя вскоре превратить ее в панду. Увидев опального чиновника, Сергеевна тихонько шепнула мне:
– Боюсь, у всех остальных будут только матери. Никто не будет рисковать, и подставляться контактами с «прокаженным».
Появившаяся Ольга подтвердила ее слова – ее сопровождала только мама, которая, едва войдя в таверну, брезгливо поджала губы и, вместо «здравствуйте», произнесла:
– А никакого места поприличнее найти нельзя было? И вообще – что за срочность? Что случилось?
– Не волнуйтесь, Виктория Артемовна, сейчас все соберутся, я все объясню. – улыбнулась Светлана.
Следом появился Тарас и тоже без отца. Командир был не на лихом коне, а в сопровождении мамы. Бывшая «экскортница» все еще оставалась очень красивой женщиной и даже набранная полнота ее не портила. Вот только вела она себя как мышь – очень старалась быть незаметной до невидимости.
Минут через пять настал черед Патрика и ее родительницы. Визит в колледж явно спровоцировал более чем серьезную ссору. Мать и дочь даже не смотрели друг на друга и явно находились во взаимном бойкоте. Не удивлюсь, если о вызове на родительское собрание Аглая сообщила матери не лично, а по е-мейлу. Последним явился Петька-Пара в сопровождении обеих своих «плюшевых» родителей.
– Ты смотри, а петькин-то лысик не трус оказался, – высказалась с другой стороны Семеновна, – Пришёл, хотя наверняка знал, что танькин Владислав Алексеевич будет.
Меж тем родители расселись за длинным столом и выжидательно смотрели на нас. Сергеевна вновь улыбнулась всем, поднялась и встала во главе стола.
– Уважаемые родители. Сегодня мы решили сделать то, что, по-хорошему, надо было сделать сразу – собрать вас всех вместе и познакомиться. Давайте говорить начистоту – все мы понимаем, что ваших детей собрал в одну команду Его Величество Случай, а уж появление нашей команды здесь даже не случайность, а нарушение теории вероятностей. И – да, скорее всего сразу после выпуска мы все разбежимся и никогда больше не встретимся. Но это будет потом. А пока мы все плывем в одной лодке не в самый простой для ваших детей период. Вот мы и посчитали, что не лишним будет получше узнать тех, с кем ты оказался вместе. Пришла пора познакомиться с вами, благо детей ваших мы уже немного знаем. И знаете, что я вам хочу сказать? У вас хорошие дети. У них есть самое главное качество – никогда не сдаваться. Эта команда должна была стать показательными мальчиками для битья, но они не только не слились на старте, а выиграли первый этап и сейчас лидируют в Турнире. И это целиком и полностью их заслуга, мы в лучшем случае немного им помогли. Поэтому я предложила бы выпить за них. За победителей!
Выпили все, хотя ольгина мама – и с кислым выражением лица. Не успели все немного закусить, как поднялся Митрич.
– Как говорили у нас в армии, «поздно налитая вторая – безнадежно загубленная первая». Сергеевна тут все правильно сказала, но я хотел бы на другом заострить, так сказать, и углубить. Спору нет, это не самый богатый стол и не самый пафосный кабак. Но этот стол и этот дом, на минуточку, вам выставляют ваши дети. Возможность сидеть здесь и есть и пить невозбранно – целиком и полностью их заслуга, мы тут никоим боком даже близко. Так что на вопрос «За чей счет банкет» я чистой совестью ткну пальцем в это вот подрастающее поколение. Так что если кому нужно крикнуть «Официант, почки царице» – кричите, не стесняйтесь. Все оплачено[3]! А выпить… Выпить я бы предложил за последнее лето детства. За птенцов, встающих на крыло!
И вновь выпили все. А петькин папа, крякнув, заметил:
– А что стол? Шикарный стол. Я себе такого и в двадцать позволить не мог.
– Вот солидарен! – немедленно поддержал Митрич. Вы, уважаемый…
– Пётр Петрович, – шепотом подсказала Семеновна, но железный плюшевичок услышал.
– Да, Пётр Петрович Охлопков я. Очень просто запомнить – всех мужчин в нашей семье зовут Пётр Петрович. Петьку тоже. – и он улыбнулся.
– Хорошо, Пётр Петрович, я запомню. Я просто тогда следующий тост за вами запишу. У меня предложение…
20 минут и три тоста спустя
– … и хотела бы предложить – давайте за здоровье выпьем! Чтобы дети не болели, чтобы нас болячки стороной обошли, чтобы родители не хворали, и жили, тьфу-тьфу-тьфу, сколько заходят!
– Вот правильно сказала! Поддерживаю! – Пётр Петрович опрокинул рюмку, сморщился, подцепил на вилку грибок и смачно его зажевал. После чего стянул через голову галстук, сунул его в карман пиджака, а сам пиджак, сняв, повесил на спинку стула. – Ань, ну что ты меня в бок толкаешь? Расслабься уже. Нет здесь, слава богу, ни начальников, ни подчиненных, ни, не к ночи будут помянуты, деловых партнеров. Только дети, учителя и родители. Все равны как в бане. Можно сказать, выпускной отмечать тренируемся. Вон, женщина правильно сказала – случайно встретились и скоро разбежимся. Так давай хоть вечер посидим по-людски, спокойно, без нервов. Не на приеме, слава богу. Не беспокойся, я норму знаю.
– Оно и правильно! – поддержала его мама Патрика, которую звали, как выяснилось, Кристиной Анатольевной. – Вон как дети нам расстарались, какой стол организовали! Давайте им праздник портить не будем лицами, от которых молоко киснет. И вообще, девчонки, что вы там как неродные, подсаживайтесь поближе. Чей там следующий тост? Ваш, Виктория Артемовна?
Мама Ольги помолчала секунду, явно что-то решая, а потом откинула со лба модную в этом сезоне трехцветную прядь, и хмыкнула:
– Можно просто Вика. Ладно, погнали. При нашей жизни расслабиться никому лишним не будет. Тост, говорите?
50 минут и девять тостов спустя
– Да ты, Петро, не части, так мы ни фига долго не посидим. Дорвался, блин, – возмущался опытный Митрич. – Сейчас надо паузу взять, передохнуть, перекурить. Как говорил прапорщик Сингаевский, осадить надо! Слава, Митя, где вы там? Пошли, вон, потанцуем, зря, что ли, эту караоке тащили?
– Ой, мальчики, а можно я песню поставлю? Где здесь выбор-то? Ничего не понятно.
– Вот микрофон, просто начинай петь, оно само подстроится.
– Ой, спасибо, Светуня! Вот, давай эту:
Закрой глаза, всё постепенно и тебя тут никто не заменит.
Утро подарит нам это мгновение и холода за окном не помеха.
Пока мы здесь в теплой постели, волосы волнами по твоей шее.
Касания трепетны и безмятежны, мы видимо нашли, то что долго хотели.
Девчонки, давайте все вместе!
Между нами тает лёд, пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём и сегодня мы только вдвоём…[4]
– Мама, блин! – рыжая опять была злой и красной. – Ну не это же старье! Ты бы еще Егора Крида своего нафталинного вспомнила!
К моему удивлению, Кристину поддержала Людмила Сергеевна, мама Татьяны.
– Цыть! Юным девам слова не давали! – и она рассмеялась звонким и очень молодым смехом. – Ты не обижайся, Аглая, да? Так вот, Аглая, чтобы ты знала – это он сейчас лысый, толстый и с мешками под глазами, в которые весь гонорар за концерт засунуть можно. А в молодости Крид был тако-о-о-й мужчинка… У нас все девочки в него влюблены были.
Она любила кофе в обед
И по утрам ее вкусный омлет.
Она любила жить без проблем,
Меня манила красотой колен.
Тут к Людмиле присоединилась Кристина:
Работа двадцать четыре часа
И добивается всего сама,
Но она хитрая словно лиса
– меня манили ее глаза.
В общем, припев орали все пять мамочек хором:
О Боже, мама, мама я схожу с ума -
Ее улыбка, мама, кругом голова!
О Боже, мама, мама – пьяный без вина;
Ее улыбка, мама, – самая-самая![5]
– Ну все, – махнула рукой Ольга. – Началось! «Что бы ты понимала, доча, это молодость наша»… Опять весь вечер этот рэп дурацкий слушать будем.
– Так, молодое поколение! – в круг старшеклассников ледоколом ввалился Охлопков-старший. Петькин папа выглядел изрядно поддавшим, лысина и лицо у него были уже угрожающе-красными, зато улыбка абсолютно счастливой. – Что бурчим, кому настроение портим? Кроче так. Чтобы всякое старье вам жизнь не портило, скажите мне – в этом вашем колледже клуб какой-нибудь есть?
– И даже очень хороший – ответно улыбнулась Татьяна. – С соответствующими ценами.
– Пнял! – кивнул Пётр Петрович. – Ща… Ща… И вот так. Кроч, я тут Петьке денежку на карту кинул, вам длжно хватить. Валите, поклубитесь, оттопырьтесь, раз уж праздник сегодня. А мы тут тихонько, по стариковски, посидим… Раз уж вы нам олэксклюзив подогнали, надо же им от души воспользоваться, по взрослому хозяев выставить. Все, валите быстрей, пока матери не слышат. Петьке много не наливать!
Последнюю фразу он говорил уже быстро удаляющимся спинам.
* * *
Тридцать минут спустя, как и положено в русской пьянке, любой учет тостов пошел ко всем чертям. Общее застолье разбилась на множество мелких очагов, где каждый гудел кто во что горазд. Оба пришедших на собрание папы, обнявшись, с диким акцентом самозабвенно орали с импровизированной сцены:
ВАЗ – гранёный алмаз!
Фары в ночи, как орлиный глаз!
1600 километров в час -
Космической кары нейтронный фугас.
Лада Седан! Баклажан!
Лада Седан! Баклажан![6]
Допев до конца, они принялись споритьМитрич с помощью обеих рук и разложенных на скатерти вилок, ножей и солонок азартно изображал какую-то давнюю битву мамам заклятых соперниц. Ежеминутно слышалось «И тут, представляете…», мамы воспитанно пугались. Мамы Тарасика, Петьки и Патрика уединились втроем, выставив посередине бутылку вина, но явно не столько соображали на троих, сколько беседовали «за жизнь» и кое у кого уже подозрительно намокали глаза.
– Так, мужики, хорош, задолбали уже со своим баклажаном, третий раз поёте. – вмешалась грубая Семеновна. – Пора градус позитива приподнять, а тут, я смотрю, кое где упаднические настроения возобладали. Я вам сейчас напомню, чем настроение поднимать надо, встрянем, девки, под седую древность.
Через пять минут вся женская часть нашего коллектива самозабвенно скакала под сердючкино «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо, все будет ха-ра-шо я это знаю, знаю», а мужики вышли на веранду – раз курить не дают, так хоть воздухом подышать.
– Спасибо, Петь, за компанию, – глухо уронил опальный чиновник. – Хорошо проорались, давно так не оттягивался, уже и забыл – когда. Ну и вообще, что приехал, не струсил.
– А я, Владислав Алексеевич, – неожиданно трезвым голосом ответил олигарх, – во-первых, не из ссыкливых, а во-вторых, у нас с тобой совместных дел никогда не было, поэтому даже если захотят предъявить – нечего.
Он повернулся к нам с Митричем.
– Спасибо, мужики, за вечер, много лет так душой не отдыхал. Серьезно, не знаю, как вам так удалось, но факт остается фактом. Пойдем мы, наверное, с Анькой потихоньку, такие вещи надо на пике заканчивать, чтобы потом послевкусие долгое было.
– Спасибо, Петрович, на добром слове, – кивнул Митрич. – У меня только одна просьба к тебе будет, важная…
– А вот это ты зря, – Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона. – Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак![7]
Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.
– Вот все-таки вы, олигархи, дебилы! – уверенно заявил он. – Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.
Петрович заметно смутился.
– Ну извини… Ты меня тоже пойми – все, кто со мной общаются… Все, понимаешь – 99 и девять в периоде процентов моих собеседников общаются со мной только с одной целью – убедить меня расстаться с частью моих денег. Всё, никаких других резонов нет – тока бабки. Тут хочешь не хочешь – станешь пуганой вороной, которая каждого куста боится и всех в разводилове подозревает.
– Короче, – Митрич все еще обижался, но уже немного остыл. – Я что сказать хотел. Пацан у тебя хороший. Слабоват, конечно, но не дурак зато. И добрый. По настоящему добрый, непритворно. Но он, как я понимаю, только сейчас, когда мы пару боев без него стопроцентно слили бы, мужиком себя начал чувствовать. Защитником. Спасителем. Вытаскивателем. И так далее – тема понятна. Опять же – девки. Ну сам понимаешь, вспомни себя в этом возрасте. Так вот, сейчас ему, как никогда, отец нужен. Который этой искре, появившейся в нем, погаснуть не даст, и раздует потихоньку во что-то стабильное. Ты, я смотрю, мужик нормальный, правильный мужик. Так вот – ты уж, Петрович, на работе сутками не гори, пожертвуй толику времени на сына. Пусть пару миллионов потеряешь, зато тебе в компенсацию сын родным останется.
Коммерсант кивнул:
– Спасибо, Митрич. Уяснил, выводы сделаю. Неужто и из моего тюти мужик прорезался? И это – извини еще раз. Денег не предлагаю, деньгами за такое не платят, но если что понадобится – звони, прямой контакт я тебе кинул.
Иди уже, – махнул рукой Митрич. – Пойдем, на посошок накатим, забирай свою Аньку да вали. Увидимся еще.
Мы вернулись в общий зал, где дикие танцы уже завершились, и наступило то приятное умиротворение, когда праздник явно заканчивается, пора уже прощаться и откланиваться, но можно еще посидеть последние пять минут – «на чемоданах», как я это называл.
Митрич набулькивал по последней, а меня вдруг прибило по лирике. Со мной иногда такое случается на пьяную голову.
– А я песню спеть хочу, – вдруг заявила Семеновна вслух.
Народ оторвался от своих занятий и с интересом посмотрел на нее.
– Её сейчас если кто ещё помнит, то только старичье вроде меня. Она никогда особым хитом не была, но мне сейчас почему-то хочется ее спеть. Как ты там, Свет, говорила? Мы странно встретились?
Дороги наши разошлись и мы не встретимся случайно,
Надежды наши не сбылись и не надёжны обещанья.
Ты понял, твёрдою рукой судьба карает безответных
И уповать на бога тщетно, богам дороже свой покой.
Я вздрогнул. Это было вечность тому назад, под эту песню мы уходили в армию. Я в армию уходил из мореходки, и не я один, мы все уходили служить, всем курсом. Торжественное построение уже прошло, и мы просто сидели во дворе и ждали автобусы, которые нас в армию отвезут.
День был – лучше не бывает, Владивосток просто купался в солнце. Нам всем было страшно, никто этого показывать не хотел, поэтому все бесились, орали и кривлялись. Многие, естественно, были кривые как турецкие сабли после всеночной пьянки. А один мой однокурсник – я его по имени, естественно, назвать мог, но близко мы никогда не знались, играл на гитаре и пел:
Ты скажешь: «Прошлого не жаль», и веришь в будущее свято,
Былая пошлая печаль отныне брошена и смята.
И к новой жизни устремясь, раздуй бушующее пламя,
Укрась бумажными цветами вокруг сверкающую грязь.
Нина пела, а я, как наяву, видел себя – восемнадцатилетнего, глупого, смешного и ушастого, как подрощенный щенок. Этот щенок бесцельно бродил между сокурсниками, а вот услышал песню и замер, как собака, сделавшая стойку, и пока не дослушал – не двинулся с места. Я смотрел на этого пацана, которому все еще только предстояло, у которого еще ничего и не началось, и сердце щемило от нежности. А песня все текла и текла и уже приближалась к финалу.
И в мире, выдуманном вновь, на троне утвердишься прочно,
И будет новая любовь как ты – тверда и непорочна.
Отныне сам себе молись и выбирай себе дорогу.
Счастливым будь, и, слава богу, дороги наши разошлись.[8]
Я чуть не всхлипнул, растрогавшись, но вдруг заметил, как Сергеевна, спрятав глаза за ставшими уже привычными круглыми очками, буквально буравит взглядом каждого из присутствующих. И понял, что кто-то из присутствующих угодил под подозрение нашей мисс Марпл. И, судя по её выражению лица – Нина исполняла эту песню отнюдь не экспромтом.
* * *
А на следующее утро мы все во дворе колледжа и слушали, как ректор разливался соловьем ни о чем, мотивируя студентов и продвигая учебное заведение. Вернее – никто его особо не слушал, в нашей команде по крайней мере. Взрослая составляющая не очень хорошо себя чувствовала после вчерашнего. Что касается старшеклассников, то у них, судя по их хитро-довольным лицам, вечер вчера тоже удался и им было не до директора – они беспрестанно шушукались. Полезной информации, впрочем, из речи ректора отжалось немного – 17 команд не прошли первый этап, всем прошедшим начислено по 10 очков, первые пятеро получают дополнительные очки. За первое место – 10 очков, за второе – 5, за третье – 3, потом 2 и 1. Таким образом, мы вдвое обогнали по очкам основную массу команд. Вот только разрыв этот можно ликвидировать мгновенно. Стоит, к примеру, тем же «светлячкам» выиграть второй этап и мы в лучшем случае сможем сровнять счет. Вон они – стоят, смотрят на нас. Нехорошо смотрят. Затаили.
Директор меж тем перешел к вручению ценных призов. Пятое место получило неплохую броньку. Четвертое – хорошее оружие.
– А обладали первых трех мест получат самые ценные подарки, которые только возможны в Турнире. Это подсказки на второй тур! Но сначала – задание на второй тур. Вы должны будете найти масштабируемое оружие своему командиру. Имеющееся не засчитывается, оружие должно быть найдено во время второго тура. Порталы откроются в полночь. А сейчас капитанов трех команд-победителей прошу на сцену!
Раздача подсказок мало кого интересовала, все взахлёб обсуждали задание. Меж тем директор взял лист бумаги с каким-то четверостишием, и разорвал его пополам. Одну из половин еще раз разорвал на две части – побольше и поменьше. Самую маленькую часть вручил капитану команды, занявшей третье место, часть побольше получила Светлячок, а половина листа досталась Тарасу.
Жадина даже не посмотрел на текст – мне бы такую выдержку. Он спустился вниз, подошел к нам, и только когда мы его обступили, развернул листок. Листокпорвался криво и был почти треугольным, соответственно, чем ниже, тем меньше текста на нем осталось. Вот что там было написано:
Плач циня заполнил ма…
Древние свитки лежат в…
Ту притчу о б…
Но я не Ч…
– Митя! – Светлана пристально посмотрела на меня. – Тебе есть что об этом сказать?
– Об этом – пока ничего. Я первый раз вижу эти слова.
– А о теме Турнира? Ты что-нибудь нарыл за три дня?
– Про тему Турнира – есть. Я ее знаю.
– Уверен?
– Да.
– Тогда пойдем, расскажешь.
[1] Песня «Буги-вуги каждый день» Михаила Науменко. Это была, без сомнения, культовая песня в конце 80-х – начале 90-х годов двадцатого века. Хотя бы потому что ее исполняла масса групп самого разного толка, от бит-квартета «Секрет» до группы «Ноль» дяди Фёдора Чистякова.
[2] Фразы с пластинки «Бременские музыканты» (фантазия В.Ливанова и Ю.Энтина на тему сказки братьев Гримм. Музыка Г.Гладкова, стихи Ю.Энтина) массово вошли в пословицы. Кто из бывших ребенком в 70-е не помнит всех этих «последним вышел петух, изрядно ощипанный, но не побежденный» или «Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, только и мог сказать король, потому что слов от возмущения у него не было»?
[3] Все цитаты – из фильма Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию».
[4] Песня группы «Грибы».
[5] Песня «Самая самая» Егора Николаевича Булаткина, более известного как «Егор Крид»
[6] Песня «Баклажан (Лада Седан)» Тимура Ильдаровича Юнусова, более известного как «Тимати»
[7] «Эх… испортил песню… дурак!». - финальная реплика Сатина в пьесе Горького «На дне».
[8] Песня из репертуара группы «Воскресенье». Музыка и слова – Евгения Моргулиса.