Владимир Тарасович, не торопясь, умывался над алюминиевым тазом, расплескивал по полу воду. Он был без рубашки, темная, загоревшая на солнце шея резкой чертой отделялась от его белой мускулистой спины.

Фыркая и отдуваясь, он все же ухитрялся рассказывать:

— Заседали чуть ли не пять часов. Понавалили предложений. Наш Капитоныч за лысину схватился. Кричит: «Я не бюро рационализации. Подавайте предложения в письменном виде Евсюкову». А мы ему, значит, говорим: «Довольно бюрократизма. Без бумажек надо работать». Кипел, кипел и сел. И смех, и горе. Всыпали ему — и как начальнику цеха, и как инженеру. Наверно, теперь дома ярится, — усмехнулся Владимир Тарасович, вытираясь банным мохнатым полотенцем, разрисованным яркими цветами.

Любовь Сергеевна стояла у плиты и резала селедку. Мужа она слушала невнимательно, занятая своими мыслями. Она решала: начать разговор о дочери сейчас или подождать, поговорить после обеда? На улице раздался глухой шум, словно что-то упало. Любовь Сергеевна прислушалась. Звук не повторился. Она вынула из стола головку лука и, сощурясь, начала его чистить.

— Где это ты, мать, такую прелесть достала?

— В магазине. Китайское.

— Молодцы эти китайцы, — похвалил Владимир Тарасович. — Вроде тряпка, а приятно в руки взять.

Решив, что разговор надо начинать после обеда, Любовь Сергеевна стала собирать на стол. Из другой комнаты, откуда доносились голоса ребят, горланящих веселую песню, вышла Вера и сама заговорила с отцом,

В разговор сразу же вступила Любовь Сергеевна, и со стороны, пожалуй, было бы смешно смотреть, как дочь с матерью подступают к отцу и каждая доказывает свое. Владимир Тарасович вначале посматривал хмуро: трудно сразу разобраться, кто из них прав — дочь ли, которая защищает Костю с подозрительным упорством, или жена, нападающая на мальчика с яростью? Но постепенно он понял, что и жена и дочь просто упорствуют: одна хочет проявить свою власть, а другая уже почувствовала себя взрослой и желает показать самостоятельность.

— Понятно, — сказал Владимир Тарасович и пристукнул ладонью по столу. — Сам разберусь. После обеда, Верунька, приведи мне этого Костю, — но, посмотрев на часы, спросил:- Время позднее. Может, завтра разберемся?

— Нет, нет! — запротестовала Вера, схватила босоножки и стала их надевать. — Я не хочу обедать.

— Еще не хватало по ночам за мальчишками бегать! — закричала не на дочь, а на мужа Любовь Сергеевна.

Но Владимир Тарасович махнул рукой:

— Пусть идет, ничего не случится. Разрубим узел сразу. — Когда же Вера вышла, добавил:- Не сердись, мать, по всей видимости тут любовь завязывается. Запретный плод слаще, запомни. Еще втихомолку встречаться начнут, а там и до беды недалеко. Надо присмотреть за ними, в случае — совет подать да на ум наставить.

— Так-то оно так, — вздохнула Любовь Сергеевна, — да строгость лишней не бывает.

— Строгость применить легче всего, — наставительно сказал Владимир Тарасович, подняв ложку..

Вера выбежала из двери возбужденная: все-таки она стояла на своем. Не может быть, чтобы она ошиблась. Костя не такой, каким его представляет мама. Пусть он жил в воровской семье, пусть он живет без родительского глаза, но душа у него чистая, товарищеская. Вера спрыгнула на первую ступеньку и остановилась: увидела лежащего ничком человека. Одежда показалась ей знакомой — светлая финка и темные брюки…

Девушка решительно нагнулась, взяла голову человека и повернула к себе лицом. Это был Костя. Веру охватил ужас, и она закричала:

— Папа! Мама!

Пальцы ее нащупали что-то липкое. Тошнота сдавила горло, сердце затихло, но все же она цепко держала голову юноши, может быть, впервые осознав — как он ей дорог.

Выскочили испуганные родители, оставив дверь открытой, и хлынувший из нее свет осветил бледного Костю и не менее бледную Веру.

— Батюшки мои!.. — закричала Любовь Сергеевна, и бросилась к дочери, подхватила ее и повела в комнату, а Владимир Тарасович взял на руки паренька.

Костю положили на диван.

— Быстро мне чистую косынку и теплой воды! — крикнул Владимир Тарасович. Любовь Сергеевна посадила дочь на стул и метнулась к комоду.

По армейской выучке, полученной на фронте, Владимир Тарасович ловко перевязал еще сочившуюся кровью рану и обмыл теплой водой лицо паренька. Повернувшись к дочери, он приказал:

— Вызови скорую помощь, Вера. Да быстрее.

— Я сама! Куда она в таком виде? — запротестовала было Любовь Сергеевна, но Вера, уже пришедшая в себя, выскочила из комнаты. Из ближайшей будки она позвонила не только в больницу, но и Михаилу. Его не оказалось дома.

Костя очнулся еще до приезда врача, открыл затуманенные глаза и обвел взглядом комнату.

— Кто? Кто тебя ударил, Костя? — поспешно спросил Владимир Тарасович, боясь, как бы паренек опять не потерял сознание.

Костя покачал головой и тихо, одними губами прошептал:

— Не знаю. Кто-то сзади…

— Эка, сволочи! — ругнулся Владимир Тарасович. — Ты лежи спокойно, сейчас врач придет.

Вера еще в передней бросилась к матери:

— Что? Как?

— Очнулся. Разговаривает, — тихо ответила Любовь Сергеевна. — Ты пока не показывайся, не расстраивай.

— А кто его?..

— Не знает.

Приехавший врач промыл и перевязал рану, похлопал уже окончательно пришедшего в себя Костю по плечу и улыбнулся.

— Завтра, молодец, будешь бегать, а сейчас — спать. Полный покой до утра.