Петров Василий Иванович был классическим военным контрразведчиком, сделавшим карьеру во время войны. За двадцать лет, с 1939 по 1959 годы дослужился до звания генерал-майора и должности зама начальника военной контрразведки СССР, когда его перевели на пост председателя КГБ БССР, где и служил до 1970-го года. А вот дальше судьба его раздвоилась, как и история.

Незадолго до смерти генерал-полковник КГБ в отставке, Семичастный Владимир Ефимович не врал, когда рассказывал, что главными кандидатами на звание преемника Хрущева были Брежнев и Косыгин. Вот на этой почве и образовалась вилка истории. В первом случае Петров в 1970-м году стал главой особого отдела КГБ по Белорусскому военному округу, во втором замом Председателя КГБ СССР, курирующим всю контрразведку. Ключевую роль в этом сыграли хорошие знакомые по БССР Мазуров и Машеров, ставшие членами Политбюро. Последний так и вовсе в 1976 году стал генсеком.

Когда пришел на прием к Василию Ивановичу пенсионер в мундире генерал-майора КГБ, глава контрразведки узнал своего бывшего коллегу по СМЕРШ. То, что рассказал старичок, походило на бред, но его можно было проверить у непосредственного подчиненного, генерал-лейтенанта Подгорных. Иван Александрович поведал много интересного про проект «Шеллак», но выходило, что майор Краснов много недоговорил непосредственному начальству, что передал через спецназовца и его дедушку. Концы с концами не сходились, да и слова майора «Лучше Польшу отдать под опеку США, чем потерять Эвейн». И вот поздно вечером самолет доставил обоих генералов на военный аэродром под Барановичами, а рано утром поехали на объект.

Уазик доставил на базу в лесу, спустились по пандусу в котлован, где непонятное устройство лежало на кольце из валунов. Сверкнули молнии, запахло озоном, машина проехала через проход и оказалась на вершине холма на военной базе. На территории, уже застроенной деревянными зданиями, их встретило у здания штаба все командование. Услышав традиционное «Здравие желаю…», сходу спросил старый генерал:

— Покажите мне тех самых повстанцев, с которыми вы наладили сотрудничество, и с которыми товарищ майор не желал иметь дело.

А в ответ тишина…

— Сколько их вообще, кто они такие? И вы что, языки проглотили? — нахмурился друг Машерова.

— Уже нисколько, товарищ генерал-полковник, — язвительно ответил невысокий крепыш в майорских погонах. — Их всех перебили вояки местного барона. Я, помнится, всеми правдами и неправдами пытался помешать вооружению лесных разбойников нашим оружием, утверждая, что они бандиты, а не повстанцы, но не смог. Так лесные урки сначала с нашим оружием ограбили караван на территории союзного барона. Потом их всех нашинковали в укрепленном лагере. Еще и наши войска сцепились с владетельской дружиной, когда поехали разбираться. Результат авантюры: боевой опыт войны с местными, потеря взвода солдат и четырёх офицеров, потеря БТР и трехсот автоматов ППС и испорченные отношения с ближайшим бароном.

— Что, самый умный, что ли? — прицепился Подгорных, уязвленный правдой Краснова.

— Не знаю. Во всяком случае, я и в случае агитации сработал бы аккуратнее Бубенчикова, который с соседом поссорился и спровоцировал бои с его дружиной. Это еще один взвод с бронетехникой в потерях. Я попробовал аккуратно вести агитацию так, как на мой взгляд следовало, а именно аккуратно расспрашивал, какие есть проблемы у деревенских жителей с владетелем. Думал, подкинуть мысль, что барон им не нужен и даже вреден, а потому надо убрать. Выяснил, что местное крестьянство совсем не желает менять существующий порядок вещей.

— И что вы намерены делать при таком раскладе? — прицепился генерал-лейтенант, когда отошли в кабинет Краснова.

— Договариваться с местной властью о сотрудничестве, а поиметь мы можем много.

— Что именно, и как вы с владетелями будете мириться? — не успокаивался Подгорных, Петров наблюдал за обоими.

— Мы нашли на Беззаконной гряде крупное месторождение урана, пока, правда, уточняем залежи, потому и не доложили. По запасам и содержанию урана это одно из лучших известных нам месторождений, если не считать одной особенности. Дело в том, что в нашем мире в природном уране 99,3 % изотопа уран-238, а ценного изотопа уран-235 0,7 %. Однако, геологи нашли признаки существования в прошлом месторождений с содержанием до 3 % урана-235 в месторождениях. К сожалению, все они выгорели из-за самопроизвольных реакций деления. А тут мы наткнулись на месторождение с содержанием 2,7 % урана-235 по отношению к общему количеству урана. Для сравнения: в качестве ядерного топлива на наших АЭС используется уран с содержанием изотопа-235 от 1,8 до 3 %.

— Нихрена себе находка! — воскликнул генерал-полковник Петров. Одного месторождения было достаточно, чтобы открутить голову замполиту за срыв сотрудничества с местными властями. — Только поясните, пожалуйста, почему вы боитесь партизанской войны с местными? Мы ж вроде их превосходим по оружию.

— Дело в том, что у некоторых аборигенов есть сверхестественные способности, что уравнивает наши шансы. Пока достоверно установлено четыре типа чародеев, это друиды, огневики, движители и провидцы.

— Так, друиды это лесные маги, огневики управляют огнем, движители тяжести тягают силой мысли, а провидцы что, в мозгах могут ковыряться. Верно понял? — переспросил заинтригованный глава контрразведки.

— Так точно. Мы в бою сталкивались с огневиками и движителями. Первые силой мысли пожгли нашу бронетехнику и людей, вторые подняли в воздух и расколошматили БТР. Сталкивались и с друидом, а провидца местного можем прямо сейчас предъявить.

— Вы понимаете, что должны нам сегодня доказать ваши последние слова, чтобы нам не хотелось отправить вас на лечение, товарищ Краснов? — спросил Петров.

— У меня есть, чем доказать, только я не торопился именно, чтобы в спецлечебницу не отправили. Тут еще вот что очень важное вылезло. У некоторых наших людей после длительного пребывания в этом мире тоже появились спецспособности. Я лично, оказывается, имею способности мага-провидца, способного немного угадывать будущее и копаться в людских мозгах. Когда-то еще удивлялись с меня, что интуиция хорошая.

— Вас из-за интуиции и взяли в КГБ, как записано в личном деле, — нервно глядя отметил Подгорных. — Что именно вы можете, и что могут наши люди?

— Эмоции, мысли и воспоминания могу считывать, как и кое-что внушать. Научился у одного верного аборигена методу быстрого обучения языку. Но всех возможностей не знаю, как и наши маги, да никто из наших не знает. Все способные люди плохо умеют пользоваться своими спецвозможностями, а обучаться не у кого. Тут два варианта, или самим методом тыка, или мириться с аборигенами. Пока я выделяю в спецвзвод и автоматически повышаю в звании и условиях службы таких людей, — ответил Краснов.

— И когда на обследование к нашим спецам сможете отправлять?

— Да хоть сейчас, но пока делать это крайне нежелательно. Если заметят солдаты, что раз увезли бойца, проявившего особые возможности, второй, третий, то эти способности будут в лучшем случае скрывать. Могут и дезертировать, договора о выдаче у нас нет, зато в Эвейне маги люди первого сорта, а безволшебные второго сорта. Если позволите, буду накапливать своих магов, по возможности ради этого меняя личный состав. Может быть, специалисты Эвейна на нашей стороне могут находить, но надо договариваться. Так что война неприемлема с баронами. Обследование допустимо только на месте, когда наберу много людей, и в ближайшей перспективе никакой лоботомии!

— И, создав мощную группировку волшебников, сможете установить советскую власть в этом мире? — спросил генерал-лейтенант. Мысленно давно похолодел, что майор в его мозгах может ковыряться, но пришел к выводу, что бояться поздно или не надо. До кучи крайне полезно иметь такого гэбиста там, где надо, чтобы он видел насквозь людей.

— Очень сложно и очень нескоро выполним этот приказ. А перед этим для разминки силами наших людей со спецвозможностями установим советскую власть в США.

— Слава генерала армии КГБ Судоплатова покоя не дает? — подколол Василий Иванович, мечтающий в таком же звании уйти на пенсию. Да уж, полностью реабилитированный Судоплатов отличился в конце 60-х так, что начали всерьез думать, что будет выполнено обещание Хрущева о крушении капитализма к 1970-му году. Но и переход на сторону СССР Индонезии, Италии, Франции немало, а еще сумели не довести ситуацию в Праге в 1968 году до восстания, едва не развернули полномасштабную гражданскую войну в США, и не только…

— Всего лишь продумывал стратегические перспективы использования людей. Товарищи генералы, у меня назначена встреча с владетелем Бхаалейном, на которую нельзя не явиться. Времени в обрез, чтобы я вам успел передать знание языка Эвейна. Еще нужны заказанные люди, чтобы проще было извиняться и мириться с аборигенами.

— Все будет, и помощь, и звезды на погоны. Учи языку, волшебник, — заявил генерал-полковник КГБ.

* * *

Вертолет завалился набок, выписывая вираж над замком Бхаалейн, прежде чем опуститься у кромки леса, где все еще виднелись остатки разбитого БТРа. Бдительный Краснов заметил, что местные жители уже начали растаскивать технику на металлолом.

До того как посланец владетеля появился у ворот лагеря, майор Краснов два дня не мог набраться смелости пустить пулю в лоб замполиту. Он никак не мог понять, что решить — идти по бубенчиковским стопам и воевать с эвейнцами, или самоубийственно бороться за свою правоту. Гонца он принял едва ли не за ангела небесного, а генерала Петрова за архангела.

Майор предполагал, что владетель Бхаалейн обрушит на его голову громы и молнии… но гонец передал почтительно, что его господин желает встретиться с воеводами ши близ замка Бхаалейн послезавтра в полдень. И ускакал.

Из ворот, как и в прежние разы, выехала пестрая кавалькада — сам Бхаалейн, его управляющий, воевода, с полдюжины чародеев… Но вместо пары десятков дружинников владетеля сопровождали всего пятеро — верно, лучших из лучших. «Или лучших из уцелевших?» — мелькнуло у Краснова в голове. Потери ограниченного контингента в эскападе у замка были ему известны точно — тридцать два убитыми и четверо ранеными. А вот сколько полегло дружинников, ему оставалось только догадываться. Если бы в докладе капитана Бобрушкова было хоть полслова правды, то охранять мрачные стены, возвышавшиеся вдали, было решительно некому. Про себя гэбист решил, что бхаалейновцы потеряли примерно столько же бойцов — меньше убитыми, но больше ранеными, то есть при местном уровне медицины прямыми кандидатами в покойники. Результат, конечно, печальный, но и обнадеживающий. Если договориться с местными феодалами все же не получится, то позволить себе подобные потери группировка вторжения сможет, если наплевать на перспективы дружбы. А вот дружины владетелей — нет, потому что самая крупная из них едва насчитывала полторы сотни бойцов и чародеев.

Майор Краснов вышел навстречу владетелю пешком — как всегда. Здешние кони, никогда не видавшие машину пугались бэтээров и бээмдэшек, и владетель не приближался к самосадным повозкам демонов, опасаясь, очевидно, за свое достоинство. Генералы держались позади, дав майору карт-бланш.

Обычно Бхаалейн приветствовал гостей первым — в своей грубоватой, обманчиво простодушной манере. Но в этот раз владетель молчал, и Краснову пришлось взять инициативу на себя.

— Привет тебе, владетель, — проговорил он с натугой, подавляя привычное «Здравствуйте, товарищ». — Я… пришел принести тебе наши извинения за несчастливое недоразумение…

— Вы странный народ, демоны, — перебил его Бхаалейн с насмешкой. — Вначале вы требуете от меня извинений за то, в чем нет моей вины, а потом извиняетесь за то, в чем нет вашей. Это мой управляющий, — он остро покосился на мрачного толстяка, — счел, что слова вашего посланца оскорбительны для меня. Наши воины сошлись в честном бою, и оскорбление, если и было, смыто кровью. Мы можем говорить.

Краснов вгляделся в лицо собеседника. Это было нелегко — владетель не утруждал себя тем, чтобы спешиться перед разговором, и приходилось изрядно задирать голову. Но владетель вроде бы говорил искренне… хотя воевода с, ним, кажется, не согласен, слишком он хмур и набычен. Может быть, для эвейнцев и вправду все так просто? В чужой монастырь…

— Я и другие наши воеводы судили о вас по нашим законам, — чопорно проговорил он. — Я извиняюсь за себя и того дурака, из-за которого кровь пролилась.

— И я судил о вас по нашим законам, — отозвался Бхаалейн. — Я был не прав. Этот воевода жив?

— Жив, но до конца жизни обречен на тяжелый труд в неволе.

— Странные вы.

Что он хотел этим сказать, майор так и не понял. Дискуссия о праве прохода через бхаалейновские земли продолжилась с того места, на котором застопорилась перед злосчастным нападением на купеческий караван. Похоже было, что сражение у замка кое-чему научило владетеля — тот, хоть и старался не показывать этого, был готов идти на большие уступки, чем прежде. Чтобы убедить его в правильности выбранной линии, Краснов, в свою очередь, поддался сильнее, чем полагал бы нужным в других обстоятельствах.

Когда воевода принялся многозначительно поглядывать на солнце — самому владетелю все то же достоинство не позволяло так явно намекать, что пора бы и закругляться, — Краснов осторожно осведомился, не желает ли владетель Бхаалейна продолжить беседу в другой раз. Тем более, что еще не прибыли люди, которые могут многое объяснить, почему мы ваш образ власти сочли плохим.

— О да! — пророкотал тот. — Но прежде чем вы покинете окрестности моего кирна, демон, скажи мне — что вы делаете с раненными в бою сородичами?

— Лечим по мере наших возможностей, — ответил гэбист недоуменно.

Ему захотелось поинтересоваться недоуменно: «А вы думали, мы их жрем?»

— Это достойно, — кивнул владетель. — Но я говорил о раненых, попавших в руки ваших противников.

Сердце Краснова подпрыгнуло, зашвыривая желудок в горло, как баскетбольный мяч в корзину, и рухнуло в самые пятки. Еле удержался, чтобы не оглянуться на начальство.

— Не желает ли владетель сказать, что у него в плену находится наш боец? — поинтересовался он.

Краснов, когда нервничал, иногда сбивался на этакий безличный стиль, страшно злился на себя за это, но ничего не мог поделать.

— Не в плену, — поправил Бхаалейн с неудовольствием. — Он не был пленен в бою. Мы случайно захватили его тело в замок, собирая наших раненых.

— А что принято у вас делать с пленными? — поинтересовался Краснов, только чтобы выиграть время. Прилично нервировали молчавшие генералы.

Ему в голову не приходило, что местные могут захватить советского солдата живым, и теперь майор недоумевал, почему.

— Дело чести владетеля — выкупить своего дружинника, будь то родович или наймит, если тот желает вернуться к нему на службу, а не переметнуться к победителю, — ответил Бхаалейн. — Но вашего бойца я готов вернуть бесплатно. Мне он не нужен, и мой управляющий жалуется, что пленник слишком много ест.

Краснову пришлось очень внимательно вглядеться в прищуренные глазки владетеля, чтобы заметить притаившуюся там усмешку. Читать мысли поостерегся, но понял, что подвох неизбежен.

Гэбиста трясло невидимой, мельчайшей дрожью. Да, он не может оставить советского солдата в туземной темнице… тем более во власти Бхаалейна, не жестокого намеренно, но безразличного до последней степени к жизни и благополучию пришельцев. Но и принять его обратно боязно! За столько дней телепаты Бхаалейна могли не только высосать из его мозгов все, что тот знает о Советском Союзе, социалистическом строе, об армии (друиду показали мизер для рекламы), наконец, но, что в десять раз хуже, вложить туда любые приказы. Вырезать под покровом ночи все руководство группировки. Открыть дорогу в лагерь налетчикам. И позор немалый — оставить своего раненого на поле боя.

Но это — риск теоретический. А вот если он сейчас откажется принять пленника обратно… генералы за спиной такого не простят…

— Когда вы сможете вернуть его нам? — проговорил Краснов, слыша свой голос как бы со стороны.

— Через два дня, — ответил за владетеля Раатхакс. — Целительница говорит, он еще не до конца окреп.

— Хорошо, — выдавил гэбист. — Мы будем ждать. Владетель кивнул и неспешно развернулся к замку.

* * *

Замполиту Бубенчикову судьба, очевидно, предназначила служить злым роком контингента межпространственной помощи до последнего.

После фиаско, которое потерпел замполит на ниве идеологической работы, из лагеря его старались не выпускать. Этим обстоятельством Бубенчиков очень тяготился и даже протестовал, требуя позволить ему проводить беседы с населением соседних деревень. Но Краснов, к которому замполит обратился поначалу, справедливо заметил, что после предыдущего выступления замполита командование группировки до сих пор не может наладить диалог с владетелем Картрозом, через чьи земли лежала дорога в срединные области Серебряной империи, — тот с большим скрипом согласился не убивать подлых демонов на месте, но дальше этого дело не шло. Поэтому замполиту Бубенчикову следовало бы не лезть в дипломатию, а молчать в тряпочку и заниматься своими непосредственными обязанностями — поддерживать моральный дух красноармейцев. Обиженный замполит пошел к командующему, но оказалось, что Краснов успел первым. От командующего Бубенчиков вышел белый и дрожащий и принялся отравлять жизнь обитателям базового лагеря. От его бдительности не могло укрыться ничто. Попал под раздачу даже безответный переводчик Лева, уличенный в напевании идеологически невыдержанной колыбельной Шуберта.

Стало полегче, когда командование против воли Краснова позволило замполиту проводить занятия с бывшими разбойниками, срочно перекрещенными в «освободительное движение эвейнской бедноты». И за идеологическую работу все равно придется отвечать.

Потом дружина владетеля Бхаалейна сровняла тренировочный лагерь с землей, и способности замполита опять остались не востребованы. Бубенчиков бродил по новому лагерю, вяло проводил партсобрания и придирался к солдатам по каким-то совсем уже немыслимым поводам, чего за ним прежде не водилось.

Тем вечером, накануне визита проверяющих, внимание рыскавшего по базе замполита привлек шумок, доносившийся из одной офицерской казармы. В этом, собственно, не было ничего предосудительного, но острый слух героя Будапешта уловил бряканье гитары артиллериста Ржевского, которого замполит не любил за старорежимную фамилию. Поэтому он, не раздумывая долго, подошел к двери, за которой звенели струны и стаканы, и распахнул ее без стука.

Господа офицеры застыли, не успев в очередной раз сдвинуть граненые «бокалы». Бубенчиков повел носом и внушительно прокашлялся.

— Товарищ замполит!.. — радостно воскликнул Ржевский и, осекшись, добавил гораздо тише: — Присоединяйтесь…

Вместо ответа Бубенчиков обвел взглядом стол. Ничего криминального он там не обнаружил. Поверх газеты, заботливо прикрывавшей казенную скатерть, были разложены плавленые сырки, черный хлеб, квелые огурцы, ломтики домашнего сала, благоухавшего чесноком на всю комнату, перебивая свежий аромат новых досок, горка молодой картошки в мундирах, доставленная из ближайшего к переходу колхоза. С краю стола примостилась горсть окаменевших ирисок, припасенных, очевидно, для последней стадии опьянения, когда уже все равно чем закусывать.

Некоторое время замполит раздумывал, не стоит ли закатить скандал, потом махнул рукой и устроился на краю койки.

— Наливайте, — велел он, подпирая щеку мясистой ладонью.

Ржевский взял на гитаре одинокий аккорд, сложный и печальный. Лейтенант Топоров поспешно вытащил из-под стола трехлитровую банку, на которой еще сохранилась потертая этикетка «Сок томатный с мякотью», и щедро плеснул в подставленный кем-то стакан подозрительно розовой жидкости.

За время службы Бубенчикову приходилось пивать самогон самых необыкновенных оттенков — от алмазно-прозрачного до мутно-коричневого (который должен был в случае неожиданной проверки изображать кофе). Поэтому замполит, ловко стащив со стола ломоть хлеба с салом, одним движением локтя влил в распахнутый рот половину содержимого стакана, сглотнул и зажмурился, ожидая реакции организма.

Реакция последовала, но совершенно не такая, на какую рассчитывал Бубенчиков, ожидавший мазка наждачкой по небу и дальше, по пищеводу до самого желудка. Напиток и вправду оказался очень крепким — чуть ли не как медицинский спирт, — но скользнул в горло, точно масло. Он был сладким и ароматным, он пах медом и земляникой, а еще — травами и летней душистой жарой, настаивавшейся много дней в тяжелых бутылях с домашней наливкой. Этот аромат сбивал с ног, он пробуждал где-то в самых глубоких и древних отделах мозга память предков, открывал в человеке лучшие чувства и стремления, приобщая не описуемой словами благодати… Нечто подобное ощущал, когда пил десятилетние портвейны Массандры, но там же было меньше двадцати градусов, а тут втрое больше.

Бубенчиков сглотнул еще раз, и призрак нирваны отступил, рассеиваясь. Замполит тряхнул головой, открыл глаза и, набычившись, оглядел занервничавших офицеров.

— Откуда взяли? — просипел он — глоток наливки не прошел бесследно даже для его луженых голосовых связок.

Как выразился позднее Ржевский, «брехня эта офицерская солидарность». Все взгляды разом обернулись к лейтенанту Топорову. Тот побледнел и замялся.

— Ну? — все тем же зловещим шепотом осведомился Бубенчиков.

— Да вот… принесли… — не своим голосом произнес Топоров и уронил стакан.

* * *

Майор Краснов готов был рвать на себе волосы в вечер перед проверкой. Удерживало его только два обстоятельства — во-первых, шевелюра его и без того угрожающе редела с каждым годом, а во-вторых, над столом Краснова нависал торжествующий Бубенчиков, и демонстрировать ему свое отчаяние гэбист не собирался ни при каких обстоятельствах. Да и надежда теплилась.

Злополучная банка с наливкой разделяла спорщиков точно барьер. Майора одолевало непреодолимое искушение посмотреть на замполита через банку и увидеть, как колышется его разбухшая розовая харя.

— Не вижу в случившемся трагедии, товарищ Бубенчиков, — упрямо повторил он.

— А это… это… непотребство?! — патетически воскликнул замполит, размахивая руками. — Советские офицеры, позоря свое высокое звание, берут с уходящих в самоволки солдат мзду алкоголем! Да это трибунал!

При слове «трибунал» обвиняемые разом съежились. Собственно, ни замполит, ни гэбист не обладали правом решать их судьбу, но все понимали — к чему придут сейчас спорщики, так и будет.

— Ну зачем сразу трибунал, Николай Марксленович? — успокаивающе проговорил Краснов. — Товарищи, очевидно, не прониклись важностью нашей миссии, глубиной момента… но их ли в этом вина?

Замполит пожевал губами. Обвинение было серьезное. Ясно, на что намекает Краснов — дескать, это товарищ Бубенчиков не донес до отдельных членов партии… а кто в этом чертовом контингенте не партийный? Только комсомольцы. Хочет, морда чекистская, реабилитироваться после того, как получил по рогам за саботаж вооружения бандитов.

— А нарушение устава? — парировал он. — Устава караульной службы, между прочим, Сергей Викторович? А самовольные отлучки рядового и младшего офицерского состава из расположения части?

— Явление, безусловно, недопустимое, — подхватил Краснов. — Совершенно недопустимое и безобразное. Но подпадает ли оно под трибунал? Ведь мы имеем дело не с какими-то… неустойчивыми элементами. Участники нашего опыта выбирались весьма тщательно. Мы не можем из-за одного проступка, пусть и позорного, брать под сомнение безупречное прошлое…

— Можем! Можем и должны! — брызнул слюной Бубенчиков.

— Ни в коем случае! — возмутился Краснов. Им двигало только одно желание — как можно сильнее нагадить замполиту. — А вам, Николай Марксленович, следовало бы проявить немного понимания. Наши солдаты и офицеры живут фактически без связи с родиной, в замкнутом пространстве, точно в подводной лодке, но постоянно в виду Земли. И если даже лучшие, рекомендованные партийными организациями и государственными органами ломаются в таких тяжелых психологически условиях, очевидно, нагрузка слишком велика. Я бы предложил ограничиться дисциплинарными мерами в отношении нарушителей… и пересмотреть линию руководства группировки в отношении увольнительных.

Замполит застыл, побагровев. На лбу его отчетливо завиднелся старый иззубренный шрам от удара кирпичом.

— Следует четко отделять местное население, в целом, несомненно, дружественное советскому народу и армии, но не понимающее преимуществ советского строя, — продолжал подхваченный нахлынувшим вдохновением Краснов, — от угнетающих его феодалов и чародеев, чье влияние на неокрепшие политически умы крестьян мы стремимся преодолеть. Самоизоляция, необходимая на начальных этапах процесса, теперь превратилась в оковы, не дающие нам сделать новый шаг в советско-эвейнских отношениях. Необходимо зримым примером повести прогрессивные слои эвейнского народа к светлому будущему социализма, и сделать это можно, лишь обеспечив постоянный и повсеместный контакт между лучшими из наших солдат и местными жителями, что особенно актуально после ваших неудач. Я предлагаю разрешить увольнительные для рядового состава и в дальнейшем более гибко подходить к подобным вопросам.

Бубенчиков осоловело помотал головой. В глазах его читалась явственно только одна мысль: «Вот же продувная бестия!».

— Вас, товарищи, — Краснов царственно обернулся к виновникам, — я не задерживаю. Думаю, ваши дела будут рассмотрены и на собрании партийного актива, и руководством контингента межпространственной помощи.

Офицеры, забыв о всяком достоинстве, ломанулись к выходу, радуясь, что отделались дешево — ничего страшнее выговоров с занесением им не грозило.

— А вы, товарищ Бубенчиков, останьтесь, — мстительно договорил гэбист. — Нам с вами еще следовало бы обсудить… проблемы политпросвещения в применении к текущему моменту.

Замполит покорно опустился на стул. Он понимал, что его переиграли по всем статьям.

А вот чего он не знал, так это того, что Краснову хотелось выть в голос, и сам замполит последний день был на белом коне. Результата от отпуска спецназовца еще не было. На самом деле выбора у него не было. Если не разрешить солдатам ходить в увольнительные в деревню, они станут, как и прежде, отправляться в самоволки. Завтра уже не было нужды по мелочам переигрывать Бубенчикова.

* * *

— Здравствуй, демон. — Моренис просунула голову в полуоткрытую дверь и критически оглядела красного, как рак, голого Толю Громова. — Нет, в дружину Бхаалейна тебя бы не взяли.

Толя беспомощно пожал плечами, пытаясь натянуть штаны, не теряя при этом остатков достоинства. Он уже привык, что в его комнату — для камеры каморка на третьем этаже башни была недостаточно сырой и мрачной — без спросу заглядывают посторонние люди: кто придет поглядеть на демона в клетке, кому-то позарез приспичит спросить его о чем-то. Но это были, как правило, мужчины, и о своем приближении они обычно оповещали топотом шагов на лестнице и бряцанием оружия. Моренис ходила бесшумно, как кошка, и выбирала для появления самые неподходящие моменты.

— Почему не взяли? — поинтересовался он, наперед зная ответ.

— Хлипок, — отрубила целительница. — Тауторикс не заходил?

— Заходил, — кивнул пленник.

Он уже знал, что Тауториксом зовут командира замковой дружины, похожего на Илью Муромца в преклонных годах.

— Тогда ладно, — целительница дернулась было обратно, но передумала. — Ничего не сказал?

— Нет, — покачал головой Толя.

После того как провидец обучил его местному языку, обитатели замка стали меньше чуждаться пленного демона, но вести с ним дружеские беседы по-прежнему были не расположены. Поболтать с ним соглашалась только Моренис, когда у нее выдавалось свободное время.

— Тогда я скажу. — Колдунья решительно ступила через порог. — Да одень ты порты! Стоит, как аист…

Толя покраснел еще пуще и, отвернувшись, поспешно натянул изрядно замызганные штаны.

— Отпускают тебя, — сообщила Моренис просто. Толя присел на койку.

— Как?..

— А вот так. — Целительница пожала плечами. — Владетель решил показать свою щедрость и не взял с вашего воеводы виру. Хотя стоило бы. Так что завтра утром тебя передадут с рук на руки этому… Сергею ит-Виктору.

Толя не сразу понял, что она говорит о майоре Краснове. Майоре КГБ.

— А… потом что? — спросил он, с трудом ворочая одеревеневшим языком.

— Это уже ему решать, — развела Моренис руками. — Не знаю, как у вас, демонов, принято. У нас пленных дружинников попрекать не принято, даже если за них вира большая плачена. Вот если переметнулся пленник, тогда его старые товарищи добрым словом не помянут… да и то — смотря какому владетелю служат.

— Это как — переметнулся? Изменил, что ли?

— Ну как «переметнулся»? — удивилась Моренис. — Под руку другому владетелю пошел. Вот Тауторикс, я слышала, дружин пять сменил, прежде чем осел у Бхаалейна — щедрый здесь владетель и добрый, хотя по повадке и не скажешь. Среди наймитов такое случается сплошь и рядом… А что, у вас нет?

Толя покачал головой. Он всего пару раз сталкивался в лагере с Красновым и теперь, пытаясь вспомнить, как тот выглядел, видел только холодные, колючие глаза неопределенного цвета. В памяти, как назло, всплывало что-то маресьевски-гастелловское — «Умри, но врагу не дайся!» и тому подобное. Что же о нем скажут ребята, когда он вернется? И что спросит этот лютоглазый гэбист? «А вы, гражданин, когда продались эвейнским помещикам? Почему вас пощадили — одного из всех? Давно держите связь со своими сообщниками?». Ему и в голову не приходило, что верит ложным слухам.

— Э-э, да тебя трясет! — Целительница порывисто потянулась к пленнику, коснулась его нагого плеча, усмиряя суматошное биение сердца, ослабляя натяжение того, что лекари Эвейна называли «холодной сетью», а медики Земли — парасимпатической системой. — Чего ты боишься, демон? — спросила она, вглядываясь в застывшее лицо юноши. — От тебя шарахается все владение Бхаалейн, а ты боишься?

— Я… боюсь возвращаться, — прошептал Толя. И заплакал.

Если бы Моренис тау-Эпонракс могла читать мысли, она посмеялась бы над нелепыми выдумками впечатлительного ши. Но это был не ее дар. Испуг политически грамотного Толи она приняла за признак реальной угрозы. А клятва целителей требовала от нее помочь больному.

— Тогда не возвращайся, — предложила она и сама поняла, что ляпнула что-то не то.

Сердце Толи Громова, только что успокоившееся, опять пустилось в галоп. Он открыл рот, пытаясь ответить, но судорога скрутила его лицо, смяв жуткой плаксивой гримасой.

Моренис провела ладонью по его щекам, расслабляя мимические мышцы. Пальцы ее намокли от чужих слез.

— Бедняга, — прошептала она. — Ты боишься вернуться к своим, и боишься остаться, и боишься решить, чего ты боишься больше. Но… — Целительница вздохнула. — Даже если всю жизнь прожил в страхе, рано или поздно наступает миг, когда нельзя больше бояться.

Она помолчала секунду и вышла, беззвучно притворив за собой дверь.

* * *

Солнце опять сияло. Ярко-ярко. Майор Краснов даже задумался, как получается, что погода в здешних краях стоит неизменно хорошая. Дожди идут ровно столько, сколько нужно полям, а все остальное время небо радует глаз аквамариновой глубиной, и только редкие тучки проползают по нему из края в край, чаруя причудливыми формами. Вот и сейчас над замком Бхаалейн висело облако, похожее на звезду — правда, скорее морскую, потому что лучи ее изгибались под самыми разными углами. Но гэбист все равно решил считать это хорошим знаком, да и было чего.

Качаясь из стороны в сторону, приехало два автобуса на шасси ГАЗ-66 и командирский уазик.

— Надеюсь, сегодня нам не придется их ждать, — пробормотал Краснов себе под нос. Подгорных не было, который был на базе, а Петров не поленился приехать.

Владетель Бхаалейн мог заставить посланцев стоять на дороге добрых полчаса, прежде чем выйти на переговоры, — такое уже случалось. Судя по всему, ничего оскорбительного местные жители в этом не находили — но то местные, а гэбист чувствовал себя оплеванным и с каждым таким случаем таил все больше зла на Рахтаварина ит-Таварина и на весь Эвейн.

Генерал Петров осмотрелся пронзительным взглядом, нервируя всех советских людей.

Пленного десантника — уже выяснили, что звать его Анатолий Громов и числился он погибшим во время злосчастного боя у замка, — должны были передать советским командирам на том же месте, где велись переговоры. Судя по всему, для туземцев это было дело обычное, Краснов же не находил себе места, не зная, чего ожидать от патриарха контрразведки.

Понятно, что придется допрашивать этого… пленника, старательно и долго. Туземцы самодовольны и высокомерны, едва ли они стали таиться от раненого беса. Но сомнения глодали майора. Что, если все, что видел рядовой Громов, подсказано ему хитрым телепатом… или наоборот, самое важное стерто, убрано из его памяти… или сам он превращен в заводную куклу, подчиненную только приказам колдуна? Можно ли вообще подпускать его к бывшим товарищам? Или, заполучив назад, тут же отвести в ближайший лесок и пустить там пулю в затылок для надежности? А может, сначала допросить, а потом уже нейтрализовать? На свои силы провидца до сих пор не слишком надеялся.

К удивлению гэбиста, в этот раз владетель с обычной свитой выехал из ворот кирна, едва подъехала колонна. Когда кавалькада подъехала поближе, Краснов разглядел, что ко всегдашним спутникам Бхаалейна добавились бледная темноволосая женщина и совсем молодой парень, сидевший в седле мешком. Соломенные волосы парня были растрепаны, а руки связаны — скорее символически, потому что другой конец тонкой бечевки крутила в пальцах брюнетка.

— Привет тебе, владетель, — проговорил Краснов, когда Бхаалейн остановил своего мерина-тяжеловоза в десятке шагов от конвойного отделения.

— И тебе привет, воевода, — дружелюбно отозвался тот. — Представляю тебе Моренис тау-Эпонракс, чародейку гильдии целителей, служащую мне без обетования.

— Без срока договора? — переспросил Краснов.

— Да.

— А-а, — протянул Краснов глубокомысленно, хотя все равно ничего не понял. — Почему наш солдат связан.

— Койна Моренис держит веревку, потому что он ее пленник, она за него поручилась.

Связанный солдат тревожно озирался, то приглядываясь к встречающим, то обводя взглядом эвейнцев.

— А это вообще Громов? — поинтересовался внезапно засомневавшийся гэбист у лейтенанта Топорова. Тот уверенно кивнул.

— Так точно, товарищ майор!

Краснов замялся. Как полагается производить обмен пленными, он еще представлял себе, но как принимать их в подарок — не имел понятия.

— Койна Моренис, — избавил его от необходимости выдумывать что-либо самому владетель Бхаалейн, — вы объявляете этого ши здоровым и не нуждающимся во вспоможении гильдии целителей?

Генерал-полковник все еще прикидывался столбом.

— А?.. — Целительница вскинула голову. Похоже было, что она глубоко задумалась, и слова владетеля застали ее врасплох. — Да… да, конечно.

Она отпустила шнурок, и тот змейкой скользнул в траву. Рядовой Громов потер запястья, будто не в силах поверить, что они не связаны.

— Ты свободен, — проговорила Моренис. — Можешь возвращаться в свое войско. — Губы ее шевельнулись, но ни Краснов, ни Петров не разобрали слов.

— С коня слезь, — не то приказал, не то посоветовал Тауторикс и добавил вполголоса что-то прозвучавшее почти как: «Позорище…»

Медленно, точно во сне, Толя Громов соскользнул с крупа смирной буланой лошадки. Он сделал несколько шагов через разделявшую обе группы по негласному уговору нейтральную полосу и остановился. «Ну же! — мысленно взывал к нему Краснов. — Шагай! Еще не хватало тебе от радости закатить истерику перед местными, дубина! Шагай же!»

— Р-рядовой Громов! — вскрикнул Топоров неуместным фальцетом. — Ш-шагом марш!

Толя Громов дернулся, как от удара. Он сделал еще шаг, потом обернулся, глядя на целительницу — та смотрела на него печально и всепонимающе, так что Краснова мороз продрал от ее взгляда.

— Р-ря!..

Краснов оттолкнул лейтенанта. Тот пустил петуха и смолк, гневно глядя на оцепеневшего посреди нейтральной полосы Громова. Охрана напряглась, как один человек, сжимая автоматы.

Десантник отшатнулся. Его, точно куклу на веревочках, мотало то вперед, к своим, то обратно, к эвейнцам, и Краснов, уже поняв, что творится нечто непредусмотренное, шагнул к нему, поднимая руку.

И Толя Громов от ужаса совершил самый безумный поступок в своей жизни. Он сделал шаг назад. Потом еще один, оборачиваясь.

— Подожди, успеешь ошибиться! — закричал Сергей Викторович. — Ты почему к нам не идешь? Боишься? Тебя не за что наказывать.

Толя Громов вздрогнул и глянул боязливо через плечо на гэбиста, повернулся, ответил:

— Так нам Бубенчиков говорил, что советский солдат должен убить себя вместо того, чтобы сдаться в плен. Я жить хочу.

— Гражданин Бубенчиков сидит сейчас на гауптвахте и ждет трибунала. Он тебя обманул. И упрека не может быть никакого тому, кого без сознания взяли в плен.

— Я все равно боюсь, что генерал-майор говорил правду, — испуганно бормотал Толя Громов. Владетель Бхаалейн настороженно наблюдал, после спросил:

— Я вам не доверяю после того, что увидел в его воспоминаниях. Есть, чем подтвердить ваши слова?

Тут генерал-полковник Петров, доселе молчавший, решил оттеснить в дискуссии майора:

— Я двадцать лет служил в военной контрразведке и особых отделах армии, начав перед великой войной. И такими случаями часто занимался. У нас солдатам запрещено сдаваться в плен добровольно, они обязаны убивать врагов, пока могут. Лучше, чтобы погибли в безнадежном бою, чем попали в плен. Мы говорили солдатам, что при попадании в плен будут умирать долго и мучительно от рук врагов, и легче умереть убив себя. Особенно плохо относимся к тем, кто переходит во вражеское войско, тогда и родных наказываем.

— Откуда такая жестокость? — спросила целительница. — И какой у вас был враг?

— Наши враги объявили, что они избранный богом народ, у которого другие народы должны быть рабами. Когда на нас они напали, то грабили, убивали и угоняли в рабство наших мирных людей. Потому наши солдаты часто воевали в безнадежном бою до их полного истребления. Те, кто попадал в плен и не шел во вражеское войско, умирал долго и мучительно от голода, холода, тяжелой работы и издевательств. Враги тех наших солдат, кто переходил на сторону врага, заставляли убивать наших мирных людей там, где спрятавшиеся в лесах бойцы с ними воевали. Две трети из наших убитых на войне это мирные люди.

— Вы можете дать нам свои воспоминания посмотреть? И кто вы? — спросил с разрешения владетеля Паратакс.

— Я воевода большого ранга и друг нашего императора. Прибыл проверить, как младшие воеводы командуют. Того, который оскорбил Картроза и вооружал разбойников, сильно накажут, если вообще не казнят. Своими воспоминаниями не поделюсь, но дам вам на время людей, которые видели больше меня, — ответил Петров и приказал позвать из ГАЗ-66 нескольких пожилых людей.

Первый был очень худым ветераном, так и не оправившимся до конца после плена с 1941 года. Паратакс увидел пылающие деревни, груды трупов, изувеченных живых и мертвых бойцов, зверства гитлеровцев в концлагере, после освобождения допросы и проверки особистами, и наконец освобождение. Второй пожилой мужчина прошел всю войну на передовой и увидевшим руины городов, бомбежки колонн беженцев, виселицы и концлагеря на освобожденной территории. Эвейнцы переваривали увиденное, стиснув зубы. А дальше — больше.

Воспоминания людей, переживших оккупацию. Грабежи, убийства за мелкие провинности, облавы, издевательства в деревнях, подконтрольных немцам вспомнили совсем ветхие старичок и две старушки. Мужик предпенсионного возраста вспомнил, как сожгли его родную деревню на Витебщине со всеми жителями, как скитался подростком по пепелищам всех окружающих деревень, потом радость от освобождения.

Паратакс ужасался всему, потом заметил, что одна женщина, вся в диком ужасе, не дает свои воспоминания, сама боится в них заглядывать. Его, как и владетеля Бхаалейна, испугало увиденное, но последний посчитал трусостью отказаться от видений последней женщины. Лучше б остановились!

— Будьте прокляты, будьте прокляты на века, варвары!!! — кричал, обливаясь слезьми и корчась на земле, провидец, затопленный волной ужаса от женщины.

— Кто проклят? — спросил владетель. И получил от провидца чужие воспоминания. Голодающие, умирающие дети, из них выкачивали кровь, калечили, убивали разными способами, девочки лет семи-десяти собирали и выносили хоронить в ямах трупы грудных детей, умерших от голода… И било молотом в голове незнакомое слово «Саласпилс», название страшного места. Едва не свалившись с коня, сказал:

— Я понял, почему ваш солдат боялся плена. Только почему вы отказались от своих владетелей? Может, от этого ваши беды?

Старший воевода ши усмехнулся как учитель над глупым учеником и показал на стариков:

— Они жили и уже растили детей при прежней власти.

Паратакс увидел и поделился с другими эвейнцами видениями дореволюционной России, нищету деревни кроме кулаков, голод, регулярно как ночь приходивший, как заставляли за бесценок продавать зерно, а потом умирали крестьяне от голода. Детей умирала по меньшей мере треть от всех родившихся, а то и половина. В городах тоже не сахар был. То, что увидел в воспоминаниях друида, было благодатной жизнью и работой по сравнению с тем, что было в городах при власти владетелей. И эти старые владетели ши были всего лишь воеводами, а их мудрецы, создающие машины, не имели власти.

— Коун Петров, мы видели испорченных владетелей, которые начали становиться купцами и разбаловались вашими товарами и роскошью. Но мы хотим знать, как было до власти купцов. Если в вашем мире хоть где-то есть такая власть, мы хотим увидеть воспоминания тех, кто ее видел, — не сдавался владетель Бхаалейн.

— Уже нет, но она была недавно в стране высоких гор. И мы позаботились о свидетелях, — глава советской контрразведки откровенно торжествовал, позаботившись о выполнении просьбы Краснова, целенаправленно наводившим справки перед ней. Из голема вывели четверых смуглых людей, трое из которых были с разными увечьями: у одного была отрезана рука, женщина была без носа и ушей, третий был слепым. — Этих людей владетели калечили за мелкие провинности. Там вся страна была ужасным местом как концлагерь Саласпилс, пока их не захватили.

— Вы хотели помириться с Картрозом. Пусть его провидец смотрит их воспоминания, а мне Паратакса жаль, — ответил эвейнский барон, глянув на своего провидца, сидевшего в трансе на земле. После спросил у Громова. — Ты выбрал или нет, с кем хочешь быть?

— Мне обещали, что не причинят вреда. Я ухожу к своим, — ответил десантник и подошел к Краснову с Петровым. Толю посадили в автобус к своим десантникам.

— У нас некоторые люди стали анойя, когда здесь побыли. Мы хотели б, чтобы вы нам их обучили использовать свой дар, — попросил Сергей. Показал на стены и спросил. — Меня интересует, например, как вы соединяете блоки.

— У гильдий просите. Мы не будем учить, пока ваши колдуны не будут у меня в дружине, — услал владетель и поехал к замку.

Петров и Краснов переглянулись и подсели в автобус-внедорожник. Только русские могли придумать автобус-внедорожник, это ГАЗ-66 с комфортным кунгом для перевозки людей. Майор сел напротив Толи.

— В глаза мне смотри и расслабься, — приказал и стал как мог прощупывать, пока ехали. Ничего подозрительного не обнаружил, разве что знание эвейнского языка и следы снятия воспоминаний. Объявил:

— Недельку поживешь в госпитале под присмотром, потом в отпуск съездишь.

Лейтенант Топоров прицепился с вопросом:

— Рядовой Громов! Вы почему не выполнили мой приказ? Тебе что, сам генерал должен приказывать?

— Ты, мля, офицер или тупой прапорщик? Я встречал много прапорщиков умнее тебя. Может, расжаловать тебя? — вспылил гэбист. — Говно офицер, который не умеет найти подход к подчиненным.

* * *

Генерал-полковник КГБ Петров Василий Иванович бродил по деревне в сопровождении десантников и осматривался. Дома из просмоленных бревен и досок, крыши крыты дранкой, нарезные наличники, окна с мелкими стеклами. Кругом поля с пшеницей и разной зеленью, покосы, пастбища с коровами. В хлевах, надо полагать, свиньи, куры бродят. Детей много, никакого голода нет и в помине.

Контрразведчик родился и вырос в большой деревне Беляево на берегу Западной Двины на границе Смоленской и Витебской областей, где так же рядом была и река, и большой лес. Там был такой же чистый свежий воздух, пахнущий травой, лесом и домашними животными. Но жили куда беднее как между войнами, так и до революции. Почти все дома были крыты соломой, которую, бывало, весной обдирали на корм скоту. И самим не хватало еды, жили впроголодь. До революции обдирали крестьян налогами, чтобы было на что шиковать буржуям и помещикам. При Сталине на строительство заводов грабили деревню. Только в пятидесятые годы русская деревня стала забывать про голод. Богато, не хуже, чем в Эвейне, советское крестьянство зажило только в конце шестидесятых, благодаря советской власти.

А тут при феодализме живут неплохо. Платят налог барону и себе хорошо остается. Спросил у мужичка, чинившего косу у себя во дворе:

— Как вы тут поживаете? Много ль владетелю платите?

— Неплохо, коун купец. Платим разумеется, немало. Так и владетель нас защищает, если что. Друид, заклинатель погоды, целитель и другие его чародеи нам, если что, помогают. Справедлив владетель Бхаалейн, долгих лет ему жизни.

— А если засуха или много дождей? Или дети болеют? Много их умирает?

— Да что вы! На то и заклинатель погоды, чтоб у нас такого не было. Целитель лечит, ежель что. Такого, чтоб ребенок умер, давновато не было, а случается, что утонет или зверь утащит. Добро, что редко.

— Справедлив ваш владетель, — ответил генерал и задумался, переспросил у других жителей деревни. Вечером поделился с Красновым и спросил, есть ли хоть какая-то возможность построить в Эвейне социализм, если такие отношения между владетелем и его людьми. Майор задумался и сказал:

— Есть у меня одна идея, но вам не понравится с точки зрения соблюдения секретности.

— Выкладывай.

Выслушав план, точнее, стратегию, Петров дал добро. Ненадежная долговременная стратегия убытков не обещала в случае провала, зато ограждала от признания поражения и давала шанс на построение коммунизма в Эвейне.

Бхаалейн, Картроз и Финдейг, увидев через провидца Картроза воспоминания тибетцев, сказали, что таких владетелей в Эвейне дружно убивают с особой жестокостью, и что такие мерзости к простому люду редкость даже в варварских княжествах. Картроз, к великому сожалению, заявил, что хоть зла уже не держит за ошибочное обвинение после увиденного в памяти жителей Тибета, но его честь не позволяет на своей земле давать большие вольности шиевым дружинникам, пока ему не выдадут живого Бубенчикова на расправу. Петров не сказал ни да, ни нет, обещая подумать.

— Вы хорошо справляетесь, подполковник Краснов. Если сделаете все намеченное с большим успехом, то скоро станете полковником, — похвалил генерал-полковник Сергея. Подгорных скептически возразил:

— Вообще-то я дал ему звание майора авансом в надежде, что хорошо справится. Выходит неплохо, но к нему есть замечания.

— Товарищ генерал-лейтенант, я читал его личное дело и пришел к выводу, что звание майора дали Краснову поздновато из-за того, что он кой-кого обидел своей инициативой. Что же касается вас и начальника ГлавПУра, то мало шансов на то, что Машеров не лишит вас должностей и званий за потакание Бубенчикову.

Иван Александрович знал, что соперничество в ущерб интересам страны чревато последствиями вплоть до расстрела в тяжелых случаях, и посему не посмел возражать.

Полковник Вяземский подбежал к Петрову в последний момент:

— Товарищ генерал-полковник, я тут вспомнил одного человека, который проверял мой рапорт, и по чьим данным прекратили материальную помощь племени людоедов. Это кандидат наук Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Прошу его к нам замполитом, нам же второй Бубенчиков не нужен.

— Товарищ Вяземский, это ж ученый и уже доктор наук, сотрудник идеологического отдела ЦК КПСС, подчиняется секретарю ЦК КПСС Шелепину Александру Николаевичу. Он не офицер к тому же.

— Так тем более, пусть изучит обстановку для правительства и замполитов.

— Я подумаю, — мысленно Василий Иванович отметил Вяземского как перспективного офицера. Может, им Дарьева заменить?

* * *

Лейтенант Джаред Томас озирался, недовольно морщась на солнце. Несмотря на то что нанятый майором Норденскольдом за ящик «Джеллибинс» чародей вложил в память всему отряду разведчиков знание туземного языка почти неделю назад, приступы головокружения до сих пор мешали лейтенанту сосредоточиться.

Городок — уже третий, который миновал отряд на своем пути к столице, — на взгляд Томаса, ничем не отличался от предыдущих. Он был так же немноголюден — едва ли больше крупного села, — грязен, вонюч и темен. Темные доски стен и оград, темная грязь в переулках, темная от дыма солома на крышах бедных домов и почти черная черепица — богатых. И даже не это казалось лейтенанту наиболее странным и отвратительным, а то, что местных жителей окружавшее их убожество нимало не тяготило.

Умом Томас, конечно, понимал, что иной жизни и не ведают здешние бедолаги. Ни демократия, ни ватерклозет, ни медицинская страховка не попадают в рамки их ограниченного кругозора, а потому и не вызывают желания заполучить их. Но в сердце лейтенанта бурлившая вокруг него чужая, непонятная жизнь вызывала только раздражение и неприязнь. Во Вьетнаме было проще — маленьких желтокожих и раскосых гуков просто переставали воспринимать как людей, они сновали под ногами, точно муравьи, и раздавил ты походя одного или десяток — неважно. Но жители параллельного мира походили на американцев так сильно, что вроде бы перепутать — раз плюнуть. И все же ошибиться было совершенно невозможно. Они выглядели так же, но иначе говорили, двигались, дышали и жили — вот чего снести было никак непосильно!

Однако что бы ни думал по этому поводу лейтенант Томас, а покуда операция разворачивалась по плану. Хотя первая группа не дошла до цели — их разоблачили и отряд пришлось срочно эвакуировать вертолетами, — она принесла массу ценнейших сведений о местных обычаях, без которых второй вряд ди удалось бы зайти так далеко

Лейтенант покрутил цепочку на шее. Еще один обычай. Все заграничные купцы должны носить вот такую цепь — медную, с одним широким серебряным звеном. Украшение аховое, не всякий педик на себя такое напялит… но цепь не была украшением. Это был одновременно пропуск и паспорт, олицетворение защиты Серебряного закона. Такие цепи выдавали на порубежных постах или во владениях на границе за символическую мзду. Без цепи иноземец рисковал быть ограбленным, убитым, обманутым… как Дирксен из первой группы. Он отказался надевать цепь. И в первом же городке был убит в драке с местным трактирным задирой. Как получилось, что тренированный «морской котик» не смог одолеть какого-то туземца, никто не понял. А городской голова, к которому мнимые купцы явились с жалобой, просто отказался с ними разговаривать, едва услышав, что убитый снял свою цепь.

Уже позднее, когда в путь двинулась группа Томаса, стало понятно — бесцепочных не любили. Просто потому, что беззаконие их работало в обе стороны. Если бы Дирксен убил своего противника, он не понес бы никакого наказания. Его могли зарезать родичи или друзья погибшего… но закон не требовал покарать убийцу, потому что тот находился вне области его действия. Так что без этого «украшения» заморские гости рисковали закончить свою жизнь очень быстро.

Торжище занимало едва ли не половину городка. И в этом не было ничего удивительного — ради этого нескончаемого базара он и жил, и существовал, и охранял ревниво свою независимость от трех владений, чьи границы сходились в этом месте. Сюда съезжались купцы и с самого порубежья, и из-за границы, и из срединных земель Империи, и из ближних краев, чтобы обменяться товаром, а заодно — последними новостями. Здесь же поселялись разъезжие чародеи — те, что посильнее, кого нет проку держать в одной деревне. Вот над домом болтается вырезанная из черного дуба ладонь — здесь обретается целитель. А вот похожий знак — две ладони лодочкой — это уже друид. Вот над кузницей виднеется сдвоенный знак — молот и стилизованный костер, — здесь куют наговорное оружие. Лейтенант не удержался — в прошлом городке купил себе нож такой вот работы. Зашел он в лавку при кузне случайно — посмеяться над местными кустарями. А как зашел, не смог отвести глаз от небольшого отдельного прилавка. Остальные были вещи как вещи — добротные, крепкие, без изъянов, но и без излишеств. А в стороне от них, прикрытые промасленной холстиной, лежали… произведения искусства. Джаред выложил за один-единственный нож почти все, что мог позволить себе потратить, да вдобавок продал кузнецу кое-что из личных вещей и при этом вовсе не считал, будто переплачивает. Позднее, на постоялом дворе, он для пробы полоснул радужно блестящим лезвием кожаный ремень — тот развалился на две половинки.

— Ну, как результаты? — поинтересовался он у сержанта Гамильтона.

Говорил он по-английски, но, чтобы не привлекать внимания туземцев, пользовался деловито-надменным тоном, каким здешние торговцы обращались к приказчикам.

Вместо ответа Теренс Гамильтон молча поднял вверх большие пальцы — лучше, дескать, некуда. Сержанта оставили торговать не случайно — из всех разведчиков у него единственного был опыт в этом непростом деле. Отец Гамильтона держал небольшой магазинчик во Фриско, и сын его, прежде чем сбежать от такой жизни в армию, не только усвоил из-под палки основы семейного бизнеса, но и приобрел опыт общения через прилавок с самыми странными личностями.

— Не понял, — заметил Джаред, обождав, пока Теренс закончит убеждать очередного легковерного эвейнца, что выложить за один шоколадный батончик цену двух мешков капусты — это выгодное вложение капитала. — Почему у тебя леденцы на какую-то тряпку вывалены?

— А я коробочки продал, — ухмыльнулся Теренс, показав миру все тридцать два лошадиных зуба. — Здешнему резчику.

— Кому? — не понял лейтенант.

— Резчику. Тут один парень живет, он делает всякие фигурки — из дерева, из рога, из кости, все вперемешку — шкатулки там, статуэтки. Я продал ему коробочки под пуговицы.

— Да зачем это ему? — не понял Джаред. — Он же может шкатулок наделать!

Продавец пожал плечами.

— Ему видней. По-моему, он решил продавать свои пуговицы в моих коробочках. Комплектами.

Лейтенант покачал головой. Оно, конечно, хорошо иметь в команде парня, способного сторговать змее башмаки…

— Только не переусердствуй, — посоветовал он Теренсу. — Иначе нам в столице выложить нечего будет.

Конечно, если подопрет, можно вызвать по рации вертолет с новым грузом… но не вызовет ли это подозрений у местных?

— Будет-будет, — уверил его сержант. — Этот парень кое-что из своего товара загоняет приезжим купцам… так я дал ему скидку на коробочки при условии, что он все нам отдаст. Большой прибыли не получим.

— Полегче, сержант, — веско произнес Джаред. — Мы — армия США, а не отделение «Кей-марта».

На Гамильтона его слова не произвели впечатления.

— Да ну, лейтенант! Неужели вы не хотите позвенеть серебром в карманах? Это же не облагаемая налогом прибыль! Я тут прикинул — на каждого получается по шесть с лишком унций. А то можно и здесь потратить. На девочек хотя бы. Видели, какие здесь девочки? По сравнению с ними английские шлюхи — просто фотки на картоне!

Джаред закатил глаза.

— О! — Тереке внезапно посерьезнел. — Лейтенант, я вас прошу — состройте мину покислее. Вон наш резчик идет, если я буду слишком радоваться, он решит, что я его надул…

* * *

Вечерело. Пожелтевшее солнце клонилось к кромке леса, готовое соскользнуть с пугающей внезапностью за окоем, канув в бескрайние просторы эвейнской земли. Из кинопалатки вываливал народ, оживленно галдя и заразительно размахивая руками. Сегодня показывали «Двенадцатую ночь».

Вася Сошников усмехнулся, продолжая свой неторопливый обход деревенских улочек. Придумка Краснова оказалась гениальной, несмотря на то что первый киносеанс закончился оглушительным провалом. Революционный пафос «Чапаева» оставил местное население совершенно равнодушным. К счастью, два дня спустя «Александр Невский» в исполнении Сошникова реабилитировал странноватое колдовство пришлых демонов. Деревенские были буквально очарованы батальными сценами.

Сошников заметил, что из импровизированного кинозала — палатку ставили, за неимением лучшего места, посреди деревенской площади и после сеанса каждый раз снимали — выходят не только местные жители, но и фигуры в форме. Он пожал плечами. Что за интерес — кино смотреть, когда вокруг столько всякого? Понятное дело, Вася и раньше бывал здесь — и в тот, первый раз, когда красноармейцы вошли в деревню, и потом, в самоволках, но тогда не было времени осмотреться, вглядеться в иноземную жизнь. Не то что сейчас, когда чужое бытие окружает тебя со всех сторон, дышит в лицо, то обманывая мнимым сходством с привычным и домашним, то открывая истинное свое обличье. А кино… кинов и дома хватает.

Вася долго пытался вспомнить, что напоминает ему эвейнская деревня в дни сеансов, и только теперь догадался — Сорочинскую ярмарку. Или, может, не Сорочинскую, но ярмарку — точно. Похоже было, что здешние жители только и ждали повода повеселиться, безбожно отлынивая при этом от работы, на что староста уже жаловался Краснову — дескать, сейчас фокусы да чудесы, а потом владетелю десятину платить. В кинопалатку набивалось едва ли не все село, и, даже когда фильм кончался, деревенские не разбредались по домам. Выходили на освободившуюся площадь зачастившие в Бхаалейново приречье проезжие купцы, и начинался торг — не столько даже обмен товаром, сколько, как решил про себя Вася, повод на людей посмотреть и себя показать. Молодые даже не делали вид, будто их интересует редкий товар, — собирались отдельно, и танцевали, и пели, и мерились силой. Последнее было особенно по душе пришельцам — обученные самбо спецназовцы укладывали здешних богатырей на обе лопатки и по праву победителей уводили девчонок.

После того как деревенским стало окончательно ясно, что собственной волшебной силой пришельцы не обладают, поток желающих понести демонское отродье поиссяк, но, к удивлению многих, не истощился совсем. Более наблюдательный Студент, даром что в отпуске был, подметил, что блудить отказывались замужние, в то время как девки были по-прежнему не прочь поваляться с пришельцами на сеновале, и даже придумал этому какое-то объяснение из области генетики, но Васе до таких тонкостей не было никакого дела.

Эх, жаль, Студента сейчас рядом нет! Но Окана с «Джоном» Маловым отослали на разведку — пасти козлов-десантников, на самом-то деле, чтобы те не принялись сдуру палить куда попало. Вроде бы за границу… эвейнскую, понятно. Вдвоем со Студентом… такого наворотили бы — все девки наши! И хорошо, что Ползина рядом нет — наряды свои внеочередные отрабатывает, — потому что ему и воротить не надо, они ему, шуту гороховому, сами на шею вешаются…

Деревенские парни провожали Сошникова хмуро-жадными взглядами. До сих пор ни одному из них не удавалось побороть спецназовца, но попыток они не оставляли. Развлечение это им, похоже, не надоедало, а победителю завидовали, но не по-черному. Да и то сказать — чем народу в этакой глуши развлекаться? Глаза наливать каждый божий день — так и спиться недолго. Вот и остается друг друга мутузить, да притом не держа зла, потому что иначе непременно до крови дойдет.

Но сегодня в неплотной толпе Вася заметил незнакомого рослого парня в куртке тонкой черной кожи, по всему — пришлого.

— Эй, Келрикс! Что это за гусь объявился? — приветствовал спецназовец широкоплечего юношу, с которым находился в неизменно дружеских отношениях, вне зависимости от исхода последних поединков. Келрикс был настолько силен, что, возможно, продержался бы против Сошникова дольше своих односельчан, но в поединках он не участвовал никогда. Юноша был дальним родичем Бхаалейнов и, как следствие, чародеем, однако своим даром управлял плохо. Любой его обидчик рисковал получить такую невидимую оплеуху, по сравнению с которой удар трехлитровых кулаков Келрикса показался бы слабым — безо всякого на то желания парня. Поэтому кузнечный подмастерье во всех спорах и сварах был неизменно судьей и разводящим.

— А это, — Келрикс понизил голос, — дружинник владетельский, коун Тедриванакс. — Голос его скатился в басовитый шепоток. — Слышал я, его пригласил кто-то… не из молодых, а из отцов… кому надоело, что наши парни заблудных ши побороть не могут.

— Ах, во-от как… — протянул Сошников. — Надо понимать, он этому делу обучен?

— Так я же говорю — дружинник! — удивился Келрикс. — От сейчас…

Парни расступались, образуя круг для поединка. Девки сгрудились чуть в сторонке, делая вид, будто происходящее их ничуть не интересует, и искоса поглядывая на будущих единоборцев. Дружиннику противостоял сын старосты Toypa — самый старший в компании, сильный, ловкий и осторожный. Даже, пожалуй, слишком; юношеская бесшабашная удаль из него уже повытекла, а без нее противостоять более умелому и опытному противнику было сложно. И действительно — дружинник очень быстро сбил его с ног, что по местным правилам означало поражение.

Следующим вышел вечный соперник Сошникова, Ильвент. Он оказался на земле еще быстрее.

— Да-а… — несколько презрительно протянул дружинник, оглядывая попритихших парней. — Неужели в этой деревне не найдется ребят посильнее? Ох, беда тогда дружине — некем будет ее пополнить!

— В этой деревне, — ответил Сошников, скидывая мундир, — может, и нет, а в нашей — так даже очень найдется.

— Хочешь помериться со мною силами, ши? — Дружинник картинно заломил бровь.

«Пижон», — мысленно припечатал его спецназовец. — Или ты забыл, чем кончаются такие поединки?

Это тоже было частью ритуала — взаимные оскорбления и насмешки. Оглянувшись украдкой, спецназовец довольно заключил, что симпатии деревенских не отданы безоглядно Бхаалейнову дружиннику, как он опасался. Конечно, тот был из своих… но он уложил наземь лучших приречных парней даже легче, чем пришлый демон. Последнее Сошникова слегка встревожило.

— Я-то помню, — ответил он сдержанно. — Потому и хочу посмотреть, чего ты стоишь, когда не держишься за чародейский кафтан, будто за мамкину юбку!

— Ну посмотри, — неожиданно легко оборвал спор дружинник.

Круг был тесноват — всем хотелось поглазеть на невиданное зрелище, деревенские напирали, едва не прижимая поединщиков друг к другу, и только по окрику Келрикса расступились немного. Сошников сделал глубокий вдох и встал в стойку…

…Чтобы тут же пропустить неожиданный и очень болезненный удар по уху.

— Посмотрел? — глумливо усмехнулся дружинник.

«Это ты зря сделал, — мелькнуло в голове у спецназовца. — Можешь бить в силу — бей, а нет, так не замахивайся».

Второй удар Вася тоже пропустил. Именно потому, что был уверен — пока что противник не станет в полную силу молотить. Все же не смертный бой, а поединок; можно примериться, присмотреться, прежде чем бросаться очертя голову в вихрь ударов и блоков.

— Ну что же ты? — полюбопытствовал бхаалейновец, глядя, как трясет головой Сошников. — Драться будем али стоять?

— Драться-драться, — пробормотал Вася тихонько.

Дружинник ударил в третий раз — вовсе вполсилы, словно не желая напрягаться ради какого-то ши, — но в этот раз Сошников был готов. Блок — отход — удар… который дружинник не попытался блокировать. Каким-то особенно гибким движением он просто ушел с линии удара, одновременно делая спецназовцу подсечку. Только с огромным трудом Сошников сумел удержать равновесие и даже уклониться от уже летящего в висок кулака.

«Да этот парень хитрее, чем кажется», — подумал Вася. Еще несколько столкновений прошло с тем же успехом. Зрители следили за поединком, затаив дыхание, уже забыв, что сами только что мечтали схватиться с этими парнями, так дворовые мальчишки бросают мяч и ворота из двух обтрепанных портфелей, когда по телевизору показывают матч «Спартак» — «ЦСКА».

Наконец спецназовцу показалось, что он нащупал слабое место противника. Удар — блок — удар… поединщики сцепились, пытаясь сбить друг друга с ног, и Сошникову это уже почти удалось, когда вывернувшаяся под немыслимым углом нога дружинника подсекла его под колени, и, уже падая, он потянул противника на себя, цепляясь всем телом, и тот не удержался.

Борцы рухнули наземь бок о бок.

— Ничья! — восторженно заорал Келрикс.

— Д-действительно, — пробормотал Сошников, осторожно поднимаясь.

На душе у него было неуютно. На самом деле победа была за дружинником, и оба это понимали. В настоящем бою тот уделал бы спецназовца за три секунды. Сошников телом ощущал незавершенность тех приемов, которые отрабатывал на нем надменный бхаалейновец. Они должны были заканчиваться смертельными ударами, от которых не находилось защиты. Так что ничья в этом поединке воспринималась как случайность. Или поддавки? Вася покосился на сурового дружинника, благосклонно принимавшего восторги своих поклонников. Нет… такой поддаваться не станет. Хотя прапорщик Сидоренко, который учил Сошникова, справился б с трудом с дружинником.

Спецназовца хлопали по спине, поздравляли, кто-то сунул ему в руки кружку кваса — теплого, мутного, отдававшего чем-то незнакомым. Келрикс, явно болевший за ши против дружинника, на радостях огрел Сошникова по плечу так, что тот сморщился.

— Вася! Сохатый!

— Что? — недовольно обернулся Сошников, утирая губы.

— Да тут… блин, ты объясни этому козлу, чтобы он мне выпить дал!

Спецназовец поморщился. Все-таки увязался за ним сегодня один подарочек. Почти все бывшие самовольщики — а спецназ мотался за ограду базы чаще всех — уже нахватались эвейнских словечек и к услугам переводчиков прибегали, только когда на пальцах объяснить никак не получалось. Но только не Беловский. Хуже него был только Кухарюк — херсонец наивно полагал, что его ридную мову поймет не один туземец, так другой, надо только поискать.

— Сашок, тебе что — в лом было барахла какого-нибудь прихватить?

— Забыл! — Беловский уныло повесил голову.

— Ну так побейся об заклад с кем-нибудь! — не выдержал Сошников.

— Так переведи!

— Слушай! — буркнул спецназовец, которому вовсе не хотелось тратить драгоценное время в увольнении на помощь ближнему. — Ты бы сходил к здешнему чародею, он тебя за пять минут языку научит. Что ты ко мне привязался?

На лице Беловского отразился ужас.

— Ага! — почти простонал он. — А меня потом — во все дырки?

— За что? — непритворно удивился Вася.

— За все хорошее! — обиделся Беловский. — Не знаешь, что ли… Блин, ты-то как раз и не знаешь!

— Чего?

— Бубенчиков приказ издал по всем подразделениям! Услугами местных телепатов пользоваться воспрещено!

Трибунал! Боятся, как бы те у нас в головах не вычитали чего… секретного.

— Да наплюй на приказ! Бубенчикова сейчас дрючит во все дыры военная прокуратура — рассмеялся Сошников. — Наш гэбист тоже выучил язык. Да наплюй ты на этот приказ!

— Ага! — насупился Беловский. — Услышит какая-нибудь с… сволочь, как я по-местному шпарю… Приказ-то не отменен.

— А кто тебя просит шпарить? — настаивал осененный вдохновением Сошников. — Как будет кто из наших рядом, так ты начинай мямлить — вроде бы сам выучил. Этого-то наш замполит не запрещал?

— Говорят, собирался, — невесело фыркнул Беловский. — Но успели повязать.

— Так отвести тебя к провидцу? — уточнил спецназовец, бессознательно переходя на местные названия.

— Я могу вам помочь? — послышался голос из-за Васиной спины.

Сошников не сразу сообразил, почему Беловский так недоуменно хмурится. Слова эти прозвучали на эвейнском.

— А вы кто такой? — поинтересовался спецназовец, разворачиваясь всем телом и глядя на незнакомца сверху вниз, и добавил запоздало: — Коун.

— Паратакс ит-Таундеракс, чародей гильдии провидцев на службе владетеля Бхаалейна. — Невысокий волшебник отвесил Сошникову с Беловским, к вящему изумлению обоих, по короткому поклону. Оба не знали, что видел провидец в разумах земных стариков. — Мнится мне, что вы только что желали найти заклинателя с моим таланом?

— Что там толкует этот… — Спецназовец наступил приятелю на ногу, и Беловский заткнулся.

— Коун Паратакс, — объяснил ему Сошников, — как раз телепат.

На мгновение ему показалось странным, что чародей из владетельского замка оказался в приречной деревне, где уже был свой провидец — особенно так ко времени. Даже подозрительным. Но едва достававший спецназовцу до плеча немолодой чародей выглядел так безобидно, так… располагающе. Просто невозможно было заподозрить его в чем-либо. А приехал он… наверное, с этим пижоном-дружинником. Конечно, так оно и было. Как он сразу не вспомнил, что видел их вместе перед началом поединка? Просто память подводит. Удивительно.

— А сколько это будет стоить? — поинтересовался Беловский.

Провидец, не дожидаясь перевода, мягко улыбнулся.

«Ах да, — мелькнуло в голове у Сошникова, — он же нас и так понимает».

— Если у вас не хватит денег, — ответил он как-то по-особенному звучно, и Сошников не сразу понял, что слышит его голос дважды — ушами и в мыслях, — я могу поверить вам в долг… но тогда знание проявится, только когда вы расплатитесь.

— Это как? — не понял Беловский.

Вместо ответа чародей, вскинув тонкую руку, коснулся его лба на несколько мгновений. Солдат вздрогнул всем телом и отшатнулся.

— Вот так примерно, — непонятно для Сошникова объяснил провидец. — Дар вернется, когда вы заплатите старосте Тоуру… м-м… восемь малых золотых. Пожалуй, это будет справедливая цена. А теперь простите — мне пора.

Он развернулся и почти сразу затерялся в не столь уж густой толпе. Странно, но Сошникову и в голову не пришло усомниться в его словах, а тем более — догонять, требовать объяснений, строчить доносы… Краткая беседа с чародеем не вылетела из его памяти, но перестала оказывать на дальнейшие действия спецназовца какое бы то ни было влияние — словно ее не было. До поры, до времени. Завтра подполковник всех построил и приказал с целью обучению языку обращаться только к ручному провидцу.

— Интересно, — пробормотал Беловский, — успею я смотаться до отбоя на базу и обратно? Пожалуй, успею, — с этими словами он тоже двинулся прочь, будто тоже стараясь изгладить невразумительную беседу из памяти. Сошников остался один. Драчуны разбрелись кто куда — ясно было, что ничего интереснее схватки титанов сегодня не предвидится, и выходить в круг после спецназовца с дружинником никому не хотелось. Времени до возвращения из увольнительной оставалось еще достаточно, и Василий решил побродить по селу еще немного.

Проходя мимо торгового ряда, Сошников, к своему изумлению, увидел на одной из лавок снабженца Аркашу, восседавшего, точно древний царек, на рулонах кумача и азартно торговавшегося на пальцах с двумя приезжими купцами одновременно. Еще удивительнее было, что тот болтал по-эвейнски не хуже самого спецназовца, лишь временами сбиваясь на мат. Похоже было, что приказ Бубенчикова игнорировали не только рядовые.

— Коун ши…

Сошников обернулся.

Девушка была невысокой и для крепко сложенных жителей приречья на удивление стройной. Плечи ее покрывал платок — полотняный, белый, с красной вышивкой. Сами его складки вдруг до боли напомнили Васе Сошникову о доме, об Аньке — как та проходит пыльной улицей, погромыхивая ведрами. Да и лицом девушка чем-то напоминала ту, неуловимо и явственно.

— Коун ши, вы не потанцуете со мной? Здешних танцев Сошников не знал. Но это его не смущало.

— Конечно, койна, — ответил он и с удовольствием заметил, как девушка зарделась.

— И как же звать вас? — спросил спецназовец, взяв девушку под руку.

— Елика, — полушепотом отозвалась она.

* * *

— Товарищ полковник, проснитесь, пожалуйста. Проснитесь, а, товарищ полковник?

Вяземский открыл глаза. Зажмурился. Голос не исчезал. Он зудел, словно назойливый комар, где-то на пороге сознания, не позволяя скатиться в бездумную бездну сонного блаженства.

— Товарищ полковник, проснитесь, пожалуйста. Ну, пожалуйста.

Вяземский резко сел на койке.

Источником голоса была неясная тень на пологе палатки. Ее источник, не решаясь, очевидно, потревожить высокое начальство своим видом, предпочел устроить антиколыбельный концерт снаружи.

— Товарищ полковник…

— Сейчас выйду! — бросил Вяземский, застегивая гимнастерку.

Стенания за пологом прекратились.

— Ну, что там еще стряслось? — осведомился полковник, выходя из палатки.

— Вас… — Совсем еще юный рядовой, явный первогодок, чья цыплячья шея смешно болталась в форменном воротнике, замялся, старательно выискивая в памяти подходящие к случаю реплики устава. — Вас дежурный по лагерю требует.

— А кто у нас сегодня дежурный по лагерю? — спросил Вяземский.

— А… майор Кареев, товарищ полковник, — выдохнул рядовой, после чего, сбившись на нормальную речь, начал торопливо выкладывать: — Это он мне приказал вас разбудить и к нему доставить. Чес-слово, товарищ полковник, сам бы я ни за что на свете…

— А зачем я дежурному понадобился, ты, конечно, не знаешь? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Вяземский.

— Никак нет, товарищ полковник, — поспешно отозвался рядовой. — Но… когда товарищ майор меня за вами посылали, там рядом ваш снабженец стоял, тот, который круглый и шумный.

Вяземский медленно и глубоко вдохнул, выдохнул, прошипел при этом сквозь зубы: «Аркаша» — и зашагал быстрее.

— Ну, вот и ваш полковник, — облегченно вздохнул майор Кареев при виде Вяземского. — Теперь-то мы наконец во всем разберемся.

— Ага, щас! — буркнул из угла Либин. — Тоже мне — бином Ньютона.

— Что случилось? — старательно подавляя зевок, спросил полковник. Спать хотелось просто зверски.

— Случилось то, — начал вертолетчик, — что вот этого добра молодца, — рука его описала дугу и обвиняюще нацелилась на снабженца, — патруль застукал как раз в тот момент, когда он…

— Пытался получить по ордеру совершенно необходимый предмет, — перебил его Аркаша. — Не слушайте его, товарищ полковник. Все чисто, документик в порядке, а то, что этот архаровец несет… Ну, подумаешь, пришел я за _весчю_ в неурочное время, так ведь она уже все равно наша, в смысле, на нас записана. Вот я подумал — чего она у них на складе будет до утра пылиться, мало ли чего они там утворят, а ответственность-то уже на мне…

— На мне… — передразнил его Кареев. — Тоже, называется, голубь мира выискался. Его послушать, так выходит, что ему еще и приплатить должны за сверхурочку.

— А что? — оживился Аркаша. — Скажете, я тут в свое рабочее время нахожусь?

— Короче! — Вяземский прижал ладони к вискам. — Что он пытался спереть?

— Я, товарищ полковник…

— Либин, молчать!

— Вот, — торжественно произнес Кареев, выкладывая на стол сверток чего-то темного и мягкого.

Полковник было решил, что искомый предмет необычайно хрупок и потому завернут с такой тщательностью. Но того, что предстало перед ним, когда вертолетчик развернул сверток, он не мог представить себе даже в самом кошмарном сне.

— Что?! Это?!

— Объект хранения за номером 17548 дробь 65, — тоскливо произнес Аркаша.

— Знамя это, — выдохнул Кареев. — Флаг.

— И каким же, по-вашему, местом оно знамя? — осведомился Аркаша ядовито. — Может, это только я слепой, но покажьте мне на нем номер части. Или дырки от пуль.

— Да я сейчас в тебе таких дырок понаделаю! — двинулся было на снабженца майор.

— Спокойно! — предостерегающе поднял руку Вяземский. — Только без рук.

— Не, ну а чего он…

— Либин! Молчать!! — снова рявкнул полковник. — Рот будешь раскрывать только по моей команде, ясно? Если ты сам еще не понял, в какое дерьмо угодил, так я постараюсь, чтобы до тебя дошло, и дошло быстро! Хочешь пойти под фанфары как замполит?

— Не, а шо… — по инерции произнес Аркаша. — Там еще осталось — хватит на три флага и скатерть в красном уголке.

— Б…, ты заткнешься или нет! — взорвался Вяземский.

— Все, молчу, молчу…

— Ордер проверяли? — спросил полковник у Кареева.

— Нет, — ответил вертолетчик. — Колесничих на Большой земле, будет только к утру. И потом — а что это даст? Подмахнуть он мог чего угодно.

— Кстати, а откуда вообще взялось… это у нас на складе? — задумчиво сказал полковник. — Им что — через портал тащить больше нечего? Ваши орлы, я слышал, на нехватку горючки жалуются чуть не каждую минуту.

— Я вроде слышал, что нас собираются штатно определить как дивизию, — неуверенно проговорил Кареев. — В смысле, все части «руки помощи». Ну и по полной программе, со знаменем и прочим…

— Какая еще дивизия? — На этот раз Вяземский не смог удержать зевок. — Мы и на полк-то еле-еле тянем. И потом, все равно концы с концами не стыкуются. Проще уж готовое знамя приволочь для торжественного вручения. Аркаш! — повернулся он к снабженцу. — А кто на это запрос подавал?

— Почем я знаю? — огрызнулся Либин.

— Врешь ведь!

— Ну, исполняющий обязанности замполита.

Полковник вздохнул.

— А если узнает про такое применение? — осведомился он.

— Не, не должен, — покрутил головой снабженец и нервно пригладил редкие седеющие кудри, обрамлявшие роскошную лысину. — У него и так кумача для транспарантов завал, хоть сортир командующего обивай.

— Предположим. — Полковник встал. — Вот что. Давай сюда ключи от твоей каптерки.

— А это еще зачем? — насторожился Либин.

— Затем, затем, Аркаша, — отозвался Вяземский. — Инвентуру будем делать.

* * *

— Так ты говоришь, — Ратвир с трудом сдерживал хохот, — они обратились с прошением к совету гильдии? Не к Серебряному престолу?

— Именно так. — Дартеникс прищурился. — И что ты скажешь на это?

— Жаль, что меня не было, когда эту новость донесли до моего дяди! — Молодой страж фыркнул уже открыто. — Вообще же скажу, что этот… как его — Линдан? — большой молодец. Если он не приукрасил и вторжение ши началось впрямь, то он, верно, толковый воевода, коли сумел его покуда сдерживать.

— Это правда, — согласился советник. — Но не вся правда. Ты прав — дядя твой и впрямь устроил безобразную свару с гильдейскими старшинами. Я уже боялся, что кому-то придется осадить его. Если уже Ольвераникс начал цитировать Серебряный закон…

— О да! — с чувством выдохнул Ратвир. — Ты, думаю, пытался их образумить?

— Трудно вразумить ума не имеющих, — вздохнул Дартеникс. — Хотя нет, я несправедлив. Каждый из них стремится, на свой лад умно, к благой цели. Вот только понимают они эту цель по-разному — в этом беда!

— Так что же порешили? — с интересом осведомился Ратвир, откидываясь на спинку кресла.

В окно било закатное солнце. Здесь, на высоте Межевой скалы, оно садилось чуть позже, чем на равнине, — город уже был погружен в сумерки, а замок еще купался в алых лучах вечерней зари. Хрустальные колонны и контрфорсы из полупросвечивающего стекляника ловили уходящие лучи и казались розовыми и оранжевыми перьями редких южных птиц, нашитыми на диковинный головной убор, столь же пышный, сколь и варварский. Огнистая струя хлестала в окно, отражаясь злым светом в стеклянных глазах висевшей на стене драконьей головы.

— Что прошение Линдана ит-Арендунна имеет законную силу. — Дартеникс пожал плечами. — Будь на его месте владетель, и разговора бы не было. Но этот огневик управляет землями Дейга по доверию дружины, и Серебряный закон не связывает его. Он может обратиться к гильдии за защитой… а та обязана ее предоставить.

Ратвир фыркнул.

— Еще бы не обязана! Ты представляешь, что начнется, если основания закона осыплются с этой стороны? Если даже ши смогут безнаказанно оскорблять

гильдейских чародеев?

Советник невыразительно улыбнулся.

— Я пригласил сюда Альтерикса именно поэтому, — проговорил он. — Если ты еще не забыл, твой друг поверен в дела совета гильдии отверзателей.

— И при чем тут это? — поинтересовался Ратвир, с интересом глядя в угол, где восседал по своему обыкновению на высоком табурете закутанный в широкую хламиду Альтерикс, потягивая сидр из тяжелого кубка. Больше всего чародей сейчас напоминал спящего филина, однако на памяти Ратвира он ни разу не упустил ни слова из бесед, проходивших в его ненавязчивом присутствии.

— Гильдия огневиков считает, что остановить вторжение ее чародеям не под силу, — пояснил Дартеникс. — Совет ее старшин просит помощи у всех гильдий Эвейна и нанимает чародеев всех таланов, не скупясь на янтарь из общей казны.

Молодой страж вопросительно поднял брови, как бы интересуясь: «А при чем тут я?»

— Всех гильдий, — повторил его дядька. — Ты помнишь, почему в Большом совете только император имеет два голоса?

— Один императорский, — заученно ответил Ратвир, — и один… Эй!

— Как глава гильдии стражей, — докончил Дартеникс за него. — Гильдия чародеев огня желает воспользоваться силой стража… но обращаться к главе гильдии сейчас бесполезно… поэтому они пошли к тебе. Ты ведь, если судить по букве закона, тоже член гильдии.

— Ох! — Страж утер проступившие от смеха слезы. — И впрямь есть от чего ума лишиться! Когда чародеи хотят нанять императорского родича… Конечно, я согласен. Но если старый лис Брейлах решил передать свою просьбу через тебя — при чем тут Альтерикс?

— Он откроет чародейный створ во владение Дейга, — ответил советник вполголоса. В комнате стало очень тихо.

— Дела настолько плохи? — полюбопытствовал Ратвир чуть отстранение.

— Еще хуже, — откликнулся Дартеникс. — Ты только читал донесения… а я выкроил минуту переговорить с посланником. Эти ши ведут себя как бешеные звери. Опустошают окрестные земли хуже любых налетчиков.

— Жаль, я так и не добрался до писем с востока. — Молодой человек поднялся, окидывая прощальным взглядом комнату. — Любопытно, что творится там?

— Могу тебе пересказать. — Дартеникс тоже встал. — Я догадывался, что ты спросишь. После панических требований одного тамошнего владетеля, Колана ат-Картроза — прислать ему в помощь чуть ли не всю армию Серебряной империи — больше ни одной тревожной весточки не поступало. И это очень странно.

— Действительно… — пробормотал Ратвир. — А что говорят прознатчики?

Дартеникс пожал плечами.

— Еще не вернулись. Но коли они не торопятся — значит, и спешки особенной нет.

— Тогда двинулись, — решил страж. — Ты остаешься? Советник кивнул.

— Горько будет мне без тебя, — прошептал Ратвир, на миг стискивая пальцами плечо дядьки.

— Поберегись, — посоветовал Дартеникс. — И спеши.

— Альтерикс… — окликнул страж.

Сгорбленная фигура на высоком табурете не шевельнулась, но посреди комнаты вдруг растворилось в рост человека отверстие. По другую сторону ворот было темно; только плескалось поодаль пламя костерка, и сочился лунный свет сквозь ветви.

Ратвир ит-Лорис с улыбкой шагнул в створ, и, повинуясь воле чародея, тот закрылся за его спиной, оставив по себе лишь висящий в воздухе запах прелой листвы.

Солнце зашло, и померкло огненное зарево, в котором купался замок Коннегейльт. Комната погрузилась в холодные синие сумерки.

— Он справится? — спросил чародей-отверзатель холодным шепотом.

— Обязательно, — отозвался Дартеникс с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. — Обязательно.

* * *

Торжище подходило к концу, и Эгиль по кличке Торню искренне радовался этому.

Не то чтобы он совсем уж не любил эльфов. В конце концов, именно торговлей с эльфами он зарабатывал себе на хлеб. Именно эльфийскими резными фигурками, эльфийскими луками, эльфийскими снадобьями и зельями приторговывал Эгиль по дороге от одной пущи к другой, потому что именно этим, с точки зрения нелюдей, барахлом он и предпочитал брать плату за доставленное тем железо и бронзу.

Но каждый раз, стоило ему хоть немного пообщаться с этими заносчивыми, высокомерными, этими… — Эгиль не знал слова «снобы», иначе непременно им бы воспользовался, — этими остроухими зазнайками, его начинала переполнять темная, кипучая злоба. Хватало уже того, что ни один из них даже не подумал поинтересоваться, тот ли Эгиль может невозбранно заходить в запретные леса. А между тем охранную грамоту раздобыть ухитрился еще Эгилев дед, тоже Эгиль, и с тех пор она так и переходила от отца к сыну.

Ну, ничего. Сегодня-то он с ними расквитается. Пусть не за все, но… Эту новость он нарочно припас под конец, дабы насладиться сполна.

— А, чуть не забыл, — заметил небрежно Торню, закидывая на телегу драгоценный мешок с сушеными травами. — Стоячие камни снова отворились.

Он почти что с чувственным наслаждением понаблюдал, как осунулось и словно бы заострилось при этих словах доселе невозмутимое лицо эльфа, велевшего называть себя — как бишь его там? — Эдарисом.

— И кто же на этот раз ступил из врат на землю благословенного Эвейна? — певуче произнес эльф.

— Ши, понятное дело. — Торню демонстративно сплюнул, сделав вид, что не заметил, как перекосилось при этом лицо эльфа.

«Что, кустик, проняло тебя? — с яростным весельем подумал он. — Так-то вы ловки породу свою показывать, а как до настоящего дела дойдет, сразу ваша хваленая невозмутимость куда-то девается. И дергаться вы начинаете ну прям как обычные люди».

— И что же начали совершать эти ши?

— Да уж не пряники раздавать, — огрызнулся Эгиль. Ему вдруг страшно захотелось поболе застращать длинноухого. — Жечь, палить, убивать. А ты думал, чего еще-то от демонов ждать?

— В самом деле. — Эльф постарался вложить в свою фразу максимум сарказма, который, впрочем, по большей части остался Торню незамеченным. — Чего еще ожидать от вышедших из стоячих камней?

— Смеешься, значит? — криво ухмыльнулся Эгиль. Эльфы никогда не упускали случая напомнить людям, кто на этой земле перворожденные хозяева, а кто явился в благословенный край точно приблуда. — Ну-ну. Смейся-смейся, эльф. Посмотрим, как ты заулыбаешься, когда эти ши придут в твой лес.

Лицо эльфа, и до того невыразительное донельзя, при этих словах закаменело еще больше.

— Если они придут в наш лес, — четко выговаривая каждое слово, произнес он, — они найдут в нем свою погибель.

* * *

— Не думал, признаться, что у нас можно столько наворовать, — раздумчиво произнес майор Кареев.

— Особенно на салатиках, — пробурчал Вяземский.

— Пф! — неразборчиво возмутился Аркаша, но протестовать более активно не осмелился.

И было отчего. Свидетельства преступлений виднелись повсюду. Каптерка была набита какими-то свертками, тюками, ящиками из-под боеприпасов, в которых что-то подозрительно погромыхивало при малейшем касании. Половина всего этого барахла уже была перерыта, записана в тетрадку, безжалостно экспроприированную в ящике Аркашиного же стола, и ничуть не походила на товары для обмена на продовольствие.

— Так, что у нас дальше? — поинтересовался полковник лениво.

Спать ему уже перехотелось, и в голове стояло мутное, звенящее марево, которое, как полковник знал по опыту, к побудке превратится в тягомотную, ни кофе, ни анальгином не снимаемую боль.

— Дальше… — Кареев снял со шкафчика очередную коробку. — Ножи стальные, булатные, охотничьи — четыре штуки. Уже записывали.

— Добавил, — Вяземский в очередной раз переправил цифры в шестой строке.

— Произведения изобразительного искусства…

— Статуэтки, — сократил Вяземский. — Местного производства. Нет, Аркаша, ты не от обезьяны произошел…

— Я, — обиженно перебил снабженец, — произошел от человека.

— Ты произошел от хомячка! — отрубил полковник. — И вообще, статуэтки уже были… позиция двадцать восемь.

— Нет, эти лучше записать отдельной строкой, — мрачно заметил Кареев. — На этих бирки не сняты.

— Какие бирки? — изумился артиллерист.

— Комиссионный магазин номер 1, город Барановичи, — не без ехидства ответил дежурный по лагерю. — Два рубля восемьдесят семь копеек. Дорогие какие, сволочи.

— Потому и не берут, — машинально отозвался Вяземский и только потом сообразил, что, собственно, ляпнул. — Теперь хоть ясно, на что они нашему… хомячку.

— Да, товарищ полковник…

— Поздно пить боржоми, Аркаша, — проникновенно проговорил Вяземский. — После этой ночи ты у меня до конца дней своих останешься хомячком.

— А вот еще… пакетик, — кровожадно пропел Кареев. — Мы хоть к утру-то управимся?

— А черт его знает, — меланхолически ответил артиллерист. — Так что у нас в пакетике?

— Трава сушеная, — с некоторым недоумением проговорил дежурный, принюхиваясь. — Сено.

— Сам ты сено! — огрызнулся Либин. — Деревня! Это лечебный эль… лечебный сбор!

— И что он лечит? — полюбопытствовал Вяземский. Аркаша потупился, что при его габаритах убедительно не выглядело.

— Он не лечит, — сознался снабженец. — Это… в общем… для лучшего стояния.

— Тебе-то зачем? — изумился Вяземский.

— Это, — Аркаша многозначительно закатил глаза, — не мне. Это, товарищ полковник, не кому-нибудь, а товарищу командующему.

— Да? — Кареев скептически оглядел холщовый кисетик, понюхал зачем-то и решительно завязал обратно. — Давайте не будем его приходовать, товарищ полковник.

— Действительно, — согласился Вяземский. — А вот что у него в сейфе?

— Спирт? — предположил Кареев. — То есть наливка?

— Не пори горячки, Толя, — возразил Вяземский. — Наливку мы уже нашли.

— А у него там НЗ, — неуверенно пробормотал вертолетчик, возясь со связкой ключей.

От острого взгляда Вяземского не укрылось судорожное движение Аркашиных могучих телес — будто снабженец решил повторить подвиг Матросова и лечь на сейф грудью. Дверца отворилась.

— Так, — подытожил Вяземский, водворяя челюсть на место. — Аркаша, а это уже трибунал. Без вопросов.

— Товарищ полковник!..

— Это после таких фокусов я тебе товарищ? — поинтересовался артиллерист опасным голосом.

В сейфе лежали деньги. Причем стопки привычных кирпичных и лиловых бумажек с портретом Ленина, перетянутые резиночками, занимали едва одну полочку. На всех остальных блестели аккуратные стопочки эвейнских серебряных и золотых монет.

— Ну что же я поделать могу, товарищ полковник! — возопил Аркаша. — Валюта у них такая!

— Червонцы ты тоже в местном сельмаге отоваривать собирался? — риторически вопросил Вяземский. — Вот что, Аркадий Наумович…

Снабженец съежился. По имени-отчеству полковник называл его только в сильном гневе.

— Кончаем с инвентаризацией, — приказал артиллерист. — Тут все ясно. Что нам дальше делать с этим ворюгой?

— Я не ворюга! — не утерпел Аркаша. — Я бизнесмен!

— Ты торгаш, — безжалостно припечатал Вяземский. — Акула капитализма, без стыда и без совести.

— Спекулянт, — подытожил Кареев.

— Идиоты, — буркнул Либин.

— Что-о?

— Идиоты вы, я сказал! — рявкнул снабженец. — У вас хоть капля соображения есть? Что половина нашего барахла местным задаром не нужна — это вы знаете? Сколько раз меня на смех поднимали? А со всеми болячками — так к Аркадию Наумовичу! И у меня есть секретный приказ Краснова зарабатывать деньги для крупных платежей, вот он.

— Аркаша, я сейчас спрошу Краснова, правда ли! — усомнился Вяземский.

Сонный новоиспеченный подполковник осмотрел интерьер и содержимое каптерки и молвил веское слово:

— И что с того? Пусть зарабатывает местную валюту. А я лично прослежу, чтоб много в карман не клал.

— И это ему разрешили продавать? — показал Вяземский кумач. С Сергея Викторовича сон как рукой сняло.

— Какого хрена?! Это для пополнения, нас до дивизии будут доукомплектовывать. То, что можно разную хрен продавать, это не значит все.

— Товарищ подполковник, того вторчермета, что по вашему приказу по колхозах насобирали, кузнецам окрестных деревень на год хватит, что ж еще продавать, вот и кручусь.

Краснов внимательно посмотрел на снабженца и спросил:

— А ну признавайся, сколько в карман положил.

— Рублей семьсот за труды.

— Врешь, сейчас узнаю, — стал гипнотизировать Либина. Тот стал по цвету как бледная поганка, пробормотал:

— П-полторы, я все верну. Не надо больше!

— То-то. Завтра, самое позднее, послезавтра прибывает замполит полковник Кулагин Олег Павлович. Очень умный и здравомыслящий мужик, на дух не переваривает проходимцев. А с ним Кара-Мурза, такой же честный. С ним дня через три пойдешь на разведку в столицу Эвейна.

Аркаша только стоял и слушал, весь бледно-зеленый.

Оставшись наедине, Кареев спросил у Вяземского:

— Чего так твой снабженец испугался, и как так легко раскололся.

— Ой не знаю. Бояться стоит того, кто Бубенчикова под суд отправил, но тут что-то еще. Как будто из местных провидцев.

* * *

— Слушай, Студент, — неслышно шепнул «Джон» Maлов. — Как думаешь, эта десантура всегда такая дохлая или нам просто самые отборные достались?

— Да ладно тебе, — рассеянно отозвался Окан. — Ты глянь, сколько на себе волокут.

— Глянул! Мне похорошело.

— Неужели?

— Не, ну я всяко помаю. — Когда Дмитрий начинал торопиться, это сразу можно было понять по тому, как он сглатывал звуки. — Ну, рация, ну батареи запасные. Но гранатомет-то на кой?

— Очевидно, ввиду недостаточной степени изученности местной фауны, — все тем же задумчиво-спокойным тоном произнес Алекс, — командование решило дополнительно подстраховаться.

— Че? — выпучился Малов. — Студент, ну ты даешь! Прям этот, как его, Сенкевич из «В мире животных».

— «В мире животных» ведет Дроздов, — поправил его Алекс. — А Сенкевич — это «Клуб путешественников».

— Один хрен, я их всегда путаю, — махнул рукой Малов. — Студент, так ты скажи, только скажи, как человек, на кой нам сдался гранатомет?

— Поскольку местная агентурная разведка, — завел было Окан, но, увидев, как Малов снова начинает закатывать глаза, сдался и перешел на «нормальную» речь: — В общем, местные рассказали, что у них в реках живут водяные драконы — твари метров под десять в длину, да еще с хорошей чешуей. Любым нашим крокодилом, будь он хоть трижды Геной, закусит и не заметит. И вроде бы, по недостоверным слухам, существует и наземный вариант, а может, даже летающий.

— Ни хрена себе! — Малов, судя по всему, попытался представить себе десятиметрового летающего крокодила.

— Может, конечно, нам просто лапшу на уши навешали… — признал Окан. — Всяких охотничьих баек, типа «во-от такой боковой плавник!». Но, с другой стороны, река-то — Драконья. А если вспомнить давешнюю зверюгу, на которой попробовал отбыть наш зеленый друг…

— Не говори, мля. — Дмитрий наставил ствол пулемета на маячившие впереди заросли. — Я, мля, как-то раз был на медвежьей охоте. Век не забуду. Зверюга живучая по самое не балуйся. Из кустов на тебя навалится — хрен ты ее одной очередью положишь, даже из моей дуры.

— Вот я и говорю, — кивнул Окан. — Гранатомет — самое то — Мля, — подытожил Малов. Некоторое время они молча шли рядом.

— Не нравится мне этот лес, — неожиданно сказал Окан. — Какой-то он… неестественный.

— Да ну? — Малов с подозрением уставился на ближайшее дерево. — А че в нем не так? Лес как лес. Зеленый, мля.

— Вот-вот. — Окан повел носом, словно бы принюхиваясь к чему-то. — Такой зеленый… точь-в-точь скверик у горкома, в котором к приезду начальства каждый листик подкрасили… а все остальное французским шампунем помыли.

— Ну, ты, мля, сравнил! — недоверчиво усмехнулся Малов. — То, млин, скверик чахлый, а то целый лес.

— Я же не говорю, что тут каждое деревце вымыли, — пояснил Алекс. — А вот, например, удобрение какое-нибудь с ковра-самолета распылить…

— Ну, ты, Студент, как загнешь, так загнешь.

— Или, допустим, воздействовать каким-нибудь излучением, — продолжил Окан. — Стимулирующим.

— Че?!

— Жаль, счетчика Гейгера нам не положено, — лицемерно вздохнул Алекс, позабавленный расстройством товарища. — Замерить бы местный фон…

— Эй, так тут че, радиация может быть? — вскинулся Малов… — Типа как после ядерной бомбы? Мля, мы так не договаривались! У нас в соседнем доме был один, все норовил внутренности в толчок выхаркать. Тоже, мля, в армии дозу схватил, на этом… Тоцком полигоне.

— Вообще-то на такие вещи научники должны были в первую очередь внимание обращать, — заметил Алекс. — Не настолько же они идиоты… или настолько?

— Не, ну пусть тогда скафандры специальные выдадут, — продолжал волноваться Малов. — Эти… просвинцованные.

— Спецтрусы тебе выдадут… просвинцованные, — не выдержав, улыбнулся Окан. — Чтобы самый твой ценный для Родины орган защитить.

— Мля, Студент, я же серьезно!

— Я, — Окан посерьезнел, — тоже.

— Тогда какого…

— Мне просто не нравится этот лес, Дима, — признался Алекс. — Сильно не нравится. И я очень жалею, что с нами сейчас нет старшины.

— Сидоренко? — переспросил Малов. — А на кой он нам сдался?

— Наш дорогой старшина, — отозвался Окан, — за свои многочисленные «командировки» в Кампучию и всякие другие Никарагуа сумел выработать у себя исключительной силы экстрасенсорное восприятие. То, которое он сам именует «жопным чувством». Вот именно его мне сейчас и не хватает. Мне интересно, зачем нам сдался этот лихой стрелок из БМП, который медведя уложил.

— Как раз затем, чтобы нас из засады не положили, — раздалось в головах у обоих.

* * *

Рядовой Миша Волк, когда наносил в лагерь визит собакомедведь, курил, спрятавшись за новеньким БМП-2, прямо с завода преподнесенный на блюдечке группировке вторжения. Собственно, в воинских частях его почти не было. Услышал рев, но странное оцепенение его охватило, которое стряхнул как мокрый собака воду. Растолкал механика-водителя, отправив его за рычаги, а сам залез в башню с заряженной пушкой.

Машина завелась сразу, но пока разворачивались, время было упущено. Заехали к месту визита, но зверюга уже вышла из лагеря. Миша развернул башню и дал прицельно очередь из пушки по монстру, целясь по середине туши. Эффект был как от расстрела глухаря из пулемета. И тут он понял, чего 73-миллиметровую обычную пушку заменили на 30-мм автомат в новой машине.

Дарьев лично произвел Волка в младшие сержанты. Новоиспеченный сержант несколько дней ходил гордый, не задумываясь. А потом задался вопросом, чего все были одурманены, а он трезвый. Как-то раз смотрел пристально на малознакомого ефрейтора Семенова и услышал «Вот бы сейчас моей Кате засадить». Понял, что научился читать мысли. Так узнавал, кто чего замышляет. Еще наловчился чувствовать вблизи за стенкой, кто присутствует из людей.

Но как-то раз рискнул залезть в голову гэбисту и попался. Краснов сходу почувствовал и завел в кабинет. Там и объяснил, что имеет такие же способности, а заодно взял к себе в неофициальные помощники для наблюдения за личным составом. Приказал тайно улучшать свои способности тренировкой. А в один прекрасный день, когда уже не было Николая Марксленовича, отправил его Сергей Викторович в помощь разведке за границы Эвейна, запретив раскрывать себя без крайней нужды.

* * *

— Это ши, вне всякого сомнения. — От прыганья по веткам Филандеваль, Летящий-как-птица, слегка запыхался. В молодые годы, лет сто тому назад, имя подходило ему куда больше, но годы уходят, а прозвания не переменить. Еще десять-пятнадцать весен, и он уже не сможет обходить дозором рубежи пущи, а станет восседать вместе со старейшинами в Круге совета. — Их речь не похожа ни на один из говоров Эвейна, ни на один из языков соседних земель. Даже на орочий.

— С каких это пор ты стал великим знатоком наречий Серебряной? — Скользящий-среди-стволов, представлявшийся Эгилю Торню Эдарисом, свесил ноги с ветки, но спрыгивать на землю не спешил.

Филандевалю он был почти ровесником, но Та, кто приносит судьбы, оказалась к нему благосклонней. И рука его крепче, и взор — яснее, и язык — острей. Оттого небольшой отряд дозорных вел он, а не единственный равный ему старшинством.

— А их одежда? Предметы, что они несут? Разве ты видел когда-нибудь подобное?

— Я не претендую на то, что видел все сотворенное под светом Благословляющей, — задумчиво глядя вслед уходящим ши, отозвался Скользящий. — Но я никогда не видывал ничего схожего. И я не понимаю их назначения. А когда в мой лес приносят вещи, назначения которых я не понимаю… не нравится мне все это.

— Так чего же мы ждем? — возбужденно воскликнул Филандеваль. — Они перешли границу без нашего на то дозволения — разве этого мало?

— Мы не ведаем их силы, — осмелилась вступить в разговор старших Иллиена.

— Так же, как и они, не ведают нашей, дитя. — Филандеваль скользнул по ее лицу предупреждающе холодным взглядом. Девушка слегка порозовела лицом, и эльф незаметно поморщился, отведя взгляд. Еще один признак нечистой крови. Что за бес попутал прекрасную Шилиеллу поддаться на сладкие уговоры полукровки Аратамиеля? Если бы только в человеческой сути было дело! Не может сохранять чистоту рода столь маленькая община, и даже гости, приходящие из других пущ, не спасают положения. В жилах самого Филандеваля, потомка Хранителя священной рощи, текло немного людской крови — в шестнадцатом колене и в седьмом тоже. Хотя он-то не может краснеть так… по-человечески, как эта девочка, во всех прочих отношениях унаследовавшая материнскую прелесть. Но ее дар, ее проклятый дар!

— Гляди, — Летящий снова повысил голос, — что они делают?

— Что-то, — голос Скользящего на миг дрогнул, — нам непонятное.

— Они собираются колдовать! — выдохнул Филандеваль. — В нашем лесу. Разве мы можем позволить такое?!

Эдарис задумчиво склонил голову.

— Не можем.

* * *

— Товарищ генерал-майор! — На лице вытянувшегося перед командующим капитана-связиста сияла довольная улыбка. — Разрешите доложить — есть устойчивая связь с группой Дерябина! Слышимость превосходная, можете убедиться.

— И убедюсь, — заявил Свистунов, проходя в палатку. — Сюды, что ли, говорить?

— Вот в него, товарищ генерал-майор. — Связист протянул командующему массивный эбонитовый микрофон.

— Как слышите? Прием.

— На связи сержант Колокольцев! — донесся из стоявшего на столе черного ящика искаженный помехами, но вполне различимый голос. — Слышим вас хорошо!

— Ну вот! — торжествующе сказал Свистунов, поворачиваясь к сгрудившимся у входа в палатку начштаба группировки и двум адъютантам. — А говорили — невозможно, невозможно, всякие там физические-химические законы… В Советской армии действует только один физический закон — приказ вышестоящего командования! Верно я говорю, а, солдат? — поинтересовался генерал-майор у сидящего за аппаратурой сержанта-связиста, хлопнув его при этом по спине так, что очки солдата сползли на самый кончик носа.

— Э-э… Так точно, товарищ генерал-майор, — выдохнул связист.

— То-то… — Свистунов осекся, с подозрением уставившись на динамик. — Что это было?

Из черного ящика снова донесся треск, но на этот раз никто из присутствующих уже не спутал его с помехами — это были автоматные очереди.

— А-а-а! — прохрипел кто-то, перекрывая грохот выстрелов, казалось, в самый микрофон. — Больно…

— Справа! Справа они!

— Получайте, гады! И грохот взрыва.

— По ветвям, Джон! Бей поверху!

— А-а, суки!

— На, на, на, на….

Грохот выстрелов стих так же внезапно, как и начался, и остался только один звук — хрипящее бульканье, словно кто-то неплотно прикрутил кран.

— Мамочка. — Голос был чистым, словно какое-то волшебство на миг убрало все помехи. — Мама. Больно-то как! Мамочка.

Хрип стих.

* * *

— Как раз затем, чтобы нас из засады не положили, — раздалось в головах обоих. — Нас пасут с деревьев. Только не смотрите прямо на них, сейчас дам картинку.

Все увидели в головах указание на людей в ветвях деревьев. Лейтенант сделал ошибку, приказав выйти на связь.

Все произошло очень быстро. Короткое шуршание — Алекс, обернувшись, успел увидеть, как ткнулся в землю радист, из спины которого торчали две белоперые, словно в насмешку, стрелы, как пытается вскочить лейтенант… а потом все потонуло в грохоте стрельбы.

— Вали их! — проорал один из десантников, поливая лес из «ручника». Через миг он получил стрелу в горло, качнувшись, упал на спину, выпустив последнюю очередь в ярко-голубое небо над поляной.

— Слушай мою… — Дерябин захрипел страшно и почти тут же смолк.

— По ветвям, ребята! — закричал Волк, заметив волшебством перебежки стрелков. — Бей поверху!

— А-а, суки! — все стали лупить по указанию доморощенного провидца.

От расстреливаемых деревьев брызнули листья, щепки… и еще что-то тугое, зеленое слетело с ветвей и безвольной куклой шлепнулось оземь с одного дерева, второго, третьего…

— На, на, на, на….

Стрелы резко перестали лететь. Миша Волк подошел к рации.

* * *

Свистунов медленно отвернулся от рации на столе, и, увидев его белое от гнева лицо, начштаба содрогнулся.

— У нас, — неспешно и веско произнес командующий, — дежурное звено к взлету готово?

— Так точно, товарищ генерал-майор, — отрапортовал начштаба. Он не стал напоминать начальнику, что дежурное звено было и единственным — менялись только пилоты. — Ми-двадцатьчетверки… в полной боевой…

— Поднимайте, — скомандовал Свистунов.

— Но, товарищ генерал…

— Я сказал, поднимайте! — рявкнул командующий. — Пусть выйдут на сигнал рации — связист, обеспечьте — и там, там…

— Говорит младший сержант Волк, на нас напали лучники. Имеем четверых убитых, двое тяжело ранены. Лейтенант Дерябин среди раненых. Среди нападавших двое раненых, остальные мертвы.

Свистунов тяжело вздохнул и, сразу став каким-то съежившимся и мешковатым, словно воздушный шар, из которого начали выпускать воздух, облокотился о шкаф с аппаратурой. Он боялся проблем из-за того, что послали разведгруппу в лес, куда местные советовали не ходить из-за эльфийских лучников.

— Отставить Ми-24, пусть поднимут пару транспортных, один с десантом, — велел он одному из адъютантов, прервался, вытащил из кармана брюк белый платок, тщательно протер лицо.

— Есть, товарищ генерал-майор! — выдохнул начштаба и ринулся прочь из палатки.

* * *

— Что, все? — спросил Окан со стрелой в плече Мишу Волка.

— Ну да, там и там раненые враги, быро свяжите.

Первым, что он увидел, были сапожки. Небольшие зеленые сапожки, принадлежащие человеку, лежавшему на земле с вывороченной ногой. Зеленая курточка, очень затейливая, что-то между «лохматой» накидкой и карнавальным костюмчиком. Вроде бы беспорядочно нашитые лоскутики и ленточки всевозможных оттенков зелени на самом деле образовывали узор такой красоты — и сложности, — что Алекс даже не стал пытаться в него всмотреться. По земле были распростерты волосы цвета золота, настоящего, девятьсот двадцать пятая проба и герб Союза на слитках. Волосы эти обрамляли тонкое, смугловатое, неимоверно прекрасное лицо.

— Вы чего на нас напали, — спросил Окан зашевелившегося лучника, держа его на прицеле, а у самого плыло перед глазами от боли.

— Зачем вы пришли в наш лес, ши? — простонал тот в ответ.

«Эльф, ну чистый эльф, — устало подумал Алекс и только после этого заметил заостренные кончики ушей лежащего перед ним существа. — Ой, и вправду эльф! Интересно, а он мне нужен? А Краснову? Вот вопрос, достойный принца датского — нужен или не нужен подполковнику ГБ Краснову живой эльф. Наверное, нужен.»

— Зачем вы пришли в наш лес, ши?

— Не понимаешь, кто тут главный? Ребята, вяжите его, — приказал Алексей и пошел ко второму раненому.

Девочка. Не девушка даже. Стройная, тоненькая, с огромными голубыми — вот это цвет, подумал Алекс, вот он действительно голубой, а не те бледные оттенки, что у людей бывают, — глазами и длинными пушистыми волосами цвета меди. Красивая. Не так, как старший эльф — жуткой притягательностью старинной гравюры, невозможным совершенством. Она чуть-чуть ближе к человеку. Какого черта она здесь делает, подумал Алекс, у нее даже лука нет. Только короткий нож на поясе. Красоту только портила кровь в волосах. Она затаилась в промоине под огромным вывернувшимся корнем старого вяза,

сжавшись в комочек и тихонько поскуливая, словно крохотный пушистый зверек с перебитой лапкой.

Он вдруг ощутил какую-то странную детскую обиду. Не свою, а того четырнадцатилетнего пацана, запоем читавшего при свете ночника толстенную книжку в мягкой обложке, привезенную говорливой материной подругой из загранкомандировки. Затейливое золотое тиснение «The Lord of the Rings». Только вот сказочка в реальности оказалась злобненькая. Кровавая сказка.

— Вы пришли в наш лес, и наши сородичи отомстят, ши, — неожиданно обратился пленный эльф к десатникам — Вы пожалеете.

Джон Малов наступил на сломанную ногу эльфу и сказал:

— Молчать! С собой возьмем, и с нашим воеводой потолкуешь.

— Волк, а что это было? — доколупался Окан к мотострелку.

— А я провидец, как говорят местные. Как сюда перевели, так и вылез скоренько талант. Как раз перед визитом зверюги. Потом попался Краснову, и он тайно взял меня на учет. Вам дал в сопровождение на всякий случай. Так что, пацаны, с вас поляна и мне, и подполковнику.

Алекс рассмеялся, представляя, как будут проставляться гэбэшнику: «Вам коньяк за то, что дали в помощь колдуна». Остальным было не до смеха, лейтенанту с пробитым легким и Окану нужно срочно в госпиталь. Девочка была без сознания, и ей тоже надо было в госпиталь, как и второму эльфу.

* * *

— Летят! — послышалось из-за полога палатки. — Летят!

С того момента, когда слух о схватке разведгруппы с туземцами распространился по лагерю, Лева Шойфет сидел в своей берлоге тише воды ниже травы. Он боялся, что кто-нибудь непременно сорвет на нем зло. Но сейчас он не мог сдержаться.

Выскочив из палатки, он вместе со всеми бросился к посадочной площадке. Тяжелые, брюхастые туши транспортных вертолетов уже опускались, вздымая клубы пыли. Возбужденные и злые часовые отталкивали напирающих товарищей.

Все уже знали, что случилось в далеком лесу, хотя официально никто никому и ничего не объяснял. В отсутствие достоверных сведений плодились и множились байки самые дикие.

Но того, что предстало взглядам столпившихся у края площадки солдат, не ожидал никто из них. Даже спешно сорванный с новой базы Краснов, один из немногих, пропущенных за оцепление. Леву не пропустили, но из уважения, каким на Руси обычно пользуются юродивые, позволили без особых усилий пропихнуться к самому краю, откуда все было прекрасно видно.

Десантники высыпали из вертолета первыми — бешеные после боя. Командир подкрепления суетился вокруг, пытаясь как-то успокоить подопечных, но у него явно не очень получалось. На носилках вынесли лейтенанта, странного человека в зеленой одежде.

А потом из вертолета вышел переводчик.

Лева не сразу вспомнил, что этот рослый, худощавый парень с ледяными серыми глазами на самом деле спецназовец и свое знание эвейнского получил случайно. В последнее время он и его товарищ все больше освобождали Леву от будничных заданий, оставляя официальному переводчику лингвистические изыскания. Чем глубже Лева изучал местное наречие, тем больше вопросов у него появлялось. Первоначальная версия — о некоем племени протокельтов, проникшем в мир Эвейна через случайно отворившиеся ворота, — трещала по всем швам. В языке находились следы и более поздних контактов — слова, не характерные для кельтской группы, зато вполне обычные в германских, балтских, более и менее древних наречиях, — и более ранних, целая группа корней, не имевших вообще ничего общего ни с индоевропейскими, ни с какими бы то ни было языками из тех, на которые поочередно грешил педантичный Лева

(сходство с эскимосским или кечуа он проверять не стал).

Все это пришло Леве в голову уже потом, а первой его мыслью было несвязное: «Господи!..» У спецназовца из плеча торчал обрубок стрелы. Лицо застыло грубо разрисованной фаянсовой маской.

А на руках он держал туземку, у которой в волосах уже запеклась кровь.

— Санитары! — рассеял всеобщее ошеломление голос Краснова. — Б…, да что вы встали! Где врач?!

Подбежали санитары с носилками. Девушка начала кричать что-то, то по-эвейнски, то на ином, незнакомом Леве языке, но Окан склонился к ней и шептал что-то, пока она не позволила уложить себя и унести. Вслед за ней утащили и других раненых.

Толпа начала расходиться, решив, что больше ничего интересного все равно не покажут. Лева сумел протолкаться к Краснову, покуда тот не удрал к вертолетам.

— Товарищ Краснов! Сергей Викторович! — воскликнул он.

— Что? — Гэбист недовольно обернулся.

— Сергей Викторович! — повторил Лева. — Это… очень интересно.

Краснов вопросительно глянул на него.

Лева, как смог, постарался объяснить. В бессвязных выкриках рыжей незнакомки он уловил сходство с тем загадочным наречием, следы которого остались в самых древних словах всеобщего эвейнского языка.

— Это крайне важно, Сергей Викторович! — горячо доказывал лингвист. — Это позволит полностью пересмотреть наши теории…

— Хотите сказать, что эти… лесовики, — пробормотал Краснов, — исконные жители здешних краев? А крестьяне и владетели — пришлые?

— Ну… — Лева замялся. — Можно и так сказать… Хотя это было не менее трех тысяч лет назад.

— И тем не менее… — Краснов хлопнул ладонью по бедру. — Да, товарищ Шойфет, это вы очень вовремя и метко подметили. Возможно, мы сумеем договориться с ними… Да.

Он развернулся, направляясь в сторону лагерного госпиталя.

— Разрешите, я поговорю с этой… — Лева замялся, не в силах выговорить слово «пленной».

— Нет! — отрубил Краснов. — Мы не знаем, насколько она опасна… и какими способностями обладает. Сержант Окан может с ней общаться, он все равно ранен, и он, в отличие от вас, — тренированный боец… А запасных лингвистов у нас нет. Позднее, когда медики дадут «добро»… тогда и побеседуете. А покуда науке придется подождать.

Лева покорно пожал плечами и побрел обратно в палатку.

* * *

Старшина Сидоренко медленно брел к постоялому двору.

За свои тридцать два он повидал много разных городов. Больше, наверное, чем весь остальной отряд вместе взятый. Жизнь бросала его в такие места, что и не снились узкоглазым японским туристам, которые, смеясь, фотографировали его в Австрии. Русская спортсмена, да, да… а вот посмотрите, какой замечательный вид открывается справа, говорит сопровождающий. Просто великолепная… площадка для десантирования.

Тогда он накрепко запомнил чистенькие узкие улочки старых европейских городов. Но потом воспоминания поблекли, вытесненные новыми. Их сменили горящие бамбуковые хижины, белый кафедральный собор в крохотном, три десятка домов, городке, с которого по ним лупил пулеметчик. Пулеметчик оказался девкой, дочкой какого-то местного дона Педро, и эти долбаные герильерос долго возмущались, когда он просто пристрелил ее, — они-де рассчитывали поразвлечься. Еще были глинобитные хижины, хижины из картонных коробок, криво сколоченные хибары из досок — и всегда был огонь, дым, кто-то стрелял, кто-то умирал во славу великой державы, привольно раскинувшейся на одной шестой суши и протянувшей длинные щупальца на остальные пять.

А этот город напомнил старшине те, первые, уютные европейские городки. Тогда он был молод, наивен и остро сожалел, что опоздал родиться — другие грохотали по этой брусчатке танковыми гусеницами. Но ничего — может, и ему когда-нибудь доведется, засучив рукава, пройтись по Елисейским Полям и поплевать с башни Эйфеля.

Правда, местные еще не дошли до отмывания брусчатки особым шампунем — эта деталь, помнится, больше всего взбесила тогда молодого сержанта, привыкшего, что в их селе кусок мыла почитался за ценность, хотя серьезного дефицита не было, так, крестьянская жадность. Но улочки были похожие — узкие, кривые, стиснутые стенами домов. С бронетехникой сюда соваться нечего, автоматически прикидывал старшина, не выгорит, в смысле, пожгут ее тут и спасибо не скажут, а окна не ниже двух метров и узкие, как амбразуры, — гранату так, запросто, не закинешь. Одно расстройство воевать в таком вот лабиринте, а лучше — хороший ракетно-бомбовый и потом спокойненько зачистить развалины.

Вспомнился стеб посланника над этими самыми узкими улочками европейских городов. Когда-то давно просвещенные европейцы смеялись над обычаем русских варваров обливаться в жаркой избушке горячей водой, дышать паром и бить по спине вениками. Тогда же сами европейцы тонули в помоях на улищах своих городов так, что нормальный хозяин постыдился бы иметь такой же слой говна на полу свинарника. Но опосля себя так стали воспитывать от грязи, что мыли улицы шампунем. Напоминает обычай самых контуженных армейских частей перед визитом проверки красить траву в зеленый цвет и опавшие листики к деревьям нитками привязывать.

Он механически потрогал звенья болтавшейся на шее медной цепи — дома у него валялась похожая, только к ней был прикреплен медный диск размером с кофейное блюдце — высший орден какой-то страны, название которой старшина так и не узнал. Очень уж быстро все тогда случилось — подняли по тревоге, погрузили в ИЛы, в полете объяснили задачу: высадиться, установить контроль над аэродромом, обеспечить посадку транспортников с техникой, после чего выдвинуться к юго-западу и штурмовать цель типа «дворец», особо позаботясь, чтобы никто не ушел живым. Впрочем, непосредственно во дворце орудовала гэбэшная спецгруппа. К утру она испарилась, зато примчался на джипе какой-то смуглый хрен в незнакомой форме, весь в аксельбантах, протарахтел речь на языке, которого никто из спецназовцев не понял, роздал три десятка этих самых блях на цепи и умчался. Одно блюдце досталось Сидоренко.

На этой цепи никаких украшений не было, просто одно из ее звеньев было не медным, а серебряным. Унции на три потянет, механически прикинул старшина Эту привычку — считать драгметаллы в унциях — он тоже приобрел в Южной Америке, проплутав месяц по джунглям в компании бывшего золотоискателя. Никчемная совершенно была личность — пауков жрать не хотел, трещал без устали и так достал, что Сидоренко сам уж было собрался его придушить, но какая-то змеюка типа питона проделала это первой. Питона старшина съел.

— Осторожно! — прогорланил кто-то наверху.

Старшина запнулся, ожидая, что из мансарды на него низвергнется водопад грязной воды. Но ничего не произошло. Сидоренко поднял голову. Мимо проплывала, как в невесомости, огромная — с полметра в поперечнике — капля помоев. Она вальяжно обогнула оторопевшего спецназовца и, пролетев еще пару шагов, неожиданно рухнула в зияющую дыру местной канализации, расплескав веерочками вонючие брызги.

Сидоренко озабоченно осмотрел сапог — не запачкался ли? Сапоги были новые, из отменно выделанной кожи. Аркаша закупил их оптом, вместе с такими же кожаными куртками, в месте их первой стоянки. Городок, судя по всему, был центром местного кожевенного производства — запах в нем стоял совершенно ох…льный, другого слова старшина подобрать не мог. Но дело свое мастера знали туго — кожа была прочнейшая. Куртка сама по себе держала на пяти метрах «макаровскую» пулю, а если учесть еще и многочисленные бляшки — короче, старшина сделал для себя соответствующий вывод и при встрече с обладателем подобной куртки бить намеревался только в не прикрытые ею места — промеж глаз, например.

Впрочем, бить пока никого не требовалось. Гидросамолет дал им достаточный запас расстояния для того, чтобы даже те из местных, до кого успели дойти слухи о вышедших из камней демонах, не увязывали их с заморскими купцами, пусть и щеголяющими в странных пятнистых одежах. Варвары, что с них взять, припомнил старшина услышанную краем уха реплику, их только пожалеть можно, не ведающих Серебряного закона.

Страна непуганых идиотов — вот что такое этот «благословенный Эвейн», решил Сидоренко. Такой неколебимой уверенности в собственной правоте он не встречал даже среди носителей идей чухче. Те узкоглазые были просто фанатиками, яростно не замечавшими реальный мир вокруг — или пытавшимися переделать его в соответствии со своими бредовыми воззрениями. Местные же… похоже, они просто помыслить не могли, что возможно жить по другим, нежели в Серебряной империи, законам. В нашем мире так смотрели когда-то на чужеземцев жители Поднебесной, но европейские варвары с громыхающими штуковинами быстро отучили их от этой привычки.

Ничего, с веселой злостью подумал Сидоренко, будет и на вашей улице праздник — Великой Октябрьской, или какие у вас там месяцы, Социалистической революции. Скоро за вас возьмутся не лопухи типа Марксленовича или талантливого дилетанта Краснова, а настоящие профи вроде посланника Кара-Мурзы. Они найдут ваших недовольных со светлыми головами — а такие есть всегда и везде — и начнут петь им песни о всеобщем равенстве и социальной справедливости. Помогут выбрать вождей — из ваших же, самых понимающих, недаром Краснов припрятал этого колдуна-недоучку у себя, не отдал тогда Марксленовичу (старшина был не в курсе, что этот недоучка не очень-то и нужен стал бывшему майору). Вот он нам сейчас пригодился… и еще пригодится. А тот чует, падла, потому и прибежал тогда, после разгрома их лагеря, прямиком к нам, а не разбежался по лесам, как остальные.

Видали таких упертых. Эти европейцы прям трясутся за свою демократию, венгры воевать пробовали, чехи и поляки дергались. У Речи Посполитой демократии было хоть залейся. И что вышло? Правильно, бардак на два века и бессилие перед ненавистной Московией. Кара-Мурза простыми словами и стебом еще и не так распинался. Много успешных деловых людей? Много, зато на каждого успешного двадцать неудачников, еще и богатые мелким сошкам кислород перекрывают. Диссидентов повыгоняли за границу, которые кричали, что им власть творить мешает. И что? Обосрались там шедевры клепать. Крупный бизнесмен озолотит власть налогами, и на эти деньги будут содержаться и школы, и больницы, строительство дорог и прочее, и прочее. А на прибыль законно построит себе дворец, купит яхту и будет законно купаться в роскоши. А нафига козе баян? Чем брать налоги, лучше всю прибыль забрать и пустить на те все блага, которые советский гражданин имеет нахаляву, и за которые платят на гнилом Западе. Ах, мало зарплаты у советских граждан по сравнению с американцами. Так, извините, на территории США полтора века не воевали, а у нас? И ведь догнали по своей экономической мощи. И маленькая деталь: наши люди за медицину, образование и многие другие блага деньги не платят, а с тех же американцев дерут три шкуры. Ах, имеется коррупция советских чиновников? Так садют безжалостно, иногда самых зарвавшихся расстреливают. А в США говорят «кто украл тысячу — преступник, кто украл миллион — уважаемый член общества, кто украл миллиард — выдающийся бизнесмен».

Сергей Георгиевич — вот у кого голова работает как надо, не то что у Бубенчикова — много такого говорил. И про чародеев с владетелями дофига наплел в таком духе, что они, хоть и не борзеют, но надо бы им меньше шиковать и больше магией работать на благо народа. И купцам воли не давать: деньги должны на народ работать, а не на купеческие брюха и блядей. Карать безжалостно, кому такая справедливость не по нраву.

Вон в той башне, где сейчас живет градоправитель, расположится местная чека — или гестапо, или инквизиция, или Комитет Высшей Социальной Справедливости, — это уж как вам захочется ее назвать. А вы будете сидеть за запертыми ставнями и трястись, а не возьмут ли вас за шкирку за разговорчики, что, мол, надо вернуть прежнюю вольницу, чтоб на торгашестве и волшбе жировать. И будете спасаться, как крысы, за тридевять земель, у тех самых варваров, на которых вы сейчас взираете свысока, потому что только там дадут проедать то, что вы не хотите дать на общественное благо. А может, еще и ограбят.

И это мне остается только пожалеть вас, близоруких мещан. Живите уж… сколько вам осталось, взирайте на нас свысока. Облезлых крыс тоже пинали ногами — а крысы-то были чумные.

А пока… пока мы с вами поторгуем.

Сидоренко, пригнувшись, вошел в общую залу постоялого двора, степенно раскланялся с возвышавшимся над стойкой хозяином, поднялся по отчаянно скрипящей лестнице на второй этаж и коротко простучал по двери условленную серию — три коротких, два длинных, короткий.

— Ну! — воскликнул пузатый снабженец, едва только старшина показался на пороге. — Шо там?

Сидоренко неторопливо закрыл дверь, скинул с плеча мешок, медленно, не обращая внимания на приплясывающего от нетерпения Аркашу, развязал тесемки, запустил в глубь мешка руку, пошарил и, вытащив наружу самую обыкновенную алюминиевую ложку, продемонстрировал ее для всеобщего обозрения.

— Вот, — гордо заявил старшина. — Самый что ни на есть ходовой товар. На ура будут улетать. — И он выложил рядом на стол одну к одной три золотые монеты, которые дал ему за такую же ложку здешний ювелир.

Сидоренко не просто так сказал. Слишком уж новенький алюминий смахивает на серебро, чтобы отсталый народ не соблазнился. А вот с изготовленными по спецзаказу из элитного стального сплава вышел не то, чтобы облом, но хуже, чем хотелось.

Заходит в лучшую кузнечную лавку и видит ширпотреб из весьма хорошей углеродистой стали, ну там топоры, косы, ножницы и прочее. Ножи само собой, крепкие, аккуратные, удобные. Хороший слесарь из напильника для себя не хуже сделает. А на отдельной витрине с надписью «заговоренное оружие» не то музейные экспонаты, не то холодное оружие для богатых. Красотища — глаз не отвести. Сидоренко прилип глазами к ножикам и не отрывался, пока его не окликнул кузнец:

— Коун желает что-то приобрести.

Старшина ткнул пальцем в самый приглянувшийся нож и спросил цену. Оная ошеломила русского спецназовца, который ответил:

— Дороговато, да и у меня свой есть. Не так красив, зато невиданно крепкий.

Хозяин лавки, метр с кепкой ростом и такой же ширины пожилой бородач, усмехнулся:

— Так это ж заговоренные ножи, крепкость их необычайна, как и красота. Они своих денег стоят, владетели не брезгуют покупать у меня. Позвольте ваш оглядеть?

Сидоренко протянул нож из спецсплава, кузнец попробовал на прочность и твердость, сравнивая с заговоренным, который приглянулся старшине. Увы, но музейный экспонат оказался малость тверже и крепче. Хозяин лавки еще раз осмотрел, и тут его глаза полезли на лоб, отметил:

— Это незаговоренный нож. Мы заговоренные делаем крепче, но только заговоренные. Без волшебства такой нож сделать невозможно, ни один кузнец Эвейна неспособен. Откуда он у вас, и что за сталь?

— Я слышал, что тут есть добавки редких металлов, больше ничего не скажу.

Кузнец протянул свое изделие Сидоренко и попросил обменяться баш на баш, что и сделали. Хитрющий старщина доложил Сергею Георгиевичу, который заметно повеселел, услышав оценку ножа кузнецом. Сидоренко пришел к выводу, что у командира в рукавах полно козырей против аборигенов, и сейчас еще один прибавился.

* * *

Обри Норденскольд погрузился в свои невеселые мысли не настолько глубоко, чтобы не заметить доносящийся из-за одной из палаток подозрительный шум. За последние дни он привык жить вполуха и вполглаза. Напряжение в лагере нарастало. Донимаемые постоянными налетами партизан на патрули, запертые в тесных границах оборонительного периметра, нарастившего уже поверх внутреннего слоя минных полей череду наблюдательных постов и целую сеть датчиков, только и спасавших часовых от внезапного нападения — уже три или четыре раза туземцы пытались пройти мимо дозоров, отводя им глаза, — морпехи зверели и подчас срывали зло на своих же товарищах.

Обри взял за правило все свободное время — верней сказать, выкроенное с большими трудами от прочих занятий — проходить по лагерю. Присутствие командиров еще как-то сдерживало солдат, но майор с ужасом ощущал, что группа вторжения все больше превращается в неуправляемую банду, готовую крошить из М-16-х все, что движется.

Вот и теперь… Заглянув в тесный закоулок, образованный тремя брезентовыми стенками и грудой ящиков, он увидал там уже ставшую почти обыденной сцену — двое морпехов пытались вытрясти душу из третьего. Причину ссоры определить было нетрудно. Рядом, на пустом ящике, валялись стаканчик для бритья и пара игральных костей.

Первым побуждением Обри было вызвать МП. Пускай разбираются. Подполковник Макроуэн, при всех своих недостатках, требовал неукоснительной дисциплины во вверенных ему частях, и драчуны пожалеют, что на свет родились, — если попадутся. Большинство старалось не попадаться и тем более — выдавать своих, так что бытовой травматизм в лагере подскочил пугающе, причем большинство солдат падали так неудачно, что зарабатывали синяки под глазами, на скулах и в прочих не вполне убедительных местах.

Но потом майор Норденскольд заметил украшающую безвинного страдальца морковную шевелюру и решил, что справится сам.

— Рядовой Малрайан!

Все трое участников мизансцены, услышав голос Обри, застыли, как это бывает с застигнутыми врасплох, в самых нелепых позах.

— Опять жульничаем? — риторически поинтересовался майор, вертя в руках потертый кубик.

— М-гм… — растерянно подтвердил один из обидчиков жуликоватого ирландца, отпуская свою жертву.

— Блин, да кровью Христовой клянусь, майор, не жульничал я! — воскликнул Патрик Малрайан, проворно падая на колени. — Господь свидетель!

— И кости у тебя, значит, не утяжеленные… — полувопросительно заметил Обри, подкидывая кость в руке.

— Надсверленные! — воскликнул Малрайан горячо. — Вот вам крест — надсверленные! Но не эти же, сэр! Вот они, — он принялся доставать из рукавов кубики, — вот они! А эти, — он мотнул подбородком в сторону Обри, — эти самые что ни на есть честные! Сэр, ни за что страдаю, сэр!

От такой наглости оба обманутых вначале оцепенели, а потом, забыв о присутствии адмиральского адъютанта, изготовились продолжить экзекуцию.

— И много ты успел навыигрывать? — полюбопытствовал Обри.

Первый морпех смущенно прокашлялся.

— Да мы ему не отдали, — сознался он тоном школьника, уличенного в списывании на экзаменах. — Ну, сэр, посудите сами — у него шестерки через раз выпадали. Что тут подумать? Он же жулик известный…

— Что же вы тогда играть с ним садитесь? — вздохнул Обри.

Солдаты потупились.

Впрочем, майору и не требовалось ответа. Патрик Малрайан был известен по всему лагерю как первейший шулер и надувала, воспринимавший доллар в кармане товарища как личное оскорбление. Он мог пробудить любовь к азартным играм даже в нищенствующем монахе. Обри перестал удивляться его проделкам после того, как Малрайана застукали за игрой в покер с караульным на посту. Как в сердцах выразился тогда Макроуэн, «этого типа надо вывесить на дороге в Лас-Вегас вместо рекламы».

Обри поднял и второй кубик. Бросил на пробу. Четыре и два. Еще раз. Один и пять. Еще. Два и три. Три и шесть. Один и два.

— Надо же, — изумился он вслух. — Действительно, честные кости. А эти?

Малрайан покорно вложил в его протянутую ладонь вторую пару. Обри бросил. Шесть и шесть. Еще раз. Шесть и два. Шесть и пять…

— Отходят в пользу казино, — объявил майор, пряча кости в карман. Первую пару он бросил обратно на ящики, и ловкие пальцы ирландца слизнули их, точно собака — корку с пола.

— Говорил же мне дедушка Шомус, — бормотал он вполголоса, явно работая на публику, — не играй с недоверчивыми еретиками…

Что-то в его голосе насторожило Обри, больно царапнуло по сердцу и тут же ушло, и только усилием воли майор осознал, что именно. Дедушка Шомус напомнил ему гадалку Пег Шомис… ирландку… обезумевшую, стоило ей пройти за ворота стоячих камней… черт, через портал! Знание эвейнского языка порой давало о себе знать в самые неожиданные моменты.

Да… Обри не мог доказать этого, но был почти уверен, что старуха единственная из всех шарлатанов обладала даром под стать эвейнцам, даром предсказания… и в этом мире он усилился настолько, что ужас перед распахнутым настежь будущим убил Пег Шомис.

Возможно, дело лишь в особенных свойствах этой вселенной, позволяющих проявиться с убийственной силой тем способностям, которые в родном мире пришельцев стали едва ли не легендой? Но тогда… Обри оцепенел, пораженный внезапно явившейся мыслью. Что, если носителями скрытых пси-способностей является куда больше землян, чем можно подумать? Если американские войска в Эвейне смогут выставить против местных жителей своих магов… поддержанных силой современного оружия…

— Будем считать, — проговорил он, — что я ничего не видел. А теперь — шагом марш!

Двоих морпехов не пришлось долго упрашивать. До вновь погрузившегося в свои мысли Обри долетел обрывок их разговора: «…На вид — словно жопа на три петли застегнута, но сам видишь — парень неплохой…».

А вот Патрик Малрайан задержался, отряхивая замаранные лагерной грязью форменные штаны. Ирландец насмешливо улыбнулся вслед уходящим простакам-морпехам и подкинул на ладони пару совершенно обычных кубиков. Шесть-шесть. И еще раз. И еще восемь раз подряд.

Если бы майор Норденскольд увидел то, что случилось затем, он мог бы подсчитать, что вероятность подобного совпадения — один к шестидесяти миллионам. Но Обри уже завернул за угол, размышляя о том, как бы ему выделить гипотетических эсперов в рядах группировки вторжения, и ничего увидеть не мог.

Обри не знал, что выделять практически некого, в столкновении с Советской Армией НАТО было обречено по соотношению эсперов. Проклял бы предков белых американцев, если б знал. И в самом деле, инквизиция качественно зачистила почи всю Западную Европу от людей со способностями чародеев, как и от красивых женщин. Позже колонизаторы в первую очередь отстреливали шаманов колонизируемых стран, так что индейцы, латиносы и негры были относительно чисты от генов эсперов. А вот в ханствах, Московском царстве, да даже в Речи Посполитой инквизиции не было. Поляки только одного Казимира Лыщинского сдали инквизиции за «Трактат о несуществовании бога».

* * *

Алекс Окан лежал на спине и смотрел на лениво колышущийся над ним полог госпитальной палатки.

Думать не хотелось ни о чем. Врач, промывая рану от стрелы, сказал, считай, парень, легко отделался — пару сантиметров в сторону, и было бы пробито сердце.

Черт, морфия бы, что ли, вкололи! Вырубиться, провалиться в наркотический сон без сновидений… нет, стоп, неужели я так легко сломался? Неужели мне хватило всего лишь раз получить ранение — и все! Да нет, черт, не думать об этом, запрещаю, думай о белой обезьяне. Черт-черт-черт, как все паскудно, и не выматериться даже, двое мордоворотов у входа, и эта восковая кукла на соседней койке тоже сверлит потолок своими голубыми глазищами. А второго эльфа отдельно положили, чего — непонятно.

Оказаться стрелком слабее эльфов, и если б не сержант, которого серьезно не воспринял. Ты ведь думал, что все уже умеешь, да? Выше только горы, круче только яйца? Черт… Боже, как я все это ненавижу! И думал, что эльфы добрые и благородные. Моя хрустальная мечта не выдержала столкновения с реальным миром и разлетелась на тысячи осколков, конец цитаты. Ненавижу, б…, а это еще что за звуки?

Окан осторожно перевернулся на бок. Пленная эльфийка лежала, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакала, мелко-мелко дрожа высовывающимися из-под одеяла худенькими плечиками.

Черт!

Алекс вспомнил, как она, вот так же тихо поскуливая, уткнулась в него, когда он вытаскивал ее из-под коряги, словно маленький котенок с вывернутой лапкой, обиженно-недоуменно смотрящий на мир — за что вы меня так? Как она вцепилась в него в вертолете, когда ее попытались от Окана оторвать, — и весь полет он держал ее на руках, а она изо всех сил прижималась, спрятав личико в гимнастерке на груди, и от ее волос пахло дымом и душистой травой. С чего бы это?

Почему она поверила мне? Они первые напали на нас, мы для них враги, мы убили всех ее… Окан оборвал эту мысль — она не имела никакого значения, равно как и все остальные мысли. Важно было только то, что рядом с ним плачет девочка, случайно угодившая в жернова войны, получившая шальную пулю. А он отчего-то чувствовал себя ответственным за нее. Ха, а я ведь действительно за нее ответствен, Краснов сказал, что я головой за нее отвечаю — да пошел он… лесом.

Он встал, кривясь от боли, подошел к ее кровати, сел и осторожно коснулся рукой волос цвета меди.

— Послушай… — неуверенно начал он.

«Боже, о чем же я могу говорить с этой! Она же даже не человек! Или все же… Не знаю, — подумал Алекс. — Я правда не знаю».

Из-под рыжей копны высовывались заостренные кончики ушей. Прядка свалилась вбок, открывая точеную шею — фарфоровая кожа, манящая взор мнимая глубина.

Черт-черт-черт!

Девушка под его ладонью лежала не шевелясь. Словно ждала чего-то.

«Боже, только бы не спугнуть ее, — подумал Алекс. — Господи… я никогда не верил в тебя, но то, во что я верил, — его больше нет. Не знаю, видишь ли ты этот мир, простирается ли рука твоя на этих… существ. Но если ты есть — помоги мне!»

— Послушай, как тебя зовут?

Иллиене было больно и страшно. И она даже не знала, чего больше. Боль угнездилась в голове, справа, там, куда ударил горячий кусочек металла — «шальная пуля», сказал ши в белом балахоне, вытаскивавший его. Хуже, чем яд, — она никогда не думала, что в таком крохотном кусочке мертвого металла может быть столько злобы и ненависти ко всему живому! Хуже, чем неупокоенный, — он был начинен смертью, он был рожден только затем, чтобы убивать. И ему не хватило совсем чуть-чуть!

Зато на Дар его хватило с лихвой.

Она очень долго не могла осознать, что с ней случилось. Там, в лесу, где гремело оружие ши, ее ударило в голову одним из летящих кусков металла, отскочившим от твердого дерева.

Смутно, будто сквозь густой рассветный туман она вспоминала, как прижималась к кому-то — чужое, незнакомое, отчего-то ставшее родным и близким в царившем вокруг хаосе смерти. Как кричала — хотя на самом деле она не издала ни звука, ей только казалось, что она кричит, когда ее попытались оторвать от него. Как сжалась от страха когда земля оказалась где-то далеко внизу, а вокруг — тонкая оболочка злого металла и пустота.

Они летели внутри железного голема, одного из тех кто привез в ее лес чужаков, и в его внутренностях пахло земляным маслом, горячим металлом, а от набившихся в него дружинников-ши исходили волны ненависти и страха вперемешку с жадным любопытством.

Потом был солнечный свет в глаза, ветер от крыльев голема над головой и множество ши вокруг. Они галдели на своем странном гортанном наречии, и ей было плохо от этого, пока кто-то — тот, за кого она все еще продолжала цепляться, — не начал что-то успокаивающе бормотать на общем. Ей стало легче, она позволила оторвать себя, и вокруг нее засуетился тот странный, остро-незнакомо пахнущий ши в белом балахоне. «Тот, кто с нею был» сказал, что это лекарь. Но так не ведут себя даже совсем неумелые лекари, даже те человеческие ведуны, что лечат не людей, а животных.

Потом ее с «тем, кто с нею был» отвели в эту палатку, где стояли две кровати. Пришла женщина-ши и попыталась выгнать «того», но она снова начала кричать, и на этот раз по-настоящему. Тогда «он» остался, только зачем-то забился в самый дальний угол палатки и повернулся спиной, это было плохо.

Женщина-ши раздела ее — верней, помогла избавиться от обрывков тряпок, бывших когда-то одеждой, и попыталась напялить на нее что-то вроде мешка из тонкой ткани с дырами для рук и головы. Надевать это Иллиена отказалась, и тогда ее просто уложили на кровать и накрыли одеялом.

Все вокруг было ужасно мертвое — ткань палатки, металл кровати, белье постели… даже у людей, не у эльфов, не бывает настолько неживых вещей, словно их не человек делал и, делая, не вкладывал частицу души. Все мертво и бездушно, все вокруг, а дальше… и тут она осознала, что Дара у нее больше нет.

Иллиена по-прежнему слышала звуки, чуяла запахи и различала цвета. Но Жизнь она чувствовать перестала — там, на поляне, где крики душ умиравших последней смертью эльфов слились в общий протяжный стон.

Она утратила силу, утратила ту свою часть, что была эльфийской! Человечье наследство — человечья кровь в ее жилах взяла-таки свое — она стала простым человеком, даже не анойя, а бесталанной, лишенной малейших признаков Дара.

Это было очень страшно, больно и страшно, и Иллиена, уткнувшись в подушку, заплакала.

А потом «он», про которого она почти успела забыть, коснулся ее и спросил:

— Послушай, как тебя зовут?

Алекс сам не знал, почему ему так важно, чтобы она ответила. Очень важно, больше, чем все, что было у него до сих пор. Потому что все, что было до сих пор, было не то. Он учился выживать — а надо было учиться жить. Он учился убивать — а теперь надо было уметь спасать.

Он хотел быть «одиноким волком»… и не научился любить.

— Иллиена.

— Илли-ена? — тихо переспросил он. — А меня Алекс.

* * *

Зеленое солнце заходило над лесом. Сверкала слепящим зеркалом гладь реки, а уж плывущие в небе облака… это нельзя передать словами, решил Вяземский, только увидеть. Увидеть Париж и умереть… хотя после такой красоты умирать как раз не хочется. Хочется жить. Срубить избу-пятистенку, развести огород… ловить рыбу и по вечерам подниматься на холм, чтобы, неторопливо попыхивая табачком, полюбоваться закатом.

Полковник задумчиво повертел в руках пачку «Житана». Пачка была предпоследняя, а последнюю он заначил на дне чемодана для особого случая. В этой же оставалось две сигареты… после чего хочешь не хочешь, а придется переходить на отечественный горлодер.

Он достал сигарету и только было собрался щелкнуть зажигалкой, как услышал позади тяжелые, уверенные шаги.

— Природой любуетесь, товарищ полковник?

«Что у тебя за привычка такая — со спины подкрадываться, — со злостью подумал полковник. — Не услышь я тебя заранее, точно бы сигарету выронил!»

— Любуюсь, Сергей Викторович, — подтвердил он нейтральным тоном. — Отличный вид с этого холма.

— И в самом деле. — Краснов встряхнул очередную пачку мятого «Казбека».

— Хорошая у вас зажигалка, товарищ полковник, — заметил он, бесцеремонно наклоняясь к «зиппе». — Ангольская?

— Скорее юаровская, — ответил Вяземский, пряча зажигалку в карман. — Мне ее принесли после боя… с наемниками. Артиллерия у них хреновая, чуть ли не со Второй мировой осталась, зато зажигалки хорошие.

— А пейзаж здесь действительно превосходный, — доверительно сообщил Краснов, затягиваясь. — Особенно сейчас, вечером. Берет за душу. Жалко будет ломать такую красоту.

— А кому надо будет ее ломать? — удивился полковник. — Местным? Зачем?

— Местным-местным, — кивнул гэбист. — С нашей, понятно, технической помощью. Им ведь придется обеспечивать работу портала со своей стороны, — пояснил он опешившему Вяземскому. — А поскольку ученые уверяют, что атомная энергетика будет в этом мире испытывать… некоторые проблемы, то ответ напрашивается сам собой. — Краснов ткнул сигаретой в сторону реки. — ГЭС. Впрочем, красивое исскуственное озеро тоже хорошо.

— А зачем местным обеспечивать работу портала? — спросил Вяземский.

Его разобрало любопытство. Не так уж часто удавалось добиться от скрытного гэбиста чего-нибудь путного относительно планов командования, а сейчас Краснова, похоже, потянуло на откровенность.

— Для того чтобы поддерживать постоянный контакт со «старшим братом», — невозмутимо ответил Краснов. — Эвейн способена выстоять против своих врагов, но от американской интервенции будет отбиться им тяжелее без нас. Если они попросят нашей помощи… и мы ее окажем… в необходимом объеме. Но и от них для этого тоже потребуются… соответствующие действия. Впрочем, это не единственная задача, ради чего мы сюда полезли. Месторождениями мы можем и своими обойтись. Но нам очень важно сотрудничество с Эвейном при объединении магии и науки. Тут легче протекают термоядерные реакции, может, огневики помогут нам освоить термоядерный синтез. Там, где нет нужной техники, маги могут выручить. А сварка каменных блоков? А космонавтика? А эксперименты с полезными видами флоры и фауны при помощи друидов? Это куда важнее, чем маги в составе КГБ.

— Ах, вот вы на что замахнулись, — протянул полковник.

— Ну, так ведь это наша с вами основная задача, — отозвался гэбист с явным недоумением — как же, мол, партийный, а простых вещей не понимаешь.

— А я думал, что основная задача — это взять под контроль точки перехода, — задумчиво заметил Вяземский.

— И это тоже! — кивнул Краснов. — Но эта проблема будет решена куда успешнее, если нас всемерно поддержит правительство, лучше в доску наше подлинно народное правительство, а не какой-то там «император», окопавшийся в столице и фактически не имеющий влияния на местных феодалов.

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул полковник. — Простите, Сергей Викторович, но пока все наши попытки особыми достижениями не увенчались.

Он был почти уверен, что эта реплика выведет гэбиста из равновесия, но, к его немалому удивлению, тот только благодушно махнул рукой.

— Эти попытки… так, проба сил, самодеятельность на полковом уровне силами именно Бубенчикова. Я не желал форсировать события при дефиците данных, — Кобзев старательно затоптал брошенный окурок, — Обратите внимание, как моментально отреагировали на него местные. Почуяли, суки, опасность. Впрочем, мы можем и будем с ними теперь долго дружить.

— А эти…. лесные братья…

— Бубенчиков дал маху. Я вовремя их оценил, но ко мне не прислушались.

«Надо же, какой ты бдительный», — зло подумал Вяземский. Ему тоже Марксленович был не по душе.

— Недооценили, так сказать, уровень их идиотизма. Ну да разрешилось все сравнительно терпимо, а следующий раз будет очень нескоро. Сам Бубенчиков непродуманными действиями поставил под угрозу возможность выполнения задания. Понимаете, если бы он оскорбил с трибуны все руководство страны, то схлопотал бы максимум года три тюрьмы. Но Николай Марксленович нечаянно создал угрозу лишения дополнительных ресурсов сразу нескольких министерств, за каждым из которых миллионы советских граждан, вот и получил двадцать пять лет за вредительство и халатность при выполнении служебных обязанностей с особо тяжкими последствиями.

Он медленно поднял голову. Показалось или отблеск Драконьей реки в самом деле на миг полыхнул алым… словно река и впрямь была до краев наполнена…

Полковник старательно потряс головой. Надо же, какая чушь привидится.

— Так вот я и говорю, — увлеченный своими мыслями Краснов, похоже, даже не замечал, слушает ли его полковник, — пусть они даже сначала согласятся на отношения в торговой и научной сферах. Пусть их люди с магическими способностями увидят, что можно их силами своротить при помощи науки. Они увидят мирное строительство, будут активно учавствовать в прорыве в космос. Если у них перед глазами постоянно будет пример нашего общества, нацеленного на мир и справедливость на всей планете и на освоение звезд, то затхлый старый Эвейн станет поперек горла. Это опьяняет — вкус новых открытий и познания неведомого, прорыв в дали пространства, прорыв в небо. Да и крестьяне увидят пользу мирной техники и равенства, пользу централизованной поддержки земледелия производством машин и химикатов. Это будет оказывать на классы чародеев, крестьян, да и, надеюсь, ремесленников столь разлагающее влияние, что правители очень скоро будут вынуждены принять самые жесткие меры для сохранения прежнего статус-кво… и вот тут-то вмешаемся мы, чтобы вырвать их из феодализма в социализм. Но сами первыми не будем на Эвейн нападать никоим образом. Сделаем свое образцовое княжество отсюда и до берега океана, подомнем и перевоспитаем варварские земли, распространяясь по планете. Напоследок Эвейн переродится в часть коммунистического мира.

— Товарищ Краснов, — перебил гэбиста Вяземский. — Вы уж извините… в другой раз я бы с удовольствием послушал о светлом будущем Эвейна еще дольше, но… служба.

— Да-да, конечно. Только еще пару слов. — Подполковник не хотел отпускать на Вяземского. — Мы таких как вы посылаем в разные Анголы не просто так. С США и многими другими, если не всеми державами получалось так, что или они нас боятся и дружат, или борзеют. Последний царь с кайзером пробовал дружить, закончилось войной. Сталин с Гитлером, тоже война. Хрущев с США пробовал мириться, тоже не вышло мирно. Китай двадцать лет нам устраивал пограничные конфликты, а сейчас полноценная война. С англичанами вообще дружили только когда им очень надо было русское пушечное мясо. Может, с Эвейном выйдет нормально. Но до сих пор если такие как вы, не идут и не воюют на дальнем лугу с врагом, то он приходит к нам воевать в наш двор, а потом и наш дом. Потому что неучастие в политике не спасает от ее последствий.

— Очень интересно. Вы ради войны пошли в КГБ?

— Ради страны. Диссиденты говорят, что хороший человек должен брезговать службой в КГБ, потому что это грязная работа. Но если здравомыслящие идеалисты и хорошие люди в госбезопасность не пойдут, то КГБ станет бандой, а это катастрофа.

* * *

День запомнился Иллиене смутно, так же смутно, как исполненная кошмаров ночь. До рассвета девушка металась в полубреду — то приходили изломанные и продырявленные летящим железом старшие, укоряли, стыдили, точно малое дитя, показывая кровоточащие дыры в собственной плоти, то наплывали злые лица людей-демонов, измазанные чем-то, и не поймешь, то ли нарочно, как кровожадные ырчи наносят боевую раскраску на клыкастые хари, то ли просто по человечьей нечистоплотности. По временам приходили бледные тени, щупали руки холодно и бесстрастно и уходили вновь. Только незлой раненый демон на соседней кровати по временам касался ее пальцев, и прикосновение его каким-то образом усмиряло взбунтовавшийся рассудок, вгоняя видимое в рамки видного.

Когда сквозь оконца в пологе заструился слабый утренний свет, Иллиена немного пришла в себя — в основном от боли. Раскалывалась голова; от бессонницы ныли виски, ломило затылок, и остренькая щепка пробивала череп чуть обок темени. Если бы Дар остался с нею, Иллиена вмиг уняла бы боль… но внутреннее знание, этот изощренный палач, надругавшийся над последней надеждой, подсказывало, что проткнувшая голову спица и есть отзвук умирающей силы.

Против своей воли эльфийка обратилась к человеческой доле своей крови, к запретному, преступному, ненадежному и предательскому, но единственно оставшемуся у нее дару — дару предвидения. Захватывая пространство, точно умирающий — воздух, она искала вокруг палатки уходящие в будущее следы смерти.

И не находила.

Это было страшнее всего — Иллиена твердо знала, что не умрет от рук демонов, что ей покуда ничто не угрожает, но увидеть грядущее ясней она не могла. Слишком ограниченны были ее способности, подавленные долгим неупотреблением. Ей оставалось только доверяться смутным предчувствиям.

День казался продолжением ночных кошмаров. Поминутно в шатер кто-то вламывался, нагло, бесцеремонно. То наведывались люди в белых накидках, бормотали на неприятном, ящеричьем языке, меняли повязки, касались полунагого тела Иллиены холодным металлом — девушка всякий раз испуганно сжималась, не до конца доверяя предзнанию. То к раненому заглядывали на пару слов приятели, ухмыльчивые и грубые, глазели на пленницу, тыкали пальцем. Однажды, ближе к полудню, зашел коренастый властный демон с ледяными глазами, волоча за собой нескладного юнца, попытавшегося завязать с уткнувшейся носом в подушку эльфийкой беседу на всеобщем, переговорил о чем-то с «тем, кто ее спас» — Эльеком, так, кажется? Тот ответил резко, и ши заспорили; потом главный демон кивнул отрывисто и ушел, а с ним и толмач. После этого незваных гостей стало поменьше, и только люди в белом сновали все так же, охая и причитая над клочками тонкой бересты.

Алекс и сам не понял, откуда у него взялся кураж — спорить с гэбистом, но факт оставался фактом: после визита Краснова в лазаретную палатку прекратили соваться все кто ни попадя. Врачей, правда, отвадить не удалось, а их присутствие тревожило девушку едва ли не меньше, чем сальные взгляды солдат, но это было хоть что-то. Самому гэбисту куда интереснее было вырывать сведения у Филандеваля

И все же, только когда невидимое за брезентовым пологом солнце скрылось, а в палатке зажглась одинокая лампочка, по сравнению с которой самый ледащий светляк показался бы прожектором, почти укрытый рыжей гривой клубочек чуть развернулся.

— Э-льек?

— Тогда уж Алик, — улыбнулся он. — Меня так в детстве папа пытался звать — а мне не нравилось, и я не отзывался. А у тебя красивое имя. Иллиена… Илли. Можно, я буду звать тебя Илли?

Он не знал, но чувствовал, что сейчас нужно говорить и говорить. Об именах, о погоде, о всякой ерунде… о чем угодно. Только чтобы она не молчала. И не плакала больше. Он не хотел, чтобы она плакала.

Они и болтали о ерунде. Ни один не хотел показывать свежие раны души, ни один не хотел выдавать тайн, которые почитал сокровенными… и все же в этой нелепой, скачущей с предмета на предмет беседе они сближались — микрон за микроном. В оговорках, привычных оборотах речи, брошенных походя фразах Окану открывался странный, ни на что не похожий мир — мир лесных городов, вечного зеленого сумрака, нечеловечески прекрасных отшельников-долгожителей, воедино сливавшихся со своими возлюбленными пущами… жесткой системы кланов-каст, сложной иерархии старшинства, в которой роль играло даже то, появился ты на свет ополночь или с первым лучом рассвета…

А Иллиене открывался мир по ту сторону стоячих камней.

— Альик… Странное имя. Почему не нравилось?

— Не знаю даже. — Он по привычке пожал плечами, хотя она не могла видеть этот жест. — Не нравилось, и все. Маленький был, глупый.

— Маленькие… должны слушать старших.

— Наверное. Я хотел, — он попытался подыскать эвейнское выражение, аналогичное русскому «сам себе на уме», — быть шатуном.

— Маленький…

— Маленьким быть плохо, — сказал он вроде бы небрежно, а все равно вышло, словно пожаловался. — Никто не принимает всерьез.

— Маленькие… должны слушать старших.

— Ну да. И быть как все. Ходить строем, петь хором, слушать, разинув рот, сказки про самого доброго на свете ежика — а я не хотел быть таким, как все.

— Ходить строем? Как? Маленькие… дети бегают, играют… слушают старших.

— Наших маленьких, — вздохнул Алекс, — родители отводят в специальные места, называемые «детский сад». Там детей учат спать по приказу, ходить парами друг за другом, любить дедушку Ленина и… слушать старших. Всегда и во всем слушать старших.

На миг он вспомнил яркий, солнечный осенний день, желтые россыпи листьев на асфальте и теплый ветер, что лениво носит их от кучи к куче. А маленький мальчик…

— Я не хочу спать!

— Это тихий час, — в который уже раз устало повторяет отец. — Все дети должны спать.

— Но я не хочу!

— Это нужно.

— Зачем это нужно? Я не хочу спать!

— Не всегда можно делать все, что хочется.

— Но я все равно не сплю. Я ворочаюсь, скриплю кроватью, мешаю другим.

— Лежи тихо.

— Я не могу тихо! Я хочу бегать! Почему нельзя пустить меня во двор? Там я никому не буду мешать.

— В тихий час дети должны спать, — снова повторяет отец. — Так решили умные дяди и тети, которые лучше знают, что нужно маленьким детям.

— Кто-то лучше меня знает, что нужно мне? А почему я не знаю их?

— Они знают, что нужно маленьким детям. Всем детям.

— Дети разные. Мальчики и девочки. Им нужно разное. Мне не нравится… Отец тяжело вздыхает.

— Они знают, что нужно всем детям, — говорит он. — Всем мальчикам и всем девочкам.

— Я — не все! — кричит мальчик. — Я не хочу быть — все! Я не буду спать! Все равно не буду спать!

* * *

Впереди сквозь деревья забрезжил свет.

Тварь, до сих пор просто механически переставлявшая ноги, подняла голову.

Там, впереди, были люди. Много людей. Живых.

При этой мысли рот твари распахнулся, и застоявшийся воздух с шипением вырвался из легких.

Много людей и нет огня. Это хорошо. Плохо, когда огня много. Тварь оскалилась, вспомнив летящий в нее факел, от которого она с трудом сумела уклониться. Огонь — это смерть, а ей не хотелось умирать снова.

Свет впереди погас так же внезапно, как и вспыхнул. Но направление она запомнила.

Еще впереди было много железа. Очень много. Тварь могла ощущать такие вещи, правда, внимания на них она обычно не обращала. Ее гораздо больше волновала живая плоть.

Свет возникал еще два раза, пока она продиралась через заросли. Очень яркий луч, способный ослепить любого, кто пользуется глазами. Будь тварь поумнее, ее бы это насторожило. Но эта тварь и при жизни-то не отличалась интеллектом. Поэтому ее не встревожил ни луч прожектора, ни перепаханная земля, напичканная металлом.

Что-то оглушительно хлопнуло под правой ногой — и сразу же завыло впереди. На замешкавшейся твари сошлись лучи сразу двух прожекторов.

— Стоять на месте! — взревел усиленный мегафоном голос.

Тварь попыталась подняться, неуклюже опираясь на лишившуюся ступни правую ногу. Боли она не испытывала, но была озадачена. Как могла такая маленькая ловушка причинить ей столько повреждений? Надо быть осторожнее.

— Стоять на месте! — продолжал надрываться голос. — Руки вверх…

Продемонстрировать более глубокие познания эвейнского ему не дали. Один из часовых наконец сообразил, что именно он видит в десятикратный прицел крупнокалиберного НСВ, и, надавив спуск, держал его еще долго после того, как последняя дымящаяся гильза со звоном шлепнулась в кучу своих товарок.

Тварь даже не успела ничего понять. Впереди вспыхнул жаркий — жарче, чем она когда-либо видела, — мотылек огня, и рой пуль буквально размазал ее по склону.

Спустя час заспанные саперы, зевая и поминутно сверяясь со схемой минного поля, прометали безопасную тропу к ее останкам.

— Ну и? — осведомился комбат, скептически разглядывая перепаханный пулями участок. — Что это было?

— Щас посмотрим, — отозвался щеголявший новенькими капитанскими погонами Переверзнев, осторожно тыкая палкой в полусгнившую кисть.

— Черт, воняет-то как! — поморщился гэбэшный капитан Володин, замещавший временно отбывшего в старый лагерь Краснова. — Они что, всегда так воняют?

— Всегда-то всегда, — озадаченно сказал Переверзнев, — но не сразу.

— Б…, да этому чучелу месяца три! — рявкнул комбат. — И вы, б…, хотите сказать, что оно, б…, само сюда пришло? Вот так взяло, выкопалось и приперлось?

— Логичнее было бы предположить, — начал осторожный Володин, — что мы имеем дело с хитроумной провокацией эвейнских феодалов. Сильный маг-движитель, в смысле, телекинетик — кстати, именно такой родовой дар у владетелей Бхаалейна — вполне мог бы управлять движениями подобной… куклы.

— А хули оно им надо?

— Возможно, таким способом они хотели разведать систему обороны базы? — пожал плечами Володин. — И вообще… посмотреть на нашу реакцию.

— Завтра договорюсь с Вяземским, чтобы тот еще раз заградогонь просчитал, — заметил комбат.

— А может, тут и впрямь живые покойники шляются? — озабоченно сказал Переверзнев. — С этим х… колдовством во что хочешь поверишь. Такая тварь… мы пулеметчика втроем еле-еле оторвали. До сих пор трясется.

— Надо будет к нему нашего психолога направить, — сказал Володин. — Пусть успокоит… соврет там чего-нибудь… ну, вышла из лесу местная горилла, а тебе ночью спросонок чудо-юдо привиделось. И, кстати, личному составу тоже чего-нибудь в этом роде скормить. Незачем людей зря пугать.

— А с этим, — комбат пнул зиявший пустыми глазницами череп с остатками скальпа, — что делать? Так оставлять нельзя. Даже до утра.

— Прикажите саперам, чтобы на брезент собрали — и в лабораторию, — распорядился Володин. — А я потом с ними… поговорю.

— Ну, хорошо, — неуверенно проговорил Переверзнев. — Допустим, сейчас мы это дело замнем. А если оно такое еще раз полезет? А вдруг будет как в фильме «Рассвет живых мертвецов». Что тогда?

— А хули, — после долгой паузы сказал комбат. — Когда полезет, тогда и видно будет.

Переверзнев, помнивший личную благодарность Краснова за захваченный с поля боя труп мага, не поленился при первой же возможности ему доложить. Подполковник долго все выяснял у всех, потом вызвал к себе капитана Переверзнева и приказал:

— Ноги в руки и дуй в деревню, вытяни все, что можно, про этих тварей, в том числе и где их можно выловить. Потом все мне доложишь. Вводная такова: если после показа упомянутого фильма «Рассвет живых мертвецов» выпустить несколько таких тварей в крупном американском городе, то долго и дорого американцы будут расхлебывать последствия паники.

— Товарищ полковник, а если дело дойдет до эпидемии, как в фильме? Не слишком ли опасно в городе на волю выпускать? — усомнился Переверзнев.

— Вы сначала соберите информацию, а потом будем думать, насколько опасно.

* * *

— Вы — демоны, — сказала Иллиена. Ей тяжело было говорить на общем языке. Дома, в пуще, он не звучал, а учить наречие презренной человечьей родни девушка не желала. — Странные. Не такие, как наши люди. Выглядите, как люди, а внутри — другие. Ши.

— Другие… — медленно повторил Алекс. — Да, мы не такие, как здешние жители. Вот только кровь у нас такая же красная. И мы тоже умеем умирать.

Зря он сказал это. Она тут же снова увидела поляну…

— Нет!

— Прости. — Он легонько потряс ее за плечо. — Слышишь? Прости, я не хотел. Не плачь. Не надо.

— Вы — убивать! — выдохнула она, зарываясь в подушку.

— Да, — согласился он. — Убивать мы тоже умеем. Мы этому хорошо научились там, у себя.

— Зачем? — всхлипнула она. — Зачем вы пришли в наш лес, ши?

Тот самый вопрос, который задавал мне их главный, отстраненно подумал Алекс. Те еще сволочи, сначала стреляют, а потом спрашивают.

— Так приказали наши воеводы. Сказали разведать, кто живет и поговорить о границах. Дурной ответ, но у меня нет другого.

— Вы принесли с собой смерть!

— Да? — зло откликнулся он. — А может, она уже ждала нас там? Смотрела, щурясь, поверх белоперых стрел? Не мы первые начали убивать!

Она не ответила. То, что она могла ответить — про лес, про то, чем лес был для них… для нее, он бы не понял. Для имеющего Дар все было просто и понятно — но имеющий Дар никогда не выпустит смерть в пущу.

А теперь и у нее нет Дара… и тот народ, который она от рождения почитала своим, при виде нее отвернется… нет, они просто будут смотреть сквозь нее, как сквозь пустоту. Всю свою жизнь она пыталась стать для них своей, сделать все, чтобы окружающие забыли о толике человеческой крови в ней. А теперь… она и есть не более чем пустое место — существо без Дара, не способное ощутить Жизнь.

— Будь все оно проклято! — выдохнул Алекс, глядя куда-то в сторону. — Вся эта разведка! Она и капли твоих слез не стоят, слышишь? Не плачь! Христа ради, только не плачь! Ты ведь жива!

— Нет! — крикнула она. — Не жива. Там… у меня отняли Дар, мой Дар, а что я без него? Оболочка. Зачем мне жить?

— Чтобы вернуться.

— Я не могу вернуться! — Она изо всех сил вцепилась в подушку, так, что костяшки пальцев стали белее наволочки. — Без нашей силы я — не элъдар! Я не могу вернуться домой, понимаешь, не могу!

— Не понимаю. — Иллиена не столько увидела — в шатре было темно, а слезы застили глаза, — сколько ощутила, как демон совсем по-людски беспомощно покачал головой. — Объясни мне.

— Ты думаешь… — Слова не шли на язык, растворялись в слезах и обмякали, точно снежинки на ладони, слипаясь в кашу. — Думаешь, эльдар, мой народ — это острые уши и длинные пальцы? — Она подняла руку, словно надеясь, что он увидит тонкую, вытянутую ладонь. — Мы — это наш Дар. Это Дар всех эльфов, он един и единит нас! Мы презираем иные дары… и сторонимся людей, почитающих среди себя чародеев.

Она не стала говорить, что и сама она наделена колдовским таланом. Слишком силен был стыд… а еще сильно он казался сейчас, оттого, что шальной кусочек железа по щадил именно этот, людской дар, и теперь предвидение шевелилось где-то под сердцем, все сильнее и страшнее предвещая непредставимое, невозможное, неизбежное…

— А теперь я, — Иллиена машинально коснулась нелепой повязки на голове, — лишилась Дара! Я больше не эльдар… даже не полукровка, какой была! Меня больше не примут в пуще!

Демон прошептал что-то на своем языке, тоже дотронувшись осторожными пальцами до пахучих бинтов.

— Это пройдет, — проговорил он, и Иллиена даже не могла определить — правду он хочет сказать или соврать ободряюще. — После ударов по голове… бывает. Люди теряют память. Почему не дар?

— Нет! — вскрикнула девушка. — Это… навсегда! Только когда слова сорвались с ее губ, она поняла — да, это так. Дар предвидения не давал ей даже обмануться.

— Я знаю, — проговорила она рвано. — Я… не до конца эльдар. Мать моего отца была человеком… чародейкой. От нее во мне… это проклятие.

— Проклятие? — удивился демон.

— Мой народ, — благие леса, какой же злой издевкой звучат эти слова! — народ эльдар не признает чародейных даров. Это… извращение естества. Стыдное…

Сбиваясь, всхлипывая, она и сама не заметила, как пересказала всю историю своей недолгой жизни. Как прятала прорывающиеся всплески предзнания, как намеренно подворачивала ногу, ломала руку — только чтобы показать, что у нее нет дара, она не верит дару, не пользуется им, что она такая же, как все, как все!..

— А теперь я совсем человек, хуже того — колдунья! Мне больше нет ходу назад. В мой мир…

— Что ж, — спокойно проговорил ши. — Тогда пойдем со мною, в мой.

Это было настолько дико, невероятно, немыслимо, что Иллиена даже перестала плакать.

А ши тем временем вытянулся рядом с ней, правда, по другую сторону одеяла, обнял и прижал ее голову к своей груди.

Иллиена замерла, словно крохотная птичка, больше всего на свете боясь спугнуть это невесть откуда взявшееся ощущение покоя и безопасности.

«Не дай бог, заглянет сюда кто, — подумал Окан. — Вот шуму-то будет. Это же полный сюр, а наше начальство подобных направлений в искусстве не одобряет».

— Расскажи еще о себе, — тихо попросил он. — А я расскажу о себе, ладно? Все-все. У нас целая ночь впереди.

* * *

— Василикс! Василикс! Просыпайся! Вот засоня… и не растолкать его, ленивого! Василикс!

— Ыы… — расслабленно отозвался Сошников, отворачивая голову от бьющих в глаза нахальных солнечных лучиков. Уклониться не удавалось — рассвет заглядывал на сеновал через распахнутые двери, прямо напротив которых и устроился прошлым вечером бравый спецназовец.

Сено пахло… ошеломительно. «Вот это сено, — думал Сошников вяло, чуть ерзая, только чтобы ощутить, как оно ходит под его весом, как покалывает голую спину, — вот это всякому сену сено, при таком сене наше — не сено, а бумага просто…».

Вообще-то ему было о чем подумать и помимо сена. Но если сейчас не подняться, вредная Елика обольет его ледяной водой — полведра на голову вместо будильника. Что Васе решительно не нравилось в деревенской жизни, так это всеобщая привычка вставать с петухами. По словам бабки, колхозное поколение избаловано тракторами и комбайнами, а раньше вся Поселянка вставала с рассветом. А Сошников, наивно полагавший, что, растянув положенную увольнительную до утра, сможет хотя бы выспаться, пропустив постылую побудку, оказался оскорблен в лучших чувствах.

— Встаю, поднимаюсь, — пробурчал он, пытаясь нашарить в сене штаны. — Рабочий народ… Штанов не было.

— Э! — возмутился Сошников, просыпаясь окончательно. — Что за шутки? Куда ты их…

— Не я, а ты, — безжалостно уточнила Елика, упирая руки в бедра. — Вон твои порты, у порога валяются.

Сошников ругнулся вполголоса, пользуясь тем, что русского здесь все равно никто не понимает.

— Эх, Василикс, — задумчиво проговорила девушка, глядя, как десантник пытается натянуть брюки, неловко прыгая на одной ноге, — иной раз посмотрю на вас, демонов, — просто дети малые!

Сошников только улыбнулся многозначительно.

Еще пару недель назад он бы на такой выпад, пожалуй, обиделся. Не посмотрел бы, что девчонка симпатичная. Но за это время слишком многое изменилось. С каждым новым визитом в деревню спецназовец все сильнее ощущал свое родство со здешними жителями. Это чувство нарастало незаметно, исподволь, и по мере того как это происходило, менялось и отношение деревенских к пришлому демону.

А началось все с того, что Елика попросила его наколоть дров. Сошников тогда заартачился, а потом устыдился. И правда — неужто девчонка виновата, что отец у нее — не мужик, а позорище? Елика с матерью, как могли, тянули на себе хозяйство, а папаша все больше просиживал порты в корчме или шлялся по деревне, выискивая, где бы гадость сказать. Ограда покосилась, все, на что ни падал взгляд гостя, требовало починки.

За утро Вася переколол всю поленницу, а потом, уже без спроса, наладил забор. С отвычки было тяжело — руки, привыкшие к гильзам и затворам, трудно вспоминали старое. Однако наградой Сошникову стали не только благодарные поцелуи Елики, но и серьезные, оценивающие взгляды деревенских стариков.

День за днем, с каждой сошниковской самоволкой, дом на отшибе обретал все более жилой вид, а соседи все охотней и добрее заговаривали с пришельцем. По негласному уговору Елика не водила спецназовца в дом, пока там был ее отец — Сошников или помогал по хозяйству во дворе, или валялся с девушкой на сеновале, — а хозяин, в свою очередь, не пытался выпроводить незваного гостя, как ему о том ни мечталось. Соседки-сплетницы уже просветили Василия — верней сказать, Василикса, как переиначилось на здешний лад его имя, — что Елика была в доме самым, пожалуй, ценным достоянием, и папаша лелеял надежду выдать ее за гильдейского чародея или, самое меньшее, владетельского дружинника, так что всякие заблудные кавалеры были ему хуже кости в горле.

— Ну что, сонюшка, — поинтересовалась Елика, когда Сошников вынырнул головой из ведра с колодезной водою, — пойдешь трапезничать или без тебя обойдемся?

В голосе ее натренированное ухо спецназовца уловило некое напряжение, но, какова была причина тому — он догадаться не мог, как ни старался. Казалось, что этот простенький вопрос таит в себе скрытое значение… но от радости Василий даже не подумал озаботиться этим. До сих пор Елика, с охотой делившая с ним и постель на мягком сене, и все, что могло найтись в небогатом доме, никогда не приглашала его за стол домой — всякий раз приносила снедь во двор или на тот же сеновал, и сейчас сердце Сошникова невесть почему заколотилось радостно.

— Иду, конечно! — Спецназовец шумно фыркнул, поискал взглядом полотенце, отерся, попытался разглядеть свое отражение в воде, в увиденном усомнился и полез в карман за расческой. — Погоди только, дай хоть в божеский вид себя приведу, а то перед тэнной Айлией стыдно…

Что дома может оказаться не только Еликина матушка, но и папаша, Сошникову в голову не пришло до того мига, как он переступил порог сеней.

— Доброго утра вам, тэнна Айлия, — привычно уже поклонился спецназовец — не только из вежливости, а и чтобы не приложиться лбом о притолоку, — и, подняв голову, едва не подавился. — И вам тож, оннат Норик, — добавил он сбивчиво.

— И тебе, гость дорогой, доброго утра, — степенно ответила мать Елики. — Садись, в ногах правды нет.

Норик промолчал, исподлобья зыркнув на гостя меленькими глазками. Как у такого во всех отношениях неприятного человечишки могло родиться чудо вроде Елики, Сошников просто отказывался понимать и подозревал втайне что и не Норикова та вовсе дочка… хотя в здешних краях прижитые на стороне дети служили поводом для косых взглядов, только если отцом их не был колдун. То, что никаких даров Елика не заполучила, не значило ничего — даже в самых что ни на есть чародейных семьях порой рождались бесталанные дети, а уже случайные, ненаследственные дары в потомстве чаще пропадали, чем продолжались. Отчасти подтверждало эту версию и то, что Елика в семье так и осталась единственным ребенком — в здешних краях дело неслыханное.

Не дождавшись приветствия от отца семейства, Василий опустился на лавку напротив Норика, между Еликой и тэнной Айлией, и с наслаждением втянул носом ароматный парок. Работать в здешних краях приходилось до седьмого пота, что верно, то верно; выражение «спину гнуть от зари до зари» только сейчас обрело для Сошникова буквальный смысл, хотя, по совести сказать, больше оттого, насколько запущено оказалось хозяйство при оннате Норике. Но и кормила эвейнская земля своих насельников так, что потраченные силы возмещались с лихвою.

* * *

Подлый план Краснова с кинотеатром в том и заключался, что люди будут от работы отлынивать. Сергей Викторович, когда староста начал всерьез обижаться, что много работы не делается в деревне, предложил отработать ущерб покосом травы и уборкой зерна. Сам руками за всю деревню, естественно, работать не собирался, иначе б игра не стоила свеч.

Бывший сержант СМЕРШа, а ныне тракторист Василий Сергеевич Янович, когда закончили ловить по лесам банды, вернулся в родную деревню Туховичи механизатором, когда Никита Хрущев вовсю управлял страной. Трудился на родной и горячо любимой земле два с лишним десятка лет, уже забыв про службу. Но однажды его вызвал к себе в кабинет председатель колхоза и объявил, что его с трактором и сенокосилкой командируют в распоряжение КГБ, показав на светловолосого невысокого крепыша в офицерской форме.

Что ж, поехал вслед за УАЗиком в лес недалеко от озера. Что там понадобилось, ума не мог приложить. На хитро замаскированной базе расписался о неразглашении в оказании помощи дружественному крестьянству. Какому, Янович не пытался гадать, вспоминая былую службу.

Трактор погнал в широченный колодец по спуску как в карьер. А на дне стояли камни кругом с непонятной конструкцией. Запахло как после грозы, и проехал в открывшийся проход. Вот уж чего не ждал, как что окажется на военной базе из палаток и деревянных домов на вершине холма, освещаемой рассветным зеленоватым солнцем. Спросил у нового сопровождающего в форме спецназовца:

— Сынок, что это было?

— Мы в другом мире, вы будете помогать в уборке сена ближайшей деревне. Меня зовут Василий Сошников, я буду переводчиком.

Привычным движением запрыгнул в кабину «Беларуса», стал указывать дорогу после КПП. Лес был непривычный, много незнакомых деревьев, болота почти нет, камни выглядывают местами из-под земли, как в Европе. Даже не гравейка, а лесная дорога, и снизу скала, на удивление.

Деревня выглянула из-за поворота неожиданно. Аккуратные домики, крытые дранкой, с резными наличниками, в окнах мелкие стекла, дворы почти как дома, куры бродят. На рев тракторного мотора выскочили откуда-то люди, один из них спросил что-то на незнакомом языке. Парень-спецназовец перевел:

— Что это за железная повозка, для чего она? Это они спрашивают.

— Так меня попросили в деревне сена накосить этой машиной.

— Эта железная повозка для того, чтобы таскать за собой разные прицепы, и для перевозки тяжестей, и плуги таскать, и много чего, — объяснял Василий. — Сейчас для всей деревни будет траву косить.

Трактор заехал на показанный старостой луг, самый, как Тоур считал, плохой. Ежель испортит — не жалко. Но странная железная повозка быстро косила широкой полосой траву, и, оглядев покосы, староста дал добро другие луга скосить.

Еще солнце было высоко, а вся трава была скошена. Тоур поклонился и спросил:

— Коун, чем вас отблагодарить?

— Мне свой начальник заплатит, только накормите.

Накормили кашей с салом, налили в кружку розовой наливки, но Янович отказался:

— Нельзя пить такое перед тем, как управлять трактором. Кто выпит, может по пьяни беды наделать. А с собой возьму.

Сошников перевел, так дали здоровенную бутыль наливочки, которую на базе едва вместили в трехлитровую банку. Все торжествовали, только владетель, когда донесли, задумался.

* * *

Сегодня на завтрак были оладьи, такие вкусные, что есть их с чем-то еще казалось святотатством. Но все семейство именно так и поступало, так что спецназовец волей-неволей следовал примеру, наворачивая оладьи со сметаной, с творогом, с вареньем двух видов и еще с чем-то бежево-пышным, запивая все это ячменным кофе из тяжелых глиняных кружек. Сошникова спервоначалу это питье просто потрясло — он никак не ожидал столкнуться с чем-то настолько знакомым, как кофейный напиток «Народный».

В окно заглядывало теплое зеленоватое солнце. Будь на месте Василия образованный Окан, тот обратил бы внимание, насколько несовместимы некоторые детали с образом средневековой деревни — хотя бы те же стекла в рамах. Но Сохатого такие мелочи не волновали. Если что и тревожило его, так это смутное чувство стыда — вот Студент небось ковыряет ложкой лазаретную овсянку, а он тут уминает поджаристые лепехи… нехорошо выходит. Хотя, если рассудить здраво, если бы тогда с Джоном послали его, а не Студента, уже сам Сошников пролеживал бы койку, когда не могилу. Так что тут уж на кого бог пошлет.

Оннат Норик на протяжении всей трапезы продолжал мерить спецназовца недружелюбными взглядами. Поначалу Сошников не обращал внимания, но к концу завтрака у него уже кусок не лез в горло.

— Ты ешь, ешь, — не выдержала Елика, ощутив, что последние три оладьи так и останутся лежать сиротливо на дне огромной миски, — а то сегодня для тебя дело найдется…

— Мгм, — неопределенно буркнул Сошников.

На самом деле ему уже пора было возвращаться на базу. Ему еще вчера вечером пора было возвращаться. «Ну ничего, — подумалось ему, — ребята прикроют…» Сам он всегда прикрывал уходивших в самовол: «Что?.. Ах, этот… Только что был… минуту назад вышел… нигде не найти… вызвали на пост…» — и не имел причин полагать, будто ему откажут в подобной же любезности. Спецназовец улыбнулся, запихивая в рот очередную оладью. Надо же, как он заговорил — «любезности»! Еще месяц назад ему и в голову не пришло бы завернуть эдакое словечко. Не иначе эвейнская речь влияет.

И тут с ужасом вспомнил, что уже знают об опоздании. Генерал-майор Свистунов, сменив Дарьева, убрал вольницу с увольнительными, когда бумажку сдавали с опозданием на следующий день. Ныне надо было ее отмечать на КПП, у дежурного по лагерю и своего офицера, который их предъявлял перед отбоем старшему офицеру лагеря. Не сразу систему начали использовать, но Свистунов популярно объяснил, что устроит звездопад, если бардак продолжится. Наверняка доложили.

— Ага… — пробурчал Норик, уткнувшись в тарелку. — Как всякого чужака, так привечать, а как родного отца — побоку, неблагодарные…

Тэнна Айлия хлопнула ладонью по бедру.

— Ты бы гостя постыдился! — укорила она мужа.

— Гостя! — взвился хозяин. — Кто его приглашал, кто его привечал? Все без меня! Никакого почету в собственном доме! Гостя! Навели, понимаешь, всяких, хоть и ши, хоть кого, а лишь бы поперек!

Сошников стиснул зубы. Очень хотелось дать визгливому мужичонке по зубам — несильно, ради вразумления, — но он понимал, что Елика его самого за такие дела приложить может. Не так больно, как обидно. И тем более не стоит встревать в чужую семейную ссору.

— У-у!.. — проныл Норик не то угрожающе, не то капризно. — Все вы одно семя!

Он стукнул кулаком по столу. Спецназовец сморщился — в детстве его бабка за такие дела по рукам била нещадно. Хлеб и стол почитать надобно… вот опять сорвалось — «надобно»!

— Отец… — умоляюще вскинулась Елика, поглядывая на возлюбленного.

— Что «отец»? — зло передразнил ее Норик. — Путается тут со всякими… ладно бы эллисейна нашла себе или хоть анойя, так нет… девка позорная…

Сошников стиснул зубы так, что заскрипело за ушами, впился пальцами в дубовую лавку. Нет, если этот слизняк еще хоть слово скажет… Краем глаза он заметил, как испуганно смотрит на него Еликина матушка, будто ей передался душивший спецназовца убийственный гнев. И от этого взгляда пузырь, нараставший под сердцем, вдруг лопнул.

Под взглядом Сошникова оннат Норик сорвался с лавки, грянувшись спиной об пол, и, пролетев через всю горенку, приложился к стене, точно прибитая метко брошенным сапогом крыса.

— Мама!.. — охнула Елика.

— Трисветлые дии! — прошептала тэнна Айлия.

— Ой, е… — только и выдавил из себя Сошников.

У него ни на секунду не возникло сомнений, что именно он сотворил эдакое чудо, но спецназовец не мог понять — как?

— Василикс! — Оправившись от изумления, девушка обратила на своего любимого исполненный гневного укора взгляд. — Почему ты не сказал, что ты — чародей?!

— Я не… — Слова застряли у Сошникова в глотке. В самом деле, как можно было отпираться, когда он только что одним усилием воли отправил в полет Еликиного зловредного папашу. — Я нечаянно… — прохрипел он и сам понял, насколько нелепо это звучит.

Оннат Норик, кряхтя, поднимался с полу.

— А ну, — потребовала Елика от Сошникова, — подними что-нибудь!

— Как? — не понял совершенно сбитый с толку спецназовец.

Больше всего его смущало, что свершившееся не воспринималось

окружающими как чудо.

— Взглядом! — нетерпеливо объяснила Елика. — Ты чародей или анойя?

С трудом шевеля мыслями, Сошников нашарил глазами пустую деревянную кадушку — после того, что случилось с Нориком, он решил выбрать что-нибудь небьющееся. «Ну и как я буду ее поднимать?» — промелькнуло в голове, и одновременно представилось, отчетливо и ясно, как он тянется к кадушке рукой, как цепляет за ушко пальцами и тянет…

Кадушка оторвалась от пола и медленно поплыла вверх. Наверное, она уперлась бы в потолок, если бы Сошников не сообразил, что происходит, и от изумления не потерял бы хватки. Деревяшка упала и покатилась по полу.

«Да как же это я?» — думал спецназовец, не зная — радоваться ему? пугаться? забыть о случившемся, как о страшном сне? Он заметил, как в глазах Елики к любви примешивается гордость, как лицо тэнны Айлии исполняется глубокого почтения. — «Как же это я?» Ну да — для них ведь не случилось ничего чудесного, просто он из пришлого ши вмиг превратился в чародея — пусть слабого, но это ведь совсем другое дело…

Оннат Норик крякнул, отряхнулся и решительно полез в кладовку. Вытащив на свет божий изрядную бутыль с уже знакомой Сошникову розовой наливкой, он плеснул густого пахучего напитка в четыре пустые кружки.

— Ну… — Он потер ушибленный крестец, помялся немного и выпалил так торопливо, словно слова жгли ему рот: — За тебя, зятюшко!

— Ы… — булькнул Сошников.

— За тебя, зятюшко, — повторила Айлия. — Наш дом — твой дом. Твоя кровь — наша кровь.

— За тебя, милый, — прошептала Елика и, нагнувшись через стол к уху Сошникова, добавила: — За то, что тебе не пришлось долго ждать этих слов… и за твой дар.

Спецназовец хотел сказать… что-нибудь, но слова не лезли из горла. Что делать? Благодарить? Отказываться? Бежать со всех ног?

Их дом — его дом… Он вспомнил, насколько буквален бывает эвейнский язык в своих оборотах, и его передернуло. Этот дом станет его, и эта женщина станет его — окончательно и бесповоротно. Эта земля примет его… только скажи.

И все же страх был силен. Он поднимался в груди, не давая дышать. Бросить родину… не вернуться никогда в знакомые края, к бабкиной могиле… Оставить за спиной все привычное. Хотя почему же все? Здесь все так похоже на родное… Но все, все не так! Невозвращенец в чужой стране… И Краснов пустит своих ищеек по его следу, и если он вернется — дезертирство, трибунал, расстрельный взвод. Или нет, это с Бубенчиковым был бы обречен. А с Сергеем Викторовичем, может, что-то выйдет решить. Толе Громову повезло. А что он может выбрать и не бросить Елику? Да и поедет ли с ним? Нет, не бросит ее.

Наливка скользнула в горло ароматной струей, и ее запах словно пробудил

в сознании спецназовца нужные слова.

— Моя кровь — ваша кровь, — слетело с его губ. — Ваш дом — мой дом.

И жаркая нежность в глазах Елики была ему наградой.

* * *

А в обед кто-то в дверь постучал. Сохатый открыл, а за ней Сергей Викторович:

— Здрасте…

— И вам не хворать. Чего из увольнения не вернулся? Девицу нашел и влюбился?

— Так точно. Но она мне уже жена, я не желаю Родину предавать, и ее бросать не хочу.

— Вот шустрый! Давай за стол, по пять капель, — спецназовец провел подполковника к столу, и выпили наливочки. Последний проговорил. — Как человек я тебя понимаю, но я еще и чекист. Дам тебе шанс реабилитироваться. У нас будет своя территория пограничная с Эвейном, считай, еще одна область СССР. Мне очень нужны крестьяне, которые знали б наши жизнь и помогли беженцам от владетелей освоиться.

— Я то согласен, но у меня открылся дар чародея-движителя. Что с ним делать посоветуете?

— Это очень хорошо, можешь ничего не бояться, — едва не подпрыгнул от радости гэбист. — Мне в обоих качествах пригодишься.

* * *

Первым признаком неминуемой катастрофы Обри Норденскольду показался остекленевший взгляд часового. Конечно, послушав с полчаса разглагольствования адмирала Дженнистона о его геройских подвигах во время войны Корее, можно и в обморок хлопнуться… но солдат на посту должен терпеть любые неудобства.

И все же Обри не осмелился привстать, чтобы потрясти оцепеневшего морпеха за плечо. Хотя бы потому, что адмирал никогда не простил бы ему столь вопиющего хамства. Возможно, это и сделало возможным все последовавшее.

Пространство посреди кабинета разорвалось, точно туго натянутая парусина, если полоснуть по ней ножом. По краям разрыва плыл струйкой туман. Пахнуло холодным ветром, донесшим запах лесной сырости и дыма.

В отверстие один за другим шагнули, без усилия преодолев границу, трое в обычных для эвейнских чародеев камзолах. Одного Обри узнал — это был мрачноватый парень, что сопровождал лорда Ториона на тех, первых переговорах. Двое других были ему незнакомы.

Макроуэн отреагировал первым. Рука его метнулась к поясу быстрей, чем память подсказала, что оружия там нет. Прежде чем он успел рвануться к застывшим в странном оцепенении часовым, ноги подполковника подкосились, и он неловко упал, повалив складной стул.

— Я — Линдан ит-Арендунн, — проговорил мрачный, глядя на Обри, — полноправный чародей гильдии огневиков и владетель Дейга по доверию. Я пришел предъявить вам обвинение, демоны.

«Проклятие, — мелькнуло в голове у Обри, — он, наверное, принимает меня за главного…»

В глазах невзрачного человечка по левую руку от Линдана что-то мелькнуло. Он молча обернулся к своим спутникам, и мгновение спустя чародей, кивнув, перевел взгляд на адмирала.

— Да… — Дженнистон начал приподниматься со стула и вдруг обмяк. Обри показалось было, что его поразил тот же паралич, что и бешено извивающегося на полу Макроуэна, но он заметил, как ритмично подергиваются пальцы адмирала, и понял, что это всего лишь очередной припадок.

— Хорошо… — проговорил молодой лорд, будто в ответ на чьи-то пояснения. — Тогда мы будем говорить с вами двумя. Вы передадите наше слово своему владетелю, когда он очнется.

Макроуэн прекратил попытки добраться до автомата, и движения его сразу сделались свободнее.

— За меня и от имени всех гильдий Эвейна будет говорить Ратвир ит-Лорис, сын Лориса ит-Арвира, сына Арвира ит-Льюса, деда раахварракса Манара, полноправный чародей гильдии стражей.

«О-ой», — мелькнуло в голове у Обри. Пока разведчики Томаса миля за милей продвигались к столице, племянник самого императора добрался до штаба группировки вторжения. Но как, черт побери, удалось этому мальчишке перетянуть власти на свою сторону? И что такое гильдия стражей? Знание эвейнского ничем не могло помочь здесь Обри — слово не соотносилось в его сознании ни с чем знакомым.

— Я… не стал бы говорить с вами, — промолвил высокий, на удивление молодой блондин, видимо, бывший Ратвиром ит-Лорисом, — когда бы Серебряный закон не требовал предупредить вас о близкой погибели. Совет гильдий Эвейна дает вам время до завтрашнего восхода, чтобы убраться с нашей земли. Оставшиеся будут уничтожены.

Обри пронзил намерившегося было выругаться Макроуэна взглядом, и подполковник замер.

— Это какое-то недоразумение, — осторожно промолвил майор. — Мы не имели в мыслях ссориться с законным правительством Эвейнской империи. Более того, мы даже направили ко двору императора наших послов…

— Император здесь ни при чем, — ответил Ратвир со снисходительной усмешкой. — Хотя он, позволю себе заметить, тоже не рад, что на нашей земле творят свои бесчинства злобные демоны, разрушившие владение Дейга. Ваша погибель определена судом гильдий.

Обри прикрыл глаза. Ему казалось, что он попал в скверный судебный детектив и этот доморощенный Перри Мейсон сейчас выложит перед присяжными последний, убийственный довод.

— Никто из владетелей не обращался за помощью к Серебряному престолу, и император не может обрушиться на вас со своим войском. Несмотря даже на то, что вы в безумной ярости своей прервали род владетелей Дейга и дар их утрачен, — продолжал Ратвир. — Однако вы нанесли оскорбление чародею гильдии огневиков, сказанному Линдану ит-Арендунну, а гильдия не вправе оставить этот проступок без ответа.

— Мы готовы… — выдавил Обри.

Он хотел сказать, что они готовы принести извинения, возместить ущерб, загладить урон, наврать что угодно, лишь бы только туземцы перестали следовать своей безумной логике, в которой каждый шаг Обри подводил и его, и всю американскую группировку все ближе к катастрофе… Но взгляд его столкнулся со взглядом невзрачного человечка в буром, и майор Норденскольд осознал по наитию, что именно его воля держит в подчинении часовых. Очень трудно лгать человеку, который читает твои мысли легче, чем ты сам открытую книгу.

Ратвир ит-Лорис печально посмотрел на него.

— Убирайтесь в свой мир, ши, — промолвил он без злости. — И не возвращайтесь никогда более. Эвейн не про вас. И помните — ваш срок истекает завтра, на восходе.

Один за другим посланцы шагнули обратно в разрыв, и тот затянулся так же бесшумно и быстро, как возник. В полной тишине слышался только шорох суматошно бегающих по бумаге адмиральских пальцев.

Дверь распахнулась без стука, и на пороге возник Говард Сельцман. При виде оцепеневшего адмирала и распростертого на полу Макроуэна он замер на миг, потом ввалился в кабинет и с нервной аккуратностью затворил дверь за собой.

— М-майор… подполковник… адмирал… — выдавил он жалко. Сейчас ученый походил на обиженного ребенка. — Установка…

— Что с установкой? — терпеливо спросил Обри, чувствуя, как внутренности его смерзаются в тугой ком.

— Она выключена… — прошептал Сельцман и сглотнул всухую. — Но портал… открыт.

* * *

Подполковник Краснов, отчаявшись разговорить раненого эльфа, решил его отпустить. Только для начала надо было кое-что объяснить. Сказал:

— Мы тебя отпускаем, но с парочкой условий. Вы должны четко показать на карте свои границы, и нам краешек вашего леса нужен. Если не хотите с нами воевать, то должны прекратить убивать наших людей на своей территории без предупреждения. Зашли — выгоняйте.

— Нет, кто зашел — тому смерть. И отпустите меня.

— У нас будет одна из ваших, пока не придете на переговоры.

— Она нам не нужна, у нее нет Дара. Она перестала чувствовать жизнь леса.

— Ах вот оно как, кто не наш, тот ничто, — разозлился Сергей Викторович и бросил на стол последний козырь. — Наши враги использовали на одной войне такой яд, который называется дефолиант, он заставляет деревья сбрасывать листву. Еще есть яд, который мы называем фтороводород. Он и для людей знатная отрава, а для деревьев в сто раз хуже. Одна капля в воздухе убивает взрослое дерево. Если будете с нами воевать — мы не будем гоняться за лучниками, а только распылим отраву над пущей. Не хотите такого — приходите на переговоры.

Неподвижное, как у статуи, лицо эльфа перекосило от ужаса, и он кивнул головой в знак согласия. Отправив на вертолете остроухого в пущу, пошел в палатку госпиталя. Кажущийся маразм с госпиталем в палатке и гауптвахтой в деревянном здании был продуман: штрафники не выскочат, а больным свежий воздух.

— Привет! Как здоровье, уже познакомились? — спросил подполковник лежащую на одной кровати парочку.

— Ага, — ответил Окан, недовольный визитом.

— Тут такое дело, поговори с подружкой, как живут, чем дышат эльдары. Мне надо знать про них все. Объясни, что ей некуда деваться, дружок от нее отказался. Можешь даже пообещать взять в жены. Я помогу все оформить, если всерьез надумал. Только не говори, что трупы ее сородичей мы на вскрытие отправили для изучения. Если медики разрешат, хоть завтра вас провожу

* * *

Утром медики долго возились при обследовании, пока отпустили Алексея Окана и Иллиену. Наконец, прошли через портал втроем с Красновым, который, едва поднялись наверх, спросил у Иллиены:

— Ну как, нравится наш лес.

Эльфийка оглянулась, втянула в себя воздух болотного леса, начала наслаждаться, и тут ее перекосило, проговорила в ужасе:

— Тут будет ядовитое облако через девять наших лет. Ужасное облако, я его боюсь.

— Какое ядовитое облако, откуда?

— Оттуда, — показала рукой на восток-юго-восток Иллиена.

— Там же большой лес, откуда ему взяться? — занервничал подполковник.

— Не знаю, у меня видение, как ядовитое облако выходит из горящего большого белого дома, где мало окон. А рядом другие такие дома, и большая труба близко. Это облако отравит много земли, тут край облака будет.

— Ждите меня здесь, — Сергей Викторович отправился на сторону Эвейна, взял хорошие карты БССР и европейской части СССР, компас и приличную пачку денег из сейфа, оставил зама. Вернулся, позвонил жене на новую квартиру в Барановичи, подошел к Окану с подругой и попросил:

— Покажи еще раз, откуда придет облако.

— Оттуда.

— Может, оттуда или оттуда, — показал гэбист немного влево и вправо направление.

— Нет, именно с той стороны.

Сергей Викторович засек на компасе направление, а потом на карте БССР от места прохода прочертил карандашом линию по компасу. Линия пересекала городки Житковичи, Лельчицы, Ельск, Припять, Чернобыль и проходила между Черниговом и Киевом. По расстоянию даже до Житкович было далеко. Так что ж это была за грядущая катастрофа?

Приказал сесть в свой личный автомобиль ИЖ-19 малахитового цвета (похожий внешне на АЗЛК-2141 из другого мира), сам сел за руль и поехали через Ганцевичи на трассу Брест-Гомель. Машину использовал, чтоб к жене на служебную квартиру ездить в Барановичи, а тут пришлось по службе. Доехал до магистрали, там попросил еще раз показать направление, рассчитывая, что, может, покажет на Лунинец, но эльфийка показала почти в прежнюю сторону. Ладно, погнали до Житкович.

Городок был невелик, тысяч пятнадцать населения. Вышел из машины у исполкома, спросил у разжиревшего милиционера на входе, как пройти к заведующему промышленным сектором. Там такой же чиновник ответил:

— Здравствуйте, скажите, какие тут есть особо опасные предприятия.

— Нет ничего такого. Деревообработка, хлебозавод, моторостроительный завод, разве что на молокозаводе аммиак в холодильниках. У нас тут маленький городок, что ж вы хотите?

— Есть подозрения, что где-то жутко рванет. А что у соседей в Лельчицах и Ельске?

— Да почти то же самое. Пищевая промышленность, леса дофига. Еще богаты на строительный камень, вот и все. В Ельске ничего кроме местной промышленности. Товарищ подполковник, если вас интересуют большие заводы, то обращайтесь на Мозырьский нефтеперерабатывающий завод. Там гореть есть чему, а если интересует отрава, то там делают серную кислоту.

— Спасибо, — попрощался гэбист и пошел к машине. Там задумался, потом предложил эльфийке:

— Я научился обучать языку как провидцы Эвейна. Умею плохо, но научу русскому. Ты должна мне многое рассказать.

Через полчаса, когда отдыхали, спросил Краснов, осматривая городок из десятка пятиэтажек и кучи частных домов:

— Иллиена, ты когда видела эти дома, было много огня и черного дыма?

— Нет, огня и дыма было не очень много, больше всего было яда.

— Не знаешь, какой это яд?

— Нет, никогда такой не встречала у растений и змей. Странный какой-то.

— А с какой стороны придет это облако?

Иллиена показала в ту же сторону, что и раньше. Но гэбист поехал на Мозырь. По обе стороны дороги тянулись поля с мелиорационными канавами и заболоченные леса. Алексей Окан молчал, обнимая девушку, она смотрела во все стороны, спросила:

— У вас вся такая земля, везде так много воды?

— Нет, не везде, тут край такой. Есть и горы, и холмы, есть холодные и жаркие края.

Алексей стал рассказывать Иллиене про свою страну, про подмосковные леса, курорты Кавказа и Крыма, про море… Она слушала, потом ее растрясло, глаза помутнели. Сергей Викторович остановился, набрал воды из ручья на болоте и плеснул эльфийке в лицо. Лесная красавица широко раскрыла свои глаза цвета ясного неба и попросила:

— Не надо больше меня везти, мне плохо.

— Девочка, вечер скоро, нам надо в город на ночлег. Если отдохнешь, то сможешь еще немного проехать?

— Смогу, — стала пытаться вылезть из машины, так Алексей помог, уложил на траву.

Пока отдыхала, набрал Краснов темно-красной брусники, принес и дал эльфийке. Она сразу оживилась, как поела. До ночи времени хватало, но девушка долго не выдержала б.

* * *

Переночевав в Мозыре в гостинице и насладившись видами реки Припяти, Сергей Викторович спросил, в каком направлении источник ядовитого облака. Иллиена показала на юг. Так, направление уже на юг прямо на Киев через городок Припять. Две линии на карте пересеклись на городке Припять, но выводы делать не спешил.

Если б гэбист хорошо изучал электроснабжение БССР, то уже разгадал бы загадку. Но увы, его вполне устроило то, что до Березовской ГРЭС мощностью 1600 МВт было всего лишь сотня километров, и мощности хватало. Намного больше внимания уделял котловану для строительства портала, опасаясь проблем с плывуном.

Принял решение ехать через Комарин и Иванков на Киев, надеясь по пути проверить направление. На перекрестке у дороги Чернигов-Овруч втроем вышли из машины. Иллиена отошла от дороги, закрыла глаза, и ее перекосило в ужасе:

— Мы близко, там будет беда.

Рука указывала на запад. Краснов на краешке карты БССР провел третью линию. Она шла через городок Припять. Если не ошиблась, то близко.

После поворота направо в Чернобыле проехали немного и перед городком Припятью увидели указатель на АЭС. Гэбист свернул, проехали через лесок, и тут эльфийка закричала:

— Вот оно, это страшное место.

Сергей Викторович закрыл глаза и сам попробовал увидеть будущее. Оно раздваивалось, в одном ничего страшного, во втором одно из зданий наполовину разворочено, горит изнутри, и крыша, идет дым, люди в ОЗК… И разлитое отчаяние пополам с жарким желанием загасить пожар. Что любопытно, это самое здание еще строилось.

— Боже мой!!! Вот оно что! Жуткая катастрофа намечается! — психанул подполковник.

— Это что, кругом будет радиация как на Тоцком полигоне?! — спросил Окан, вспоминая слова Димы Малова.

— Хули те испытания. В той бомбе был, может, только килограмм плутония или пара килограмм урана. Людей много пострадало только потому, что нашим воякам очень нужны были знания, как воевать после ядерного удара. А тут десятки тонн взлетит на воздух, если ничего не делать.

— Это песец, полный песец! Что делать прикажете, товарищ полковник? — ужаснулся Алексей.

— Жопу рвать и лбом стену пробивать, чтобы приняли меры. Хреновее всего то, что я не могу, и твоя подруга не видит, где внутри слабое место. Пока сиди, я буду действовать.

— А меня эльдары презирали за человеческий дар предвидения будущего, — проговорила эльфийка задумчиво.

— Потому что сволочи самодовольные и идиоты, — рявнул Сергей Викторович, выскочил из машины и подошел к КПП. Обратился к дежурному:

— Я подполковник КГБ, разрешите пройти к начальнику АЭС.

— Не положено, не имею права пропустить. Но могу соединить или даже вызвать. А по какому вопросу? — спросил старший охранник.

— По непроверенным данным есть угроза взрыва электростанции. Если радиоактивное облако осядет на Киев, весь город придется эвакуировать.

У вохровца глаза полезли на лоб, потом, попав с третьей попытки по телефонной трубке, вызвал начальника АЭС. Пришедший через десять минут высоколобый руководитель сходу взял быка за рога, отведя гостя в отдельную комнату:

— Здравствуйте! Кто вы такой и откуда у вас информация?

— Я подполковник Краснов, мою работу курирует генерал-полковник КГБ Петров. Видите-ли, я в своей работе столкнулся с проявлением у некоторых людей дополнительных возможностей организма. В частности, девушка, которую я с собой привез, видит фрагменты будущего, причем разных вариантов. В нескольких из них реактор четвертого энергоблока пошел вразнос. Но причину не можем установить, не побывав на месте. Возможно, в нештатном режиме сработал конструктивный недостаток.

— Во-первых, четвертый энергоблок еще только строится. Потому вопрос, когда будет авария, если будет. Во-вторых, где гарантия, что это не галлюцинации.

— Если дело в конструктивном недостатке, то уже следует что-то думать. Авария будет весной 1986 года, времени запас хороший. Во-вторых, многое я не имею права вам рассказать, впрочем, расслабьтесь, сейчас увидите, — Сергей Викторович напрягся, и его собеседник ясно увидел в своей голове развороченное взрывом горящее здание реактора.

— Я сейчас позвоню в гостиницу, прошу вас там подождать, пока свяжусь со Славским, — побледневший ядерщик завершил беседу.

* * *

Вой сирены прорвал тонкую пелену сна, которой со знание Обри Норденскольда пыталось защититься от знобкой предрассветной прохлады. Снаружи слышались крики, топот ног, железный лязг.

«Неужели атака?» — подумал Обри панически и тут же устыдился. Он общался с туземцами больше чем кто бы то ни было в лагере… и еще ни разу не поймал их на прямом вранье. Если императорский посол дал американцам время до рассвета, чтобы убраться, то, пока не встанет солнце его войско не сдвинется с места.

Тогда что же?

Обри не успел еще натянуть китель, когда в дверь постучали. Майор глянул на часы — четыре минуты. Неплохо

— Кто там? — поинтересовался он, сражаясь с пуговицами.

В комнату заглянул вестовой от Макроуэна.

— Подполковник просит вас немедленно подойти, майор Норденскольд, сэр! — выдохнул он.

Даже в полумраке видно было, как блуждают глаза морпеха.

— Что там стряслось? — поинтересовался Обри, выбегая вслед за вестовым из домика. Солдат покачал головой.

— Подполковник сказал, чтобы вы сами посмотрели.

Обри на ходу пожал плечами.

Макроуэна они нашли на одной из смотровых выше-расставленных по углам территории. Подполковник стоял в позе греческой статуи, задумчиво опершись за неимением колонны о станковый пулемет, и вглядывался в даль.

— Что случилось, Даг? — поинтересовался майор, тяжело дыша.

За последние недели старшие офицеры группировки перешли на «ты».

— Гляди! — Макроуэн ткнул пальцем вперед и вниз.

Обри послушно всмотрелся. До рассвета оставалась еще пара часов, но небо уже светлело на востоке, пока еще не розовым пламенем зари, а серым призрачным свечением, точно от люминесцентной трубки. Вначале майор не понял, на что указывает Макроуэн, — широкий луг, отделявший ограду лагеря от опушки леса, был пуст. А потом увидел.

Земля была черной. Даже в жалобном предутреннем свете он мог отличить зелень травы от глухой темноты угля. И запах… да, ветерок нес запах гари.

— Они выжгли луг, — прошептал Макроуэн. — Просто выжгли… за какие-то секунды, часовой видел… То ли как предупреждение, то ли ради удобства.

Обри покачал головой. Он догадывался, что туземцы держат в рукаве пару тузов. Ему не требовалось выглядывать вниз, чтобы догадаться — горелая полоса заканчивается точно под сеткой.

— Мины сдетонировали? — поинтересовался он отрешенно.

Макроуэн резко кивнул.

— Готовимся к нападению туземцев, — приказал Обри. Именно приказал, хотя по уставу не имел над своим товарищем никакой власти. — Всеми имеющимися силами. Если мы не выстоим…

— Мы выстоим, — с безумным упрямством проговорил Макроуэн. — В конце концов, они всего лишь дикари… пусть даже на них камлают шаманы и работают телепаты.

Всматривавшийся в сумрак Обри резко обернулся.

— А что ты скажешь, когда земля будет гореть у тебя под ногами, Даг? — шепотом поинтересовался он. — Мы ошиблись, ошиблись в самом начале — надо наконец осмелиться признать это. Перед нами не крестьяне и рыцари Темного времени. Перед нами нетехническая цивилизация. Культура, которой три тысячи лет. Империя, простоявшая двадцать веков. Мир, на свой лад не менее развитой, чем наш. А мы повели себя… как туристы, которые требуют кока-колы и гамбургеров в парижском ресторане!

Майор перевел дыхание.

— Нас сгубила гордыня, — проговорил он чуть слышно. — Хубрис. Почему мы решили, будто сможем тягаться с ними?.. Даже не тягаться, нет — пройти мимо них и по ним, не заметив! Мы начали вторым Сонгми… а нам, похоже, устроили второе наступление «Тет».

— И все-таки я не понимаю. — Макроуэн отвернулся, точно так ему было легче облекать в слова то, о чем настоящий солдат не должен и думать. — Как можно было настолько промахнуться? Ведь аналитики…

— Логика, — Обри горько усмехнулся, — прекрасная штука. С ее помощью можно доказать все, что требуется. Аналитики искали признаки военной мощи… А где они? — Он обвел взмахом руки далекий лес. — Где? Как могли они догадаться, что эта мощь — в людях? В людях, каждый из которых наделен уникальным даром и каждый — отдельная сила? Как могли мы понять, что здесь люди… — он замялся в поисках нужного слова, — незаменимы. Здесь то, что мы полагаем досадным недоразумением — подумаешь, десятком гуков меньше! — оказывается преступлением под стать каинову.

— Ты думаешь, — голос Макроуэна был отстранен и сух, — что, если бы Уолш не открыл тогда огонь, мы бы с ними договорились?

Обри застыл с открытым ртом. Ему в голову не приходило задать себе этот вопрос.

— Не знаю, — признался он. — Не знаю. Подполковник передернулся всем телом, стряхивая с себя крамольные мысли, как собака — воду.

— Идем, — бросил Макроуэн. — До рассвета еще есть время.

Глянув на прощание, Обри уловил какое-то движение на кромке леса. Он всмотрелся до боли в глазах и наконец увидел. По опушке стояли люди. Неровной чередой, вовсе не похожей на строй, группками и по одному… стояли и ждали.

Восточный горизонт медленно, неуклонно наливался розовой краской, как зреющий ядовитый плод.

* * *

Городок Припять до глубины души поразил не только Краснова, но и спецназовца с эльфийкой. Это был атомоград. Город, построенный с чистого листа. Красивые, с фресками и статуями многоквартирные дома, прекрасные скверы и площади, удобные широкие улицы. Жилые кварталы чередуются с кусочками соснового бора. В магазинах ассортимент не хуже московского, не то, что в райцентрах, где на прилавках пять-десять сортов колбасы всех видов вместе взятых. Удобный дом культуры, много детских площадок. И по всему городу множество детей и молодежи. Гэбист отметил:

— Вот, смотрите, запоминайте. Тут живут так, как должны завтра жить по всей стране в маленьких городках вроде Житкович.

— Я первый раз вижу, чтобы столько кусочков леса и столько цветов было в городе. Хочу тут жить, — задумчиво проговорила Иллиена.

— Мы будем на краю Эвейна на нашей земле так строить, чтобы жители Серебряной империи к нам шли, — с гордостью ответил чекист.

* * *

Андрей Ростовцев решил, что стольный град Андилайте — это круто.

Он очень любил свой родной Киев и считал его самым красивым городом в мире — по крайней мере, в нашем мире, поправился он. Но хрустальные башни, рвущиеся в небо из зеленых волн деревьев, производили неизгладимое впечатление. Такими любили изображать города светлого коммунистического будущего в любимых Андреем сборниках советской фантастики.

Особенно же впечатлял императорский дворец, искрившийся алмазными гранями стен. Он гордо стоял на высящейся над городом скале — прекрасный и недоступный, как заветная мечта. Двухсотметровый утес-столб да на его верхушке еще этажей пятнадцать самого дворца, прикинул Ростовцев — Эйфель бы, увидев такое, загнулся от зависти. Оно, конечно, с Останкинской башней не сравнить… но одно дело протыкающая небеса стальная спица и совсем другое — похожий на застывшую слезу или серебряное пламя замок, одновременно массивный и невесомый. Замок называли «безумием Конне»; и верно, только сумасшедший мог вздыбить над распростершимся в зеленой долине городом это чудо.

Но вид с тех крохотных балкончиков, должно быть, просто потрясающий.

Да, хорошо быть императором в светлом Эвейне!

Ростовцев пообещал сам себе, что если он — уж неизвестно, какими правдами и неправдами — попадет в состав отправляемой к императору делегации, то обязательно найдет способ прорваться на один из тех балкончиков и посмотреть на Андилайте сверху. Если уж Париж стоит мессы, то столица Серебряной империи — тем более.

А пока он просто бродил по широким тенистым… проспектам — после узких и не слишком чистых улочек городков, в которых они останавливались по пути, другого слова не подберешь. Глазел, как и положено заезжему провинциалу, на красоты архитектуры, а еще больше — на обыденные невероятности этого колдовского города: вот двое кумушек возвращаются с базара, а полная корзина снеди плывет перед ними, как крутобокая каравелла, нетерпеливо распихивая прохожих… вот бригада строителей, как положено, с матюгами возводит очередной особнячок, и один чародей аккуратно настругивает глыбу белого кварцита на ровненькие блоки, а другой, на лесах, так же проворно соединяет их в монолит стены… Разглядывал вывески и таблички — «Мастер-кузнец Таргевракс Молот — наговорные клинки в стиле эпохи Эльфийских войн», «Гильдейский лекарь Левенай ит-Менарикс», «Товарищество Юриэны — доставка мелких посланий по всему Эвейну» и ниже мелкими буквами: «Под рукой гильдии отверзателей»… Рассеянно улыбался празднично одетым — или они все время так одеваются? — людям, особенно молодым девушкам, которых тут было необычайно много. И одеты они были необычайно легко, впрочем, это было понятно — даже в тени термометр, если бы тут нашелся хоть один, показал бы никак не меньше двадцати пяти.

Андрей давно уж скинул тяжеленную кожанку и расстегнул гимнастерку, удивляя встречных полосатостью тельняшки. Правда, удивление сразу пропадало, стоило только эвейнцам разглядеть цепь с массивным серебряным звеном.

Внезапно Ростовцев углядел на противоположной стороне проспекта, среди яркого многоцветья местных одежд, нечто зелено-пятнистое, до боли родное и знакомое — и бросился вперед, расталкивая прохожих.

— Эй, славянин! — закричал он, чуть удивляясь — кто здесь мог оказаться, вроде ж бы сектора нарезали без пересечек — и слегка досадуя, что не может отчего-то с ходу узнать товарища. — Заблудился, что ли?

На его крик обернулись сразу несколько человек, в том числе и парень в камуфляже — и Андрей замер, словно налетев на невидимую стену.

Он не знал этого человека! Это был человек не из их группы!

Только сейчас, задним числом, до него начало доходить, что расцветка камуфляжа только похожа на спецназовскую. Похожа — но не до конца. Немного другие оттенки красок, другая форма пятен — сочетание, виденное уже… на инструктажах. Натовская униформа!

* * *

Крис бродил по городу уже третий час и все это время клял себя последними словами.

Ну что, спрашивается, стоило захватить фотоаппарат?! Самую простенькую, дешевую «мыльницу», которую за двадцатку баксов запросто привез бы любой шоферюга из подразделения снабжения. Боллингтон вон догадался — и сейчас, радостно повизгивая, заканчивает уже третью пленку. Почем он эти кадры будет потом толкать — и думать не хочется, одно ясно — это будет покруче убийства Кеннеди.

Хорошо хоть, не один он оказался таким лопухом! Три четверти группы волками выло, глядя на своих более предусмотрительных коллег. Ребята попытались было подкатиться к майору, чтобы тот радировал на базу, но Ричардсон послал их подальше. Впрочем, даже если бы он и подал эдакий запрос, на базе его бы, скорее всего, зарубили.

Теперь неудачники изощрялись кто как мог. Капрал Ховард, например, нашел какого-то местного маляра — Крис искренне сомневался, что тот когда-либо рисовал что-нибудь сложнее вывесок над лавкой, — и потребовал, чтобы тот изобразил его, капрала Ховарда, на фоне заходящего за императорским замком солнца. Ладно хоть не на белом коне и в позе Наполеона.

Художника, однако, удивить ему особо не удалось — тот, похоже, привык к самым заковыристым заказам пришельцев из-за пределов Благословенной. Если те платят полновесными монетами — то почему бы и нет.

Скорее всего, ничего из ховардовской затеи не выйдет, размышлял Крис. Одно дело — фотопленки, хотя с ними тоже могут возникнуть проблемы — кто знает, что творится в этом чертовом портале, не засветит ли он все к свиньям собачьим, и совсем другое — пейзажик три на четыре фута. Конфискуют, и думать нечего.

У Криса же возникла другая идея. Разглядывая от нечего делать соседние лавки в десятикратную трубу, снайпер заметил, как один из купцов показывал своему приятелю чудную игрушку — стеклянный шар, размером не больше бильярдного, а внутри — Крис готов был поклясться, потому что купец держал шарик на виду достаточно долго, — сам Андилайте в миниатюре.

Такой сувенир пронести через эмпишников будет довольно просто — достаточно закрасить шар чем-нибудь легкосмываемым.

Проблема оставалась только одна — найти лавку, где торгуют подобными редкостями. Спрашивать у купца Крис поопасался — тот мог бы что-нибудь заподозрить, а лишний шум группе был никак не нужен. Столичные же жители в ответ на невнятные вопросы чужеземца — чертов колдун, как оказалось, вложил им окраинный диалект эвейнского — понимать-то их понимали, но определенные проблемы в общении имелись.

Кто-то закричал на противоположной стороне улицы, и Крис вместе с несколькими другими прохожими инстинктивно обернулся на голос.

Прямо к нему бежал какой-то незнакомый черноволосый парень — но цвет его волос занимал Криса в самую последнюю очередь.

Гораздо важнее было то, что одет был этот парень в типично земные — мало того, явно армейские, пятнистые брюки, с ремнем с широкой пряжкой и столь же пятнистую рубашку, из-под которой выглядывала полосатая, словно зебра, майка.

Крису потребовалось всего несколько секунд, чтобы вспомнить, где он видел такую форму — в учебных фильмах, посвященных войскам «вероятного противника». Так одеваются самые элитные подразделения советских войск — десант и спецназ.

Но за эти несколько секунд опомнившийся русский развернулся и, прежде чем Крис успел сделать хоть что-нибудь исчез в толпе прохожих.

* * *

Петров Василий Иванович готовился уйти с рабочего места в столовую на обед, когда позвонил по защищенной линии Славский Ефим Павлович, официально министр среднего машиностроения, а на самом деле глава советских ядерщиков:

— Здравствуйте, Василий Иванович. Как дела, все у вас хорошо, спокойно?

— Разумеется, да. А у вас?

— Да вот и не знаю, как сказать. На Чернобыльскую АЭС приехал один подполковник КГБ с парнем и девушкой и заявил, что эта девушка предсказывает будущее. И она предсказала взрыв АЭС, а именно недостроенного четвертого энергоблока. Потому и спрашиваю, как мне это понимать.

— Ефим Павлович, фамилия этого подполковника Краснов?

— Да, Краснов Сергей Викторович. Он что, у вас изучением разных шарлатанов занимается?

— И этим тоже. Только не совсем это шарлатаны, потому воспринимайте его слова как предупреждение. Или давайте вместе съездим на эту АЭС и поговорим лично.

Генерал-полковник КГБ знал, что говорил. Он надолго запомнил старшего сержанта Вадима Кострова.

* * *

Мальчик Вадим Костров очень любил смотреть на огонь. В детстве его наказывали за игру со спичками. Когда подрос, в компании сверстников всегда Вадим разжигал костер, когда чтобы пожарить хлеб, а иногда и в яме, чтобы что-нибудь взорвать. Костров не любил помогать маме в огороде, зато целыми днями летом проводил у отца в колхозной кузнице родной деревни Осиновка на краю Свердловской области.

Юный Вадим после девяти классов пошел по настоянию отца учиться в ПТУ на сварщика, когда ему популярно объяснили, что сварщик на стройке это почетная и денежная работа. Отучился блестяще и даже успел получить пятый разряд перед армией.

За год службы получил звание младшего сержанта, имея армейскую должность сварщика стройбата. Командиром отделения стал больше благодаря умению думать лучше тех, кому в стройбате не доверяли работу сложнее «копай глубже, кидай дальше», чем таланту лидера. Даже получил личную благодарность командира, когда всех отправили трудиться в болотный лес под Барановичи.

Работы был непочатый край на холме, куда непонятным образом попали через хитрую конструкцию в котловане, уложенную на круг камней. А перед этим хватило дел на строительстве стен из железобетона, чтоб песком с водой не заплыла конструкция.

Как-то раз, через дней десять сидел уставший вечерком в сторонке от всех, глядя на сучья, оставшиеся после строительства бревенчатых зданий. И Вадиму очень захотелось шашлычка, да что там шашлыка, картошки б печеной в углях. Зажмурился и со всей силы представил, что кучка веток стала костром, наглядно так захотел и представил. Даже сержант Костров почувствовал жар пламени.

Открыл глаза и увидел огонь на месте веток. Тут же стал тушить сапогами, подбежали сослуживцы и помогли. А родной прапорщик дал пять нарядов по столовой.

Вадим запомнил свои чувства и, когда надо было разжигать огонь в военно-полевой кухне, напрягся и представил со всей силы, что растопочная газета загорелась. Так старая «Правда» моментально сгорела, превратившись в серый пепел вроде сигаретного. Перебор. Со второй попытки краешек аккуратно поджег взглядом.

После наряда прикопал в песочке три картошины и грел силой мысли песок. Потом, правда, с трудом утаил печеный картофель от дедов. Костров боялся, что его отправят на опыты, чтобы узнать все про дар огневика.

Через пару дней младший сержант рано утром перед нарядом увидел триумфально вернувшегося старлея Переверзина. Тот не только вернулся с победой, но и привез свежий труп в кафтане, привязанный к БМД. Тут подошел гэбист и после поздравления с победой спросил:

— Это что такое? Зачем нам жмурик?

— Товарищ майор, этот человек силой мысли и рукой лупил по нам огнем. Мы сумели его подстрелить. Думаю, наши ученые много интересного узнают, вскрыв его голову.

— Молодец! Жаль, что живого не захватил. Так бы наши умники записали мозговую активность, да и мы бы знали, как огонь без инструментов разводить.

— Разрешите обратиться, товарищ майор, — спросил Вадим.

— Тебе чего, солдат? — нахмурился низенький плечистый гэбист, глядя снизу вверх.

— Хочу вам пару слов сказать наедине. Только пообещайте, что не причините мне вреда.

— Обещаю, давай туда отойдем, — зайдя за угол, Краснов доколебался. — Какое тебе дело до этого трупа, ты ж, кажется, из стройбата.

— Я недавно у себя нашел такие же способности.

Сергей Викторович посмотрел недоверчиво, достал сигарету и попросил:

— Дай огонька, только без спичек и зажигалки.

Треть сигареты сгорела за полсекунды, остаток тлел, как положено. Майор выронил сигарету, поглядел на стройбатовца, поднял сигарету и сказал:

— Будешь здесь служить, но придется пройти все анализы, безвредные для здоровья. Остальное из трупа узнаем. Если заметишь еще кого-нибудь со способностями, то доложишь мне. Будем собирать пока спецвзвод из людей с магическими способностями. Применение после найдем, а пока что тренируйся управлять своим даром. Никакой лоботомии, звание повышается автоматически и улучшенное питание. Все понятно, товарищ старший сержант?

— Так точно, — окрылено ответил Костров.

Буквально через день Вадим познакомился с Мишей Волк. Дальше еще появились люди. Командиром взвода стал новоиспеченный старший прапорщик со способностями перемещать предметы силой мысли.

На второй день проверки в лице генерал-полковника Петрова Вадима вызвали к командованию с приказом захватить с собой ненужную железяку. Сергей Викторович приказал показать свое умение. Костров за пару секунд расплавил изуродованный об камень трак БМП.

— Старший сержант Костров. Вы хотите служить в спецназе ГРУ? — спросил контрразведчик.

— Да, хочу, но у меня физические данные не для спецназа.

— Ты не можешь быть хорошим бойцом спецназа, но есть в нем люди, которые нужны в спецназе не за их умение мастерски драться или метко стрелять, а за особые навыки, например, саперы. Если сохранится умение все поджигать на нашей стороне, то будешь служить в спецназе ГРУ. Проверим сейчас.

— Пусть найдет пустую ненужную канистру из-под бензина, где на дне чуть-чуть есть.

Костров быстренько нашел ржавую дырявую канистру, выпросил стакан бензина и, налив внутрь, покрутил тару во все стороны. Золотое правило при сварке бензобаков помнил как имя мамы и догадался о замысле гэбиста.

В лесу Выгонощанского заказника на берегу канала поставили канистру. По приказу Петрова отошли на границу видимости, Вадим напрягся, и канистра взорвалась. Его опасение, что способности исчезнут, не оправдалось: они только ослабли.

После проверки весь спецвзвод стали тренировать на спецназ, насколько позволяло здоровье. Много времени уделялось и тренировке способностей. И ждали местных инструкторов, пока представленных только плохим провидцем разбойников.

Еще ученые часто брали анализы и делали снимки головного мозга и энцефалограммы. Нашелся второй человек на лоботомию: один чеченец со способностями телекинеза в десанте попробовал беспредельничать по дедовщине. Ставший подполковником Краснов лично убил джигита и объяснил доморощенным чародеям, что если за банальный мордобой без увечий им гарантирована всего лишь гауптвахта, то за волшебство используемое для преступление смертная казнь без предупреждения обеспечена. Тем более, что волшебники ученым для вскрытий очень нужны.

Питание было по пайку спецназа. До кучи в солдатской столовой командование навело порядок, увеличив наряд и заставив качественно готовить еду. Дневальные, чистившие картошку кубиками, попали на губу за большие отходы в очистках. Им не повезло: попали под горячую руку Свистунова, увидевшего, что гречневая каша накладывается только ломтями, и проверившим все.

* * *

Мина взорвалась на самой кромке леса. В бинокль Обри отчетливо видел, как валится подрубленный клен, как сыплются наземь ободранные ветки и кружатся листья на ветру.

— Почему заранее не была проведена массированная артподготовка? — осведомился адмирал Дженнистон холодно.

— Бессмысленно, — ответил Макроуэн коротко.

За прошедшие часы подполковник словно постарел на двадцать лет. Обри мог поклясться, что в волосах старшего офицера еще вчера было куда меньше седины. Зато адмирал словно задался целью изобразить образец командира — холеного, вычищенного, отглаженного, наполированного.

— Они могут быть, — подполковник обвел взмахом руки обступившую горелую плешь за оградой, враждебную зеленую толщу, — где угодно. Мы залили кругом леса дефолиантами, но не будем же себя травить.

— Этот… посланец уверял, что атака начнется на рассвете, — проговорил Обри, не отнимая бинокля от глаз. — Уже…

Договорить он не успел.

Эвейнские чародеи выступили из леса, точно по мановению волшебной палочки. Обри даже не думал, что их может быть так много. Десятки… нет, сотни. От пестрых кафтанов рябило в глазах. Кое-где промелькивали стальные кольчуги или панцири, но воины, похоже, играли в этом войске вторые роли.

— Маги, — буркнул Макроуэн. Он обходился без бинокля.

— Чего вы ждете?! — внезапно рявкнул Дженнистон. — Второго пришествия?

Не дожидаясь команды, с вышки заговорил пулемет.

Ничего не произошло. Чародеи шли по опаленной земле, поднимая клубы пыли и золы.

— Да что за… — успел выговорить Дженнистон, прежде чем маги нанесли ответный удар.

Человек восемь, большинство — в красном (наблюдавший за движениями противника Обри заметил, что одежды других цветов попадались редко), остановились, сбившись тесной кучкой. Один из них достал из-за пояса жезл… нет, с изумлением осознал майор, подзорную трубу, приладил к глазам… Другой воздел руки, точно Джейн Фонда на занятии аэробикой, и остальные повторили его движение.

Обри показалось, будто он ощутил движение колдовских чар за миг до того, как пулеметное гнездо на вышке превратилось в огненный ком. А может, померещилось.

— Огонь! — в бешенстве выкрикивал адмирал, забывая, что вестового рядом нет и некому передать приказ солдатам, которые в нем, впрочем, и не нуждались.

На дерзко сбившихся толпою наглецах сосредоточился огонь — без толку. Лишь минометные разрывы заставили чародеев расступиться, хотя, судя по всему, вреда не причинили.

Словно опомнившись, заговорили минометы, перепахивая мертвое поле.

— Да нет, — в краткий миг передышки донеслось до Обри бормотание Макроуэна, — не может такого быть… не могут они остановить…

Не могли. На глазах Обри взрывы смели нескольких чародеев — только что бежала по полю фигурка, и вдруг нет ее, растаяла в черном земляном фонтане. От грохота не слышно было торжествующих криков с позиций и протяжного, торжественного пения волынок — со стороны леса.

Теперь вперед продвигались только красные и синие — Обри решил про себя, что цвет кафтанов соответствует чародейному дару, — по двое-трое, действуя слаженно и ловко. Внезапно, словно по неслышному сигналу, они остановились. Вскинули руки…

— Нет! — крикнул Обри. — Нет! — Но чудовищный грохот вбил слова обратно ему в глотку, заставив поперхнуться.

Ограда таяла, оплывала, точно сахарная глазурь на жарком солнце. И все, что находилось за нею, тоже горело, обугливалось, расплывалось. Не всюду… но хватило и этого Вопли горящих заглушали даже грохот канонады.

На глазах Обри три звена чародеев бросились друг к другу и встали, обнявшись, чтобы на глазах изумленных морпехов взвиться в небо. Пули бессильно буравили воздух вокруг них. Снова качнулся мир от страшной колдовской силы. И сзади, там, где посреди лагеря стояла батарея, рвануло.

Майора сбило с ног, прокатило по земле пару шагов к горящим воротам. Мгновение он лежат, ошеломленный, тупо взирая на полыхающую проволоку, потом, дрожа, поднялся на ноги.

Чародеи, видно, опьянели от легкой победы. Иначе Обри не мог объяснить, почему пущенная по летящим в высоте колдунам граната достигла цели. По земле забарабанили кровавые ошметки. Обгорелый клочок голубого полотна спланировал на плечо Обри. Майор машинально стряхнул его и только теперь понял, что из троих упавших поднялось двое.

Адмирал Дженнистон лежал на земле, и горелая пыль марала его безупречный мундир вместе с темной кровью, стекавшей из дыры в затылке.

Обреченность захлестнула Обри. Безжалостное небо цвета аквамарина взирало на него с высоты. Майор не сразу понял, что кричит ему Макроуэн, потряхивая за плечо:

— Надо эвакуироваться! Обри, я отдаю приказ эвакуироваться!

— Невозможно, — проговорил он, с трудом отгоняя звон в ушах.

— ЧТО?!

— Установка не работает с утра! — крикнул Обри, чтобы услышать собственный голос. — Вчера портал был открыт… но сегодня они его закрыли!

— Надо открыть! — Макроуэн стиснул кулаки. С шипением вырвались из труб еще две реактивные гранаты.

— Есть! — ликующе вскричал подполковник, глядя, как отлетают смятые, разжеванные фигурки неосторожных колдунов.

— Обри! — Он толкнул майора в спину. — Беги, возьми Сельцмана за яйца… и пусть он открывает портал, хоть ключом, хоть кирпичом… иначе мы все позавидуем адмиралу!

* * *

Ростовцеву, что называется, «подфартило» — прямо за углом он налетел на лавчонку, торгующую то ли одеждой, то ли женскими шалями, то ли просто отрезами материи — разбираться спецназовцу было явно некогда. Он просто охватил с прилавка подходящий кусок — неброского серо-коричневого цвета, — кусок материи, сыпанул, не считая, мелочь из кармана и тут же, не отходя от прилавка, вспорол ее ножом примерно посредине.

Хозяин лавки, глядя на столь вопиющее варварство, жалобно застонал, но Андрею было не до него. Кое-как напялив на себя импровизированное пончо, он стремглав кинулся обратно за угол — и успел. Натовец все еще стоял, разинув рот, на том же самом месте. Наконец он захлопнул пасть, потряс головой, словно отгоняя наваждение, и, повернувшись, быстро, почти переходя на бег, зашагал прочь.

Дождавшись, пока он отойдет, Андрей направился следом, тщательно соблюдая безопасную, с его точки зрения, дистанцию — не менее двадцати метров и стараясь, чтобы их при этом разделяло не меньше трех человек.

Натовец, однако, и не думал оглядываться. Похоже, все его мысли были заняты тем, как бы поскорее доложить о столь важном контакте своему начальству — и в этом их с Ростовцевым чаяния совпадали. Спецназовец тоже жаждал как можно скорее увидеть непосредственное начальство натовца — и сообщить о его местонахождении своему начальству.

Ростовцев предполагал, что натовская группа — а это, скорее всего, такой же небольшой разведотряд, как и они, — расположится на каком-нибудь постоялом дворе для приезжих купцов. Поэтому он даже немного удивился, когда преследуемый привел его на рынок.

Удивился — но не сильно. Западный рынок Андилайте ничем не отличался от своего восточного собрата, на котором расположились мнимые купцы в советской военной форме. Такой же дикий шум, толкотня, массы народа — Андрей моментально потерял натовца из виду, бросился вперед, ввинчиваясь в толпу, подпрыгнул — рядом возмущенно завопил какой-то толстяк в засаленной безрукавке, на ногу которого Ростовцева угораздило приземлиться всем весом. Тратить время еще и на него было никак нельзя, поэтому спецназовец коротко, без замаха — где уж размахнуться в такой толчее, — ударил его «клювом орла». Толстяк вмиг осекся, начал оседать, но Андрея это уже не интересовало — он рванулся вперед еще раз, проскочил под какими-то веревками, едва не обрушив себе на голову шатер, который они держали, ужом просочился между прилавками, выскочил из-за палаточного ряда — и замер, едва не налетев сразу на четырех натовцев.

К его счастью, троица, стоявшая за прилавком, была настолько увлечена сбивчивым повествованием его подопечного, что практически не обращала внимания на окружающую суету. Неспешно отойдя обратно за крайнюю палатку, Ростовцев получил возможность не только внимательно рассмотреть своих заочных врагов, но даже расслышать обрывки их разговора. На английском!

Это были американцы! Вне всякого сомнения. Хотя Андрей, со своим твердым «трояком» по языку наиболее вероятного противника, вряд ли мог квалифицированно выделить в их неразборчивой трескотне характерные именно для жителей Нового Света сленговые словечки, но именно эта невнятность окончательно убедила Ростовцева в том, что перед ним американцы — коренные жители туманного Альбиона должны были, по мнению спецназовца, произносить пресловутое «the table» не в пример разборчивее.

Он даже успел оглядеть их прилавок — раза в два больше того, что арендовала их группа, — заваленный типично западным барахлом в ярко-кричащих обертках. Из знакомых названий глаз сумел выделить только слово «кока-кола», правда, почему-то не на бутылках, а на веселеньких красных кепках, но можно было не сомневаться — остальной товар того же пошиба. Кола, жвачка, стеклянные бусы… янкесы, похоже, собрались приобрести за бесценок очередной остров Манхэттен. Свои советские торгаши продавали алюминиевый ширпотреб.

Наконец четверка америкосов пришла к единому решению. Двое — одним из них был его «проводник» — остались за прилавком, а еще двое целеустремленно начали проталкиваться сквозь толпу к выходу.

Андрей пошел за американцем, выглядевшим моложе остальных, — он не был уверен, но вроде бы именно к нему относилась фраза «гоу ту коммандер».

* * *

— В общем, как только Рид сообщил нам про этого русского, — брызгая второпях слюной, объяснял сержант Гамильтон, — я сразу смекнул, где можно разнюхать о них как можно больше.

— Сэр, — мягко напомнил майор Ричардсон. — Вы забыли добавить «сэр», сержант.

— Да, сэр, простите, сэр. — Теренс понемногу успокаивался, но подходить к нему все еще никто не решался — уж очень активно размахивал он руками, ворвавшись в комнату. — Так вот, я направился к надзирателю восточного рынка, это чиновник, который командует всем, что там творится, ну и вообще… главный по купцам с восточной стороны. Сэр. Пробился через окружающую его толпу канцелярских крыс — пришлось, правда, изрядно потратиться на взятки, сэр, эти канцелярские крысы, доложу я вам, хапают ничуть не хуже наших….

— Ближе к делу, сержант! — не выдержал лейтенант Томас. — Что вам удалось узнать?

— Все! — Теренс Гамильтон буквально расплылся в довольной улыбке. — Я наплел этому лопуху… простите, сэр, — перебил он сам себя, увидев, что Джаред открывает рот для нового рыка. — Русские прибыли в город в тот же вечер, что и мы. Сэр. Тоже записались купцами из-за пределов. Арендовали лавку и… — Теренс выдержал драматическую паузу. — Остановились на постоялом дворе «Благочестивый дракон». Сэр. Надзиратель подробно описал мне, как туда пройти, и я сразу же ринулся туда, — сержант выдержал еще одну паузу, — и на соседней улице чуть не столкнулся нос к носу сразу с двумя русскими. Сэр. Еле-еле успел убраться. Так что, сэр, я больше чем уверен, они именно…

* * *

— … там, товарищ капитан, — закончил свой доклад Ростовцев. — Я видел, как этот молодой подбежал к сидевшему за столом, должно быть офицеру, после чего они оба быстро поднялись наверх. И потом я наблюдал за входом целый час — внутрь вошли четверо американцев, а вышли только двое. Там у них база.

— М-да, — выдохнул капитан Мухин и, с треском припечатав ладонью столешницу, обвел взглядом комнату. — Какие будут мнения, товарищи офицеры?

— А тут никаких мнений быть не может! — вскинулся Васильев. — Пока, я подчеркиваю, пока, мы обладаем важнейшим преимуществом перед американцами — нам известно их местонахождение, тогда как им наше — нет. И, пока этот фактор действует, мы просто обязаны использовать его.

— А может, все-таки попытаемся сначала побазарить? — пробурчал из своего угла Аркаша. — А то вот так, сразу, глотки спящим резать… не по-людски как-то.

— Ну, знаете! — Васильева аж передернуло. — Тут решается судьба нашей миссии, от нее зависит, не побоюсь этого слова, судьба страны, а вы… ай, да о чем с вами разговаривать! Вы же дальше вашего «гешефта» ничего увидеть не в состоянии. Представляю, до чего бы вы могли «добазариться» с этими янки. И что бы вы могли им продать.

— Эй, эй! — Либин вскочил. — Ты шо мне тут шьешь, а, погань?! Да я за нашу советскую Родину кому угодно пасть порву!

— Либин, сядьте! — рявкнул Мухин. — И сформулируйте ваше мнение так, чтобы не нервировать капитана.

Продолжая недовольно бурчать себе под нос, Аркаша опустился обратно на табуретку.

— Я бы все-таки сначала попробовал с ними переговорить, — сказал он. — Все равно они про нас уже знают, так что секрета никакого не раскроем…

— Ну да, — скептически хмыкнул Васильев. — А потом они посадят на «хвост» этому «переговорщику» своего человека.

— А мы его за углом доской по башке бах — и готов «язык»! — парировал Аркаша и, повернувшись к Мухину, продолжил: — Я так думаю, капитан, у них тут такая же разведка, как и мы. Принюхаться, осмотреться… было бы это полноценное посольство, хрен бы они стояли, как мы, с тряпками на базаре. И если нам сейчас задурить им голову, а самим подшустрить и первыми попасть во дворец, на ковер к главному…

— Это авантюра, — бросил Васильев. — Мы не знаем, насколько далеко продвинулись американцы в своих переговорах с властями. А рисковать мы не можем.

— Ясно, — кивнул Мухин и, обернувшись к окну, спросил: — Ну а ты, старшина, что скажешь?

Сидоренко задумчиво подпер здоровенным кулаком подбородок и уставился на быстро растворяющуюся в серых сумерках улицу.

— Риск, конечно, есть, — наконец проговорил он. — Они там сейчас тоже небось на ушах стоят, за каждым кустом нашу тень видят. А вот ближе к утру, когда они за ночь издергаются… можно будет их взять тепленькими. Я — за.

— А местные? — попробовал было посопротивляться напоследок Аркаша. — Вы о них подумали? Они что, так и будут спокойно смотреть, как мы тут друг друга режем?

— Не-а, — осклабился Сидоренко. — Они вообще ничего не узнают. Ну, случился пожар. Бывает. Жаль, конечно, что из иноземных купцов никто выскочить не сумел. Крепко, видать, перепились.

— Значит, так, — отчеканил капитан Мухин, вставая. — Ваши мнения я выслушал — а теперь слушайте мой приказ. Подготовиться к «акции». Время — час. Выступаем, как только стемнеет окончательно. С собой брать…

— Отставить выступать! — рявкнул посланник, Кара-Мурза Сергей Георгиевич. Молчал до упора, и напоследок решил высказаться. — Переговоров с ними никаких быть не может, в большой политике они подлецы еще те. Вы, товарищ Васильев, с чего взяли, что им наше местонахождение неизвестно?

— Так за нами не следили ведь.

— Ну и что? Язык до Киева доведет. И вы не задумывались, зачем нам на усиление дали капитана Березина, героя Вьетнамской войны? Да потому что он знает янки как облупленных, чего они в бою стоят. Хоть и зенитчик.

— Они будут жопу рвать, лишь бы найти нашу базу и всех убить. Да уже нашли, можете не сомневаться. Как и собрались нам в постелях глотки перерезать, — проговорил усатый пэвэошник.

— Выходит, надо сделать засаду. Но, если неаккуратно сработаем, шум будет, и все узнают, — проговорил Мухин.

— Товарищ капитан Мухин. Перед нами поставлена второстепенная задача доказать, что мы хорошие, а американцы плохие. Поэтому, если вы сами не можете сообразить, я объясню, что делать, — прикомандированный профессор взялся командовать.

* * *

— …только бесшумное оружие, — сказал майор Ричардсон и, обойдя стол, продолжил: — Тяжелого вооружения — минимум. В идеале вся операция должна пройти без единого звука — как с нашей стороны, так и с их.

— Идем всей группой, сэр? — уточнил капрал Ховард.

— Да, — кивнул майор и, смягчившись на миг, добавил: — Давайте шевелиться, парни. У нас осталось, — он вскинул руку и мельком глянул на подсвеченный циферблат, — меньше часа до выхода.

* * *

Обри закашлялся. Дым проникал всюду, он пропитывал все вокруг, и стоило запаху усилиться, как каждый начинал озираться тревожно — где теперь вспыхнуло неугасимое пламя? Но сильнее гари ноздри обжигали запах грозы и кислая вонь кордита.

Лагерь умирал. Собственно, от него почти ничего не осталось. Одна стена аппаратной рухнула, и со своего места Обри мог видеть, как полыхает смотровая вышка — неестественно жарким, термитным огнем.

Чародеи смыкали кольцо. Обри скрипнул зубами. Он ведь знал, он догадывался, какими силами они могут обладать… но почему он не догадался, как чародейные дары дополняют и усиливают друг друга? Гильдейские мастера наступали группами, по трое-четверо, и удержать их не могло ничто, хотя продвигались они очень медленно, сменяя друг друга.

На пути волшебников горел самый воздух. Бронетехника гибла бесславно и бесполезно, расплываясь лужами и впитываясь, точно вода, в прожженную до самых костей землю. Вокруг стоячих камней сжималась незримая стена жара, и не только Обри понимал, что, когда она дойдет до аппаратной, спасение будет невозможно.

И тем более невозможно было оно сейчас, пока аппаратура оставалась мертва и глуха к попыткам Сельцмана оживить ее.

— Генератор! — рявкнул кто-то за спиной Обри сорванным басом. Майор с трудом узнал Макроуэна. Зачихал и снова заглох дизель.

— Да мать вашу сраную! — просипел подполковник. Его словам откликнулся торопливый, лихорадочный лязг.

— Не понимаю, — беспомощно твердил Сельцман. — Не понимаю…

Пальцы его шарили по панели управления, суматошно меняя установки реостатов.

— Доктор… — Макроуэн раскашлялся, сплюнул комок черной слизи и продолжил почти нормальным голосом: — Доктор, если мы сейчас же не запустим вашу установку, нам всем — крышка!

— Я знаю! — взвизгнул Сельцман. — Знаю! Вялое лицо физика заострилось и потемнело — если то не была покрывавшая все и вся пленка сажи.

— Я ничего не могу поделать! — кричал он, исступленно колотя кулачком по панели. — Точка перехода словно закрылась, установка не может пробить барьер! Она не рассчитана на такие нагрузки! Если я увеличу мощность, могут перегореть катушки, и тогда портал уже точно не отворится!

— Если ваша адская машина не заработает в ближайшие десять минут, нам всем будет наплевать, какие там катушки сгорели! — взревел Макроуэн. — Включайте! Черт, да запустите вы генератор, ослы, хватит беречь соляру! Десять минут, док!

— Ветер, — не своим голосом прошептал Обри.

Настолько не своим, что его услышали все

— Что? — переспросил Сельцман, промаргиваясь. Кто-то сунул ему последнюю пачку «клинексов», и физик приложил салфетку к глазам.

— Ветер, — повторил Обри.

Над лагерем дул, взметая золу, холодный ветер. Такой холодный, что сразу становилось ясно — огненная стена, окружавшая пепелище, исчезла.

— _Они_… уходят? — выдохнул кто-то.

— Нет, — покачал головой Обри, не двигаясь с места. — Нет. Их чародеи устали. Они… идут на приступ.

«У русских есть обычай, — мелькнуло у него в голове, — в такие минуты петь. Но если я сейчас заведу „Звездное знамя“, меня не поймут».

И в этот миг заговорил последний оставшийся у осажденных пулемет.

— У нас нет десяти минут, — прошептал Обри.

Глотнув студеного воздуха, бешено зарокотал дизель генератора. Словно в ответ ему из-за горизонта донесся раскат грома. Майор поднял глаза — небо стремительно заволакивали низко бегущие тучи.

— Все равно не работает, — пожаловался Сельцман.

Майор вытащил пистолет, посмотрел на него так, словно увидел впервые в жизни, и отшвырнул в сторону, взяв вместо того бесхозную винтовку. Тяжесть оружия в руках давала иллюзию спокойствия, хотя Обри прекрасно понимал, насколько она пуста.

Со стороны леса доносились воинственные крики. Теперь пальба неслась отовсюду, и уже кто-то из столпившихся на краю площадки занимал удобные огневые точки — за брошенной машиной, за брошенным ящиком, за грудой бочек.

— Давайте же, мать вашу! — рявкнул Макроуэн.

Физик послушно сдвинул реостат еще на одно деление. Подполковник, грязно выругавшись, оттолкнул его от пульта и сдвинул рукоятку до упора. Замигала красная лампа.

— Полную мощность! Полную мощность на генератор!

По краю стального кольца побежали лиловые вспышки, и внезапно, как это происходило всегда, пространство в нем разорвалось.

— Лестницы! — крикнул Макроуэн.

Но приказа не требовалось. Оставшиеся в живых морпехи ринулись к провалу, взбираясь на кольцо стоячих камней по стремянкам, по наваленным поспешно ящикам, по плечам товарищей, и прыгали вниз, в разрыв между пространствами.

Обри не нужны были приборы, чтобы понять — установка барахлила. Или, как утверждал Сельцман, не справлялась с нагрузкой. По поверхности смыкания шла муаровая рябь, проводящие шины светились от жара.

— Долго не продержится, — шептал Сельцман, глядя на панель, — нет, сейчас все сгорит… а потом мы сгорим…

Безо всякого предупреждения он рванулся в сторону и, с неожиданной для такого хлипкого человечка силой расталкивая морпехов, поплыл в толпе к ближайшей лестнице.

— Боже, какая толпа, — отрешенно проговорил Обри. — Крысы, просто крысы…

Он не чувствовал страха. Только бесконечную тоску.

— Вы еще здесь? — обернулся к нему Макроуэн.

— А где еще? — отозвался Обри меланхолично.

Из проулка между ангарами выскочили трое туземцев — двое в легких кирасах, с арбалетами в руках, и один в пестром кафтане чародея. Обри снял всех троих одной очередью, как в тире, и мысленно порадовался, что не потерял сноровки.

— Бегите! — гаркнул подполковник, отшвыривая Обри, точно щенка. — Бегите, мать вашу!

Он ударил прикладом под дых ошалелого морпеха.

— Была команда отступать, солдат? — проревел он. — Слушай мою команду! Круговую оборону — занять!

Кто-то подчинился, но большинство продолжало рваться в провал между мирами. Двое сержантов, не потерявших головы, пытались сорганизовать оставшихся, чтобы наступающие эвейнцы не прорвались к установке раньше, чем все морпехи покинут базу.

— Да бегите же, Обри! — прохрипел Макроуэн. — Кто-то должен рассказать… что здесь случилось…

— А вы? — беспомощно проговорил майор, словно пробуждаясь ото сна.

— Кто-то должен прикрывать отход, — мрачно бросил Даг. — Убирайся!

Обри уронил автомат и побежал.

Побежал так, словно все демоны ада гнались за ним.

Он не помнил, как прорвался к лестнице, работая локтями, кулаками, коленями и даже, кажется, зубами. Только последний миг врезался ему в память — он стоит на древнем менгире, поддерживающем собранное из сложнейших приборов кольцо, посреди выжженного клочка земли, и горизонт словно бы загибается в небо, так что и Обри, и машина оказываются посредине необозримой зеленой чаши с черным кружочком посреди донышка, в самой глубине, и в ноздри ему бьет запах гари, и тлеющей изоляции, и далекого леса. А потом его толкнули в спину, и Обри Норденскольд рухнул в расплывчатое марево…

…Чтобы упасть плашмя на чьи-то ноги и торопливо откатиться в сторону.

Марево над головами сгущалось все сильнее. Обри оглянулся — к зоне перехода, оцепленной военной полицией, сбегались люди, торопились санитары с носилками, а стальное кольцо раскалялось, и плясали лиловые сполохи по кромке ворот.

Конец наступил почти сразу. Край кольца плеснул искрами, точно разом вспыхнула связка бенгальских огней. Вспышка лилового света заставила всех отвести взгляды, а когда Обри снова поднял голову, в кольце стоячих камней виднелось только невеселое английское небо.

И наступила тишина.

— Даг? — позвал майор, уже зная, что это бесполезно, что Макроуэн не поспел бы за ним, не мог вернуться. — Даг?

Молчание было ответом. Только шипели тлеющие провода.

Обри Норденскольд сел на траву и заплакал. Слезы катились по щекам, но стиснутое отчаянием горло не издавало ни звука. Потом пришли санитары и увели его.

* * *

Приехавший к началу уборки озимой пшеницы комбайн встретили не только староста с навязавшимся к нему в переводчики Васей Сошниковым, но и сам владетель Бхаалейн, который узнал постфактум об уборке сена големом ши, а посему позаботился, чтобы лично пронаблюдать с помощниками за вторым визитом со спины коня. Краснов, распрощавшись с ядерщиками, тоже подъехал.

Янович Василий Сергеевич на этот раз приехал на лучшем зерноуборочном комбайне колхоза. Председатель, получив свой кусок и плату за аренду, сейчас не поскупился. Да и сержант СМЕРШ в отставке жаждал вечерком еще пригубить наливочки. С прошлой банки он выпил поллитра, остальное спрятал до дня свадьбы младшего сына, назначенной на ноябрь, аккурат после уборочной.

— Откуда начинать, и кому потом? — спросил механизатор крестьян через знакомого спецназовца. Те молчали, только один вредный на вид мужичок, почесав голову, выступил вперед. Первым желающим оказался ленивый Норик, как и думал Тоур. Владетель был занят тем, что удерживал коня на месте, который почему-то нервничал при виде здоровенного железного голема.

Красный голем решетчатым длинным колесом нагибал в железные челюсти золотистую пшеницу, а те пожирали посевы. В решетчатой заднице собиралась солома в большие катыши, которые время от времени вываливались на убранное поле. Толпа сельчан смотрела на это процесс со всех сторон, над ней возвышался на коне-тяжеловозе сам барон, хмуро наблюдая за уборкой.

— А где зерно? — не выдержал Норик.

— Внутри, — ответил его зять, сидя в големе и показывая границы поля человеку, управляющему машиной. Добавил:

— Застилайте землю там, куда зерно надо насыпать, и куда можно подъехать.

Елика с матерью закрыла землю у дома несколькими старыми простынями. Убравший приличный кусок поля, комбайн подъехал к приготовленной площадке, и из трубы посыпалось широкой струей зерно. Вернулся к работе, и скоро весь урожай лежал у дома, обмолоченный. Солома огромными катышками была на поле.

Вечерком после уборки урожая во всем селе механизатора попросили рассказать про жизнь на селе в Советском Союзе. Слушали его все, даже владетель:

— У нас все, что можно, делается в деревнях машинами. Сами деревни разбиты по десятку, в главной эти машины ночуют, обслуживаются и ремонтируются. Мы с помощью машин, помогая руками, где надо, собираем очень большой урожай. Две трети отдаем за деньги в город и за эти ж деньги покупаем все, что надо большому хозяйству.

— То есть это хитрый большой налог? — спросил владетель Бхаалейн.

— Пусть так. Но и нам на прокорм скота и себе много остается. Лишнее мясо и молоко тоже продаем. Работаем много, но меньше вашего. Хлеб в городе пекут и нам привозят, одежду там же делают, но некоторые сами делают. Мы много еды отдаем, нам для нас и для ее производства много дают. Городские очень много делают для нас. Это и механизмы, и лечение, и обучение, и переработанная еда, и развлечение. Оружие там же делается. У нас нет очень богатых, больше простым людям остается. То, что лежало бы у богачей спрятанное, идет на пользу людям.

— У нас тоже все справедливо. Меня и моих людей кормят селяне, а я их защищаю, мои чародеи им помогают. Только не надо больше сманивать к себе людей. Картроз за слова, что он несправедлив, убивал ваших, — проговорил с угрозой барон.

— Коун, мы не сманиваем, хоть кто захочет — сбежит. Мы рассказываем и показываем, как наши селяне живут, чтоб не было кривотолков. Лентяи нам тоже не нужны, хоть на селе у нас легче и богаче жить. Мы на Беззаконной гряде строим свои поселения ради богатств недр и выхода к Рассветному океану. Но и землю будем обрабатывать. Мы будем мирными соседями, которым нечего скрывать, и уже сейчас показываем, что можем. И у нас своя справедливость, хотя дураки мешают местами, вы видели у нас такого воеводу. Этот человек с раннего утра до поздней ночи убирает урожай на огромных полях, когда надо. А зимой дел мало, — объяснял Сергей Викторович.

Владетель слушал, думал и не находил в Серебряном законе ничего против ши. И тут понял, что Эвейн, стоящий на справедливости, медленно проигрывает людям, у себя убивших мерзких владетелей, обнаглевших потомков воевод. Победили его не военной силой, которой могли с легкостью добить. И даже не потому, что провидец донес, что у беспокойных соседей появились чародеи из бесталанных людей. Свои чародеи были сильнее. Ши было много, и научились воевать с дружинниками. Дурак-воевода ши глупыми упреками владетелей и безумными речами ничего не добился. Победили его мирным големом, быстро убравшим все зерно. И неважно было, что им управлял бывший дружинник ши, в молодости воевавший сначала с разбойной империей, потом ловивший по лесам банды.

* * *

Лейтенанту Топорову на комбайн и все сопутствующие заморочки было глубочайше плевать, поскольку очень хотелось надраться, а сделать этого он не мог.

Проблема была не в том, как добыть спиртного — это-то было легко. В кармане лейтенанта мелодично позвякивали монеты, вырученные за десять «офицерских» банок сгущенки, ставшей для солдат «руки помощи» аналогом инвалюты — уходящий в увольнение рядовой получал на руки две банки, сержант — три и так далее. Еще кое-что, завернутое в носовой платок, надежно хранилось в нагрудном кармане вместе с комсомольским билетом — отступные начальнику караула далеко не исчерпывались злосчастными банками с самогоном (но генерал-майор Свистунов перекрыл кислород нечистым на руку офицерам), да и возможностей по части добычи товаров для обмена у офицера было несравненно больше.

Проблему представляли четверо пограничников с красными повязками, с мрачным видом нарезавшие круги по деревенской площади.

Практику эту командование ввело третьего дня, после того, как пятеро так и оставшихся неизвестными героями солдат вдребезги разнесли зал деревенского трактира, еще раз подтвердив при этом известную поговорку про табуретку в руках десантника, и скрылись с места происшествия задолго до того, как на это место смог добраться спешно вызванный с базы дежурный наряд. Явившийся следующим утром на базу прихрамывающий хозяин трактира не смог опознать среди предъявленных ему вчерашних отпускников ни одного из погромщиков. Или не захотел, справедливо рассудив, что с шиевых воевод возмещение стребовать проще и вернее, чем с рядовых дружинников, которые свои деньги к нему и так принесут.

Командование в очередной раз усилило патрули вокруг базы и, договорившись со старостой Тоуром, ввели в село ограниченный контингент советских войск в виде комендантского патруля.

Комплектовали же его исключительно из пограничников, которые обычных увольнительных были лишены — ибо что это за страж границы, который раз в неделю на сопредельную сторону шляется? В этом случае расчет командования на здоровую классовую ненависть к более удачливым частям оправдался полностью.

Но это все были семечки для некоторых солдат. Потому что на построении после ухода хозяина трактира начался ад. Свистунов стоял, осматривая всех солдат, особенно отпускников. Ему компанию составили замполит Кулагин, очень грамотно и доходчиво простыми словами объяснявший, почему янки сволочи, а заодно подполковник Краснов.

— В последний раз спрашиваю, кто устроил погром в трактире. Если не ответите, все попадете на гауптвахту, — спрашивал ледяным голосом командующий. У выведенных из общего строя отпускников потухли глаза, но все молчали.

— Есть предложение, — влез гэбист на беду многих солдат. — Всех, кто был в увольнении, не только отправить на губу, но и дослуживать на выбор в самую задницу на китайскую границу или в морскую пехоту в Заполярье. А заодно некоторых солдат, не ходивших в увольнение туда же служить.

На солдат как будто потянуло зимним ветром Заполярья. Тишину нарушал только ветер. Командущий одобрительно кивнул головой, и Сергей Викторович сказал такое, за что его одни проклинали, вторые благодарили:

— Тогда я еще на выбор пятерых случайных десантников из отпускников отправлю в дисциплинарный батальон, а потом они будут дослуживать в Заполярье. В дисбат попадут этот, этот, этот, этот и этот хулиганы.

— Да мы невиноваты, вы не смеете! У нас родители на родине большие люди, — стали возмущаться лихие ребята с северного Кавказа.

— Кто устроил погром?! — рявкнул Свистунов. Не получив ответ, приказал всех отпускников арестовать. Дальше был длительный и увлекательный процесс вывода из строя части военнослужащих. Сам Топоров был рад тому, что из его взвода убрали парочку исключительно бессовестных и наглых солдат. Еще заприметил, что командовать «штрафбатом» назначили капитана Козлова, про которого ходил слушок, что есть немало уголовников порядочней этой мрази в офицерской форме.

— Я требую всем запомнить и уяснить, что с нами шутки и наплевательское отношение вообще к службе и в частности к дисциплине плохо будут заканчиваться, — объяснял Сергей Викторович. Посмотрел на Топорова и добавил. — Это особенно касается тех, насчет которых я долго думал, не вывести ль их из состава группировки, и решил погодить.

* * *

И вот сейчас эта нудно маячащая перед Топоровым четверка стражей границы никак не позволяла лейтенанту окончательно ощутить себя эдаким белым сахибом среди дикарей. Если рядовой десантник, будучи изловлен в состоянии подпития, рисковал всего лишь отсидкой на гауптвахте и лишением увольнительных на некий срок, в зависимости от тяжести проступка, то для Топорова, угодившего после достопамятной истории с розовыми банками «на перо» к Бубенчикову, последствия могли быть самые непредсказуемые. Замполит-то был давно другой, но что записано пером в личном деле, не вырубить топором.

Лейтенант медленно прошествовал к торговому ряду, стихийно возникшему на соседней с площадью улочке. Может, тут повезет…

Вынырнувшая навстречу из-за угла пара в зеленых фуражках дружно отсалютовала замершему на месте Топорову и двинулась дальше, внимательно заглядывая в проходы между лавками.

Нет, ну надо же! Нигде от этих гадов спасенья нет!

От огорчения лейтенант сплюнул. Драгоценное время увольнительной расходовалось попусту — а следующая будет ох как нескоро! Да и стреляные автоматные гильзы уже не удастся достать так просто и толкнуть так выгодно…

Топоров зачем-то достал из кармана прихваченную им «на память» гильзу. Местные кузнецы ухитрялись превращать латунные трубочки в нечто совершенно невообразимое, способное привести в дикий восторг любого тополога — впрочем, простому люду, равно как и солдатам, затейливые вещицы тоже пришлись по душе. Даже проверяющие генералы КГБ с собой прихватили по штуке на память.

Та, что лежала на ладони у лейтенанта, напоминала распустившийся бутон розы, переходящий внизу в кольцевое вздутие, переходящее…

— Красивая вещица, правда?

— А? — Топоров с трудом оторвался от завораживающего мерцания искорок на выпуклых лепестках и поднял взгляд на говорившего… Нет, на говорившую!

Эта девушка довольно сильно отличалась от виденных Топоровым до сих пор местных красавиц. Короткая, до колен, цветастая юбка, блузка с прямо-таки вызывающе глубоким вырезом, светлые волосы до плеч и ясно-голубые глаза на очаровательном личике, определить по которому возраст незнакомки лейтенант не сумел — какие-то неуловимые нюансы превращали его в лицо то взрослой, опытной женщины, то совсем еще юной девушки.

— А… — снова попытался выдавить из себя хоть что-нибудь Топоров. Одна половина его сознания благим матом вопила: «Ну что же ты стоишь, козел, а еще десантник, гляди, какая краля, хватай немедля», зато вторая, которая, собственно, и должна была что-то предпринимать, полностью устранилась от руководства как моторно-двигательными, так и речевыми функциями лейтенантского тела.

— Возможно, коун дружинник ищет кого-нибудь, кто бы помог ему весело провести вечер? — осведомилась незнакомка.

Топоров истово закивал.

— Тогда я с удовольствием помогу ему в этом, — улыбнулась девушка многозначительно. — Но предупреждаю — это будет стоить недешево. Надеюсь, коун располагает суммой в пятнадцать малых золотых?

Так это шлюха, осенило наконец Топорова. Самая обычная б…, каких в Союзе на каждом углу… впрочем — он снова глянул на девицу, на это раз оценивающе, — такие на каждом углу не стоят, разве что около интуристовских гостиниц. Симпатичная, не потасканная еще — а почему бы и нет? Денег, конечно, жалко, но когда еще простому десантному лейтенанту вот так, запросто, удастся снять настоящую валютную проститутку?

— Коун располагает, — небрежно процедил он. — И коун желает весело провести вечер. Очень весело.

— Я думаю, — девица ловко переместилась вперед и прильнула к лейтенантскому плечу, — коун дружинник останется мной доволен.

— Посмотрим, — прищурился Топоров.

Не знаешь ты, девочка, что такое русский десант, весело подумал он. Это тебе не заплывших жиром купчишек ублажать.

— Как коун прикажет называть его?

— Геннадий, — отозвался лейтенант и, вспомнив, какие проблемы возникали обычно у местных с русскими именами, добавил: — Можно Гена.

Назовешь Крокодилом — придушу, мрачно подумал он.

— Ген-на, — раздельно, точно пробуя на вкус, выговорила девушка. — Какие у вас, демонов, странные имена. А ты можешь звать меня Тесса.

* * *

Светлы ночи в стольном городе Андилайте. Нежными гирляндами голубых огоньков сияют верхушки башен, вторя им, разгоняют ночной мрак зеленые уличные светильнички, притаившиеся в ветвях деревьев. От окраины до окраины можно пройтись, отбрасывая дивные двойные тени. Чуден стольный град Андилайте для влюбленных парочек… и полная жопа для спецназа.

Но есть в стольном граде одно место, где царствует темнота. Черная, вязкая, она даже кажется еще непроницаемей из-за контраста — потому что тьма эта сгустилась у подножия Межевой скалы, на вершине которой сияет, словно подсвеченный прожекторами, императорский дворец.

Именно мимо подножия Межевой скалы пролег путь американской группы. И именно темнота стала причиной того, что Тим Грисби, оступившись, на пару секунд включил фонарик.

— Твою мать, Грисби! — тихо ругнулся капрал Ховард. — Совсем сбрендил?

— Простите сэр, виноват, — скороговоркой отозвался Тим. — Чертова канава… я всего на секунду… никто не мог…

— Вернемся, — прошипел капрал, — я тебе таких фонарей на рожу понавешу, что ты у меня будешь лучше любой кошки в темноте видеть!

— Да, сэр. То есть есть, сэр.

* * *

Крису передвижение в темноте давалось легче прочих. Конечно, их всех натаскивали на ночные действия, а у большинства был вьетнамский опыт… но Вьетнам был давно, а он только пару месяцев назад ползал по панамским джунглям. Ну а ночи близ экватора отменно темные.

Именно поэтому его и поставили в дозор, пока группа обходила Межевую скалу.

— О'кей, вот и мостик, — прошептал сержант Гамильтон, опускаясь на колено рядом с Крисом. — От него до русского мотеля пятнадцать минут ходу.

— Не нравится он мне, — неожиданно для самого себя сказал Крис.

— Кто? — не понял Теренс.

— Мостик. — Крис скривился, пытаясь привязать слова к неуютному ощущению под ложечкой. У него один раз уже было такое — там, в джунглях. Они с Седжвиком так и не узнали, кто тогда смотрел на них из черной стены деревьев тяжелым немигающим взглядом.

— Мостик как мостик, — сказал Гамильтон. — Может, с виду и хлипкий, а сделан основательно. У них тут все эдакое… ажурное. Зато широкий… авто проедет. Даже перильца есть.

— Смена дозора, — скомандовал лейтенант Томас. — Тройка Фернандеса — вперед.

— Есть, сэр!

— Слушай, а эти русские… — слегка запыхавшись, спросил «Бык» Лопес у капрала Фернандеса, когда дозорная тройка закончила перебежку к мостику. — Какие они?

— Не знаю, — отозвался капрал и зачем-то подергал свою «кастильскую» бородку. — Но скоро узнаю.

* * *

Американцы подкрались перебежками к гостинице, самые здоровенные выдавили дверь, часть начала минировать здание, большинство ворвались внутрь. Тут капитан Мухин крикнул на английском с сильным акцентом:

— Сдавайтесь! Вы окружены!

— Занять круговую оборону! Всех, кто в здании, взять в заложники, — приказал майор Ричардсон. Но увы, гостиница оказалась пустая. И тут раздался голос на языке Эвейна:

— Сложите оружие и выходите. Если откажетесь, то на вас обрушится дворцовая стража Эвейна, я ее сотник.

Словно подтверждая его слова, в воздухе зависла гроздь светящихся шариков. Вся группа поняла, в какой ситуации оказалась. Тим высказался:

— Может, попробуем прорваться?

— Мы в полной заднице. Не видишь, что русские сговорились с местными, — сквозь зубы ответил капрал.

* * *

Проснулся лейтенант Топоров от того, что лучи солнечного света, с трудом пробившись через низенькое оконце, наконец-то добрались до подушки.

Голова болела, но не очень. Хоть и нахлестался он вчера порядочно, нобыло это вполне приличное местное вино, а не всякое жидкое г…, наспех процеженное через фильтр противогаза. Да и ударить в грязь лицом перед дамой, пусть и легкого поведения, тоже не хотелось.

Впрочем, насколько лейтенант был в состоянии припомнить вчерашний вечер, дама осталась им довольна. Весьма. Иначе бы не спала сейчас у него на груди, почти неслышно посапывая, совсем по-детски подсунув ладошку под щеку. И было это состояние Топорову до такой степени приятно, что нарушать его не хотелось просто категорически.

Но делать это все же придется, огорченно подумал Топоров, потому что часы лежат на столе, рядом с кувшином пива, предусмотрительно оставленным с вечера. Но так не хочется ее будить! Кто бы знал!

Жениться на ней, что ли? Из бывших б…, говорят, хорошие жены получаются, если, конечно, и в самом деле завязать решила. Да ну! Нужен он ей очень. Видел же, сколько она за ночь заколачивает… сам, кстати, отдавал. А он кто? По местным меркам — так, дружинный полусотник, тот самый нуль без палочки.

От этих унылых размышлений в горле у лейтенанта пересохло окончательно. Он с тоской уставился на вожделенное пиво, которое — вот оно, рукой подать — было так близко и одновременно так недосягаемо. Еще бы чуть-чуть…

Топоров аж зажмурился, воочию представляя, как глиняный кувшин слетает со стола навстречу протянутой руке, тычется в пальцы…

— А-а-а!

— Что? Где? Что случилось?

Сонная девушка непонимающе уставилась на пузырящуюся рядом с ней пену, затем перевела взгляд на забившегося в угол кровати лейтенанта.

— Ва-а-а, — промычал Топоров. — Я-я-а хотел… А он слетел со стола… И мне по пальцам…

— Ах, ну это бывает, — успокаивающе заметила девушка. — Не справился с Даром… случается. Даже, говорят, с гильдейскими, а уж их-то учат в огне гореть, а себе спуску не давать. После такой, — она сладко потянулась всем телом, — бурной ночи это вовсе неудивительно.

— Д-даром? — повторил лейтенант сдавленным шепотом.

— Ну да, — кивнула Тесса. — Странно, а меня местные уверяли, что вы, демоны, все бестолочи.

— А… чего?

— Бесталанные, лишенные Дара.

— М-м-м…

Главное — не паниковать, подумал он. Ты же десант, Гена. Должен сообразить, как поступить с Даром.

Может, это все так, по пьяному делу? Пройдет?.. Или вообще померещилось. Лейтенант покосился на кувшин с наивными петухами, который до сих пор сжимал в руке, глотнул от души и, сочтя, что начинать нужно с чего полегче, перевел взгляд на часы. Те послушно всплыли в воздух, глумливо покачивая обвислым ремешком. Нет, не померещилось… Зато из увольнения опоздал капитально. Вроде мелочь, но с учетом прошлых косяков погоны точно сорвут.

— А знаешь, — задумчиво сказала девушка, — мне с тобой вчера было хорошо. По-настоящему хорошо, давно уже так не было. Ты не подумай, это я не из-за того, что ты чародей. Этим я потом перед подругами буду хвастаться — дескать, спала с эллисейном. Наши-то чародеи на таких, как я, и взгляда не потратят — зачем им, когда перед ними и так любая юбку задерет? Но вчера-то я не знала… и мне просто было хорошо.

— В самом деле? — осторожно спросил Топоров.

— Хочешь — Керуном поклянусь, — улыбнулась Тесса. Спокойно так улыбнулась, непрофессионально. — А я тебе понравилась?

— Очень! — честно сознался лейтенант. — У меня такого… такой женщины еще не было.

— А хочешь, — прищурилась девушка, — будет? Каждую ночь?

— Это как?

— А так! — Тесса одним гибким движением прильнула к нему. — Мы можем уехать отсюда вместе — ты и я. Ты — опытный воин, да еще таланный, такого любой владетель с охотой в дружину возьмет. А я… тоже кое-что откладывала, для начала хватит. Или, — она приподнялась на локте и с тревогой заглянула в лицо лейтенанту, — твой владетель не отпустит тебя? Или ты давал погробную клятву?

— Мой владетель… — задумчиво повторил Топоров. — Да, мой владетель вряд ли отпустит меня к тебе… если я его попрошу… А вот если я его просить не буду…

* * *

— Это неслыханно! — Император грохнул кулаками по столу, будто ему казалось, что без скоморошьих ужимок собеседники не поймут всей серьезности положения.

«Старик сдает, — подумал Дартеникс ит-Коннеракс. — И печальней всего, что он понимает это и сам, но ничего не делает, чтобы справиться с собою».

Он обвел взглядом зал Совета десяти — такой тесный, что напоминал скорей большую комнату, совсем не похожий на просторные чертоги, излюбленные зодчими замка Коннегейльт. Возможно, потому, что стены его были выложены драгоценным янтарем и сделать зал обширней — значило вконец разорить казну. Почти весь зал был занят огромным столом в форме неправильного шестиугольника. Вдоль трех его сторон восседали по трое представители гильдий, владетелей и советников, еще две оставались свободны, а последнюю, самую узкую, занимал император. Оттуда он мог одновременно окидывать взглядом остальных членов совета.

Дартениксу для этого приходилось поворачиваться, а крутить головой, покуда самодержец не прервал своей бессвязной речи, было бы непочтительно. Впрочем, он и так знал, кто сидит рядом с ним, и даже мог догадаться, какое мнение у кого сложилось о последних событиях.

— Неслыханно! — повторил император. — Дикие ши устраивают разбойное нападение на гостиницу в центре столицы, не озаботясь покоем и благополучием жителей Андилайте! Чье небрежение привело к тому, что не смиренные клятвою демоны разгуливают по стране, как по своим преисподним?!

Было бы довольно странно, мелькнуло в голове у Дартеникса, если бы дикие ши, перед тем как пытаться устроить кровавое побоище, вначале интересовались у городского головы, где бы им лучше это сделать, чтобы не потревожить сон мирных обывателей.

— Все это, само собой, весьма возмутительно, — пророкотал старшина Вермидеракс, — но возмущаться злобством демонов я могу и у себя в постели, откуда вытащил меня гонец. Что могут рассказать нам о природе этих ши те, кому Серебряным законом предписано блюсти покой жителей Эвейна Благословенного?

Дартеникс ухмыльнулся — про себя, конечно. Глава гильдии кузнецов уловил самую суть противоречия. Собрав в столь неурочный час малый совет и вот уже добрых полчаса оскорбляя уши и рассудок наивысших людей страны едва ли не площадной бранью в адрес распоясавшихся демонов, император покуда ни единого слова не сказал по существу.

— Прошу, коун Неаракс, — раздраженно бросил император, усаживаясь.

Сосед Дартеникса неспешно поднялся на ноги, позвякивая алыми бляхами на серебристой кольчуге. Воевода собственной дружины императора отвечал, помимо прочего, за порядок в стольном граде.

— Мои дружинники пленили нападавших демонов, — проговорил он не спеша. Дартеникс, даже не поднимая головы, ощущал, как соскальзывает в его сторону взгляд воеводы, точно в поисках поддержки. — И допросили при посредстве дружинных провидцев. Еще мы допросили других демонов, которые нас попросили помочь захватить в плен нападавших.

— Что же вы разузнали? — нетерпеливо осведомился Вермидеракс.

— Эти ши принадлежат к двум враждебным друг другу племенам, — ответил воевода. — И те, и другие проникли в Эвейн около трех месяцев назад… через стоячие камни близ восточного и западного рубежей. В Андилайте их … — воевода замялся, — передовые дозоры. Оба племени желали привести своих посланцев пред взор раахварракса и склонить его слух к своим обманным речам. А пуще этого — стремились не позволить того же врагу. Западные ши напали на восточных ши, но мы устроили засаду по просьбе восточников. Вторые тоже хотели напасть, но передумали. Вместо этого нашими руками подловили западных на подлости. Мы действовали по закону.

— И как же так вышло, — полным яда голосом осведомился владетель Тарьюс ат-Баларайн, — что безумные ши месяцами шляются по эвейнскои земле, не встречая ни отпора, ни препятствия?

В который уже раз Дартеникс убедился, что со стороны императора ввести в малый совет этого склочника было ошибкой. Да, коун Тарьюс прекрасно понимал, кому обязан возвышением, и всегда поддерживал своего покровителя, случись голосам в совете серьезно разделиться, — но дурные манеры и сутяжная натура баларайнского владетеля сводили на нет всякое дополнительное влияние, какое мог бы получить император через своего ставленника. Вот и сейчас — не кто виноват надо выяснять, а дело делать!

— Почтенный владетель Баларайна, — ответил старшина Брейлах, не дожидаясь, пока император предоставит ему слово, — не прав. Он не прав трижды! — Чародей предупреждающе вскинул руку, останавливая готового перебить его владетеля. — Он не прав, говоря, что ши появились в Эвейне неведомо для нас, ибо еще два месяца назад вести об их появлении достигли столицы. Он не прав, говоря, что ши не встретили отпора, ибо благородный владетель Торион ат-Дейга пал в бою с ними, и тогда же — наследник и родич его Бран, так что сиденье владетелей Дейга пустует ныне, и род сей пресекся, и дар сей утрачен! — В потрескивающем голосе чародея звучал жаркий гнев. — И в-третьих, владетель Баларайна не прав, задавая свой вопрос, ибо все сказанное мною сейчас уже известно тем, кто имеет уши.

«Так его», — довольно подумал Дартеникс.

— Если эти вести уже обошли весь Эвейн, — напористо проговорил владетель Тарьюс, — почему же армия среброрукого не сокрушила безумных ши, едва провидцы донесли их до Андилайте?

— Потому что это не дело раахварракса, — отозвался Брейлах. — Чародей огневого талана Линдан ит-Арендунн, служащий ныне земле Дейга, предпочел не взывать в этот раз к Серебряному закону. Вместо того он обратился к совету гильдии за помощью… и мы, разумеется, ее оказали. Точней сказать, оказываем, — поправился он.

«Вот сейчас, — отрешенно подумал Дартеликс, — император должен сказать „с моего согласия и благословения“. Или нечто вроде того. Но он не скажет, вот в чем беда. Тяжелые времена ждут Эвейн… да еще эти ши…»

Император не сказал. Трое владетелей ошарашено примолкли, не зная, радоваться такому обороту событий или огорчаться. Конечно, хорошо, что дело не дошло до всеобщего ополчения… но если император с таким безразличием отнесся к судьбе одного владения — что станется с остальными?

— А чего хотят эти демоны? — поинтересовался надзиратель дорог коун Ториш. — Возможно, справедливее было бы договориться с ними, а не начинать, не разобравшись, войну, в которой погибнет, без сомнения, немало добрых чародеев и дружинников.

Дартеникс поморщился. Надзиратель дорог был, на его взгляд, слишком уж тесно связан с имперским казначеем. Люди склонны преувеличивать важность своего ремесла — воины полагают, будто добрый меч способен решить любую проблему, а торговцы столь же трепетно относятся к деньгам.

— С теми, кто вырезал целую деревню, кто пресек чародейный род, кто притесняет попавших в их власть? Разве может быть мир с подобными существами? — выразил всеобщее мнение Брейлах.

Ответа советник не услышал. В голове его прозвучал тихий, бессловесный голос: «Позвольте воспользоваться вашими глазами, коун».

«Будь так добр. — Он едва не ответил провидцу вслух. — Негоже заставлять Альтерикса ждать».

Чародеи торопились. Не успела мысль отзвучать в голове Дартеникса, как обок скромного трона распахнулся створ и из обрамленного лиловыми сполохами провала выступил Ратвир.

Губы императора стянулись в нитку.

— Приветствую тебя, племянник, — процедил он. — Верно, у тебя есть веская причина врываться столь дерзко на собрание Десяти?

— Воистину так, дядя. — Ратвир поклонился почти небрежно. — Ваше величество… почтенные коуне… я рад сообщить всем вам, и в первую очередь — вам, старшина Брейлах, что орда ши, угрожавшая западным рубежам Эвейна, сокрушена. Немногие уцелевшие, к стыду моему, скрылись за стоячими камнями.

Малый зал Совета огласился слитным торжествующим кличем. Даже сомневавшихся захватил общий порыв. Лишь император молча хлопнул ладонью по столу, то ли в радости, то ли от гнева.

Некоторое время следить за происходившим в зале было затруднительно. Все — владетели, советники, старшины — говорили одновременно, перекрикивая друг друга. Ратвир с безмолвной улыбкой наблюдал за этим сумбуром, по временам обмениваясь взглядами со столь же молчаливым Дартениксом.

— Почтенные коуне, — промолвил советник, когда базарный гам несколько унялся, — мне кажется, все мы кое о чем забываем.

В зале воцарилась тишина. В забранное янтарным витражом узкое окно по правую руку от императорского места заглянуло рассветное солнце, и тесный чертог расчертили медовоцветные лучи, разом заглушив неровное мерцание светильников.

— До сих пор, — веско проронил Дартеникс, — мы говорили об одном племени демонов, совершенно забывая, что и на восточном рубеже, во владении Бхаалейн, появились ши. И о них, в отличие от кровожадных пришельцев с запада, нам неведомо почти ничего.

Он поймал лукавый взгляд Ратвира. Да, воспитанник мой, я могу тобой гордиться — ты все понял сам, и мне не придется объяснять…

— Мы уже ведаем, чего желают они, — прогудел Неарикс. — По справедливости следовало бы поднять дружины со всех владений и втоптать негодяев в эвейнскую землю!

— Это… было бы мудрое решение, — пробурчал себе под нос император.

Владетель Тарыос согласно покивал.

— Ну почему же? — шелково пропел старшина Брейлах. — Чтобы собрать ополчение, нужно время — не один день, насколько мне ведомо. Во всем Эвейне не хватит отверзателей, чтобы каждый дозор в каждой дружине спешно перебросить на поле брани. В то время как на западной окраине уже собрано гильдейское войско, доказавшее делом способность справиться с боевыми чарами ши, и достанет лишь слова императора, чтобы оно прошло общим створом во владение Бхаалейн.

— Старшина гильдии огневиков, — проронил молчавший доселе владетель Тогрина Мерист, — верно, забывает, что по Серебряному закону император может распоряжаться только ополчением, собранным в случае вторжения ши.

— Верно, — покладисто согласился Брейлах, — среброрукий не имеет власти распоряжаться гильдиями… но как глава гильдии стражей он может обратиться с просьбой к нашему совету… А совет старшин заранее высказал свое согласие.

«Ах ты лис рыжий! — с некоторым удивлением подумал Дартеникс. — Этого я не знал». Впрочем, имея дело с Брейлахом, лучше ничему не изумляться.

Император едва заметно нахмурился. Советник понимал грызущие его сомнения. Конечно, было бы соблазнительно воспользоваться уже собранной армией наймитов, а не отрывать от дела владетельские дружины — порубежным хватает дел и без войны с демонами, а в срединных землях вояки обленились и размякли до того, что про них уже травят байки в придорожных корчмах. Но тогда придется идти к гильдиям на поклон… и хуже того — Брейлах ни словом не обмолвился, что войско это станет подчиняться императору. Оно сокрушит демонов, но командовать им при этом будут чародеи.

Дартеникс обвел взглядом стол. Нет, если решать придется сейчас, мнения разделятся. Гильдейцы, конечно, всей душой за предложение огневиков… даже старшина лекарей Ольвераникс, выбранный владетелями и более всех своих товарищей склонный поддерживать их точку зрения. Владетели колеблются, все трое. Неарикс кипит от возмущения — на его светлых щеках краска гнева заметна даже под бородой. Император… тоже против. Коун Ториш снова спросил:

— Возможно, справедливее было бы договориться хотя бы с восточными демонами, а не начинать, не разобравшись, войну, в которой погибнет, без сомнения, немало добрых чародеев и дружинников. Вы, кажется, уже договаривались с ними против западных ши.

— Они только предупредили нас о бесчинстве западных демонов. Мы дружить с ними не намерены, — рявкнул воевода. — Не верю в их доброту. Они тоже хотели напасть, но передумали.

— Мне, как погляжу, сколько богатств у императора, тоже хочется их себе взять, но я не поддаюсь соблазну, — ответил казначей.

Император пробежался пальцами по столешнице, и негромкий перестук прервал все разговоры… точно перестук шиевых громобоев, мелькнуло в голове у советника, и Дартеникс вздрогнул, прежде чем, собравшись с мыслями, промолвил:

— Мы опять забываем кое о чем, коуне. Согласно тому же Серебряному закону, который здесь так обильно поминался, раахварракс может послать войско лишь в помощь пострадавшему от демонов владетелю. То же касается и гильдий. — Дартеникс выдержал паузу, давая слушателям время вдуматься в его слова. — Рахтаварин ат-Бхаалейн не просил о помощи.

Слова канули в вязкий мед, затопивший палату, и наступила тишина, нарушить которую осмелился только Ратвир.

— Со всем почтением, дядько, — короткий поклон Дартениксу, — дяде, — императору, — коуне, — всем сидящим за столом разом, — вы ошибаетесь. Только что мне, — советник отметил это царственное «мне» и подивился, откуда у мальчика такие сведения, — донесли, что владетель Бхаалейна обратился к Серебряному престолу с мольбой о помощи. Однако, — он вскинул руку, предупреждая вопросы, — не о помощи военной силою. Почтенный владетель просит прибыть в его кирн и земли посредника, дабы рассудить его с пришлыми демонами.

«Коун советник, — зазвучало в голове у Дартеникса, — минуту назад…»

«Спасибо, я уже знаю, — ответил тот, стараясь думать четко и внятно. — Впредь, Таллис, будь добр вначале меня извещать, а воспитанника моего — уже потом. И — соедини меня с ним, если тебе не в тягость».

«Ничуть».

Канал мысленной связи расширился, включая третьего неслышимого собеседника.

«Я уже понял, что ты задумал, мальчик мой, — передал советник Ратвиру. — Только впредь постарайся предупреждать, покуда меня, старика, удар не хватил от твоих выходок».

«Дядя, — мысленный голос воспитанника был исполнен искренней сердечности, — если уж вы пережили лягушек в сапогах, то мои убогие интриги не смутят вас ни и миг».

Взгляд императора, пребывавшего в блаженном неведении об идущей рядом с ним беседе, слегка повеселел. Слова Дартеникса и Ратвира открывали перед ним достойны выход из положения, грозившего обернуться неминуемы позором. Еще минуту назад любое его решение могло бы расценено как признак слабости. А сейчас… дилемма разрешалась сама собой, и единственным подвохом очевидного пути было то, что путь этот был предписан императору молодым толковым наследником.

— В таком случае, — промолвил император, и Дартеникс про себя подивился, насколько внушительно еще звучит голос старика, — мне не остается ничего иного, как иcполнить просьбу верного владетеля Бхаалейна и отправить ему в помощь моего племянника Ратвира ат-Лориса, а с ним — дружину дома Конне под рукой воеводы Неаракса, и, — он помолчал миг, как бы прикидывая, — наймитов-чародеев, сколько сочтет нужным.

— Благодарю, дядя. — Ратвир поклонился несколько глубже, чем прежде. — Только позволь мне сначала потолковать с сотниками передовых дозоров ши.

— Зачем?

— Чтобы лучше узнать про ши, — ответил наследник. — Вдумайтесь! За тысячи лет — впервые явились к нам ши, способные отверзать врата между мирами, не дожидаясь звездных приливов, не прибегая к могучей волшбе или стражескому дару! Впервые показали нам силу, доступную любому, хоть наибесталаннейшему землепашцу! Покуда мощи наших чар достало, чтобы устоять благословенному Эвейну под напором западных. Нельзя недооценивать их! Безволшебные, они сумели смирить могучие силы. Что будет дальше? Я боюсь, что западная орда к нам прислала только малый отряд от своего числа. И потому нам очень надо попробовать получить возможность использовать восточную орду против западной. Я планирую поговорить одновременно с сотниками обеих орд, чтобы больше узнать. Они не удержатся, чтобы плохое не рассказать про противника.

— Только дозор западной орды возглавляет сотник. Глава восточного дозора называет себя советником императора восточных ши. Но я по прежнему думаю, что у них обычное варварское королевство, каких перевидели немало, — поправил Неарикс.

— Нет! Убогое королевство из десятка или двух-трех десятков племен не может создать такие големы, какие мы видели у ши. И есть донесение от друида, побывавшего у восточных ши, и подтверждающее мои слова.

Император благосклонно кивнул:

— Давайте посмотрим на них.

«Убогие интриги? — мысленно бросил Дартеникс своему воспитаннику. — Тогда помогите мне дии, если тебе в голову взбредет взяться за это дело всерьез!»

«Да ну, дядя! — До советника долетело нечто сходное с небрежным пожатием плечами. — Это было так просто!».

«Тебе еще многому предстоит научиться, — серьезно ответил Дартеникс. — Не так важна красота рукояти, как крепость клинка».

* * *

— Это подстава, нас спровоцировали на нападение, — возмущался майор Ричардсон, увидев малый совет.

— Чем спровоцировали? Тем, что мешаем грабить отсталые народы и обогащаться вашим миллиардерам за счет бедных? Или тем, что прибыли в этот город без вашего разрешения? — спросил Сергей Георгиевич.

— Вы прибыли в город, чтобы обманом навязать свою дружбу императору, и этому мы хотели помешать, — сказал Ричардсон.

— А мы что, дети малые, чтоб вы за нас все решали? Или нас считаете варварами? — возмутился император. — То, что вас, западные ши, представляет всего лишь сотник, для меня это знак неуважения и оскорбления. Восточные прислали ко мне советника правителя для первоначальных переговоров. И зачем вообще сюда явились?

— Мы прибыли, чтобы наладить с вами сотрудничество. Вы нам помощь с магами, а мы свои знания и умения, — ответил Кара-Мурза.

— Они врут! Восточные демоны хотят вас лишить свободы, заставить жить в неволе, а мы несем народам свободу, новые права и свет знаний. Мы их предков из варварства вытащили, не только мы, но и мои предки всегда всегда были лучше восточной империи. Мы для всех народов хорошие соседи, и наши люди в осталых странах несут им знания, свободу, благосостояние и мирную жизнь, — прокричал янки.

— Все сказанное вами будет использовано против вас, если позволит рахваарракс, — ехидно и самодовольно улыбаясь, молвил советский посланник. Император одобрительно кивнул. — Какой свободы лишили? Свободы хитростью и обманом деньги зарабатывать? Создавать разные партии? Так свободы слова и у вас нет, приверженцев красных у вас обижают. У них можно стать очень богатым, у нас запрещено. Когда свергли владетелей, у них стала власть купцов и разбойников, у нас власть ремесленников и земледельцев. Кто честнее, вы знаете. За счет того, что у нас давно жестокостью избавились от воровства и очень богатых людей, начали централизованно управлять, мы даем людям бесплатное жилье, бесплатное образование и медицину, а у наших врагов все дорого и в долг, чтобы люди были в рабстве. Строим много заводов, чтобы на них делать все полезное, много големов для облегчения труда. Вы порабощаете народы, заставляете их правителей все дешево вам продавать, и объявляете жестокими и плохими всех владетелей других земель, кто вам не подчиняется. Потом против тех варварских племен, кто им не подчиняется, воюют с большой жестокостью, а мы вытаскиваем эти племена из варварства и защищаем.

— Не верьте ему, он врет! — запаниковал майор. — Они сокрушают власть владетелей и насаждают свою! И власть чародеев уничтожат.

— Вас не спрашивали, — заметил наследник. Добавил:

— Мне донесли, что ваш воевода сначала оскорблял владетеля Картроза, утверждая, что он несправедлив к крестьянам, а потом вооружал разбойников, чтобы те свергли власть владетелей. Сейчас ваши люди уже ни к чему не призывают, а только хвалятся, что они живут лучше чем в Эвейне, и все показывают. Мы вас потому опасаемся.

— Мы в вас ошиблись. Похожий строй общества у нас называется феодализм, и вы первые и единственные, у кого в таком способе жить царит справедливость. Еще наши бывшие владетели потомки воевод, много о себе возомнившие, а у вас чародеи. Наш глупый воевода ошибся, потому из-за него погибло много людей. Сам не убивал, и потому его осудили на жизнь в неволе на ваших тридцать лет. Там и умрет в мучениях. Мы решили создать свое владение на границе с Эвейном, чтобы люди честно рассудили, где лучше жить, у вас или у нас. Думаю, западники к вам прислали только одних солдат, чтобы те, если вы не станете с ними торговать на выгодных для них и невыгодных для вас условиях. Если откажетесь им подчиняться, их войско будет убивать ваших людей от крестьян до владетелей, будут вырезать все селения, которые им откажутся подчиняться. Еще они любят поддерживать всех, кто против нас, даже самых плохих. Последнюю державу владетелей против нас поддерживали, мы, когда показали людей оттуда провидцу Картроза, он потерял сознание от ужасающих картин оттуда, — тайно радуясь рассказывал Сергей Георгиевич. Но его прервали.

— Они уже уничтожили несколько деревень и пресекли владетельский род. Мы только что изгнали их орду. Сами убили всех, кто не смог сбежать, — гордо ответил Ратвир.

— Вы еще поплатитесь за убийство наших людей. Вы только малую часть нашей армии уничтожили, остальная придет и накажет вас так, что вы навеки пожалеете на американцев руку поднимать. Мы даже тех из своих, кто вырезает чужих людей, строго не наказываем и не сдаем на расправу. А в отношении восточников запомните: именно мы их своими знаниями вытащили из варварства. Мои предки во всем лучше, культурнее и гуманнее их, восточных варваров, так всегда было и будет. Будете с нами дружить и нам подчиняться, будем вместе мирно жить на одной земле, — психанул Ричардсон. Оказалось — зря. Местные владыки нахмурились, а советский посланник за словом в карман не полез. Ну чего стоило такого же из США дать в разведгруппу!

— Видали, какое их истинное лицо? Их союзники держали в рабстве десятки народов, а мы помогли избавиться от этого рабства, — торжествуя отвечал Сергей Георгиевич. — Про передачу знаний вот что скажу. Они часть знаний сами создали, часть у других народов взяли, мы у них часть, но многое сами создали и стали сильнее их. США развращает варварские племена, продавая им отраву. Их держава создана из беглых купцов и разбойников на чужой земле, на которой почти полностью убили коренное население, часть их народа бывшие рабы, украденные на другой земле, — и тут бросил на стол главный козырь. — Для захвата рабов и подчинения коренного населения не просто убивали не только всех, кто сопротивлялся, но и умышленно вырезали всех шаманов с семьями, чтобы не было вождей у рабов. Наши переселенцы на чужих землях перемешивались с местными племенами, и ныне в национальных владениях вместе живут потомки переселенцев и ранее пребывавшие в варварстве. Мы позволяем, кто хочет, жить как предки, и роды шаманов сохранились.

— Зато свою родную религию отбросили, а мы, католики и протестанты, уважаем свою религию и священнослужителей, — дернулся майор, ему уже было все-равно при виде закипавших членов Малого совета, готовившихся стереть его в порошок.

— За что их уважать? Не за что! То, что у них в ходу мужеложство, и у вас разрешено, это мелочь. Во всей Европе кроме мусульманских земель, Польши и наших предков, процветала сотни лет Инквизиция. Это организация охотилась и убивала не только и даже не столько тех, кто позволял усомниться в учении о едином боге. Они сотни лет охотились и убивали всех, кого подозревали в способности к чародейству. У них теперь красивые женщины редкость, потому что убивали красавиц по подозрению к очарованию мужчин чародейными способами.

Майор Ричардсон побелел, вспомнив об охоте на ведьм в Англии, его мысли тут же срисовал провидец и всем показал.

— Вы со своими людьми будете отправлены обратно и расскажете, что мы будем убивать на земле Эвейна каждого из вашего народа, кто посмеет сюда сунуться! И будьте прокляты навеки, бешеные твари! — взревел император в жуткой ярости.

— По донесениям среди западных ши люди с чародейными способностями не замечены, а среди восточных демонов их десятки, — проговорил Ратвир. Под эти слова Ричардсона вывели из комнаты.

* * *

— А теперь вам надо доказать, что Серебряной империи нужно с вами торговать, — объявил рахвааракс. В то, что перед ним мудрый советник правителя восточных ши, поверил легко, как и в то, что они лучше западных демонов. Только насторожили не на шутку слова о их ненависти к владетелям.

— Так все понятно же. Мы вам даем свои знания и учим всему, продаем свои изделия. Вы учите наших магов и помогаете новых находить. Еще есть масса применений для чародеев у нас в сложных проектах. К примеру, мы вам даем грузоподъемные машины, а вы нам магов-движителей для перемещения грузов, куда нашими машинами не подлезть, — бросил одну из своих заготовок Сергей Георгиевич.

— Зачем нам ваши големы, если мы можем их волшебством заменить? И мы сами можем подсмотреть в вашем мире и такие же сделать? Зачем вы вообще нам нужны? Ваших слабых магов обучать мы остерегаемся, — ответил наследник.

— Мы можем своих людей со способностями методом проб и ошибок научить не хуже, только время надо. И со своим пониманием мира даже еще лучше. Вы наши технологии повторить не сможете без нашей помощи и наших инструментов. У вас нет даже базовых знаний и ключевых технологий, известных нам давно. Объяснить?

Все напряженно ждали продолжения, хотя уже устали. И посланник продолжил:

— Вы бумагу делать научились, но не знаете и сейчас, как лучше с ее помощью знания распространять, а без этого вы бессильны.

— Почему бессильны? Провидцы знания передают прямо в головы. И на бумаге мы все нужное записываем, любой может прочитать, — удивился коун Ториш.

— Именно, что вы на бумаге только писать и умеете. А сделать буквы, закрепить на доске и сделать тысячу отпечатков на тысяче листов бумаги вы не додумались, насколько я понял. Мы так делаем книги, которых у вас я не видел. Только рукописи. Без этого умения вы бессильны перенять наши знания, не то, что улучшить. Потому что вместилища умов не хватит. А без книг вы не можете учить очень много людей. Еще вы привыкли обходиться глазомером и магией там, где мы точно считаем сложными способами и точным измерением.

— Зачем нам умение сложно считать? — спросил Ратвир.

— Без такого умения и знания создание сложных големов без магии невозможно! Требуется точный расчет всех частей. У нас по вашему летоисчислению две с половиной тысяч лет назад высчитали размер нашего мира, не всего, а Земли. И даже расстояние до нашей Луны. А у вас?

— Мы-то знаем, видели в подзорные трубы, что наша Луна это большая гора в небе. Но как можно измерить до нее расстояние, я не представляю. И как измерить размер всех земель без путешествий? У нас некоторые спорят, какой формы наш твердый мир, шар или купол, — высказался Дартеникс смущенно. Он знал все важное, что в архивах написано.

— По форме шар с неровностями. И вы бы знали, если б ваши люди много путешествовали по океанам. Но я спрашивал, неинтересно это вашим купцам. Слишком мало любопытства у вас к неизведанному, это ваша беда. Мы быстрее развиваемся, чем вы именно потому. Думаете, вы империя, а мы люди варварских племен? По моим прикидкам, население Эвейна миллионов пятьдесят, не больше. А у нас в шесть раз больше. И вот смотрите, — Кара-Мурза достал карту всей Земли. — Вот тут мы переходим на вашу сторону, тут переход, который использовали западники, он на земле их союзников, откуда многие их предки родом. Вот наша империя, вот за океаном империя западных демонов.

Все члены совета разглядывали политическую карту Земли. Ратвир заметил в первую очередь, что левый и правый края карты изображают одинаковую местность, и что в самом верху и самом низу нет городов, про что и спросил.

— Это так на листе рисуют карту поверхности шара Земли, дублируются края. На самом севере и самом юге холоднее всего, вдоль этой линии солнце греет сильнее всего, — стал объяснять Сергей Георгиевич руководству Эвейна основы географии. — Так получается потому что чем более отвесно лучи солнца светят на поверхность, тем сильнее ее греют.

— И на этой линии греют сильнее всего? — переспросил принц. Дартеникс улыбнулся, довольный воспитанником.

— Не все так просто. У нас ведь бывает лето, когда солнце греет сильнее, и зима, когда солнце греет слабее. Земля вращается вокруг своей оси, которая направлена в одну и ту же сторону в пространстве, и к тому же Земля вращается вокруг солнца. Потому по очереди северное и южное полушарие по разному греются.

— Это что ж, пока у нас лето, на далеком юге зима? И вы как проверили, что земля шар?

— Да, именно так, на юге зима. У нас шестьсот ваших лет назад один мореплаватель поплыл как можно дальше на запад, и через три года вернулся домой с востока. И для них эти три года оказались на день короче, чем для тех, кто не плавал. Потому что земля вращается. А не так давно мы научились летать выше воздуха…

— Все это удивительно, но что вы можете рассказать про другие империи вашего мира? — спросил рахваарракс.

— Наша империя на третьем месте по числу населения, вот она. У наших врагов четвертое место. Первое и второе места занимают древние империи, но по своей развитости в технологиях мы их сильнее. У этих империй был тот же порок, что и у вас, это нежелание все улучшать, развивать свои знания. И для них эта особенность закончилась очень плохо. Эта страна была в рабстве у этого острова, с которого пришли западные ши. А эта империя едва не попала в полное рабство, с трудом отбиваясь десятилетиями. Мы помогли им обоим обрести силу, правда, вторая напала на нашего союзника, и нам пришлось защищать эту маленькую пострадавшую страну под названием Вьетнам, как ранее от западных демонов. Они во Вьетнаме уничтожали деревни десятками, мы помогли этому народу отбиться от врага, и вам поможем, — объяснял Кара-Мурза.

— Мы же побили западную орду один раз, и еще сможем, — последовало возражение.

— Не уверен. Кстати, вам разве не хочется, чтобы мы наблюдали за ними и вам сообщали? Так я не договорил. Из-за особенностей своих людей государства этого огромного полуострова захватили в свое время эти земли, — и ладонь посланника легла на континенты западного полушария, а также на весь юг восточного полушария. — Эти страны можно разделить на три группы. Вот эти отделились от своих государств, и в них главный народ это потомки переселенцев в первую очередь с этого острова, остальные почти полностью перебиты, и уцелели способные подчиняться чужакам. Самое сильное из них государство западных ши. У них военный союз против нас. Вот эти сами по себе были, но впали в зависимость от западной империи. Эти были в рабстве, но в последние десятилетия мы их народам помогли сокрушить завоевателей. Еще мы дали выбор и возможность избавиться от денежного ярма государствам, зависимым от западных демонов. Этот остров так и прозвали Островом Свободы, потому что они с нами. У нас вялая война по всему миру не только потому что хотим власти. У нас разный тип общества. У янки страна власти купцов и разбойников, они хотят править всем миром и грабить его. У них общество конкуренции, у нас солидарное общество. Мы хотим, чтобы люди между собой не воевали, а сотрудничали, соревновались честно, совместными усилиями улучшали жизнь, свои знания. Когда мы наш мир преобразим, будем расселяться в другие миры. Будем жить вместе с не такими как мы. Наши враги если не заставят вас подчиниться, то уничтожат. Сейчас вы отбили тысячу врагов, а они могут прислать сто тысяч с лучшим оружием. Такое уже было. Страна Эфиопия единственная на этом континенте отбилась от завоевателей с этого полуострова, так через сорок лет враг вернулся и разбил армию этой страны. Вот вы на магию надеетесь. Один мудрец сказал «достаточно развитая технология неотличима от магии». Так мы с вами уже сравнялись. А потом вас далеко превзойдем, если сохраните самоизоляцию.

— Мы чувствуем суть вещей волшбой, — проговорил Вермидеракс, старшина гильдии кузнецов. — Так что не слишком надейтесь на свои железки.

— Не в них наша главная сила, а в гибкости разума и стремлении к познанию. Вы какой магией занимаетесь?

— Я старшина гильдии кузнецов. И чем вы меня можете удивить по металлу?

Сергей Георгиевич протянул пару образцов элитной легированной стали, кусок титана, а заодно алюминиевую ложку. Кузнец осмотрел все и молвил:

— Это сталь, притом очень хорошая, я не пойму, как она сделана. А эта ложка похожа на серебряную, только слишком легкая для серебра. А этот кусок металла вообще непонятный, прочный и легкий.

— Эта сталь сделана из железа с добавками неизвестных вам металлов для лучших свойств. Это металл титан, у нас используется там, где очень важен малый вес и большая прочность. Ложка сделана из дешевого по нашим меркам металла, рудой которому служит глина. Это металл алюминий, его в земле намного больше, чем железа. И алюминий в обычной кузне невозможно выплавить, — ухмыляясь, объяснял советский посланник. — Вы же не знаете многих вещей, которые для нас основа знаний о природе вещей. Можете мне сказать, что такое воздух, его состав и его вес? Не верю, попробуйте.

— Это не совсем пустота, что-то другое. Наверно пары какие-то. Часть его помогает горению, часть нет. И воздух ничего не весит. Так у нас думают, — рассказал известные в Эвейне предположения старшина кузнецов. Сказанное им было смелыми догадками, выдвигавшимися самыми умными кузнецами. Вермидеракса пугало то, что советник императора восточных ши в споре весь малый совет переспорил. Никто тут не знал, что это будущий автор знаменитого учебника «Манипуляция сознанием».

— Вы небезнадежны, первый шаг сделан к пониманию сути воздуха. Но мы ушли далеко вперед. Да, это не пустота, да, часть его действительно участвует в горению, и мы знаем его точный состав в отличие от вас. И свойства составных частей знаем. Это пары веществ, кипящих уже на очень сильном холоде. И воздух имеет вполне определенный вес. Закрытый сосуд со сжатым воздухом весит больше, чем сосуд вообще без смеси паров, называемых воздухом. Еще чем выше вверх, тем реже воздух, и очень высоко его вообще нет. В пространстве между звездами нет воздуха. Сами звезды это очень далекие солнца, до них свет идет годами. Еще, для нас очень важна зависимость давления воздуха, его температуры и и объема. Без хорошего знания воздуха вы не сможете сделать такие големы, как у нас, — читал лекцию Кара-Мурза.

— Альтерикс, вызови старшину гильдии морозников, — приказал император. Сам же спросил у других магов:

— Кто-нибудь хочет что-то сказать посланнику в защиту чести волшбы?

— Я спрошу, — вызвался старшина гильдии целителей Ольвераникс. — Мне рассказали, что вы не умеете лечить волшбой людей. Как вообще можно заменить целителей при исцелении больных? Вы что, их вареной плесенью лечите? А раны что, сами заживают, когда неглубокие?

— Вареная плесень для нас была первым шагом после лечебных трав. Мы научились делать сотни, даже тысячи исцеляющих снадобий для почти всех хворей и недугов. Причем выделять в чистом виде целебные примеси, и потом без этих снадобий из трав изготавливать исцеляющие вещества. Еще умеем вырезать больные части тела, заменять новыми от других людей, зашивать раны и защищать их от гниения исскуственными снадобьями. Вообще мы много можем делать материалов и веществ, которых нет в природе. Я тут видел, только эта комната отделана янтарем. Так мы сами умеем делать янтарь, и можем сделать вам янтаря достаточно для отделки стен большого зала. Но не просто так, разумеется, — ответил Сергей Георгиевич.

— Я так понял, что ваши знахари многое не могут, что легко делает любой маг-целитель, и вы хотите наших целителей. Верно понял? — спросил Ольвераникс.

— Не только. Там, где наши лекари легко могут управиться, пусть они лечат, а ваши там, где мы бессильны. Еще мы заметили, что у вас медленно передвигаются люди по Эвейну, у нас есть быстрый транспорт, — при этих словах у себя в голове Кара-Мурза представил полет на пассажирском самолете Ту-154. (Этот самолет превзошел Боинг-747 благодаря тому, что КБ Туполева отлучили от бомбардировщиков после известного скандала между Туполевым и Сухим. Тогда Туполева серьезно наказали за попытку срыва производства Т-4, а проектирование тяжелых бомбардировщиков разделили на КБ Сухого и КБ Мясищева. В итоге КБ Туполева все силы уделяло гражданским самолетам). Еще советский представитель показал у себя в голове передвижение по железной дороге и на автобусах.

— Наши отверзатели могут мгновенно открыть врата в любое место Эвейна. Зачем ваши големы для передвижения? И для них надо построить много хороших дорог, — скептически заметил казначей.

— Их услуги, насколько я заметил, редкие и дорогие. Мало кто так передвигается. А наши големы для всех дешевы и доступны. Я уже неоднократно вам говорил, и скажу любому чародею, что мы магов заменим везде, где только сможем, а они пусть применяют свои знания и умения там, где им нет замены. И просим помощи в выявлении и обучении наших людей со способностями волшбы. Мы настроены на сотрудничество и в мирных делах, и против тех, кого вы называете западными демонами. Надо будет, поможем против западных демонов.

— В войне против западных демонов мы примем от вас пока только сведения, можем и без вашего оружия их победить. Если не будет получаться, тогда вам скажем. Сотрудничество с вами еще обсудим на совете гильдий. Вас туда пригласят, если посчитают нужным. И не думайте, что за десяток мешков янтаря можно меня подкупить, — ответил рахваарракс. — А морозник нам еще расскажет, можно ли воздух сделать жидким.

* * *

Старшина гильдии морозников коун Фрееринкс собирался утром проверить городские склады мороженого мяса, на которых гильдия морозников зарабатывала большую часть денег, но его вызвали к рахваарраксу. Оказалось, что с ночи заседал Малый совет, слушая посланника шиева императора. Рахваарракс сразу спросил:

— Коун Фрееринкс, вы или кто-нибудь из гильдии морозников делал воздух жидким? Это вообще возможно?

— Нет, не делали никогда. И разве воздух это не пустота? Пустоту жидкой сделать невозможно.

— Это не пустота! Это пары жидкостей, кипящих на очень сильном холоде, — возразил Кара-Мурза.

— У нас в гильдии морозников никогда не замечали, чтобы на холоде воздух становился жидким. Только пары воды замерзают и оседают, — не верил Фрееринкс.

— Плохо пробовали. Вы можете попробовать хорошенько в каменной комнате, с пола которой жидкому воздуху некуда будет течь, — не сдавался Сергей Георгиевич. — Кстати, у нас температуру меряют так. Приняли за ноль температуру замерзающей воды, за сотню температуру кипящей воды. Свинец плавится при температуре 320, серебро когда почти тысяча градусов. Воздух кипит при 190 градусов холоднее замерзания воды.

— Давайте сейчас проверим, — любопытный Ратвир влез в беседу.

Сказано-сделано. В каменной подсобке силами движителя и морозника сделали пол в виде чаши из льда. Фрееринкс напрягся, как никогда, остальные смотрели в комнату. На стенах и потолке стремительно оседал иней, сначала много, потом меньше. Тарьюс, владетель с даром движителя, убрал весь иней из комнаты в коридор подальше от зрителей. Старшина морозников все дальше охлаждал воздух.

И тут начал появляться новый туман в комнате, капли появлялись на стенках, полу и потолке, сильнее потянуло воздухом из коридора в комнату. Капли увеличивались и стекали в чашу из льда на всю комнату. Скоро собралось несколько ведер сильно парящей прозрачной жидкости с голубым оттенком.

— Пресвятые дии! — Дартеникс был поражен до глубины души, остальные члены совета Десяти, даже Ратвир смотрел, разинув рот, на озерцо. От жидкости и паров веяло жутким холодом, а ведь она была окутана паром как кипящая вода.

Кара-Мурза взял первую подвернувшуюся палку, привязал к ней свой платок и окунул в озерцо. Вынял и ударил платком по стенке. Ткань разбилась как стекло, как и конец деревянной палки. Несколько капель жидкости упали на каменный пол коридора и стали бегать по нему, кипя и испаряясь, как вода на раскаленной докрасна печи. В тишине, нарушаемой только звуком кипящего воздуха, прозвучали слова посланника:

— Воздух состоит из семидесяти восьми частей паров негорючего вещества под названием азот, двадцати одной части вещества кислород, поддерживающего горение, и одна часть это разные примеси. Температура кипения кислорода на четырнадцать градусов выше, чем у азота, и потому их легко разделить.

— Давайте так и сделаем, — приказал пораженный до глубины души Ратвир.

Сергей Георгиевич своими советами помог осуществить задуманное.

* * *

На полу стояло большое ведро, в котором было ведро поменьше, они были разделены толстым слоем горного льна. А в малом ведре слабо кипела голубая жидкость, сами ведра были покрыты инеем. Рядом было еще пара ведер, но уже с бесцветной жидкостью, такой же холодной и кипящей.

Весь совет гильдий смотрел, не отрывая глаз от такого зрелища. А Кара-Мурза стал показывать фокусы. Для начала плеснул каждой жидкости на пол. Капли стали бегать и испаряться как на раскаленной плите. Опустил цветок в ведро с бесцветной жидкостью, подержал, потом разбил об пол. Второй такой же цветок вспыхнул и быстро сгорел, когда его поднес к голубой жидкости. Высыпал на пол дымящиеся обугленные дрова, плеснул на них голубую жидкость. Полыхнуло белым пламенем. Брейлах отметил:

— От земляного масла дрова так же загораются.

Сергей Георгиевич опустил палку с обугленным дымящмся концом, она моментально вспыхнула над голубой жидкостью, причем сама жидкость не загорелась. Все знали, что масло загорелось бы. Железный прут тоже горел ярким пламенем. Потом плеснул на пол масла вдалеке от людей, а наверх голубой жидкости. Пламя поднялось вверх на пару метров. Брейлах заявил:

— Впечатляет, но огневики так легко могут делать.

Кара-Мурза пропитал мешок размером с арбуз с опилками жидким кислородом, а потом попросил движителя передвинуть в воздух подальше. Брейлах силой разума попробовал его поджечь. Рвануло так, что всех зрителей расбросало по открытой площадке замка, а в нем еще и вылетели стекла. Советский посланник сказал:

— Если бы этот мешок был внутри второго, полного камешков или кусочков металла, то эти кусочки металла нас всех убили бы. Можем мы вам еще многое показать. Главное вот что. Мы и вы если будем сотрудничать, то будет обоюдная большая польза. Мы заменяем ваших чародеев там, где можем их легко заменить, а вы нам их даете туда, где они незаменимы. И помогаете нам искать и учить наших людей с чародейными способностями. Кроме того, мы будем не только для вас многое строить, но и добывать полезные ресурсы, которые вам не нужны или которые вы сами не можете использовать. Вот металл алюминий, вот металл титан. Вы своими силами их из руды извлечь не сможете, хотя руд этих металлов у вас много.

— А если мы откажемся, то что будет? — спросил Ратвир.

— Мы строим селения и города в захваченной нами земле между восточной границей Эвейна и Рассветным океаном, и к нам уже бегут крестьяне и даже чародеи, — Кара-Мурза знал, что говорил. Лейтенанта Топорова от лишения погон спасла демонстрация способностей движителя, иначе бы сбежал. Но и пара бродячих чародеев переселилась в советское владение. — Дальше больше будет. Мы уже научились воевать против ваших войск, знаем ваши слабые места.

— Мы победили западную орду.

— Нет, победили малую часть, и уцелевшие расскажут достаточно, чтобы вас победить умением и силой оружия. Мы, если вы желаете, будем вас оповещать заранее о подготовке таких попыток. Поможем вашим чародеям на той стороне подобраться к врагу. Я уже показал, как наше знание повышает ваши умения. И мы вас приглашаем вместе покорять и преображать миры выше воздуха, в мертвых мирах создавать жизнь.

— Какие миры? — спросил глава гильдии друидов.

— Те, что кружат у звезд. И в первую очередь ближние соседи наших миров. Главное отличие нас и западных ши в том, что западные демоны захватывают другие земли ради грабежа или для своего нового места жительства с истреблением местных людей. А мы осваиваем малопригодные земли и делаем их удобными для жизни. И мы замахнулись на мертвые земли выше неба. И мы заселим их и сделаем так, чтобы там росли леса. Завтра с вами или послезавтра без вас.

Рахваарракс приказал зайти внутрь для совета. Сергея Георгиевича попросили подождать за дверью решения.

— Я готов возглавить наших чародеев, которые будут работать с восточными ши, заодно прослежу за всем, — заявил наследник.

— Может, лучше мы сами познаем их тайны и умения? — усомнился Император.

— Дело не в их железках. Ши научились думать так, что все время создают новые вещи себе в услужение. Они свой разум иначе используют для себя. Нам надо освоить их метод мышления, и только потом сможем делать вещи как эти ши. Да вы же сами видели их листики с текстом, которые шесть веков они умеют делать тысячами, а наши не додумались до такого. И без его даже с морозниками мы не познали бы состав воздуха.

Один за другим сидевшие за столом склоняли головы в согласии.

— Да будет так, — подвел итог рахваарракс. — Тебе, Ратвир ат-Лорис, я поручаю это дело, именем Серебряного закона.

— Ты выбрал себе непростую задачу, — заметил Дартеникс, выходя вслед за своим воспитанником из палаты Совета.

— Ты сам меня учил познавать новое и анализировать знания. И нам надо делать это вместе с ши, чобы по силе им не уступать.

* * *

Обряд начали рано. За последние месяцы Линдан привык просыпаться задолго до рассвета и ложиться за полночь. Вверенное ему владение требовало многих забот. Хотя ши покинули его зеленую землю, следы их скоротечного пребывания останутся еще надолго — сожженные деревни, разрушенный кирн… и могилы не на погостах.

Даже в этот торжественный день, который все владение Дейга праздновало вместе с Линданом, работа не затихала. Со стороны иззубренных стен нового замка, наспех украшенных знаменами, доносилось лихое: «Поднимай!.. Поднимай, я кому велел!.. Заноси!.. Сторожней, сторожней, придавишь!..»

Линдан постарался не пустить к губам улыбку. У замка трудилось несколько големов восточных ши, помогающих в работе. Но отнюдь не заменяющих труд, а облегчающий. Один из големов как раз поднимал строительные материалы наверх, высвободив от этого дела движителя. В замке было использовано много новинок от ши. Самой поразительной из них был стальной скелет замка, вместе с на удивление глубокими и крепкими фундаментами усиливающий его мощь. Линдан, запомнивший как разрушили старый кирн, согласился на такое устройство.

Странный народ, но работают они, нельзя не признать, ловко. Видно — с понятием люди. Правда, старшой их, коун Викторикс, чьего родового имени Линдан, к стыду своему, никак не мог запомнить, ради такого случая присоединился к числу зрителей, но в сторону быстро прирастающих стен поглядывал поминутно, как бы ожидая от оставленных без присмотра подручных всяческого разгильдяйства.

Встающее солнце проглядывало из путаницы ветвей, не вскарабкавшись еще на вершины нижнего леса, не говоря уж о великанах-амбоях. Тоненький лучик каким-то чудом разогнал голубые сумерки над полем и уперся прямо в лицо закутанному в одеяло младенцу. Малыш капризно заморщился, и державший его чародей поспешно шарахнулся, покуда дитя не разоралось, нарушая торжественность момента.

Было очень тихо, только слышались задорные крики строителей да хлопали на ветру вымпелы — всех цветов, но больше черные и алые. Над будущими воротами кто-то вывесил, размотав, целую штуку дорогого пурпурного полотна — подарок владетеля Малиунданы по случаю торжества. «Ой, демоны, — промелькнуло ни с того ни с сего в голове у Линдана, — кому-то ведь придется не дале как вечером снимать эти оборки да сматывать…»

Покуда трое чародеев в самых роскошных гильдейских кафтанах по очереди читали благодарственные молитвы Керуну, Лаймати и прочим диям, Линдан исподтишка оглядывал собравшихся. Он не ожидал, что церемония соберет так много народу. Прибыли не только соседские владетели, но и с полдюжины дальних соседей — один лишь Пардайг из Фориола воздержался, тая в сердце обиду. Линдан вздохнул про себя. Как ни пытался он избавить Дейга от дурного наследия прошлого, хватало лишь малого повода, чтобы старинная вражда разгорелась заново, а Пардайг не забыл причиненных его брату мнимых обид. Хотя ши и вернули раненого Брендайга родне, тот так и не оправился до конца от действия зелий, отнимающих дар, да и вырезанную почку уже не нарастишь заново. Восточные ши предлагали пересадить новую почку, но Брендайг отказался.

Но в толпе виднелись не только яркие кафтаны владетелей со свитой, не только начищенные кирасы и кольчуги дружинников. Едва ли не половина всех свободных чародеев огневой гильдии собралась на праздничном поле, пестря алыми, пурпурными, огнецветными, кровавыми и гранатовыми одеяниями. Хватало и других волшебников. Съехались и бродячие торговцы, и всякий свободный люд, и, конечно, жители окрестных деревень, которыми Линдан правил, как мог, уже полгода.

Императора на празднике представлял Ратвир ит-Лорис, оторвавшийся ради такого случая от дел государственных и сотрудничества с восточными ши. Старый рахваарракс за последние месяцы сдал настолько, что большая часть обязанностей его легла на плечи преемнику. Единственному из всех собравшихся, императорскому наследнику было дозволено носить белое, и он выделялся на фоне толпы, как лебедь в стае серых гусей. Показывая свое благоволение молодому чародею, Ратвир даже взял с собою наложницу, Тарию — впрочем, решил Линдан, замечая, какие ласковые взгляды бросают друг на друга двое стражей, дело тут не только в политических хитростях. Без сомнения, Ратвир уже давно сделал бы свою избранницу — происходившую из древней, но слабой ветви стражеского рода — не наложницей, а полноправной женой, если бы не был так строг древний закон. Только мать новых стражей может стать супругою рахваарракса, а Дар этот наследовался трудно и непредсказуемо. Нынешний император так и не смог передать свой Дар потомкам — рождались у него, как назло, одни дочери, да и те, кроме двух, анойя, отчего право Ратвира на трон даже не оспаривалось. И покуда Тария не разрешится от уже заметного бремени и трое чародеев не засвидетельствуют таящийся в пискливом комочке плоти Дар, избраннице наследника не стать его женой перед людьми и днями. Пропела труба.

— Испытание начинается! — зычно крикнул глашатай.

Над полем повисла тишина, такая звонкая, точно порывом утреннего ветерка всю пестроцветную толпу разом смело и до самого окоема не осталось близ замка ни души живой. Даже строители примолкли.

— Я, чародей гильдии провидцев Эстариол ит-Линна-ракс, клянусь, что ложь не осквернит уст и мыслей моих, покуда не закончится обряд, — прозвучало над полем.

— Я, чародей гильдии огневиков Брейлах ит-Брейлах, клянусь…

Линдан ощутил невольный прилив самодовольства — сам старшина гильдии прибыл в Дейга, чтобы провести обряд!

Третьим свидетелем оказался незнакомый Линдану колдун-морозник. Молодой чародей с гораздо большим удовольствием попросил бы об этой услуге кого-то из дружинных чародеев, да и на месте Эстариола предпочел бы видеть Виндерикса, но, по обычаю, местным волшебникам путь в свидетели был заказан — все же клялись они перед людьми, а не перед днями, и установители обряда справедливо опасались, что в ком-то из них верность владетелю превозможет верность слову.

— Линдан ит-Арендунн, сын Арендунна ит-Табариэ-на! — напевно возгласил провидец. — Признаешь ли ты се дитя плодом семени твоего, кровью от крови твоей?

Горло перехватило так, что молодой чародей едва смог выдавить предписанное обрядом «да». Он протянул руку — сильные сухие пальцы Брейлаха стиснули запястье, проколол кожу прокаленный ножичек. Ребенок заныл, когда капля отцовской крови упала ему на лобик.

— Испытаем, братие, кровь рода сего, силу семени его, — продолжил чародей.

Поднесли зажатую в клещах сухую ветку. Эстариол поднял младенца, обернув личиком в сторону цели. Распахнулись слеповатые голубые глазенки, наливаясь недетским вниманием. Линдан, конечно, не умел читать мыслей, но ему казалось, будто он ощущает телом каждое прикосновение Эстариоловой воли к рассудку новорожденного сынишки. Провидец искал следы Дара в не оформленном еще мозгу малыша, чтобы направить его… направить…

Ветка полыхнула жарким огнем, почти мгновенно осыпавшись в зеленую траву пеплом. Дружинник от неожиданности выронил клещи и заплясал, поплевывая на обожженные ладони. Толпа помедлила миг в недоумении — редко когда испытание давало столь явные результаты, разве что когда Дар бывал необыкновенно силен, — и возликовала, да так, что в далеком лесу птицы сорвались с ветвей и закружились шумной стаей в небе, добавляя веселья царящему над полем гаму!

Гордость захлестнула Линдана сладостной волной, слезы обожгли глаза. Значит, его талан — не шутка диев! Он не сгинет вотще, он продолжится в потомках, усиливаясь от поколения к поколению. Как говорил один умник из восточников, у Линдана метка дара главенствующая, подавляющая метку бессилия волшбы.

Глашатай затрубил еще раз, требуя тишины, чтобы церемония могла завершиться как должно.

— Сим знаком, — Эстариол чуть растерянно указал на кучку пепла, — удостоверяем, что семя Линдана ит-Арендунна крепко, и род его достоин.

И только теперь вперед вышел Ратвир.

— Именем Серебряного закона, — произнес он звонко и ясно, — волей рахваарракса я, Ратвир ит-Лорис, страж из рода Конне, подтверждаю Линдана ит-Арендунна во владетельском звании, ибо семя его крепко, а душа чиста. Желает ли старшина Брейлах от гильдии огневиков удержать уходящего? — обратился он к старику.

Тот молча покачал головой.

— Знает ли кто из собравшихся здесь причину, по которой Линдан ит-Арендунн не может быть закреплен во звании владетеля? — обратился Ратвир к толпе.

Тишина сгустилась до осязаемости, птичий гвалт отскакивал от нее, как от стены. Голоса не возвысил никто.

— Подойди! — повелительно обратился наследник к молодому чародею, и ноги сами бросили того вперед.

— Владетель! — обратился к нему Ратвир. — Пади на колени пред землею своей!

Линдан медленно опустился, даже через кожаные нашивки на коленях ощущая, как холодна росистая трава. Он знал, что от него требуется.

— Я, Линдан ит-Арендунн, клянусь служить тебе, земля, — произнес он, погружая пальцы в мягкую почву. Кровь стекала по ладони и впитывалась, — пока ты не возьмешь меня. Я посвящаю род свой на служение тебе, покуда ты не возьмешь его.

Он положил в рот щепотку земли, чувствуя языком мельчайшие песчинки.

— Моя кровь тебе, твоя плоть мне, — прошептал он.

— Восстань, Линдан ат-Дейга! — провозгласил Ратвир, не скрывая радости.

И толпа зашумела вновь.

Обряд завершился, и один за другим гости подходили поздравить новоиспеченного владетеля. Промелькивали одно за другим лица — знакомые и незнакомые.

Протолкалась Рудия, торопливо отобрала новорожденного у слегка ошалелого провидца — тому, видно, впервой было обихаживать малых детей, — и принялась кормить. Перехватив взгляд Линдана, она улыбнулась — наполовину смущенно, наполовину призывно.

Новоиспеченный владетель Дейга — теперь этот титул принадлежал Линдану по праву — ответил на ее улыбку слегка растерянно. Рудия не скрывала своих намерений выбиться в жены многообещающего чародея. Конечно, она мать его первенца, и тот проявил отменный Дар… но, по правде сказать, вовсе не об этом думал молодой наймит, заволакивая ее в постель перед самым нашествием демонов. Знай он тогда, что судьба подарит ему владетельский трон, он был бы куда осмотрительней в выборе… правда, тогда ему пришлось бы ждать трона заметно дольше. Дар владетеля должен наследоваться, таков закон. У потомственного чародея не было бы и забот, но Линдану следовало доказать крепость своего семени.

А теперь вот думай — то ли плюнуть и взять в жены Рудию, сделать малыша Донарика старшим наследником… то ли взять ее в наложницы, а в жены выбрать потомственную чародейку, в расчете на прирастание Дара… то ли найти ей мужа посговорчивей, а сынишку воспитать при себе… Шиев знаток законов наследования родительских черт любых тварей пояснил, что для силы дара две метки в семени должны нести в себе Дар для большой силы. Вон как вьется вокруг нее лысоватый шумный купец-ши, потрясая толстым пузом, и самое интересное — вроде бы молодка не против его ухаживаний… Ох, тяжела ты, владетельная ноша!

Солнце наконец-то выкарабкалось из-за леса, и под лучами его заиграли яркими красками знамена, засверкало шитье на кафтанах гостей, заискрились самоцветы на владетельском троне, по такому случаю вынесенном из замка и установленном во главе пиршественного стола. Гости рассаживались с неприличной поспешностью — опасались, очевидно, как и хозяин, что доброго доленского вина на всех не хватит. Даже с учетом подаренного шиева вина.

Линдан чуть помедлил, зная, что уж без него-то пир не начнется. Он обводил взглядом свои владения — леса и поля, замок и деревню, — и сердце ему грела уверенность — столь же прекрасной и богатой увидят землю Дейга и его дети, и внуки, и правнуки. Так будет, пока бережет их Серебряный закон.

* * *

За стеклами такси проносились кирпичные коттеджи — белые, желтые, коричневые, каждый с обязательной лужайкой перед домом. Над одним вдруг взвился радужный фонтан поливальной установки — и Крис зажмурился, в который раз увидев перед глазами серебряные башни Андилайте.

И бриллиантовое сияние дворца в вышине.

— Давно из армии, мистер? — спросил шофер, молодой негр в красно-желтой ветровке, лихо выкручивая баранку на повороте.

— С месяц. — Крис был не особенно расположен болтать, но сидеть в тишине тоже было как-то… неуютно, а ничего похожего на магнитолу на приборной доске «Шевроле» не наблюдалось — гнездо прикрывала наспех приклеенная панелька.

— Сперли, — пояснил негр, перехватив взгляд Криса. — Позавчера. На пять минут отошел за кофе, возвращаюсь — стекло выбито, радио и правого зеркала как не бывало. Тинэйджеры. Шурин мой обещал достать что-нибудь простенькое, что оставлять не жалко будет. А пока, — он кивнул на карточку под стеклом, — Ди-Си Райт, ди-джей и водитель такси в одном лице.

— Бывает, — кивнул Крис.

— А вы что, родились здесь?

— Нет, — медленно ответил Крис. — Родился я в Аризоне. А здесь учился… в колледже.

— Что, решили продолжить учебу?

— Нет… не знаю, — поправился Крис. — Пока не решил. Просто путешествую… отдаю долги.

— А к нам откуда?

— Из Миннесоты, — ответил Крис.

У Седжвика не было родных — в этом его досье не врало. Он мечтал, выйдя в отставку, прикупить участок на берегу реки… построить небольшой мотель и рыболовную станцию. Они вместе мечтали — как-то ночью, в панамских джунглях.

Крис стиснул зубы. Из всего разведывательно-снайперского взвода в этот мир вернулись только он с Боллингтоном, да и то по унизительной милости туземцев. Седжвик, Ральф Конрой, Эл Дженнинг, Глебовски… Тадеуш, финн Райконен с непроизносимым именем — все они остались там. И Крис Рид, следуя по с боем вырванным адресам, объехал половину Америки, отдавая долги тем, кто остался за каменным кольцом Стоунхенджа, прежде чем вернуться сюда.

Машина, прошуршав шинами, плавно приткнулась к бордюру.

— Вот ваш адрес, мистер, — сообщил шофер. — Мейсон-стрит, 15.

— Что? Ах, да, — очнулся Крис. — Сколько с меня?

— Двадцатка, сэр. Мне вас подождать?

— Нет, — отозвался Крис, протягивая ему сложенную вчетверо бумажку. — Не стоит.

Он вышел из машины, ежась под налетевшим невесть откуда порывом холодного осеннего ветра — ну да, ведь уже осень! — сверился с адресом и, подойдя к подъезду, нажал третью слева кнопку.

Ничего. Он позвонил еще раз. Черная решетка домофона безмолвствовала. Что-то в ней казалось Крису окончательно неправильным.

Он надавил на кнопку в третий раз. Звонок верещал долго — слабый отзвук доносился до Криса даже сквозь массивную дверь. И — ничего. Тишина. Все — зря!

Он развернулся и уже спустился с крыльца, когда дверь за его спиной скрипнула, открываясь.

— Крис?!

Крис резко обернулся. Девушка стояла на пороге… выцветшие джинсы, тоненькая синяя рубашка навыпуск, большие голубые глаза.

— Ширли!

— Крис! — полувскрикнула-полувсхлипнула девушка и, птичкой слетев с крыльца, упала ему на грудь.

— Вернулся, — прошептала она, прижимаясь к его груди. — Вернулся. Милый, любимый, единственный мой. Вернулся… ко мне.

— Да, малыш, — прошептал Крис, прижимая ее к себе. — Я вернулся. Как и обещал. Я вернулся.

Он шептал что-то еще, утешительное, ласковое… но в глубине сознания черным зверем ворочалась память о крови и боли, о неизбежных ошибках и несчастных совпадениях. «Они остались там, — твердо сказал себе Крис, — они все остались там… и не придут в наш мир». Но он знал, что еще долго будет вздрагивать всякий раз, стоит ему увидать краем глаза что-нибудь настолько лиловое, как сполохи по краю портала.

— Я вернулся, — повторил он, словно пытаясь убедить в этом себя самого. — Домой. Навсегда.

Крис ошибался…

* * *

Через неделю его вызвали и вручили приказ о призыве на воинскую службу. Крис Рид спросил у майора, вручившего приказ:

— Я ведь уволился, зачем меня призывать, войны же нет.

— Ваша задача служить консультантом в 39-й пехотной дивизии. Вам будет присвоено звание сержанта.

Кристофер Рид похолодел. Слава у этой дивизии была отвратительная в некоторых слоях населения США. Ее главным назначением было подавление массовых беспорядков. В 1968 году не только изменение избирательного закона спасло США от революции. Сам закон здорово нагадил руководству страны, дав возможность всех гражданам напрямую голосовать, а не через представителей, как раньше. Была упразднена коллегия выборщиков, так что президента и сенаторов выбирали простым большинством голосов. Но в довесок к уступке в лице изменения избирательного закона устроили кровавую бойню взбунтовавшимся районам и городам, и эта задача выполнялась 39-й дивизией, укомплектованной головорезами, не имеющих за душой ничего святого кроме верности США. В нее любили переводить солдат, отличившихся жестокостью во Вьетнаме.

— Зачем именно меня туда переводят? Разве нет лучше снайперов?

— Они должны выполнить задачу, с которой не справились наши люди на вашем последнем месте службы. Но мне не сказали, где вы служили.

— Я должен подумать.

— Думайте, если через три дня не явитесь, у вас будут большие проблемы, — предупредил майор.

Рид окончательно еще ничего не решил, но ему захотелось стать перебежчиком, предателем родной страны ради мира на Земле.

* * *

Подполковник Краснов ехал домой на служебную квартиру в Барановичи, где жила его семья в лице жены Татьяны, сына Алеши и дочки Кати. Пару дней назад позвонила Таня в строящийся у одноименного озерагород Выгонощанск и сказала, что ей по знакомству дали билеты в городской дом культуры, где будет выступать сама София Ротару. На такой концерт, если не сходить, жена будет врагом до конца жизни. Отказать никак было нельзя, но предчувствия пугали. Поговорив с капитаном Перовским о подстраховке, решился ехать, отправив впереди себя УАЗ-469 с капитаном.

На дороге ничего подозрительного не было, кроме машины ГАИ, у которой стоял двое постовых, а еще двое в машине. Лейтенант ГАИ махнул палкой, когда разглядел номера на личной машине Сергея Викторовича.

— Здравствуйте, лейтенант Семенов, предъявите ваши документы, — сказал постовой. Второй в звании прапорщика милиции стоял, как-бы невзначай направив автомат на гэбиста. Подобное в СССР было из ряда вон выходящим. Краснов аккуратно попытался подсмотреть мысли постовых и все понял, но решил чуток повременить.

— Быстро выходите из машины, руки на капот! — приказал лейтенант, едва глянув документы.

— Я подполковник КГБ, вы должны меня отпустить, записав данные.

— Выходите, а то будем стрелять, — приказал лейтенант, вытаскивая пистолет. Из милицейской машины выскочили еще двое.

Сергей Викторович медленно отстегнулся, стал открывать двери и сосредоточился на мозге прапорщика. Тот дал очередь по остальным троим, благо, патрон был в стволе и затвор передернут. Затем всем раненым застегнул наручники, лег на землю и рядом с собой положил наручники. Подполковник его запаковал, взял в руки трофейный АКМ и только тогда расслабился. Чувствовал себя как после соревнований по вольной борьбе, где ему так и не удалось победить и выйти в большой спорт. Взял рацию и вызвал Перовского с медиками.

ЗИЛ-131 с кунгом, полным спецназовцев, подъехал быстро, благо, ждал в паре километров. Почти сразу подлетел и Перовский на «козле». Запаковали быстро и, сделав перевязку боевикам, выросшим на Брайтон-Бич, полетели в Барановичи, благодаря переходу, готовящийся вернуть себе статус областного центра. Грузовик летел, безжалостно сжигая бензин, 100–120 километров в час.

Краснов поставил свой угловатый ИЖ-19 на стоянке у подъезда, ЗИЛ-131 у ближайшего гастронома, находившегося в соседней девятиэтажке. Туда же подошел и Сергей Викторович. Солдаты толпой вошли в магазин. Там в подсобке переоделись в гражданскую одежду и обулись в кеды. Вышли через заднюю дверь по одному.

Повязав уличных наблюдателей, начали основную операцию. Через соседние подъезды спецназ забрался на крышу, пока подполковник долго выбирал шампанское и конфеты в гастрономе.

Краснов почувствовал троих боевиков на лестнице выше своей квартиры и попутал им мысли, пока к ним шли спецназовцы. Потом открыл дверь в своей квартире и вошел один. Жена встретила в коротком халатике, под которым еще не был виден растущий животик. Заметно нервничала, но старалась скрывать панику.

— Привет! Заходи к детям, они тебя очень ждут.

— Да я уж не сомневаюсь, — Сергей напрягся и почувствовал по одному боевику в ванной и туалете, троих в детской комнате. Подожди пару минут. Стал медленно возиться со шнурками ботинок, сам сконцентрировался на тех, кто в туалете и ванной. Обул тапки и пошел в детскую.

— Здравствуйте, Сергей Викторович. Вам придется проехать с нами, а то с детьми беда случится, — приказал уже немолодой крепкий мужчина аристократического вида. Ну прямо Джеймс Бонд. Сергей ему ростом был до подбородка, не уступая по ширине плеч.

Подполковник напрягся, и агенту пришла мысль спрятаться за своими помощниками, сидевшими с детьми на руках и держащими пистолеты у их голов.

— Пистолеты хоть уберите от детей, я же безоружен, — попросил Краснов. «Джеймс Бонд» кивнул головой помощникам. Те убрали оружие и обняли детей, двенадцатилетнего Алешу и восьмилетнюю Катю, готовые задушить их. Главарь держал гэбиста на прицеле «Макарова». Сергей со всей силы дал мысленную команду агенту. Два выстрела поразили помощников в головы, третий пришелся в колено стрелявшему.

«Джеймс Бонд» выронил пистолет, упал на пол и с криком схватился за рану. Сергей поднял все оружие, дал жене в руки пистолет и приказал держать на прицеле главаря. Сам тем временем высвободил детей от объятий трупов. В квартиру ворвались спецназовцы. Из ванной комнаты и туалета извлекли бессознательные тела еще двоих, которые из-за помутнения сознания повесились на своих ремнях, правда, еще не умерли.

Потом был долгий и интересный разговор в застенках КГБ с заморскими гостями…

Но это потом. С женой у Сергея Викторовича была своя беседа, которую сам же начал:

— Ну успокойся, успокойся, все прошло, мы переедем в более спокойное место…

Кое-как успокоил Танюшу способностями провидца, хоть самого начало трясти от ее волнения, спросил:

— Как наш третий ребенок? И как ты?

— Выкидыша вроде не будет, уже лучше мне стало. Что это было? Кто это?

— Вражеская разведка, ее уже нейтрализовали. Но нам надо переехать жить в другое место, ближе к моей работе. Там будет спокойнее.

— Куда переехать? И какое это место? И чем ты вообще занимаешься? Что такого делаешь, что на нас напали? И когда же мы переедем жить в Москву?

— Да хоть сегодня. Но моя карьера здесь делается, у меня интересная и важная для всей страны работа. Я могу тебе рассказать подробно только после подписки о неразглашении. Но поверь, мой проект так расширился, что моя должность уже соответствует званию генерал-майор КГБ. Так что скоро ты станешь женой полковника.

— Как хоть город называется?

— Китежград.

— Ты что, смеешься?

— Это чтоб никто не догадался, название нового секретного города. Там чудесно!

— Я верю тебе. Когда собираемся?

— Дети, мы едем в мир волшебников! — крикнул Сергей Викторович все еще запуганным Алеше и Кате.

Краснов хотел позже семью перевезти, но пришлось форсировать события. Жаль, детишки будут немного разочарованы, узнав, что волшебники не такие как в сказках.

И вспомнил два строящиеся города: Выгонощанск на равнине из песка с водой как в Ленинграде, и Китежград на сопках с прекрасными лесами. И оба воплощают в себе все лучшее из проектов атомоградов.

Ратвир ит-Лорис, принц Эвейна, увидев проект Китежграда на макете, спросил: «Вы что, хотите превзойти Андилайте?»

* * *

Ларенайтикс ит-Мирис, сильнейший маг-отверзатель из своей гильдии, если не считать старика Вайнара, уже, наверно, в двухсотый раз надевал тяжеленный костюм — куда там доспехам дружинников — и проверил все застежки. За свои тридцать два эвейнских года он всякое повидал, даже поучавствовал в переброске войск для войны с западными ши, но такого никогда не видел, да что там, не слышал о том, что видел в последние недели.

Дело невиданное и неслыханное в Эвейне — полеты выше воздуха. Никого в Серебряной империи не удивить полетами в воздухе магов-движителей, но то медленно и невысоко. Ши, полагавшиеся на свои железки и големы, потрясли всех, так то было начало. Удивительно было то, что с восточными демонами Эвейн подружился, а западных демонов выгнал. Так те были истинно демоны по заносчивости, жестокости и жадности.

Визит в гости к восточным ши после встречи рахваарракса и шиева императора Петра ит-Машерова вверг в уныние коуна Ларенайтикса. Големы ши перевозили грузы и людей везде. Отверзателям грозила вспомогательная роль переброски курьеров и срочных грузов. Но им предложили небывало почетную работу, и Ларенайтикс стал первым, кому предстояло попробовать магию отверзателей в новом качестве.

До того его всячески испытывали. Сначала шиевы безволшебные лекари проверяли на своих аппаратах отверзателя под присмотром гильдейского целителя Валвира. Потом посадили в летающий быстрый голем, который сначала поднялся так высоко, что стали видны звезды средь бела дня. И тут голем начал падать. Ларенайтикса предупредили, но все равно стало страшно. Пол ушел из-под ног, и к горлу подкатил комок. Без всякого волшебства стал летать внутри голема по воздуху, но ему не дали это делать больше тридцати ударов сердца. Отверзателю понравилось летать, и ему пообещали, что налетается так, что надоест. Дальше проверили, как способен выдержать чародей, когда тело весит очень много. И еще были испытания… Молодой способный маг, если б не способности, стал бы дружинником, настолько был силен и здоров.

А потом настала учеба и тренировки, изматывающие как тренировки в лучших дружинах далекого Эвейна. Учили всему, но больше всего как обращаться с очень сложным костюмом, закрывающим все тело от опасностей пустынных земель. И ходил в костюме, и ремонтировал, и плавал, и учился все делать в толстых перчатках. Сначала хотел их снять, но ему строжайше запретили это делать, объяснив, что это будет самоубийством в пустоте без воздуха.

И вот настал день, ради которого все делалось.

Петр Климук, десятник подготовленного разведывательного отряда, дал команду:

— Ларен, давай, сделай то, для чего ты с нами. Поехали!

И отверзатель, которому было тяжело в мире ши волшбовать, стал делать привычное дело. Врата открывались тяжелее, чем обычно в землях ши, да и надо было строго выдержать размер прохода. Но Ларенайтикс открыл проход в место, изображенное на картинке, которую называли фотографией. Это было еще одним чудом ши — переносить на бумагу настоящие изображения, которые запоминают специальные аппараты.

Диковинный дозор ши, в составе которого был отверзатель, вступил на каменный грунт, покрытый слоем серой пыли, но первым был Ларенайтикс, который, сильно волнуясь, произнес слова, рвущиеся от всего сердца:

— Этот маленький шаг, это шаг между мирами. Не только между нашим миром жизни и этим мертвым миром. Это еще и шаг навстречу миров магии и науки. Их сила дает нам путь к освоению непредставимо далеких земель. Слава объединенной силе магии и науке. Слава Эвейну и СССР, сделавшим это!

Кругом была серая равнина со скалами, вся покрытая пылью. На черном небе были немигающие небывало яркие звезды, но сильнее всего светил голубой огромный диск в небе, пока не было солнца. Ши боялись его тут, говорили, что сильно обжигает без защиты воздуха.

Но сам голубой диск с белыми разводами и пятнами потрясал больше всего. Это был живой мир, где жили все люди мира науки. Наверное и мир Эвейна так выглядит сверху. Для Ларенайтикса впервые дошло, что такое по настоящему мертвые земли, и как прекрасны земли, где можно свободно дышать и жить.

* * *

Свежеиспеченный полковник Краснов, гордо носивший на груди две золотых звезды Героя Советского Союза, боевая и трудовая (отдельная благодарность за Чернобыльскую АЭС!), не знал, радоваться или пугаться новостей, которые доставили ему в деревянный особнячок поздно вечером вместе с перебежчиком.

Кристофер Рид сидел и смотрел на нахмуренного, еще молодого полковника КГБ, который заведовал советским проектом в Эвейне, успешным в отличие от американского. Полковник был невысокого роста в отличие от Криса, но широкие плечи показывали, что в драке может оказаться опасным противником. Бывший снайпер ожидал увидеть совсем другой типаж, но советский офицер был ему куда приятнее, чем контуженный адмирал или сержант Уолш, которого перевели в 39-ю дивизию рядовым. Пожалуй, не хуже вполне адекватного майора Обри Нордскольда, весьма уважаемого в разбитой группировке, оказавшейся первой, но не последней.

Полковник, гордо носивший на мундире сразу две награды, очень почитаемые в СССР, слушал Криса очень внимательно. Тот, подозревая, что советский офицер получил эти награды вполне справедливо за миссию, аналогичной проваленной США, все рассказывал.

Сергей мог все достать из мозга перебежчика, но законы Эвейна такое запрещали лишний раз делать, да и надо было проявлять уважение к американцу. Кроме того, ему передали агентурные разведданные, дополненные фотографиями местности, сделанные у Стоунхейнджа советскими туристами в гражданском, а также советскими спутниками-шпионами. Не слишком-то и нужен был этот бывший капрал, но содержимое его памяти может пригодиться при разговоре с руководством Эвейна.

Оказывается, второе вторжение в Эвейн США готовили не просто большими силами. К переброске готовили, не очень тщательно скрываясь (а как скрыть такие силы?), 39-ю пехотную дивизию в полном составе с дополнительными частями и средствами усиления корпусного масштаба. В прошлый раз был то ли батальон усиленного состава, то ли бригада в сокращенном составе.

Еще было очевидно, что решение будут принимать в Москве по этому поводу с учетом мнения Эвейна. Потому выходило, что Краснов скорее одно из передаточных звеньев, чем из числа принимающих решение. Но его мнение явно интересно руководству страны, раз поставили ТАК в известность.

Впрочем, действия США просчитывались элементарно, исходя из того, КОГО отправляли в Эвейн и с чем именно. Среди боеприпасов не было только «умных» ракет и ядерного оружия. И американский снайпер рассказывал жуткие вещи про 39-ю дивизию.

Это соединение было одновременно местом ссылки американских военных, отличившихся своей жестокостью и преступлениями, и одновременно карательными войсками США, созданными в первую очередь для уничтожения вражеского мирного населения. Таковым явно сочли народы Серебряной империи и приговорили…

Радиосвязь в Эвейне работала плохо, потому налаживали телефонную связь, а для связи с Андилайте пока использовали провидцев и отверзателей. Аудиенцию Ратвир назначил на утро.

* * *

— И зачем вы мне их показываете? У нас есть такие трофеи, — с этими словами наследник показал Краснову М-16 и патроны к ней. — Мы легко защищаемся от такого оружия огненным щитом магов-огневиков.

— Эти пробьют ваши щиты, — показывал Сергей новые американские патроны.

— И что в них такого? Большие еще могут, а эти испарятся, — скептически отметил Вермидеракс, его поддержал Брейлах.

— Посмотрите внимательно на их металл, — не сдавался гэбист.

— Ага, теперь вижу. Никогда не видел такой металл, — осмотрев американскую спецпулю, высказался Вермидеракс. — Но пули без магии. Металл особенный?

— Узнаю хорошего кузнеца, — похвалил полковник старшину и стал объяснять. — Вы правы, дело в самом металле. Когда свинец уже кипит, железо только начинает плавиться, а этот металл металл начинает плавиться, когда железо уже кипит. Обычные пули из свинца, а для огненных щитов янки пули стали делать из этого металла. Название ему вольфрам, по старому волчий металл. Так прозвали потому что примесь этой руды к оловянной руде сильно мешает выплавке олова.

— Вот оно как! Знаю такую беду при выплавке олова, есть у нас пара заброшенных рудников только из-за этого, один недалеко от вас. Огненный щит слабого чародея такие пули точно пробьют, — отметил старшина кузнецов.

— А если сильного? Давайте проверьте на моем огненном щите, будете стрелять в дерево, — предложил старшина гильдии огневиков.

Брейлах стал чуть в стороне от прекрасного дерева вроде дуба, росшего в скверике на терассе замка Коннегейльт и выставил огненный щит. Ратвир сам зарядил М-16 новыми патронами, тщательно прицелился и выстрелил три раза одиночными выстрелами в дерево через марево раскаленного воздуха. Брейлах снял щит, и все подошли к дереву. В коре было три обугленные ямки, в которых стремительно гасли огоньки раскаленного металла. Минут через пять движитель вырвал оплавленные пули из дерева. Воевода Неарикс с мрачным видом покивал головой сверху вниз. Краснов, видя такую реакцию, предложил:

— Мы предлагаем все же вашу помощь в отражении нападения на Эвейн.

— Сами, справимся. Не впервой. И знаем их слабые места. Побили тысячу, побьем и десять тысяч, — неуверенно ответил воевода.

— Они тоже уже знают ваши слабые места. И эти пули для вас не самое страшное. У них есть и другие хитрости против вас, например, отравление вашей земли.

— Посмотрим, придумаем, как их побить. Пусть только сунутся, — Неарикс не сдавался. Наследный принц предпочел промолчать.

— Хорошо, пробуйте. Только большой силой не лезьте, для вас самое главное это выяснить систему их обороны и вооружение, когда к вам придут. Это необходимо, чтобы в случае чего мы могли совместными усилиями их смести с земли Эвейна, — не сдавался Сергей Викторович.

— В случае чего мы ж не с вами договор будем заключать. Неарикс, надо и вправду продумать, кого не так жалко отправить в пробную атаку на западных демонов. Больших сил отправлять не будем. Слушайте советы восточников по скрытой войне из засад, — принял решение Ратвир. — И предупредите владетеля Дейга.

* * *

Линдан ат-Дейга завтракал в своем новом замке ранним осенним утром, когда было еще темно на дворе. Столовую освещала люстра с электрическими лампами, запитанными от генератора на ближайшей речке с запрудой. У самого Пардайг ит-Арбрена такого не было при всей их роскоши. Линдан не хотел проводить себе электричество, пока ему не продемонстрировали электрическое освещение и холодильник. Ратвир уговорил ради восточных демонов, не в пример лучше западных, да и услуги того же морозника дороже стоили.

Поспать бы, но и до войны небогатое владение еще было разорено, урожай бросать нельзя было никак, а людей мало. Наследник подсказал и помог с восточными демонами, так бы и вовсе плохо было. Если даст Керун, все наладится.

Тут в зал влетел уставший напуганный дружинник из дозора, наблюдавшего за кольцом стоячих камней с удаленного холма, расположенного между кольцом и кирном. От усталости задыхался, пытался что-то сказал, но Линдан остановил словами: «Я понял». Воеводе своей маленькой дружины приказал выводить людей из кирна в схрон в лесу, невидимый с воздуха, Сам владетель и дружинник с помощью временно приданного столичного отверзателя отправились в Андилайте.

* * *

— Стойте! Не идите туда! — вцепился генерал-майор Вяземский в бывшего гильдейского чародея, а ныне владетеля. Новиспеченный военный атташе при рахваарраксе сопровождал группу, решившую навестить владение Дейга после сообщения об открытом проходе в стоячих камнях.

— Что там такого? Вас туман в замке испугал? Или что-то еще? — не понял Неарикс.

— Не знаю я всех гадостей, которые там могут быть. Но пока не суйтесь туда. Этот туман может оказаться нервно-паралитическим газом.

— Чем оказаться?!

— Ядом в воздухе. Я потому и посоветовал в сам замок не выходить, — нервничал Вяземский. — Надо вернуться за защитной одеждой.

Неарикс, возглавлявший группу, кивнул головой. Начинавшееся повторное вторжение все меньше нравилось.

Через пару часов, все одетые в ОЗК, через специальный шлюз с повышенным давлением воздуха вышли на край леса к замку. Туман уже клубился на опушке, неподалеку валялся снаряд, из которого вышли уже почти все пары.

— Что это? — спросил целитель, взятый в повторную вылазку.

— Это снаряды с ядовитыми парами, — ответил Вяземский. — Только я не пойму, зачем ими загадили еще и леса кругом вашего замка. Не знаю зачем, думаю, что боятся кого-то в лесу у замка.

Молодой владетель ат-Дейга, сравнительно спокойно переживший химическую атаку на кирн, резко занервничал, судя по тому, как начал дергаться глаз, а потом появились слезы. Не выдержал и пошел вглубь леса.

Зрелище, открывшееся менее чем через час, всех шокировало. Большая группа местных жителей, многие из которых были хорошо одеты, лежали на земле скрюченными с перекошенными в предсмертной муке лицами. Вяземский и Крис Рид узнали следы действия химического оружия. И старик-целитель, вышедший из укрытия, рассказал про ядовитый туман. Линдан об этом не думал, он упал на колени, сквозь ОЗК прижал к себе младенца и, кое-как пытаясь говорить спокойно, проговорил:

— Я, Линдан ат-Дейга, именем Серебряного закона, прошу обрушить всю мощь Серебряной империи на западных демонов и убить их всех. До единого. Как можно быстрее и как можно более жестоко.

— Предлагаю взглянуть на деревни владения, — сказал Крис Рид, надеясь на хоть какое-то оправдание янки.

— И что это даст? Мы ведь имеем обязательство прогнать ши, — мрачно ответил воевода.

— Чтобы увидеть их судьбу, может, только тут убивали.

Но увы, свыше десятка осмотренных деревень владения Дейга вымерли. Были полны трупов. Где-то отравлены зарином, где-то перебиты, а где-то в сожженных сараях, ставших братскими могилами. Крис Рид, кое-как смирившись с позором своего происхождения, рассказал:

— Это сделала 39-я дивизия армии США, там худшие из солдат по жестокости. Сержант Уолш, вырезавший первую деревню, оттуда пришел в первую группу вторжения и сделал то, чему его учили в этой дружине. Мои бывшие владыки для себя установили обязательным правило никогда жестоко не наказывать своих солдат за преступления против других народов, особенно тех, кого считают отсталыми. Зато устраивают кровавые расправы над теми, кто не желает им подчиняться, и кого считают в силах победить. Только тех, кто к вам пришел с востока, США боятся по настоящему.

— Мы вам дадим оружие и подсказки, как легче победить янки, — добавил Вяземский. — Думаю, надо бить и по их территории, и особенно по их владыкам. Когда их император с главными купцами будут знать, что вы их накажете, тогда испугаются вас.

— Разберемся, не впервые жестоких ши били, — гордо и мрачно ответил воевода, глядя на дым лесного пожара в стороне стоячих камней.

* * *

Полковник Макартур прилетел через пару дней после начала вторжения в замок к владетелю Пардайг ит-Арбрену. По величине был как бы не больше Версаля. Стены в белой штукатурке, на стенах керосиновые или масляные светильники. В коридорах и залах толпилось множество людей, которые были бы куда полезнее на будущих американских рудниках в Эвейне. И никто из них не относился с должным уважением к величайшей стране Земли. Они еще не знают, что величайшее преступление это убивать американцев.

Тронный зал был шикарный. Джон Макартур сходу прикинул и представил в своем воображении, сколько это убранство стоит, и как будет выглядеть в его особняке. И только потом обратил внимание на туземного барона, который гордо восседал на великолепном золотом троне. Парадайг Фориол презрительно спросил полковника:

— Вы зачем вернулись и зачем устроили бойню во владении Дейга? Не боитесь второго поражения?

— Чтобы вы боялись и подчинялись. И вы нас будете пускать, куда мы захотим, будете давать нам, что мы захотим. Если наши люди нарушат ваши законы, то вы не должны их наказывать, а сможете только нам передать для суда. Еще вы, когда мы захватим весь Эвейн, будете рахваарраксом, будете править Эвейном как мы прикажем, и будете давать нам все, что мы захотим. Даже ваш трон, если мы прикажем, — самоуверенно приказывал Макартур. Парадайг взглядом расплавил пол у ног наглого янки, потом спросил, едва сдерживаясь:

— Это для нас смертельное оскорбление, я обязан убить тебя на месте за твои слова, наглый демон. Почему ты уверен, что я так не поступлю, и почему тебя я отпущу живым?

— Если я живым не вернусь, то твое владение будет мертвым как земля Дейга, вот смотри картину, — и Макартур в голове представил руины замка, трупы отравленных деревенских жителей, сожженные деревни. Еще представил пепелище вблизи базы, защитный периметр и мертвых дружинников и магов, устраивавших пробные атаки на базу. Система защиты работала надежно, сделанная для обороны от магического войска. А под ее прикрытием строился аэродром для В-52, чтобы держать в страхе всю Серебряную империю. Для них уже шла на базе сборка огромных плутониевых бомб. — Наша база для вас неприступна.

— Для меня огромное бесчестье тебе подчиниться, даже отпустить тебя живым, кровожадный дикарь, — растерянно говорил владетель.

— Выбирай между бесчестьем и гибелью всех твоих людей. Попробуешь обмануть или пожаловаться императору — твоя земля станет мертвой. Можешь подумать, но за каждый день раздумья мы будем убивать по одной деревне, — закончил разговор полковник и ушел. Он был уверен в победе, и что самодовольный владетель подчинится.

Парадайг Фориол уже через час закатил истерику на совете Десяти. Ему было наплевать, что несдержанность и панику все могут принять как потерю лица.

* * *

Ведущая программы новостей телеканала ВВС, Линда Скотт была готова выпуску новостей в прямом эфире и ждала последнюю минуту в своем кресле. Эта на удивление красивая рослая блондинка добилась своего места не только благодаря привлекательной внешности, но и красивому четкому голосу и своему уму. Карьера удалась.

Линда особых неожиданностей не ожидала перед эфиром, хотя была готова к разным свежим сенсациям, иногда поступавшим среди выпуска новостей. Но того, что случилось, никак не ожидала в студии посреди Лондона.

Пространство внезапно разорвалось слева от ухоженной дамы, по краям разрыва светилось лиловым светом, и в комнату вошло несколько человек. Все были одеты на средневековый манер, как будто сошли со страниц романов Толкиена. Командовал ими молодой рослый парень с серыми глазами и светлыми волосами в дорогой кожаной куртке. Присел рядом с мисс Скотт и сказал ей:

— Я ненадолго, это важно.

Английская красотка не могла в ответ ничего сказать, странное оцепенение ее охватило. Оператор включил камеру, как будто так и надо. Парень заговорил:

— Весной 1979 года США и СССР нашли способ проникнуть в другой мир и сделали это одновременно, США с территории Британии в районе Стоунхенджа, СССР с территории БССР. Это мир, который развивается не по пути технологий и науки, а мир, где правят маги с разной специализацией. Там одно крупное государство и множество племен и союзов племен. Это государство Эвейн или иначе Серебряная империя. Оно состоит из множества владений или по вашему графств. И каждым владением правит свой род магов обязательно со способностью передавать свой дар по наследству. Всей империей правит император, по нашему рахваарракс.

Я являюсь наследником императора, зовут меня Ратвир. И уполномочен заявить следующее. Во время вторжения мы с некоторыми сложностями нашли общий язык и общие интересы с Советским Союзом. А вот американская группировка повела себя на земле Эвейна очень плохо. Они вырезали без повода целую деревню, убили владетеля со всей семьей и насильно выгоняли со своих домов других деревенских жителей. Мы разгромили этих американцев, но их мирным жителям не мстили.

Совсем недавно началось второе вторжение американской армии силами 39-й дивизии, знаменитой своими карательными операциями против нелояльных к американскому правительству мирных жителей. Они уже уничтожили полностью население одного графства не только с помощью огнестрельного оружия, но и нервно-паралитическими газами, вроде бы зарином. Правителю соседнего владения поставили ультиматум: или он полностью подчиняется представителям США, или не только он, но и все владение будет очищено от аборигенов Эвейна зарином.

Я от имени рахваарракса, совета гильдий магов и всего Эвейна требую следующее от США: первое, полностью прекратить вторжение, второе, выдать руководству Серебряной империи всех виновных в этих преступлениях, включая виновных в правительстве США, третье, полностью возместить ущерб от нападения. Условия пересмотру не подлежат. В случае отказа от их выполнения и продолжения геноцида населения Серебряной империи мы не только уничтожим карателей, но и устроим охоту за руководством США для наказания, и будет ответный геноцид. Срок сутки начиная с этого момента. Если узнаем, что сразу после этого заявления будет отдан приказ о нападении на наших людей и тем более выполнен, устроим бойню ваших людей. Сильно пострадает и Англия. Я все сказал.

Тут же ушли через проход принц с помощниками на глазах у миллионов зрителей. Линда пришла в себя и заявила в микрофон: «Я не знаю про них ничего кроме того, что они сказали. Но от себя лично прошу правительство Великобритании разобраться в поведении американских войск в районе Стоунхенджа.»

Среди зрителей был и генерал Гордон Уайт, командир 39-й пехотной дивизии США, дислоцированной по обе стороны портала у Стоунхенджа. И после передачи заявил на срочном совещании:

— Вы видали наглецов? Они не сумели взломать нашу оборону и еще чего-то требуют. Мы в 1972 году славно отбомбились по Ханою и Хайфону, а ведь там была ПВО, не то, что у этих самодовольных волшебников. Им устроить то же самое, даже хуже.

— Простите, сэр, но аэродром для В-52 на той стороне еще не готов, да и сборка первой плутониевой бомбы там не завершена, — возразил полковник авиации.

— Все ближайшие замки и крупные деревни пусть уничтожат ракетами с зарином наши СН-1 «Кобра», мелкие деревни пусть зачистят наши бравые ребята. Любого, у кого из наших дрогнет рука, отправить в боевые потери, — приказал генерал Уайт.

Система обороны и вправду была хороша. Кроме обычных мин были и сигнальные, и колючая проволока под напряжением, и сейсмодатчики, и простенькая электроника на радиолампах. Часовые периодически получали слабые удары током и были под наблюдением из подзорных труб, и получали спецпрепараты. В довершении всего дежурная артиллерия расстреливала обычными и спецбоеприпасами любое место, где были попытки атаки. Благо, еще и защитная полоса была широченной. И до сих пор отлично помогало.

Зато пока у местных не обнаружилось эффективной защиты от боевых газов и обычных снарядов. И вольфрамовые пули отлично пробивали защиту огневиков.

* * *

Пилот патрульного вертолета «Кобра», лейтенант Питер Смит, летал над местными лесами на большой высоте поздно вечером, а стрелок высматривал внизу огоньки костров. Это было куда безопаснее, чем морпехам охотиться в лесах за партизанами. Но и под удар попадали все, кто ночью жег костер. Впрочем, ему, как и всем на укрепленной базе, светящейся далеко на западе, было плевать на случайные жертвы. Да и куда было деваться с армейской службы? Еще в летной школе после драки ему объяснили, что в армии может служить только в карательной 39-й дивизии из-за такого инцидента, и обязан полностью отслужить контракт.

Скучно было, пока не было добычи. Может, именно потому Питер посмотрел на местную луну. Что-то в ней показалось странным, и он присмотрелся к ней. Лейтенант Смит увидел нечто из ряда вон выходящее: на фоне луны пролетало множество больших самолетов, и они направлялись к американской базе. Сердце пилота рухнуло в пятки, когда прикинул силы ПВО на базе. Там пока были одни вертолеты, да одна эскадрилья истребителей вертикального взлета «Харриер». Зенитные ракеты не могли работать в Эвейне, а автоматические зенитные пушки могли сбивать только вертолеты и низколетящие самолеты.

— Гнездо, это Стрекоза-18, к вам летит стая орлов.

— Каких орлов? — не понял дежурный.

— Армада бомбардировщиков в вашу сторону летит с востока.

— Вы уверены? — через минуту спросил полковник Стоун, командующий авиацией.

— Да, уверен.

В наушниках послышалась ругань и приказ на взлет. Ага, английские пилоты жаловались на неисправные радары, и толку ноль. Говорят, во время Второй Мировой войны без них по ночам воевали. Должны справиться, если успеют взлететь. Черт, как же плохо, что радар архаичной модели еще не запустили.

* * *

Ратвир весь свой дар стража вложил в открытие прохода, рядом стоял Линдан и своим даром усилителя помогал наследнику престола. Раньше рядовой член гильдии огневиков и подумать не мог, что так все сложится у него: дважды попасть под удар ши и выжить, стать владетелем и потерять все, кроме звания владетеля, получить в строители замка безволшебных ши с големами. Наконец, помогает даром усилителя стражу держать проход для боевых големов одних ши, чтобы те избавили Серебряную империю от других демонов. Правда, Линдан ит-Арендунн о чудесах своей судьбы сейчас совсем не думал, сосредоточившись на усилении волшбы стража, лишь краешком создания мечтая о скорой мести, пусть и чужими руками с его помощью.

Сосредоточиться и впрямь было тяжело, особенно Ратвиру, который делал ту волшбу, способность к которой ему дала право стать наследником рахваарракса. Никогда ни Линдан, ни Ратвир не занимались чародейством в таком шуме. Молодой страж держал невиданно широкий проход высоко в воздухе между мирами а огневик ему помогал. Ну а через овальный, вытянутый по горизонтали проход, окаймованный лиловой рамкой, один за другим проносились огромные металлические птицы.

* * *

Целая армада самых старых тяжелых советских бомбардировщиков, выбранных из-за минимума электроники, а именно Ту-16 летели цепочкой вплотную друг к другу, целясь в овал с лиловой каемкой, висящий невысоко над землей. Каждый пилот знал, что промах смертельно опасен, и на минимальной скорости старался попасть точно в центр прохода. И каждый знал, что советские бомбардировщики в боевых действиях после 1945 года учавствовали только под управлением пилотов-союзников, не считая недавней советской-китайской войны. Тогда скоростные бомбардировщики Т-4, созданные КБ Сухого, сокрушили китайскую систему ПВО, а потом на китайцев обрушились более медленные машины КБ Мясищева и Туполева. Но это были «товарищи, которые, оказывается, совсем нам не товарищи», а сейчас летели ради одного сокрушающего удара по старому врагу.

Ту-16 заранее подготовили советские военные как раз на случай необходимости использования в условиях мира Эвейна. Все эти машины переоснастили приборами и средствами управления, аналогичными тем, что использовались в антиквариате вроде Ту-4 или Пе-8. Потому что полупроводниковая электроника была бесполезна в Эвейне, как следствие, новейшие самолеты не могли использоваться в мире магии. Сила была на стороне с лучшим оружием и лучшей техникой без полупроводниковой электроники. И был создан специальный сверхчувствительный компас для слабого магнитного поля мира Эвейна, и остальные древние навигационные приборы доработаны.

А еще в состав экипажей некоторых самолетов включили провидцев, хорошо знакомых с географией Серебряной империи. Рядом с командиром ударной авиагруппы, генерал-майором Седовым сидел сам Альтерикс, старшина гильдии провидцев. Пожилой провидец мог назначить командовать группой магов-проводников одного из помощников, но Альтериксу было очень интересно посмотреть на удар с воздуха по ненавистным западным демонам. А главное — нужно было безоговорочное уважительное подчинение и помощь провидцев, расбросанных по всей Серебрянной империи, которые знали свои земли и своих людей. Они помогли б любому воеводе группы провидцев, но Альтерикс меньше времени терял на установление доверительного контакта с ближайшими наземными магами, а самолеты летели быстро, да и гул мешал сосредотачиваться.

Высоко в небе виднелись тусклые звезды, на земле уже сгущался мрак, а на горизонте была вечерняя заря. Под крыльями далеко внизу проносились поля, леса, реки и озера, мелькали деревни, городки и замки. Через час сбоку быстро проплыл в вечерних сумерках Андилайте, даже скала с императорским дворцом была во много раз ниже летящего тяжелого бомбардировщика.

Через час Альтерикс почувствовал спереди отзвуки ненависти и страха жителей Серебряной империи перед западными демонами. Чуть позже эмоциональный фон янки, состоящий из презрения к жителям Эвейна, желания убивать, подчинять и грабить людей. Альтерикс через подчиненных быстро передал всей воздушной армаде отношения янки к Эвейну. Но все и так перед вылетом видели кадры разрушенных американцами Дрездена, Кельна, Хиросимы, Нагасаки, Пхеньяна, Хайфона, владений Дейга, Фориола… И соответствующие надписи были на авиабомбах: «За Дрезден», «За Хиросиму», «За Хайфон», «За Ханой», «За Дейга»…

* * *

Рядовой Уолш, разжалованный в рядовые за недисциплинированность, стоял на наблюдательной вышке на посту, наблюдая за выжженной равниной между далеким лесом и защитным многослойным заграждением. Грегори Уолш откровенно скучал: днем перед караулом он отдыхал, а сейчас крутился на наблюдательной вышке, в бинокль отслеживая все за ограждением в бинокль. Спокойно расслабиться не получалось из-за спецпрепаратов, кое-как защищающих от гипнотического воздействия (пользы от них было мало в качестве защиты от магии провидцев), так и из-за браслета с проводом, не дающим задремать. Еще и пасли всех караульных идалека в подзорные трубы. До сих пор все вместе взятое спасало от магии, отводящей глаза караульным.

Наслаждался вспоминаниями вчерашнего рейда. Повеселились тогда от всей души. Пристрелив парочку слабеньких волшебников, по местному анойя, устроили соревнование, кто самым оригинальным образом убьет кого-нибудь из аборигенов. Ну а потом, когда белокожие дикари были все убиты, ребята пополнили свои коллекции сувениров из частей тела убитых. В ходу были черепа в качестве пепельниц, ожерелья из человеческих ушей. Но некоторые оригиналы вырезали и высушивали у женщин половые губы и из них делали ожерелья. Некоторые отрезали у девушек длинные волосы, чтобы продавать на родине для париков. Такими вещами давно занимались американцы, начиная с тех времен, когда коллекционировали скальпы убитых индейцев, не прекратили и во Вторую Мировую войну. Во Вьетнаме подобные развлечения процветали. Ну а в карательной дивизии коллекционирование частей тел убитых врагов сделалось почти обязательным хобби, во всяком случае в 39-й дивизии от этого развлечения отказываться считалось признаком слабости.

От размышлений Грегори оторвал непонятный вой в центре базы. Рядовой Уолш не сразу сообразил, что это такое, а потом вспомнил, что объявлена воздушная тревога. Откуда? Или учебная? Морпех начал наблюдать за взлетной площадкой вертолетов и самолетов Харриер, которые были единственными в НАТО, способными взлетать и садиться вертикально. Летчики побежали к машинам так, как будто за каждым гнался тигр. Или им вставили в задницу хорошо, или враг на подлете. Но откуда?

Вот один, потом второй, третий… Почти без перерыва начали взлетать. Послышался новый вой, и тут же полыхнуло раз, второй, третий на взлетной площадке, которая скрылась в облаке взрыва. Взлетевшие истребители, все изломанные и в дырках от осколках, расбросало в стороны по земле.

ФАБ-5000 грохнулась в центре каменного кольца. Установка перехода превратилась в тучу осколков, да что там сложные конструкции, сами многотонные менгиры покрошило в щебенку. Дальше бомбы легли на склад боеприпасов, который рванул так, что взрывной волной накрыло всю базу.

Через минуту начался настоящий град авиабомб. Что творилось на американской базе, можно только догадываться. Всю землю вместе с тем, что сверху на ней, перемешало взрывами на трехметровую глубину. Выжило только пару человек в наспех построенном бункере, где рухнули перекрытия, да и то задохнулись от углекислого газа. Позже в руинах бункера советские военные с магами Эвейна нашли кучу документов и полусобранные плутониевые бомбы.

* * *

Тем временем в лесу на юго-запад от Стоунженджа и на северо-запад от Солсбери засветилось лиловое сияние, и появился разрыв пространства. Но из прохода выехала колонна военной техники, это были знаменитые системы «Град» и БМ-24, как и другая советская техника. Длинная колонна с трудом разместилась на краю леса со стороны Стоунхенджа.

Первым делом перед Неариксом и генерал-майором Вяземским, командующими группировкой, постролась спецгруппа с Линданом во главе. В ее состав включили всех выживших сильных магов с нужными таланами с владений, попавших под удар американцев. Неарикс спросил:

— Вы знаете, на какое жестокое дело идете. Если кто-нибудь передумал или сомневается, не слишком ли жестокий ответный удар, может сейчас отказаться.

Почти все промолчали, Линдан обиженно ответил:

— Мы все потеряли близких нам людей, и неродных нам людей, которые жили рядом с нами. Сомнений быть не может.

— Мой дар обязывает хранить все живое и исцелять всех. Но я не вправе отказаться от этого преступного удара. Беззаконие и закон должны работать в обе стороны. Слишком много мертвых на руках западных демонов, чтобы я мог отказаться от мести, — ответил мрачно Льяндорз, единственный кроме Линдана живой из владения Дейга. Старик нашелся далеко не сразу, спрятавшийся от карателей. Остальная спецгруппа подтвердила свою решимость, и отверзатель открыл проход.

Все прошли на сфотографированный через телескоп укромный участок базы у склада спецбоеприпасов. Линдан прожег как автогеном дыру в стене склада. Провидцы немедля взяли под контроль часовых базы. Линдан во главе группы отверзателей и движителей прошел внутрь. Майор Егоров, специалист по химическому оружию, сопровождал группу как консультант.

Вся группа замерла перед огромными, как показалось чародеям, болванками в специальных тележках и контейнерах.

— Вот они, ваше оружие. Действуйте, — показал майор и демонстративно отошел в сторону.

И группа начала действовать парами отверзатель-движитель. Отверзатель открывает проход в место на фотографии в своем альбоме. Движитель поднимал авиабомбу с начинкой из нервно-паралитического газа зарина, перемещал за проход подальше и побыстрее. Напоследок разламывает магией авиабомбу. Отверзатель, стоит только увидеть, как из авиабомбы вырываются ядовитые пары, моментально закрывает проход и открывает проход в место на другой фотографии, пока движитель готовит следующую авиабомбу. А цели-то шикарные: все крупнейшие города США и Британии, причем одним местом не обходились. И выбирали такие районы, как, например Уолл-стрит в Нью-Йорке. В Лондоне сразу три авиабомбы закинули в Вестминстер, в Вашингтоне по одной на Белый Дом, Капитолий, Пентагон, АНБ, ЦРУ. Обри Нордскольд был несказанно рад, когда узнал, что его увольнение из армии помогло избежать участи служащих Пентагона.

Уставшие маги, оглядев опустевший отсек авиабомб, ушли через проход обратно к основной группировке. Вяземский к тому времени успел выставить РСЗО на позиции и навести их на американскую базу. И очень вовремя, так как со стороны Эвейна буквально минуту назад сообщили об воздушной тревоге.

— Что? Какие самолеты? Откуда у аборигенов боевая авиация? СССР, насколько нам известно, им авиацию не передавал. Уже поднимаете Харриеры? Отлично! Сейчас сообщу вышестоящему командованию, — принимал доклад генерал Гордон Уайт в своем кабинете базы у Стоунхенджа. Случайно глянул в окно и увидел быстро приближающиеся яркие кометы, целое облако. Начал говорить:

— Что за хрень? Ракеты? — схватился за трубку телефона, но тут в окно влетела 240-мм ракета древней установки БМ-24. Двадцатилетняя ракета превратила в пар генерала карательной дивизии. Впрочем, высокому начальству в Пентагоне пришлось куда хуже, по-крайней мере тем, кто отведал отечественного зарина.

База ненавистных янки горела погребальным костром, но Вяземский приказал добавить еще по боекомплекту туда же. Быстро установить ракеты на направляющие помогли движители телекинезом. Артиллерист откровенно радовался, вспоминая прошлое избиение колонны в одной Папуасии. Тогда положили проамериканских негров, сейчас самих янки в самой Британии, причем самых кровожадных. Любо дорого смотреть. Еще и мясо для стервятников будет сразу жареное. Просто шик и блеск!

Вяземский даже любимые сигареты не стал курить, ему табачный дым заменяла пороховая гарь ракет возмездия. И избиение не за союзных людоедов, а за очень приличную страну волшебников. Оно как бы не совсем честно так нападать, но у советского генерала перед глазами стояли груды тел, убитых американцами. Возмездие состоялось! На душе у всех было радостно, когда ехали через лиловую рамку домой.

* * *

Зато вице-президент США, Мондейл Уолтер, был совсем не рад, когда узнал о том, что он стал исполнять обязанности президента вместо погибшего Джимми Картера. Ситуация была намного хуже возможного импичмента, да и погибших одних только сенаторов, сотрудников Администрации Президента, Пентагона, ЦРУ, АНБ штабелями складывали. Что уж тут говорить о простых американцах, попавших под газовую атаку. Сейчас вице-президент слушал доклад Ричарда Смита, единственного уцелевшего четырехзвездного генерала. А тот с похоронным видом рассказывал:

— Мы объявили вторую степень боеготовности и можем нанести массированный ядерный удар в любой момент. Но следует отметить, что вина Советского Союза пока не доказана, да и нет признаков их наступления. Хотя я бы воспользовался ситуацией вроде нынешней.

— Никто кроме них не мог такое сделать, да и в войне с СССР нельзя ли обойтись без массированного ядерного удара? — спросил Уолтер.

— Нельзя, если будем воевать. Только в ядерном оружии у нас паритет. Анализ их боевых действий против Китая показал, что в сухопутной войне мы обречены. Их тактика в воздушной войне и сила ПВО не только Китаю, даже нам шансов не оставляют. Дело не только в вооружении, мы близки в этом. Анализ боевых действий показал, что координация и управление Советской армии неестественно хороши, как будто этим занимается великолепный компьютер. Наши и их межконтинентальные ракеты гарантируют взаимное уничтожение в случае ядерной войны, — грустно рассказывал генерал.

— Какие первые данные в расследовании газовой атаки? Чем вообще была произведена? — допытывался вице-президент.

— Нашими авиабомбами с нервно-паралитическим газом зарин. Но по данным ПВО, авианалета не было, что удивительно. Все авиабомбы деформированы так, что заранее доставить на места атак было невозможно в таком виде без утечек газа. И для отвода глаз подбросить их уже без зарина в некоторых местах невозможно. Начата проверка их судьбы по серийным номерам. Но работать очень сложно с существующими потерями.

— А мне плевать, насколько сложно работать! Вы должны предоставить народу доказательства, что это дело русских! Кстати, а сколько людей знают о происхождении газа? — запаниковал Мондейл.

— Много знает, все спасатели, работавшие на местах. Предварительная версия, пока неофициальная, что неизвестными лицами, предположительно агентами КГБ, были похищены авиабомбы и использованы для газовой атаки. Но технически грамотные люди задают неприятные вопросы, на которые мы сами хотим знать ответ, — отчитывался Смит.

— Приготовьте войска на случай массовых беспорядков, — распорядился вице-президент.

— С этим сложности. Видите-ли, сэр, подавлением восстаний в 1968 году занималась 39-я пехотная дивизия из специально подобранных людей. Не так давно она была с частями усиления переброшена в Великобританию для выполнения секретного задания. Я вам уже говорил, что по району Вестминстер в Лондоне тоже была газовая атака. Так англичане сообщили кроме того, что твердо намерены выйти из НАТО, еще и о полном уничтожении 39-й пехотной дивизии, временно дислоцированной у Стоунхенджа. По предварительным данным, мощным ракетно-пушечным ударов силами группировки, предположительно, советских войск. Но они пришли и ушли непонятно как, британцы мозги вывихнули в решении этой загадки.

— Рич, с твоих слов выходит, что непонятный противник у нас умыкнул авиабомбы с нервно-паралитических газом, которые должны быть под строгой охраной, потом незаметно закинул в разные местечки, даже в те, куда даже гранату в кармане мимо охраны проблема пронести. А еще высадили десант в Британии с артиллерией, разнесли вдребезги нашу военную базу и удрали безнаказанно, и проделали такую штуку незаметно от береговой охраны. Так? — в ответ этим словам генерал кивнул. — То есть этот противник нас легко может разгромить, но решил пока этого не делать. Зато они наказали нас за действия 39-й пехотной дивизии. Вы можете мне рассказать, в какое грязное дело они вляпались?

— Это было секретное задание, я деталями не интересовался, я все-таки занимаюсь ракетными войсками стратегического назначения. Ясно, что отправили много крови проливать, но куда, я не интересовался. Мало ли у нас грязных делишек делается в странах третьего мира, — ответил Ричард Смит.

— Кто бы сомневался в нашем узком кругу! Только тут что-то странное. Разберитесь, генерал Смит. Вы теперь исполняющий обязанности министра обороны. Я разрешаю вам даже взламывать сейфы наших разведслужб, если некому по должности их открыть.

— Есть!

* * *

Давно гильдия провидцев не собиралась вместе. В огромном зале были почти все члены гильдии кроме дозорных с самых беспокойных участков границы Эвейна, немощных стариков и детей. На трибуне был глава гильдии провидцев Альтерикс, Ратвир и представители СССР. Выступал сам Петр Миронович Машеров:

— Мы вам помогли сокрушить войска нашего общего врага, это было нужно и вам, и нам. Но их империя только разозлилась и испугалась, но не повержена. Вы нас спросили, как лучше отомстить за гибель тысяч ваших людей, и мы вам подсказали. Но кроме виновных попали под удар и люди, которые одураченные своими властями их поддерживают. Им каждый день врут, что власть купцов это хорошо, а наша власть плохая, рассказывают разные небылицы. Потом на собираемые налоги и дружинниками, набранными из одураченных людей, устраивают войны против тех стран, которые отказываются им подчиняться, чтобы эти страны ограбить. Вы ведь тоже попали под удар. Власти США выставят нас врагами, атакующими без повода их мирных людей. Тех, кто не поверит, тех накажут, если скажут, что их владетели виноваты, напав на вас. Сейчас самый удобный момент к ним влезть провидцами, чтобы этого не случилось. Мы хотели без вас это позже сделать своими провидцами, но сейчас никак нельзя без вмешательства в их разумы вашим волшебством, если не хотим большой войны.

Машеров сделал паузу, осматривая зал. Все провидцы молчали. Этих не обманешь, и они не примут правду за ложь, и поймут недосказанное. Удобно с ними быть честными, легко убеждать, если прав на самом деле.

Вспомнилась партизанская молодость, вспомнились рассказы и фильмы о Вьетнамской войне. Люди разные и у нас, и у них. Есть и хорошие, и плохие. Кто-то заблуждается, кто-то все понимает. И тут очень важно, кого как воспитывают, и какие качества культивирует власть, какие идеалы поддерживает, а какие губит. Вон у нацистов даже наказывали за проявление милосердия по отношению к населению оккупированных территорий. Во Вьетнаме официально такого не было, но за убийство мирных жителей не наказывали, и применяли ковровые бомбардировки против деревень в партизанских районах. А в Советской армии были случаи трибунала над бывшими партизанами, проявлявшими зверства над мирным немецким населением, и никто не разбирался, сколько родных потерял подсудимый.

Все это четко представлял Петр Миронович и хотел, чтобы все провидцы это увидели.

— Мы видим ваши воспоминания, которыми вы хотите с нами поделиться. Бесталанные люди могут передавать свои мысли и видения провидцам, — сказал старшина гильдии провидцев и добавил. — Нас интересуют ваши замыслы и пожелания на будущее, ваше видение мира, которое мы должны внедрить в умы американцев.

— Я попробую в нескольких фразах рассказать, — ответил Машеров. — Мы как и они хотим весь мир объединить. Но руководство США хочет власти и наживы. Мы же стремимся отсталые народы вытащить из варварства и подтянуть до нашегоуровня. Еще навести порядок во всем мире, обустраивать для лучшей жизни людей, и за счет развития науки и техники освоить и заселить малопригодные и непригодные для жизни земли. Это похоже на то, как вы присоединяете к Серебряной империи новые племенные союзы во главе с их правителями, и они становятся новыми владениями и принимают Серебряный закон. Но мы пошли дальше вас. И к тому же вместо приращения богатства отдельных людей мы эти деньги расходуем на нужды всего народа. У них конкуренция, когда побеждает сильнейший любыми средствами, а слабейшего разоряют и даже созданные ими знания уничтожаются. У нас царит соревнование, когда запрещены нечестные способы борьбы, а все новые знания и умения, полученные в соревновании, раздаются всем. Зато строго наказывают за нечестную борьбу, — при последних словах Петр Миронович вспомнил историю, когда за попытку срыва производства Т-4 по просьбе земляка Павла Сухого строго наказали Туполева после расследования. И вспомнил много примеров обмена опыта между предприятиями.

— Скажите, почему вы не хотите нашего Серебряного закона. И мне, как провидцу владетельского рода, объясните, чем не нравятся владетели, — спросил один из сидящих в зале.

— У нас совсем другой мир, у вас мир волшебства, у нас мир техники, и потому мы не можем жить одинаково. Хотя у границы владения Бхаалейн в нашем владении мы пробуем способ жизни, объединяющий магию и технику. Владетелей мы не любим потому что ваше государство единственное, где есть справедливость под рукой владетелей. И наши большие замыслы по освоению других миров невозможны, когда очень сильны наследственные владетели. Альтерикс знает и с вами поделится некоторыми воспоминаниями.

И тут Альтерикса осенило:

— Коун Петр, а вы не боитесь, что мы и вам можем загнать в умы другие идеалы?

— Нет, не боимся, мы это уже обсуждали. Вы не сможете хорошо приспособить Серебряный закон к нам. Если наш попробуете подправить, то нам от этого только лучше станет, если придумаете, как это хорошо сделать. Еще наши писатели поделятся с вами мечтами о светлом будущем ради тех, кто будет жить после нас, — ответил Петр Миронович.

Старшина гильдии кивнул головой. Глава СССР пригласил в зал группу советских писателей-фантастов. Их возглавлял совсем уж больной Иван Антонович Ефремов. В ветке истории, где генсеком был Брежнев, великого мечтателя сильно третировали и свели в могилу из-за романа «Час Быка», а в этой ветке истории сердце Ивана Антоновича куда больше проработало. Еще пригласили в качестве консультанта по США писателя Рэя Брэдберри, которому показали картинку будущего с соседней ветки истории и пообещали экскурсию в космос.

И словно новый мир открылся перед магами-провидцами..

* * *

Уолтер Мондейл, вице-президент США, не слишком долго ждал результатов расследования, правда, неполных. Ричард Смит предложил первым делом посмотреть небольшую видеозапись. После просмотра Уолтер спросил:

— Это все правда? И эта газовая атака и есть ответный геноцид?

— Так и выходит. Наши собирались после завершения строительства аэродрома переправить на ту сторону В-52 и массированными бомбардировками, в первую очередь химическим оружием, заставить подчиниться империю магов или уничтожить ее население в случае неповиновения. Химическое оружие было представлено артиллерийскими снарядами, неуправляемыми ракетами для наземных установок РСЗО и вертолетов. Также были складированы для В-52 на стороне Британии авиабомбы с зарином. На первом этапе были нанесены большие потери враждебному населению, а слабенькие атаки туземных волшебников были отбиты. Потом связь с базой на той стороны была потеряна и не восстанолена. У них была установка для перехода, но не была использована. База на нашей стороне полностью уничтожена реактивными системами залпового огня, это советские модели поставляемые СССР на экспорт всем желающим. Авиабомбы, поступившие на вооружение 39-й пехотной дивизии, противником были похищены и применены по множеству целей из соображений мести, как и обещал наследный принц Эвейна.

— Да-а-а, эта грязная история не должна выплыть наружу ни в коем случае. Если народ узнает… — и тут в голову Мондейла пришел новый вопрос. — А как они вообще сумели похитить авиабомбы с охраняемого склада? Сколько у них на руках может находиться спецбоеприпасов? И где гарантия, что они не сделают такое с ядерным оружием?

— Вот тут ответ на ваш первый вопрос, как именно. Добавлю, что у них есть сильные маги с даром телекинеза, — с этими словами генерал подсунул под нос вице-президенту отчеты о визитах Ратвира с ультиматумом к адмиралу и на телестудию. Подождав, пока Мондейл прочтет, сказал. — предполагаю, что одни маги парализовали волю охраны, вторые открыли межпространственные переходы, третьи телекинезом нас забрасывали авиабомбами с зарином и, наверно, они же их деформировали для утечки газа.

— Впечатляет. Вы вообще можете что-то сделать, чтобы они не могли использовать против нас наше же ядерное оружие? И вы не ответили на мой вопрос о предполагаемом количестве трофейного химического оружия у противника, — допытывался Уолтер.

— Вот данные о количестве химического оружия у группировки. Вот расход боеприпасов, за который они отчитались. Как следствие, вот остаток. Но на самом деле остаток боеприпасов меньше, чем по документам, поскольку за последние сутки не отчитались в Пентагон, данные утеряны. Наши атомные бомбы в том виде, каком они хранятся, противник использовать не может из-за сложной кодированной системы детонации, — Ричард тяжело вздохнул. Почему так, Мондейл сразу не понял. Рич начал объяснение с теории:

— Проблема в том, что в мире Эвейна критическая масса делящихся материалов, в частности, урана-235 и плутония, намного больше, чем в нашем мире. То есть наше стандартное ядерное оружие там бессильно, да и полупроводниковая электроника там не работает, без которой вынуждены обходиться. Наши ученые нашли способ обойти разницу в критической массе, разработав атомные бомбы под их критическую массу. Цена вопроса это очень большое по нашим меркам плутония в каждой бомбе и необходимость сборки их в мире Эвейна.

— Простите, мне лекции слушать некогда, можно кратко и по делу?

— Это необходимое предисловие. Я вот к чему. Во-первых, они могут украсть у нас атомные бомбы. Допустим, мы сумеем исключить такие похищения. Но во-вторых, на нашу базу на стороне Эвейна были переправлены все комплектующие для сборки плутониевых бомб, адаптированных к их условиям, в том числе и свыше полуторы тонны плутония. Все там хранилось в подземном бункере, там же шла сборка атомных бомб. Наверняка весь плутоний попал к туземцам. Хоть там и похожа цивилизация на средневековую, но под руководством советских специалистов они легко могут разложить по свинцовым контейнерам плутоний порциями чуть больше нашей критической массы. И каждая такая порция плутония при попадании в наш мир взорвется как атомная бомба. Причем не сразу, а чуть больше чем через секунду по законам физики. Им хватит такой форы для безнаказанного ядерного удара по США.

Вице-президент пару раз открыл и закрыл рот, ничего не сказав. Потом торопливо стал лазить по ящикам письменного стола, нашел таблетки успокоительного, выпил сразу несколько штук и спросил генерала:

— И вы так спокойно мне все это говорите?!

— Я не имею права паниковать, иначе мои подчиненные запаникуют.

— Смит, вы можете меня хоть чем-нибудь обрадовать? К примеру, что удалось локализовать информацию о наших авиабомбах с зарином. И мне нужен консультант по Эвейну, а не только отчеты, — спросил, втайне паникуя, Уолтер.

— Почти все, кто хорошо знает людей Эвейна, погибли. Почти всех, кто уцелел в первом вторжении, отправили консультантами во второй раз, а там выживших практически не осталось. Но мне удалось найти майора Обри Нордскольда, бывшего майора, который был адьютантом командира первой группировки. Его выгнали из армии по подозрению в неблагонадежности, когда отказался второй раз учавствовать в операции в Эвейне.

— Давайте его сюда.

* * *

Обри Нордскольд, работающий простым торговым агентом в одной из фирмочек, поставляющих разное барахло армии, вышел из офиса в глухом районе Вашингтона на улицу ради скромного ланча в одном из тех кафе, где едят полицейские. Американцу шведского происхождения эта забегаловка не слишком нравилась, но зато дешевая и тараканов в ней ни разу не видел. Буквально вчера после похорон нескольких сотрудников, включая одного из начальников отделов, Обри владелец фирмы повысил в должности. Только бывший офицер знал, что ненадолго.

Недалеко от входа стоял армейский внедорожник, как раз по пути в кафе. Нордскольд как ни в чем не бывало, шел по тротуару. Из машины вышел полковник в мундире морской пехоты и заговорил:

— Полковник Робинсон, морская пехота. А вы майор Нордскольд?

— Бывший майор. Простите, но я спешу, — и Обри демонстративно посмотрел на часы.

— Вам необязательно в кафе обедать, мы вас пирожками угостим с кофе. Ваше дело пересматривается, вас намерены повысить в звании до подполковника. Необходима ваша помощь в расследовании газовой атаки.

— А разве больше некому помочь? И я не желаю больше служить в армии. Я понимаю, что в Пентагоне некому работать, но мне больше нравится быть торговым агентом.

— Мистер Нордскольд, пересмотр дела может завершиться для вас тюремным сроком, если не будете помогать. Главным подозреваемым является этот молодой человек. Вы должны нам помочь его поймать, — после этих слов полковник достал из бумажника фотографию. На ней был изображен Ратвир ит-Лорис, и бывшего майора разобрал смех. Робинсон строго одернул. — У нас произошла национальная трагедия, мы имеем фотографию главного подозреваемого, а вам смешно. У меня, между прочим, много друзей погибло в Пентагоне.

— Хорошо, я поеду с вами. Ловить этого парня занятие абсолютно безнадежная затея, потому мне стало смешно. Я, признаться, думал, что уже поняли, что к чему.

— Вы можете мне хотя бы намекнуть, что случилось? По слухам, были украдены наши авиабомбы с нервно-паралитическим газом и по нашим людям использованы. Но я не представляю, как такое возможно, — спросил доверительным тоном полковник, когда сели в машину.

— Наверно, так оно и было. Если проверить по серийным номерам, то скорее всего выяснится, что эти химические бомбы передали авиации, поддерживающей 39-ю пехотную дивизию, для применения по чужой территории.

— Ах вот оно что, — после этих слов Робинсон угрюмо замолчал.

* * *

Новоиспеченный подполковник в гражданском костюме сидел перед ним и явно не испытывал особой гордости по поводу встречи. Вице-президент офицеру в штатском рассказывал, в честь чего последний удостоен приглашения к главе страны:

— Здравствуйте, мистер Нордскольд. Насколько мне известно, вы единственный уцелевший старший офицер из побывавших в Эвейне. Нам необходима помощь в расследовании газовой атаки и консультации по Эвейну. Я предлагаю вам звание подполковника и должность моего консультанта.

— Я и без присвоения звания могу вам рассказать, что произошло, — усмехнулся Обри. — Только мне нужно пару уточнений. Первое, там у Соунхенджа была 39-я пехотная дивизия? Второе, какова ситуация с оснащением химическим оружием?

— Они были, и активно расходовали химические боеприпасы.

— Тогда все ясно. Это соединение отправили, чтобы они занимались геноцидом населения Эвейна при помощи химического оружия. Они приказ выполняли. Вас принц Эвейна предупредил, что так делать нехорошо, но его не послушали. Поэтому они уничтожили 39-ю дивизию, скорее всего в обоих мирах. Более того, их маги-отверзатели открыли внепространственный проход, вошли в склад химического оружия, маги-провидцы взяли под контроль часовых (а их магия отличается от гипноза как атомная бомба от обычной тротиловой), а маги-движители забрасывали бомбы к нам и деформировали их, проходы дело рук отверзателей. Вообще их маги это не то, что в сказках рассказывают, а люди с определенными специализированными паранормальными способностями. Но один черт они крайне опасны в партизанской и диверсионной войне. Зато их можно бить в лобовой атаке. Сами по себе честные люди, ни разу не уличил их во лжи. И обмануть их очень тяжело, — рассказал Нордскольд.

— А что вы скажете про информацию от англичан? — с этими словами Мондейл подсунул Нордскольду отчет об обследовании разгромленой базы у Стоунхенджа. Англичане четко установили, что место базирования карательной дивизии уничтожили экспортными модификациями советских реактивых систем залпового огня. Но их сбили с толку остатки надписей рунами на неуправляемых ракетах. Томми сумели определить направление, с которого стреляли, и прочесав все в той стороне, нашли следы боевой техники. Наследили так, что любой потомственный горожанин четко по следам мог определить, откуда и куда ехали.

— Это совместная операция Эвейна и СССР. После войны Советского Союза с Китаем вполне нормальная реакция на геноцид.

— Мистер Нордскольд, или мы наносим ядерный удар по СССР, или оказываемся в большущем дерьме и получаем массовые беспорядки. У вас есть другие идеи, что дальше делать? — спросил Уолтер. Бывший майор подтвердил базовую версию, но что с ней делать, было непонятно. Ситуация была аховая.

— Ладно, буду откровенен. Со мной связались власти Советского Союза и попросили вам передать вот что. США в нынешнем виде дольше нескольких недель не протянут. Никак. В ближайшее время капитализм дяди Сэма будет ликвидирован. Но к вам и вашим помощникам есть предложение. Если вы своей властью и влиянием поможете с минимальными жертвами и минимальным ущербом сделать Америку социалистической страной хотя бы как Франция, Италия или Югославия, но дружелюбной СССР, то вам как Шарлю де-Голлю позволят безнаказанно дожить до преклонного возраста и умереть от старческих болезней. Если нет, то вам в живых остаться не позволят, — по другому заговорил Обри.

— Ну во-первых, мы можем нанести ядерный удар по СССР, — начал возражать Уолтер.

— Вам делают такое предложение, чтобы вы не наделали таких глупостей. Революция уже разгорается. Информацию о причине газовой атаки вам в тайне не удержать. Впарить выгодную вам трактовку событий вы можете попробовать, но агенты СССР американскому народу свою версию поднесут и сделают, что американцы поверят им, а не вам. Ваша войска, посланные навести порядок, взбунтуются. Прежний порядок вы не сможете удержать, только сменить образ жизни США с минимальным ущербом для американского народа, — объяснял Нордскольд.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Вы же читали мои отчеты, они у вас на столе, я вижу. В Эвейне есть многочисленная гильдия провидцев. Кроме того, с помощью Эвейна в Советском Союзе успешно идет фильтрация населения с целью выявления людей, способных к так называемой магии. По их планам, через пару лет выявили б всех людей со способностями, обучили бы и сокрушили б с легкостью изнутри даже без помощи Эвейна. Сейчас они вынуждены объединиться из-за второго вторжения. Каждый хороший маг-провидец способен промывать мозги и внушать все, что захочет людям, не хуже чем Гитлер своими речами. А их в распоряжении СССР сотни. По сравнению с этим коммунистические перевороты во Франции и Индонезии были очень рискованными авантюрами. Они даже могут позволить проявить благородство, не превращая своей магией руководство США в зомбированных марионеток. Но наверно так сделают, если попробуете использовать ядерное оружие.

— Подполковник Нордскольд, а почему у нас такую программу по выявлению людей с магическими способностями не запустили, — ухватился за последнюю возможность вице-президент. — Может, мы по числу магов имели б паритет.

— Увы, но невозможно. Дело не только в отсутствии времени и взаимной помощи Серебряной империи и Советского Союза. Мы не смогли в своей группировке выявить людей со способностями и пришли к выводу, что люди нашего мира практически не имеют таких способностей. А в СССР пришли к иным выводам. Мы ущербный народ по мнению мира магов, народ-калека, как все основные народы, сформировавшие население США. Так вышло по вине наших предков, как будто сами себя кастрировали. Инквизиция тщательно зачистила всю Европу кроме России, Польши и мусульманских народов от людей с магическими способностями. Позже во времена колонизации наши предки уничтожали всех шаманов как лидеров варварских племен. Европейцы, чернокожие, латиносы зачищены от генов, дающих магические способности. А русских не зачищали. И пользуясь этим, они начали похороны власти богатых в Америке, — читал лекцию бывший офицер.

Вице-президент подскочил, меняя цвет лица с бледного на зеленый, подбежал к бару, налил полбутылки бурбона в стакан для сока и выпил большими глотками. И только после этого задал уточняющий вопрос:

— Выходит, у нас абсолютно никаких шансов на победу и мировое господство?

— В нынешней ситуации никаких. Но наверно это и к лучшему. Мне показали видения из иного хода истории, где не было наших поражений 1968 года. Там США победили в холодной войне бескровно. Но в долговременной перспективе эта победа стала катастрофой для США, наш народ после победы стал народом дегенератов. Мы там повели себя как боксер-тяжеловес, ставший чемпионом и на призовые деньги спившийся, ставший наркоманом и умерший на помойке.

— Это невозможно, я не верю… — прошептал Мондейл.

— Я подтвержу, — послышались слова в голове вице-президента. — Это полковник Советской армии Сергей Краснов, провидец. У нас есть сильный предсказатель будущего. Смотрите картинки с другой ветви будущего. И сами подумайте, зачем победа США, если через двадцать лет после нее за успешные войны НАТО против Ирака и Афганистана армию наградили правом на зоофилию и однополую любовь, а госдолг США после победы стремительно растет. Шаттлы прекратят полеты, сама программа будет отброшена как надоевшая игрушка, а летать в космос будет не на чем кроме ракет капиталистической России. Промышленность будет убрана из страны азиатам, а население потеряет статус народа инженеров.

И перед глазами Уолтера пошли очень четкие картинки США начала 2010-х годов. Мондейл был в ужасе, хоть и стал прожженным циником. И тут почувствовал, что кто-то другой управляет его телом, которое подошло к окну, открыло его и село на подоконник, свесив ноги наружу. «Ужас! Он что угодно может со мной сотворить!»

— Да, могу. Но моральные принципы меня заставляют действовать уговорами. Такое уж воспитание народов Советского Союза и Эвейна. Ваши в альтернативном будущем, устраивая революции в слабых странах, действовали куда грязнее и на вред другим. А мы вас заставляем работать на нас с целью сделать переход в социализм для народа США как можно менее болезненным, — снова послышалось в голове.

— Я помогу вам, но за других не ручаюсь. И есть же лобби из миллиардеров.

— Не беспокойтесь за них, это их проблемы. Им не выжить.

Деваться некуда, придется лоббировать интересы СССР. Вроде не слишком плохо.

* * *

— Ну что, дед? — Алекс поставил опустевшую бутылку под стол. — По последней?

— По последней, — степенно кивнул дед. — Ирина Сергеевна, может, все-таки присоединитесь к нам?

— Ну уж нет! — возразила сидящая рядом с Алексом молодая женщина. Прожитые в глуши годы ничуть не испортили ее красоты, и люди малознакомые в последнее время подчас принимали их не за мужа с женой, а за отца с дочерью. Впрочем, чужаков в доме Алексея и Ирины не привечали. — Этот яд, который вы с таким удовольствием пьете… Ни за что, и тебе, — она резко повернулась к Алексу, и от этого движения густые пушистые волосы цвета меди, взметнувшись, на миг замерли в воздухе, прежде чем снова упасть на плечи, — еще отсоветую.

— Ой, не надо этого делать, девонька! — в притворном испуге запричитал дед. — Заговоришь его, заворожишь…

— Сейчас модно говорить «закодируешь», — усмехнулся Алекс.

— Во-во, зашифруешь, а жить-то ему потом как? У нас в России водка, это, знаешь ли, не выпивка…

— …А средство выживания, — закончил Алекс. — Ладно, дед, будет тебе. Все это она знает, да и ты все знаешь. А то не ты меня учил, что алкоголь — это органический яд, равно как и мясо, и сладкое. Я твои уроки хорошо запомнил, не надейся.

— Так то на войне, — вздохнул дед, отводя взгляд в сторону. — Там спрос другой.

— И то верно. — Алекс приподнял граненый стакан и, дождавшись, пока дед проделает то же, одним движением опрокинул в глотку огненный напиток.

— Ух! — выдохнул он. — Такие уж вот мы, люди, саморазрушающиеся системы.

— Ты еще скажи — «иррациональные», — хмыкнула молодая женщина.

— Ты и такое слово знаешь? — наигранно удивился Алекс. — Ах, ну да, ты ведь у меня холодная, насквозь рациональная, — он приобнял жену за плечо, притянул к себе, и та нежно склонила головку на его плечо, — любимая, милая, самая-самая дорогая на свете…

— Ну чисто голубки воркуете, — насмешливо заметил дед. — Прямо сердце радуется, на вас глядючи…

— Товарищ генерал-майор, — сказал Алекс, зарываясь лицом в пушистую осеннюю рыжесть. — Выходите из образа. Он вам мал.

Дед вздохнул.

— Генерал-майору позволительно переигрывать, — буркнул он, вертя опустевший стакан. — Это майору за такое враз бы оценку выставили… какой-нибудь парш… а генералу можно.

— Брось ты прибедняться, а? — сказал Алекс. — «Бывший полковник бывшего СМЕРШа». Сидишь тут, на нас смотришь, в окошко иногда поглядываешь. Чего тебе еще от этой жизни надо?

— Да ничего, наверное, — задумчиво проговорил дед, опуская стакан на стол. — Внученек… с хитрой резьбой. Вот уж, что называется, не думал, не гадал, каким оно будет — мое стариковское счастье, а оно таким оказалось.

— Как там она? — настороженно спросила Ирина.

— Все нормально, — сообщил дед, приподнимаясь и выглядывая в окно. — На лужайке сидит, перед грядками. Очень уж ей моя земляника по вкусу пришлась.

Алекс тоже перегнулся через подоконник. В последнее время катаракта все сильней донимала старика, но тот из гордости не признавался, что зрение его слабеет. Впрочем, сейчас это было даже к лучшему.

Его младшая дочь, девочка лет шести в воздушном зеленом платьице действительно сидела перед земляничными грядками и, не отрываясь, смотрела на них. И под этим, не по-детски сосредоточенным взглядом крохотные ягоды стремительно наливались спелой краснотой.

Алексей только боялся, чтобы кто-нибудь лишний не увидел опыты с земляникой. Мало ли… Хотя лишь бы кто не отдыхает в малоизвестном санатории на берегу Припяти, рядом с одноименным городом. Он это хорошо знал, работая начальником охраны Чернобыльской АЭС. Эльфийка трудилась на обустройстве и особенно на озеленении этого дома отдыха.

Но тут явился с улыбкой незваный гость. Это был Сергей Викторович Краснов, носивший гражданскую одежду, чтоб не видели его генеральские звезды.

— Здравствуйте! Как дела, как здоровьице?

— Да вот, отдыхаем культурно.

— Предлагаю продолжить. Вот бутылка коньяка из винограда, созревшего, когда я пешком под стол ходил.

— Ого! В честь чего такой нектар? — спросил дедушка.

— Проведать вас решил. И у моего ведомства праздник. Только вчера удалось удачно посадить спускаемый аппарат на поверхность Европы, спутника Юпитера. Все предыдущие попытки провалились из-за аварий при посадке. Там торосов как тут сосен.

— Коун, извините, товарищ Краснов, я слышала, что это мертвый мир, это далеко, где все мертвое из-за удаленности от Солнца. И торосы это скалы из льда, ставшего на дыбы при столкновении льдин. Откуда там им быть? — удивилась Ирина.

— Там океан под слоем льда десять километров. Но много ущелий и кратеров, где вода наверх изливалась, как вулканическая лава. Много тектонических сдвигов, из-за которых лед трещит. И много торосов потому. Отверзатели не могут открывать проходы туда, где они не знают, как выглядит место. Нужна фотография или воспоминания того, кто был на месте. И только вчера мы получили картинку. Ночью космонавты туда прошли благодаря отверзателю. Там из-за радиационных поясов смертельная радиация. Только потому что в отряд космонавтов был включен сильный маг-целитель, им удалось вернуться живыми и здоровыми. Маги Ларенайтикс Мирис и Райверикс Сидх сделали эту экспедицию возможной. Но они без наших технологий не могут осваивать другие планеты. Это огромная победа единства магии и науки, — торжествуя говорил Краснов.

— А что нашли интересного в этих льдах? — проснулось любопытство в Иллиене.

— Они нашли вмерзших в молодой лед рыб, кальмаров и других живых существ океана. Мы нашли жизнь на другой планете! — сиял улыбкой гэбист.

— Ура-а-а! — закричали все, и громче всех эльфийка, ценившая всякую жизнь, как мало кто из людей. Прыгала до потолка, не стесняясь развевающейся короткой свободной юбки, не скрывающей ее стройных загорелых ног.

* * *

Обри на летних каникулах по просьбе любимой внучки Элен решил свозить ее в бывшую столицу на экскурсию. Нордскольд долго отказывался: слишком уж много нехороших воспоминаний у него было. Потом решился показать легендарный город, который так много значил для каждого американца, и который был столицей до поражения США в холодной войне.

Жил Обри в новой столице США, которой стала Филадельфия. Это был один не только из крупнейших, но и старейших американских городов. Более тихий, чем Нью-Йорк, красивый город. Не было смысла оставлять столицу в Вашингтоне после погрома в центральных офисах многих организаций. Потому и стала столицей Филадельфия. Округ Колумбия стал частью штата Мэриленд.

Рано утром на машине приехали в Вашингтон и отправились на экскурсию в составе очередной группы туристов. Город был не то, чтобы пустой, но ни разу не попали в пробку на городских улицах, где раньше было не протолкнуться. Пока автобус ехал к Белому дому, Нордскольд оглядывал улицы и сравнивал былое и нынешнее. Элен внимательно слушала гида. Город сохранили по возможности каким был при капитализме: все те же магазинчики, офисы частных фирм, масса рекламы, убогие бедные районы. А Обри вспомнил непонимание русских, когда те спрашивали, откуда такая преступность и такие гадюшники в некоторых районах американских больших городов. Теперь и внучка Элен не понимает, как такое было возможно.

Белый дом стал музеем, куда водили туристов. Больше ни для чего он не использовался. Отставной офицер в одной из других групп туристов заметил малознакомого человека, напряг память и окликнул:

— Капрал Рид!

— Простите, мы незнакомы, — ответил подтянутый мужчина средних лет, присмотревшись к Обри. Но последнего было не обмануть:

— Я во втором вторжении отказался учавствовать. Не надо Крис мной брезговать.

— Майор Нордскольд?!

— Он самый, — с этими словам Обри обнял бывшего снайпера. — Где вы сейчас живете?

— На той стороне, военным инструктором служу. Вот, с семьей приехал на экскурсию. А вы кем сейчас работаете?

— Я на пенсии. Вот, привез старшую внучку показать Вашингтон. Младший внук еще грудной младенец, сейчас со своей мамой. Сын мой на Марсе трудится. Подумать только, раньше выгодным предложением считали работу с большим окладом, а сейчас выгодное предложение это стать космонавтом. Их сейчас тысячи, а в почете не меньше, чем в шестидесятые годы.

— И зачем мы воевали против Советского Союза? За кошельки миллиардеров?

— За них и за мираж американской мечты. А Советы нам ее помогли получить. Крис, мне показали иной вариант будущего Америки. Там победа хуже нашего поражения в холодной войне, — ответил Обри. Кристофер покивал головой и промолчал.

* * *

Седая стройная женщина, приглашенная на старт космического корабля, погрузилась в воспоминания. Их было много, но то, что вспоминала, уже не помнил никто: все остальные умерли. Она помнила старый Эвейн, помнила кедровые и сосновые леса, многочисленные песчаные пустыни, дымящие города и опасные урановые АЭС, конец великого противостояния, мир магов без техники и мир безволшебных людей с техникой.

Множество болот заросли морозостойкими гигантами эвкалиптами, выведенными союзом генетиков-селекционеров, друидов и эльфов. Магия и знания безволшебных людей преобразили саму природу, а не только цивилизовали орков-неардентальцев и других дикарей. Климатологи и маги-погодники сделали невозможное — превратили песчаные пустыни в тропические леса. Совместили селения и лес. Вся Земля и весь Эвейн преобразились.

А сейчас работали над Марсом и Венерой, чтобы превратить их в живые миры, и с Марсом добились многого. Наладили контакт с цивилизацией разумных кальмаров с Европы.

Все люди стали магами благодаря многолетнему труду людей обоих миров. Много было достижений, и одним из главных было создание в Эвейне термоядерных электростанций, потом созданных на Земле.

Прежним мирам настал конец, их сменил мир людей, вооруженных наукой, техникой и магией одновременно. А ныне на орбите Земли был готов к старту первый межзвездный корабль с экипажем из магов-космонавтов. Пора было говорить, и Иллиена сказала короткую речь:

— Люди о многом мечтали, о звездах, о магических силах. Но никто не думал, что магия откроет нам путь к звездам. Наша сила в единстве. В добрый путь к звездам!

После других прощальных речей стартовала первая межзвездная экспедиция…

КОНЕЦ.