Во время моего процесса в Верховном суде земли в Дюссельдорфе к свидетельскому пульту подошла седовласая строго одетая женщина. Конечно, я сразу же узнал Иоганну и никогда не забуду ее достойного выступления.

Странное юридическое построение тогдашнего процесса должно было создавать видимость моего осуждения не вследствие моей общей ответственности как руководителя разведывательной службы ГДР, а исключительно за то, что я лично ответствен за подстрекательство к шпионажу и предательству при руководстве действиями агентов. Это намерение обвинения провалилось. Приглашая свидетелей, с которыми я лично имел контакт, прокуратура невольно опровергла широко распространенные среди общественности клише. Перед залом, большей частью переполненным, ни один из свидетелей не подтвердил утверждений обвинителей о том, что большинство наших агентов действовало под давлением или из низменных побуждений. Один за другим, свидетели и свидетельницы, в том числе доставленные из тюрем, в своих показаниях продемонстрировали стойкость, которой я могу гордиться. Иоганна в том числе. Но она не была исключением. Ее мысли и действия типичны и для других, чьи истории еще не написаны. У каждой из этих историй свое начало, и протекали они по-разному, но движущие мотивы в них совершенно схожи.

По сравнению с другими свидетелями Иоганна в своих ответах выделялась спокойствием и полной невозмутимостью - несмотря на предшествовавшее заключение и собственный уголовный процесс. По тому, как она вошла и как она выступала, по тонким чертам лица уже немолодой женщины ее можно было принять за преподавателя литературы и истории в старших классах. И такое впечатление, учитывая прежнюю жизнь Иоганны, не было бы неверным.

Из первых же ее показаний, когда председательствующий задавал формальные вопросы, выяснилось, что она с самого начала выбрала педагогическую стезю. Ученицей педагогического училища под Катовице, в нескольких сотнях километров от родного местечка в Верхней Силезии, Иоганна встретила конец войны. Ей было восемнадцать, ей предстояло лишь сдать экзамены и после этого вместе с однокурсниками готовиться к работе в завоеванных Восточных областях. Это было в январе 1945 года, фронт подходил все ближе, постоянно звучали сигналы воздушной тревоги, все абитуриенты хотели вернуться к своим семьям на Родину и нетерпеливо ожидали эвакуации. В судебном зале стояла тишина, когда Иоганна рассказывала о пережитом в конце войны, что, по ее словам, определило ее последующую жизнь и деятельность.

Недалеко от их общежития, расположенного на небольшом возвышении, проходило шоссе, по которому конвойные команды СС гнали заключенных из лагеря Освенцим. Это была бесконечная вереница тех, кто, по ее словам, были когда-то людьми. Когда через несколько дней учителя достали повозки и лошадей для эвакуации школы - все время были воздушные тревоги, - их колонна пошла по этому же шоссе, следуя почти все время позади колонны заключенных. Много дней подряд школьники и школьницы видели вблизи неописуемые страдания заключенных, одетых большей частью в тряпье. Была холодная зима. Заключенные тащились из последних сил, в полосатых лохмотьях, служивших им одеждой, босые или в деревянных сандалиях, при сильном морозе, по снегу и льду. Эсэсовцы подгоняли их, то там, то здесь по обе стороны дороги лежали трупы, между ними валялись кухонные принадлежности, остатки одеял, повсюду дерьмо. И такое простиралось на многие километры.

Через восемь дней Иоганна оказалась недалеко от Нейсе, почти дома. Сразу же на нее свалились обычные заботы и нужды: дом полон беженцев, отец смертельно болен, сестра беременна. Только энергичное вмешательство отца - он был железнодорожником - позволило семье бежать на последнем поезде. Так добрались они через Ризенгебирге, пересекая всю Чехию, в Оберпфальц, чтобы наконец очутиться в Фогтланде. В судебном зале она рассказала, что картина ужасного марша смерти заключенных Освенцима все это время не уходила из памяти.

Лишь позднее она осознала взаимосвязь увиденного и пережитого ею с господством Гитлера и войной. Она решила сделать все, чтобы не допустить повторения этого никогда. Постепенно она поняла, что следует убедить людей в том, что мир несравнимо важнее, чем те глупые лозунги нацистов, которые ей вдалбливали. Нужно положить конец надменной болтовне о «немецкой сути, которая оздоровит мир». Люди должны быть просто людьми. И в конце концов это было ее путеводной нитью, мотивом, почему она согласилась сотрудничать с разведывательной службой ГДР.

Все сказанное Иоганной, наглядно воссозданная ею картина вызвали такое замешательство в зале, что прокурор потерял самообладание. Ему не пришло в голову ничего лучшего, как спросить свидетельницу, почему она, вместо того чтобы думать об Освенциме, не подумала о Вальдхайме, Баутцене, строительстве Берлинской стены и жертвах на внутригерманской границе. Иоганна не поддалась на этот провокационный вопрос, а отреагировала совершенно спокойно: «Господин Председатель, Вы действительно хотите, чтобы я ответила на этот вопрос?»

Позднее она вспоминала об этой ситуации и о своем собственном процессе, который состоялся в 1992 году в том же зале и с тем же председателем суда: «Удивительно, но у меня было постоянное чувство внутреннего превосходства. Судебный сенат и прокуроры не имели ни малейшего представления о том, чего мы хотели, что передумали и пережили. То, что было дорого нам, было чуждо для них. Они просто не могли понять моих мотивов, поскольку они были пленниками собственных предрассудков. По сути дела, все это им было совершенно безразлично. Мне помогало сознание того, что я делала нечто правильное и важное. Что они думали по этому поводу, не имело значения. Поэтому я не волновалась и следила, можно сказать, с любопытством, как все это происходит. Я чувствовала даже дружелюбие и готовность помочь мне со стороны рядовых судебных работников».

Мотивацию ее действий во многом проясняет и ее профессия: в советской оккупационной зоне в школьном деле происходят глубокие перемены. Вместо учителей, отягощенных нацистской идеологией, приходят новые учителя, прошедшие ускоренный курс подготовки. Так, Иоганна, которая хотела еще основательно подучиться, вскоре оказывается в роли нового учителя в Саксонии. Правда, при ответе на вопрос, что такое социализм, связала его с известным ей понятием «социус», но ей зачли как положительный момент то, что она сопоставила это слово со своими представлениями о совместной жизни в обществе. Вскоре она сдает и второй экзамен на учителя, оставаясь все еще учащейся учительницей.

Ее способности привлекли внимание, и в 1960 году она была переведена в министерство народного образования в Берлин. При ее окрепших политических воззрениях и личном обаянии перед ней открывается научная карьера. После прохождения политических курсов ей предложили поступить в заочную аспирантуру.

И вдруг в ее жизни происходит неожиданный, возможно, однако, логичный поворот. С точки зрения сегодняшнего дня этот шаг можно истолковать так, будто с самого начала Иоганна целенаправленно искала пути в секретную службу - иначе сказать, разведку, а именно, с чистым сердцем вести борьбу против любых форм реакционной политики в Германии, которая в XX веке уже дважды приводила к тягчайшим войнам. В действительности путь этот начался для нее, как и для большинства других посланных на Запад разведчиков, почти незаметно, даже довольно прозаично.

Один из ее друзей предоставлял органам госбезопасности свою квартиру для встреч с секретными информаторами. Этот человек решил жениться на женщине с четырьмя детьми, и тогда двойное использование квартиры становилось невозможным. Он предложил Иоганну вместо себя. Она, ничего не зная об этом деле, соглашается, поскольку в ее квартире все равно никого нет во время ее школьных занятий. Офицер, ответственный теперь за работу с ней, обнаружил в ней такие качества, которые в конце концов привели к беседе с одним из сотрудников руководимой мной службы. К концу беседы ей был прямо поставлен вопрос, согласна ли она работать на внешнюю разведку ГДР, выехать с этой целью на Запад и работать там по ее заданиям. Отныне в ее жизни произошло судьбоносное изменение.

Первая встреча состоялась в Берлинском дворце у крепостного рва на Унтер ден Линден за зданием «Нойе Вахе», тогдашнем Доме немецко-советской дружбы.

С тех пор прошло более тридцати лет. Я сижу с Иоганной в том же доме в Таджикской чайхане, и она рассказывает мне о былых событиях. Хотя мы оба не относимся к числу тех, кто слишком долго предается далеким воспоминаниям, в этом доме, внешне почти не изменившемся, многое напоминает о дорогом и не утратившем свою ценность.

Мероприятия и выставки стали скромней, но они еще проводятся (или уже снова проводятся). Между представительствами фирм и банковских бюро в нескольких комнатах еще живет кусочек ушедшей культуры. В небольшом Дворцовом театре выступают актеры, известные публике ГДР, клуб артистов «Чайка» нашел в доме новое пристанище. Он гораздо меньше, чем его легендарный предшественник послевоенных лет «Чайка», который находился в ныне почти совсем развалившемся дворце Бюлова на Луизенштрас-се. Клуб продолжает жить как общедоступное место встреч активных и заинтересованных людей, которые пытаются сохранить верность уходящему чувству общности своих идеалов. В Таджикской чайхане для Иоганны живым остается связанное с этим домом искреннее чувство дружбы к народам Советского Союза. И она вспоминает о начале своего пути разведчицы.

Тогда Иоганна попросила время на раздумье и думала о том, годится ли она вообще для разведывательной работы. Как учительница она доводит до сознания своих учеников, что жить и работать нужно в условиях мира. Кроме этого, у нее нет ни семьи, ни детей, которые зависели бы от нее. Через некоторое время она дает согласие, если она пройдет предварительную проверку, насколько она пригодна к работе такого рода. Иоганна не ставит никаких условий, ни о сроке ее использования, ни о материальных требованиях. Продолжение выплаты зарплаты ей гарантируют.

Пока она учится в политической школе, проводится несколько пробных операций. Весьма непросто объяснить правдоподобно однокурсникам причины пропусков занятий. Первым поручением была поездка в Западный Берлин для наблюдения за одним домом и выяснения, кто и на каком этаже живет в доме. Она должна купить очки и выполнить ряд других простых поручений. Все это делается для того, чтобы приучить Иоганну к атмосфере Запада. Поездка в Вену преследует аналогичные цели, хотя на этот раз она выезжает уже по фальшивым западногерманским документам и должна встретитьсмя там с законсервированным источником. Для этой цели она должна хорошо владеть данными документов, по которым выезжает. Ей поручено подробно описать пограничные процедуры и иные наблюдения. В поезде она еще раз проверяет и повторяет данные, указанные в документах, и готовится к предстоящим проверкам.

Улыбаясь, она рассказывает, что, хотя и чувствовала напряжение, волнения не было. Она просто вела себя исключительно как любопытный человек. У нее часто бывает так: новые дела требуют большого внимания, и до волнения или страха просто не доходит. При поездке в Вену сон сморил ее еще до границы. Когда проснулась, она была уже в Австрии. Пограничный контроль она просто проспала.

По прибытии в Берлин все же произошел один из таких случаев, которые вызывают сердцебиение у разведчиков. При выходе с пограничного КПП ГДР на вокзале Фридрихштрассе ее узнала знакомая и приветствовала громким «Халло!». Вот тут она действительно разволновалась. Тогда она еще не могла знать, что документы на другие личные данные, к которым она уже совершенно привыкла, много лет спустя сыграют с ней злую шутку.

После этих пробных заданий начинаются дела серьезные. Ведущий офицер за это время интенсивно поработал, чтобы создать правдоподобную легенду для переселения в Западную Германию. От отдела, созданного именно для этих целей, он получил сведения о женщине, которая долгие годы работала на Западе парикмахершей, потом тяжело заболела и сейчас находится в одной из больниц ГДР с неизлечимым психическим заболеванием. Отдел, из которого поступили сведения, установил все важные данные из жизни этой женщины, собрал необходимые документы, доработал их и взял на себя регулярный контроль за местонахождением больной. Лишь теперь для Иоганны начались основательная подготовка к работе и, как правило, довольно долгие и тягучие приготовления, необходимые для вывода разведчика на Запад по такой схеме.

После оформления ухода с курсов обучение ведется первоначально на ее квартире. Ведущий офицер обучает ее азбуке разведывательного дела, подготовке, обеспечению и проведению встреч, закладке тайников для передачи материалов с выполнением практических учебных заданий. Различные сотрудники, не знакомые ей, учат передаче радиограмм, фотографированию, пользованию тайнописными средствами и многому другому.

Параллельно с этим она заканчивает в народной школе курсы стенографии и машинописи: ведь не должна же она на Западе работать парикмахершей. Для создания легендированной биографии, подходящей для новой разведывательной карьеры, необходимы несколько поездок за границу.

Неоднократные выезды, каждый на несколько недель, в Лондон, Эльзас, Швецию, изучение въездных и регистрационных формальностей, условий работы, поиск подходящего района проживания занимают примерно два года и связаны с непрерывной подготовкой и разрешением множества вопросов, относящихся к личности ее «оригинала» в Западном Берлине. Наконец, к середине шестидесятых все завершено.

После ухода в отставку я иногда спрашивал себя, что означает для такого человека, как Иоганна, отказаться от профессии педагога и возможной научной карьеры и посвятить себя закладке тайников в парках и подобным рядовым делам во имя целей, лежащих в тумане неизвестности.

Я знаю, что в нашем центральном аппарате, в особенности ученым-естественникам, стоило больших усилий выполнять свои тяжелые обязанности, часто далеко отстоящие от выбранной ими профессии. В разведке лишь на долю немногих выпадает большой успех - внедрить агента на то место, где таятся подлинные секреты. Из сотен тех, кто начинает гонку, многие сходят с дистанции и лишь одной или одному удается прийти к цели победителем. Из большого числа наших агентов, направленных на Запад, многие страдали от противоречия между целью жизни и реальностью, люди со слабой волей отказывались. Быть может, мы от слишком многих требовали слишком много? Тем большего уважения заслуживает позиция тех, кто без колебаний отказался от лежавшей перед ними карьеры и пошел по новому пути так, как это сделала Иоганна.

И все же для Иоганны ее жизнь под новой личиной не могла быть безоблачной. Она ведь знала о существовании своего двойника. Она намеренно не думала о связанной с этим неопределенностью. Первоначально ее больше занимали другие вещи из ее прошлой жизни. Например, работа парикмахера, совершенно чуждая ей. Иоганна придумывает несколько правдоподобных причин, например, аллергию, по которым ей пришлось оставить «свою» профессию. Вместе с ведущим офицером они обсуждают бесчисленные проблемы, с которыми ей, возможно, придется столкнуться. Их девиз: при использовании новой биографии нужно быть готовым к любой случайности. Большинством из того, чему ее учили, Иоганне не придется пользоваться, как ей не придется рассказывать никогда и никому свою тщательно заученную и постоянно повторяемую легендированную биографию. Так же, как ей никогда не придется иметь дело с радиопередатчиком, никто не будет расспрашивать ее о деталях о ее биографии. Этим она обязана своим всегда дружелюбным и уверенным манерам.

Как и любой внедренный разведчик, в первую очередь она должна совершенно незаметно и без выполнения каких-либо разведывательных заданий создать условия достаточно обеспеченной жизни. В небольшом городке в земле Гессен она поступает на должность служащей страховой компании, куда ее взяли с довольно невысоким окладом. Через определенное время обживания она, согласовав это с берлинским центром, воспользовалась предложением одной коммерческой фирмы переехать в Гамбург. Задачей отдела, который отвечал в разведке за ее работу, было проникновение в руководство западногерманских партий, представленных в бундестаге. Поэтому местом намеченного использования Иоганны называется Бонн. Итак, проработав один год в Гамбурге, она помещает объявление в газете «Боннер Генеральанцайгер» о желании получить работу в столице ФРГ.

Среди многих писем, полученных ею, было одно письмо от влиятельного политика и депутата бундестага. Довольный ведущий офицер рекомендует ей немедленно соглашаться. Он, однако, не знает, что этот депутат - именно тот политик, который находится под моей личной опекой и которому посвящена другая глава настоящей книги, рассказывающая о «сэре Уильяме».

Несмотря на строгую иерархию в структуре управления и тщательный учет по картотекам всего происходящего, в конспиративно действующих службах нередко случается, что один отдел совершенно не в курсе того, что делает другой. Из-за этого иногда возникают серьезные осложнения. В данном случае, естественно, Уильям был так же мало посвящен в отношения Иоганны с нами, как и наоборот. Иоганна узнала об этой взаимосвязи спустя немало времени после смерти ее первого оперативно интересного работодателя.

В политически особенно интересное время подготовки Восточных договоров с Москвой и Варшавой при канцлере Вилли Брандте мы получили через Уильяма и Иоганну двойной выход к закрытой информации в комиссиях бундестага по внутригерманским и международным делам и на руководство одной из правительственных партий. Оба источника во многом способствовали тому, что наше правительство знало о готовящихся предложениях к только что начатым переговорам по транзитному соглашению и Договору об основах отношений между ФРГ и ГДР, который продвигался со значительными трудностями. Мы постоянно были в курсе позиций различных партий в Бонне по этим внешнеполитическим проблемам.

Важность информации из обоих источников и отнюдь не беспроблемное переплетение линий работы стали причиной того, что я принял участие во встрече с Иоганной в Берлине и лично познакомился с ней. В моей памяти осталось, что и тогда она так же естественно и непринужденно подошла ко мне, как мы общаемся друг с другом сейчас. И только сейчас я услышал от нее, как ведущий офицер готовил ее к встрече со мной, генералом. На суде она об этом не сказала ни слова. Мне было неприятно узнать, что ей было указано строго соблюдать этикет и форму, отвечать только на вопросы и ни в коем случае не говорить мне «ты». Этого она вообще не могла понять, она же видела во мне товарища, обращаться к которому на «ты» было вполне нормально. Тогда она решила вообще избегать прямого обращения. В нашем разговоре с первой минуты не было ничего формального. Позже Иоганна сказала мне, что в глазах темно от волнения было не у нее, а у других.

Этот первый разговор тогда сам по себе перешел в политическую беседу двух единомышленников о процессе разрядки, продвигавшемся с таким тяжким трудом, о противоречиях, возникающих при этом внутри политических партий ФРГ, и позициях лиц из окружения Иоганны. Естественно, мы говорили и о персональном положении Иоганны, и о моей жизни.

Допрос Иоганны об этой встрече должен был стать козырной картой обвинения в вызове Иоганны как свидетельницы на моем процессе. О чем шла речь на этой встрече - хотел узнать господин председатель. И какие задания свидетельница получила от меня.

Ответ Иоганны прозвучал как анекдот. Это был очень приятный разговор, сказала она. «Поручений я от него не получала. Мы поговорили о жизни вообще и в Бонне в частности, о литературе, а также о кулинарии. Мы говорили о Швабской Юре, о его отце Фридрихе Вольфе, его брате Конраде, режиссере, а также о клёцках и поваренных рецептах». Это была чистая правда, но я, сидя на скамье подсудимых, не смог удержать улыбку.

Хотя на встрече мы и не обсуждали вопрос о желательности перехода ее на другую работу, поиски путей к тому, чтобы развести эти два источника, продолжались. Уильям с большим удовольствием оставил бы ее у себя. Изменение его положения, при котором он мог бы платить ей зарплату только из личных средств, позволило воспользоваться этой возможностью для разделения двух источников под правдоподобным предлогом. Уильям рекомендовал свою сотрудницу генеральному секретарю своей партии, до которого и ранее доходили сведения о ее трудолюбии. Так благодаря ее целеустремленности и умению по-умному приспосабливаться Иоганна получает работу, которая всего лишь за несколько лет превращает ее в одного из наших лучших источников.

Для Иоганны, чтобы достичь такой цели, было важно лишь одно - оставаться на хорошем счету. Сначала необходимо было просто сориентироваться в новой области, выяснить, что здесь происходит, кто важен, кто нет, какие течения и направления господствуют. Все это делается отнюдь не через шефа, а через коллег, женщин и мужчин. Она должна установить с ними тесный контакт и закрепить хорошую репутацию, которая у нее уже есть благодаря ее заинтересованности, уравновешенности и готовности оказать помощь. Часто это стоит усилий и требует постоянной отдачи всех сил. Иоганна вынуждена принимать приглашения на обеды и иные мероприятия и тогда, когда они не отвечают ее склонностям или настроению. Особенно тяжело было для Иоганны, когда кто-то добивался ее доверия и даже рассчитывал на дружбу с ней, а она как бы была и в то же время не была тем человеком, к кому обращались эти чувства. Есть симпатии, и в то же время необходимо постоянно оставаться скрытной. В дружбе ей нельзя заходить слишком далеко и нельзя открыться так, как тебе бы этого хотелось.

Повседневная жизнь разведчика после вживания - тяжелая работа. Для получения доступа к информации Иоганна берется за такую работу, которую она никогда бы не стала делать, например, соглашается писать протоколы важнейших заседаний, в том числе в сверхурочное время. Информация, полученная из бесед, должна быть записана вечером или в полночь и подготовлена к пересылке. Со временем Иоганна отрабатывает возможности копирования важных документов, которые нельзя взять домой, в рабочее время на копировальных машинах, к которым она имеет доступ. Это, естественно, можно делать только тогда, когда никого нет рядом. Для фотографирования взятых домой документов и своих сообщений она использует маленькую специальную камеру, большей же частью пользуется обычным аппаратом.

В течение ряда лет она передавала материалы представителям Центра или через курьеров на Западе. Когда по соображениям безопасности это стало невозможно, ей пришлось взять на себя усилия и риск по закладке материалов в контейнеры в поездах. Это значило: сесть на поезд, идущий через Кёльн в направлении на Берлин, и, отыскав согласованный знак-сигнал, спрятать маленький контейнер с пленками в указанном Центром тайнике в туалете. В инструкции рекомендовалось, чтобы не бросаться в глаза, проехать в поезде как минимум до Дюссельдорфа. Иоганна с улыбкой призналась мне, что часто справлялась с этим быстрее и экономила время поездки.

Во время отпусков появляется еще одна трудность. Часть времени у нее уходит на переговоры с Центром, другую часть она использует для встреч с родственниками в Польше или ГДР. Конечно, не просто придумывать для членов семьи все новые истории, которые правдоподобно объясняют, где она была во время своего отсутствия и что делала все это время. Для матери и сестры она ведь по-прежнему живет и работает в ГДР. Особенно трудно приходится, если ведущие ее дело офицеры в переписке с родными от ее имени придумывают истории, о которых Иоганна ничего не знает. С добрыми намерениями, но далеко непрофессионально ее «незаметно» высадили из моего мерседеса, используемого в оперативных целях, в маленьком польском городке. Однако на ее «левые» поездки на Восток никто и никогда не обратил внимания. И все же Иоганне приходится одну треть отпуска посвящать весьма интенсивным «образовательным» поездкам в другие части мира, чтобы послать из возможно большего числа мест открытки в Западную Германию и собрать сувениры.

Положение Иоганны при генеральном секретаре входящей в правительство партии за прошедшее время настолько укрепилось, ее авторитет настолько вырос, что после его смерти ее оставляют на этой работе и при его преемнике. Те, кто присутствовал на выступлении Иоганны в качестве свидетельницы, легко мог себе представить, что ее ценили не только как сотрудницу, но благодаря ее обаянию и репутации как ценного и доверенного работника, как личность. Поэтому легко понять, что новый генеральный секретарь, получив очередное высокое назначение в органы Европейского Союза в Брюсселе, придает большое значение тому, чтобы его помощница сопровождала его. Поскольку он сохраняет бюро в Бонне и мы заинтересованы в том, чтобы не терять полностью позиции и в Бонне, нагрузки на Иоганну многократно возрастают. Целыми днями она разъезжает туда и обратно между конторами и квартирами в столице ФРГ и в Брюсселе, чтобы удовлетворить интересы своего шефа и наши.

Насколько хороши были отношения между шефом и его сотрудницей, видно из того, что во время путешествия на парусной яхте вместе с его семьей по греческим проливам он предложил Иоганне перейти на «ты». То же самое и в отношениях с его женой и детьми. Именно такое «ты» было причиной внутренних трудностей, которые Иоганна имеет в виду, когда говорит о невозможности быть откровенной при более тесных и дружеских взаимоотношениях.

На моем процессе председательствующий не упустил этого морального аспекта, чтобы поколебать слишком самоуверенную, по его мнению, свидетельницу. «Как Вы себя чувствовали в подобной ситуации? - спросил он почти по-дружески. - Вы ведь обманули этого человека».

Иоганна ответила спокойно: «Я попыталась объяснить Вам мои мотивы. Они гораздо более всеобъемлющи, чем могут быть личные отношения. Конечно, я сожалею, что люди, с которыми я дружески общалась в Бонне и Брюсселе, этого не могут понять».

«Так это было злоупотребление доверием?»

«Если смотреть с другой стороны, можно воспринять это и так», - завершила Иоганна этот диалог, в котором взаимопонимание было исключено.

Для Иоганны личные взаимоотношения, возникшие за годы ее разведывательной работы, завершились отнюдь не просто. После поворота истории и после того, как ее двойная жизнь стала известна, эта уже оставшаяся в прошлом жизненная ситуация все еще не давала ей покоя. Следовало кое-что отбросить, когда она вернулась к своей настоящей биографии. Вначале она испытывала робость, но вскоре это для нее стало потребностью. Те ее знакомые на Западе, дружбу которых она особенно ценила, совершенно неожиданно не проявили по отношению к ней никакого предубеждения. Многие из отношений, прерванных на годы, были возобновлены и продолжены без особых проблем. Со своим бывшим шефом, однако, контакт она не устанавливала.

Разведывательная деятельность Иоганны резко оборвалась именно тогда, когда ее шеф был назначен министром и отозван в Бонн.

У нее не было времени советоваться с нами, что важнее - Брюссель или Бонн. Она принимает правильное решение и едет с министром.

У нас, однако, по этому поводу не звенели бокалы шампанского, так как именно теперь любая передача материала и каждая новая связь означали возрастающий риск. Однако мы надеялись получать достоверную информацию в этой важнейшей фазе нормализации отношений и при канцлере от ХДС. Летом следующего за этим событием года Иоганна, как обычно, посвящает часть своего отпуска поездке к семье и встрече с нами в Берлине. При этом обсуждались политическая обстановка и будущие задачи, которые выпадали на долю Иоганны. Особенно тщательно были подвергнуты обсуждению вопросы безопасности.

И так могло бы продолжаться многие годы…

Через Западный Берлин Иоганна выезжает обратно по фиктивному паспорту ФРГ. В Афинах она встречается с сотрудником, который должен сопровождать ее до Рима. Из Рима предусмотрена ее поездка с документами на «настоящее» имя. Документы лежат у нее в чемодане. В пути из аэропорта в гостиницу она забывает сумку с фиктивным паспортом в такси. Найти сумку не удается. Что делать?

Наш сотрудник и Иоганна обсудили положение. В сумке находилось шесть тысяч марок ФРГ. Следовало исходить из того, что нашедший оставит деньги себе, а сумку вместе с паспортом выбросит, во всяком случае в бюро находок не передаст. Фото на паспорте - единственный источник опасности, кроме этого он не содержит никаких данных, которыми могла бы воспользвоаться контрразведка. По ощущениям Иоганны, ничего не должно произойти.

Сотрудник едет в посольство ГДР в Риме, чтобы информировать Центр, но возвращается без каких-либо указаний. Иоганна вылетает в Бонн.

Перед моим письменным столом «парились» головы тех сотрудников, которые знали о задании Иоганны. Чувство того, что опасность невелика, было не лишено оснований. Однако риск все равно оставался. Мнения склонялись в ту и в другую стороны. Не впервой нужно было принимать решение в такой ситуации. В прошлые годы я, вероятно, взял бы риск на себя. Тогда все проходило нормально. Но сейчас прошли годы, было несколько арестов, мы заплатили за уроки дорогой ценой. Некоторые из наших нелегалов - среди них и мужчины и женщины - сидели в тюрьмах. Заслужила ли Иоганна, чтобы после двадцати лет беззаветной самоотдачи ее просто так «сожгли»? Мы приняли решение об отзыве.

Уже в тот же вечер в квартире Иоганны зазвонил телефон. Ничем не примечательный разговор содержал кодированное слово и упоминание о встрече на следующий день в Любеке. Дисциплинированно она зачищает квартиру и покидает ее с небольшим багажом. В Любеке встречается с известным ей курьером. Они едут вдвоем. Завершение ее миссии на Западе до потери сумки в Риме, почти не связанной с внешне драматическими событиями, переходит в критическую фазу.

Лодка должна доставить Иоганну и сопровождающего ее сотрудника к подготовленному на зеленой границе «шлюзу». Где-то в глухомани, на окраине леса они пережидают ливень, прикрывшись единственным зонтиком. Вокруг ни одной лодки, только одинокий рыбак «незаметно» маячит на отдалении. Появляется лодка, и все теперь происходит со скоростью вихря: переезд, проход через пограничное заграждение, исчезновение в кустах для смены гражданской одежды на военную форму и поездка в открытом джипе к тому месту, где она попадает в объятия ведущего офицера. После короткого приветствия он сообщает Иоганне, что ей более не придется возвращаться обратно.

В квартире недалеко от берлинской телебашни этот перелом в жизни Иоганны сдабривается бокалом коньяка, обсуждаются следующие шаги. Сама Иоганна называет последовавшие за этим месяцы своим карантином. Ее исчезновение случайно совпадает с выводом двух других разведчиков, семейной пары, и принимается решение о необходимости подождать реакции на Западе. Местонахождение Иоганны должно сохраняться в тайне. Представить Иоганну в парике и шляпе совсем непросто, но таким способом должна быть сохранена секретность, когда она покидает квартиру.

Лишь через год она получает со своими подлинными документами собственную квартиру в небольшом городке под Берлином. Предложение поселиться в берлинском районе панельных новостроек она отклоняет и не жалеет об этом. Ее квартира находится в уютном месте, недалеко от рыночной площади городка, соседи знают друг друга и всю округу.

У Иоганны не было трудностей с тем, как вписаться в новую для нее жизнь, как это бывает у большей части мужчин и женщин, которые вернулись или вообще впервые приехали в ГДР. Иоганна была захвачена любопытством и интересом ко всему. Конечно, были и проблемы. Уже при покупке мебели для уютной двухкомнатной квартиры на первом этаже многосемейного дома ей пришлось подумать над вопросом продавцу, следует ли ей спросить: «Простите, я хотела бы…» или «У вас есть…». Оказалось, что она не может купить два понравившихся ей кресла из гарнитура, потому что в него входят четыре. В поисках подходящих драпировок она обегала все магазины Берлина. Она не была бы Иоганной, если бы терялась перед такими мелочами. Она очень хорошо умеет совмещать свои потребности с возможностями.

Со времени въезда в свою квартиру она включается в политическую жизнь, как будто и не было двадцати лет отсутствия. Берлин, если ехать электричкой, рядом, все культурные события вполне доступны и в большом количестве. Даже в маленьком городке бывают интересные мероприятия, которые Иоганна посещает либо вместе с двумя бывшими разведчиками, живущими недалеко от нее, либо с новыми знакомыми.

Возвращение позволило регулярно поддерживать контакты с семьей. Ее пенсия хотя и не позволяет ей совершать большие путешествия, однако положение в Польше во многом еще хуже, чем в ГДР. Поэтому машина Иоганны бывает полностью забита, когда она пересекает границу под Гёрлицем. В 1989 году умирает ее тяжело больная мать, которую она перевезла к себе с помощью сотрудников нашей службы. Два раза в год к ней приезжает сестра, иногда приезжают и племянники-подростки.

Почти случайно оказалось, что квартира Иоганны находится в нескольких минутах езды на машине от нашего летнего жилища в лесу, и поэтому Иоганна оказалась в числе тех бывших сотрудников нашей службы, с которыми контакт сохранился. С самого начала между ней и Андреа возникла симпатия, которая с годами переросла в сердечную дружбу. Не говоря уже о наших кошках, которые очень радуются, когда приезжает Иоганна и привозит им лакомые кусочки от ее польского мясника. Так уж сложилось, что Иоганна смотрит во время наших частых отъездов за кошками. Даже наша проказница Принцесса Аугуста с разноцветными глазами перешла с ней на «ты», а робкая, к сожалению, уже умершая Бонни позволяла ей себя гладить. Иоганна знает всех наших кошек по имени и отличает их по совсем разным характерам. Вообще-то чувства женщин, и в особенности к кошкам… Но это совершенно другая история.

События осени 1989-го застали Иоганну в Китае, где она была с группой туристов. Она получила информацию в посольствах ГДР и ФРГ. Хотя из бесед и наблюдений сделала выводы, что надвигаются важные события, однако не ожидала, что изменения пойдут по такому пути. Она знала, как растет недовольство во всех слоях и что ситуация становится все более критической. И все же не ожидала конца ГДР.

За время до ее выступления в роли свидетельницы в моем процессе мы виделись редко. У всех было слишком много собственных дел. В 1991 году мы с Андреа были за границей, когда Иоганну арестовали на короткий срок. В ее доме никто этого не заметил. Однако, когда об аресте стало известно и ее выпустили под залог, одна из ее соседок, от которой она ожидала этого менее всего, встретила ее букетом цветов. Когда прошел мой процесс и мы, несмотря ни на что, жили на следующее лето в нашем лесу, встречи с Иоганной вернулись в нашу жизнь. Наши беседы вращались не вокруг заоблачного, но вокруг другого, реального мира. Иоганна из тех людей, с которыми мы можем говорить обо всем, что нас занимает, заботит и тревожит.

О ее процессе и приговоре к двум годам и шести месяцам заключения я знал, так же как мне было известно и во время моего процесса, что обжалование ее приговора еще находится на рассмотрении. Подтверждение приговора означало бы его исполнение с заключением в тюрьму. Мог ли я пойти на то, чтобы потребовать от нее пойти на новую жертву?

Иоганна никогда не воспринимала это время далее в период ее преследования как время жертв с ее стороны. По ее словам, это было интересное время, в которое она познала многих людей с другой стороны и научилась их уважать. Она сказала нам, что никогда не считала, будто принесла в жертву свою личную жизнь. Ни в ГДР, ни на Западе ей не встретился партнер на всю жизнь. Конечно, она хотела бы иметь детей. Никогда она не чувствовала себя одиноким человеком, вокруг нее всегда были хорошие друзья, интересные люди.

Враждебность на процессах по отношению к нам, нападки и оскорбления были жесткими и злобными. Судьба больной женщины, документами которой воспользовалась Иоганна во время своей работы на Западе, пресса сделала предметом «великих разоблачений» наших «постыдных деяний», которые были поставлены в вину и мне. Она была вынесена в заголовки газет и представлена как пример «злоупотребления» психиатрией в наших целях. После того как обвинение врачей в злостном изобретении насильственного лечения выполнило свою роль, ни об этом, ни о многом другом более не было слышно. Никакого расследования, ничего.

Иоганна, когда ее об этом спросили, сказала, что использование имени этой женщины никоим образом не отягощает ее. На основании собственных своих расследований в Западном Берлине и из бесед с бывшими соседями она знала о тяжести заболевания этой женщины. Иоганна установила, что женщина по собственному желанию перешла на Восток, что никто из членов ее семьи за ней не ухаживал, а от своего ведущего офицера знала, что в лечебнице за ней был установлен такой уход, которого она, по-видимому, без нашей заинтересованности никогда бы не получила. У Иоганны не было оснований сомневаться в этом.

Естественно, эта враждебность не могла не затрагивать нас. Но мы не стыдились своих убеждений и своих деяний. Мы отстаивали свою позицию с чистой совестью. Не в господствующих средствах массовой информации, а у большинства людей, с которыми мы встречались, это вызывало уважение. По отношению к Иоганне все, кто ее знал, оставались дружелюбны и вежливы. Я лично тоже постоянно отмечаю в отношении к себе - благодаря прессе меня знают больше и чаще узнают, - как правило, дружественные приветствия, а враждебность оказывается редким исключением.

Возможность тюремного заключения висела над нами, как дамоклов меч. Ни Андреа, ни я никогда не забудем того послеполуденного часа, когда позвонила Иоганна и сказала, что хотела бы поговорить с нами. На веранде нашего домика она рассказала, что ее должны заключить в тюрьму. В повестке было точно указано место и время. Хотя с самого начала тюремное заключение не исключалось, перспектива такого исхода заметно на нее подействовала. Разные вещи: считаться с возможностью беды или же вплотную столкнуться с нею.

Андреа тут же сказала, что я должен позвонить своему гамбургскому адвокату, знавшему Иоганну по выступлению свидетелем на моем процессе, которое произвело на него большое впечатление. Он известен как уважаемый адвокат, прекрасно показал себя во время моих процессов блестящим знатоком правовых норм и законных возможностей. Адвокат среагировал немедленно и, действительно, в кратчайший срок добился того, что Иоганне не пришлось отправляться в заключение.

Сейчас эти треволнения остались далеко позади. Жизнь нормализовалась, встречи опять стали регулярными. Кошки по-прежнему получают первоклассное мясо из Польши, а Иоганна наслаждается природой. В отличие от Андреа ее не пугает отдаленность нашего участка, она наслаждается спокойствием уединенных прогулок вокруг озера, знает каждую тропинку, мостик и ручей, «наших» лебедей и других обитателей этого красивого пятачка земли. В то же время она общительный человек, и мы радуемся встречам с ней.

С окончания моих передряг с юстицией у Андреа и Иоганны стало гораздо больше времени для обсуждения тем, которые женщины предпочитают обсуждать куда охотнее. И у меня есть время заниматься садом или «мучаться» писательством за компьютером.

Мы трое не относимся к числу людей, которые жалуются на трудности и болячки души и тела. Андреа и я охотно проводим время с Иоганной, потому что она всегда излучает дружелюбие. Это хорошо, особенно в наше время, когда положение в мире и в нашей стране оставляет мало поводов для радости. Мы не выставляем напоказ свои чувства. Именно поэтому я ставлю и перед Иоганной вопрос: «Разве мы напрасно прожили жизнь?»

Нет, она считает, что прожила полную жизнь. Конечно, она сожалеет об ошибках, которые мы совершили, и шансе, утерянном вместе с реальностями жизни ГДР и ее падением. Деятели, стоявшие во главе страны, не хотели верить в силу, внутренне присущую «Проекту ГДР». Любой инициативе ставились узкие рамки, и людям не доверяли, тогда как нужно было положиться на них. Иоганну печалит то, что мы стали так бессильны, так мало можем сделать против несправедливости и грозящих опасностей. Все-таки в мире была ГДР, и все хорошее о ней не стереть из памяти людей. Так же, как крестьянские восстания Средневековья, несмотря на их поражения, оставили заметный след, так и от наших деяний тоже останутся следы.

Когда я слышу девятую симфонию Бетховена, говорит она, я одновременно испытываю чувства печали и счастья. Счастье я испытываю от этой чудесной музыки, так же как и от чтения, когда хорошие актеры читают на нашем немецком языке. Я испытываю счастье от красоты природы и от многих людей, которые окружают ее. Она много ездит, находит при этом хороших друзей, у нее много знакомых, которым нужна ее помощь. Хорошее это чувство, когда ты нужен.

Это чувство жизни Иоганны очень хорошо выражает и мое чувство. Оно противостоит грузу разочарования, с которым не справились многие из моих друзей. С некоторыми были связаны гораздо более продолжительные отрезки нашей жизни, чем с этой разведчицей, почти что ровесницей.

Возможно, что мы так сблизились перед заходом солнца именно потому, что, как и прежде, живем утверждением жизни и не утратили свободу и далее жить в соответствии с нашими представлениями о ценностях жизни. Естественно, как и Иоганна, я испытываю, наряду со счастьем и печаль. Печаль из-за упущенных шансов в том обществе, которому мы отдавали свои способности и энергию. Печаль из-за того, что так невелики наши возможности влиять сегодня на непредсказуемый ход развития мира. Оба мы рады тому, что у нас сносное здоровье и есть возможность делать еще что-то, наполнять смыслом свои дни и разделять их с теми людьми, которые нами любимы и дороги нам. Достаточно того, что семьи детей, стайка внуков и первый правнук снимают у меня остроту вопроса, имела ли смысл моя жизнь.

«Freedom and Friendship - свобода и дружба» - были самыми важными ценностями для моего американского друга последних лет Джима. Я познал счастье подлинной дружбы полной мерой. Многие из моих близких друзей ушли. Я иногда думаю о том, почему именно на мою долю выпало счастье пережить возраст моих родителей на такое большое число лет и годы жизни младшего брата уже больше, чем на два десятилетия. Ранняя, большей частью неожиданная смерть многих ровесников оставила болезненные утраты. Она пробудила во мне потребность закрыть эти раны, рассказав то, что сберегла память. Я чувствую свой долг перед ушедшими друзьями и хотел бы сохранить для будущего их образы и мысли. Да не развеются наши следы слишком быстро.