Тесная связь между шпионажем и любовными историями не является изобретением ни авторов бульварных романов, ни разведок. Она так же стара, как и вторая древнейшая профессия.

Четвертая книга Моисеева повествует о том, как Господь приказал Моисею послать мужчин в качестве разведчиков в землю Ханаанскую и как Моисей отобрал двенадцать мужчин — по одному из каждого колена. Одному из разведчиков, Осии, сыну Навина, он, действуя в лучших традициях разведки, дал псевдоним Иисус. После того как разведчики собрали информацию о стране, где текли молоко и мед, они срезали виноградную лозу с одной гроздью, но такой тяжелой, что двум мужчинам пришлось нести ее домой на шесте. Из книги Иисуса Навина мы узнаем, как Иисус в качестве преемника Моисея послал двух разведчиков в Иерихон, где они переночевали в доме блудницы Раав. Таково первое свидетельство встречи представителей двух древнейших профессий. Контрразведчики царя Иерихонского информировали его о пребывании чужаков в доме Раав. Увидев приближавшихся стражей, Раав спрятала шпионов на кровле своего дома и заявила сыщикам, что, хотя она и принимала у себя чужестранцев, они уже уехали. Так она спасла жизнь двум агентам, действовавшим в глубокой тайне, и те впоследствии отблагодарили Раав, сохранив ей жизнь.

Тот факт, что связь между шпионажем и любовью напрашивается сама собой, более того, неизбежна, не особенно забавен. К числу многообразных причин, в которых коренились мотивы тех, кто действовал в пользу моей службы, наряду с политическими убеждениями, идеализмом, финансовыми причинами и неудовлетворенным честолюбием относилась любовь, личная привязанность к сотруднику разведки.

Распространенное в средствах массовой информации утверждение о том, что мое Главное управление разведки выпустило на невинных гражданок Западной Германии настоящих “шпионов-Ромео”, быстро зажило собственной жизнью. С этим ничего нельзя было поделать, и с тех пор к моей службе прицепилась сомнительная слава школы “взломщиков сердец”, которые таким способом выведывают тайны боннского правительства.

Мне, конечно, нет необходимости специально подчеркивать, что такое отделение относится к той же категории фантастики, как и мнимое подразделение в британской МИ-5, где изобретаются и испытываются новейшие вспомогательные средства для агента 007. Сама возможность возникновения “стереотипа Ромео” связана с тем, что большинство разведчиков, которых мы посылали на Запад, были холостыми.

Придумать достоверные легенды для супружеских пар было гораздо труднее, чем для одиноких. Люди, работавшие для Главного управления разведки в Федеративной республике, были в подавляющем большинстве мужчинами, а не женщинами. Мы не запрещали им заводить на Западе подруг, и если из этого вырастали знакомства, включавшие перспективы, которые заслуживали внимания нашей службы, то мы не считали необходимым удерживать своих людей от такого рода контактов. Но это отнюдь не означало, что мы посылали в Федеративную республику “агентов со специальной структурой заданий”, касавшейся сердечных дел, чтобы они кружили головы женщинам до потери рассудка.

Первым Ромео был, несомненно, Феликс, чья любовь к своему источнику Норме в Бонне окончилась столь несчастливо, что нам пришлось скоропалительно отозвать его. Результатом были разбитое сердце, моральное бремя, которое Феликсу предстояло ощущать еще долгое время, и воспоминание об одной не особенно близкой знакомой, которую он рекомендовал в качестве возможного источника. Речь шла о секретарше в аппарате Глобке, оставившей у нашего сотрудника впечатление, что, пожалуй, правильно выбранный мужчина может на нее повлиять.

В качестве кандидата для решения этой задачи мы избрали Герберта С. (псевдоним Астор). Он был спортсменом-летчиком и в звании майора служил во время войны в штабе генерал-фельдмаршала Кессельринга. Находясь в советском плену, он, подобно другим офицерам, изменил политические взгляды. После освобождения Герберт заявил о приверженности тем целям, которые ставила перед собой ГДР, в которой нашли новую политическую родину многие из бывших офицеров и рядовые попутчики нацизма, и вступил в Национально-демократическую партию (НДПГ). Членство в НСДАП, о котором наш кандидат не умалчивал, как и его отношения с бывшими офицерами из окружения Кессельринга, пришлись нам весьма кстати, чтобы активизировать возможности его внедрения в Бонне и изобрести достоверную легенду в обоснование ухода из ГДР.

В середине 50-х годов наш агент отправился в Бонн, где стал маклером по продаже недвижимости и вступил в привилегированный авиаклуб в Хангеларе, где появлялись и члены правительства. Благодаря этому он установил дружеские отношения с Гуцрун — дамой, о которой нам сообщил Феликс. Уже на первых порах знакомства Астора с Гудрун мы стали получать информацию о людях и событиях в ближайшем окружении Аденауэра, а также о контактах Гелена с канцлером и его статс-секретарем Глобке.

Постепенно эти двое сблизились. Через некоторое время Астор предложил завербовать свою подругу, выдав себя за офицера советской разведки. Нам это показалось странным, но инстинкт не обманул нашего разведчика. В глазах его возлюбленной великая держава была, конечно же, чем-то более значительным, нежели ГДР, по поводу суверенитета которой она могла только улыбаться. Официальная вербовка произошла на отдаленном зимнем курорте в Швейцарии.

К сожалению, болезнь легких, которой страдал Астор, драматически повлияла на судьбу этих отношений, так как нам пришлось отозвать его, и это означало конец сотрудничества с Гудрун. Она шпионила из любви к нему, не из любопытства или страсти к приключениям. Но одновременно разрыв этих людей дал нам возможность использовать информацию, полученную от Гудрун, в кампании против Глобке, отставку которого в 1963 году мы несколько ускорили.

Хорошо поработал и Роланд Г., директор известного театра из Саксонии. Ему подошла бы скорее роль Дон Жуана, нежели юного Ромео. Это был высокообразованный и красивый мужчина, обладавший артистическим талантом, словом, прирожденный кандидат на выполнение той миссии, которая ему предназначалась. В 1961 году он уехал в Бонн, чтобы по нашему поручению познакомиться там с женщиной, работавшей переводчицей в штаб-квартире НАТО в Фонтенбло.

Для осуществления этой цели он вошел в роль датского журналиста по имени Кай Петерсен и говорил по-немецки с датским акцентом. Нашим “объектом” была женщина с очень подходившим именем — Маргарита, хорошенькая и ревностная католичка, благовоспитанная и робкая. Другие агенты-Ромео уже пытались сблизиться с ней — и напрасно. Но Роланд Г. не знал слова “поражение”. Ему удалось уговорить Маргариту поехать в Вену, где он явился во всем блеске галантного обожателя, одинаково комфортно чувствовавшего себя как в Музее истории искусств, так и в Пратере или на празднике молодого вина. Во время поездки он соблазнил молодую женщину и открылся ей как шпион, выдав себя за офицера датской военной разведки.

Некоторое время все шло хорошо: Маргарита снабжала своего возлюбленного секретной информацией из штаб-квартиры НАТО, которую он передавал нам. Но в один прекрасный день она заявила, что чувствует все более сильные муки совести, усугублявшиеся греховностью их связи. Наш сотрудник поразмыслил, что ему делать, посоветовался со своими связными в Карл-Маркс-Штадте и вместе с Маргаритой отправился в Ютландию. Там они дождались сотрудника нашей службы, которому пришлось овладеть датским языком специально для того, чтобы, выдав себя за военного капеллана, принять у Маргариты исповедь.

Когда нам пришлось отозвать Роланда Г. из опасения слежки за ним со стороны контрразведки, Маргарита осталась на Западе. Сначала она была готова снабжать материалом другого агента, но вскоре ее интерес к этому пропал. Как и Гудрун, женщина занималась шпионажем только ради любимого мужчины.

Если эти истории что-нибудь и доказывают, то лишь тот факт, что никого — и уж тем более ни одну женщину — нельзя против воли принудить к шпионажу. Это подтверждается и примером источника, действовавшего под псевдонимом Шнайдер, на протяжении многих лет поставлявшего нам ценную информацию из Ведомства федерального канцлера. Женщина влюбилась в нашего сотрудника, и настолько, что даже изменила свои политические убеждения. При встрече в ГДР она просила принять ее в СЕПГ. После отзыва нашего разведчика она продолжала работать для нас, но однажды в ее жизнь вошел другой мужчина, которому она во всем призналась и который уговорил ее уйти с работы, чтобы начать с ним новую жизнь. Хотя и после этого она еще раз прибыла на явку в Восточный Берлин, нам пришлось с сожалением смириться с потерей одного из лучших источников.

Меньшая удача выпала нам в работе с источником в ХДС под псевдонимом Хульда. Наш человек, действовавший под псевдонимом Реггентин, не видел иного пути для достижения цели, как только жениться на ней, но даже после заключения брака женщина продолжала сохранять лояльность к своему шефу Райнеру Барцелю и — что касается информации — оставалась по отношению к мужу обескураживающе застегнутой на все пуговицы. Когда контрразведка напала на след нашего сотрудника и пришлось спешно отзывать его из страны, для заблуждавшейся женщины настал час горького пробуждения.

В начале 60-х годов девятнадцатилетняя Герда О. познакомилась в парижской лингвистической школе “Альянс франсэз” со своим будущим мужем — Гербертом 3., офицером, занимавшим высокий пост в нашей разведке. Флирт перерос в любовь. Герберт, работавший под псевдонимом Кранц, открылся Герде, и она под псевдонимом Рита сознательно и в высшей степени эффективно начала работать на нашу службу. С 1966 года она служила в отделе “Телько” — отделе министерства иностранных дел, где расшифровывались и передавались дальше телеграммы всех западногерманских посольств.

Стиль работы в “Телько” был, мягко говоря, небрежным, а Рита была не из робкого десятка. Раз за разом она хладнокровно набивала свою объемистую сумку многометровыми телеграфными лентами и выходила из здания, не подвергаясь обыску. Когда ее на три месяца послали шифровальщицей в западногерманское посольство в Вашингтоне, мы получили неожиданную возможность быть в курсе германоамериканских отношений.

В начале 70-х годов Рита была переведена в боннскую миссию в Варшаве. Тогда и дал себя знать кризис нашего сотрудничества, отражавший, к сожалению, состояние брака Риты и Кранца. Герберту 3. пришлось остаться в Федеративной республике, а его жена познакомилась в Варшаве с западногерманским журналистом, агентом БНД, влюбилась в него и открыла ему сердце. Правда, ее симпатия к Кранцу оставалась столь сильной, что Рита позвонила ему и предупредила.

То, что случилось потом, похоже скорее на шпионский роман, нежели на сухую реальность. Герберт С., едва избежавший разоблачения, сидел у нас, Герда находилась под неусыпным наблюдением на варшавской вилле посла Федеративной республики. Мы еще надеялись, что она изменит свое решение и не вернется в Бонн, но напрасно. Мои польские коллега обещали использовать малейший шанс, чтобы воспрепятствовать отъезду Риты, однако такой шанс не представился. Когда в аэропорту появилась Рита в сопровождении посла и советника посольства вместе с двумя офицерами БНД, которым надлежало доставить ее в Бонн, к ним подошел польский офицер и предложил женщине убежище в Варшаве. Мгновение она колебалась — и это мгновение, вероятно, должно было показаться послу вечностью, — а потом покачала головой и вошла в самолет.

Случившееся не было славной страницей в истории моей службы. Рита охотно рассказала западногерманским ведомствам все, что знала о нас, и вследствие ее разоблачений Кранц оказался “засвеченным". Но, только что отозванный с Запада, во время отпуска на Черноморском побережье Болгарии он познакомился с женщиной, которая завязала с ним прочные отношения. И это несмотря на то, что нашему разведчику пришлось рассказать ей чистую правду, когда она наткнулась в иллюстрированном журнале на сообщение о процессе против Риты, а заодно и его фотографию и имя. Его новая возлюбленная, получившая псевдоним Инга, целеустремленно стала искать место в Бонне и действительно довольно быстро нашла работу в Ведомстве федерального канцлера. На протяжении ряда лет она снабжала нас информацией. В бюро к Инге относились хорошо, так как она охотно подменяла коллег, если надо было оставаться на работе вечерами. В таких случаях можно было без помех снимать копии документов для нашей службы.

Хотя Инга знала, что супружеская жизнь с Кранцем в Федеративной республике была невозможна, она во что бы то ни стало хотела выйти за него замуж, по крайней мере в ГДР. Несмотря на одолевавшие нас сомнения, мы приказали выдать ей документы на девичью фамилию, и в одном из загсов Лихтенберга оба сказали друг другу “да”. Они не знали только, что страница с записью о регистрации их брака после церемонии была изъята и уничтожена. Много лет спустя, когда Инга не по своей вине была разоблачена и осуждена, “супруги” возмутились, узнав, что их брак был юридически несостоятельным.

1979 год оказался черным для моей службы. Он начался с разоблачения и ареста Ингрид Гарбе, работавшей секретарем западногерманского представителя в НАТО. По утверждениям средств массовой информации, она была “так же опасна, как и Гийом”. В марте сотрудница аппарата генерального секретаря НАТО Урзель Лоренцен перешла в ГДР и во время телевизионного выступления заявила, что сделала этот шаг, руководствуясь побуждениями совести. В тот же вечер в новостях прозвучало сообщение о разоблачении и аресте Урсулы X., работавшей секретарем в руководстве ХДС, и ее мужа. Поначалу это имя не сказало мне ничего. Шла ли речь о Кристель, работавшей у генерального секретаря ХДС? А может быть, имелась в виду Герда, сидевшая в приемной внешнеполитического эксперта фракции? Или Ута, работавшая в руководстве партии? Несомненным было только то, что у всех троих мужья или спутники жизни происходили из ГДР, жили в Федеративной республике под чужими именами и, пользуясь документами выехавшего или умершего, чья смерть не была зарегистрирована, вели существование так называемых “двойников”. Очевидно, западногерманской контрразведке удалось расшифровать эту маскировку, которая до сих пор казалась нам прочной.

Встревоженный арестами, последовавшими на протяжении немногих недель, я решил больше не рисковать и без нужды не подвергать опасности источники в Федеративной республике, которые могут находиться под угрозой. В тот же вечер я распорядился отозвать ряд наших сотрудников — не привлекая к этому внимания, но и не медля. Таковы были причины последовавшего вскоре бегства в ГДР Инги Г., секретарши д-ра Вернера Маркса, и ее мужа, секретарши Курта Биденкопфа с ее спутником жизни и Хельги Р., секретарши статс-секретаря Манфреда Ланштайна, также со спутником жизни.

Бульварная пресса превзошла самое себя: секретарши, ставшие шпионками из любви, может быть, даже из-за сексуальной зависимости или из страха перед побоями, — этим надо было как следует воспользоваться! Однако Хериберт Хелленбройх, тогдашний начальник отдела в Федеральном ведомстве по охране конституции, смотрел на дело по-другому, заявив: “Особые отношения возникают, как правило, без применения средств давления, без шантажа, деньги также не играют роли. Важен только этот идеалистический мотив”.

Но как же случилось, что противник столь внезапно понял, что имеет дело с двойниками?

Когда вследствие дела Гийома д-р Рихард Майер сменил Гюнтера Ноллау на посту президента Федерального ведомства по охране конституции, сразу же возросли профессионализм и эффективность этого учреждения. Нам пришлось весьма болезненно ощутить эти перемены, столкнувшись с неудачами и затруднениями в работе.

Аресты источников, происшедшие в начале 1979 года, и мое решение отозвать всех, кто оказался под угрозой, были поздним и болезненным следствием так называемой акции “Регистрация”, в рамках которой Федеральное ведомство по охране конституции целенаправленно проверило согласно определенным критериям всех лиц, въехавших в Федеративную республику с начала 70-х годов. Множество пенсионеров прочесывали картотеки западногерманских бюро прописки, а таможенные чиновники получили указание обращать особенно серьезное внимание и тщательнее всего опрашивать мужчин в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, у которых необычно мало багажа и немодная стрижка, в одиночку приезжающих из ГДР.

Вновь и вновь мы ломали головы над тем, почему как раз сотрудники с хорошими документами вызывали подозрение западногерманской контрразведки, но приписывали эти эпизоды случаю или — что является кошмаром для любой спецслужбы — работе “крота”. Только неестественная частота разоблачений в первые месяцы 1979 года, увенчавшихся телевизионным выступлением д-ра Майерса, в котором он оповестил об аресте шестнадцати шпионов ГДР, внесла ясность.

Мы отозвали всех сотрудников, которым грозил провал. Правда, это стоило нам немалых усилий, но оставалось в рамках возможного. Мне до сих пор непонятно, почему Ведомство по охране конституции тогда придало гласности свою акцию “Регистрация” и само информировало нас о розыске с помощью “сетки”. В долгосрочной перспективе оно сильнее могло бы навредить моей службе, используя “тактику салями”, то есть постоянного нанесения одного удара за другим с целью постепенной ликвидации нашей агентуры. Это означало бы целенаправленные аресты, которые порождали бы у нас неуверенность и сомнения. Сложившаяся же ситуация ограничивала эффективность акции. После первых сенсационных арестов до середины 80-х годов было выявлено еще примерно двести лиц, из которых лишь небольшой процент имел значение с точки зрения разведки.

Католическое агентство новостей, из которого нам вследствие акции “Регистрация” пришлось отозвать источник, продемонстрировало чувство юмора, отправив Мильке письмо следующего содержания: “Этот сотрудник находится на службе в Вашем ведомстве и ко времени отправки письма вернулся к себе на Родину. Поскольку он, вопреки обычаям нашего агентства, не дал прощального банкета, пусть министр Мильке будет столь любезен от имени этого человека пригласить сотрудников Католического агентства новостей на пирушку, ибо это может пойти лишь на пользу проверенному сотрудничеству между нашими учреждениями”.

Браки Инги Г. и Урсулы X., заключенные с партнерами под вымышленными именами, сохранились и в ГДР под настоящими именами супругов. Хельга Редигер, как и Кристель Б., смогли выйти замуж за своих спутников жизни только в ГДР, и описанием одной из историй, в которую и я сам оказался вовлечен, мне хотелось бы завершить эту главу.

Хельга Редигер работала для нас под именем Ханнелоре в Ведомстве федерального канцлера. Когда нам пришлось отозвать прежнего связного и заменить его Гердом К., я решил присутствовать при беседе, во время которой они представлялись друг другу, так как Ханнелоре хотела знать, должна ли она последовать за своим шефом Манфредом Ланштайном.

Мы встретились под прикрытием зимних Олимпийских игр 1976 года в Инсбруке. Во время пребывания там и бесед проблем не возникало: зимняя альпийская панорама и очарование старого города сыграли свою роль, и, к моему большому облегчению, они сразу же почувствовали взаимную симпатию. Вскоре я заметил, что между ними возникло нечто большее, нежели простая симпатия.

Оба знали, что брак исключен. Тем не менее они нашли путь скрепить свои отношения, о чем я узнал только из западногерманской бульварной прессы, когда Ханнелоре была разоблачена и оба бежали в ГДР. На табличке с фамилиями, прикрепленной к двери их квартиры, можно было прочитать фамилию не только Ханнелоре, но и К., под которой в Федеративной республике жил ее спутник жизни и связной.

Мне довелось пережить как начало этой истории, так и ее хэппи-энд. Местом бракосочетания пары, которая была вне себя от счастья, стал средневековый городок Вернигероде в Гарце, не менее романтичный, чем Инсбрук. К сожалению, их счастье через несколько лет прервалось со смертью Герда, умершего после тяжелой болезни.