Было часов шесть вечера, я сделал уже все уроки и гулял в саду. И вдруг — что я вижу! Сидят два старичка в чёрных пальто и чёрных шляпах. Сидят на скамеечке и рассматривают книгу. Я зашёл к ним со спины и между шляп заглянул вниз.

Какое там было дерево! На картинке. Высокое! Такое высокое, что люди, стоящие у его корней, выглядели совсем маленькими, а те, что плыли по реке, позади дерева, были ещё меньше. Они плыли и размахивали руками и, наверное, кричали тем, первым, что-то грозное и воинственное. Кругом прямо из земли росли листья, только огромные, раза в два повыше человека, и среди них я увидел хижины. Вот бы туда, подумал я, в эти самые места, сесть на лодку и поплыть.

— Итак, дорогой коллега, — произнёс старичок, сидевший слева, — это дерево, столь необходимое нам в наших опытах, растёт, в частности, в Боливии, и самое печальное, что оно никогда не росло под Москвой. Как мы изготовим наше лекарство без этого дерева — не знаю.

— Увы, увы! — произнёс второй. Потом оба встали.

— Боливия, — сказал я, — это что такое?

— Страна, — обернувшись, ответили старички.

Я задумался. Страна… Где?

Подумав минутки три, я понял, что не знаю, где такая страна. Я вспомнил озеро с забавным именем Титикака и водопад Ниагару, я представил себе Берег Слоновой Кости и реку Оранжевую даже — но где Боливия, я не знал.

— Играем в мяч? — сказали ребята.

— Боливия, — сказал я.

— Что?

— Страна такая. Боливия, Боливия, — сказал я и быстро пошёл домой.

Что я знал? Я знал, что в Боливии растут деревья, каких под Москвой не бывает, я знал ещё, что Боливия — это страна. Но я не знал, где она находится, и я понял, что я не успокоюсь, пока не узнаю, где она.

Возле выхода из сада я на всякий случай огляделся — нет, куда там, старички исчезли. Я заторопился домой.

— Мама! — закричал я, влетая в комнату.

— В магазин ушла, — сказала бабушка.

— Бабушка, — сказал я, — где Боливия?

— Какая? — спросила бабушка.

— Страна такая, — сказал я, — Боливия.

— Не знаю, милый, — сказала она, — мы в классах не обучались. Это вам теперь счастье, хочешь учиться, учись…

— Боливия, Боливия, — повторял я, — страна такая…

Я постучался к нашему соседу, Анатолию Генриховичу. В квартире говорили, что он поэт и пишет книжки. Он сидел, подняв голову кверху, с карандашиком в руке.

— Анатолий Генрихович, — сказал я, — где Боливия?

— О! Боливия! Синее бездонное небо…

— Где она находится?

— Далеко. Оч-чень. Там, где сизые воды Атлантики лижут жёлтый прибрежный песок, там, где пальмы отбрасывают продолговатые тени…

— Это где? — спросил я. — Далеко от Москвы? Или, может быть, вовсе в Африке?

— Что?

— Где эта Боливия находится?

— Ма-альчик, — сказал он, — я занят. Я занят, потому что пишу стихи. Ступай!

— А жена ваша дома? — спросил я уже в дверях.

— Она на примерке у портнихи. Ну, ступай же… «О-о! — забормотал он. — Я всё хожу и нахожу стихи…»

Я отправился на кухню. Мама уже пришла и возилась с обедом. Я хотел было спросить у неё про Боливию, но дверь отворилась — и вошёл папа. Вернулся с работы. Папа у нас умный, он физик и занимается физикой.

— Папа! — закричал я. — Здравствуй!

— Здравствуй, здравствуй.

— Папа, где Боливия?

— Потом, потом, — сказал папа, — немного попозже.

— Папа, — сказал я, — я очень, очень хочу знать, где Боливия. Неужели ты не знаешь, где Боливия?!

— Не знаю, не знаю. Не до этого. Своих хлопот хватает.

— Мама! — воскликнул я.

— Оставь мать в покое! — строго сказал папа.

Я вспомнил про соседку Валю.

— Валечка, — входя, попросил я Валю, — где Боливия?

— Не знаю, Алёшенька, не знаю, миленький, и вообще, когда я тороплюсь на танцы, лучше ко мне не приставать. Не при-ста-ва-ать! — пропела она.

Я тихонько закрыл за собой Валину дверь. Больше соседей не было. Я вышел на лестницу.

Снизу поднималась девушка-почтальон.

— Эй, — сказал я, — не знаете случайно, где Боливия?

— Что?

— Где находится страна Боливия? Не знаете?

— Знаю, — сказала она.

Я так и сел.

— Где? Где?! Где она находится?!

— Успокойся, успокойся, — стала упрашивать меня девушка, снимая с плеча здоровенную сумку. — Ох, ты, горе моё, как же нам быть-то, а? Карта есть?

— Не-а.

Она взяла с пола обгоревшую спичку и прямо на стене («Как бы не влетело нам», — подумал я) стала что-то быстро рисовать. Я присмотрелся, и сердце у меня замерло. Как ловко она всё изобразила! Я увидел и узнал Америку. Все заливы и проливы. И острова. Полуостров Флорида был прямо перед моим носом.

— А Южную Америку узнал? — спросила девушка.

— Ещё бы! Вон она. Чуть пониже.

— Не пониже, а южнее. Вот здесь, — ткнула она спичкой в стену, — рядом с Бразилией и Аргентиной. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал я, — конечно, понимаю. Откуда тебе всё это известно?

— Люблю мечтать про разные страны! Дома у меня книжек полно. Остров Пасхи, Конго, Боливия…

— Там огромной высоты деревья, — сказал я, — и жаркое солнце, и большущие листья растут прямо на земле. Айда в Боливию?!

— До свиданья, — улыбнулась она мне, подымая на плечо свою здоровенную сумку. — Мне некогда, разношу письма.

И она взлетела вверх по лестнице.

Я побежал вниз. Теперь я знал, где растут замечательные деревья, о которых так сокрушались старички учёные. Я решил, что обязательно отыщу их, чтобы побольше узнать у них про страну, где деревья выше домов, а солнце печёт целый день и длинные лёгкие лодки быстро скользят по реке.

Кто ж его знает, может, потом и удастся вырастить эти деревья и у нас под Москвой.